На следующий вечер Сивачев пошел к Хрущову.
Квартира Хрущовых состояла из трех комнат: прямо из передней — маленькая гостиная, где стоял и письменный стол хозяина; за ней — маленькая столовая с буфетом и книжным шкафом, а за столовой — видимо спальная.
Хрущов сидел в столовой и пил пиво. Он открыл дверь, радушно поздоровался и провел Сивачева в столовую.
— Рад вашему приходу. Скучища адова. Угощайтесь!
Он подвинул Сивачеву стакан, но Сивачев отказался.
Хрущов засмеялся.
— Я и забыл, что вы физкультурник. Чем же вас поштовать? Чаем, что ли?
Он захлопал в ладоши.
На этот сигнал из внутренней двери высунулась растрепанная грузная старуха и прошамкала:
— Чего тебе?
— Ставь самовар и давай нам чаю!
— Не утерпел, — заговорил Сивачев, — очень хотелось видеть всю обстановку пережитого вами случая и снова выслушать ваш удивительный рассказ.
— А, пожалуйста. Я очень рад! Вон там и было.
Хрущов поднялся и со стаканом в руке прошел в гостиную. Налево от двери было раскрытое окно, в углу направо — изразцовая печка и рядом с ней — пианино.
— Вот я здесь сидел, — объяснил Хрущов, опускаясь в кресло подле двери, — а жена — там. Сядьте туда, — и он указал на глубокое кресло между печкой и пианино.
Сивачев сел и очутился против раскрытого окна.
Хрущов стал рассказывать сиповатым, монотонным голосом. Сивачев смотрел со своего места в окно.
Хрущовы жили в третьем этаже, но, несмотря на это, ничто не заслоняло вида из окошка, и Сивачев видел развалины домов, груды щебня, какой-то садик и наконец Семеновский плац, а за ним сбоку — стройную колокольню церкви Мирония.
Он обратил взгляд налево и вдруг замер.
Перед ним за несколькими рядами низких полуразрушенных домов встала потемневшая стена с трещинами, два черных пятна от заколоченных окон и высоко, в пятом этаже, раскрытое настежь освещенное одинокое окошко.
Сивачев как зачарованный не мог отвести от стены глаз.
— Чего это вы так уставились? — спросил Хрущов, прерывая рассказ.
— Удивительный у вас вид… Почти центр города, всего третий этаж, а так далеко видно.
— Кругом дома были, да рассыпались.
— У вас есть бинокль? — неожиданно спросил Сивачев.
— Театральный…
— Все равно… Я так… посмотреть…
— Пожалуйста.
Хрущов принес бинокль и сам ушел в столовую, где зазвенела посуда, а Сивачев поднял бинокль к глазам и стал смотреть.
Да! Это — то самое окно и в нем человек в ермолке. И теперь совсем ясно виден.
— Ну, налюбовались? Пожалуйте чайку выпить.
Сивачев встал и положил бинокль на пианино.
В столовой на столе кипел самовар и на сковороде шипела яичница.
— Вот у меня какая старуха! — сказал Хрущов. — Садитесь и кушайте…
Сивачев торопливо выпил стакан чаю и поднялся.
— Не сочтите меня назойливым, но позвольте притти к вам завтра, — сказал он, прощаясь с хозяином.
— Да хоть каждый вечер, я только рад.
— Благодарю вас! Так я забегу завтра.