ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ СООБРАЖЕНИЯ СТАРЦА ИЗ МУССЫ
Жанна прозванная Гульзариной, Золотой Розой, родила Старцу из Муссы троих детей. Она кормила грудью третьего и учила старшего, Фулька Анжуйского, Символу Веры или тому, что сама еще помнила из него, когда к Старцу явился гонец из Тортозы с письмом, на котором красовались три леопарда Англии.
На запечатанном письме была такая надпись: «Превысокой и прелюбезной госпоже моей, Жанне, графине Анжуйской, от короля Ричарда. Торопить гонцов!»
Это письмо принесли и подали Старцу, сидевшему в белой зале посреди своих немых.
— Полнота Света! — промолвил визирь, совершив падение ниц. — Вот письмо от Мелека-Ричарда с его печатью для ее величества Золотой Розы.
— Подай его мне, визирь! — проговорил Старец и, сломав печать, прочел:
«Госпожа, дорогая сердцу моему! Скоро, очень скоро освобожусь я от своих безнадежных сетей; тогда и вы будете свободны от своих. Крепитесь! Наконец-то, после пятилетних усилий, я к вам спешу! Ричард Анжуйский».
Старец из Муссы все сидел, поглаживая свою красивую бороду, отослав своего визиря.
Он смотрел прямо перед собой в дальний конец залы. Ни единый звук не нарушал мертвенной тишины, среди которой он обдумывал вопросы жизни и смерти. Ассассины дремали, прислонясь спиной к стене, и мирно посапывали.
Как тонкий голосок, донесся к ним сквозь сон с далекой высоты призыв:
— Коджа-ибн-Гассан, ибн-Альнук! Приблизься и внемли.
Тонкий юноша встал, ринулся вперед и пал ниц перед троном.
Снова принесся издалека слабый голос:
— Богаден, сын Фальми из Бальсоры! Приблизься и внемли!
Еще один юноша в белых одеждах отделился от стены и последовал за Коджой.
— Дети мои! — обратился к ним Старец. — Вот вам приказание! Отправляйтесь на Запад на сорок дней. В земле франков, в южной части ее, но к северу от великих гор, вы найдете Мелека-Ричарда, превосходного мужа, которого призывает к себе Аллах. Разите его, но издалека (вблизи у вас решимости не хватит) — и вы заслужите рай и обладанье нежногрудыми женщинами, которых видите только в мечтах своих. Живо изготовьтесь!
Двое юношей ползком добрались до трона, чтобы прикоснуться губами к туфле Старца, и вышли вон. Безмолвие снова овладело залой, опять окутав ее покровом.
В тот же день, попозже, девушка-рабыня явилась доложить Жанне, что ее ожидает ее повелитель. Малютка мирно спал в колыбели под кисейным пологом. Мать нагнулась и поцеловала своего Фулька, статного красавца-мальчика шести с половиной лет, и последовала за посланной.
Старец очень нежно обнял ее, поцеловал в лоб и поднял с колен.
— Пойди сюда, сядь рядом со мной, моя прекрасная и благочестивая супруга, мать сынов моих! — промолвил он. — Я должен обо многом поговорить с тобой.
Когда оба уселись рядом на подушках окна, Синан обвил рукой ее стан и молвил:
— О, моя Золотая Роза! Для того, чтобы супружеская жизнь шла счастливо и мирно, лучше, если жена не слишком горячо будет любить своего мужа, но зато будет кротка, покорна всем его желаньям, проворна и приветлива. А муж должен любить ее и почитать то, что придает ей цену, — ее красу, ее смекалку, благословенный дар рожать детей, ее скромность. Для нее довольно и того, что она дозволит себя любить и, в свою очередь, будет исполнять свои обязанности по отношению к мужу. Любовь, эту потребность своей души, она перенесет на детей своих. Так-то достигается на Земле душевный мир, а с ним и счастье: ведь без первого никогда не может быть и второго. Ты, дитя мое, ведь живешь в душевном мире?
— Господин мой! — отвечала Жанна, и теперь уж не было у ее алых губок и следа прежних складок недовольства. — Да, я спокойна: я уверена в вашем чувстве, а вы сами говорите, что я его достойна. И я люблю детей своих.
— Жанна, ты счастлива?
Она вздохнула, но лишь слегка.
— Я должна бы чувствовать себя вполне счастливой, господин мой… Но и теперь я все еще думаю порой о короле Ричарде и за него молюсь.
— Я тебе верю, — вымолвил Старец. — Потому-то и хочется мне, чтобы ты повидалась с ним еще раз, что желаю тебе полного счастья.
Яркий румянец залил щеки Жанны, она с трудом переводила дух. Быстрым движением натянула она на себя покрывало, чтоб скрыть от него, как сильно вздымалась ее грудь. Должно быть, у матери Прозерпины так же точно проснулась вновь смятенная девственность, когда в своих странствиях она повстречала пастуха, который потребовал от нее взаимности.
Супруг смотрел на Жанну пытливо, но не сердито. Смущение ее все возрастало, а он предоставил ей молча побороть его. Наконец, оно стало утихать. Жанна взяла мужа за руку, заглянула пристально ему в лицо. Синан горячо ее любил: он ответил ей объятиями.
— Ну что же. Радость Радостей моих?
— Господин мой! — торопливо, чуть не шепотом ответила она. — Не давай мне видеть его, не требуй этого! У меня на это смелости не хватит. Это было бы даже несправедливо. Прошу не за себя, а за него. Ведь это — великан душой, какого не было на свете. Оттого-то он способен и на внезапную перемену: я знаю его отлично. При виде меня, когда я недоступна для него, он способен на отчаянный поступок — так раз уж было.
Жанна склонила голову, чтобы он на лице ее не прочел всего. Синан угрюмо улыбнулся, погладил ее руку и поиграл ею, то поднимая, то опуская.
— Нет, дитя мое, нет! — возразил он. — Теперь не будет тебе от этого никакой беды. Положим, беда уже сделана, но скоро все кончится. Из его собственных уст ты услышишь, что он не сделает тебе ничего дурного.
Жанна в удивлении взглянула на него, пораженная до того, что это отразилось у нее на лице.
— Ты, значит, знаешь о нем больше, нежели я, государь? — спросила она; и сердце ее быстро забилось.
— Думаю, что так, — отвечал Старец. — Верь слову моему, дорогое дитя, я i;e желаю ему зла. Напротив, — задумчиво прибавил он. — Я желаю ему меньше зла, чем он сам себе желает. Я всей душой желаю ему добра. А тебе, девочка моя, которую я полюбил глубоко, разумно — тебе, моя Золотая Роза, Луна Халифа, мой стройный стебелек, моя виноградная лоза, мой священный сосуд, источник безграничных наслаждений — тебе превыше всего желаю, после трудов твоих, успокоения, бодрости и душевного мира. Ну, и мне кажется, что я, наконец, добьюсь их для тебя. Поезжай же, если я тебя прошу, и возьми с собой твоего сына Фулька, чтобы отец мог на него взглянуть, благословить его и, если найдет нужным, по обычаям своей страны, обеспечить его. Когда же ты из уст его узнаешь то, что, я уверен, он сообщит тебе, вернись ко мне, моя Отрада, моя Радость, и отдохни у меня на груди!
Жанна вздохнула, зашевелила пальцами на коленях и прошептала:
— Если так надо непременно, господин мой…
— Ну да, понятно, непременно надо! — круто оборвал ее Старец.
Он отослал ее обратно в гарем, поцеловал в уста, и позвал к себе Коджу и Богадена, сына Фальми из Бальсоры. Этим двум восторженным ассассинам он дал самые тщательные указания, так что ошибиться было невозможно. Золотая Роза с подобающей свитой отправилась с ними до Марселя. Оттуда она должна была ехать в Пампелуну и остановиться при дворе короля наваррского, который, как и отец его, всегда любил арабов. Там она должна была жить, покуда не придет к ней один из ассассинов (оставшийся в живых) сказать, что они разыскали короля Ричарда и что он желает ее видеть. Тогда она поедет к нему в сопровождении визиря, главаря евнухов и Матери Цветов, а поступать будет как сама заблагорассудит.
Вскоре после того, как были отданы эти распоряжения, галера отошла от мраморной набережной Тортозы И благополучно поплыла по синим волнам. Жанна, ее сын Фульк Анжуйский и прочие вышеназванные лица Находились все в большом зеленом шатре па корме. Но Жанна и видом не видала, слыхом не слыхивала, что вместе с ней едут Коджа-ибн-Гассан, ибн Альнук и Богаден, сын Фальми из Бальсоры.