О МУШИНОЙ БАШНЕ, О СЕН-ПОЛЕ И О МАРКИЗЕ МОНФЕРРАТЕ
В церкви святого Лазаря у Рыцарей в первый Спас сын Жанны и Ричарда был окрещен аббатом из Пуатье. Его восприемниками были граф Шампанский, ярл Лейчестер и, заочно, королева-мать. Ему дали имя Фульк.
В ту самую минуту, когда его мазали миром, ударил церковный колокол. И в ту же минуту Жиль де Герден плюнул на мостовой у самой церкви. Но Сен-Поль сказал ему:
— Надо бы нам, Жиль, сделать что-нибудь получше, чем простой плевок! А Жиль воскликнул:
— Пусть на него так точно плюнет Господь Бог!
— Ну уж, Он-то! — с горьким смехом возразил Сен-Поль. — Он помогает только тем, кто сам себе помощник.
Я не могу сам себе помочь, Евстахий! — сказал Герден. — Я уж пытался. Он был у меня в руках в Мессине безоружный Но он только посмотрел мне прямо в лицо — и я… Я не мог ничего ему сделать.
— Так бей его в спину!
— Надеюсь, до этого дело не дойдет, — заметил Жиль. — Но может дойти, если нельзя будет иначе!
— Пойдем со мной сегодня ночью к Мушиной Башне, — сказал Сен-Поль. Вот уж возвращается из церкви моя бесстыжая сестрица. Я не могу тут оставаться.
— А я останусь, — возразил Герден.
Из церкви вышли король Ричард и Жанна. За ними на щите несли ребенка. Жанна, которой было еще очень трудно двигаться не шатаясь, не заметила Жиля, но Жиль видел ее прекрасно, и его красное лицо почернело. В то время, как он стоял, поглядывая на нее, разинув рот, и его сухой язык прилип у него к гортани, им овладело страшное озлобление. А когда она прошла мимо, пошатываясь от слабости, едва в состоянии прямо держать свою прелестную головку, он поднял глаза к побелевшему небу и пристально посмотрел на солнце, дивясь, откуда ж это могла свалиться на него такая жестокость? Да, она сидит в нем, в этом позлащенном короле, таком же безжалостном, как жгучее солнце, и таком же быстром и блестящем, как оно! О, трус, трус! В эту минуту Жиль мог бы наброситься на Ричарда и, как собака, изодрать его могучие плечи. Погрызть — вот его единственное утешение! Он вытянул свою руку и запустил в нее зубы.
А король Ричард, высоко закину голову, сел на коня на церковном дворе и среди толпы поехал впереди носилок Жанны, направляясь к Верблюжьей улице. Его сквайры бросали серебряные монеты в кучи народа, стоявшего на пути. Войдя в дом, он уложил Жанну на постель, а сам стал перед ней, подняв высоко ее ребенка. Сам он был в таком приподнятом настроении, которое не знало препон. Жанна, ослабевшая и такая худенькая, что казалась почти прозрачным, бестелесным видением, тихо улыбалась, как улыбаются слабосильные, когда их только что уложат в постель.
— Эй, Фульк Анжуйский! — запел Ричард. — Фульк, сын Ричарда, сына Генриха, сына Джеффри, сына Фулька! Фульк, сын мой Фульк! Я сейчас посвящу тебя в рыцари!
Одной рукой держа ребенка, другой он вынул из ножен свой длинный меч и плашмя приложил его к покачивающейся головке малютки.
— Встань, сэр Фульк Анжуйский, верный рыцарь своего дома! Ты будешь господином де Кюньи, когда я вернусь домой с тобой. Клянусь Ликом Господним! — воскликнул он, как будто что-то вдруг припомнив. — Надо ему достать примету — ветку терновника!
— Дорогой, возлюбленный мой господин! — лепетала Жанна, чуть живая от потери сил. Но он продолжал бесноваться.
— Когда я, Фульк, как ты теперь, лежал голенький под боком у матери, отец послал за веткой терновника и заткнул ее за мою подушку, будто я сам ее держу. Как же ты-то будешь без нее, мой мальчик? Разве ты не из терноносцев?
Ричард положил ребенка на руки няньки, подошел к дверям и давай выкликать Гастона Беарнца, дофина Овернского, Меркадэ и самого черта! Епископ Солсбери прибежал на крик короля.
— Епископ! Ты должен сегодня сослужить мне службу! — промолвил король Ричард. — Садись на корабль и отчаливай живо, дружище! Доплывешь до Бордо, а оттуда, верхом, по болотам, за Анжер. Там ты сорви для меня ветку терновника — и духом назад! Мне ее необходимо иметь, говорю тебе — так поезжай! Торопись, епископ! Бог да будет с тобой!
Епископ начал было бормотать:
— Но, государь…
— Я тебе больше не государь, если твой корабль еще будет виден на закате! — возразил Ричард. — Зови меня тогда, скорее, князем дьявола! Пойди, повидайся с моим канцлером, снеси ему мой перстень, да ничего не забудь! Убирайся же, да живо назад!
— О, государь, постойте! — воскликнул в отчаянии епископ. — Да ведь до Пасхи терна не будет, а у нас еще только первый Спас!
— Бог сотворит чудо, я уверен! — возразил король. — Ступай же!
И, буквально вытолкав епископа за дверь, он вернулся к Жанне. Она лежала в глубоком обмороке. Это опять привело его в бешенство, но уже иного рода. Он грохнулся на колени, потом подхватил ее на руки и принялся носить по комнате. Он кричал на всех святых и на самого Бога, вытворял всякие безумные выходки и только одну разумную вещь упустил из виду — позвать врачей. Наконец, вошел аббат Мило, он спас Жанну от него для дальнейших предопределений Господа.
Придя в Замок к королеве, граф Сен-Поль застал там маркиза. Беранжера тоже лежала бледная, дрожащая, и то сжимала, то разжимала свои маленькие ручки. Монферрат стоял у нее в головах. Три из ее дам окружали ее на коленях, шепча ей что-то на ее родном языке и предлагая то апельсиновой воды, то леденцов, то опахало из перьев, Сеп-Поль остановился так, чтобы она могла его видеть, и преклонил колени.
— Мадам! — обратился он к ней. — Как здоровье вашей милости?
Маленькая женщина вздрогнула, но не проявила никакого внимания.
— Государыня! — начал опять Сен-Поль. — Я — пэр земли французской, но прежде всего я — рыцарь! Я дерзнул сюда явиться, чтобы послужить вашей милости, вместе с моими людьми. Прошу вас вымолвить хоть слово!
Маркиз сложил руки. С его широкого белого лица было хоть картину писать!
Ладони королевы Беранжеры были в кровь исцарапаны ее ноготочками, содравшими кожу. Она вся побелела, в ее черных сверкающих глазах не было видно зрачков. Когда Сен-Поль заговорил с ней вторично, она вся задрожала до того, что не могла сдержать себя и принялась метаться головой по подушкам. Но вот она заговорила:
— Я страдаю, ужасно страдаю! То, что мне приходится терпеть, превосходит всякое понимание; ни одна девушка не выносила ничего подобного. Где же Бог? Где Мария? Где ангелы?
— Милая наша, дорогая государыня! — заворковали вокруг нее женщины, одна даже погладила рукой по ее лицу. Но королева стряхнула прочь эту руку и продолжала ныть, жалуясь даже откровеннее, чем сама хотела.
— Можно ли так поступать с королевской дочерью, Господи Иисусе Христе? Что ж это за супружество, когда новобрачную бросают в самый день свадьбы?
Она вскочила на своей постели в присутствии мужчин, схватила себя за грудь и завопила:
— Она родила ему ребенка! Он теперь с ней! А я разве не годна для того, чтобы иметь детей? Или здесь никогда молока не будет? О, о… Такого позора я не могу снести!
Она закрыла лицо руками и принялась раскачиваться в кровати.
Монферрат был действительно тронут. Он сказал тихонько Сен-Полю:
На что же мы, рыцари, если можем терпеть такую несправедливость?
— О, Боже! Помоги поправить дело! — промолвил Сен-Поль, всхлипывая.
— И Он поправит, — проговорил Монферрат. — Если мы сами Ему поможем!
Это замечание напомнило Сен-Полю его собственные слова Жилю де Гердену. Он поспешил броситься перед королевой на колени, чтобы запечатлеть свою преданность.
— Дама моя Беранжера! — горячо воскликнул он. — Возьмите меня в свои ратники! Я дурной человек, но, конечно, не такой дурной, как он. Пустите меня сразиться с ним за вас!
Королева нетерпеливо качнула головой.
— Ну, что вы можете поделать против такого славного человека? Он — величайший о мире властелин.
— О, Donicncddio! — рыкнул маркиз. — У меня кое-что найдется, чтобы посбить эту славу— Любезная наша государыня! Мы пойдем помолимся, чтобы Бог послал вам здоровья.
Приложившись к ее ручке, он увлек за собой Сен-Поля, который весь дрожал от наплыва мыслей, пламенным потоком охвативших его.
— О, клянусь моей душой, маркиз! — воскликнул юноша, когда они опять вышли на свет Божий. — Что же бы нам сделать, чтобы загладить эти злодейства?
Маркиз лукаво взглянул на него.
— Прикончить негодяя, который натворил их.
— Но чисто ли мы поступим, маркиз? Нет ли у нас тут каких собственных задних мыслей?
— Дело довольно "истое! Придешь ли ты к Мушиной Башне сегодня ночью?
— Да, да, приду! — отозвался Сен-Поль.
Только смотри, со ной будет человек, который может сослужить нам службу! — продолжал маркиз.
— А! — сказал Сен-Поль. — И со мной тоже. Маркиз почесал нос.
— Гм! — промычал он наставительно. — А кто он, может быть, этот ваш человек, Сен-Поль?
— А вот кто: человек, который имеет столько же причин ненавидеть Ричарда, как и эта бедная дама.
— Да кто же он?
— Поклонник моей сестры Жанны.
— Клянусь Причастием! — — воскликнул Монферрат. — Нас будет целая компания влюбленных.
На том они и распростились.
Мушиная Башня стоит в стороне от города, на песчаной косе, которая раздваивается и как бы двумя крюками охватывает болотину, покрытую пенистым илом, морской травой и отбросами — словом, всем, что только попадается мусору и грязи в стоячей воде. Только перед ней лежит часть моря, где уже начинаются прилив и отлив, хотя ленивые, не выше полуфута; с Другой же стороны тянется плотина, которая подходит к городской стене. Над этим омертвелым болотом и вокруг него день и ночь вы услышите жужжанье бесчисленного множества больших мух, а в полдень можно даже видеть, как они плотной завесой висят в тяжелом воздухе. Говорят, это оттого, что в глубокой древности здесь совершались гекатомбы в честь идолов. Но есть и другая, более правдоподобная причина: эта болотина — просто кладбище мертвечины, и она отвратительно воняет. Всякая падаль, которую бросают с городских стен, приплывает сюда и остается тут гнить. Мухи поживляются здесь, чем случится. Им приходится делиться добычей с водяными и земными тварями, крупные рыбы приплывают сюда покормиться, а по ночам шакалы и гиены спускаются с гор и пожирают то, что им удастся стянуть. Но не раз случалось, что акулы стаскивали этих хищников в воду и лакомились свежим мясцом, если им позволяла их сестра-акула. Как бы то ни было, это место одарено ужасным названием, ужасным запахом и ужасным шумом жужжанья мух, которое сливается с всплесками акул. Их, впрочем, редко можно видеть: вода-то слишком для этого плотна. Но можно угадать присутствие акул по маслянистым струйкам на поверхности в виде головок больших стрел, которые оставляют за собой в зловонной тине плавники прожор, снующих от одного трупа к другому.
Туда-то в глухую ночь явился Монферрат, в черном плаще, зажимая себе нос, но не препятствуя ушам своим слышать затаенный гул мушиного жужжанья. При свете звезд и блеске зловонной воды он мог ясно различить высокую фигуру в длинном белом одеянии. Незнакомец стоял над самым краем болотины и смотрел на акул. Маркиз спрятал своих телохранителей за башней, перекрестился, вынул меч, чтобы проложить себе дорогу сквозь чудовищную тучу мух, и так шел себе вперед, движениями своими напоминая человека, который вяжет снопы.
Высокий человек видел его, но не шевельнулся. Маркиз подошел к нему вплотную.
— Друг мой, на что это ты смотришь? — спросил он по-арабски.
— Я смотрю на акул, которым достался новый труп, — ответил незнакомец. — Видишь, какая суета поднялась у них в воде! В этом вихре участвует с полдюжины таких чудовищ. Смотри, смотри: вон еще одно спешит!
Маркизу становилось тошно.
— Помилуй Бог! Не могу я смотреть на это! — отозвался он.
— Что ж тут такого? Они дерутся из-за мертвеца, — спокойно пояснил араб.
— Весьма возможно, — согласился маркиз. — Ты, друг мой, свыкся с мыслью о смерти; и я тоже. Я не боюсь никого из живых людей; но эти большущие рыбы приводят меня в ужас.
— Ты дурак! — возразил араб. — Они просто добывают себе пищу. Но ты и я, мы ищем для себя чего-нибудь получше: мы должны добывать пищу для души своей. А душа человека страшно прожорлива; и ее вкусы более странные, нежели вкусы акулы.
Маркиз посмотрел на мух.
— О, Боже мой! Араб, послушай: уйдем отсюда! Неужели нет покоя от этих мух?
— Конечно нет, и никогда не будет, — сказал араб. — Здесь брошены тысячи убитых, а мухи ведь тоже есть хотят.
— Фу! Это ужасно! — обливаясь холодным потом, проговорил Монферрат.
Араб повернулся к нему. Лицо его было закрыто, а голова — одно безобразие: словно торчал колпак плаща, и голос выходил, как из порожней одежды.
— Послушай-ка, маркиз Монферрат! — обратился к нему этот голос. — Что тебе от меня надо здесь, у Мушиной Башни?
Маркизу припомнилось, что ему было нужно.
— Мне надо убить человека… Только не здесь, не здесь, о, Иисусе Христе!
— А кто тебя прислал? — спросил араб.
— Шейх Моффадин, узник, во имя Али и Абдаллаха, слуги Али.
Так сказал маркиз и облобызал бы араба, но под колпаком ему не видно было признаков лица, и он не решался целовать пустоту.
— Идем со мной! — сказал араб.
Через час маркиз вошел в Башню, содрогаясь. Там его ждали граф Сен-Поль, эрцгерцог Австрийский и Жиль де Герден. Никто ни с кем не поздоровался.
— Ну, где же ваш человек, маркиз? — спросил Сен-Поль бледного, как смерть, итальянца.
— Он там, смотрит на акул, — шепотом отвечал маркиз. Но он готов сослужить нам службу, если у нас хватит смелости воспользоваться им.
Он хватил рукой по мухам, которые вились у него над головой.
— Страшное здесь место, скажу вам, Сен-Поль, продолжал Монферрат, вытаращив глаза. Сен-Поль пожал плечами.
— Дело, которое мы затеваем, дорогой маркиз, не из изящных, не забудьте этого! — заметил он.
В ту же минуту маркизу бросилось в глаза, что широкая спина австрийца в кожаном платье вся облеплена мухами. Это вызвало в нем еще пущее отвращение.
— Клянусь Спасителем! — воскликнул он. — Надо страшно ненавидеть человека, чтобы сговариваться тут насчет него.
— А ваша ненависть достаточно велика для этого? — спросил Сен-Поль.
Маркиз внушительно огляделся вокруг. Он заметил, что эрцгерцог спокойно перебирает пальцами, а Герден стоит, нахмурившись, уставясь в землю глазами.
— О, будьте покойны! воскликнул Сен-Поль, кивнув на Гердена. — Этот человек ненавидит посильнее, чем мы с вами: у него на это больше причин.
— А у вас какие причины, скажите-ка, Евстахий? — все еще шепотом спросил Монферрат.
— Я его ненавижу, — отвечал тот, — за брата моего, которому он переломил спину; за сестру мою, которой он разобьет сердце, прежде чем порвет с ней; за весь мой дом, которому он нанес оскорбление в лице графа Эда; за то, что он — настоящее анжуйское отродье: безжалостный, как кошка, свирепый, как собака; за то, что он — бездушная, увертливая, предательская, скрытная, подлая скотина! Довольно с вас этих причин?
— Клянусь Богом, Евстахий! — задыхаясь, проговорил Монферрат. — Я не думаю. Но.. только не здесь!
А еще, — продолжал Сен-Поль, — я его ненавижу за милую Беранжеру, Надеюсь, эта ненависть чиста и благородна? Эта изнуренная женщина, вся побелевшая, корчащаяся в постели, пробудила во мне чистую жалость. Если я любил ее и прежде, то теперь буду любить со всем рвением служебного долга, чтоб не изменить рыцарскому сану. Я люблю эту королеву и намереваюсь ей служить. Никогда еще не видывал я такой трогательной красоты. Как? Неужели всего мало этому ненасытному? Неужели все эти прелести должны достаться ему? Ничего ему не достанется! Это — для меня, надеюсь. Ну маркиз, теперь ваша очередь.
А маркиз все сражался с мухами.
— Я его ненавижу, — сказал он, за то, что пред лицом короля Франции он меня обозвал лжецом и пригрозил мне позорной смертью.
Тут он перевел дух и посмотрел вокруг себя, чтобы проверить, какое впечатление произвели его слова.
Глаза Сен-Поля, зеленовато-серые, как у его сестры, смотрели на него довольно холодным взглядом. Герден уставился взором в землю. Эрцгерцог почесывал у себя в бороде, а вокруг сновали тучами и жужжали мухи. Однако маркизу нужны были союзники.
— Ну, друзья мои! — чуть не умоляя обратился он к ним. — Неужели все это недостаточно убедительно? Сен-Поль сказал:
— Маркиз, вот кого вам надо выслушать! Жиль, говорите!
Жиль поднял голову.
— Я пробовал убить его. Обстоятельства были для меня благоприятны, но я не мог. Я еще раз попытаю счастья, ведь право на моей стороне. А вам, государи мои, ничего больше не скажу: я такой человек, что мне стыдно говорить о своих желаниях, когда я сомневаюсь, могу ли их исполнить. Скажу одно: я — вассал этого человека, а все-таки он вор! Я любил мою даму Жанну, когда ей было всего двенадцать лет, я был тогда пажом в доме отца ее. Никогда отроду не любил я другой женщины, кроме нее. Нет других женщин для меня на свете! И недаром он сам отдал ее мне. А потом сам же отнял ее у меня в самый день свадьбы, и чтоб вернее сохранить ее, убил моего отца и младшего брага. Он наградил ее ребенком… Но, довольно об этом! У, трус!.. Но стану ходить, ходить за ним по пятам, пока не наберусь смелости хватить! Тут ему и будет капут! Отстаньте от меня!
Весь красный, нахмуренный, Жиль с трудом выжимал слова: он вообще был не говорливого десятка. У маркиза сверкнули глаза.
— Нет, тебя-то нам и нужно, де Герден, тебя, наш честный рыцарь! — воскликнул он. — Но пойдем прочь из этого проклятого мушиного гнезда, и мы укажем тебе лучший способ, нежели твой. Тебя пугают мухи.
— Черт возьми этих мух! — завопил Герден. — Они мне не мешают, они ищут только чем поживиться.
— А мне они мешают ужасно! — с чисто итальянской откровенностью заметил маркиз. Сен-Поль рассмеялся.
— Я говорил вам, что добуду вам человека. Ну, маркиз, теперь вам двое уж сказали свои основания. Теперь говорите вы ваши!
— Я же сказал вам, что он обозвал меня лжецом! — переминаясь с ноги на ногу, ответил Монферрат.
— Это недостаточно убедительно, — возразил Сен-Поль. — В нечистом месте надо иметь чистые побуждения.
Маркиз разразился богохульством.
— Пусть всех нас пожрет ад кромешный, если у меня нет оснований! Как?! Разве не он отстранил меня от моего королевства? Гюй Люзиньян попадет в короли его стараньем. Что может сделать против Ричарда Филипп? Что я такое перед ним, и что эрцгерцог?
Он позабыл, что эрцгерцог стоит тут же, и этот басистый косматый господин тотчас же подал голос:
— Клянусь Вельзевулом, богом этих мест, вы все увидите, кто такой эрцгерцог, когда он понадобится вам! Но я — не убийца. Ухожу домой! Я знаю, что пристало государю и чего должно ожидать от государя.
— Как вам будет угодно, господин мой! — проговорил Сен-Поль. — Но такие поступки угрожают нашим замыслам.
— Эх, — возразил эрцгерцог, — говоря откровенно, мне так мало нравятся все эти ваши замыслы, что, по мне, пропадай они совсем! А как мне поступить с королем английским, который оскорбил меня без меры, — это уж его и мое дело.
— Кузен! Вы оставляете меня? — воскликнул Монферрат.
— Опять-таки, кузен! Неужели это вас удивляет? — отозвался эрцгерцог и пошел прочь.
— Щепетильная свинья! — крикнул граф Сен-Поль, разгорячившись. — Он только в одну сторону воротит своими клыками! Ну, маркиз, что нам теперь делать?
Маркиз мрачно улыбнулся и почесал нос.
— Мое дело уж налажено. У меня есть в Ливане старый друг. Только поддержите меня, вы двое, — и я все устрою преспокойно.
— Вы наймете? — сухо спросил Сен-Поль и передернул плечами. — О, если б только мы могли положиться на вас!
— Per la Madonna (клянусь Мадонной)! — подтвердил маркиз.
— Что же ты будешь делать, Жиль? — спросил Сен-Поль нормандца. — Ты предоставишь это дело маркизу Монферрату?
— Нет! — отвечал Жиль. — Я буду следовать за королем Ричардом с места на место, я никого не стану нанимать.
В отчаянии от такого безумного решения маркиз всплеснул руками.
— Ты, только ты один со мной заодно, о мой Евстахий! — вскричал он.
Сен-Поль поднял на него глаза.
— Я не согласен ни с тем, ни с другим. У меня есть план получше ваших. Вас удовлетворяет удар в спину…
— Клянусь душой! Не в спину, — воскликнул Герден.
Сен-Поль опять передернул плечами.
— Такая уж у него привычка, у маркиза. Но не все ли равно? Вы хотите свернуть ему шею? Ну, и я также. Но я хотел бы втоптать его не в землю, а в преисподнюю. Я хочу видеть, как он будет мучиться, как он будет пристыжен. Я хочу разрушить все его надежды, сделать его посмешищем всех королей, волочить в грязи злосчастия его гордый дух. Фи! Неужели вы думаете, что он состоит из одной только плоти? Он создан из более высокого состава. Вот мне и хочется обратить его в то, чем он делает других — в грязную, поганую, истрепанную тряпицу. Для этого-то еще много предстоит работы и дома и здесь. Там позаботится король Филипп, а я остаюсь при войске.
— Это — хороший план, — сказал маркиз. — Я от него в полном восхищении. Но для простого смертного железный клинок все-таки надежнее. Что касается меня, я ухожу в Ливан к моим друзьям. Но я думаю, что в общем мы сходимся.
Прежде чем разойтись, они сделали себе надрезы на руках и смешали свою кровь. Маркиз поплотнее закрыл и обвязал свою ранку, чтобы мухи не добрались до нее, В то время, как они шли своей дорогой через город, до них донесся возглас караульного с главной сторожевой башни:
— Спаси нас, Святой Гроб Господень!
С башни на башню и с берега далеко в море пронесся этот крик. Услышала его Жанна в своей постели, нагретой ее раскаленным телом. Услышал его и Ричард, стоявший в ту пору на коленях в одной часовне. Он сотворил крестное знамение и повторил слова сторожа. Королева Беранжера стонала во сне. Герцог Бургундский храпел, а араб поплевывал в болотину.