Рассказы

ПЕРВЫЙ БОЙ

Несколько лет назад, окончив летную школу, я покинул Китай и уехал за границу специализироваться в легком деле. Когда японские империалисты вторглись в Китай и мой четырехсотмиллионный народ поднялся на борьбу с иноземными завоевателями, я вернулся на родину и вступил в действующую армию.

Меня направили в Ханькоу, где формировалась авиационная часть. Здесь я встретил немало старых друзей. Лин Син за эти годы стал уже майором. Был здесь и Ван Ши-до, с которым мы начинали летать, Фын Джо и многие другие летчики. Впоследствии они своей отвагой, героизмом и мужеством принесли славу китайской авиации.

Я не мог узнать только моего друга Лю. Сильные ожоги изуродовали его лицо. Во время боя он выбросился из горящего самолета на парашюте. Как только поджили немного раны, еще забинтованный, он вернулся в часть. Бедняга был сильно огорчен тем, что я не узнал его.

— Что ты так удивленно смотришь? — спросил меня Ван Ши-до. — Ведь это весельчак Лю!

Мы крепко обнялись. Но предаваться радости встречи не было времени. Каждую минуту следовало ожидать боевой тревоги. Мы занялись своим делом: проверяли моторы, пробовали пулеметы. Мне досталась прекрасная, умная машина, прозванная за свою подвижность и быстроту «Лихие крылья».

Каждый из нас с нетерпением ждал дня, когда мы сойдемся лицом к лицу с врагом, терзающим нашу родину. И вот, вскоре после приезда, когда мы сидели в саду, в тени цветущих деревьев, в удобных шезлонгах, на сигнальной мачте взвился красный флаг и завыла сирена. Рабочие, занятые выравниванием аэродрома, поспешили в убежища.

— Тим-бо! Тим-бо!^[1] —кричали они, покидая аэродром.

Дежурный доложил командиру, что крупный отряд японских бомбардировщиков в сопровождении истребителей перелетел линию фронта. Мы быстро поднялись в воздух и пошли навстречу врагу.

Этот бой является самым крупным из всех боев, в которых мне приходилось участвовать. Сознаюсь, на аэродроме я несколько волновался, проверял себя, думал, как буду вести себя в воздухе во время боя. Летал я неплохо, но с врагом предстояло встретиться впервые. К своему удивлению, страха я не чувствовал. А когда заметил вдали японские самолеты, направляющиеся к городу, меня переполнила глубокая ненависть, поглотившая все остальные чувства. Я много лет учился владеть самолетом, тренировал волю и нервы, и вот сейчас пришло время показать свое искусство, держать боевой экзамен.

Ведущий группы, очевидно, еще не заметил противника. Я сгорал от нетерпения. Надо было дать знать командиру.

Решение пришло как-то само собой. Дав полный газ, я вырвался вперед отряда и указал командиру на противника.

Командир подал сигнал атаки. Весь отряд повернул на противника. Японцы не ожидали такого стремительного налета. Увидев наши самолеты, они растерялись и невольно разделились на группы. Этого нам и нужно было.

Я наметил себе один из вражеских самолетов, зашел ему в хвост и выпустил очередь из пулеметов. Лин Чен, летевший рядом, напал на японца сбоку. Вторая группа наших истребителей атаковала бомбардировщики сверху. Один из бомбардировщиков, охваченный пламенем, свалялся на крыло и круто пошел вниз, вычерчивая в небе черную дымовую спираль. Все это произошло в какие-то доли секунды. Я видел, как из кабины выбросился летчик. Растерявшись, он открыл парашют еще на самолете. Шелковый купол моментально вспыхнул и сгорел. Японец, обгоняя самолет, камнем полетел к земле.

Бой продолжался. Потеряв строй, японцы старались вырваться из кольца наших истребителей. Китайские самолеты, словно шмели, вились вокруг них. Все перемешалось. В воздухе стало тесно от рокочущих самолетов.

Чтобы облегчить свои машины, японцы начали сбрасывать бомбы. Но это мало помогло им. Один за другим падали вражеские самолеты на землю под метким огнем китайских истребителей.

С отрядом вражеских истребителей дралась наша сиоганьская группа. Ребята дрались здорово! Они не подпустили ни одного японского истребителя на помощь своим бомбардировщикам и скоро обратили налетчиков в бегство. Мы преследовали врага почти 100 километров, а потом поодиночке и группами возвратились на аэродром.

Через некоторое время нам сообщили о результатах боя. С обеих сторон в бою принимало участие не меньше 100 самолетов. Из 38 японских бомбардировщиков, пытавшихся произвести налет на Ханькоу, погибли 12. Кроме того, японцы потеряли 9 истребителей. Наши потери выразились в 5 самолетах. Были убиты 2 летчика, остальные спаслись на парашютах. Под обломками японских машин обнаружили около 50 трупов…

Сидя в шезлонгах в саду под цветущими яблонями, мы оживленно обменивались впечатлениями о проведенном бое. Во время схватки с бомбардировщиками трудно было определить, кто именно сбил самолет. Поэтому решили уничтоженные бомбардировщики записывать на весь отряд — «в общий котел». Уничтоженные истребители записывались за каждым летчиком.

Бой под Ханькоу надолго отбил охоту у японцев бомбардировать этот город. Мы была счастливы, что нам удалось выполнить задание командования.

Так начались мои боевые дни.

ВОЗДУШНЫЙ ПОЕДИНОК

Как-то раз после боя, вернувшись на аэродром, я доложил командиру, что мой самолет неисправен. Решили сменить мотор. Машина еще не была готова, когда объявили боевую тревогу. Пришлось лететь на другом самолете. Я быстро осмотрел машину. Мотор работал отлично, но один из пулеметов не действовал. Ремонтировать его не было времени.

— Полечу с одним, — сказал я технику. — Справлюсь как-нибудь.

Поочередно уходили самолеты в воздух, широкими спиралями ввинчивались в безоблачное голубое небо. На земле было жарко. Я оторвался от зеленого луга. Под крыло скользнули ангары, завертелись квадратики рисовых полей, паутина оросительных каналов. Догнал товарищей, пристроился ко второй группе. Мы поднимались все выше и выше, решив нагрянуть на японцев внезапно сверху.

Зной сменился приятной прохладой, потом стало холодно.

Взглянул на приборы. Стрелка показывала 4 500 метров. Поднялись еще выше. Далеко, далеко внизу, в легкой дымке виднелась земля, город с крохотными домиками.

Вот впереди блеснули японские монопланы. Наш отряд пошел на противника. На этот раз силы были примерно равные: навстречу 30 истребителям «И-96» поднялось столько же наших быстрокрылых машин.

Прошло не больше полминуты, как мы сблизились с противником. Завязался бои. Справа на меня капал японский истребитель. Увернувшись от удара, я занял выгодное положение и открыл огонь из единственного пулемета. Стрелять пришлось на короткой дистанции. Было видно, как трассирующие пули осыпали машину. Самолет вспыхнул, как факел. Летчик успел выпрыгнуть и начал плавно спускаться на парашюте. В тот же миг, оглянувшись назад, я увидел у себя на «хвосте» второй самолет. Он выпустил в меня пулеметную очередь, но неудачно. Я принял бой. Развернувшись и зайдя в хвост японцу, я открыл огонь. Японец не выдержал и быстро стал уходить вниз. Я хотел было погнаться за ним, но тут увидел машину Тай Юня, которого атаковал японский истребитель. Тай Юнь был молодым летчиком, он лишь недавно окончил школу. Юноша отчаянно дрался, но противник оказался значительно опытнее и все время сверху «клевал» Тай Юня. Взаимная выручка в бою — основной закон китайского летчика. Я бросился на помощь товарищу. Японец немедленно стал уходить. Началась погоня. Тай Юнь отстал. Мы остались один на один. Как нарочно, в разгар боя отказал последний пулемет. Но японец был уже деморализован, растерян. Он метался из стороны в сторону, тщетно пытаясь спастись бегством. С испорченными пулеметами гнался я за вооруженным самураем, держа его все время на прицеле. Это было весело! Японец не мог понять, почему я не стреляю. Он вконец растерялся и пошел по прямой, даже не пытаясь увертываться от моего самолета. Подойдя почти вплотную к моноплану, я погрозил летчику кулаком. Он растерянно взглянул на меня, словно спрашивая:

— Что я должен делать? Приказывай.

Рукой показал ему в направлении аэродрома. Он понял, кивнул головой и повернул машину в указанную сторону. Я торжествовал, конвоируя пленника к аэродрому. Оставалось лететь еще минут пятнадцать, как вдруг японец сделал резкий разворот на 180 градусов и, перескочив через меня, снова бросился удирать. Это была величайшая наглость! Я решил во что бы то ни стало наказать врага. Японец не заметил, как мой самолет сказался строго под ним. Он не мог меня видеть. Считая, что ему удалось вырваться, он спокойно направился к линии фронта. Пулеметы мои по-прежнему не работали, и я решил прибегнуть к последнему средству — срубить винтом хвостовое оперение у японского самолета.

Отстегнул ремни, прикреплявшие меня к сиденью, чтобы в случае аварии своего самолета выброситься на парашюте. Напряжение достигло своего предела. Казалось, я слился воедино со своей машиной. Гигантский прозрачный диск пропеллера приближался к самолету врага. И вот, подойдя снизу к вражескому моноплану, я рубанул винтом левую плоскость. Мотор взвыл, как будто ему было больно. Машина вздрогнула, готовая рассыпаться. Передо мной мелькнуло искаженное страхом лицо японского летчика, и в следующие секунды вместе со своей машиной он врезался в землю. Клубы огня и дыма взметнулись к небу. Враг был примерно наказан. Я приготовился к прыжку, но почувствовал, что машина еще держится в воздухе. Сбавил газ и на малых оборотах добрался до аэродрома. Винт был погнут, лопнула рама, но самолет все же удалось сохранить.

Сменив машину, я снова поднялся в воздух, — ждали второго налета.

На этот раз тревога оказалась напрасной. Японцы, не дойдя до цели, повернули обратно.

В этот день мы сбили 12 японских истребителей и 3 бомбардировщика, а сами потеряли 2 самолета. После этого боя число сбитых мною истребителей увеличилось на 2.

ЖИВАЯ МИШЕНЬ

Случай, о котором я хочу рассказать, надолго сохранится в моей памяти.

Я возвращался из разведки, когда в стороне, на большой высоте, заметил происходящий воздушный бой. Словно стая фантастических птиц, кружились самолеты на одном месте. В воздушном бою не может быть лишних самолетов. Каждому найдется работа. Свернув с курса, я направил машину в самую — гущу боя. Но в это время из-за облаков, совсем близко, выскользнул японский моноплан «И- 1 96». Он не замечал меня, спеша, по-видимому, принять участие в воздушном сражении. Воспользовавшись оплошностью врага, я подошел к нему на дистанцию выстрела и открыл огонь. Бой длился недолго. Японский самолет загорелся и полетел вниз.

Пока я возился с этим самураем, бой уже кончился. Японцы, рассыпавшись, удирали. За одним из монопланов вдоль реки гнались два наших самолета. В воздушном бою часто побеждает именно тот, кто хоть на секунду раньше обнаружит врага. Японцу удалось оторваться от преследовавших его китайских самолетов, но он не заметил моей машины, которая круто пикировала на него. Бой завязался почти над самой водой. Мне удалось зайти в хвост противнику и длинной пулеметной очередью закончить бой. Подбитый самолет загорелся и врезался в берег.

Оживленные и веселые вернулись летчики на аэродром. Но едва мы успели доложить командиру о проведенном бое, как получили приказ снова подняться в воздух. На город шла вторая группа японских самолетов.

Узнав направление, откуда идет противник, наша группа, состоявшая из 8 истребителей, полетела ему навстречу. Разорванная облачность мешала наблюдению. Первоначально мы обнаружили 9 монопланов «И-96» и решили дать бой. Но неожиданно из-за облаков вынырнуло еще 18 истребителей. 27 против 8! Соотношение явно не в нашу пользу. Однако выходить из боя не было времени, и мы пошли на величайшую дерзость: решили атаковать противника, превосходящего нас численностью больше чем в три раза!

Я шел слева и начал заходить во фланг неприятелю. Поймал на прицел крайний самолет и выпустил очередь из обоих пулеметов. После первой же нашей атаки строй японцев рассыпался. Мы дрались, как в лесу: то прятались в облака, то выскакивали, атаковали противника и снова скрывались. Все перемешалось. Я атаковал ближайший ко мне самолет. Уклоняясь от моих пулеметов, противник скользнул вниз. Мелькнула наша машина. Мгновенно прекратил стрельбу, уступая дорогу товарищу. Сколько уверенности, силы, воли к победе, вселяют эти мимолетные встречи в бою! С чем еще можно сравнить это чувство взаимной поддержки в воздухе, чувство боевого содружества! Еще яростнее бросаешься на врага, чувствуя рядом машины товарищей.

Вот на моего соседа напали три японца. Они «сцепились» в каком-то клубке. Объятый клубами дыма, точно дымовая шашка, начал падать вниз сбитый самолет. Кто это? На миг сжимается сердце. Нет, это вражеский истребитель. Здорово! Молодец, Лю! Это, кажется, твоя работа!

До отказа выжимаю ручку, даю полный газ. Мотор неистово ревет, иду на помощь соседней машине. Бой происходит под самым облаком. Лю (я узнаю его самолет по номеру на фюзеляже) вырывается из кольца врага и исчезает в облаке. Враги поворачивают на меня. Сзади мой самолет пронизывает пулеметная очередь. Пули, точно крупный град, хлещут по фюзеляжу и плоскостям. Рядом появилась машина. Это Лю вернулся, чтобы помочь мне, но было уже поздно. Новая пулеметная очередь пробила баки с горючим. На меня полились масло, бензин. Взял ручку на себя. Самолет не слушался управления. В голове пронеслась страшная мысль:

— Буду гореть!..

Мгновенно отстегнул ремни и прыгнул вниз. Метров 200 летел, не раскрывая парашюта. Начало сильно кружить. С силой вырвал кольцо. Точно кто-то грубо рванул меня за шиворот. Стремительное падение прекратилось и сменилось плавным спуском. Но я оказался в самом центра боя. Когда дерешься в воздухе, не слышно ничего, кроме рева мотора да сухого треска пулеметов. Теперь я впервые слышал какофонию боя. Казалось, ревел, завывал на разные лады самый воздух. Трещали пулеметы. Мимо проносились на огромных скоростях китайские и японские истребители.

Я беспомощно болтался на стропах. Как нарочно, парашют опускался страшно медленно. Подобрав стропы, начал скользить. Очевидно, в этот момент меня заметили японские истребители. Вот два из них устремились ко мне. Где-то рядом над головой просвистели пули, упала перебитая стропа. Спасти меня могла только скорость падения. Собрал в комок стропы и поставил купол парашюта почти отвесно. С неимоверной быстротой приближалась земля. Все внимание было приковано к воздушным хищникам, расстреливавшим меня о воздухе. В памяти отчетливо встала картина недавнего боя, когда японцы подбили самолет Тай Юня. Он выбросился с парашютом; тогда несколько японских истребителей накинулись, как стая ворон, и стали в упор расстреливать спускающегося летчика. Неужели и мне уготовлена такая же судьба?

Спас меня от кровавых шакалов тот же Лю. Увидев опасность, которой я подвергался, Лю бросился вниз и отвлек от меня японские истребители. Я скользил до самой земли и от сильного удара потерял сознание.

В чувство правели крестьяне соседней деревни. Они подобрали меня на берегу реки. Вместо носилок положили на снятую с петель дверь и бережно принесли в деревню.

Старик, хозяин фанзы, смазал ушибы какой-то мазью, его дочь принесла воды. Было трогательно видеть, с какой заботой эти бедные люди относились ко мне, и, глядя на них, мне захотелось сейчас же, немедленно, подняться снова в воздух, чтобы до полной победы драться с поработителями моего народа.

ТРИ ПРОТИВ СЕМИ

Воздушный бой, закончившийся гибелью моего самолета, не прошел для меня бесследно. Удар при падении на землю был так силен, что даже и сейчас, много недель спустя, еще не исчезла ноющая боль в голове. Я сделал вид, что все обошлось благополучно, но порой до крови кусал губы, превозмогая нестерпимую боль.

Летать мне не позволяли, и когда товарищи поднимались в воздух, злой и одинокий бродил я по опустевшему аэродрому, не находя себе места. При появлении в небе японских самолетов чувство горькой досады переполняло меня. Я походил на беркута с подрезанными крыльями, завидевшего дикого лебедя в синеве озера. Эту тоску по воздуху может понять только летчик.

Однажды командир части вызвал меня к себе и сказал:

— Ли, ты сбил уже пять вражеских самолетов. Сегодня я получил приказ о награждении тебя знаком почетного летчика. — И командир вручил мне знак почетного летчика — распростертые эмалевые крылья с пятью золотыми звездочками, по числу сбитых самолетов. — Что же ты тоскуешь, — продолжал он. — Тебе нужно отдохнуть. Поезжай к своему отцу. Говорят, ты его давно не видел.

Действительно, родных я не видел больше трех лет. Я согласился на предложение командира и начал собираться в дорогу, но события, происшедшие накануне отъезда, изменили все мои планы.

Воздушная тревога, как бы вы ее ни ждали, всегда бывает внезапной. На этот раз с наблюдательных пунктов сообщили, что самолеты противника идут по направлению к нашему аэродрому. На мачте взвился красный флаг. Летчики бросились по своим машинам. Через несколько минут быстрокрылые птицы, легко оторвались от зеленого поля. Я стоял тут же, наблюдая за взлетом. Аэродром опустел. Только один самолет стоял среди поля, представляя отличную мишень для бомб и пулеметов противника. Эта машина оказалась свободной, — ее летчик временно отсутствовал.

— Жаль машину, разрешите взлететь, — обратился я к коменданту аэродрома и, не дожидаясь ответа, забрался в самолет.

— Хорошо, поднимайтесь! Только в бою не…

Рез мотора заглушил последние слова коменданта. Сознаюсь, я постарался их не расслышать.

Быстро набрал высоту и кинулся догонять трех товарищей, взлетевших передо мной. Они прибыли в часть лишь несколько дней тому назад. Японцы словно знали об этом. С самого начала боя восемь японских самолетов набросились на эту тройку. Бой шел на высоте 400–500 метров. Летчики упорно дрались, но чувствовалось, что долго они не смогут продержаться. Я поспешил им на выручку. Едва я приблизился, как два самолета, столкнувшись в воздухе, полетели к земле, объятые пламенем. Один из летчиков выбросился из самолета я плавно спустился на землю. После я узнал, — это был Чен. Его противник оказался менее счастливым: японец разбился вместе с горящей машиной. Теперь два наших самолета дрались с семью японскими истребителями. Я ворвался в самый центр боя. Моя дерзость на миг ошеломила японцев, но потом они снова бросились на нас. Бой продолжался несколько минут. Приняв на себя удары врагов, я дал возможность выйти из боя своим молодым товарищам. Это было как нельзя более кстати. Оба самолета были изрешечены пулями. После на аэродроме мы подсчитали: у одного было 34 пробоины, а у другого 45. Теперь, когда оба летчика находились вне опасности, продолжать бой при таком соотношении сил было нецелесообразно. В последний раз я атаковал верхний самолет. Он вспыхнул под огнем моих пулеметов и круто пошел вниз. Вырвавшись из кольца врагов, я направился в зону к своей группе. Я всячески старался обратить на себя внимание товарищей, покачивал крыльями, звал их за собой, но уверенные, что я поднялся в воздух только с целью сохранить машину, они так и не поняли меня. Досадно было безнаказанно упускать врага. Я вернулся обратно. Японцы еще рыскали на старом месте, расстреливая шедший по дороге обоз. Пошел в атаку на ближайший самолет, но, к сожалению, после первых выстрелов мои пулеметы отказались работать, — в магазинах не осталось ни одного патрона.

Произведя две-три ложных атаки, я пошел на посадку, с твердым решением запастись патронами и снова продолжить бой.

Техники на площадке залили бензин, принесли патроны, но когда я случайно проговорился о происшедшем, категорически отказались выпустить меня в воздух. Я ругался, грозил, наконец, позвонил на командный пункт.

Майор выслушал мою взволнованную речь и спокойно ответил:

— Техники поступили правильно!

Злой я ушел в сад, но все-таки в глубине души был доволен, что удалось участвовать в бою. Теперь мне снова разрешили летать. Стоит ли ехать в отпуск? И вечером, зайдя к майору, я положил перед ним свои отпускные документы.

СРЕДИ ПАРТИЗАН

Я летчик. Меня зовут Ван Тин-бо. Мне 26 лет. Я служу а истребительном отряде N-ской китайской армии. Впрочем, сейчас я инструктор авиационной школы, куда перешел после тяжелого ранения, полученного в воздушном бою. Но я еще надеюсь вернуться в свой отряд.

Мои отец, школьный учитель, часто говорил: лучше делать историю, чем изучать ее. Однако меня он хотел видеть ученым. Я не перечил его желаниям, просиживал целыми днями над книгами и, наконец, поступил в Бейпинский университет. Возможно, я и сейчас был бы студентом, если бы не японцы, напавшие на мою страну.

Я был на каникулах в родном селе, когда появились их самолеты. Услышав шум моторов, я выбежал на улицу. Сосед, старый Као Цю-хань стоял на пороге своей ветхой фанзы, удивленно глядя на небо, по которому неслись, словно ястребы, японские самолеты. Вот от одного из них отделились черные тючки — это бомбы. Они падали, с визгом рассекая воздух. Я инстинктивно присел. Као Цю-хань продолжал с прежним изумлением смотреть на небо. Но тут взрыв бомб потряс землю. Старик, все еще стоявший на пороге своей фанзы, повернулся ко мне, схватился рукой за сердце и вдруг молча рухнул на землю. Когда я подбежал, Као Цю-хань был уже мертв. На его худой костлявой груди зияла огромная рана.

В результате бомбардировки бóльшая часть деревни была разрушена, хижины пылали. Тут и там в лужах крови лежали женщины, дети, старики. Крики раненых раздирали мне душу. Жуткая, страшная картина. В гневе я до боли кусал себе губы, сжимал кулаки и поклялся отомстить японским варварам за смерть своих односельчан.

Я добровольцем пошел в армию и поступил в летную школу в Ханчжоу. Через несколько месяцев я получил назначение в истребительный отряд N-ской армии.

Мои новые товарищи отнеслись ко мне, как к новичку, покровительственно. Это были старые, стреляные волки, участвовавшие во многих воздушных боях. Я нетерпеливо ожидал случая, чтобы продемонстрировать перед ними свое искусство. И вот, однажды с наблюдательного пункта сообщили о приближении японских бомбардировщиков.

— По машинам! — протяжно крикнул капитан Ли Цюй-тань.

Мы бросились к своим темнозеленым машинам с белыми звездами на синем фоне. Техники быстро освободили самолеты от маскировочных полотнищ.

— Запускай моторы! — раздалась новая команда.

Мощный гул авиационных моторов заполнил весь аэродром. Точно буря пронеслась над желтеющим полем. Ураганный ветер гнал по земле траву, листья, ветки. Машина нетерпеливо дрожала. Но почему не подается сигнал о взлете? Поворачиваю голову вправо. У машины капитана суетятся техники. Словно в немом фильме, видно, как отчаянно жестикулирует Ли Цюй-тань. Перед ним стоит понурив голову техник Чжо. Капитан говорит что-то сердитое, злое, потом, безнадежно махнув рукой, направляется к моему самолету. Он приближается ко мне и кричит в самое ухо:

— У меня неисправен мотор. Я полечу на твоем самолете…

— Как на моем? — вспыхнул я. — А на чем же я полечу?

На щеках капитана забегали живчики.

— Летчик Ван Тин-бо, — холодно говорит он, — я приказываю вам вылезти из самолета!

В школе я был одним из самых дисциплинированных курсантов. Молча отстегнул ремни и вылез из самолета. Очевидно, у меня был очень растерянный вид. Глаза капитана подобрели. Через несколько секунд машина рванулась вперед и быстро пошла в воздух. За командиром, как журавли, потянулись остальные самолеты.

Аэродром опустел. Техники быстро замаскировали оставшийся самолет и немедленно укрылись в убежище.

С тех пор прошло немало времени. Я участвовал в 17 воздушных боях, во время которых сбил 6 самолетов. Меня давно уже перестали считать новичком. В моей летной жизни найдется немало интересных эпизодов, о которых можно было бы рассказать, но я расскажу только об одном бое, после которого мне пришлось превратиться в партизана.

Однажды разведка донесла, что в Ханчжоу сконцентрировано много японских самолетов, готовящихся совершить очередное воздушное нападение на мирные китайские города. Нужно было во что бы то ни стало разрушить планы врага. Наш истребительный отряд получил приказ сопровождать группу бомбардировщиков.

С рассветом поднялись в воздух. Пробив облака, мы легли на курс. Бомбардировщики шли впереди, чуть ниже нас. Внизу, в просветах между облаками, блеснули озера, мелькнули отроги невысоких скалистых гор.

Рядом со мной, на расстоянии нескольких метров, летит Фын. Время от времени обмениваемся с ним взглядами. Он показывает рукой вниз, — там горит деревня. Очевидно, мы перелетели линию фронта.

Фын — хороший товарищ. Однажды нам вдвоем пришлось драться с пятью японскими истребителями. С тех пор мы всегда стараемся держаться ближе друг к другу. Вот и сейчас его машина идет рядом с моей…

Мысли бегут, но не отвлекают внимания. Почти автоматически поворачиваешь голову вправо, вверх, влево, немного назад, потом опять вправо.

Но вот и Ханчжоу. Крошечные домики рассыпались в долине, как горсть бобов. Вдали синеет море. Облака почти рассеялись, но японцы слишком поздно заметили нас. В воздух успели подняться всего пять машин. Остальные стояли на поле, выстроившись в несколько рядов.

Перед нами вспыхивают разрывы японских снарядов, но они уже не могут помешать нашим бомбардировщикам сбросить свой груз. Столбы дыма и пламени закрыли аэродром. Бомбардировщики, сделав круг, пошли на второй заход. На земле бушевало море огня. Следить за результатами бомбардировки не было времени. Японские истребители попытались атаковать бомбовозы, но мы приняли удар на себя. Бой продолжался несколько минут. Выждав, пока удалятся бомбардировщики, мы вышли затем из боя сами. Японцы погнались было за нами, но скоро отстали. Однако, пролетев километров 150, мы обнаружили отряд японских истребителей, перерезавший наш путь. Видимо, соседние аэродромы были уже извещены японцами о нашем налете на Ханчжоу.

Командир принял решение атаковать противника в лоб. Японцы не ожидали от нас такой дерзости и дрогнули. Их строй сразу нарушился. Тогда, поймав на прицел ближайшего японца, я дал длинную очередь из всех пулеметов. Я видел, как самолет противника «клюнул» носом и кувыркаясь, упал на землю. Рядом со мной дрался Фын. Он зашел в хвост другому самолету противника и открыл по нему пулеметный огонь. Японский летчик, пытаясь уйти из обстрела, ринулся в сторону и врезался в стабилизатор моей машины. Удар был так силен, что мой самолет опрокинулся и штопором пошел к земле. Попытался выровнять машину, но безрезультатно, — она не слушалась управления. Тогда, отстегнув ремни, я выбросился из машины.

Бой происходил на высоте 4 000 метров. Затянув на несколько секунд свободное падение, я раскрыл парашют. Гул моторов уносился все дальше и дальше. Взглянул на землю. Увеличиваясь в размерах, мне навстречу бежали квадратики рисовых полей, река, поросшая камышом, большой луг, на котором лежали объятые пламенем два самолета. Ветром меня относило в сторону, ближе к реке.

— Японец наверное разбился, — подумал я, глядя на горящие самолеты. В тот же миг я услышал два глухих выстрела. Рядом просвистели пули. Сомнения не было — стреляли в меня. Но кто? Откуда? Следующим выстрел раздался совсем рядом. Пуля обожгла правое плечо. Я вскрикнул от боли. Порывом ветра меня качнуло в сторону, и почти над самой головой я увидел спускавшегося на парашюте японского летчика.

— Сколько коварства и злобы в этих людях, — пронеслось в голове. Я выхватил пистолет и начал отстреливаться. Стрелять приходилось через парашют, наугад, не видя врага. Но пули японского летчика по-прежнему свистели вокруг меня. Тогда, подобрав стропы, я начал быстро скользить к земле. Японец сделал то же самое.

Приземлились мы метрах в тридцати один от другого. Раненое плечо горело. Комбинезон был мокрым от крови. Начинала неметь правая рука. Сбросив лямки парашюта, я пополз к реке в камыши. Японец быстро настиг меня, выстрелил, но промахнулся. Я переложил пистолет в здоровую руку, прицелился и нажал спуск. Выстрела не произошло. В обойме не осталось ни одного патрона. На счастье японский летчик также расстрелял все патроны. Он начал перезаряжать свое оружие. Теперь все зависело от быстроты моих действий.

Я бросился на врага и рукояткой пистолета ударил его по голове. Сцепившись, мы упали на землю. С первой же минуты я почувствовал, что японец слабее меня, но моя правая рука почти не действовала, а от потери крови я начал быстро слабеть. Сухие цепкие пальни японца все чаше скользили по моей шее. Наконец, ему удалось обеими руками вцепиться мне в горло. В глазах потемнело. Куда-то в сторону поплыли прибрежные камыши. Искаженное злобой лицо врага расплылось, стало большим, заслонило небо. Не хватало воздуха. Я потерял сознание.

…Очнулся я на том же месте. Рядом лежал убитый японец. Склонившись мало мною, стойл крестьянин средних лет в грубой домотканной одежде.

— Ну вот и очнулся, — радостно сказал он. — Теперь пойдем. Японцы могут появиться в любую минуту, — проговорил крестьянин, помогая мне встать.

— Ло! — крикнул он. — Не забудь взять оружие.

Только тут я заметил второго крестьянина, стоявшего несколько поодаль и внимательно наблюдавшего за местностью. Покачиваясь от слабости, я медленно побрел с ним вдоль берега реки. Шли мучительно долго, часто останавливаясь, чтобы передохнуть. Вслушивались в малейший шорох, чтобы не нарваться на засаду японцев.

Уже стемнело, когда мы подошли к какой-то деревне. На фоне вечернего неба четко вырисовывались низкие фанзы, кривые деревья у пруда, кровля храма.

Ло ушел. Через несколько минут он вернулся в сопровождении старика и подростка. Крестьяне посовещались между собой, а затем Ло обратился ко мне:

— Мы укроем тебя в кузнице старого Чена. Ты проведешь у него несколько дней, а когда заживет рука, мы решим тогда, что делать дальше.

Я молча, в знак согласия, кивнул головой. Вступив в темную узкую улицу, мы подошли к одинокой фанзе. Подросток провел меня в каморку позади кузницы, зажег светильник, принес охапку рисовой соломы и разостлал ее на глиняном полу. Я опустился на приготовленную постель, но не успел закрыть глаза, как в каморку вошли двое крестьян, нашедшие меня, и старик Чен со своей женой. Последняя принесла вареного риса и сушеной рыбы. Пока я ел, крестьяне рассказали, что произошло со мной после моей схватки с японцем.

Ло и Дин Хо, партизаны из отряда «Больших мечей», возвращались в деревню. Заметив двух спускавшихся на парашютах людей и разгоревшуюся между ними борьбу, они поспешили к месту их приземления, чтобы в случае нужды оказать китайцу помощь. Ло уложил японца в тот момент, когда я потерял сознание.

Они рассказали также, что их деревня находится в нескольких днях пути от железной дороги. Японцы редко заглядывают сюда, но недавно они сожгли соседнюю деревню. В партизанском отряде «Больших мечей» насчитывается около ста крестьян. Вся беда в том, что у них очень мало оружия, — всего две японских винтовки да несколько кремневых ружей. Правда, недавно командир отряда Гун Лин достал пулемет и две ленты патронов, но пулемет почему-то не работает.

Беседу прервала старая китаянка. Она выпроводила мужчин за дверь, осмотрела мою рану, приложила к ней какие-то травы и осторожно забинтовала плечо.

— Через три дня ты будешь здоров, — пообещала она. — А теперь выпей вот это и спи.

Питье, очевидно, обладало снотворным действием, и я быстро заснул.

В деревенской кузнице, я провел пять дней. По ночам выходил на улицу дышать свежим воздухом. Меня обычно сопровождал подросток Юнь Бо, встретивший нас у околицы. Он смотрел на меня влюбленными глазами, расспрашивая о самолете, воздушных боях, и как-то признался, что хотел бы стать летчиком.

Иногда в кузницу заходили крестьяне. Разные вести приносили они. Близ Ханчжоу партизаны захватили город Пинху. Около Юйхана разгромили японский кавалерийский отряд, на реке Вам-пу потопили четыре катера и убили 80 японских солдат. Говорят, большой партизанский отряд под командой Чин Фа-тина наступает на Сюаньчен. А ведь это совсем близко, — всего четыре-пять дней пути.

Говорили и о другом. Карательный японский отряд капитана Тамуро сжег дотла деревню Учжоу. Большинство жителей успело уйти о лес; тех же, кто остался в деревне, японцы расстреляли. Отсюда до Учжоу не будет и одного дня пути. А что, если японцы нагрянут?..

Кузнец Чен молча слушал разговоры крестьян, а сам с утра до вечера ковал наконечники для копий, ножи, тяжелые мечи. Однажды он принес в мою каморку пулемет. Это был японский «Гочкис». У него был неисправен замок. Мы провозились целый день, и к вечеру пулемет был готов к действию.

На следующий день ночью меня неожиданно разбудил Юнь Бо.

— Ван, вставай. Японцы! — тревожным шепотом говорил он.

Сон сразу пропал. Быстро одевшись, я выскочил на улицу. По темним улицам торопливо шагали крестьяне с детьми. Перепуганные ребятишки плакали. Женщины тащили кое-какой скарб.

На площади возле храма стоял партизанский отряд. Вот вперед выступил Гун Лин; за его плечами виднелась новая японская винтовка.

— Они подходят к нашей деревне, — сказал он.

Какая-то женщина перебила его:

— Что им здесь нужно? Зачем они сюда идут?

— Зачем идут? — переспросил Гун Лин. — А вот зачем: они хотят взять наш рис, наш скот, наши овощи; они возьмут наших мужчин рыть окопы или заставят их воевать против нашей китайской армии; они возьмут наших женщин и девушек, чтобы надругаться над ними…

Поднялся неимоверный шум, заговорили все сразу. Гун Лин поднял руку. Шум постепенно смолк.

— Но это еще не все. Японцы знают, что в нашей деревне скрываются партизаны. Они идут сюда, чтобы сжечь нашу деревню, как сожгли Учжоу и десятки других деревень. Эти разбойники не знают пощады. Нужно уходить в лес, в горы.

Толпа загудела. Большинство было за то, чтобы уходить всей деревней. Однако кое-кто предлагал уйти только партизанам.

— Они увидят, что мы мирные бедные люди и не тронут нас, — заявил один крестьянин.

В это время прибежал партизан Ло.

— Японцы окружают деревню! — крикнул он.

Гун Лин опять поднял руку.

— Через полчаса японцы будут здесь, — сказал он. — Партизаны уходят и собираются у плотины. Остальные пусть идут в лес. Японцам ничего не оставлять.

…Отряд партизан двинулся по дороге к плотине. Старик Чен нес пулемет. Я взял коробку с патронами.

Несколько левее, в сторону леса, уходили женщины, дети.

Не прошло и двадцати минут, как мы услышали о деревне выстрелы, — это пришли японцы. Мы видели, как сразу в нескольких местах взметнулись огневые языки пламени. Вскоре горела уже вся деревня. Между тем стрельба продолжалась. Неужели японцы встретили вооруженное сопротивление в деревне? Кто же это там стреляет в японцев?

Гун Лин послал двух партизан разведать, что происходит в деревне. Вскоре они вернулись. Их сопровождало еще несколько человек. Среди них я заметил того крестьянина, который перед нашим уходом из деревни говорил, что японцы мирных жителей не тронут.

Лицо его было искажено страхом, широко раскрытые глаза выдавали пережитый ужас.

— Это не люди! Это не люди! — хрипел он.

Гун Лин попросил его рассказать, что случилось в деревне. Крестьянин долго не мог начать рассказ, губы его дрожали, сам он поминутно оглядывался, вздрагивал. Из отрывков его фраз можно было понять, что, окружив деревню, японцы без всякого предупреждения открыли огонь; одновременно с этим они подожгли деревню. Всех, кто пытался спастись из горящих хижин, они расстреливали на месте.

Спастись удалось немногим.

— Ты был прав, Гун Лин, — бормотал крестьянин, — надо было всем уйти из деревни. От этих зверей нельзя ждать пощады. Гун Лин, дай мне оружие, я хочу отомстить этим извергам за мою жену, за мою дочь… Я хочу отомстить за всех, кого эти бандиты убили.

Гун Лин положил руку ему на плечо.

— Мы отомстим, старина, за все! — убежденно сказал он.

По сообщениям партизан-разведчиков, в отряде Тамуро насчитывается около 60 солдат, несколько пулеметов и небольшой обоз. По-видимому, японцы не были намерены долго задерживаться в деревне и вскоре должны проследовать в Лоцзянь, на соединение с другим отрядом.

Гун Лин задумался, потом отозвал меня в сторону и рассказал о своем плане.

— Лоцзянь находился в 30 ли^[2] отсюда. Дорога туда проходит через ущелье, называемое «Воротами диких гусей»..

В нем можно устроить засаду. Сейчас у нас один пулемет с двумя лентами патронов, 12 кремневых ружей, три винтовки и два пистолета. Если операция удастся, тогда можно будет снабдить японским оружием весь отряд.

К вечеру партизаны уже расположились в ущелье. Большинство было вооружено пиками, ножами, мотыгами, вилами. Условились, что как только я открою огонь из пулемета, партизаны бросаются в рукопашную. Главное — захватить японцев врасплох и не дать им опомниться.

Целую ночь провели в засаде. Кузнец Чен лежал рядом, около пулемета. Тихо. Со стороны дороги не доносится ни малейшего шума.

К полудню Гун Лин получил сведения, что отряд Тамуро вышел из деревни. Мучительно долго тянется время. Наконец, за поворотом появились два всадника. Это японские офицеры двигались впереди отряда. Колонну замыкало несколько повозок.

Все ближе и ближе подходит отряд. Сверкают на солнце широкие штыки. Я беру на мушку офицеров. Вот они въехали на мост. Пора! Треск пулемета разрывает тишину.

Один из офицеров нелепо взмахивает руками, и как мешок, валится на землю. Лошадь мчится без седока. Второй всадник повертывает назад. Колонна смешалась. С громкими криками напали на японцев партизаны. Завязался ожесточенный бой. Крестьяне били солдат мотыгами, кололи пиками.

Японцы начали быстро отходить. Вот когда особенно нужны патроны! Но последняя лента кончилась, и пулемет замолк. Гун Лин дал сигнал прекратить бой. На месте сражения мы насчитали около 30 убитых японских солдат и одного офицера. Среди наших трофеев было 38 винтовок, два пулемета, повозка с патронами и две повозки с продовольствием и амуницией. Партизаны потеряли в бою 7 человек убитыми и 8 ранеными.

Нагруженные военной добычей, партизаны вернулись к плотине. В тени бамбуков расположились на отдых. Конечно, японцы не оставят безнаказанно этот налет, но теперь у партизан есть оружие…

Через несколько дней Гун Лин, объединившись с партизанами деревни Учжоу, вывел отряд к ханчжоускому шоссе. Три дня мы скрывались в камышовых зарослях, а на четвертую ночь организовали нападение на японский транспорт. Сожгли несколько грузовиков, перебили солдат, забрали оружие и боеприпасы. Две недели спустя (к этому времени в отряде Гун Лина насчитывалось уже больше трехсот человек) мы пустили под откос японским поезд, груженный боеприпасами.

Однажды в голове у Гун Лина родился дерзким план. В двух переходах от нас находился маленьким городок Лухоу, охранявшийся небольшим японским гарнизоном. Гун Лин решил уничтожить японцев. Сделать это было нетрудно, если бы не городские стены.

Между тем городские ворота охранялись круглые сутки. Проникнуть в город через высокие стены нечего было и думать. Но мы нашли выход. Чтобы усыпить бдительность японского гарнизона, было решено на некоторое время прекратить налеты около города. Тем временем часть партизан под видом мирных крестьян пробралась в Лухоу. Под платьем удалось пронести в город несколько гранат, револьверов, ножей.

Ночью городские ворота закрывались, и ни один человек не мог войти в город. По утрам перед запертыми воротами обычно толпились крестьяне из окрестных деревень, торопившиеся пораньше попасть на городской рынок. В день налета часть партизан нашего отряда, смешавшись с толпой крестьян, подошла к городским воротам. В повозке, запряженной быками, под ворохом овощей лежал пулемет. Мы с кузнецом Ченом, раскуривая трубки, шли за повозкой и мирно беседовали.

Со скрипом распахнулись тяжелые ворота. Партизаны мгновенно набросились на стражу. Японские солдаты попытались закрыть снова ворота, но это им не удалось. После ожесточенного боя японский гарнизон был полностью уничтожен.

Три дня город находился в руках партизан. Нам досталось много военных материалов, одежды, оружия. Мы забрали с собой все, что могли, а остальное перед уходом уничтожили.

Меня всегда удивляло, с каким искусством проводил Гун Лин все свои операции. Это был на редкость способный, талантливый командир. Однажды ночью, когда мы сидели у тлеющего костра, Гун Лин рассказал о своей жизни. Он несколько лет провел в китайской Красной армии, совершил с нею знаменитый северный поход. Потом его послали в школу командиров партизанских отрядов. Где-то в глухих горах Северного Китая он проучился полгода и вернулся на родину.

…Шел уже третий месяц, как я превратился из летчика в бойца партизанского отряда. Все чаще и чаще вспоминались товарищи, тянуло в воздух.

— Подожди, — говорил Гун Лин, — может быть, к нам прилетит какой-нибудь китайский самолет, и мы отправим тебя с ним.

Как-то один партизан-разведчик сообщил Гун Лину, что недалеко от Лухоу японцы устроили аэродром и туда прилетело несколько самолетов.

— Ну вот, Ван, — обращаясь ко мне, неожиданно проговорил Гун Лин, — выходит, у тебя будет свой самолет!

…Налет на японский аэродром мы провели тоже днем. Это была такая дерзость с нашей стороны, которой японцы, видимо, не забыли до сих пор.

Мы проследили, что летный состав каждое утро доставлялся из города на аэродром на грузовике. Вечером летчики возвращались обратно. Гун Лин решил захватить машину, перебить японцев и, переодевшись в их форму, ворваться на аэродром. Эта операция была выполнена с величайшей точностью. Мы завалили дорогу, по которой шла машина, камнями, а вблизи устроили засаду. Когда японцы сошли с машины, чтобы расчистить путь, мы открыли огонь и всех их перестреляли. Быстро переоделись. Я сел за руль, и мы поехали на аэродром.

Ничего не подозревавшая охрана спокойно открыла ворота, и мы проехали прямо к самолетам. Их было здесь пять. Радости моей не было границ. Остановив машину, быстро забрался в кабину одного из истребителей. Самолет был готов к полету. Моментально включил стартер, дал газ, — и вот уже заревел мотор.

Подбежал Гун Лин. Он крепко жмет руку и желает мне счастливого пути.

На японских истребителях мне еще не приходилось летать, и я сначала боялся, что не сумею взлететь. Выжимаю ручку газа, самолет послушно побежал по полю. Через минуту я уже кружил над аэродромом.

Японцы еще не поняли, в чем дело. Вижу, как партизаны поджигают один за другим оставшиеся самолеты и бегут к воротам.

Только теперь японская охрана догадалась. Но было уже поздно. Партизаны, уничтожив часовых, скрылись в соседнем лесу.

…Линии фронта я достиг благополучно. По пути встретил японскую эскадрилью, но меня не тронули, приняв за своего.

Я летел уже над расположением своих сил. И чем глубже забирался к себе в тыл, тем сильнее билось мое сердце. Вдруг меня подстрелят раньше, чем я успею предупредить, в чем дело.

Впереди увидел ровную площадку. Вот, думаю, хороший аэродром для нашей эскадрильи. А в следующую секунду я замечаю, как с этой площадки поднимается звено китайских истребителей.

— Не иначе как за мной, — мелькнула мысль.

Решил немедленно садиться. Перевел машину в пике, на минимальной высоте выровнял и сел.

Со всех сторон к самолету бежали люди. Некоторые из них выхватили пистолеты.

— Ну, — думаю, — встреча!

В то же мгновение слышу грозный приказ:

— Руки сверх!

Оглядываюсь и узнаю Фына. Он сначала оторопел, выронил из рук пистолет. Потом подбежал и начал так меня тискать, что затрещали мои бедные кости.

Все считали меня давно погибшим, и вот я стоял перед товарищами в японской форме, у японского самолета.

В штабе я отрапортовал командиру:

— Летчик Ван Тин-бо с помощью партизан захватил у японцев самолет и вернулся служить своему народу.

…Мне осталось рассказать немного.

После своего возвращения в часть я получил новый, прекрасный истребитель. Участвовал несколько раз в боях. В последнем бою сбил японский бомбардировщик, но два истребителя противника напали на меня, и, тяжело раненый, я едва добрался до аэродрома. Пришлось снова прервать летную работу.

Но скоро я опять вернусь в свою часть. Смотрите, я почти свободно могу ходить без палки!

НАД ФОРМОЗОЙ

На острове близ Гонконга японцы соорудили базы морской и сухопутной авиации. С острова они, как пираты, нападали на- мирные китайские города, сея всюду смерть и разорение. Чтобы прекратить разбойничьи налеты японских стервятников, нужно было уничтожить их гнездо. Командование дало задание нашему авиационному отряду перелететь на кантонский аэродром и разгромить японскую базу.

Получив боевой приказ, наш отряд бомбардировочной авиации в сопровождении группы истребителей вылетел в Кантон. Под вечер мы благополучно опустились на аэродром и на следующее утро вылетели для выполнении боевого задания. С нетерпением ждали летчики и штурманы появления острова, на котором утвердились японцы. Точно в установленное время мы появились над островом, но… внизу под нами не видно было ни одного самолета. Японцы, узнав от своих шпионов, которыми кишел Кантон, что туда внезапно прилетел отряд бомбовозов, догадались о наших планах и за ночь перевели базу на новое место.

Это было в начале войны. Мы еще не имели тогда достаточного опыта в борьбе с врагом, и небольшая ошибка обрекла на неудачу планы военного командования.

Этот урок не пропал даром. Следующий налет, о котором я хочу рассказать, подготовлялся в величайшей тайне. О рейде в глубокий тыл противника долгое время не знали даже летчики. Только незадолго до налета командир нашей группы Фын Пи собрал весь летный состав и рассказал о задании.

На восток от китайского побережья, между Фочжоу и Сватоу, далеко в море, лежит гористый остров Формоза. По сведениям агентурной разведки, в северной части острова, близ Тайхоку, японцы формировали крупное авиационное соединение. Противник готовился перебросить на фронт десятки новых самолетов. Надо растоптать японского стервятника на земле, не дать ему возможности подняться в воздух и творить свое черное дело.

Такого глубокого рейда в тыл противника китайская авиация еще не совершала. От нашего аэродрома до Тайхоку — сотни километров. Часть пути пролегает над водами Тихого океана. Но нас это нисколько не смутило; китайская авиация располагает прекрасными современными самолетами, на которых можно смело идти даже в такой длительный полет.

Начали готовиться: еще и еще раз проверили моторы, приборы, радиостанции. Детально изучили предстоящий маршрут. Наконец, наступило утро двадцать третьего февраля. Летчики, штурманы и воздушные стрелки проснулись чуть свет. Я наскоро принял холодный душ. Приятная свежесть разлилась по телу. Что-то готовит рождающийся за окнами день? Победу или?.. Нет! Об этом не может быть речи. Только победу! Сегодня китайская авиация впишет новую страницу в свою историю.

В дверь постучал Лю Чен.

— Готов?

— Конечно, и уже давно.

— Тогда пойдем завтракать.

В столовой почти все были в сборе. Стоял сдержанный гул, летчики обсуждали предстоящий налет.

— Кун, а не залететь ли тебе по дороге к теще? Ведь мы будем рядом!

Капитан Кун Ян-бо — уроженец Формозы. Родственники его жены до сих лор живут в Келлунге — в портовом городке на расстоянии шестидесяти миль от Тайхоку.

— Нет, — ответил Кун, — я попрошу коменданта аэродрома передать ей привет. После нашего визита ему все равно нечего будет делать…

Завтрак прошел оживленно и весело. Сразу же после завтрака уехали на аэродром.

Техники с нетерпением ждали нас.

— Наконец-то! — воскликнул Хуан Toy, обслуживавший нашу машину, — мы уже думали, что полет отложен.

Еще с ночи техники залили бензин, подвесили бомбы, проверили моторы, оружие, приборы. Все было в порядке, — можно лететь. Но как медленно тянутся последние минуты! Скорей бы стрелка подползала к цифре VII. В этот час, минута в минуту, мы поднимемся в воздух.

Осталось двадцать минут. Майор Фын Пи прошел к своей машине. Экипажи заняли места □ самолетах.

— Ну, с пустыми руками не возвращайтесь! — крикнул Хуан Toy. — А стокилограммовую пошлите от моего имени…

Первая группа в составе двадцати машин поднялась в семь часов утра. Другие десять самолетов должны вылететь следом через некоторое время. Наша машина взлетела третьей по счету. Мы дождались остальных, построились звеньями и тронулись в путь.

В начале полета стояла ясная, солнечная погода. Видимость была прекрасная. Внизу, как гигантская карта раскинулась земля.

Полет был чрезвычайно сложен. Погода испортилась, едва лишь мы пересекли линию фронта. Всюду, куда хватал глаз, тянулись облака. Порой они совершенно закрывали землю. Чтобы обмануть противника, мы не раз меняли курс. Все это требовало особенно точных расчетов и непристанного наблюдения.

Начинало сказываться и длительное пребывание на большой высоте. Летим без кислородных приборов. В висках стучит. Старались дышать как можно глубже и все же чувствовали, что воздуха не хватает. Я смотрю на Лю Чена. Он сосредоточенно следит за приборами, за машиной командира. Иногда я сообщаю ему о пунктах, над которыми пролетаем, и он удовлетворенно кивает головой. Сзади нас, в строгом строю, точно на параде, идут остальные воздушные корабли.

Часа через два на горизонте блеснула синяя полоса воды. Мы снова изменили курс и вскоре полетели над безбрежными морскими просторами. Примерно двести километров отделяют материк от Формозы. Этот участок пути над Тихим океаном мы пролетели на сухопутных самолетах. Малейшая неисправность грозила гибелью машине и людям. Но мы были уверены в качестве самолетов так же, как в самих себе.

Несмотря на частую перемену курсов, наша группа вышла к острову в точно намеченном пункте. Из туманной дымки пробивались вершины гор.

— Идем над Формозой, — сообщил я летчику.

Лю Чен улыбнулся. Знаком показал: скоро надо бомбить. Теперь он не отрываясь следит за самолетом Фын Пи.

Облака под нами закрывали землю. Какое решение примет командир? Бомбить сквозь облака или, быть может, пробить слой облаков и спуститься ниже? Это было бы лучше, хотя и опаснее, так как на малой высоте наш отряд послужил бы хорошей целью для зенитных орудий. На наше счастье гряда облаков закрывала только западную часть острова. В нескольких километрах от авиационной базы облака кончались.

Ведущий самолет круто пошел книзу. Лю Чен сбавил газ и начал спускаться. Теперь остров был виден, как на ладони. По железной дороге сороконожкой полз товарный состав. Виднелись ажурные мосты, кварталы города, прямые улицы. Мы проходим над самым центром города. Японские летчики не утерпели бы, чтобы не разгромить мирный город. Но мы уничтожаем только военные объекты, мы не воюем с мирным народом, с детьми и стариками, как это делают японцы; поэтому, миновав город, направились прямо к аэродрому.

Конечно, с земли отчетливо были видны наши самолеты. Но почему же молчат зенитки? Почему навстречу нам не летят истребители? Только позже выяснилось, что налет китайской авиации был настолько неожидан, японцы были так далеки от мысли о возможности подобного налета, что не организовали даже противовоздушной защиты.

Теперь все решал точный расчет. Напряжение достигает предела. Командир группы уже дал знак. Точно рассчитываю момент, нажимаю гашетку. Вниз летит стокилограммовая бомба. «Это от Хуан Тоу» — проносится мысль у меня в голове.

Я наблюдал за результатами бомбардировки. Первые же бомбы упали около самолетов. С высоты пяти тысяч метров они кажутся величиной с брелок от часов. Обломки машин взлетели на воздух. Вспыхнул ангар. Начали взрываться склады с боеприпасами и горючим. Ближе к жилым постройкам стояли ящики с нераспакованными еще самолетами. Бомбы летят и туда. Сверху трудно судить о наших успехах. Клубы черного густого дыма поднимаются над полем, застилают весь аэродром.

Делаем разворот, сбрасываем последние бомбы и, не теряя строя, ныряем в облака.

Мы благополучно вернулись обратно, не потеряв ни одного самолета. Сделав посадку на ближайшем аэродроме, взяли горючее и перелетели на свою базу.

Только из английских газет через несколько дней узнали о результатах нашего рейда. Бомбами китайских летчиков было уничтожено свыше сорока японских самолетов, трехлетний запас горючего, два склада с авиационными частями, приведен в негодность аэродром, убито 20 и ранено 15 японских летчиков. А главное — вновь сформированные японские авиационные части были выведены из строя.

Из тех же газет стало известно, что на следующий день по всей Японии была проведена противовоздушная тревога. Многие видные японские военные чиновники за свою беспечность были смещены. Кун Ян-бо оказался прав, когда говорил, что коменданту японского аэродрома нечего будет делать, кроме как передавать привет теще.

Налет на Формозу показал всему миру, на что способна китайская авиация, какой мощной современной техникой она располагает и какие прекрасные кадры выросли в борьбе с иноземными врагами.

Международная биржа ответила на рейд китайских летчиков стремительным падением курса японских ценных бумаг. Японские капиталисты понесли крупные убытки, и трудно сказать, что неприятнее было японцам, — падение наших бомб или своих акций. Очевидно, и то и другое.

День 23 февраля 1938 г. вписал новую блестящую страницу в историю нашей авиации. Этот день долго будет памятен японской военщине.

Я рассказал только об одном боевом эпизоде. Но в жизни нашей бомбардировочной группы найдется немало таких же захватывающих и героических подвигов.

Авиационная группа майора Фын Пи уничтожила уже около сотни самолетов противника, затопила несколько военных кораблей, взорвала ряд электростанций, мостов, складов и т. д. За все это время мы потеряли только тринадцать самолетов.

Я могу вас заверить, что и впредь мы будем беспощадно уничтожать врага, пока окончательно не изгоним его с нашей родной земли.

ГЛУБОКИЙ РЕЙД

Я не умею рассказывать занимательные истории. Я летчик. Если хотите, я расскажу о нашем полете 20 мая 1938 г. в Японию.

Однажды нас, шестерых летчиков, вызвали в штаб N-ской авиационной части и дали задание подготовиться к полету на японский остров Кю-Сю.

Остров Кю-Со находится на расстоянии тысячи километров от китайского берега. Нам предстояло пролететь несколько сот километров до побережья, тысячу километров до острова, столько же обратно до китайского берега и снова несколько сот километров до аэродрома.

В Китае нет своей авиационной промышленности, но мы имеем прекрасные заграничные скоростные бомбардировщики, радиус действия которых вполне достаточен, чтобы выполнить подобное задание.

Нас снабдили отличными картами, мы детально разработали и изучили маршрут. Были продуманы все мельчайшие детали рейда. Некоторый опыт в этом отношении наши летчики уже имели. Три месяца назад был проведен блестящий налет на японскую авиационную базу близ Тайхоку на острове Формоза. Однако Формоза расположена всего в двухстах километрах от китайского берега. Нам же предстояло пролететь над океаном на сухопутных самолетах две тысячи километров.

В отличие от японцев китайские летчики не воюют с мирным населением. Хотя города Фукуоко, Сасебо и Нагасаки, куда мы должны были лететь, являются крупными стратегическими центрами, нам дано было указание их не бомбардировать, так как могло пострадать мирное население. Известно, что Сасебо является базой японского военно-морского флота, Фукуоко — крупная авиационная база, а из Нагасаки обычно отправляют войска и военное снаряжение в Китай. Если бы мы взяли полный запас бомб и сбросили их на эти города, результаты бомбардировки были бы огромны. Но мы ставили перед собой другую цель. Мы должны были рассказать японскому народу правду о войне, которую затеяли японские империалисты.

Вместо бомб под самолетами укрепили специальные кассеты с листовками, в которых было напечатано обращение к японскому народу. Я сохранил несколько экземпляров листовок. Вот одна из них:

«К японскому народу.

Война, которую Япония ведет против Китая, — несчастье для наших народов. В этом несчастье виновна японская военщина, которая хочет уничтожить Китай.

После захвата Манчжурии и Северного Китая вы смогли на опыте убедиться, что война выгодна только военщине, а народу она приносит одно горе.

Японский народ только страдает от войны. Сельское хозяйство разоряется, сокращаются торговля, промышленность. Увеличиваются налоги, выпускаются новые кабальные займы. Во всем этом виновны японские милитаристы.

Убитые и раненые японские солдаты — трагедия для их семей. Мы сочувствуем вам. Мы стараемся сделать все, чтобы облегчить страдания раненых японских солдат, попавших к нам в плен. Мы хорошо относимся к пленным, разрешаем им писать письма на родину.

Народ Китая любит мир. Если и вы хотите мира, мы приветствуем вас, как лучших друзей. Не верьте своим газетам, что в Китае сильно развит антияпонский дух. Это неправда. Война для нас — только средство защиты.

…Восстаньте против своей военщины. Не посылайте своих солдат в Китай. Давайте жить мирно и улучшать свое благосостояние».

Нетрудно себе представить, с каким нетерпением рвались мы в полет.

Гордые доверием китайского народа, мы перед полетом послали приветственное письмо членам правительства. В письме было сказано:

«Мы благодарим генералиссимуса Чан Кай-ши и других руководителей армии за оказанную нам честь участвовать в таком полете».

Еще чуть брезжил рассвет, когда наши быстрокрылые птицы поднялись в воздух. Земля была покрыта бледной пеленой предутреннего тумана. Набрав высоту, мы легли на курс. Моторы работали безотказно. Добравшись до океана, мы смело направили машины к острову. После утомительного полета над однообразной водной равниной подошли к острову. Как стаи белых голубей, падали на землю сброшенные листовки. Побывав во всех намеченных городах и сбросив весь запас листовок, мы полетели обратно.

Налет китайской авиации был совершенно неожиданным для японцев. Они не сделали ни одной попытки помещать нам. Только на обратном пути, около китайского берега, нас обстреляли с военных кораблей, но самолеты быстро вышли из полосы обстрела.

Рейд продолжался шесть часов. К концу того же дня самолеты совершили посадку на аэродроме близ Ханькоу. Население устроило летчикам торжественную встречу. На аэродроме нас встречали военный министр Хо Ин-цин, командующий военно-воздушным флотом, летчики, журналисты. Представитель правительства Кун Сян-си сказал нам:

«Я приветствую не только вашу храбрость, но и ту славу, которая вписана вами в историю Китая. Ваш налет показывает, что китайская авиация в любое время может достигнуть Японии. Вы сбрасывали листовки, а не бомбы, потому что Китай является поборником гуманизма. Ваш полет доказывает, что техника китайской авиации не ниже японской. Сегодня доказано, что китайская авиация может бомбардировать японские города, но мы не делаем этого потому, что нашим врагом является японский милитаризм, а не японский народ».

Вот и все. Мы отдохнули несколько дней и вернулись в свою часть для повседневной работы. Ведь мы рядовые китайские летчики.

НАД РЕКОЙ ЯНЦЗЫ

Рано утром позвонили из штаба.

— Подготовьте самолеты, — раздался глухом голос в телефонную трубку. — Задание получите дополнительно.

Мы только что проснулись и, наскоро позавтракав, отправились на аэродром. Утро предвещало хорошую погоду Было еще свежо, — солнце только что взошло. С нашим приходом аэродром оживился, — начался обычный боевой день. Техники проверяли моторы, заливали горючее, подносили ленты с патронами. Наши боевые друзья, пилоты-бомбардировщики, подвешивали к самолетам бомбы. Я проверил свои пулеметы. Они действовали безотказно.

Мимо прошел Ван Ши-до.

— Очевидно, полетим вместе, — весело проговорил он. — Смотри, какую куколку подарим сегодня японцам!

Ван бережно, точно ребенка, нес на руках авиационную бомбу.

Через несколько минут самолеты были готовы. Мы расположились группами на траве, ожидая дальнейших распоряжений. Рядом застыли шеренги наших самолетов.

Вскоре командир эскадрильи сообщил нам задание. На этот раз мы должны были сопровождать группу бомбардировщиков, отправлявшихся бомбардировать японские корабли на реке Янцзы.

— Будьте осторожны, опасайтесь зениток, — сказал нам перед вылетом командир.

Поднялись мы очень высоко. Чуть ниже нас впереди шли скоростные бомбардировщики. Их скорость едва уступала истребителям. Славные, красивые машины!

По мере того как мы поднимались, стрелка прибора высоты все больше сдвигалась в сторону и, наконец, замерла. Холод пронизывал насквозь. В меховых рукавицах стыли руки. Не хватало воздуха, в висках стучало. Но все летчики безукоризненно, точно на параде, вели строем свои машины.

Появились редкие облака. Ближе к фронту пылали деревни, зажженные японскими снарядами. Потом заблестели воды Янцзы. Мы были у цели. Внизу, величиной со спичечные коробки, виднелись корабли наших врагов.

Вот они, заморские варвары, которые пришли нарушить нашу мирную жизнь. При виде их меня охватывает чувство жгучей злобы. Я отлично понимаю нашего героя-летчика, ринувшегося с полным грузом бомб на палубу японского крейсера. Он пожертвовал собой, но взорвал и потопил японский корабль.

Заметив китайские самолеты, японские корабли открыли стрельбу из зенитных орудий. Поднявшиеся навстречу японские истребители не решились вступить с нами в бой. Желто-красными искрами вспыхивали многочисленные выстрелы зениток. Бомбардировщики бесстрашно атаковали военные корабли. С большой высоты они метко сбросили смертоносный груз и повернули обратно. Не было времени разглядывать, как взорванные корабли начали тонуть. Штурманы хорошо рассчитывали. Их бомбы достигли цели. В этот налет они потопили 5 кораблей.

Бомбардировщики и истребители легли на обратный курс. Только одна машина, задержавшись, отстала от своего отряда. Как шакал, ринулся один из самураев на нашего товарища. Китайские самолеты скрылись за облаками. Я поспешил на выручку. Это оказалась машина Ван Ши-до. Истребитель, атаковавший Ван Ши-до, бросился на меня. Ван Ши-до, улучив момент, нырнул в облака. Я остался с глазу на глаз с японцем. Его смелость меня удивила. Очевидно, это был один из японских асов. Но смелость самурая стала понятна, когда, оглянувшись назад, я увидел у себя на «хвосте» другой самолет, а сверху — третий. Тогда я «прижался» к самолету врага. Остальные японцы не могли стрелять в меня, опасаясь попасть в своего. Японец выпустил по мне несколько очередей из пулеметов. Он делал самые замысловатые фигуры, опрокидывался на спину и поливал меня свинцовым дождем, но я парировал удары японца и сам переходил в атаку.

Так кружились мы в смертельной схватке, все ниже и ниже спускаясь к водам Янцзы. Мой самолет уже находился в зоне досягаемости японских зенитных пулеметов. Нужно было выходить из боя, но выходить так, чтобы не попасть под огонь японских истребителей и зениток. Заняв выгодное положение, я сделал вид, что хочу таранить противника. Японец испуганно рванулся в сторону — вверх и, потеряв скорость, на мгновение завис в воздухе. Тогда, нажав на гашетку пулеметов, я прошил в упор японца свинцовой струей и, дав полный газ, вышел из боя. Японские истребители попытались преследовать меня, но моя прекрасная машина легко оставила самолеты противника позади.

Я уже подлетал к аэродрому, как вдруг остановился мотор. В баках не осталось ни одной капли бензина. Еще несколько минут боя, и мне не суждено было бы видеть своих товарищей.

Спланировав, я посадил машину на зеленый луг. Навстречу через аэродром, высоко подбрасывая шлем, бежал Ван Ши-до.

СТРАНИЦЫ ИЗ ДНЕВНИКА

21 июня 1938 г. Это был горячий денек! И все же я доволен собой, доволен товарищами. Они вели себя, как настоящие герои. Очевидно, нужно уметь не только драться, но и отступать, — без паники, спокойно, уверенно.

Японские макаки подошли к самому городу. Командование решило не удерживать больше город. Он уже не имел того стратегического значения, как прежде. И все же жаль. Говорит, одна часть отказалась уходить с позиции. Я не одобряю солдат: это нарушение дисциплины, но я отлично понимаю их. Уходить без боя? Нет, более тяжелого чувства я еще не испытывал!

Запишу все по порядку. За день наша эскадрилья совершила семь вылетов и приняла четыре боя. Противник всячески старался помешать организованному отходу наших частей. Как нарочно, в последнем бою мой самолет «исклевали» так, что лететь на нем было нельзя. В течение дня за четыре боя он получил 37 пробоин и едва дотащился до аэродрома. Машине требовался серьезный ремонт. Но какая же может быть речь о ремонте, если утром город сдадут японцам?

Командир приказал уничтожить все имущество, которое нельзя было вывезти, в том числе и мой самолет. Даже поломанную двуколку жаль оставлять врагу. А тут — самолет! Техник Чжан, глядя на него, угрюмо сопел. Мне самому было так тяжело, что навертывались слезы. Машина была для меня живым существом. Чжан, молчаливо следивший за мной, неожиданно сказал:

— Капитан, машину очень жаль. Очень. Но я думаю, мы успеем починить ее. Честное слово, успеем! Ведь японцы раньше утра в город не войдут…

Ремонт машины должен был в лучшем случае занять четыре дня. Это при благоприятных условиях. А мастерскую уже эвакуировали. При таких обстоятельствах надеяться на ремонт самолета в течение нескольких часов — безумие. К тому же японцы могли ворваться в город и ночью. Но почему бы не задержаться до утра и не попытать счастья? Доложил об этом командиру. Майор сначала выругал меня, но я с такой настойчивостью доказывал возможность ремонта, что командир согласился. В помощь нам дали еще двух людей. Вчетвером мы остались на опустевшем аэродроме.

— Если японцы войдут в город ночью, — сказал командир на прощанье, — зажигайте ангар и садитесь на автомобиль. Он остается в вашем распоряжении.

Всю мочь напролет возились с самолетом. Не заметили даже, как занялась заря. Временами доносилась стрельба, глухие взрывы потрясали воздух. Арьергардные части уходили из города. Специальные отряды подрывников взрывали заводы, склады, чтобы они не достались японцам. К пяти часам ремонт самолета был закончен. Мы буквально валились с ног от усталости. Все же я находился в лучших условиях, чем товарищи. Я улетал, а их могли захватить японцы. Но ни один из техников не обмолвился об этом.

— Я говорил, капитан… я говорил. — Усталое лицо Чжана озарилось довольной, радостной улыбкой. — Теперь летите скорей.

Мы выкатили из ангара самолет. Разлили в мастерской несколько бидонов бензина и подожгли. Пламя мгновенно охватило все здание.

Распрощавшись с товарищами, я забрался в кабину и запустил мотор. После небольшого разбега самолет легко оторвался от земли. Сделал круг над аэродромом, прошел над городом. Улицы были пустынны. Передовые части японцев вошли в город. Им никто не оказывал сопротивления, но солдаты продвигались осторожно, опасаясь засады. У южных ворот стояла колонна войск. Я не утерпел и на бреющем полете выпустил несколько очередей из пулемета. Японцы, как горох, рассыпались по сторонам.

Через сорок минут я был на новом аэродроме. Самолет теперь ремонтируют более основательно, меняют мотор.

Беспокоит, где Чжан и товарищи. Они последними покинули город и до сих пор еще не вернулись.

29 июня. Целый день хожу под впечатлением заметки, опубликованной в «Венвейбао». Я ее вырезал и сохранил.

«27 июня в районе Аньцзиня два китайских самолета вступили в бой с тремя японскими истребителями.

Во время воздушного боя самолет летчика Тун Лин-хо был поврежден. Вместо того, чтобы спастись на парашюте, летчик направил самолет на японский военный корабль.

Самолет упал на судно и взорвался. В результате взрыва военный корабль выведен из строя.

Слава в веках погибшему герою!»

Если придется умирать, я хотел бы погибнуть так, как летчик Тун Лин-хо.

2 июля. Вернулся Чжан с товарищами. Конечно, они попали под обстрел японцев, но выбрались благополучно.

Как велика ненависть нашего народа к своим врагам! Эта ненависть вдохновляет наших летчиков на героические дела. Сегодня я наблюдал с земли воздушный бой. Шесть наших истребителей дрались с десятью японскими самолетами. Бой происходил на высоте 1 200 метров. Шестерка дерзко напала на противника. После первой атаки был сбит японский истребитель. Потом строй нарушился. Все перемешалось. Мы с трудом различали свои машины. Они яростно атаковали японцев. Вдруг один из самолетов как-то неуклюже свернулся на крыло и пошел вниз. За ним потянулась струйка дыма. Два японских самолета погнались за подбитой машиной. Казалось, остановилось сердце. Почему не прыгает летчик? Сейчас еще не поздно, скорей! И вдруг, — мы не верим своим глазам, — подбитая машина круто пошла вверх. Летчик атаковал противника в лоб, и японский самолет камнем полетел вниз.

Техники, наблюдавшие за боем, не могли скрыть своего восторга. Они кричали «вансуй», аплодировали, смеялись. А летчик продолжал драться, но мотор, очевидно, отказывался работать. Вверх самолет лез чрезвычайно медленно.

Наконец, японцы, добились своего: они подожгли наш самолет. Теперь уже, кажется, все потеряно. Летчику в таких случаях остается только выброситься из самолета и спастись на парашюте.

Но не зря китайские летчики прославились на весь мир своей смелостью и отвагой. Наш летчик не думал выбрасываться даже и с горящей машины. Он перевел машину в пике, но так, что пламя, вырывавшееся из-под правого крыла, стало относить в сторону. Почти у самой земли он выровнял машину и посадил ее прямо в озеро, находящееся по соседству с аэродромом.

Я вскочил в санитарную машину, которая направилась к месту падения самолета. Это было недалеко — всего в пятистах метрах от аэродрома. Истребитель, наполовину залитый водой, стоял недалеко от берега. Пожар прекратился. Теперь от машины шел пар. Пилот Лян (это был он) стоял рядом по колено в воде, глядел в небо и кому-то грозил кулаком. Увидев нас, он, прихрамывая, пошел к берегу.

— Мы еще им навешаем!.. Сволочи! — злобно проговорил он и снова погрозил кулаком в небо.

У Ляна было слегка опалено лицо, а при посадке он ушиб ногу. В санитарную машину он забрался, однако, без посторонней помощи.

— Скорее на аэродром. Быть может, я еще успею подняться в воздух.

Всю дорогу он ругался, торопил шофера и ни разу не заикнулся, что был на волосок от смерти.

На аэродроме ему, конечно, не разрешили лететь.

5 июля. Японцы все ближе подходят к Ханькоу. Ничего — борьба требует жертв. Придет время, и мы навсегда изгоним врага из Китая. Недавно я слышал хорошую пословицу. Она родилась во время войны: «Япония села на льва, — она боится слезть и боится ехать дальше». Это верно. Надо сделать так, чтобы самураи покрепче завязли в наших илистых рисовых полях.

Уже сейчас мы наносим врагу чувствительные удары.

Вчера потопили военное судно. Корабль зашел по Янцзы в тыл нашим войскам и открыл по ним огонь.

Получили задание уничтожить корабль. Три истребителя сопровождали звено скоростных бомбардировщиков. Шли в облаках. Сбрасывать бомбы пришлось с высоты 900 метров при напряженном зенитном огне противника. Налет был удачным. Сбросив «гостинцы», бомбардировщики нырнули в облака. Эти бомбардировщики получены нами недавно. Прекрасные машины! Летают, как истребители. Скорость у них зверская.

После посадки получили с фронта телеграмму. Командующий фронтом сообщил, что через двадцать минут после налета корабль затонул.

Без даты. Японская авиация в количественном отношении значительно превосходит китайскую. Нередки случаи, когда в воздушных боях на каждый китайский самолет приходится 2–3 японских. Но летные качества китайских самолетов неизмеримо выше японских. Китайские летчики лучше подготовлены, храбрее дерутся и искуснее маневрируют.

Моральное состояние наших летчиков превосходное. Каждый стремится в бой. Каждый готов пожертвовать жизнью ради своего народа, своей родины. Это, конечно, не значит, что мы сами ищем себе смерти. Дешево свою жизнь мы врагу не отдадим. Вот почему каждый из нас, идя в бой, ставит перед собой задачу — побольше сбить японских самолетов, побольше потопить японских кораблей.

Каждый из нас идет в бой вполне сознательно, ибо мы знаем, за что борется великий китайский народ. Мы знаем, что японские захватчики хотят превратить Китай в свою колонию, а нас — в своих рабов.

Но этому не бывать. Многомиллионный китайским народ поднялся на борьбу за свою независимость и свободу, и никому его не победить.

…По приказанию командования я перешел в бомбардировочную авиацию. Получил замечательную машину. Послушная, умная, точно живая. Первый вылет прошел удачно. Бомбили корабли на реке Янцзы. Вывели из строя авиаматку и несколько мелких судов. После бомбардировки на нас напали японские истребители, но мы ушли, а догнать нас они не смогли.

14 июля. На днях опубликована статья командующего авиацией. Здорово! За год войны мы уничтожили около шестисот самолетов. А ведь среди них есть машины, которые сбил я! Приятно заниматься такой арифметикой!

Последнее время пришлось напряженно работать, но зато провели несколько блестящих рейдов. Недавно во время одного налета в районе Дунлю потопили три больших военных корабля. На второй день уничтожили еще пять судов. В общей сложности за десять дней уничтожили 12 кораблей и 40 катеров и повредили 23 японских военных судна. Наши самолеты наводят ужас на японцев. Надо было видеть, как удирала флотилия, двигавшаяся вверх по Янцзы. Она состояла по меньшей мере из полсотни различных судов. А какая поднялась паника при нашем появлении! Строй смешался, корабли натыкались друг на друга, два из них выбросились даже на берег. Как жаль, что у нас было мало бомб!

17 июля. Вчерашний налет был достаточно своеобразен. Вместо бомб разбрасывали над передовыми частями японцев листовки. У противника, видно, дела обстоят не блестяще. Он мобилизует маньчжур и посылает их на фронт.

Политический отдел напечатал обращение к маньчжурским солдатам. Обращение действует лучше всякой бомбы. Сохранил на память один экземпляр.

«Дорогой брат! Все мы — члены одной семьи. Все мы — дети китайского народа. Почему же и за что вы сейчас воюете с нами? Для Китая существует только один враг — это японский империализм.

Японцы отобрали наше имущество, землю. Японцы убивают наших отцов, матерей и братьев. Они насилуют наших жен, дочерей, топчут поля, сжигают деревни.

Японцы посылают вас на фронт, на смерть и заставляют убивать своих братьев — китайцев. Разве можно терпеть это дальше?! Винтовка в руках китайца должна стрелять только в японского захватчика.

Братья! Скорее возвращайтесь в свою семью. Выгоним вместе японцев с китайской территории. Переходите к нам с оружием. Убивайте японских офицеров. Прогоните японцев из Маньчжурии. Поверните свои винтовки против заморского врага.

Китайцы, не убивайте китайцев!»

Кроме листовок, мы разбросали тысячи карточек-паспортов, дарующих жизнь и обеспечивающих возвращение на родину после войны каждому японскому солдату, который перейдет к нам.

Сегодня в районе, где мы разбрасывали листовки, было несколько десятков перебежчиков. Среди них — часть японцев. Они предъявили наши паспорта. Всех их отправили в глубокий тыл.

Перебежчики сообщили, что целый батальон маньчжурских солдат отказался выступать против китайцев.

24 июля. Разведка донесла о том, что противник накапливается близ города Ф. и готовится перейти в наступление. Получили задание разгромить японские позиции. Бомбардировка производилась с высоты в четыре тысячи метров. Штурманы показали образцы меткости. Часть бомб попала в место, где укрылись танки. Больше десяти танков было выведено из строя.

Истребители, сопровождавшие нас, несколько раз на бреющем полете прошли вдоль японских позиций. Они здорово прочесали их. Наступление японцев сорвано…

16 августа. Налет на N-ский аэродром откладывался несколько раз. Наконец, позавчера ушли в воздух. Нам давно хотелось посчитаться с японцами. С этого аэродрома они ежедневно производили налеты на наши города.

Сначала легли на ложный курс. В нашем тылу еще много шпионов. Они сообщают японцам о каждом нашем вылете. Поэтому приходится хитрить, часто меняя курс полета.

Когда подошли к аэродрому, земля была сплошь закрыта густыми облаками. Неужели придется возвращаться ни с чем? По расчетам штурманов, цель была под нами. Командир эскадрильи дал приказ бомбардировать аэродром сквозь облака. После первого нашего захода японские зенитки открыли огонь. Значит, наши бомбы не пролетели мимо, — мы правильно нащупали цель.

Стреляли японцы наугад — по звуку моторов. Снаряды рвались всюду. Один из них разорвался впереди нашего звена и повредил самолет Ли Чена. На малых оборотах он мог еще лететь. Командир отряда приказал нашему звену сбросить весь оставшийся запас бомб и идти на аэродром, сопровождая подбитый самолет. Мы сбавили газ и вплотную подошли к машине Ли Чена. Близ линии фронта нас атаковали пять японских истребителей. Не отрываясь друг от друга, мы своим огнем отражали их атаки. Бой длился минут десять. Стрелок Гун Хо был ранен, но продолжал отстреливаться из пулемета.

Японские летчики похожи на шакалов. Они любят нападать на самолеты, выбывшие из строя. Они до наглости бывают «храбры», когда чувствуют большой перевес на своей стороне. Хотя нас связывала машина Ли Чена, мы здорово проучили этих «храбрецов». Мы подожгли сначала один, а затем и другой их истребитель. Оставшиеся три самолета поспешили убраться. Мы благополучно долетели до своего аэродрома. Стрелок Гун Хо лежал без сознания у своего пулемета. Его осторожно вынесли из самолета и отвезли в госпиталь.

Ли Чен горячо жал нам руки. Что-то необъяснимо трогательное чувствуется в рукопожатии боевого друга.

Без даты. Разбомбили два моста на Шанхай-Ханчжоуской дороге и железнодорожную станцию. Уничтожили один эшелон с боеприпасами. Японцы с каждым днем начинают продвигаться все медленнее. Это хороший признак.

Несмотря на величайшие жертвы, мы уничтожим врага. Мы все, весь народ верим в победу.

Бомбардировка сквозь облака дала хорошие результаты. Уничтожили 8 самолетов, вывели из строя три зенитных орудия.

…Тревога. Надо ехать на аэродром. Допишу позже.

* * *

На этом обрывается дневник летчика Ло Вен-ху. Он погиб несколько дней спустя во время воздушного боя близ Ханькоу. Подбитый в неравном бою, летчик направил свой самолет на японский истребитель. Обе машины, объятые пламенем, упали на землю.

Летчик Ло Вен-ху погиб, как мечтал, — в бою. Имя его вечно будет жить в памяти китайского народа.