Читатель только русской книги и газеты на Украине подобен тому философу, о котором говорит Мефистофель: он не видит зелёного луга, раскинувшегося у самых его ног, рассматривая в подзорную трубу далёкое изображение далёкой русской природы и русского быта.
Эту подзорную трубу получил в качестве культурного наследства и городской украинский пролетарий, и чем более углубляется русское искусство в коренной русский быт, тем туманнее и бледнее контур его в подзорной трубе.
Попробуем на минутку отложить её и оглянуться кругом. Чтобы лучше разобраться в зелёном хаосе современной литературы, бросим взгляд на ту, которую застал на Украине Октябрь.
На первый взгляд – картина, напоминающая русскую литературу: пёстрая толпа направлений, школ и единиц, предъявляющая мандаты на монопольное обладание истинного искусства. Тут и футуристы: М. Семенко, около которого образовалась уже школа, и символисты – Я. Савченко, М. Терещенко, О. Слисаренко, и революционные поэты, «по преимуществу», Еллан и Чумак; вырисовывается силуэт Павла Тычины, который потом затмит всех, и целой, господствующей школой стоят Олесь и Чупринка, окружённые толпой забытых уже подражателей. Но уже в этой пёстрой толпе видны движения, которые приведут новую украинскую литературу на совершенно иной путь, в совсем другом смысле раскроют названия школ и направлений.
Уже для этого периода характерно то, что все школы и направления объединяет одна мысль. Эта мысль – национальное освобождение. Украинская литература за всё время своего существования в последние века была литературой угнетённой национальности. И так вплоть до Октября. Повстанческая поэзия Олеся и Чупринки и северянинская элегантность М. Семенка имели одинаковую цель – так или иначе пробить дорогу украинской национальности. Это одно.
Другая особенность, объединявшая пёстрые ряды украинских литераторов, была такая: это не была поэзия господствующего класса; это не была поэзия пролетариата – это была поэзия мелкой буржуазии, крестьянства, успевшего уже выделить из себя интеллигенцию. Эти две черты, теснейшим образом сплачивавшие самых заклятых врагов в гуще украинской литературы, коренным образом отличали её от русской литературы того же периода.
В украинской дооктябрьской литературе мы не находим ни кровожадного немцеедства (характерного для военных лет), ни сентиментальной французомании, которым поддались даже такие писатели в России, как Бальмонт, Брюсов, Городецкий и многие, многие другие.
Мы не видели в украинской литературе и ликвидаторства, и вытекающей из него установки на порнографию, с одной стороны, и мистику – с другой стороны, а то так и мистическую порнографию или порнографическую мистику. От всех бездн и трясин украинскую литературу спасает объединяющая националистическая идея.
В самом деле, возьмём украинский футуризм. Волею судеб зачинателем его оказался Михайло Семенко, последователь Игоря Северянина, эстетический футурист, эго-эстет и эго-паяц. И вот, не говоря уже о таких вещах, в которых поётся:
Вітряки, хатки, долини,
Січ, зелений гай,
с которыми сам Семенко мужественно боролся всю свою жизнь, что такое его эстетные вещи, какова его заветная цель?
Европеизация украинского слова, его окультурение, его прогресс, его победа…
Эта мысль не требует доказательств. Ибо если бы было иначе, то Семенко писал бы по-русски! И если Семенко пишет:
«Я утворю на високий скелі
Самотний замок,
Там напишу я в стилі Растрелі
Символістичну драму»,
то читатель знает, что петербургский студент Михайло Семенко собирается писать эту драму «в стилі Растрелі» на украинском языке, что и составляет суть всего дела в данном случае.
И вот таков же, в значительной мере, и смысл существования украинского символизма. Богоискательства, мистической философии, бегства от политики украинская общественная мысль не знала никогда. Поэтому украинский символизм был той же модернизацией, европеизацией украинской литературы, являлся прибавочным продуктом, произведённым существовавшей уже украинской интеллигенцией. Украинский символизм именно в силу этого был гораздо более формалистической школой, чем русский.
Если уже о футуристах Семенко и потом Ярошенко можно сказать, что их интересовали формальные проблемы больше, чем то, о чём они писали, то особенно это можно сказать о символистах.
Я. Савченко, популяризатор Эдгара По, М. Терещенко – проводник французских поэтов, О. Слисаренко, больше их примыкавший к М. Семенко, – в сущности исполняли то же задание, что и футуристы – популяризация европейского искусства и европеизация украинского искусства.
Особняком стоит в группе этих символистов Дм. Загул. Его вторая книга «На грані» свидетельствует о более глубоком и коренном понимании символизма. Дм. Загул – символист не ради украинской литературы, а исповедует символизм, как миросозерцание. Это повлияло на дальнейшие судьбы Загула.
Появляются первые вещи великого украинского поэта Павла Тычины, близко от него стоят мужественный Еллан и гениальный, безвременно погибший В. Чумак. Наряду с ними являются и первые созерцатели, не бойцы. Где-то пишет новые вещи заклёванный раньше критикой М. Филянский, являются М. Рыльский, М. Филлипович, М. Зеров.
Всё это волнуется, кипит, борется между собой. Но читатель не слышит пока ничего. Эти книги напечатаны, но ещё не зазвучали. Над мыслями украинского читателя безраздельно властительствует Олесь. Этот замечательный поэт ещё не дождался тщательной характеристики. Большой лирический талант, лёгкий воздушный стих и наряду с этим мировоззрение, напоминающее более всего Надсона и лишь отчасти Некрасова. Фигура оригинальная, не знающая соответствующей в русской литературе и имевшая огромное влияние на украинскую читательскую массу, влияние, скорее вредное, чем полезное.
Такова общая картина украинской литературы в момент Октября в Питере и Москве.
На Украине Октябрь победил позже целыми тремя годами – в 1920 году.
Но уже в октябре 1917 года, когда русская литература старалась спастись заграницу, и в последующие годы, когда пронёсся слух, что Иероним Ясинский – «за большевиков», первый, так сказать, предал фронт литературного саботажа, уже в это время на Украине значительные силы немедленно оказались сторонниками советской власти. Гнат Михайличенко, комиссар народного просвещения, Василь Еллан, Василь Чумак – это поэты пролетарской революции.
Убитый деникинцами в Киеве гениальный поэт Василь Чумак девятнадцатилетним юношей поднялся выше всех своих предшественников. Тончайший лирик и мастер стиха, он был в то же время трибуном, проводником пролетарской идеологии.
В дальнейшем Октябрь откалывал от монолитной массы украинских писателей всё новые и новые пласты. М. Семенко – член коммунистической партии. К нему приближаются О. Слисаренко, Я. Савченко, В. Ярошенко, М. Терещенко, член партии Ю. Шпол, В. Алешко, член партии Лебединець…
Вещь дивная и в России невиданная: символисты в полном составе оказываются футуристами и в полном составе присоединяются к партии пролетариата (по крайней мере, идеологически).
В это самое время появляются, однако, и новые люди на арене украинской литературы. В Харькове трое: В. Сосюра, М. Хвильовый и М. Йогансен выпускают совместно с Владимиром Коряком сборник «Жовтень» и кладут начало «харьковскому периоду» украинской литературы. Скоро к ним присоединяется Валериан Полищук, переживающий перелом в миросозерцании и в приёмах творчества.
По инициативе Еллана в Харькове основывается союз пролетарских писателей «Гарт». В него входят Соссюра, Хвильовый, Коряк, Йогансен, Полищук, Иван Кулик, а через некоторое время и П. Тычина.
Около этого же времени в Киеве объединяются футуристы в «Ассоциацию панфутуристов» – организацию с вполне коммунистическими устремлениями, если и не всегда чёткой художественной политикой. К группе присоединяются молодые таланты: Г. Шкурупский, М. Бажан, тогда как футуристически настроенный Г. Коляда, входит в Харькове в «Гарт».
Между «Гартом» и «Аспанфутом» некоторое время происходит борьба за гегемонию, прерываемая несколькими попытками к соглашению.
Но объективно «Гарт» и «Аспанфут» уже фактически объединяют лучшие силы новой украинской литературы под знаком революционно-марксистского мировоззрения.
Осколки просто украинской литературы – Филиппович, Зеров, М. Рыльский, Загуд – остаются в ничтожном меньшинстве.
В определённый момент, около 22-23 года, выясняется, что в украинской литературе предводительствуют революционно-марксистские организации, в то время как в России так наз. «попутчики» одни представляют настоящую литературу, а «пролетарские» поэты не выходят за пределы ученических упражнений.
И причины этому не только в относительной слабости дореволюционной украинской литературы – причины лежат глубже. Украинская литература никогда не была литературой господствующего класса: поэтому она сравнительно легко рассталась с буржуазной идеологией.
Украинский национализм ещё до революции имел несомненное социальное основание и ни в коем случае не исключительно кулацкое.
Поэтому понятно, почему теперь в украинской литературе идеологическая гегемония пролетариата. Под этим знаком идёт её развитие, под этим знаком притекают новые свежие силы.
Обширная культурническая организация «Плуг», новая красная «Просвіта», выделила немало и писателей. И. Сенченко, А. Панов, Кириленко, П. Голота, Мысик и особенно талантливый тонкий поэт П. Усенко, прошли в литературу от «Плуга».
Сегодня по всей линии революционной украинской поэзии намечается новый сдвиг – в сторону уточнения работы над вещами. Многие отошли – М. Хвильовый – один из известнейших теперь прозаиков; Вл. Ярошенко, С. Пилипенко и В. Проноза пишут политические басни. Полищук и Гадзинский (Европа на вулкане; УССР) уклонились к неудачным попыткам дать политические и географические обзоры белыми стихами, многие ещё перешли на прозу (Слисаренко, Сенченко и другие).
Стихов становится числом меньше – разлив входит в берега.
Но гегемония остаётся, и молодой поэт учится не у сухих Зерова, Филипповича и даже не у влажного Рыльского, а у революционных мастеров «харьковской» группы, которая почти что стала уже вообще «украинской литературой».
_____________________
Газета «Коммунист» (Харьков), 7 ноября 1925 года.