До сих пор я еще помню ту боль, с какой мы приступили к разрушению «Крылатой фаланги».
В несколько дней все то, что создавалось когда-то с таким трудом и усилиями, снова превратилось в доски и бревна. Мы опять поселились в самоедских чумах из оленьих шкур и очутились под открытым небом, лицом к лицу с суровой полярной природой.
Приходилось начинать сначала нашу борьбу, ожидая каждую минуту, что нас настигнут и захватят враги, более беспощадные, чем силы природы, которые мы научились подчинять своей воле.
Работа кипела с лихорадочной быстротой, но нам казалось, что она двигается медленно, и мы положительно отдавали все силы, стараясь отводить отдыху как можно меньше времени.
Уже слетались крылатые стада птиц, свернулись, как темные завесы, ночи, и незакатывающееся солнце ходило по небу, словно подчеркивая непрерывность нашей работы.
Это был вдохновенный порыв, на какой способен всякий человек, но, может быть, только один раз в своей жизни: именно тогда, когда чувствует за спиной опасность…
Круг за кругом описывало солнце над нашими головами, и вот настал, наконец, день когда готовые плоты и лодки закачались на воде. Началась погрузка, и вместе с нею все для нас ожило и заликовало. Снова зазвучали шутки и остроты, срывались веселые возгласы, рождались песни, и под звук их работа шла легче и веселей.
На другой же день после того, как были установлены на лодках и плотах электромоторы и велась прокладка проводов, решено было отправить первую партию на Тасмир по воздуху.
Пилотами «Борьбы» были назначены Успенский и я, а на борту были: мама с Петей и Ниной, Зотовы с детьми и отец. Все пассажиры, кроме отца, должны были остаться на Тасмире в новом жилье, сделанном из китобойного судна.
Когда все было готово к отлету, Лазарев крикнул:
— Первый шаг в новый мир! Аппарат снялся.
Мы мчались над тундрой по прямой линии к мысу Северо-западному, и уже через полтора часа перед нами развернулись просторы Ледовитого океана. Мы снизились, когда перелетали ледяной барьер, отделяющий прибрежную полосу океана от Тасмирского моря.
Океан уже взломал свои льды, и коридоры обозначались довольно четко, хотя местами были загромождены плавающими обломками льда. Отец внимательно проследил по сделанным раньше отметкам на карте движение льдов. Взглянув на него, я убедился, что он доволен своими наблюдениями.
Но вот гряда сплошных льдов осталась позади. Под нами развернулось свободное Тасмирское море, сверкая в солнечных лучах, а на горизонте обозначились знакомые очертания островов, напоминающих кедровую шишку с рассыпанными вокруг орехами. Еще немного времени, и «Борьба» стала описывать круги, снижаясь над Тасмиром.
Аппарат коснулся земли и заскользил по слегка тающему снегу. Как и в первый наш прилет на остров, так и теперь, мы спугнули несколько штук песцов, побежавших от нашего нового жилья.
Любимица детей, большая самоедская собака Норд, самовольно севшая в аппарат и прилетевшая с нами сюда, бросилась с азартным лаем за убегавшими зверками. В этот момент что-то большое и белое, таившееся в сугробе около дома, быстро выдвинулось вперед, сделало резкое движение, и собака с визгом покатилась кубарем.
Мы увидели огромного белого медведя, который стоял в нерешительности — броситься ли на собаку или на нас. Но вот он стал на задние лапы и повернул к нам. Мама, схватив Петю и Нину, бросилась с ними к аппарату. Это привлекло внимание зверя, и он сделал прыжок в сторону мамы.
— Ружья в аппарате! Скорей, Игорь! — крикнул мне отец.
Я помчался к «Борьбе», но медведь все равно настиг бы маму, если бы оправившийся Норд не вцепился ему в спину. Медведь пришел в ярость и весь вывертывался, чтобы достать зубами собаку.
Оглядываясь и не находя сразу дверки в каюту «Борьбы», я приходил в отчаянье. Мама уже подбегала ко мне, когда медведь яростно заревел и снова стал на задние лапы, стараясь стряхнуть Норда.
Наконец мне удалось втолкнуться в каюту, но не успел я дотянуться до ружья, как раздался отчаянный визг Норда, и сейчас же грянул выстрел.
Я выскочил с ружьем на изготовку и увидел медведя распростертым на снегу. У, головы его ширилась кровавая лужа, и в трех шагах, повизгивая, сидел Норд и облизывал окровавленный бок. Мама, бледная, почти без чувств, стояла у стенки «Борьбы».
Я не успел еще сообразить, как все это случилось, Когда из аппарата с ружьем в руках выскочил Успенский. Он был нашим лучшим стрелком и на наше счастье задержался на борту «Борьбы», осматривая мотор. Лай Норда, крики и рев зверя заставили его схватиться за ружье. Высунувшись в окно, он увидел медведя в тот момент, когда тот поднялся на дыбы, сбрасывая собаку. Норд, крепко вцепившийся зубами, болтался, как мешок, от могучих встряхиваний медведя. Махнув передней лапой, медведь достал до бока Норда и сбросил его, и в эту же минуту Успенский спустил курок…
Все быстро успокоились.
— Хозяин острова, — сказал Успенский, подойдя к убитому хищнику.
— Но нет ли здесь еще кого-нибудь из хозяев, — заметил отец.
Мы с Успенским обшарили все вокруг дома и нашли только на стенах амбара кое-где длинные и глубокие борозды от медвежьих когтей. Это хозяева острова пытались достать сложенный там китовый жир и шкуры тюленей.
Покончив с осмотром, мы вошли в дом, где уже горел очаг, сушил и нагревал помещение.
Мы выгрузили запасы провианта из летательного аппарата и, оставив Зотова и Успенского в качестве защитников нового поселка, улетели вдвоем с отцом туда, где так еще недавно существовала «Крылатая фаланга».