Они ехали очень долго.
Потом, наконец, вылезли из трамвая и подошли к огромному дому, в котором все окна — а их была небось добрая сотня — так и пылали.
Андрюше этот дом очень напоминал пчелиный сот.
Поднялись по крутой лестнице и вошли в очень заставленную квартиру.
В темном коридоре они наткнулись на какого-то человека, который при этом выругался.
— Где вы канителились? Я вас битый час жду.
— Ладно, — сказал Чортов, отпирая дверь комнаты и зажигая электричество, — уж нельзя и воздухом подышать.
— Дышите в другое время, а не тогда когда дела.
Андрюша оглядел комнату.
Она была победнее дядюшкиной, а тоже хороша… Видно сразу — столичная комната.
— Такие дела-то.
— А это что за мальчишка?
— Это, позвольте представить, гражданин Стромин, новый кандидат.
— Допрыгаетесь вы с этими кандидатами.
— Ну, это уж моя забота. В чем же дело?
Человек, ожидавший Чортова, был уже довольно старый, с седою бородой и с сердитыми глазами. Он молча вынул из кармана засаленный бумажник, порылся в нем и протянул белую кредитную бумажку.
— Три червонца, — сказал он.
Примус Газолинович поглядел ассигнацию на свет.
— Так, — произнес он, положил ее на стол и долго еще разглядывал. — Вот что, Стромин, хотим мы поужинать. Поди-ка, друг, на угол, лавка тут есть, и купи нам там фунт ветчины, ну, хлеба один батон. Понял?
Немножко жутко было Андрюше опять одному выходить на улицу, но пошел. Лавка к тому же оказалась вовсе близко.
Чтоб не ошибиться квартирой, поставил на двери отколупанной штукатуркой маленький крестик.
— Фунт ветчины и хлеба… как его… бидон.
— Батон.
Приказчики в белых фартуках с любопытством выглянули из-за колбас и консервов.
— Ишь ты, смычка приехала.
Кассирша, улыбаясь, взяла деньги, два раза оглядела бумажку, потом дала сдачу.
Андрюша, красный от смущения, бросился к двери.
— Покупки-то возьми. Ха-ха-ха.
Когда он снова вошел в комнату, оба приятеля с некоторым как бы удивлением посмотрели на него.
Примус Газолинович курил трубку, на которой, очевидно, для красоты, была прилажена маленькая серебряная черепаха.
Андрюша покосился на трубку. У отца была попроще.
— Вот сдача, — сказал Андрюша.
— Молодчага. А ведь это я тебя, гражданин Стромин, испытать хотел. Думал, не вернешься.
— Ну, как же так.
— Садись, чайку выпьем.
Пожилой человек вид имел весьма довольный.
Они молча выпили по чашке чаю, закусывая ветчиной.
У Андрюши глаза стали мало-помалу слипаться.
Он уже раза два пронес кусок мимо носа, а потом чуть не вывернул чашку.
— Что, носом заклевал?
— Разморило.
— Ложись. Вон на сундуке ложись, а там за шкафом сенник возьми. Небось в деревне-то не на пуховиках спал?
— Куды тут.
— То-то и оно-то. Покойной ночи.
Андрюша с удовольствием вытянулся на сундуке. Вот уж верно: свет не без добрых людей. Шум улицы, врывавшийся в окно, теперь уже не пугал его, а приятно укачивал. Все чудилось ему, что он едет на машине.
— Ту-ту-ту…
Не то машина, не то говорит кто-то или спорит…
— Ту-ту-ту. Бац!
Андрюша приоткрыл глаза.
Лицо у старого человека было совсем сердито. На столе лежал его крепкий кулак. Должно быть, это он им по столу бацнул.
— Ту-ту-ту…
По степям, по лесам несется машина — быстро-быстро…
— Ту-ту-ту…
Все скорее, скорее…
— Я тебе покажу, чорт.
Примус Газолинович сидел совсем бледный.
Старик в шляпе стоял у двери.
— Ладно уж, проваливай…
Машина теперь шла тихо, тихо, совсем бесшумно.
На миг еще в тумане мелькнул гражданин Чортов, он сидел за столом, рисовал что-то на бумажке и думал.
Потом, когда Андрюша еще раз открыл глаза, было совсем темно. Только в окне все небо так и сияло звездной пылью. Шум на улице затих.
Андрюша повернулся на другой бок, свернулся калачиком и заснул, как убитый.