Калмык а м — печаль, узбекам — торжество.
Десять тысяч юрт народа своего
Байсары теперь к себе на пир зовет, —
Дочь за Хакимбека замуж выдает.
По степи Чилбирской, мчась во все концы,
Эту весть разносят конные гонцы —
И спешит на пир со всей степи народ.
Байсары, одетый в бархат и атлас,
Много белых юрт расставил напоказ,
Много всякой снеди для гостей припас, —
Выдает он замуж дочь, зеницу глаз!
— Казаны неся, приходят повара, —
Свадьбы наступает шумная пора.
Калмык у нет жизни со зла,
Весь он посерел, как зола:
Барчин-ай, как месяц, светла,
Счастье с Алпамышем нашла,
Свадьба Ай-Барчин весела!
Сколько там верблюдов, коней!
Нет гостям на свадьбе числа!
Длится пир немало уж дней,
Не было улаков шумней:
За козлом бросают козла,
Тучны все козлы и пестры, —
Так вот пировал Байсары!
Режут без числа овец-баранов тут,
Режут лошадей — и то числа не чтут,
Гости безотказно — все едят и пьют,
День за днем улак в пяти местах ведут.
Стариков почтенных избирают в суд;
Споря об заклад, в улачную казну
Спорщики немало золота несут.
Седоков лихих какие сборы ждут!
Пляшут плясуны, бубнисты в бубны бьют,
О батырах славных шайры поют.
Кто бы ни пришел — он гость желанный тут,
Никого едой-питьем не обнесут,
Да еще подарки всем гостям дают…
Ровно сорок дней так пировали там —
Стали разъезжаться люди по домам.
Окружен гурьбой джигитов бек Хаким,
Должен, как слуга, прислуживать он им:
С древности такой обычай мы храним!
Девушки теперь гурьбой к нему идут,
Сходится к нему весь молодежный люд;
Женщины готовят девять вкусных блюд,
Эти блюда прямо к жениху несут,
Но ему поесть кусочка не дадут, —
Всё, как есть, до крошки дружки уплетут.
А на блюдах куча денег золотых
Вырастет на радость женщин-поварих.
Бек-жених девичьим окружен кольцом,
Рядом с ним костер веселый разожжен;
Перед ним склоняясь до земли лицом,
Девушки ведут его к невесте в дом.
В доме застают почтенных стариков;
Окружив Барчин (узбекский наш таков
Свадебный обычай искони веков),
Девушки, шумя, тесней смыкают круг,
И с невестой вместе убегают вдруг, —
Якобы ее похитили они.
(Умыкали так невест в былые дни.)
Свадебный таков узбекский наш обряд!
Молодухи тоже покидают дом,
Где невеста скрыта выпытать хотят,
Но ее подружки им не говорят.
Все-таки она находится потом.
Ставленники мулл — так водится притом —
Просят, чтоб невеста им дала ответ:
Будет жениху согласье или нет?
А она не может побороть стыда —
И не отвечает им ни «нет», ни «да».
Ставленники мулл отступятся тогда, —
Девушкам вмешаться настает черед.
Ту, что от нее согласие берет,
Гости награждают от своих щедрот.
(Сохранил такой обычай наш народ,
Называется «открыть невесте рот».)
Ставленник теперь назначен от Барчин, —
Хакимбек ее согласье получил.
Свадебный идет своим порядком чин.
Ставленники от обеих сторон вошли к собравшимся, и мулла опросил их. Получив ответы ставленников, которым за их свидетельство тоже кое-что перепало, мулла прочитал молитву. Хаким-беку также задано было несколько вопросов-условий, все это скрепили письменным брачным договором; молодых поздравив, остались все довольны и разошлись.
Бархатную юрту новобрачных пологом завесили. Хотел Хакимбек с несколькими др у жками своими в юрту войти, но женщины, бывшие там, показали по обычаю «смерть старухи», кое-что получили за это, но все-таки, жениха не впуская, — устроили «собачье рычание», — за это тоже получили кое-что и лишь тогда впустили жениха в юрту.[26] Хаким и дружки, все время кланяясь, за откинутый полог прошли; женщины дастархан перед ними разостлали, подали баранью грудинку. Дружки жениха, насытившись как следует, роздали женщинам тюбетейки, платки, платья. Исполнив все, что по обычаю положено, дружки жениха удалились. В это время толпа девушек, приведя Ай-Барчин в юрту, окружила Хакима, так говоря:
— Ты теперь во власти девичьей, — исполни старый обычай!.. — Положили они жениха на белую кошму, бархатом подбитую, стали поднимать его. Тяжел был Хаким, — с трудом удалось девушкам чуть-чуть над землей приподнять его.
Тут вошли снова замужние женщины и, обычаю следуя, совершили над ними обряд «поглаживания волос» и «держания руки»,[27] за что тоже одарены были. Несколько старух после этого ещо пошутили с новобрачными, сказав:
— Теперь — как хотите, так и забавляйтесь.
С этим они и ушли. Осталась юрта только для Хакимбека и для Барчин.
— Плач ёго погибших недругов услышь! —
Брачную прочел молитву Алпамыш,
И, соединившись с той, кого любил,
Беды и невзгоды с нею позабыл, —
Чашу наслажденья до утра он пил.
Сбывшейся увидел он мечту свою!
На заре уходит он в юрту свою,
Девушки к нему — красавицы идут,
О его здоровье справиться идут.
Много молодух приходит и старух, —
Золото на блюда им Хаким кладет:
И такой обычай наш народ блюдет!
Дружки жениха являются, — вожак
От молодожена требует «улак».
Исполняет бек, что просят от него:
Каждый по козлу уносит от него.
Караджан приходит к другу своему, —
Гости воздают большую честь ему…
Дни за днями шли — Алпамыш с женою своей обратно в Конграт, на родину стал собираться, а с ним и весь десятитысячеюртный народ байсунский, с бием своим Байсары томившийся на чужбине, в калмыцкой стране.
Но сам Байсары, старый упрямец, обиды на брата своего не забыв, говорит: «Не поеду!..»
Приходят к нему большие и малые люди из народа его — уговорить его пытаются, так говоря:
— Весь твой народ уйдет, один ты на чужбине останешься, — где потом крылья возьмешь, если улететь захочешь? Крылья твои, сила твоя — десять тысяч юрт народа твоего! Останешься одиноким — горько раскаешься. Было время — уважаем ты был здесь, каждое слово твое законом звучало. На Тайча-хана, калмыцкого шаха, надеялся ты, думал, что он тебе навсегда искренним другом будет. Время прошло, — сколько обид претерпел ты здесь от калмык о в из-за посягательств их на дочь твою! Ты — старший над нами, — не упрямься, одумайся, не оставайся одиноким в стране врагов наших…
Выслушал Байсары слова сородичей своих, — так отвечает им:
— Проклят будь мой брат Байбури, — из-за него на мытарства обрек я себя. Сердце мое надломил он обидой, мне нанесенной, родину из-за него я покинул, а он в гордыне своей ни разу и не осведомился обо мне. Хоть бы и вернулся я, не быть мне тем, кем прежде я был. Раз уж так суждено, пусть сын брата моего увезет от меня дочь мою Барчин, а я — не поеду. Лучше пусть убит буду калмыками, а в Конграт никогда не вернусь…
Такой ответ дал он соплеменникам своим. Сообщили об этом люди Хакимбеку, — послал к нему Хаким посланцев своих, такой наказ им дав:
— Уговорите вы дядю — тестя моего, — боюсь, как бы кости свои не оставил он одинокими на чужбине, вдали от страны отцов своих.
Не внял старый гордец словам посланцев Хакима, никаких вразумлений их слушать не хотел, стоял на своем: «Не поеду!». Сказали ему:
— Подождем тебя еще сорок дней, — может быть, одумаешься.
Сорок дней раздумывал Байсары, совещался с народом своим, — все-таки при своем решении остался. Десять тысяч юрт племени байсунского вместе с Барчин-аим на родину откочевывают, — старый Байсары с домочадцами своими на чужбине остается.
Обряд «показа жениха» решил он соблюсти на прощанье: баранов заколол, позвал к себе утром дочь свою Барчин-ай, Хакима, зятя своего, а также друга его — Караджана, хорошо их угостил, одежды хорошие на плечи им всем накинул, — и провожать их вышел:
Тот, кто красноречьем оснастил уста,
Всем словам умеет находить места…
В полдень горький час разлуки настает.
Караван верблюдов отправленья ждет;
Ровно их пятьсот — и в одного один, —
Грузится на них приданое Барчин.
Плачет Барчин-ай, ручьями слезы льет,
Боль ее сердечко на кусочки рвет.
Бедненькой такая мука суждена!
С матерью, с отцом разлука суждена!
Отправляется на родину она,
На чужбине злой оставить их должна.
Хочет Ай-Барчин уговорить отца,
Но нельзя сломить упорство гордеца.
Разрывает горе всем троим сердца.
Все же в дальний путь пойти придется ей.
Вот уже подводят иноходца ей,
Вот и Хакимхан и Караджан-батыр,
Сбрую осмотрев, садятся на коней.
Трогается с места остальной народ,
Откочевывает в край родной народ.
Громко чабаны кричат: «Курхайт! Курхайт!»
Замычал, заблеял беспокойный скот;
Гонят чабаны сначала дойный скот.
Будь благословен на родину исход!
Вышел Байсары проводить в далекий путь Ай-Барчин свою, сильно сердцем расстроился, но желая утешить дочь, такое слово ей говорит:
— Барчин-ай, дитя мое, не унывай,
Сердце, по отцу скорбя, не надрывай.
Будь жива-здорова, горя не знавай!
Уезжаешь ты на родину, к родне,
Ты не одинокой будешь в той стране.
Доченька моя, послушай речь мою:
Если отправляю вдаль я дочь свою,
Все-таки ее не в рабство продаю, —
За того, кто люб ей, замуж выдаю.
Если я свою овечку огорчил,
Нехотя ее сердечко огорчил.
Сам себе я тоже старость омрачил,
Боль разлуки рвет и мне на части грудь.
Доченька моя, езжай, счастливый путь!
На меня, дитя, в обиде ты не будь, —
Я не калмык твою судьбу вручил,
С ровней, со своим тебя я обручил.
Не горюй напрасно, столько слез не лей,
Ясные глаза-нарциссы пожалей.
Все равно в калмыцкой вражеской стране
Не было б тебе покоя и при мне.
Мало ль настрадалась ты от калмык о в?
Сколько проливала слез по их вине!
Ты от них теперь избавлена вполне.
Поезжай, дитя, на родину, к родне, —
Ласку и любовь найдешь у земляков.
Любит птица-кобчик сесть на косогор.
Знала ты одно лишь горе до сих пор,
Натерпелась бед не по своим летам,
Но врагам своим сумела дать отпор.
Девушкой тебя природа создала,
Но свершить такие б ты могла дела,
О которых бы мечтал и сам Рустам!
Девушкой родясь, батыров ты сильней,
Ты моя опора на закате дней.
Власть я утерял на родине своей,
Байбури один хозяйничает в ней.
В сердце я глушу жестокой муки крик, —
Остаюсь один, беспомощный старик.
Кто мои друзья? Вокруг меня калмык, —
Бессердечен он, не только безъязык!
Ока моего зрачок бесценный, знай:
Без тебя утехи нет мне, Барчин-ай!
Поезжай, дитя, приедешь в край отцов,
Худом своего отца не вспоминай!
Дочь свою проводив, вернулся Байсары в дом, а весь десятитысячеюртный народ конгратский отправился в путь. Одиноким остался Байсары, разлученный и с народом своим и с дочерью.
Шумела его голова от горьких мыслей, тяжело ему было на чужбине оставаться, — пленом она стала ему…
А в это время коварная старуха Сурхаиль, узнав о гибели своих сыновей-богатырей и о том, что младший сын ее Караджан ушел с Алпамы-шем в Конграт, плача от горя, такое слово говорит:
— Дети мои, дети, вы мои сыны!
Были вы в стране калмыцкой так сильны,
Но пришел узбек — и вы, мои сыны,
Перебиты им, мертвы мои сыны!
Нет у Сурхаиль детей-богатырей,
Как ей жить одной без сыновей-друзей!
Плачет Сурхаиль — нет утешенья ей.
Караджан — хоть жив, но сердце мне разбил.
Я была крылатой, но лишилась крыл,
Скакуном была, — осталась без копыт!.. —
Плачет Сурхаиль, слезами прах кропит,
Космы распустила, на всю степь вопит.
Некому излить ей боль своих обид.
В такой сильной досаде решила она отправиться к шаху калмыцкому, выложить ему горе свое. С распущенными волосами, лицо ногтями исцарапав, приходит она во дворец.
При жизни сыновей своих была она в государстве женщиной важной, — почтительно встретили ее слуги придворные, — повели к шаху калмыцкому.
Говорит шаху такие слова старуха Сурхаиль:
— Посмотри, как вся я пожелтела, шах!
У меня к тебе есть просьба-дело, шах!
Можешь ли ты, шах мой, думать о делах?
Можешь ли понять, что разорен ты в прах?
Должен ли ты знать, что из твоей земли
Свой несметный скот узбеки увели?
Можно ль допустить, чтобы один узбек
Целую страну заставил так страдать?
Может ли тебе подобный человек,
Шахом будучи, врагу противостать?
Можно ль от такого шаха пользы ждать?
Можно ли ему на троне восседать?
Нужен ли стране такой беспечный шах?
Есть ли где-нибудь столь бессердечный шах?
Если ты таков, не требуй ничего,
Непутевый шах, с народа своего!
Вижу я, что правду люди говорят:
Пусть, мол, жив-здоров узбек уйдет в Конграт —
В крепости своей ты отсидеться рад.
Если на узбека ты не выйдешь сам,
Знай, мой шах, что я уйти ему не дам:
Кликну клич в народе — соберу народ,
Поведу людей на недруга в поход, —
Погублю узбеков, скот их отберу!
С сыном, с Караджаном, слажу подобру, —
Иль его убью, иль я сама умру!
Услыхав от Сурхаиль такие слова, созвал шах калмыцкий всех своих советников-амальдароз, всех знаменосцев своих, — стал советоваться с ними. Узнали советники шахские, с чем Сурхаиль пришла, — согласились, что права она. Погубили, мол, узбеки всех лучших батыров, красу страны калмыцкой, хитростью, мол, завлекли Караджана в сети свои, якобы другом своим сделали его, — в плен увели к себе. Неужели безнаказанно уйдут они, все свои стада уведя?
Тут и сам Тайча-хан в гнев пришел — жаждой мести загорясь, раскричался:
— Большое войско не медля на Htox пошлю! Сам поход на них возглавлю! Уж если сам я выйду на них, не сдобровать им! Головы со многих посрываю, в военную добычу превращу всех, кто в живых останется, скот их отберу, жен и дочерей их пригоню, — рабынями сделаю их, на бесчестие народу раздам!
Отдал шах калмыцкий приказ — немедленно войску снаряжаться, в поход на узбеков итти.
Скачет за отрядом отряд —
Жители в испуге глядят:
«Скачут смело в бой, — говорят, —
С чем придут домой?» — говорят…
Силы калмык о в велики!
Едут за полками полки,
Мчатся во весь дух калмыки.
Видишь, каковы ездоки!
За плечами их — мультуки,
Меч-алмаз у всех на боку,
Кони их легки на скаку,
Седла на конях — высоки;
Знаменосцы в каждом полку,
Полководцы в каждом полку!
Дал приказ им шах Тайча-хан —
Караван узбеков настичь.
Едут через Токаистан,
Где батыры их полегли, —
В боевые трубы трубят,
О батырах павших скорбят.
Воды голубеют вдали, —
Блещет айна-кольский простор;
Травы зеленеют вдали, —
Это чилбир чольский простор.
Лихо погоняя коней,
Пыль клубя столбом за собой,
Калмыки торопятся в бой,
Горячат себя похвальбой, —
Львом себя считает любой!
Кочевой, беспечной толпой
Впереди узбеки идут —
Скот неисчислимый ведут.
Видя, что добыча близка,
Шахские ликуют войска.
Мчится за отрядом отряд,
Скачут калмык и — говорят,
На скаку друг друга храбрят:
«Мы им воздадим! — говорят, —
Не отбиться им! — говорят, —
В пыль их превратим! — говорят. —
Скот перегоняя в Конграт,
Заняты узбеки скотом,
Нас не ожидают притом.
Если захотим, — говорят, —
Вихрем налетим, — говорят, —
Многих перетопчем, — тогда
Сами отдадут нам стада!..»
У глупца — глаза велики,
Руки у глупца коротки.
Скачут, горячась, калмыки,
Рассуждают так, дураки!
Во-время заметив калмыков, зашумели узбеки, растерялись: стали скот собирать, каждый о себе хлопотал. Алпамыш, увидав калмыков, подумал: «Недоброе что-то замыслил шах калмыцкий, если войска нам вдогон послал».
Согласился с ним Караджан и такое слово говорит:
— Короток мой суд! — говорит. —
Если нападут, — говорит, —
Шаха пусть клянут! — говорит. —
Истребим их тут, — говорит, —
Вороны их трупы склюют.
С кем они тягаться пришли?
Я ведь Караджан-пахлаван:
Только позови на майдан, —
Степи вражьей кровью залью,
Вражью печень я просолю!
Ну-ка, шахский воинский люд,
С Караджаном встретитесь тут, —
Каждый заревет, как верблюд!
На эти слова так ответил Караджану Алпамыш:
— Слово ты мое за трусость не считай:
Гневу над рассудком воли ты не дай, —
О делах подобных, друг мой, не мечтай!
Сгоряча такой расправы не чини:
Не своею волей прибыли они, —
Зря да не найдут погибели они!
Что творят — и сами ведь не сознают, —
Может быть, и нашей крови не прольют.
Пощади несчастный, подневольный люд!
За народом нашим, друг мой, последи.
Что за кутерьма и вопли впереди?!
Разума они лишились, видно, там!..
Поспеши — людей в сознанье приведи…
Низом пусть идут… ты их предупреди:
Разобрать стада успеют и потом, —
В плен бы не попались вместе со скотом!..
Погоди-ка, друг, чуть-чуть повремени;
Земляков своих покуда не вини,
Грозным словом их сначала припугни;
Шахские ведь слуги, воины они, —
Шах пошлет — пойти обязаны они!
Воинскою службой связаны они!
Подобру назад вернуться их склони,
Пусть ни нам не будет и ни им вреда! —
Караджану так Хаким сказал тогда.
Говорят друзья, — глядят туда-сюда,—
Видят, что народ угнал вперед стада.
Может быть, бог даст, минует их беда…
Шахские меж тем приблизились полки, —
Двух друзей увидев, стали калмыки.
Хотя большинство народа ушло далеко вперед, некоторые, однако, со скотом своим задержались, отстали. Караджан с Алпамышем на глазах у калмыков собрали отставших, направили их на дорогу, а сами, оружие проверив, остались на месте.
Калмыцкое войско, постояв немного, снова вперед тронулось, но коней шагом пустили. Вышел им навстречу Караджан, — такое слово им сказал:
— Имя Караджана ношу!
Кто вас одурачил? — спрошу.
Вас предупредить я спешу:
Если полю брани тут быть,
Всех вас, дураков, сокрушу,
Кровью вашей степь орошу!
Если выну меч свой — алмаз,
Ад я покажу вам сейчас.
Саваны я всем вам припас!
Будет, говорю вам, умней,
Если повернете коней!
Вышел тут один из богатырей калмыцких — и такое Караджану слово сказал в ответ:
— Видишь, я и сам пахлаван!
Едет вслед нам шах Тайча-хан.
Это место — битвы майдан.
Стал ты глуповат, Караджан!
Плачешь ты о нашей судьбе, —
Думай лучше сам о себе!
Трудный одолели мы путь,
Вскачь сюда мы шли, не забудь, —
Но не ослабели ничуть!
Думали вы нас обмануть.
Знай, что с боевого пути
Нет у нас охоты свернуть!
Видно, Караджан, ты забыл,
Что нам твой узбек натворил,
Витязей каких перебил!
Ныне он раскается сам —
Ад откроем вашим глазам!
Мы пришли истребовать кун, —
Нам узбекская кровь — бальзам!
Караджан и Алпамыш, такие слова услыхав, гневом воспылали — и пустили своих коней на калмыцкое войско:
Яростью два бека зажглись —
На дыбы их кони взвились
И, не глядя — вверх или вниз —
Вмиг на калмык о в понеслись.
Но и калмык и , обозлясь,
Выпустили сразу коней.
Битва в тот же миг началась.
С самых незапамятных дней
Битвы не бывало грозней.
Что это за встреча была,
Что это за сеча была!
Кони, закусив удила,
Ржут, грызут друг друга со зла;
Молниями блещут мечи, —
Обе стороны горячи,
Тем и тем за храбрость хвала!
Вот так боевые дела!
Тысячи калмыцких клинков,
Два клинка у двух смельчаков:
С Караджаном бек Алпамыш
Отражают натиск врагов, —
Головы летят с калмык о в!
Вот он гнев батыров каков!
Словно из своих берегов
Вырвался двуруслый поток,
Так они кипели теперь,
Так рассвирепели теперь!
Трусы оробели теперь,
Шахские редели полки;
Рубят им два друга башки, —
Падают с коней, как мешки,
Мертвые тела калмык о в.
Раненые землю грызут,
Д о неба их вопли встают.
Битву два батыра ведут —
Калмыки пощады не ждут, —
Многие с майдана бегут.
Слезы их начальники льют,
Шаху донесение шлют:
«Терпим поражение мы!
Просим подкрепления мы!»
К шаху донесенье пришло, —
На него затменье нашло.
В ужас населенье пришло.
А на поле брани меж тем
Войск уничтожение шло.
Очень было им тяжело!
Все росло убитых число,
Все число бежавших росло.
Помощи им нет, как назло!
Горе им, злосчастным таким!
Сколько Алпамыш их сгубил,
Сколько Караджан перебил!
Вспомнил о народе Хаким,
Друга посылает вперед:
«Посмотри, в порядке ль народ!..»
Поскакал вперед Караджан, —
Алпамыш, оставшись один,
На себя всю битву берет.
Калмык о в, сновавших вразброд,
Он повыгонял из ложбин,
Ухитрился в кучку их сбить —
В одиночку стал их рубить.
Калмыки не знают, как быть:
Видят, что мечом не убить, —
Может быть, удастся его
Пикой острозубой добыть?
Но и тем не взяли его!
Так же, как не брали клинки,
Пики не пронзали его.
Растерялись вновь калмыки:
«Человечье ль в нем естество?
Хитрое тут есть колдовство!
Кровь свою напрасно мы льем, —
Справиться нельзя с колдуном!
Думали — добычу возьмем,
Вышло все иначе теперь, —
Погибаем, плачем теперь!
Лучше мы коней повернем!..»
Вышел Байкашка на майдан —
Тоже исполин-пахлаван,
Тот, с кем говорил Караджан.
С Алпамышем сходится он.
Гневом друг на друга ярясь,
За мечи, за пики берясь,
В смертном поединке таком
Бились Алпамыш с калмык о м.
Встреча эта краткой была,
Грозной эта схватка была!
Голову снеся калмык у
Кончил Хакимбек Байкашку.
Так же Кокашку он настиг —
Надвое рассек его вмиг,
Всех богатырей потеряв,
Лучших главарей потеряв,
Те из калмык о в, что пока
Чудом оставались в живых,
Плача о погибших своих,
Снова попытались бежать, —
Мало кто из них убежал:
Хакимбек им вновь помешал, —
Он им жизни путь преградил,
Снова, как баранов, сгрудил,
Жалости не зная, губил.
Головы наотмашь срезал —
Коням под копыта бросал,
Так при этом в гневе кричал:
«Снилась вам добыча, глупцы!
Быть вам пищей птичьей, глупцы!
Миром не хотели уйти, —
Мертвечиной стали в пути.
Мой таков обычай, глупцы:
Кровью за бахвальство плати!
Ну-ка, шах калмыцкий, гляди,
Что же натворил ты, злодей:
Сколько ты своих же людей
На смерть безрассудно обрек!
Вот тебе, злосчастный, урок!
Встречусь я с тобою, дай срок,
Моего не минешь меча, —
Я тебя убью, шах Тайча!
Так тебе, мой недруг, скажу:
Я своих врагов не щажу,
Со своих путей не схожу,
Коль дерусь — то насмерть дерусь!
Будь я обесчещен, как трус,
Если, вероломец Тайча,
Ненависть к тебе угашу,
Головы тебя не лишу!»
Так эта сеча окончилась. Немногие калмыки уцелели, — бегством спаслись. Остался Алпамыш один на поле брани, вперед поскакал — догнал Караджана, ушедшего со всем народом вперед. Едут друзья рядом, обращается Караджан к Алпамышу, рассказать просит, как бой закончился. Рассказал ему Алпамыш про подвиги свои, сколько врагов перебил он, как на поединках зарубил он самых грозных богатырей — главарей воинства калмыцкого, как бежали с поля битвы уцелевшие калмыки.
Восхищается Караджан геройством Алпамыша, говорит:
— Не вернусь я в страну калмыцкую, не хочу служить вероломному шаху Тайче, жить буду в стране друга моего, славного витязя Алпамыша.
В это время прикочевал народ к берегам Ачикколя. Устали люди от долгого пути, скот из сил уже выбивался. Решили стоянку сделать на этом месте. Скот на волю пустив, юрты расставили. Пришел и караван Барчин-аим. Многие из подружек ее так устали от долгого сиденья на иноходцах, что словно бы окаменели — ни стоять, ни ходить не могли. Спустили Ай-Барчин с коня, развьючили пятьсот верблюдов, ее приданым груженных, отдыхать дали им. Установили женщины бархатную юрту Барчин, — девушки ввели ее в юрту, развесили ее одежды, кумганы с водой вскипятили, чай заварив, дастарханы разостлав, досыта горячей пищи поев, — отдыхать легли. Так и по всей стоянке.
Люди весь день отдыхают, вечер настает, ночь приходит, — люди лежат, подняться не в силах, — отдыхают с пути. Длится отдых три-четыре дня. Люди в себя приходят, — снова в путь собираются. Едет Алпамыш рядом с Барчин-аим, так говорит:
— Споря светлым ликом с луной,
Стремя в стремя рядом со мной,
Вольною дорогой степной,
Девушками окружена,
Держишь путь ты в край наш родной.
Слушай меня, друг мой, жена!
Правду ведь узнать ты должна:
Скот наш возмечтав отобрать,
Конную могучую рать
Выславший за нами вдогон,
Этот вероломный Тайча, —
Знай, моя Барчин-аимча, —
Если бы он верх одержал,
Гибелью ведь нам угрожал!
Все же он, Тайча, оплошал.
Я его опоры лишил:
Меч я свой, алмаз, обнажил, —
Сколько калмык о в уложил!
Цвет его полков искрошил!
Недруг нам разором грозил,
Рабством и позором грозил,
Недруга я сам устрашил!
Честь Байсун-Конграта я спас, —
Скот наш от захвата я спас, —
Слава мне теперь, храбрецу!
В край родной, на радость отцу,
Еду я конь о конь с тобой…
Очень тебе кудри к лицу,
Твой наряд к лицу голубой!..
Едут рядом он и она,
Бек и молодая жена,
Кони их бок о бок идут,
Путаются их стремена.
Едут и беседы ведут,
Шутки шутят, песни поют.
Недруга страна далека.
Плач и стон в стране калмык а .
Впереди — родная страна,
Только и она не близка!
Ровные просторы прошли,
Вот уж косогоры пошли,
Впереди — гора за горой, —
Нет пути-дороге конца!
Вспомнит Барчин-ай про отца,
Сразу потемнеет с лица,
Горько затоскует порой:
Много дум на сердце у ней!
«Как не тосковать! — говорит, —
Мой отец и мать, — говорит, —
Там — среди врагов-калмык о в,
Лишены родни, — говорит, —
Меж врагов — одни, — говорит, —
Верно в угнетеньи живут,
В тяжком униженьи живут!
Может у отца отобрать
Тайча-хан все наши стада.
Нищенство грозит им тогда!»
Вот что Ай-Барчин тяготит,
Вот что ей сердечко когтит!
Зная, что у ней на душе,
В очи Алпамыш ей глядит,
Очень за нее он скорбит,
Так ей сокол-бек говорит:
— Мой совет послушай благой,
Думой не терзайся такой,
Сердце ты свое успокой!
Недруг наш коварен, а все ж —
Разве он посмеет, калмык,
Совершить столь дерзкий грабеж!
Вскорости, хранимы судьбой,
Мы домой прибудем с тобой,
Счастливо с тобою вдвоем
Мы в краю родном заживем.
Об отце заботясь твоем,
Отошлем посланье с гонцом,
К нам его, в Конграт привезем.
Со своим отцом дорогим,
С матерью своей дорогой
Ты разлучена не навек!.. —
Так ей говорит Хакимбек…
Движется народ кочевой,
Гонит скот бесчисленный свой.
Труден путь полугодовой,
На чужбине мука горька,
С родиной разлука горька!
Люди, истомясь, говорят:
«Мы к стране родной, — говорят, —
Рвемся всей душой, — говорят, —
Только путь степной, — говорят, —
Много терний в сердце вонзил.
Добрести хватило бы сил!
Где ты, край желанный, Конграт!..»
Путь одолевая с трудом,
Степи все заполнив скотом,
Так они идут тем путем, —
Терпят много бед и невзгод, —
Люди отощали и скот.
Путь без остановок держа,
Движется байсунский народ,
А родного нет рубежа!
Падают бараны в пути,
За горой гора на пути,
Перевалу вслед перевал.
Сколько перевалено гор, —
Нет родной страны до сих пор!
На гору еще поднялись, —
Вдаль они с надеждой глядят, —
Вспыхивает радостью взор, —
Воды бирюзовых озер,
Воды Кок-Камыша блестят!
«Вот она, страна родная! — говорят, —
Мы к тебе вернулись, край отцов, Конграт!
Нет страны на свете лучше!» — говорят.
Едет меж своих подруг Барчин-аим;
Каждая надела праздничный наряд.
Воды Кок-Камыша взор ласкают им,
Камыши в пути как бы кивают им,
Едут по местам покинутым, родным,
Ветерок доносит их отчизны дым.
Весь народ возглавив, едет бек-Хаким,
Высылает он гонцов-передовых, —
Вихрем понеслись, коней секут своих.
Мы ему напишем потом,
Поглядел бы ты на этих верховых!
Встречные в испуге спрашивают их:
К нам его, в Конграт привезем.
«Что случилось? Кто вы? Чей вы есть народ?»
Те им отвечают — и спешат вперед,
Скачут — прискакали к дому Байбури,
Весть передают седому Байбури.
Пастухи-гонцы, извещая Байбури о возвращении Алпамыша, сказали так:
— Выслушай нас, хан Байбури!
Всю свою родню собери,
Нас, не поскупясь, одари!
Знай: тюльпан твой прекрасный — здесь!
Соловей сладкогласный — здесь!
Смелый сокол твой ясный — здесь!
Прибыл он, твой сын Алпамыш!..
Тот, кто, твой нарушив запрет,
Сердца не нарушил обет,
Не страшась опасностей, бед,
Выехал в страну калмык о в;
Тот, кто, став грозою врагов,
Много одержал там побед,
Истребил их воинства цвет,
Вражий край в крови утопив,
Родины своей не забыв, —
Сын твой ненаглядный, он жив!
Прибыл он, твой сын, — Алпамыш!..
Внял господь отцовским слезам,—
Счастлив дом твой, счастлив ты сам:
Слез твоих поток осушив,
Мук твоих огонь потушив,
Славный свой поход завершив,
Прибыл он, твой сын Хакимбек!..
Совести там не загрязнив,
Воинскую честь сохранив,
Ту, кого он с детства любил,
В жены, наконец, получив,
Весь ее народ и стада
Храбро от врагов защитив,
Вывел и привел он сюда!
Прибыл он, твой сын Хакимбек!..
Другом ему ставший навек,
Доблестный батыр-пахлаван,
Имя ему бек Караджан,
Прибыл вместе с сыном твоим.
Мы на Кок-Камыше стоим,
Там расположась на ночлег…
Сын-батыр единственный твой,
Алпамыш воинственный твой,
Он уж недалёко, он здесь,
Вновь парит он соколом здесь!
Нашему известью поверь,
Едем с нами вместе, — проверь!..
Враг наш опозорен теперь,
Стал, как прах, он черен теперь!
Множество врагов одолев,
Много горных круч одолев,
Прибыл он, могучий, как лев,
Доблестный твой сын Алпамыш!..
С ним, как месяц ясный, ясна,
Как цветок прекрасный, нежна,
Девушками окружена,
Любящая страстно жена.
Ведай: счетом ровно пятьсот,
Груженный приданым Барчин,
Караван верблюдов идет.
Знай: бек Алпамыш-исполин
Прибыл из похода, — он здесь!
Отстоял он родины честь,
Вновь соединил наш народ:
Выслав нас гонцами вперед,
Эту сообщает он весть!
Слово наше правильно есть!
Нас, твоих рабов, Байбури,
Щедрым суюнчи одари!..
Слышит их слова Байбури,
Очень их Известию рад,
Он им не жалеет наград, —
Каждому подносит халат.
А меж тем, как будто крылат.
Слух тот облетает Конграт.
Шум и суматоха стоят.
Люди поважней, познатней
Встретить Алпамыша спешат.
Улицы народом кишат,
Молодух и девушек — тьма, —
Пусты у конгратцев дома.
Разговор один на устах —
Алпамыш с Барчин на устах.?.
О прикочевавших гостях
Сорока подружкам своим
Калдыргач-аим говорит:
«Ну-ка, поспешим, — говорит, —
Выедем навстречу мы им,
Поглядим, вернулся каким
Братец бек Хаким! — говорит. —
Мы поговорим, — говорит, —
С нашею сестрицей Барчин,
Привезем в столицу Барчин!..»
Движется встречать своих гостей народ, —
Так толпа густа, что страх иных берет,
Вся бурлит дорога, как водоворот,
Речью любопытства полон каждый рот
Беки-амальдары унеслись вперед,
Сделали они привал у «Белых вод», —
Смотрят — Алпамыш навстречу им идет,
За собой ведет вернувшийся народ.
Встречных увидав, душой ликует он;
Спешившись, он горсть родной земли берет,
Поднеся к устам, ее целует он.
Беки, Алпамыша угощая тут,
От отца привет ему передают,
Накормив гостей, ведут их за собой…
С девичьей своей шумливою толпой
Прибыла в тот час и Калдыргач-аим.
Брата увидав, здоровается с ним,—
Поцелуй сестринский нежен и горяч.
С дорогой невесткой, ласково нежна,
Так же горячо целуется она,
Красотой Барчин любуется она…
Вдруг — с веселым криком: «Живо, начинай!»
Девушки в свой круг замкнули Барчин-ай,
Поперек дороги протянув аркан,
Требуют с гостей подарков выкупных.
Девушка Суксур одаривает их:
Много тюбетеек ало-золотых,
Много им дает платочков головных.
А дорога вся людьми запружена,
Вся Конграт-страна сюда устремлена,—
Для подобных толп и ширь степей тесна!
Братья возвратились из чужой страны!
Были столько лет они разлучены!
Радостью горят конгратские сердца,
Также и байсунцев братские сердца!
Ликованье с той и с этой стороны.
Взоры к Алпамышу все обращены;
«Славься, победитель!» — клики там слышны,
«Наш объединитель!» — клики там слышны.
Рядом с Апламышем, прелести полна,
Едет Ай-Барчин, сияя, как луна.
Люди красотой Барчин восхищены,
Мощью Караджана все потрясены.
Задние к передним зависти полны,—
Задние не видят ничего, хоть плачь!
Лезут — кто на крыши, кто — на карагач…
Едут, едут гости! Ты на них смотри!
Месяца светлей и утренней зари,
Видит Барчин-ай поместье Байбури.
Алпамыш-батыр и Караджан, — смотри!—
Спешились — и слугам отдают коней.
С двух таких друзей и ты пример бери!
Дорогого сына, Хакимбека-льва,
Видит Байбури, — теряется сперва,
Еле говорит и путает слова,
На ногах от счастья держится едва.
Алпамыша так вот к сердцу он прижал:
— Хакимджан, сынок мой, как ты возмужал!
Если жив-здоров ты предо мной стоишь,
Не о чем мечтать мне, сын мой Алпамыш, —
Сбылись все желанья твоего отца! —
Смахивая слезы радости с лица,
Он и Караджана обнял, молодца:
— Вот каков ты есть, оказывается,
Моего сынка товарищ боевой!
Жаль, что не был раньше я знаком с тобой!.. —
Тут, своим гордясь возлюбленным сынком,
Бросилась к Хакиму и старуха-мать,
Стала дорогого сына обнимать,
Также Караджана обняла она,
И благословенье им дала она…
Приближенными, друзьями окружен,
Во дворец отцовский Алпамыш введен.
Он посажен здесь на золоченый трон.
Вслед за ним Барчин туда приведена, —
С девушками в ряд становится она,
С дальнего пути утомлена, бледна,
Лишь вошла — народу отдала поклон.
Каждая улыбка прелести полна!
Как она учтива, как она скромна, —
Видно, что умна, благовоспитанна,
Красотою — гурий всех затмит она!..
Есть обряд узбекский — жив он до сих пор, —
В честь гостей желанных разжигать костер:
Девушки выводят Ай-Барчин во двор, —
Что она устала — им и дела нет,
Не дадут присесть, — веселье, мол, не вред!
Все они поют, резвятся у костра, —
Шумный праздник встречи длится до утра,
Вьются вкруг Барчин девицы до утра,
Ласкова она со всеми, как сестра.
Много там красавиц, но она сама
Красотой своею сводит их с ума.
Солнце поднялось из-за гор,
Утро озарило простор, —
Праздничный погашен костер,
Ай-Барчин уводят в шатер.
Калдыргач, томясь до сих пор,
Тайный с ней ведет разговор
Спрашивая так у сестры:
— С дядей что с моим, с Байсары?
Что ж он там остался один?
Жив ли он, здоров ли, Барчин? —
Ей Барчин-аим говорит:
— Что же делать с ним! — говорит: —
Он неумолим, — говорит: —
К пастбищам родным, — говорит, —
Все откочевали в Конграт, —
Вывел нас Хаким, — говорит.
Не хотел уйти мой отец,
Одинок остался, гордец!
Сколько он претерпит обид!
Сердце за него как болит! —
Вывел нас Хаким, — говорит. —
Калдыргач за дядю скорбит:
— Плохи дяди-бия дела.
Гордость до чего довела!—
Так они, от всех затаясь,
Всем, что на душе, поделясь.
Слезы проливали, шепчась.
В полдень, пересудов бсясь.
Вышли, беззаботно смеясь.
Гости к Байбури со всех сторон идут —
С возвращеньем сына поздравлять идут;
Люди ото всех родов конгратских тут.
Знатный и незнатный, старый, молодой.
Счастлив Байбури — дает богатый той,
Режет скот без счета с самого утра.
Если сын вернулся — длань его щедра, —
Все равно всего не проживет добра:
Некуда ему несметный скот девать,
Хоть бы весь народ на целый год созвать,
Хоть бы год подряд на тое пировать!
День за днем шумит веселый той, — смотри!
Каждый день дерут козлов на копкари.
Каждый день улак — да не простой, — смотри!
Всадникам дает награды Байбури!..
Так в Конграт вернулся Алпамыш батыр,
Подвиги свершив, каких не видел мир:
Он богатырей калмыцких посрамил,
Шахские войска один он разгромил,
Братских два народа вновь объединил,—
И расцвел при нем, как райский сад земной,
Весь Байсун-Конгратский край его родной!