Сивачев всю ночь проворочался в постели, думая обо всем виденном.
Несомненно тут и контрреволюция и вредительство, быть может — шпионаж. Белогвардейцы и иностранные приятели… Но все это надо выяснить и только тогда действовать.
Барсуков прав. И, проснувшись, Сивачев решил весь день провести в наблюдении.
Совершив свой утренний туалет, с обливанием водой и непременной гимнастикой, он сел у трубы.
И сразу, когда он заглянул в нее, его поразило новее явление. На опущенной зеленой коленкоровой занавеске черной краской были написаны: крупная цифра 3, рядом буква Д и цифра 8.
Занавеска висела неподвижно, окно было закрыто, и за ним, казалось, не было жизни.
Сивачев прошел в соседнюю комнату, приготовил себе яичницу и позавтракал.
Затем вернулся к трубе и заглянул в нее.
Окно было открыто, штора поднята. У окна стоял человек в ермолке и внимательно высматривал что-то в подзорную трубу.
Сивачев не чувствовал тревоги. Труба его была отодвинута глубоко в комнату, и светлый день действовал успокоительно на нервы.
Человек в ермолке опустил трубу, перешел от окна к столу и раскрыл большую тетрадь, в которой стал делать отметки. Он то быстро писал, то откидывался к спинке стула и, смотря перед собой, видимо сосредоточенно думал.
Сивачев видел, как его густые, нависшие брови двигались, словно мыши, и на широком лбу выступила резкая складка.
Потом он снова писал.
Вошел рыжий великан, одетый в гимнастерку и высокие сапоги. Он принес на подносе какую-то еду, винный стакан и бутылку. Поставил на стол подле тетради и молча вышел.
Человек в ермолке словно очнулся, придвинул к себе поднос и начал быстро есть, запивая еду вином. Сивачев следил за каждым его движением.
Вдруг человек в ермолке торопливо допил стакан вина, порывисто встал, прошел в угол комнаты и вытащил на середину какую-то машину. После этого он стал расправлять черные шнуры и прикреплять их к машине, затем подошел к окну, закрыл его и спустил штору.
Все скрылось, но Сивачев увидел, как в комнате за шторой вспыхнул яркий свет, погас и загорелся снова, и опять погас, и так сверкал, словно вспышками молнии.
Потом вспышки погасли.
Сивачев отодвинулся от трубы.
Он перешел в другую комнату, где стояли его кровать и письменный стол, и до вечера занимался своей работой.
Время перешло за полночь, когда он прошел опять в первую комнату и присел к трубе.
Окно было раскрыто, человек в ермолке смотрел в трубу, что-то пристально наблюдая. На подоконнике стояли машины.
Потом он опустил трубу, убрал машины и закрыл окно.
Все таинственно, все страшно, все грозит несчастьями. Сивачев лег спать с твердым убеждением, что в это время где-то горит завод или фабрика, а может быть совершилось убийство.
На другой день он поехал к Груздеву, но не на застал его дома. Жена хозяина сказала:
— С утра ушедши.
— Так! Как только он вернется, скажите, чтобы ко мне пришел. К тому, скажите, который на квартире устроил, — пояснил Сивачев.
Он спустился с лестницы, вышел на улицу и не мог удержаться, чтобы не подняться по парадному ходу в пятый этаж.
Он быстро взбежал на верхнюю площадку и оглядевшись тихонько свистнул.
Вот так номер! Дверь из квартиры, где поселился Груздев, оказалась задвинутой огромным шкафом.
Сивачев подошел к нему и постучал по нему пальцем, словно желая убедиться, что шкаф ему не привиделся.
В то же время он поднял глаза кверху и вдруг увидел, что вверху стены имеется узкое окно и через это окно на него смотрит человек. «Рыжий великан», — сразу узнал его Сивачев.
Оставаться дольше на площадке было неудобно. Сивачев быстро повернулся и пошел вниз.
Он сел в трам и поехал домой.
Подле него оказался пожарный, который говорил соседу:
— Как есть всю ночь. В 11 только домой вернулись. Как домой приеду, лягу — и никаких! только спать буду.
— Сильно горело? — спросил собеседник.
— На ять! С одного корпуса всю крышу сняли, другой насквозь выгорел. Машины, которые там были, провалились. Убытков — тысячи. Говорят завод станет.
Сивачев насторожился.
А пожарный продолжал:
— По четвертому номеру, 14 частей. Словно поветрие пошло. Раз за разом. И все заводы и все по четвертому номеру.
— Жарко…
— Тут, гражданин, жара не при чем. Это не лес, который в жаркое лето от спички горит. Завод — камень да железо.
— Какая же причина?
— Вот и догадайтесь! Сторожа, надсмотр, бережение, — а горит…
Сивачев доехал до улицы Красных зорь и вышел.
Он-то знает какая причина…
Наскоро пообедав, он пришел домой, отдохнул и стал писать.
Он решил изложить на бумаге все, что произошло от того момента, когда он впервые увидел человека в ермолке.
За этой работой застал его Груздев. Он вошел к нему с тревожным, озабоченным лицом и поздоровавшись сразу заговорил:
— Такая история, Павел Петрович, что и не разобрать. Нечистое что-то…
— Ну, рассказывай! — сказал Сивачев и Груздев начал свой рассказ:
— Говорил вам, что дыру провертел. Вот, а через день подошел — нет дыры. Ее деревянной пробкой забили. Вот тебе и фунт! Пошел я на парадный ход, а там…
— Дверь шкафом задвинули, — сказал Сивачев.
Груздев кивнул.
— Верно. А вы откуда знаете?
Сивачев засмеялся.
— Да ведь я сегодня у тебя был… Ну, дальше.
— Дальше самое удивительное. Третьего дня утром пошел старика на службу провожать. Ладно. Идет он. Я по другую сторону улицы иду, глаз не спускаю. Ну, он опять на углу ул. 3-го июля у папиросника остановился. Взял пачку, а ему записку дал. В этот раз я это явственно видел. Дошел после до своей конторы, вошел — и все. Стал я думать. В контору не зайду. Ни к чему. А буду ждать, когда он домой пойдет. Время до полпятого. Ладно. Съездил на стадион, потом к товарищу за книжками, пошамал наскоро и — на улицу Дзержинского. Так…
Сивачев нетерпеливо сказал:
— Ты бы короче.
— Ничего не будет. Вы слушайте. Теперь подошел я и старик вышел. Огляделся и пошел. Только совсем в другую сторону. К Адмиралтейству. Ну, думаю, куда попрешь? — и за ним. Он — все прямо, потом по улице Гоголя, на проспект 25 Октября, сел в трам № 4 и поехал. И я с ним. Только он в вагоне, а я на площадке. Доехали до Васильевского. Здесь, на углу Среднего, он сошел, и я за ним. Он, не доходя 6-й линии, вошел в ворота. Я малость подождал и тоже вошел. На дворе ребятишки. Я спрашиваю: «Куда старик ушел?» Они на крыльцо указали, а один говорит: «Он тут живет, квартира 8». Ладно. Повернулся я, на трам и домой. Что же вы думали? Подхожу к дому, а старик мой идет — и с собакой. А? Я даже к мостовой прирос. Что за чорт! Там старик, тут старик. А? Словно чорт на рогах перенес его.
— Ты верно смешал стариков да за каким-то подрал. Благо седая борода, — усмехнулся Сивачев.
Груздев обиделся и вздернул нос.
— Что я маленький, что ли? Старика этого я вот как знаю! — сказал он. — А вы дальше слушайте… Сегодня за мной собака все время ходит.
— Какая собака?
— Его, громадная…
— Как ходит?
Сивачев сразу взволновался.
Груздев кивнул.
— Неотступно. Куда я — туда она. Был на площадке. В футбол играл. Смотрю — она в стороне сидит. Я проворонил и мяч пропустил. Сел в трам. Выхожу — она за мною. Был в столовке. Пообедал, газету прочел. Вышел — а она на другой стороне стоит и опять за мной. Теперь из трама вышел — и она тут…
— Следит?
Груздев кивнул.
— Не иначе.
Сивачев покачал головой и сказал с упреком;
— Неосторожно ты действовал, и они сразу тебя разъяснили. Я это сегодня увидел.
Груздев смутился и провел рукою по своей стриженой голове.
— Вы ведь не предупредили. Следи! Ну, я и следил. А они — меня. Ну, мне наплевать, — беспечно махнул он рукой, — а что они за люди, что делают?
Сивачев пожал плечами.
— И знаю и нет. Для того и тебя послал. Знаю я, что они — наши враги, враги нашей республики. Или иностранные агенты, или контрреволюционеры. Знаю, что все пожары заводов за последние дни они устроили. Знаю, что они одного человека убили. Но их поймать надо, обличить, и вот тут-то задача.
Груздев в волнении вскочил со стула.
— Я вам во всем помогу! Говорите, что делать?
Сивачев ласково положил ему руку на плечо.
— Пока береги себя, будь осторожен. Завтра приходи об эту пору. У меня будет еще человек и мы сговоримся.
Груздев крепко кивнул головой.
— Буду! — сказал он решительно.
Сивачев проводил его до дверей и вернулся к себе, но почти тотчас же услышал, как снова хлопнула дверь. Возвратился Груздев.
— Что случилось? — спросил Сивачев.
— Там… собака, — проговорил Груздев.
Сивачев почувствовал невольную, дрожь.
— Пойдем, — сказал, он, беря кепку.
Они вышли и осторожно спустились с лестницы.
— Смотрите. На той стороне.
Сивачев выглянул.
…В терпеливом ожидании сидел дог…
На другой стороне улицы в терпеливом ожидании сидел громадный дог. Прохожие почтительно обходили его, а он сидел, не сводя глаза с подъезда.
— Слушай, — сказал Сивачев, — попробуй запутать ее. Прыгай с трама на трам, пока сам не замучишься. На тебе рубль.
Груздев засмеялся.
— Я сейчас нашатырю куплю и буду за собой его лить.
— И это дело.
Груздев простился и ушел. Сивачев смотрел из подъезда и видел, как собака медленно встала и лениво побежала по мостовой за Груздевым.