1
Петча на седьмом небе. Отец ушел на пристань на свою баржу.
В крепких черках, в отцовском старом пиджаке, с длинным ружьем за плечами Петча выступает на охоту. У пояса висит роговая натруска, на груди стеклянный пузырек с пистонами, за пазухой пасма пакли для пыжей и прочистки ствола.
Первый день весенней охоты. Земля обнажилась от снега, ноги мягко и легко ступают по прошлогодней траве. На паскотине ходит пегий гривастый мерин и коровы. Соскучившись по воле, они торопливо щиплют мелкую траву, избегая длинной ржавой осоки.
За деревней начинается болото. Вода выступила поверх льда, затопила кочки. Нет прохода к плесам, где любят садиться прилетные утки. Совсем близко, в полуверсте заманчиво стоит серый лес. По низу уже пушится желтый оживший краснотал. За лесом, за дымкой низин, волнуясь плавным взмахом линий, начинаются хребты. Самый близкий четко вычерчивается своей зубчатой, как у рыбы, спиной, далекие тонут в воздухе, отступая и слабея. Самые дальние кажутся легкими голубыми облаками.
По синему яркому небу над озерами тянут утки, делают круг. Петча, не спуская с них глаз, падает в траву и замирает. Налетев на него, утки, словно подхваченные встречным ветром, испуганно взмахивают вверх. Их белые продолговатые брюшки сверкают на солнце.
Другая стая, низко протянув над озером, садится за кустами.
Без шороха, медленными движениями Петча продвигается вперед. Но уже кто-то скрадывает его уток. В высокой траве виднеются две шапки. Они то поднимутся, то исчезнут. Не хочется уступить уток,-он ползет следом за шапками.
Зорко шарят глаза по прогалинам меж кочек. Сначала ничего нельзя разобрать от напряжения. Кажется уткой маленькая кочка, а может быть и утку принимает за кочку. Переведя дыхание, охотник успокаивается и ясно видит матерых селезней. Плавно колыхаясь, они двигаются, как кораблики, от времени до времени ныряя головой в воду.
Мальчик осторожно поднимает ружье и ждет, когда они сплывутся вместе или построятся в линию, чтобы одним зарядом достать трех или четырех. Длинное дуло терпеливо следит за птицами, а охотник насмешливыми глазами поглядывает в кусты, разостланные по спуску, где лежат Санча и Гринча. Они молча тянут друг у друга ружье; спор идет-кому стрелять. Три матёрых утки сплылись возле кочки, оживленно ныряют и чавкают. Петча нажимает курок. Сухой щелчок разбитого пистона. Осечка. Но следом раздается оглушительный удар. В плечо злобно толкает, кажется, что в руках нет ружья, а заряд унесло куда-то вверх, вместе с дымом. С всплеском поднимаются утки с разных сторон, со свистом несутся общей стаей и скрываются за лесом.
— Убил!- кричит Гринча.
— Строил!- восторженно восклицает Санча.- Три повернулись!- Но лицо Санчи темнеет сейчас же. Он враждебно оглядывает Петчу.
— Зачем стрелил? Наши утки! Мы их скрадывали!
— Вы их метили? Ждать они будут, пока вы драться будете!
— Заряд большой, видно, положил,- с завистью глядя на уток, говорит Гринча,- не капнулись!
— В плечо дернуло. Лони еще с осени заряд в ружье. Думал разорвало!
Лица ребят оживленно сверкают. Они спорят, кому принадлежат утки и как их достать. Петча решает:
— Шестом, иначе нельзя!
Притащив три длинных палки, навязывают одну на другую с них же содранным лыком.
Пустив вперед палку с крючковатым суком, сгоняют уток в кучку и тянут к берегу. Долго рассматривают крепкое, как мех, оперенье, гладят синие ошейники селезней, веером расправляют крылья.
— Вот этот с одной дробинки пропал…
Петча задумчиво берет селезня поменьше, подает Санче.
— На тебе, паря…
Жаль добычи, но он знает, что поступил неправильно, убив уток, которых скрадывали другие стрелки. На Гринчу он старается не глядеть,-отдавать еще одну утку не хочется. Да у них и ружье одно. Но, увидев растерянное лицо Гринчи, не выдерживает, поднимает за крыло серую самочку.
На, уж! Только это я так… И ружья-то у тебя нет!
— А зато с моим порохом Санча ходит. И дробь моя!
Ребята выходят из кустов, располагаются на сухом пригорке.
— Эх, теперь у Красного Яра уток людно бьется,- говорит Санча, глядя на небо и жмурясь от яркого блеска.
— Скраду надо делать,- солидно отзывается Петча,- топор надо брать, провианту, харч…
Глаза ребят задумчиво устремляются вдаль. Через широкий распадок, через перелески, в голубой дали виднеется Красный Яр.
— До него в лодке по забереге плыть надо. Без лодки не попасть. Ручьи поднялись. Яриха идет в реку, разлилась, поди, на 100 саженей.
Петча морщит брови, соображает. Помимо охоты, соблазняет путешествие по реке, еще скованной льдом.
— Узнают-не пустят,- робко шепчет Гринча.
— А ты расскажи тятьке с мамкой!- презрительно бросает Санча.
— Лодка у нас есть. Стружек маленький. На троих. Только он на угоре лежит,- торопится сообщить Гринча,- и весло есть, только в амбаре заперто на замок.
— Весло у меня есть, велика штука!- говорит Санча и вдруг вскакивает с травы.- Глядите, утки сели опять. Крохали и вострохвостые!
— Пускай сидят. У Яра их больше. Ехать, так ехать! Ты, Гринча, поедешь?
— Коль возьмете…
— Возьмем! Только с уговором. Пороху у отца возьми коробок. Дроби кулечек. Шаньги у вас пшеничные всегда пекут-тоже возьми побольше. Штук десять. У вас всего много. Понял?
— Я топор возьму, весло и спички,- возбужденно кричит Санча.- Топор новый, вострый!
— Я котелок возьму. Более мне нечего,- солидно заканчивает Петча.- Соли еще возьму и ружье.
Санчу неудержимо, как магнитом, тянет к кустам, за которыми сели утки.
— Уток не видал. Подожди, сговоримся!
— Вы со мной к стружку не ходите,- лукаво бегая глазами, говорит Гринча,- я один его угоню за деревню. Ждите поутру.
— Молодец, буржуй! Смотри, без пороха лучше не являйся!
— Только недолго будем ездить. А то тятька бить будет!
— К вечеру вернемся,- подмигнув Санче, говорит Петча.
Гринча, озабоченный предстоящей работой со стругом, удаляется.
Заговорщики, оставшись вдвоем, составляют план похода, потом рассматривают ружья друг у друга.
— Тяжолое твое, однако?- взвешивая на руке Петчину турку, говорит Санча.
— Десять фунтов, в аккурат! Капсюль смялся, новый надо.
Санча с завистью рассматривает ружье, перевязанное проволокой; серебряная красивая насечка украшает щёки и ствол.
— Дай я заряжу своим порохом, попробую,- просит Санча, но, видя каменное лицо товарища, добавляет:- поди сто лет ему!
— У поселенца тятька купил. Ссыльные тут были,- с гордостью говорит Петча.- Против царя они шли…
2
Лед огромной реки выпучился белым сухим полем. Темным извивом убегает берег в утреннюю даль. Зеленой шелковой лентой лежит вода, сбежавшая к краям, где зимний, вросший в землю лед крепко держится за берег. Ночью был мороз; прошлогодняя трава серебрится инеем. Солнце пригревает лицо.
А Гринчи, буржуя, все не видать,-начинает беспокоиться Петча,- либо отец увидал, как он струг тащил! А как паче мачеха узнает, на цепь привяжет, язви ее!
— Он и без мачехи в штаны напустит…- презрительно отзывается Санча.
Возле ребят, притаившихся за кустом серого тальника у часовни, лежат весло, ружья, топор, котелок и две сумки.
— А если лед поломает?- приходит в голову Петче.
— Не может этого быть! Воды мало совсем,- торопится рассеять сомнения шустрый Санча.- Неделю простоит. Только вчера лед подняло.- Он вдруг вскакивает.- Плывет. Гринча, шестом пихается!
Из-за поворота показывается острый нос струга; появляется Гринча, пригнувшийся под тальником. Хватаясь за ветви, он пристает к берегу. С испуганным лицом шепчет:
— Никто не видал. Тятька на паскотину коней повел. Мамка коров погнала. Всё привез!- указывает он на мешок.
— Айда, ребята, а то увидят - окоротят!
Ребята бросаются в лодку. Она, как щепка, дрожит, колеблется, чуть не черпает бортами. На берегу жалобно скулит Полкан, просится в лодку. Его долго не могут усадить, наконец трогаются.
Сверкая мокрыми лопастями, движется стружек меж крутым берегом и белым льдом. В пути встречаются пенистые ручьи, стремительно несущие мутные воды в реку. Они далеко размыли и поломали матёрый лед. Он всплыл бесформенными огромными кусками, обсосанными водой. В небе курлычат журавли, длинными острыми косяками режут голубое пространство. Гусиный караван, вдруг изломав полет, волнуется, гогочет, дробится и снижается, но по сигналу вожака, вдруг строится в колонну и тонет в синеве.
— Хотели жировать опуститься,- замечает Петча, внимательно наблюдая небо.
— А видал, как они меняются местами?- говорит Санча.- Передний взад становится, а какой вторым летел, вперед идет. Передним, выходит, тяжелее лететь. Он воздух, а тоже твердый. Клином берут, как в дерево.
Гринча сидит, ухватившись за борта. Глаза его то испуганно косятся на шумные волны ручьев, то восторженно поднимаются к небу.
— И сколько этой птицы на свете!- шепчет он.
Красный Яр придвигается, становится близким. На его вершине отчетливо виднеется шершавая щётка-лес. По отвесной темноржавой стене, поднятой из реки, падают ручьи, сверкая темными серебряными нитями.
— Версты четыре осталось!
— Ну-ка, ссади меня,- вдруг шепчет Санча, втянув голову в плечи,- стой, не греби! Лебеди… -
— Где?- застывают Петча с Гринчей.
По направлению протянутой руки устремляются три пары загоревшихся глаз. На водяной ленте, в тени крутого темного берега виднеются два лебедя. Они вытянули длинные шеи и расплываются в стороны, повернувшись друг к другу легким пышным задом.
— Как снег, белые,- шепчет Гринча.
— Ссади меня на берег!- хватаясь за ружье, умоляет Санча.
— Лебедя нельзя стрелять — грех,- просит Гринча,- они святые. Коли одного убьешь, другой вознесется под самое небо, сложит крылья и грохнется о землю грудью.
Петча смеется, Санча шепчет:
— Всякая птица одинаковая: не грешная, не святая. Чаль к берегу, Петча!
Но уже встревоженные белые птицы, размахнув широкие крылья, с шумом бороздят тихую заберегу. Медленно отделившись от воды, они несутся над рекой, взмывают над Яром и тонут в сверкающем небе.
Встревоженные путешественниками, небольшие стаи уток поднимаются из-за кустов. Возбужденный Петча гребет быстрее, рассыпая брызги. Близкий берег с кустами несется мимо. Скоро Санча кричит:
— Приехали! Вот зимовье на берегу! Ночевать можно!
— До Яра еще версту ехать!
Зачем нам Яр? Тут самый бой уток. Чаль!
Ребята тащат стружек со всем своим имуществом к зимовью. В избушке сыро и холодно, словно в леднике. Располагаются наружи. Петча стружит топором сухое полено для костра, Санча городит таганец из двух рогаток, Гринча тащит в чайнике воду.
После чая, оставив Гринчу у лодки, охотники идут на озера
Робкий мальчик сидит у огня, прислушивается к странным звукам на реке. Пестрый молодой пес смотрит на хозяина, ожидая хлеба. В тишине мальчику кажется, будто кто-то живой плавает подо льдом, задевает спиной, бьется, ухает и вздыхает. Когда надоедает сидеть и слушать, он занимается наблюдением. Ставит колышек у самой воды, не спуская глаз, следит, как зубчатое широкое лезвие ползет по отлогому берегу, оставляя колышек позади. В нем шевелится тревога, он озирается по сторонам на пустынные берега. С озер доносится далекий выстрел, через долгий промежуток — другой. Солнце опускается за близкий Яр. Темная и холодная тень накрывает зимовье. Ярким живым цветком расцветает огонь в тени. Полкан ставит уши. Возвращаются охотники.
— Если бы близко доставать уток из озера, я бы их набил там! Так и садятся на плес,- бросая пару уток, рассказывает Петча.- Сядут, не знаешь в каких стрелять!
— Свиязи,- говорит повеселевший Гринча, рассматривая красноголовых уток.
— Ты бы со мной пошел!- восторженно кричит Санча,- сижу жду, когда прилетят, а их в кочках — насыпано. Смотрю — выплывают. Впереди гоголь белоухий, а за ним матеруха. И счет потерял. Нацелил в пятую, думал пяток возьму. Обнизил здорово. Трех только зацепил, а из-за кочек, из-за кустов как полетят! Уши затыкай от рева. Вода закипела ключом!
Дружно натаскав сухих дров, ребята греются и сушатся у огня. В котелке варится утка.
После ужина устраивают ночлег. Ставят стружек на борт, подпирают кольями. Около лодки задерживается теплый воздух. На мягкой сухой осоке приятно лежать, закинув под голову руки, и глядеть на небо.
Тихий прозрачный вечер. На озерах начинается возня, всплески и крики уток. Они ждали этого хрустального вечера, чтобы начать свои игры. То тут, то там, словно обезумев, издавая хриплые вопли, мечутся кряквы, с таинственным всхлипыванием и хрюканьем несутся над костром свиязи. С нежным беспокойным говором блуждают чирки, словно ищут кого-то во тьме.
На зеленом небе зажигается звезда, но заря не хочет уходить. Она прячется за черные хребты и медленной поступью, как далекое зарево, движется по небу.
— Два часа темноты только будет,- говорит Петча, ворочаясь,- и не успеешь заснуть!
— Тише, подожди!- шепчет Санча, насторожившись, повернув голову к реке.- Вода шибко бежит подо льдом. К ночи всегда прибывает сверху!
Петча идет к воде. Вернувшись, говорит:
— Завтра ехать в деревню надо. Шибко подаёт воду. Как бы не взломало!
Глаза Санчи оживленно блестят от огня.
— Тогда по льдинам пойдем!
Уже напуганный, Гринча не сводит с реки глаз. Он боится ее.
— А если берегом итти?
— Чудак, берегом разве пройдешь! Видал речки да ручьи-то как поднялись? До самых краев, как суп в котелке. Не бойся, ничего не будет! Набьем уток по заре и пойдем!
Утомленные ребята скоро засыпают. Гринча не может заснуть. Долго смотрит на высыпавшие звезды и слушает реку. Ему мерещится, что вот-вот взломается лед, отрежет путь в деревню, где отец, наверное, уже ищет его.
Потихоньку поднимается, идет к берегу, вздыхая сидит на корточках у самой воды, которая неуклонно вершок за вершком съедает берег. Колышек его давно покрыт таинственной шепчущей рекой.
3
Петчу и Санчу будит испуганный громкий крик. Открыв глаза, они видят догоревший костер. Спросонок не поймут, что случилось. Гринча стоит над ними, размахивает руками:
— Реку ломает… Тронулась… Валом вода поднялась!
И, словно в подтверждение его слов, слышатся отдаленные тревожные раскаты.
Протирая глаза, вздрагивая, мальчики переглядываются. Волны низких рокочущих звуков накатываются из тьмы, разрастаясь в подобие грома, и замирают где-то вдали. Грохот, рождённый у самых ног, потрясает воздух. С замирающими сердцами ребята следят, как он мчится во тьму.
— Сломало возле нас!- упавшим голосом говорит Петча.
Зараженный тревогой в людях и непонятными жуткими звуками на реке. Полкан поднимает морду и воет в сторону деревни. Санча бросает в него камень:
— Цыть, упадь, проклятая! Цыть!
От самого зимовья, словно сползшего к воде, узкой черной бороздой убегает трещина. А там далеко, в темной яме, пляшут отраженные звезды. Оттуда слышатся звуки. Влекомые течением, льдины, под могучей броней реки, гремят и рокочут, вырвавшись на волю, в трещине хлещут волнами о края. Из шумных низких звуков доносятся нежные высокие, словно кто-то звонит молоточками по стеклу или перезванивает в серебряные колокольцы… Это разъеденные дневным солнцем льдины распадаются на длинные сосульки. Как хрустальные подвески, разбиваются об пол…
Завороженные ребята слушают. Им кажется, что это звезды бьются о ледяные края и жалобно поют от холода и страха.
Светает. В утреннем свете лица ребят бледны. Они растеряны и не знают, что предпринять. Ясно, что вернуться в деревню на лодке невозможно. Петча морщит брови.
— Река встала,- говорит он,- лед уперся в берега, теперь до полдня не двинется, можно по льду бежать. Давайте варить утку, да собираться надо. Гринча, ступай за водой с котелком, мой картошку!
— А как же струг? Тятька побьет,- почти плачет Гринча.
— Со стругом простись! — возбужденно восклицает Санча.- На себе не потащим десять верст. После ледохода придем за ним.
— А сами говорили, что реку не поломает! Обманщики! Я тятьке все расскажу…
— Ты сначала дойди до своего тятьки, а потом рассказывай!
Гринча, всхлипывая, бредет к реке. Всплывший лед уперся в берега, надо итти по льду и черпать из трещины. Он в нерешительности стоит у полуторааршинной зеленой льдины, вдавшейся в берег.
— Да ты из щели бери, лезь на льдину, не бойся!- кричит Петча.- Пройди подальше, а то у края вода мутная!
Гринча ползет к краю и, лежа на животе, черпает котелком.
Полкан крадется за ним и испуганно косится на бегущую темную массу.
Санча, не утерпев, до завтрака убегает на озера. Петча, как солидный человек, остается около имущества, Сознавая ответственность за последствия необдуманного предприятия.
— Ну, Гринча,- говорит он,-как думаешь теперь быть? Без струга теперь добираться надо!
— Тятька бить будет…
— Ты брось про битье, до битья далеко итти!
— Я по льду не пойду, боюсь! Как начнет опять ломать!
— Мы на берег сбежим!
На озерах раздается выстрел, вскоре другой. Появляется Санча, обвешанный утками.
— Для чего ты их зря загубил?- встречает его Петча,- на себе не понесешь!
Молча хлебают варево из утки. У каждого мысль о реке. Взошедшее солнце обогревает их лица. На душе становится веселее.
— У поворота затерло, не проходит лед,- подбадривает Петча и себя и ребят,- можно бежать смело. Лодку к зимовью привяжем, чтобы водой не унесло, если поднимется высоко.
Он рубит осиновые шесты для похода по льду.
— Надо держать шест за середину; если треснет льдина под ногами, на шесте повиснешь, а то вода под лед уволокет!
Ребята готовы в путь. Санча туго затягивает пояс, взваливает за спину мешок с дичью, пробует, крепко ли держится ружье на ремне. Гринча смотрит на сборы, как на приготовление к купанию в холодной воде.
Вооруженные шестами, во главе с Петчей прыгают на лед, из-под которого уже далеко выступила прибывшая за утро вода.
Полкан, весело махая хвостом, мчится по белому полю, катается, визжит от радости, что хозяин идет домой. Напряженно прислушиваясь к звукам на реке, держатся у самого берега. Торопливо перепрыгивают рыхлые валы вспененного на изломах льда.
На пути препятствие. Нужно забирать далеко вправо, чтобы обогнуть огромный треугольный плес, обращенный основанием к берегу. Здесь впадает шумный ручей; желтые изъеденные течением льдины, набитые в вершину треугольника сплошной грязной массой, совершенно непригодны для ходьбы.
В то время, как Петча добросовестно огибает по матёрому льду, а Гринча торопливо семенит ему вслед. Санча вдруг решает сократить себе путь. Он смело прыгает через тёмный водяной прогал на качнувшуюся небольшую льдину, перескакивает на следующую. За неровностями вскоробленных льдин, он не видит, что ждет его впереди. Набежав на жидкую грязную кашу, торопливо делает уклон влево и сгоряча, при помощи шеста, прыгает на круглую льдину. Она легко поворачивается под тяжестью и сбрасывает его в воду. Задохнувшись от неожиданности, вытаращив глаза, он издает громкий крик, от которого две фигурки на белом поле замирают, как вкопанные.
Оказавшееся вверху длинноствольное ружье, упершись концами в льдины, держит Санчу на весу, не давая течению увлечь его тело под лед. Он чувствует, как злая вода тянет его ноги куда-то в темную, жуткую пасть. Шест, отскочивший после прыжка в сторону, валяется близко, но сжатый льдинами, он не может дотянуться до него рукой. В голове одна мысль: пропал! Новый отчаянный крик слышат ребята, не находя фигуры Санчи среди мертвого поля.
В тот момент, как Петча, сообразив, что произошло, хочет броситься на помощь товарищу и кричит:-Где ты?!! Кричи сильнее!!-над рекой проносится тяжелый вздох, от которого холодеет в груди и ноги, сразу ослабев, не двигаются с места.
Вслед за вздохом огромной ледяной груди не то над головой, не то над землей, прокатывается грозный величавый рокот. Ноги чувствуют колебание и движение.
Гринча, раскрыв рот от ужаса, падает на четвереньки и воет.
Петча бросается обратно.
— Гринча, язви те в жилу!- кричит он,- беги, а то морду набью, беги на берег! Возьми мое ружье и сумку!
Он видит, как мальчишка падает, вскакивает и, как заяц, несется к берегу, который медленно плывет. Грохот и раскаты потрясают воздух. По белому ровному полю бегут и сверкают гигантские зигзаги. Лед трескается, дробится; края брызжут белой пеной.
Добежав до мелких грязных льдин, Петча тщетно мечется взад и вперед, не находя товарища. Тем временем Санча, повисший на ружейном ремне, высвободив ногу, закинул ее на льдину, уперся затылком в другую и пытается вырвать крепко прихваченную ногу.
Он выгибается, как лук, извивается, как змея, и, уже не чувствуя страха, визжит от злости, рвется из желтых зубов смерти. И вдруг падает в образовавшуюся под ним пустоту. Окунувшись, он показывается над водой. Угол большой льдины, опустившись в воду, словно огромный клин ползет на него, расталкивая мелкие льдинки. Санча вплавь бросается ей навстречу, взбирается по отлогому скату и торопливо ползет по ее спине, так как льдина, уткнувшись носом в дно, поднимает свой грузный зад, грозя опрокинуться вместе с ним.
В этот момент Петча видит совсем близко от себя, на краю поднявшейся из воды льдины, отчаянное лицо товарища.
— Прыгай!- кричит он, что есть силы.
Санча делает прыжок. Дрожа от радости и страха, Петча хватает его под руку, и они бегут к плывущему берегу.
Ледяное поле уже продвинуло их за бешеный ручей, где ожидает Гринча. Надо бежать навстречу движению. Не считаясь с ежеминутной опасностью, не замечая ее, ребята несутся со всех ног по льду, падают в пенистые валы, вскакивают и снова несутся, прыгая через трещины.
Отдышавшись, оглядев реку, они видят, что им угрожало. Где они только что были, задерживаясь на отмели, громоздясь друг на друга, льдины творят страшный танец. Горы сверкающего льда поднимаются со дна реки, растут, возносятся к небу. Сверкающие ледяные фонтаны бьют из белого поля, тают, исчезают и вновь их серебряные струи дрожат в синем небе.
— Какая сила!- на ухо Петче кричит восторженно мокрый с головы до ног Санча.
Вокруг стоит грохот. Река взлохматилась белыми космами, приняла жестокий вид. Гоня перед собой мутную воду, взрывая землю и камень, словно белые огромные утюги, льдины лезут на берег, изгибаясь и приседая на неровностях почвы. В воздухе холодеет.
— Глядите! глядите!- кричит Гринча, указывая рукой.
По огромной льдине, улегшейся до самого зимовья, словно подкрадываясь движется другая, выталкиваемая несокрушимым напором. Она приостанавливается на мгновенье и, неся на себе три яруса, нависает над жалкой избушкой. На месте зимовья, как куски белого, чистого сахара, сверкают рассыпанные глыбы.
— Стружек мой…- плачет Гринча.
— Эх, сроду не видал такой силы!- кричит Санча и бежит к льдине, ползущей на берег.- Хоть проехаться на ней!
Петча хмурит брови, сумрачно глядит на грохочущую реку; не вмещаясь в берега, она с гулом стирает их и рвет, словно зубами.
— Лес несет!
Целый участок елового леса, снятый вместе с почвой, медленно поворачиваясь, плывет меж вздыбленных льдин. За ручьем, как в тёрке, он опускается ниже, до ветвей, и вдруг исчезает в диком, белом хаосе.
4
Петче приходится одному решать вопрос, как добраться до деревни. Санча, развесив для просушки свое платье, разрядив подмоченное ружье, протирает ствол навернутой на шомпол паклей и вовсе не думает о деревне. Трусливый Гринча годен только мыть котелок и ложки.
— Мы проберемся через Красный Яр на Коврижный хребет,- говорит Петча, указывая рукой на синие горы, подковой огибающие огромный распадок,- по Коврижному на Кулёмный, а там на Брусничный, с него на речку Телячью. Завтра будем дома!
Он только издали знает эти хребты, но делает вид, что знает их, как свои пять пальцев.
В ярком утреннем блеске, приближенные прозрачным воздухом, дали обещают вполне возможный легкий и недолгий путь. Санча вскидывает решительно голову.
А сколько птицы разной, а то и сохатого убьем в хребтах!
Гринча шмыгает носом.
— Я боюсь. Давайте здесь подождем, пока вода уйдет…
— Вода уйдет-паводок придет. Две недели не просидишь здесь,- резонно отзывается Петча.
— На большинство голосов,- решает Санча и поднимает руку.- Я-за, Петча - тоже. Пошли!- Сделав лицо серьезным, он обращается к Петче:- Жеребья у меня есть, на всякий случай на тебе пару, можно прямо на дробь зарядить!
— Ладно…
Пока мальчики собираются, вода находит лазейки, бросается по низинам в озера и предательски окружает их со всех сторон.
Где еще утром Санча стрелял уток, озерки соединились в сплошное сверкающее море. Синеющий далекий лес у подножья хребта стоит по пояс в стальной воде. Приходится пробираться по покрытому льдинами берегу. Они прыгают по холодной изумрудной плотине, сквозь которую грохочущая река стремится широкими потоками в распадок.
По скользкому глинистому откосу Яра невозможно подниматься. Уклонившись по подножью, ребята, где по валежнику, где по кочкам, за полдня только попадают к хребту. По склону, поросшему сосняком, поднимаются в вершину. После неудобного тяжелого пути чащей и болотами, в просторном светлом бору хочется петь, кричать и стрелять. На сухой поляне, устланной коврами фиолетовых самсонок, первых цветов из-под снега, ребята падают на землю, лицом к теплому солнцу.
— Ничего не надо лучше, как охотничья жизнь!- восторгается Санча.
Тебе хорошо - ни матери, ни отца, у дяди живешь. А вот, как супонью надерут спину…- улыбаясь от приятной усталости, шутит Гринча.
— Ты, Гринча, вот что скажи, твой кобель на птицу будет лаять или не понимает по этой части? Он у тебя в роде охотничьего, водяного. Уши висячие, губастый. Нежная собака.
— Не знаю. Тятька купил зимусь, привез из города.
— Слыхал, как поп с попадьей на глухаря охотились? И нам с такой собакой придется в роде их!
— А ты расскажи, тогда буду знать!
— После обедни пошли поп с матушкой в поле гулять, глядь, глухарь поднялся на сосну, фунтов на пятнадцать. Жалко стало, что птица улетит, а ни собаки, ни ружья нету с собой.-Мать,-говорит поп,-ты садись на корачки, беги к дереву и лай тоненьким голоском, а я в деревню сбегаю, охотника с ружьем крикну. Пока туда-сюда, тот не идет, другой смеется, а попадья все брешет. Оглянется, нет батюшки с охотником и взлаивает. Тимофей дома был, взял ружье, идете батей.
Слышит лай, а понять не может. Да что за собака у тебя?-спрашивает у попа.-Напугался, говорит,-как увидал. Собака -не собака, что-то большое подсосной сидит. Убил Тимофей глухаря и спрашивает: да что же ты сам, батюшка, не лаял? Умаялась, поди, матушка без привычки? Да у меня,-говорит,- космы и борода большие, напугаешь- улетит. Кони иногда пугаются, не с птицей равнять.
— Это верно, глухарь не любит этого, — говорит Петча,- собаку и то не всякую допустит. Поди, пусти белую, не станет сидеть, сразу улетит!
— Ну, едем,-всегда первым вскакивает Петча,- довольно сказки рассказывать.
— Атаман наш, а мы партизаны,- говорит Гринча.
— Какие? Красные или белые?
— Известно, которые против…
— Эх ты! Тебе надо в белых…
— Не хочу в белых, хочу с вами!
— А если и мы белые?
— И я тоже!
— Чудак! Если против богатых буржуев, значит, красный партизан, а против бедных — белый.
— Я не богатый. Тятька землю пашет!
— А зачем торгует? Вот за это и ты буржуй.
До всего охотник и непоседа, Санча, вдруг прервав болтовню, замирает на месте; он слышит странный, незнакомый звук в тайге.
— Какая-то птица, не слыхал такой ни разу.
— Да куда ты, комуха!- кричит Петча,- это дятел!
— Нет, не дятел. Дятел долбит и кырчит, а этот по-иному!
— А я тебе говорю - дятел!
Из тайги доносится звук, не похожий ни на крик птицы, ни на голос зверя. Др-р-р-р… несется по лесу вибрирующий, дребезжащий звук. Ему в ответ такой же тоном ниже: др-р-р-р-р… Совсем близко звучит еще ниже: р-р-р… Санча устремляется вперед, бесшумно скользит в мягких черках меж стволов.
— Собаку подержите!
Вернувшись, он сообщает:
— Не думал, чтобы птица-дятел такая хитрая была. Сидит, проклятая, на сосновом тоненьком сучке, возле самого ствола и в кончик клювом-др-р-р, как на струне играет. Голоса своего нет, скликаться вот и придумала.
Начинается спуск с хребта. От реки казалось так просто пройти хребтами, сплошной неразрывной стеной огибающими долину, а тут вдруг неожиданный спуск.
— Куда же это?
— Спроси у него!
Чем ниже, тем гуще становился лес. Сплошная чаща преграждает путь. Вот повеяло влажным холодом. Ребята шагают под мохнатыми, лапчатыми пихтами. Не хочется ни говорить, ни оглядываться. Через несколько минут путники упираются в болото. В полуверсте за болотом, из чахлого березняка поднимается крутой хребет. Поблуждав в тщетных поисках обхода, решают итти вброд.
Скинув обувь, засучив штаны, во главе с Петчей, идут по холодной ледяной воде. Чем дальше, тем глубже; вода достигает колен.
Сосредоточенно разглядывая место, куда ступить ногой, ребята пробираются к середине. Взлетающие из зарослей утки пугают внезапным шумом крыльев и громким кряканьем.
— Ах, язви тебя в жилу! Даже вздрогнул,- говорит Петча.
— Полкан, узи! Лови их!- кричит Санча.
Но собака плетется за хозяином, не выказывая никакой охоты, бултыхаться в болоте. И только лишь, когда утки начинают срываться одна за другой, не выдерживает и начинает шарить. Поднявшаяся из-под куста матеруха падает возле самой морды, бьется в траве, как раненая.
— Утка подстреленная!- кричит Гринча.
— Пойди подбери ее,- смеется Санча,- на хвост соли насыпь!
— Собаку отводит, гнездо свила где-нибудь близко,- объясняет Петча.
Как только Полкан, вообразив подобно хозяину, что утку легко схватить, разинув пасть, пытается хапнуть добычу, она делает , ловкий взлет и снова барахтается в воде. Скоро глупая собака скрывается в чаще.
Полкан, нох! Полкан, нох!- кричит Гринча.
В ответ доносится протяжный визг разгоряченной погоней собаки. Зазевавшийся Гринча скользит с кочки и, растопорщив руки, стоит по пояс в воде, испуганно втягивая в себя воздух.
— Вылезай, тюлень неуклюжий, цепляйся за траву!
Перебравшись к хребту, ребята выжимают штаны и дружно для согрева взбираются на вершину. Им казалось, что с хребта откроется даль разлившейся реки, но их изумлению нет границ, когда вместо блестящего простора видят перед собой высокий хребет, покрытый тайгой.
Где же река?- спрашивают они друг у друга.
— За этим хребтом, наверное. Надо лезть на него, а то заблудимся, если уйдем от реки!
Примчавшийся Полкан со стороны хребта, на который они собираются взбираться, сбивает их с толку.
— Значит мы оттуда шли. Полкан по нашим следам бежал.
— Идемте по этому хребту! — решает Петча.
Доверившись собаке, они делают роковую ошибку. В погоне за уткой она обогнула подножье хребта и по слуху нашла ребят.
Полкан отряхивается и катается от радости по земле.
До вечера дети идут по хребту, который, то понижаясь, то вновь поднимаясь, уносит их на своей щетинистой спине все дальше от реки. Волны вечерних синеющих гор вздымаются вокруг, словно тучи. Дети молчат, подавленные мрачной красотой зари, полыхающей широким заревом. Сосны стоят, угрюмо затихнув, нахмурив темные брови, охраняя вход в тихую тень.
— Стой, паря,- говорит Петча,- ночевать здесь будем! Пока светло, надо за водой спуститься.
Ребята стоят на небольшой поляне. Петча морщит лоб, соображая, как могли они заблудиться, откуда вдруг вырос хребет, загородивший путь к реке.
— Ну, я за водой. Готовь костер,- говорит он, берясь за котелок.
На поляне раздается звук топора. Раскатистое горное эхо многократно повторяет треск упавшего сухого дерева.
5
Еще темно. Чуть светает. Санча подвигает обгоревшее бревно в костер и снова ложится. Петча и Гринча, не просыпаясь, отодвигаются от вспыхнувшего костра и снова сопят носами. Полкан, как полагается собаке, лежит поодаль и слушает. Иногда поднимается, сбегает куда-то вниз и снова ляжет.
Санче приходилось не раз ночевать в тайге на сенокосе и в дроворубе, но то было совсем другое. А теперь они в тайге, в настоящей, глухой и непроходимой. В душе он радуется приключению. Если бы не заблудились, еще вчера были бы дома и ничего интересного не было бы. Опасности никакой нет. Все хребты тянутся вдоль реки, стоит перейти на правый, и будет речка Телячья.
Короткая ночь прошла. Хмурые сосны отступили, повеселели и закудрявились. Стройные стволы отделились от темной стены и от этого стало светлее. Санче приходит в голову, пока ребята спят, пойти на охоту вниз; он переобувается, заряжает ружье и напряженно слушает. В безмолвной тайге ни единого звука.
Неподалеку раздается неожиданное щелканье. Сообразив, что это какая-то птица, вздрагивая охотничьей лихорадкой, он торопливо подсыпает пороху в капсюль. Щелканье сменяется бормотанием. Полкан собирается итти следом. Но мальчик, дав ему пинка и погрозив прикладом, почти бежит на звук.
Негромкие, но бьющие в самые уши звуки плывут с южной стороны хребта. Пока они слышны, охотник большими прыжками двигается вперед и вдруг замирает, стоит не дыша, лишь только звуки замолкнут. Он превратился в зверка, ему кажется, что и птица, так же, как и он, слушает биение своего сердца.
Стараясь не наступить на ветку, не издать шороха, Санча ползет на четвереньках, укрываясь за стволы. Ружье мешает, как нарочно цепляется за поросли шиповника. Где-то за хребтом взошло солнце, вершины сосен прорезал золотой луч. Тишина. Совсем близко, почти над головой раздается резкий скрежещущий звук, как будто по тонкому лезвию косы дернули шершавым брусом. Санча вздрагивает всем телом и впивается глазами в ветвистую сосну. На длинном толстом суку замерла огромная птица; черный распущенный над головой хвост, как веер, медленно собирается, стальная грудь мерцает зеленью.
— Глухарь! — проносится в голове охотника.
Птица снова затоковала. Движения ее становятся беспокойными, она бегает по суку взад и вперед, топчется, повертывается на одном месте и снова, но уже отрывисто, дергает брусом по косе. В неудобной позе сидит Санча, и, сам того не замечая, тянет ружье, на котором стоит коленом. Сухая ветка, сломанная плечом, трещит, и мальчик холодеет, но птица ничего не слышит.
На другой сосне рядом раздается удар крыльев. Первый глухарь падает на землю, взъерошив перья, ждет противника. Через секунду две птицы бегают меж стволами попеременно одна за другой. То одна, то другая приостанавливается, задорно, боком ждет врага и вступает в бой. Птицы сделались огромными, перья стоят торчком; высоко поднимая головы, они бьют друг друга по чем попало. Слышатся тяжелые удары по крыльям. В азарте птицы приближаются к
Санче. Он видит разинутые клювы. От сильного удара по темени одна из птиц садится на хвост и сидит, вобрав голову в плечи. Нажав скобу, чтобы не щелкнуть пружиной, он взводит курок. От мысли, что сейчас убьет двух глухарей, мальчик дрожит… Приложив танцующее в руках ружье к стволу сосны, ищет мушку, затерявшуюся в кусте, но в этот миг раздается оглушительный лай Полкана. Словно брошенные огромные хвостатые мячи, птицы катятся с хребта. Довольный, что разогнал дерущихся птиц, мотая хвостом, пес несется к Санче, но получив увесистый удар по голове, мгновенно поджимает хвост. С неприятным криком пролетает дятел. Верхушки сосен горят в лучах солнца. Издали доносится голос Петчи:
— Санча-а-а! Э-о-э!
Чуть не плача, Санча медленно возвращается к костру. Ему холодно. Утренний иней покрыл поляны внизу серебристым ковром.
— Где же ты был?-встречают его ребята.
Усевшись к самому огню, угрюмо отвечает:
Ходил посмотреть как сосны растут.
— Ну, и видел?
— Видел… Корнем книзу…
Хочется рассказать про глухарей, но стыдно, что упустил добычу. На Полкана он не может равнодушно глядеть, и когда тот приближается, бьет его ногой.
— Пошла ты, падина проклятая!
Гринча робко поглядывает на товарищей, не решаясь спросить, куда теперь они пойдут. Он собирает чашки, куски хлеба и завернув в чистую белую тряпку, прячет в сумку.
Ребята молча следуют за Петчей, который решительно спускается с хребта.
— Это куда же ты?- спрашивает Санча.
— В деревню, а куда вы-не знаю,- сердится Петча, неуверенный и теперь, что правильно берет курс.
Ему показалось, когда он обдумывал ночью, что очень просто исправить ошибку, но теперь снова растерялся. Подошва хребта упирается в поляну, поросшую чахлым березняком. Он круто берет влево по скату, решив, что хребты пошли рядом и где-нибудь сойдутся настолько, чтобы перебраться по сухому.
Но это была только надежда. Ребята идут, а хребты вдали, торы слева, болота внизу все тянутся, словно за все утро не сделали ни одного шага вперед. Не раз пытаются перебраться через низину, но кривые, редкие, с ржавой корой до верхушек березы, широкие разливы болота не обещают успеха, и они снова идут у подножия. Когда хребет круто поворачивает влево, притихшие ребята совещаются.
Утомленный Гринча пользуется случаем и опускается на прохладный цветной мох, Петча сурово хмурится, только Санча не унывает; он уверен, что все кончится хорошо.
— Хлеба хватит, рябчиков в тайге много, дров не пожжем, воду не выпьем,- говорит он беззаботно,- гуляй себе!
— Помолчи, зубы щерить не время,- останавливает Петча,-все по сторонам глядишь, а дорогу искать на одного навалили!
— Мне не нужна дорога,- задорно отвечает Санча.- Я еще три дня ходить буду, не заплачу, как вы с Гринчей!Помолчав, он говорит:- Давайте решать все вместе. По-моему надо переходить болота.
— Давай переходить. Я тоже не забоюсь, не думай!
— А ты, Гринча, что молчишь? За тебя языка у нас нет.
— Я не знаю…
Вид Гринчи вызывает досаду.
— Эх ты… Сидел бы ты у матери под юбкой, как цыпленок!
— А зачем звали?
— Замолчи, а то вот как дам с правой! Иди вперед!- берет на испуг Санча.
— Ну, итти, так итти,- говорит Петча,- только уговор, не вертаться назад. Поплывем, а до хребта дойдем. Согласны?
— Вали!
— Ну, я вперед!
— Нет, я вперед!- кричит Санча и бегом спускается к болоту.
Он смело идет впереди, сначала по влажному глубокому мху, словно по перине, местами мерзлому и жесткому, потом осторожнее и медленнее по щиколку в воде.
В зарослях трудно двигаться, но вода мельче. Хребет, с которого спустились, удалился и спокойно дремлет в полуденном солнце.
— Теперь плыть, да быть,- весело кричит Санча впереди,- кончилась вода!
Ребята радостно любуются поляной, совершенно сухой и ровной.
— Боялись ни весть чего, вот…- и Петча, не договорив, опускается в разорвавшийся мох.
— Зыбун, ребята, до дна не достаю!- испуганно шепчет он,- давай руку!
Подбежавший Санча опускается в медленно оседающий мох. Под ногами зыбится тонкая пленка, словно натянутый войлок. Показывается вода. Бросившись обратно,, он одной ногой просекается в зыбун. Из дыры с шипящим звуком вздуваются пузыри.
— Давай палку длинную, язви вас! — кричит Петча, тщетно стараясь выбраться.
Под его руками слабый травяной и моховый покров разрывается и сыплется, как край гнилой дерюги. Дыра становится большая, он уже может держаться только на плыву.
— Давай жердь!- кричит он,- жердь давай скорей!
Осторожно ступая, Санча придвигает Петче две жерди, потом набрасывает веток, по которым тот с трудом выбирается наверх. Разорванный мох сходится, сближается-и дыры словно не было. Ребята стоят ошеломленные. Путь до хребта по зыбуну, где на каждом шагу ждет предательская ловушка, уже представляется невозможным.
— Нет уж, взад пятками не повернем,- говорит Санча,- уговор был.- Петча и Гринча молчат.
— Как по льду шли-с палками надо итти, в обе руки взять, тогда удержит, если и прорвется.
— Нет,- наконец, прерывает молчание Петча.- Будем настил делать.
— А по-моему, и не так,- соображает Санча,- по одним жердям пройдем, будем стоять на них, а другие наперед продвигать будем, потом на тех будем стоять, а эти продвигать.
— Верно! По пятку довольно, десять штук надо! Айда, ребята, рубить жерди! Ум хорошо, а два лучше!
6
Снова ребята ошиблись в расчете. Пустынное море тайги встретило их щетинистыми волнами хребтов.
Вечереет. Словно грозовые тучи громоздятся горы. Заходящее солнце бросает тяжелые тени в долины, и они кажутся ущельями и бездонными пропастями.
— Заблудились,- тихо говорит Петча.
Это слово в первый раз произносится вслух. И почему-то сразу становится ясным безвыходность и страшная правда. Маленькими шажками, заплетаясь ногами, бредут ребята под огромными соснами. У Санчи за поясом болтаются рябчики, убитые на ручье. Но ни дичь, ни приключения не радуют уже. Гринча торопливо спешит за товарищами и считает себя погибшим. Несколько раз с утра он начинал плакать, но Санча пригрозил кулаком:
— Я тебе завою! Что собака, что хозяин! Та выла всю ночь, а этот-днем!
Торопливое солнце расплылось в ущелье, как блин, и вот-вот погаснет теплый дневной свет. Острые вершины расплавились в огне.
Ночевать под открытым небом уже жутко. Тайга кажется таинственной и злой.
— Огонь надо большой разводить нынче ночью,- говорит Петча,- тут всякий зверь может случиться. Ишь какая тайга!
Как сговорившись, к вечеру хребты сошлись в тесный круг, наерошились рваной и щипаной тайгой. Сухие лиственницы, возвышаясь над зеленой толпой, как зубья грабель, торчат там и сям. На крутой горе погас последний луч.
— Гляди, ребята, как листвень сухая будет, так ночевку надо делать, чтобы дрова были.
Вдруг Гринча указывает рукой вниз. Его лицо светлеет, будто он увидал родную деревню.
— Изба!
— Не ври, где?!
— Не изба, а зимовье!
Ребята бегут вниз. Ветхое зимовьишко видно давно-давно было стяпано охотниками на живую руку, заросло кустами и позеленело от мха. Но и это человеческое жилье кажется верхом счастья.
Ребята живо выкидывают лед из зимовья, набрасывают веток на сырой холодный пол и перед входом разводят костер.
Вид стен и кровли успокаивает. После ужина ребята растягиваются на мягких кедровых ветках, беседуют в первый раз за весь день.
— Ох, и зверя людно здесь, однако. Видать по лесу…- говорит Санча, в котором быстро просыпается охотник,- вот куда на промысел ходить.
— А может быть, и нет никого!
— А как ты, Петча, ухнул в зыбун-то!- вспоминает Гринча.
— Теперь все по разу были в бане,- говорит Петча,- Санча в реке, я в зыбуне, Гринча в болоте. Сравнялись.
— Да, сравнялись!- обижается Санча.- Если бы Гринчу туда, где я был, помер бы с одного страху, не Петча - ты бы тоже не вылез!
Петча солидно мирит товарищей:
— Одному без другого никому бы не видать света. Попади один в реку ли, в зыбун ли-все равно аминь! Недаром говорится: все за одного, один за всех. Двое попадут в беду, один останется, пока третий будет пропадать, какой-нибудь опять вылезет. Троих — трудов стоит взять.
Полкан, перешагнув порог, виляет хвостом, потом устраивается у ног Гринчи. Санча не может простить ему глухарей, кричит:
— Да што она, упадь, лезет в избу!
Собака нехотя выползает.
— Собаку взяли, лучше бы задавило ее, такую падлу!
— А кто ее брал? Сама привязалась!
— Ну, все-таки, говорит солидно Пегча,- какая ни какая собака, а все посторожит от зверя, скажет. Вот у Кривого какая собака, в субботу сто лет будет, а осенись - он сам рассказывал-ночевали вот так же как мы вчера на хребте, она и вякни. Раз, другой. Думали так себе. Потом как поднялась, поднялась! Шерсть торчком так и стоит, как на кошке, и все в кусты лает. С Кривым был Степаныч: «Дай,-говорит,-погляжу, что она там почуяла . Пошел. Кривой сидит, уголек в трубку положил, раскуривает. Как закричит Степаныч из кустов не своим голосом. Как хон рявкнет за ним следом.
— Кто?!
— «Он»-кто же больше? Ты в лесу не спрашивай, кто, не имей привычки,- дрогнувшим голосом вмешивается Санча.- Ну?
— Кривой тут и оробел. Туда-сюда, ружье потерял, забыл, куда положил. От огня темь, не видать ничего. А Степаныч все кричит, и «он» ревет. Выхватил Кривой головешку с огнем и туда. А они у листвени крутятся. Степаныч кружит, а «он» за ним и цапает лапами через деревину. Рукава все изодрал и руки повредил. Огнем только и взяли. Плевался-сказывает- через огонь. Долго не уходил.
После минутного молчания Санча спрашивает:
— А почему не стрелял Кривой?
Потому что нельзя было. Ловушки они делать ходили. На рябков ружья были заряжены.
А тятька сказывал,- начинает Гринча. не желая отстать,- «он» летом смирный. Они с почтой ехали, видали. Ягоду собирал в пригоршни и сосункам давал.
— Летом! Сейчас небось не лето. Встанет из берлоги голодный, ничего не растет, мерзлота везде, вода!
Ребята молчат. Расширенные глаза поглядывают на выход. Полкан уже опять забрался в избу и грустно сидит, освещенный прогорающим огнем костра.
Санча кричит на собаку:
— Мошка ее, что ли, жгет! Пошел отсюда!
Но Полкан, поджав лапу, прижимается к стенке и не хочет уходить. Глаза его, поблескивая от огня, трусливо бегают. Петча гонит собаку палкой, чтобы поглядеть, что будет. Он уже обратил внимание на ее странное поведение. Поджав хвост, поставив лапы на порог, она оглядывается то на палку, то, высунув морду, куда-то вверх на хребет.
— Да что за притча там такая?
Все поднимаются, переглядываются молча; Санча хватается за ружье.
— Жеребий надо,- шепчет он.
— Давай заряжать. Не иначе «он» ходит,- отвечает Петча.
Они достают из мешочка куски свинца и забивают в ружья.
— Тише надо сидеть.
— Через огонь не пойдет!
— Ему не загородишь огнем дорогу. Придет мокрый, отряхнется на костер и загасит.
На цыпочках ребята подкрадываются к выходу и слушают. За зимовьем притаившаяся тишина. Над хребтом, круто поднявшимся от самого зимовья, мерцают звезды.
Усталости как не бывало. Боясь выйти наружу, кидают ветки в огонь, и когда он ярко вспыхивает, Петча, выскочив за дверь, валит в костер приготовленные на ночь дрова.
7
Долгожданное солнце, медленно побеждая хребты, подбирает холодные тени к вершинам и, наконец, целым снопом оранжево-красных лучей врывается в дверь зимовья.
Ребята щурят глаза и, словно освобожденные пленники, выходят наружу. Полкан, все еще озираясь, выползает за ними, деловито разгребает золу и укладывается со вздохом.
Легкомысленный Санча мгновенно забывает все несчастия - он уже весел.
— Ах ты, псина, чтобы тебе чихнуть сто раз-зря перепугала.
— Вторая весна кобелю-не понимает ничего. Глупые они, эти вислоухие!
Петча молчит, достает сумку с хлебом, делит на две части краюху. Одна на сегодня, другая на завтра.
Когда всходило, солнце, он ясно представил себе положение восхода по отношению к деревне и реке. Даже удивился, как можно было заблудиться. Надо держаться левее солнца, и должна быть река. Но он совершенно не учитывает того обстоятельства, что река, сделав поворот, может уклониться в сторону, тем более теперь, когда они сделали трехдневный путь в совершенно обратном направлении. И снова впадая в ошибку, он говорит:
— Ну, ребята, давай по кусочку глотнем и в дорогу. На солнце будем держать, чуть Левее. Вон на ту гору, на высокую. Будем прямиком шагать, а то с обходами опять спутаемся. И как это мы маху дали!
— Через леса и горы! — поддерживает Санча.
— Теперь прямо в деревню пойдем?- засияв глазами, спрашивает Гринча,- а то и хлеба чуть осталось. Вот этот съедим и еще на раз.
Сначала оживленный спуск, потом медленный трудный подъем, снова спуск, и снова подъем. Высокая гора отступает от путников, словно она плывет впереди, а они идут следом, нисколько не уменьшая расстояния.
— До нее еще три раза нырять,- шутит Санча,- больщущая гора!
Пробираясь трущобами, ребята порвались, лица их исхудали. Но они бодры и почти бегом спускаются в долину. Какая-то речушка преграждает путь. Вода чистая, как хрусталь, камень на дне, словно на ладони, весь виден. Полкан с наслаждением лакает, роняя с морды сверкающие капли. Ребята пьют горстями, умываются и садятся отдохнуть.
— Надо думать,- говорит Петча,- лезть на гору на эту, или в обход? Высока очень. Времени сколько уйдет!
После бессонной ночи размаривает, клонит в сон. Не хочется тратить силы, нет охоты к большому подъему.
Пойдемте по низу, соглашается Санча.
— Речку надо вброд переходить. Глубоко поди,- робко говорит Гринча.
— А ты уже испугался! Поищем мост для тебя. Подожди!
— А мост-то и в самом деле есть!- кричит Санча,- целая сосна лежит поперек!
Вывороченные корни сосны словно когти вцепились в берег, а сухая вершина на другой стороне речки впуталась в тальник и не дошла до земли.
— Прыгать надо будет.
— Спрыгнем!
Сделав несколько шагов по берегу, Гринча что-то разглядывает под ногами.
— Ребята, здесь люди ходят. Нынче прошел в черках.
Лица светлеют. Но рассмотрев след, Петча качает головой:
— В обутках шел, в кожаных, только не человек,- говорит он тихо, и лица вытягиваются.
Петча свистит Полкана, указывает на след.
— Полкан, на, возьми!
Бросившись к следу, собака словно уколов нос на иголку, мгновенно отскакивает, глаза трусливо суетятся.
— Вот кого он чуял ночью…
Торопливо ребята перебираются по сосне на ту сторону. Гринча, пыхтя и замирая от страха, сев верхом, передвигает себя на руках.
В зарослях прохладно и сыро. Гринча останавливается у березки, сдирает при помощи ножа кору.
— Надо с собой взять,- говорит он,- у вас ружья есть, а я с голыми руками.- Он нащупывает в кармане спички.
День разгорается. На пригреве с нежным звоном толчется мошкара, поют комары и норовят присосаться к рукам и лицу.
— Отживели, язви их! Век бы их не было!
Таежная речка, выбирая путь меж хребтами, сделав петлю, снова преграждает путь. Теперь она шире, один берег очень низкий, глинистый, другой каменистый, отлого поднимается вверх, образуя нечто в роде плотины, поросшей кустарником. Бурелом, принесенный вешней водой, нагроможден на берег, словно великаны собирались здесь варить обед и сложили костер.
— Давайте здесь чаю напьемся. Итти еще далеко,- предлагает Петча.
После однообразной тайги, у речки уютно и спокойно. Напившись чаю, ребята прикладываются головами к дереву и дремлют.
— Эх и спать хочется,-бормочет Санча,- до вечера бы теперь проспал…
Через полчаса ребята переходят речку вброд и снова идут к горе. Перелезают могучие стволы павших лиственниц, и сосны пробираются чащей. Чувствуют себя маленькими зверками в высокой скошенной траве. Широкая, светлая родная река вспоминается, словно во сне…
Гринча вдруг схватывается и поднимает плач. Забыл на последней остановке мешочек с хлебом. Ребята, рассердившись, решают послать его обратно.
— Иди один! Сколько уже прошли, теперь к вечеру до этого места опять не вернемся. Иди, чего стоишь, ревешь!
Но видя несчастное лицо товарища возвращаются все вместе.
Хорошо, что скоро схватился, быть бы без хлеба!
У речки Санча говорит:
— Ну, Гринча, ты виноват, ты и иди. Мы посидим на этом берегу.
Гринча покорно снимает штаны и бредет по пояс в воде. Полкан, побегав по берегу, плывет за хозяином.
Ребята видят растерянную фигурку Гринчи: он растопырил руки, топчется на одном месте, словно заблудился или ослеп.
— Да мы где сидели-то,- кричит Петча,- там и гляди!
— Нету,- уныло отвечает Гринча,- ничего нету.
Что ты врешь!- И Санча, сбросив штаны, идет на ту сторону.
Через минуту он машет рукой. Петча перебирается к товарищам. Все трое стоят над огромными следами, натоптанными на влажном низком берегу, где они закусывали час назад. Отпечаток ступни заканчивается глубокими ямками от когтей. Одна мысль у всех:
— Ходит за нами!!!
Они переходят речку, и, словно спасаясь от погони, идут вперед.
Перед самой горой разлилось лесное озеро. Отраженная зеленая стена не шелохнется в огромном зеркале. Под ногами хлюпает вода. Пробираясь по валежнику, ищут обхода, так как о переправе не приходится и думать. О глубине озера можно судить по отсутствию растительности в нем. Петча вдруг сгибается и делает знак рукой.
— Сядь ниже, лось,- шепчет он.- Гринча, держи собаку, а то спугнет!
Сняв шапки, ребята высматривают из кустарника. В мелком низеньком тальнике пасется лось с двумя телятами. Подняв морду, мать ловко объедает желтые побеги на мелких кустах, с крупных-дерет лыко снизу вверх длинной лентой и спокойно жует. Трепеща нескладными телами, еще неуверенные в движениях, лосята пробуют ноги, бегают вокруг. Вдруг оба бросаются под брюхо и сосут молоко.
— Двух отелила, а бывает и трех,- шепчет Санча.- Петча, стрелять?
— Не надо, на что они тебе. Их нельзя бить весной всех переведешь.- Санча волнуется, дергается, как на иголках.
— Вот где зверя всякого, вот куда на охоту! Место бы запомнить!
Заслышав подозрительный шорох, лось взмахивает ушами, и его грузная морда застывает на ярком фоне неба.
Неторопливо, рысцой она пересекает поляну, телята, резвясь, взбрыкивая ногами, несутся впереди. Через мгновение они тонут в серой дымке чащи.
Гринча с открытым ртом стоит, как завороженный.
— Как корова! Вот рассказать кому из ребят в деревне. Не поверят!- говорит он.
Обогнув озеро, ребята поднимаются на гору. Несмотря па развлечение, из головы не выходят медвежьи следы.
— Как лоси не боятся «его»?
— А мало их пропадает!
То, что казалось ровной горой, покрытой лесом, оказывается рядом хребтов, по которым приходится то спускаться к ручьям, то подниматься на каменистые скалы.
В корнях сосны, вросшей в край расщелины, Полкан с визгом разрывает лапами нору, рвет яростно корни зубами. Пыль и песок летят меж задних ног. Засунув нос в нору, он фыркает и чихает. В двух шагах, в другой норе появляется черная хищная мордочка с серыми ушами; злобно оскалив острые зубы, зверок издает гортанные звуки. Когда собака бросается к зверку, он исчезает в норе.
— Кто это?- спрашивает Санча.
— Не знаю.
Гринча торжествующе смотрит на ребят.
— А я знаю!
— Горностай облинялый? Дюже велик! Угадайте? Это соболь!
— Не ври!- восклицает Санча, не веря, что перед ними только что был драгоценный зверок.
— Тятька купил зимусь двух таких же за шестьдесят рублей, а ему давали сто. Теперь, весной, он ничего не стоит. Подпаль. Шерсть лезет!
Санча долго смотрит на нору, и в его голове возникает мечта о том, как он настоящим охотником будет ходить за дорогим зверком в гольцы.
— Вот горностай тоже похож на соболя и белый весь, как снег, а цена маленькая. За рубль берут.
— А белка еще дешевле,- солидно, чувствуя себя знатоком, говорит Гринча,- шестьдесят копеек красная цена!
— А хорек? Какой он будет: и рубль и три рубля.
Занятые разговорами, ребята входят на гору. Словно измятые беспорядочными складками, зеленые ковры брошены вокруг, насколько хватает глаз. Измученные дети падают на землю, тяжело дышат ртами.
Вдруг они видят за полоской речушки, которую переходили, серый дым.
Он охватывает речку и уже ползет по хребту. Горит тайга.
Вспомнив, что они не загасили костер, ребята опускают головы, сознавая сделанное преступление.
Санча кричит на Гринчу:
— Не залил огонь, язвите! От этого и зверь уходит!
— Все виноваты,- говорит Петча.- Бить нас надо за это!
Дети сумрачно смотрят на столбы желтого дыма, поднявшегося вдруг из тонкой, серого, похожего на туман.
— Ну, ладно,- плюет на руки Петча и берет топор.- Теперь не воротишь, надо в ночь готовиться. Кабы не пришел гость в кожаных обутках…
8
Солнце еще не думает всходить, а облака уже горят золотым огнем на бирюзовом чистом небе. Тишину не нарушает ни один звук. Даже Полкан, будто понимая предутреннюю торжественность, отряхается от росы без обычного хлопанья ушами.
Ребята полудремлют. Фантастические обрывки мыслей, мешаясь с тишиной утра, рождают в них особое настроение. Они и детски беспомощны, и в то же время могучи, так как шагнули за черту, где их собственные глаза, руки и ноги, есть все, что дано для жизни. Ни отцов, ни матерей, ни соседей…
Первая птичка пискнула на дереве. Мышь прошелестела в траве…
Петча чешет спину и ногой подвигает в костер обгоревший конец. Не хочется подниматься. Пока не вставали, как-то легче, словно во сне все это.
И вдруг из далеких краев, где есть люди, через зыбуны, речки, хребты выплывает эхо ружейного выстрела. Оно распалось, расплылось, упало в болото и в щетину тайги…
Ребята все на ногах. Одновременно раздаются три возгласа
— Слышали?!
Но как ни напрягали слуха, не могли уловить, где родился звук. Санча, схватив свою десятифунтовую турку, прижимает к плечу. В тайгу мчится выстрел, словно крик заблудившихся. Солнце показывает холодный край. Эхо выстрела блуждает по горам. С шумом в ушах от напряжения ребята ждут ответа. Но замирает выплеснувшийся где-то за десятки верст последний отклик, и снова тишина.
— Охотник какой-нибудь…
— Последний хлеб,- говорит Гринча и, вывернув сумку, высыпает две горсти крошек на разостланную тряпицу.
Едят неторопливо, берут щепотью, стараясь соблюдать очередь.
— Ну, теперь куда пойдем?
— Как шли, так и пойдем!
Ружья тянут плечи, пустые сумки болтаются, как лохмотья. Идут гуськом, теряются в красных колоннах соснового леса, под густой зеленой кровлей. Начинается спуск. Санча стреляет первого попавшегося рябчика.
— На обед есть один!
— Соли поменьше класть надо. Без хлеба туда-сюда, а без соли и рябчика не съешь.
Под лапчатыми пихтами еще иней. Солнечный свет сюда не проникает совершенно. На стволах и на ветвях зеленый мохнатый мох. Шаги не слышны, ноги тонут в тусклой цветной перине. Петча круто свертывает влево.
— Подождите, ловушки чьи-то!
Старые, полусгнившие расклиненные бревешки, разбросанные там и сям, вросли в мох. Частоколы развалились.
— Это тятькины ловушки!- радостно сообщает Гринча,- ей-богу наши!
— А почему ты их узнал? Они у всех одинаковые.
— Он помолился на ночь, вот ему и снится. Наши!- сердится Петча.
Но от бревешек и жердочек веет надеждой. Далеко ловушки не рубятся, где-то близко люди.
— Теперь так и пойдем напролом,- заявляет Санча.
Скоро новый признак человека находят ребята. Они упираются в лесной завал. Подрубленные и поваленные в одну сторону деревья, образуя изгородь, тянутся с низин и теряются в подошве хребта.
— Для скота, однако?- спрашивает робко Гринча.
— Да, для вашего,- роняет Санча.
Петча, молча, забирает в сторону, идет поодаль.
— Эй, дальше обходи,-кричит он,-в яму ввалитесь!
— Где?!
— Ты ее не увидишь, так делают, чтобы не видали. Не слыхали, как сохатого ловят в яму? Идет он, например, как мы шли, ему загородка навстречу. Упрется в нее и вроде вас пойдет возле. Думает обойти, а тут как раз и ввалится в яму.
Спины у ребят подбадриваются, головы держатся веселее.
— Теперь мы куда-нибудь выйдем!
— А ты, Гринча, все носишь бересту? Бабы так за грибами, за ягодами ходят: в одной руке корзинка, в другой береста. А увидят «его» и спички забудут куда засунули. Было один раз: нагнулись бабы, чернику горстями берут, а собака ихняя и погони «его» из кустов, тоже ягоду собирал. Напугался,- невзначай она на него наскочила, ну, «он» и прет без разбора на всех четырех, земли не чует. Понос с ним от страха бывает. Бабы, как увидали, на них катится косматый, корзинками накрылись и пали наземь. Он через них махнул и не приметил. Обдал все наряды из зада, как из пожарной кишки. Тетка Марья рассказывала.
На пути попадается обвалившаяся яма. Ребята с любопытством засматривают вниз.
— Сажень будет,- говорит Санча,- из нее не выпрыгнешь. Ишь стенки в откос пошли, к низу шире яма.
— Аршина четыре на сохатого роют,- солидно объясняет Петча.
— Вот попасть,- и Гринча осторожно отходит от края.
Изгородь приводит к мелкой речке. Перебравшись по изгороди, делают привал на обед. Они твердо усвоили охотничье правило: во время есть, чтобы не уронить силы.
Рябчик попался старый и жесткий. Челюсти ребят работают во всю, раздирая мясо. Обглоданные кости бросают Полкану, который хапает их на лету.
Вдруг происходит нечто неожиданное. Собака, уже бросившаяся за костью, замирает неподвижно, глаза ее становятся как третьего дня на пороге зимовья. Голову и шею сводит словно судорогой, хвост поджимается. Из тайги доносится глухое уханье какого-то большого животного. Пораженные ребята сидят с разинутыми ртами. Уханье умолкает. Но вдруг снова раздается, переходя в недовольное рычанье.
«Он»!!! отражается в широко раскрытых глазах мальчиков.
Санча первый приходит в себя. Вспомнив, что в стволе одна дробь, он загоняет в него пулю. Петча следует его примеру. Санча вскакивает.
— Ты куда?
— Пойдем смотреть!
— Я не пойду…- шепчет Гринча.
— Ты сиди, мы сейчас вернемся.
Но Гринча ползет следом, не решаясь остаться один.
От речки почва поднимается вверх. Достигнув небольшой высоты, ребята останавливаются у обрыва. Это-старое русло речки. Совсем близко раздается рявканье.
— Ух! У-у-вав!
Ребята видят нечто такое, что может лишь присниться после страшных рассказов на сон грядущий. Шагах в пятидесяти, около изгороди, зияет яма. В ней кто-то размахивает лосиными рогами. Они то покажутся, то исчезнут, а вместо них является морда и передние ноги. Из ямы доносится рычанье и уханье.
— Лось, однако, в яме?..
— Молчи…- одними глазами отвечает Петча.
Из ямы легко выскакивает медведь, проворно, как собака, роет лапами, стараясь обвалить край ямы. Через мгновение он исчезает в яме, откуда снова слышны рев и бормотанье.
Лось выбрасывает рога и, вспылив о края, рушится обратно.
— Из ямы хочет поднять,- шепчет Санча.
Лось делает невероятные усилия и выбрасывается до половины. Согнутыми в бабках ногами, как крючьями, цепляется за землю.
— Подсаживает,- в ужасе шепчет Гринча.
Выскочив наверх, медведь тянет лося за рога, как мужик в дохе и в мохнатках. Медленно выползает брюхо лося, потом зад.
Задние ноги лося на мгновение опираются о край ямы, но зверь подаёт его обратно, чтобы не дать опоры.
Санча дрожит.
— Я стрелять буду,- шепчет он, продвигая ружье перед собой.
— Не надо,- умоляет Гринча.
Петча говорит:
— Ладно. Бей! В лопатку меть.
— А ты, Гринча, спички приготовь.
Приложившись, оставив мушку на боку неуклюжей фигуры, Санча нажимает спуск.
9
Что случилось после выстрела, ребята никогда не забудут. У ямы взревело, и когда дым смахнуло ветерком, они не видят ни лося, ни медведя. Полкан, ошалевший от испуга, вырывается из рук Гринчи и несется куда-то. В зарослях слышится пыхтенье и треск сучьев. Прямо на ребят с подобранным хвостом мчится собака, а за ней, взмахивая бурыми космами, катится медведь.
— Зажигай бересту, язви вас!- кричит Петча и целит в зверя.
Собака с визгом бросается к Гринче и сбивает его с ног. Грохает выстрел. Все это совершается в одно мгновение, представляя клубок движений, мыслей, чувств и звуков.
Поднявшись на задние лапы, зверь бормочет и мотает головой. На его боку большое рыжее пятно. Гринча размахивает огнем, Санча сует пылающую бересту в кучу хвои.
— Заряжай!- кричит Петча снова.
Все охвачены лихорадкой движения. Зверь продолжает мотать треугольной головой. Оскаленные зубы сверкают из пасти. Глаза сверлят врагов. Но вот он опускается на передние лапы и, уставившись на огонь, стоит в пяти шагах, готовясь к какому-нибудь движению. Санча колотит шомполом в ствол, Петча и Гринча мечут в зверя искры и, не выдержав, поднимают вой, словно кто-нибудь может прибежать на помощь.
Санча вбирает воздух, будто опущенный в холодную воду. Его палец давит на скобу, предохраняющую спуск, и только в следующее мгновение ахает выстрел. Вместе со звоном в ушах и дымом исчезают зеленые глаза и страшные зубы.
Опрокинувшись на спину, зверь издыхает. Его грудь опускается все ниже. Лапы делают странные движения, словно отпихиваются.
Ребята, не веря глазам, глядят на побежденного зверя. Долго молчат.
— Куда теперь его?- говорит Петча.- Надо итти дальше.
— Шкура плохая,- соглашается Санча, хотя ему и жаль расстаться с добычей.
Петча бросается к Гринче.
— Ну, парень, не ты бы с своей берестой, пропадать бы всем!
— Молодец, даром что пуглив!
— Одной смелостью тоже не возьмешь - соображение нужно!
Гринча еще не пришел в себя, молча идет за товарищами.
В яме, понурив голову, стоит лось. При виде людей, он слабо шевелит ушами.
— Изломал его зверь.
— А то шутить будет!
— Ему сенца или травки бы надо дать.
— Не травки, а ну-ка, ребята, давайте тальнику молодого нарубим.
При виде корма лось шевелит верхней большой губой, но не ест.
— Боится. Уйдем, он все до палки уберет!
Ребята не чувствуют утомления, наперерыв вспоминают о происшедшем у речки. Санча размахивает руками.
— В нос ему я нацелил, а заряд второпях двойной всыпал!
— А я в грудь!
— У ямы, когда он лося тащил, я в лопатку саданул!
— А все-таки, если бы не огонь, ничего бы не сделали. Больно «он» быстрый, как кошка. Штука не тяжелая береста и спички, надо всегда носить с собой. Сильнее огня нет ничего!
Тайга редеет. Ребята в восторге, как на невидаль любуются на срезанные пилой пни.
— Скоро придем! Не горюй, Гринча, тятькин супонь не пропадет за ним!
Слышатся знакомые родные звуки ботал и колокольчика.
— Стадо!
— Зачем оно сюда в тайгу?..
Странное многоголосое хрюканье приближается. Ребята снова пугаются. В кустарнике шорох и топот ног. Вдруг Петча ударяет себя по штанам.
— Да ведь это олени пасутся! Я видел к нам мужик приезжал на двух, также хрюкали.
— Они не тронут?
— Его не трогай, и он не тронет. Как коровы они, ручные.
Ветви кустарника шевелятся и шумят. Любопытные ребята приближаются и видят серые облинявшие бока и спины оленей. Олени кормятся на ходу. Ломают побеги, хватают мох. Над стадом звонким зудом вьются столбы мошек и комаров.
— Теперь покою не дает гнус. Так ходом и идут, бока об чащу дерут.
Явные признаки близости людей волнуют ребят. Вот свежеободранные ели, кора, расправленная широкими досками, лежит около. Санча первый замечает сосну, убранную разноцветными тряпицами и конским волосом.
— Что это такое, для чего?
Но никто из ребят не знает, что означает это убранство.
Через несколько минут сквозь редкие стволы сверкает широкая блестящая река. Тихо и покойно движется вода, еще не вошедшая в берега. Льдины белеют там и сям на сырых берегах.
— Куда же мы зашли? Вот чудеса!- говорит Санча, разводя руками.
Петча хмурит брови.
— Такой речки я не видал никогда.
Дети опускаются на свежую траву.
— Давайте отдыхать. Теперь не пропадем. На речке везде люди есть.
Обостренный в тайге слух улавливает странный звук. Он приближается по реке. Чем ближе он, тем недоуменье сильнее. Словно человек, ударяя себя по горлу, тянет одну заунывную ноту.
Как зверки, ребята притаились в кустах.
По блестящей голубой реке, из-за поворота плывет белоснежная лодочка, в ней человек. Солнце сверкает над его головой на мокром двулопастном весле.
Совсем близко проплывает человек. У него бронзовое лицо. Широкие скулы и узкие черные глаза. Он поет. Скоро и песнь, и лодочка исчезают в яркой солнечной дали.
Санча вскакивает.
— Чего мы испугались? Пойдем за лодкой. Так и так скажем, заблудились!
— А они нас не тронут?- робеет, как всегда, Грннча.
— Ну, вот еще! Это якуты. Люди хорошие, только глаза у них маленькие, да говорить по-русски не умеют.
— А вы видали, из бересты у него лодочка-то сшита!- удивляется Санча.
Ребята бегут по берегу. В устье небольшой речки, выпавшей в реку, люди на трех белых лодочках ставят сети. Санча, размахивая шапкой, кричит:
— Эй, люди добрые, подъезжайте сюда!
Словно по сигналу, якуты гребут к берегу.
Одним движением руки, как игрушку, ставят на берег свои белые лодочки и, оживленно болтая между собой, окружают детей.
— Доробо! Капсе дагор!- Здравствуйте! Рассказывайте, друзья!
— Мы заблудились,- солидно заявляет Петча,- дорогу покажите нам! Мы из Карачева.
Якуты весело улыбаются, кивают головами.
— Карасев, Карасев, нюча бысыта.
Опустившись на корточки, трогают порванные черки на ребятах, засматривают в пустые сумки, качают головами.
— Аччыкин ду? Бисиги эсичинь билигинь а саты пыт!- Вы голодны? Мы вас сейчас накормим!
Санча пытается на пальцах объяснить, что они заблудились и не знают, как вернуться домой.
— Дорогу нам покажите!
Пожилой, с сединой в чорных жестких волосах якут чмокает губами, с сожалением качает головой.
— Толкуй сох!- не понимаю!
Через минуту ребята сидят у костра. В котелке бурлит вода, варится только что пойманная рыба.
— Вчера был русский, говорил нам, что вы заблудили,- от нас побежали искать.
Санчу подмывает рассказать про медведя и лося. Он несколько раз начинает объяснять старику, но тот с широкой улыбкой кивает головой в самых страшных местах рассказа.
— Ничего не понимает! Что значит не русский!
В бревенчатом летнике ярко пылают сухие дрова в камельке. Ребята рассказывают о своих подвигах через переводчика. Скуластые собеседники хлопают в ладоши, щелкают языками.
— Отаттай! Нюча оголоро берть те бала-мот эбиттерь! Ах, какие смелые русские ребята!
— Оголор ючичей аттары ынырдтыкар! Надо ребятам хороших коней оседлать!
— Мы сейчас побежим, достанем лося. Медведь тоже хорош. Жир топить надо,- говорит переводчик.
Утром бодрые, выспавшиеся ребята садятся в седла. Около них хлопочут якуты, подвязывают переметные сумы, наполненные лосиным мясом.
— Спасибо!- кричит Санча.
— Эсехе эсени тайгы ёлёр бюнютогяр улахаи басыыба!
— Вам за медведя и лося спасибо,- говорит переводчик.
Маленькие косматые кони трогают по едва заметной тропе. Проводник с ружьем за спиной впереди.
При въезде с поляны в тайгу широкая развесистая сосна, убранная разноцветными лентами. От легкого утреннего ветра все это убранство струится и трепещет, словно радуется.
— Это для чего у вас?- спрашивает Санча якута.
— Бог-гора есть — надо давай молился, чтоб злой ёр не трогал, разный нехороший леший.
Тайга, которая еще вчера держала в своих крепких объятиях, не кажется уже страшной. Сосны приветливо качают кудрявыми вершинами, как будто говорят:
— Мы всегда добрые, никому не желаем зла, ни человеку, ни зверю…
Крепкие лошади помахивают хвостами, легко взбираются на горы, смело спускаются по камню в распадки.
Проводник поет вибрирующим гортанным голосом однообразную песнь.
Ребята дремлют, покачиваясь в седлах. Сном кажутся четыре бесконечно долгих дня. Родная деревня с каждым ударом копыта становится ближе.
Теплое весеннее солнце льет широкий золотой поток на необъятную тайгу…
