В оккупационных частях советской армии в Германии я много раз встречал солдат и младших офицеров с кличкою «Тёркин». Это были веселые ребята, заводилы, шутники-прибауточники. Почти каждая рота и каждый батальон имели своего «Тёркина». Многие из них даже не подозревали о литературном происхождении «Василия Тёркина», но знали много рассказов в стихах и прозе о приключениях бывалого солдата, часть которых описал в своей книге А. Твардовский, а больше такие, о которых он не писал и не мог писать.
В конце войны и в первые годы после победы мне пришлось много ездить по Советскому Союзу. С первым «Тёркиным» «на гражданке» я встретился на Урале в апреле 1945 года. Это был однорукий парень, бывший гвардии сержант, кавалер солдатского ордена Славы всех степеней. Он работал в «Доме приезжих» на вокзале в городе Асбесте, в котором я прожил несколько дней. От него я впервые услышал «Про солдата-сироту». Потом я встречал других «Тёркиных», чаще среди инвалидов войны. В поездах, на базарах они рассказывали или пели о похождениях Василия Тёркина на войне и после войны. Публике, особенно бывшим фронтовикам, их рассказы, песни и шутки, часто очень рискованные по содержанию, нравились и «Тёркиным» охотно подавали милостыню. Одну из таких картинок я описал в главе «В вагоне».
Часть книги «Василий Тёркин после войны» состоит из того, что я слышал в армии и в Советском Союзе — в этом ее значение. Некоторые места этой части совпадают с отдельными местами у А. Твардовского, но имеют совсем иной смысл. Что здесь является подражанием безымянных «Тёркиных» поэту, а что, наоборот, принадлежит фольклору и было использовано А. Твардовским, — сказать трудно. Поэт сам неоднократно свидетельствует о том, что он широко пользовался солдатским фольклором и помощью многочисленных «Тёркиных» еще с финской войны.
Написанное собственно мною по замыслу своему продолжает мотивы и настроения рассказов и песен «Тёркиных», которых я встречал.
Тематически книга состоит из двух частей: «Тёркин дома» — о похождениях солдата-победителя после демобилизации в условиях послевоенной советской жизни и «Тёркин-оккупант» — о его службе в оккупационной армии в Германии. Имеются и другие рассказы: о «Тёркине» в советском лагере и о «Тёркине»-перебежчике. Может быть, со временем мне удастся обработать и этот материал.
Можно сказать, что «Василий Тёркин» такой, каким он живет и поныне создается в гуще солдатских и народных масс, — это свободное народное творчество. Советские писатели и поэты в условиях партийной диктатуры лишены возможности пользоваться этим творчеством. «Книга про бойца» А. Твардовского могла появиться только в условиях войны, когда власть была вынуждена дать стране некоторые свободы, в том числе некоторую свободу творчества. После войны эти свободы были отняты.
Вся история с «Василием Тёркиным» напоминает мне слова покойного академика А. С. Орлова на одной из лекций о древней русской литературе в Ленинградском университете. Он сказал:
«Сюжет или образ, созданный литературой, подобен глиняному сосуду, сработанному руками мастера. Со временем этот сосуд опускается на дно океана-народа. Вынутый через многие годы со дна, он, сохраняя первоначальную форму, которую придал ему мастер, в фантастических растениях, драгоценных кораллах и ракушках предстает перед нами более жизненным и прекрасным. Так было со многими литературными образами и сюжетами, которые из книг попали в океан народного творчества».
С. Юрасов