Генерал-майор И.М. Зайцев ПОСВЯЩАЕТ МЕЖДУНАРОДНОЙ АНТИ-КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ЛИГЕ

* * *

Краткое введение

Страшное слово «Соловки», несомненно, известно многим, наблюдающим за великой трагедией России...

Это ужасное слово укрепилось в сознании многих здравомыслящих, как синоним кошмарных ужасов, невероятных глумлений и издевательств над личностью человека. Это роковое для россиян слово должно быть запечатлено в истории, как напоминание о массовом истреблении ни в чем неповинных людей, как мрачная память о том, как коммунистические диктаторы расправлялись со звериной кровожадностью со своими политическими противниками; о чем безо всякого стеснения, а, напротив, нагло и вызывающе кричали на весь мир, что классовая борьба есть борьба на уничтожение.

Уже исполнилось тринадцать лет, как культурные народы всего мира присутствуют безмолвными свидетелями при колоссальном истреблении невинных людей.

«Соловки» представляют ныне для порабощенных народов России как пекло коммунистического ада, куда низвергаются на мучения и страдания тысячи людей.

К сожалению, как я удостоверился здесь, заграницей, иностранная публика, интересующаяся социалистическим экспериментом в России, мало осведомлена о планомерном методическом терроре, непрерывно свирепствующем и все прогрессирующем; о Соловках же иностранцы не имеют правдивой и полной информации, почему для них Соловки вроде какого-то страшного коммунистического жупела; какая-то новая карательная система — в общем опыт социалистического строительства.

Даже Русская эмиграция не имела подробного и беспристрастного описания коммунистической каторги на Соловецких островах.

Время от времени в зарубежной русской печати появлялись рассказы бежавших о Соловецкой жизни.

Большинство рассказчиков бежало не с Соловков, а с Кемьского передаточного пункта, то есть, с материка, и сами они знают о Соловецких ужасах по рассказам других.

Как известно, — все, передаваемое из уст в уста, в конечном результате принимает искаженный вид.

В свое время появилось в печати описание Соловецкой каторги некоего Мальсагова, который в группе четырех бежал также из Кеми, и о Соловках знал лишь из рассказов других.

Во время появления, в 1926 году, описания Мальсагова я был на Соловках.

Центральное ГПУ прислало выдержки из этого описания Начальнику Соловецкой каторги Эйхмансу и приказало ему, чтобы сами заключенные опровергли, описываемое в своей Соловецкой газете. Действительно, были неточности в описании фактов.

Между тем, в описании отсутствовали факты самых зверских злодеяний, не упоминалось о методических кошмарных глумлениях и издевательствах над личностью заключенных, и прочее, заслуживающее быть отмеченным и оглашенным.

Для определения того, насколько может быть верна и точна информация о чем-либо происходящем или уже бывшем в Союзе Советских Республик, надлежит всегда учитывать одно серьезное обстоятельство, не наблюдаемое ни в одной стране мира. Это то, что «Свобода Слова» подвержена ныне в России самой строжайшей политическо-полицейской цензуре.

Страшное время Бироновщины, «слово и дело», меркнет пред тем, что творится сейчас в России.

Гражданам свободного пролетарского государства весьма рискованно позволять себе свободное суждение о государственном или общественном строе, об экономической системе, даже не могут открыто с благоговением говорить о Боге. За свободные разговоры на эти темы подданные пролетарской диктатуры подвергаются суровой каре со стороны органов красного террора ОГПУ.

Уже подавно нельзя разглашать о жутких тайнах застенков ГПУ, о положении ссыльных в отдаленных холодных северных областях, а наипаче же говорить правду о коммунистической каторге на Соловках.

В первый же день прибывания заключенных на Соловки администрация строго предупреждает вновь прибывших арестантов, что не советуется писать в письмах что-либо о жизни заключенных на Соловках, чтобы не впасть в ошибку и этим не ввести в заблуждение своих родных и знакомых... За время моего пребывания на Соловках много было случаев, когда неосторожные арестанты сообщали что-нибудь в своих письмах, за что были подвергнуты наказаниям, вплоть до увеличения срока заключения на 1–2 года.

При мне же были даже случаи, когда отбывшие срок наказания и возвратившиеся уже на свободу, вскоре были присланы опять на Соловки на новый срок. Оказывается, — в минуты откровенности эти несчастные были неосторожны и рассказали своим родным и близким знакомым об истиной жизни на Соловках.

Строгое ГПУ арестовало их и объявило: «Вам не понравилось на Соловках, так отправляйтесь еще на 3 года: и мы добьемся, что вы будете довольны Соловецкой жизнью»...

Все, что касается социалистического эксперимента коммунистов в России, представляет несомненный интерес для современников. Все письменные материалы будут ценны для историографов. Всякое описание фактов из социалистического опыта будет назидательно для потомства, как предупредительный роковой урок.

Режим на Соловецкой каторге есть новая культивированная карательная система, выработанная большевиками в течение продолжительного времени, которая имеет своей целью, если не физическое уничтожение, к чему они стремятся, то, по-крайней мере, моральное подавление не только своих классовых и политических врагов, но и всех инакомыслящих.

Соловки, как кошмарный акт из Великой Русской трагедии, должны быть описаны подробно, верно и беспристрастно.

Ведь, пора же миру узнать правду, и содрогнуться от ужасов коммунистического ада на Соловках, где множество невинных людей переносят страшные мучения, претерпевают невероятные глумления и издевательства; и это происходит на глазах просвещенных народов в настоящий культурный век, а не в эпоху жизни диких народов.

Подробное, верное и правдивое описание Соловецкого режима может дать то лицо, которое само прошло через все этапы Соловецкой каторги.

Волей судьбы мне пришлось самому лично пережить все ужасы Соловков, быть в заточении во многих Советских тюрьмах и в заключение перед побегом был в отдаленной ссылке.

Приведу краткую хронологию моего возвращения в Советскую Россию, пребывания там и бегства оттуда.

Я — Генерального Штаба генерал-майор, в последний период борьбы с большевиками, во время Первого Освободительного движения, был Начальником Штаба армии Атамана всех казачьих войск Генерала Дутова.

Вместе с Атаманом Дутовым и с армией, Начальником Штаба которой я состоял, я вышел заграницу в Западные Провинции Китая.

В конце 1923 года я был персонально амнистирован Советским Правительством; а в начале 1924 года вернулся из-за границы в Россию^[1].

По приезде в Москву был определен на службу в Красную Армию по высшему командному составу; однако, никакой службы не имел.

Прошло лишь два месяца этой комедии, как ГПУ арестовало меня и посадило в Бутырскую тюрьму, где я просидел семь месяцев, а затем был отправлен на Соловки.

После трех лет, пребывания на Соловках сослали меня на север Европейской России; там же предположено было поселить меня на берегу Ледовитого Океана, но за два дня до отхода парохода я бежал из-под строгого надзора ГПУ.

После семимесячных скитаний по России бежал заграницу, в Китай.

За время пребывания на Соловках я сам лично много пережил; много, очень много перестрадал, так как был подвергаем наказаниям, установленным на Соловках для скрытого физического уничтожения заключенных; много видел, слышал и наблюдал.

Ныне я намерен предать все гласности на общественный суд культурных народов.

Этим самым я приобрету лично для себя нравственное удовлетворение, что я выполню страстное желание моих прежних коллег — арестантов.

Бывало на Соловках в моменты кошмарных переживаний, когда, мы, арестанты, доведенные глумлениями, издевательствами до полного исступления, нервно со слезами на глазах восклицали: «Боже! Неужели заграница не знает о наших мучениях здесь и неужели она беспомощна оказать то или иное воздействие, чтобы избавить нас от страданий».

Пусть же сердобольные и сострадательные читатели представят себе мысленно, что моим простым и правдивым сказаниям вторят, как эхо, там, на Соловках, вопль и стоны множества заключенных каторжан, изнемогающих под тяжестью принудительных работ и переносящих разнообразные коварно-утонченные глумления и издевательства...

Часть первая

Общий обзор Соловецкой каторги

ПОСВЯЩАЮ МЕЖДУНАРОДНОЙ АНТИ-КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ЛИГЕ. БЫВШИЙ СОЛОВЧАНИН, ГЕНЕРАЛ-МАЙОР ЗАЙЦЕВ 5-го Марта 1931 г., г. Шанхай

Глава 1

Учреждение в 1923 году Соловецкой каторги

Причины образования лагеря принудительных работ на Соловках

В первые дни после захвата большевиками власти пронесся по всем городам Российской Империи ураган массовых кошмарных зверских убийств, совершенных самосудом черни, руководимой большевистскими агитаторами.

Первым сокрушительным органом красного террора, опорой Советской власти, была Красная Гвардия, составленная из уголовных преступников, из подонков рабочего класса, озверевшей черни больших городов и из солдат-дезертиров.

Вот эти первые палачи Советской власти беспощадно истребляли всех и вся безо всякого повода и причины, лишь по одному признаку принадлежности к тому или другому привилегированному классу или административному персоналу.

Когда звериное исступление вооруженной черни достигло вакханалии человекоистребления безо всякого разбора, Московские Народные Комиссары, выждав, когда пронесется человекоистребительный шквал, решили придать организованные формы борьбы с контр-революционерами к которым они причисляют всех несогласных с ними, хотя бы не выявляющих никакой активности.

С этой целью, по совету Дзержинского и под его руководством, была учреждена знаменитая Чека (Чрезвычайная следственная комиссия по борьбе с контр-революцией) с многочисленными разветвлениями по всем городам России.

Сейчас же начались массовые аресты, сопровождавшиеся массовыми расстрелами.

Все тюрьмы, очищенные в первые дни революции, были переполнены в четыре-пять раз сверх нормы. Облавы и массовые аресты непрерывно продолжались...

Для размещения бесчисленного множества арестованных ЧЕКА образовала во многих местах концентрационные лагеря.

Сейчас же после занятия большевиками областей, оставляемых белыми армиями, ЧЕКА производила повсюду облавы и массовые аресты, или как горделиво чекисты говорят: «ударники красного террора для первого испуга населения».

Число арестованных непомерно увеличивалось, превысив многие сотни тысяч.

Вблизи многих больших городов, а также вблизи узловых станций железных дорог (Рязань, Ряжск, Сызрань, Челябинск, Омск, Новониколаевск, Иркутск и другие) были размещены концентрационные лагери, переполненные заключенными.

Условия содержания в этих лагерях, в смысле размещения, питания, зверского обхождения с заключенными, приемов принуждения к работам, неслыханно кошмарные, неподдающиеся описанию.

Так как все это происходило вблизи населенных пунктов, то укрыть ужасы, происходящие в лагерях, было невозможно, почему скоро слухи о зверствах и изуверствах чекистов распространились всюду в России и стали известны всем от мала до велика.

С выходом остатков белых армий заграницу и с прибоем туда многочисленных волн русских беженцев рассказы о кошмарных ужасах, творимых чекистами, распространились и заграницей.

Кстати, иностранцы в начале, да и сейчас есть благожелательные большевикам оптимисты, отнеслись к рассказам недоверчиво, считая их преувеличенными.

* * *

Когда гражданская война прекратилась на всех фронтах, большевики, торжествуя свою победу, начали добиваться признания их заграницей как законной Государственной власти.

Много есть причин политического и экономического характера за признание коммунизма, как государственной системы, но есть причины морального порядка, которые отталкивают от Советской власти и до сих пор правительства некоторых гуманитарно-культурных иностранных государств.

Эти моральные причины, которые, казалась бы, должны вызвать одно мерзкое отвращение к большевикам, есть те зверства и изуверства, те массовые расстрелы без суда невинных людей, что бешено творила ЧЕКА в течение пяти лет своего существования.

Таким образом, серьезной помехой для признания Советского Правительства де юре являлась пресловутая ЧЕКА, это верный оплот и надежная опора Советской власти.

Большевики, как отличные искусники в изобретении фальшивых названий, нашли выход из этого положения. Они применили и здесь свою излюбленную ложь, как верный прием одурачивания иностранных представителей, переменив наименование ЧЕКА на О.Г.П.У.^[2]

По этому поводу было выпущено пространное правительственное сообщение о том, что ввиду прочного укрепления Советской власти, всеобщего признания в Советском Союзе этой власти за власть государственную, надобность в репрессивных мерах против непокорных миновала, а посему Советское Правительство признало своевременным изменить тактику и приемы борьбы против контр-революции и дальше в том же духе следовала самореклама.

На самом деле, произошла лишь замена вывески, вызвав расход на красильные работы для замены одной надписи другой на доме Лубянка № 2.

Все осталось по-прежнему; все чекисты остались на своих местах, и злодейская работа пошла в том же духе и направлении.

Теперь перед органом Красного Террора, переменившим инициалы вместо ЧЕКА на Г.П.У., встала задача, — всемерно стремиться покрыть непроницаемой тайной все свои злодеяния, чтобы возможно меньше проникало заграницу.

Вот с этой целью в числе прочих мер были упразднены открытые, в смысле близости к населенно, концентрационные лагеря, а взамен их учреждены закрытые для политических заключенных. Для этой цели были приспособлены прежние большие православные монастыри (Ярославль, Суздаль и др.).

В 1923 году Архангельский концентрационный лагерь был перемещен на Соловецкие острова и здесь был учрежден Соловецкий концентрационный лагерь принудительных работ, который Г.П.У. облюбовало для себя, как главную лабораторию для своих карательно-исправительных экспериментов. Этому весьма благоприятствует географическое положение данного места.

Географическое положение Соловецкого концентрационного лагеря

Соловецкий лагерь принудительных работ (каторжных) занимает группу Соловецких островов, расположенных в Белом море; два отделения лагеря находятся на материке:

а) в Кемском уезде Архангельской губернии и

б) в Вишера на север Пермской губернии.

Главный основной, самый многочисленный лагерь, притом суровейший по своему режиму, расположен на Соловецких островах.

Там пребывает управление всеми Соловецкими лагерями (сокращенно УСЛОН) и там же содержатся сугубо-карательные учреждения, — штраф-изолятор на горе Секирной и другие, для заточения на физические мучения как каторжан-соловчан, так и заключенных из лагерей, что на материке.

Соловецкая группа островов состоит из: большого Соловецкого, Анзера, больш. и мал. Муксольма, больш. и мал. Зайчики и многих мелких; к лагерю причислен находящийся вдали от групп Кондостров.

* * *

В течение почти пяти веков, до рокового 1917 года, на этих островах находились святая Обитель и Скиты Соловецкого мужского монастыря, основанного в XV-м веке иноками Святыми Преподобными Зосимой, Савватием и Германом.

Эта Обитель была высокопочитаема всем православным Русским народом.

Ежегодно во время навигации туда стекалось десять тысяч богомольцев со всех концов обширной России.

Этот монастырь славился строгим монастырским режимом.

Соловецкий монастырь был одним из наиболее богатых монастырей: он обладал богатейшей церковной утварью, художественной иконописью, eгo обширные ризницы были наполнены богатыми церковными облачениями; обитель имела богатое монастырское хозяйство.

* * *

Сейчас же после захвата власти большевики снаряжали несколько раз ударные экспедиции для реквизиции монастырских богатств.

Конечно, все было разграблено и как всегда, мало что поступило в советскую казну. (Например: золотые роскошные облачения со св. престолов и жертвенников пошли на обивку мебели и кроватей чекистских любовниц из проституток).

Все святыни Обители были осквернены: мощи святых с надругательством были вынуты из склепов и сложены в кучу в главном соборе; особо чтимые места на островах (родники, колодцы, придорожные кресты и др.) были коммунистами осквернены цинично-кощунственным образом.

При этой сталинской вакханалии много стойких благочестивых иноков было расстреляно.

После ограбления монастыря чекисты начали разгонять монахов.

Настоятель монастыря, отец архимандрит, и несколько иеромонахов были увезены на материк и там расстреляны.

Группа престарелых монахов, около 40 человек, в возрасте от 55 до 80 лет, заявили приехавшим за ними чекистам, что они, старики, прослужили всю жизнь обители и никуда не поедут отсюда, а сложат кости здесь, на Соловецком кладбище, а потом пали на колени перед чекистами, умоляя расстрелять их всех на кладбище, лишь только не увозить со святого для них острова.

Такое самопожертвование оказало воздействие даже на озверелых чекистов и они оставили старцев доживать свои последние дни на Соловках.

Соловецкие острова лежат в приполярном поясе, вблизи северного Полярного круга, под 61°45' северной широты; почему там летом долгие дни и весьма короткие светлые «белые» ночи, а зимой наоборот, — тогда самые короткие дни бывают продолжительностью лишь 2 часа 45 минут.

Несмотря на такую широту места Соловков, климат там, благодаря влиянию теплого течения Гольфстрим, довольно мягкий и здоровый.

Все острова покрыты лесом, среди которого разбросаны во множестве озера.

Вся Соловецкая природа располагает к одухотворенному умосозерцанию, и настраивает на возвышенные порывы. Вот почему основатели святой обители, преподобные Зосима, Савватий и Герман, избрали Соловки для своей отшельнической жизни.

* * *

История предопределила Соловкам сыграть две крупные роли в жизни Русского Народа, совершенно противоположные по характеру и результатам.

Прежде соловки были местом облегчений, ныне местом страданий

Прежде в течение нескольких веков Соловецкая Обитель служила местом паломничества Православного Русского Народа. Здесь, паломники получали благословение и воодушевление для благочестивой трудовой жизни христианина, пример которой они видели в Обители.

* * *

Ныне, во время великой Русской трагедии, безбожная советская власть разрушила и уничтожила святые места в обители, предварительно осквернив и цинично-кощунственно надругавшись над ними и как бы в подтверждение своего безбожия устроила там мытарства коммунистического ада, где совершаются безнаказанно тягчайшие преступления, где личность человека, как Божьего творения, уравнена с земными тварями.

* * *

В прежнее время десятки тысяч православных русских истинных патриотов, стекались на поклонение святым местам Соловецкой Обители.

Теперь же ГПУ вселяет на Соловки также десятки тысяч и тоже в большинстве истинно русских патриотов; заточает их на продолжительное время с целью изъять их из исторической работы Русского народа и даже с целью поскорее освободиться от них навсегда.

* * *

Прежде стекавшиеся со всей обширной Русской земли русские богомольцы возносили горячие мотивы «о мире всего мира», «о братстве народов», «об освобождении в темницах сущих»...

Ныне, и уже непрерывно, в течение 7 лет, с далеких Соловков раздаются стон и плач измученных и истерзанных русских людей, обращающихся с мольбой ко всем свободным народам освободить их из цепких когтей палачей органа красного террора ОГПУ.

Но... их иступленный вопль не трогает очерствелые сердца свободных культурных народов...

Глава 2

Административно-хозяйственное устройство Соловецкой каторги

• Соловки — миниатюрная копия Советского Союза. • Преступники из чекистов — начальствующий персонал на Соловках. • Сатанинский прием ГПУ для мучений заключенных на Соловках. • Состояние Соловецкой каторги на чрезвычайно-военном положении.

Соловки — миниатюрная копия Советского Союза

Без всякой утрировки, а вполне правдоподобно, можно сравнить Соловки в организационном отношении с Советским Союзом.

Как по административному устройству Соловков, так и по хозяйственной системе, установленной там, Соловки представляют из себя миниатюрную копию всего Советского Союза. Различие существует лишь в наименовании административных делений и названий должностей.

Лишь в одном крупное различие, — это в эксплуатации человеческого труда: в Советском Союзе в настоящее время с введением коллективных хозяйств труд пока полупринудительный; на Соловках же труд каторжный, жестоко изнурительный и гибельный для заключенных.

В Советском Союзе коммунистическая партия применяет эксперимент социалистического строительства, а на Соловках ГПУ установило для каторжан чисто коммунальный режим, имея целью доказать, насколько будет благодатна жизнь в коммуне при мирных условиях, если на Соловках при применении коммуны к жизни заключенных она так удобна и экономически производительна.

Надежды ГПУ путем перевода Соловков, как коммуны, на хозрасчет, то есть, самообслуживания, самопропитания, и тем избавить казну от расходов на содержание Соловецких узников, — не оправдались.

* * *

Для своего существования Соловки уничтожают единственное природное богатство там, это лес, который экспортируется в громадном количестве для продажи заграницу, так как все другие предприятия на Соловках абсолютно бесприбыльны. Аналогичное мы наблюдаем во всем Советском Союзе, где большевики преступно истребляют все природные богатства страны и вывозят заграницу все, что только возможно, чтобы приобрести валюту.

Опыты насаждения социализма, и коммунизма в России неминуемо закончатся позорным крахом.

Стремления социалистов-утопистов создать на земле социалистические государства и даже коммунальные общины, где все будут равны, как политически, так и экономически, и все будут наслаждаться райской жизнью, — есть неосуществимая мечта.

В природе нет равенства между однородными творениями ее...

Попытка людей изменить закон природы о неравенстве — есть бред сумасбродных мечтателей.

Преступники из чекистов — начальствующий персонал на Соловках

Весь административный в командный персонал в Соловецком концентрационном лагере замещается исключительно из ссыльных сотрудников ГПУ. Большинство из них или активные чекисты в прошлом, или секретные осведомители (так называемые сексоты) ГПУ. Тип в высшей степени аморальный.

Несомненно, уже всюду, везде и всем известны многочисленные и разнообразные злодеяния чекистов в России, что они совершили в течение тринадцати лет диктаторства коммунистической партии, и особенно свирепствуют в последнее время, предчувствуя грядущее возмездие, так как народная расправа в первую очередь будет с ними.

Вследствие достаточного осведомления о преступной работе чекистов я не буду здесь подробно характеризовать тип чекиста; тип, правда, оригинальный в наш век, как продукт русской революции, а буду лишь указывать на редких экземпляров этого типа при описании Соловецкой каторги.

Здесь же ограничусь обобщением этого типа. Каждый активный чекист есть озверевший человек, утративший, в моральном смысле, образ и подобие человека.

Так вот из этой категории людей само ГПУ исторгает еще преступный элемент и ссылает его на Соловки. Все сосланные на Соловки чекисты отбывают наказания за разные служебные преступления, — в большинстве случаев за злоупотребления и превышения властью, другими словами, за особую, энергичную и активную деятельность по линии работы самого же ГПУ, то есть, по уничтожению политических врагов; в чем многие из них (укажу в свое время) так переусердствовали, что само ГПУ недовольно их работой и отправило их в изоляцию на Соловки.

Теперь предлагаю читателям мысленно представить в своем воображении, что же представляют из себя ссыльные чекисты на Соловках.

Сами по себе все сотрудники ГПУ есть международные уголовные преступники. Такое определение не есть утрировка, — много было фактов, подтверждающих это, — даже за последнее время. Засим из их состава исторгнута группа преступного элемента и изолирована на Соловки.

Так вот, эти-то преступники из группы международных уголовных преступников и являются начальствующим персоналом на Соловках и им вверена судьба многих тысяч заключенных, в большинстве своем ни в чем не повинных.

Здесь, на Соловках, они проявляют особую энергию по линии чекистской работы, стараются изобретать приемы глумлений и издевательств, изощряются в придумывании способов принуждения заключенных к работам, чтобы этим самым выслужиться перед старшими чекистами центрального ГПУ. Действительно, старшие чекисты оценивают по заслугам работу Соловецких чекистов, которые в большинстве случаев получают за свое рвение досрочное освобождение. Все они не сидят назначенного им срока. Ежегодно комиссия Центрального ГПУ, приезжающая на Соловки, сбрасывает чекистам по 1, 2 и 3 года из срока их заключения.

Фактически все чекисты, сосланные на Соловки и проявившие особую энергию в деле эксплуатации заключенных и морального подавления политических врагов, сидят лишь часть срока, например, наказанные на 10 лет, отбывают иногда лишь 3, а на пять лет только 2, и получают освобождение с назначением на ответственную должность по чекистской линии.

Вот это и есть ключ к разгадке, почему такие кошмарные ужасы свирепствуют на Соловках.

Сатанинский прием ГПУ для мучений заключенных на Соловках

Другим ярким и весьма убедительным объяснением существования на Соловках такого небывало сурового и жестокого режима является тa система карательного воздействия на несчастные жертвы и эксплуатации их труда, что ГПУ применяет с ехидным коварством в Соловецком лагере принудительных работ.

Там, буквально, вся администрация, начиная с самых верхов и кончая последним десятником, состоит исключительно из тех же арестантов. Лишь только что было указано, что все старшие административные и командные должности занимают ссыльные чекисты; на все же прочие административные, хозяйственные, коммерческие, санитарные и прочие должности назначаются арестанты соответственно их специальности.

За все мое пребывание на Соловках, 1925, 1926 и 1927 г.г., во всем лагере не было ни одного вольнонаемного или назначенного из свободных граждан. (Состоящие на службе связи: авиаторы, капитаны пароходов, на почтарских лодках — к составу лагеря причислены быть не могут). Даже сам Начальник всех Соловецких лагерей из ссыльных старших, особо активных чекистов, посланный туда загладить свою вину (Какую? Об этом знают только его старшие коллеги — чекисты). При мне были Ногтев, а затем Эйхманс; о зверствах его, совместно с Глебом Бокием, помнит до сих пор весь Туркестан.

Такую систему управления Соловецкими лагерями, то есть, систему, якобы, товарищеско-арестантского самоуправления, ГПУ объясняет экономическими соображениями, ради сбережения кровных народных денег.

Такой аргумент не убедит никого из россиян. Могут лишь поверить недальновидные иностранцы, которым большевики морочат головы уже в продолжение тринадцати лет.

Мы же, россияне, знаем, что большевики не скупятся на деньги на борьбу с политическими врагами, и уже подавно менее бережливо ГПУ.

Под покровом мнимого коммунального самоуправления арестантов на Соловецкой каторге замаскированы ехидно-коварные цели и стремления ГПУ, тонко рассчитанные на психологию народных масс и испытанные в течение продолжительной тирании россиян органами ГПУ.

Назначая на все должности на Соловках исключительно арестантов, центральное ГПУ выполняет свою карательную политику через посредство самих же арестантов, преследуя свою главную основную цель, — если не уничтожить физически, то хоть бы убить морально своих классовых и политических врагов.

* * *

Если бы, не взирая на все строгие меры изоляции Соловецких Островов, какое-либо кошмарное злодеяние, совершенное там, было оглашено на материк, то ГПУ без замедления реабилитирует себя тем, что это злодеяние учинено самими же арестантами, что виновные понесут суровое наказание, а само ГПУ тут не при чем.

* * *

В практике Соловецкой каторги происходит следующее: на все ответственные должности назначаются арестанты с большим сроком наказания, 5-10 лет, притом, выявившие себя как упорно жестокосердые.

На средние и низшие должности назначаются арестанты предпочтительно из тех, которые по своему характеру, иногда физическому состоянию здоровья, способны применить суровые меры воздействия для принуждения арестантов к работам.

В условиях Соловецкой каторги большинство арестантов старается получить назначение на какую-либо должность, чтобы избежать тяжелых каторжных работ.

С целью получения назначения происходит возмутительное состязание, особенно между уголовниками, в изобретении приемов воздействия на временно-подчиненных арестантов в изощрении словесных глумлений (непрерывная трехэтажная площадная брань с применением духовно-религиозных слов в самом мерзком порнографическом смысле).

Каждый арестант, занимающий какую-либо должность, всемерно старается выполнить все приказы свыше в смысле воздействия на подчиненных арестантов для принуждения их к работам.

И это потому:

Во-первых, каждый дорожит своим местом и боится попасть на «общие работы».

Во-вторых, в случае упущений по службе или невыполнения директив воздействия на арестантов, главным образом на каэров (контр-революционеров), должностной арестант рискует подвергнуться сам наказанию: заключению в штраф-изоляторе на горе Секирной (ниже будет описано это кошмарное место); получить добавление срока наказания в 1, 2 и 3 года.

В-третьих, если должностной арестант точно выполняет все указания свыше, беспощадно эксплуатирует каторжан, как рабочую силу, и безжалостно третирует подчиненных арестантов, то такой ревностный слуга ГПУ получает сокращение срока наказания и досрочное освобождение.

В мое время было множество подобных случаев. Я укажу лишь на факты исключительные: так, начальник экономическо-коммерческой части (ведающий всеми принудительными работами) Френкель, присужденный вначале ГПУ к расстрелу, который заменили ему 10 годами Соловков, просидел там лишь 3 года, был освобожден и подучил высшее назначение; его заместитель, коварный К.С. Барков, просидел вместо 10 лет, кажется, около 5 лет. Время эксплуататорства их обоих останется в памяти на всю жизнь у уцелевших в живых соловчан.

Есть ли в мире страна, где бы арестанты в тюрьмах, или на каторге, получали награды за глумление, издевательство и избиение своих же коллег-арестантов?

Несомненно, нет, да и не было...

А вот в свободном Советском Союзе установлена такая система с целью медленного и малозаметного уничтожения политических врагов.

* * *

В жизни Соловецкой каторги происходит такое прогрессивно-усугубляющееся воздействие на узников соловчан.

Центральное ГПУ дает директивы Начальнику лагеря, или по выполнению каких-нибудь работ, или же по применению карательной системы. Тот в свою очередь, опасаясь возмездия за неточное выполнение и желая выслужиться, отдает распоряжение следующему подчиненному ему лицу в более строгом тоне с увеличением масштаба работ с усугублением мер воздействия. Этот последний, по тем же причинам, отдает соподчиненному ему лицу еще более строгое и решительное приказание, — для выполнения нормы работ выжимать без всякого снисхождения все соки из несчастных арестантов.

Таким порядком всякое распоряжение, увеличиваясь все более и более в строгости выражений и суровости требований, нисходит вниз и доходит до непосредственного выполнителя работ, десятника, в ведении которого находятся рабочие арестанты.

Этот выполнитель получает от производителя работ самый категорический приказ: беспощадно требовать выполнения суточного урока, не останавливаясь ни перед какими мерами и средствами.

На Соловках эти «какие-то меры и средства» всем и каждому понятны. Это: избиение работающих арестантов, глумления и издевательства над их личностью; а на лесозаготовках так и телесные пытки (См. главу о лесозаготовках).

Десятники, набранные в большинстве из уголовников, озверелых убийц и грабителей, применяют в полном объеме все эти меры и средства. Все это проделывается безнаказанно...

Несчастные жертвы соловецкого террора не смеют жаловаться кому-нибудь, ибо рискуют подвергнуться за это жестоким репрессиям.

Обо всем этом ГПУ прекрасно известно из донесений своих тайных агентов на Соловках.

Однако, ГПУ не только скромно молчит, но его главари потирают руки от удовольствия, что так хорошо идет работа и стремятся еще больше разжечь соловецкий террор, придумывая для этого искусные трюки.

Все же, несмотря на строгую цензуру корреспонденции и на прочие суровые меры изоляции Соловков, бывают случаи, что сведения о Соловецких ужасах доходят до материка и даже до Москвы. Тогда ГПУ умывает руки и сваливает вину на низших выполнителей его распоряжений, как переусердствовавших и как бы в подтверждение, наказывает их.

* * *

За время моего пребывания на Соловках приведу такой случай.

В 1926 году УСЛОН (управление Соловецких лагерей Особого Назначения) заключило контракт на поставку леса для экспорта заграницу.

Требовалось заготовить громадное количество бревен для экспорта и дров для лагеря.

Для выполнения этой задачи, потребовался энергичный жестокий заведующий лесозаготовительными работами.

Такой не замедлил объявиться.

Это был некто Селецкий, весьма колоритная фигура на Соловках; в прошлом он был видный заслуженный чекист, теперь же сосланный за неизвестные деяния на 10 лет. Он сам вызвался выполнить задания по лесозаготовкам, надеясь заслужить снисхождение и получить досрочное освобождение. Селецкому были предоставлены необычайные права: права расстреливать на месте без суда тех, кто откажется выполнить суточный урок (так было сказано в приказе по Соловецкому лагерю).

Результаты работы Селецкого не замедлили проявиться в следующем: зимою рано утром, еще Кремль не пробуждался, прибывал в Кремль транспорт с лесозаготовок с жертвами лесозаготовительных работ.

На этом транспорте лесозаготовки присылали на двух-трех санях груды трупов, якобы, умерших, на самом деле забитых до смерти или замерзших, так как казенной одежды не было: работали в своей; многие полуголые; тут же приводили группу лесорубов с отмороженными руками и ногами, а сзади саней шла партия окровавленных избитых и изувеченных лесорубов, которые выжили все пытки, а сейчас отправляли их, как слабо-сильный элемент, не поддающийся воздействию.

В лесу, на местах работ, некоторые лесорубы, доведенные до отчаяния, отрубали себе кисти рук или ступни ног. За это, согласно приказа, угрожал расстрел, но лесорубы хотели этого, как избавления от мучений. Другим «счастливчикам» удавалось найти какую-нибудь бичевку, чтобы сделать петлю и они вешались на деревьях; иные «счастливчики» ухитрялись проскользнуть через цепь конвоиров, убегали на озеро (на Соловках 462 озера), прорубали топором прорубь и топились.

Я применил здесь слово «счастливчики» совсем без всякой утрировки. На самом деле было так: когда оставшиеся в живых лесорубы, окруженные цепью конвоиров узнавали, что товарищ Н бежал на озеро и утопился, то искренно завидовали ему, как «счастливчику». На смену выбывших из строя лесорубов набирали новых жертв и отправляли их на лесозаготовки.

Все каторжане-соловчане дрожали от кошмарного ужаса...

Многие, более или менее здоровые, ждали с ужасом отправки на убой...

Каким-то путем стало известно об этом в Москве.

Центральное ГПУ всполошилось, приказало произвести расследование.

Расследованием была установлена картина кошмарных зверств и изуверств над лесорубами с целью принудить их к выполнению непосильных суточных уроков.

Конечно, само ГПУ приняло меры, чтобы не было огласки, а для успокоения соловчан были наказаны низшие исполнители предначертаний ГПУ: технические руководители, нарядчики и десятники.

После этого было короткое затишье на лесозаготовках, а затем все пошло по-старому.

Вот какие коварные методы применяет ГПУ для уничтожения своих политических врагов.

Подобное коварство наблюдается всюду и везде в практике всех органов ГПУ.

Состояние Соловецкой каторги на чрезвычайно-военном положении

Для внутреннего казарменного порядка на Соловках применена военная организация.

В хозяйственно-административном отношении Соловецкий лагерь разделяется на отделения. Проводя параллель с Советским Союзом, о чем упомянуто в начале, отделения соответствуют, как бы, автономным областям Союза. Всего на Соловецких островах шесть отделений: Первое, главное с Центральным Управлением Соловецкими лагерями, находится в Кремле. Прежде здесь находилась святая обитель Соловецкого мужского монастыря со многими храмами, часовнями, солидными корпусами с кельями для иноков. Теперь все это приспособлено под тюрьму. Кремль обнесен высокой каменной стеной.

Второе отделение на островах Боль. и Мал. Муксольма; третье — в бывшем монастырском Ските Савватьево; четвертое, или штраф-изолятор, на горе Секирной; пятое на острове Анзер и шестое на Кондострове.

В каждом отделении заключенные распределены по ротам. Роты делятся на взводы.

Во главе всех рот поставлен лагерный староста. Отделением заведует Начальник отделения, назначаемый из числа старших и заслуженных чекистов, особенно прославившийся при вольной практике своей жестокостью, зверством и прочими чекистскими замашками, а теперь сосланный за свои художества, притом, обыкновенно, на продолжительный срок.

В мое время особенно свирепствовали двое: начальник Штраф-Изолятора Антипов, дикий садист, и начальник VI отделения на Кондострове, Райва, у которого в течение зимы 1926–1927 г., или шести месяцев, из числа 560 человек всего отделения было отправлено на тот свет 350 человек, или 62%. После той зимы Кондостров получил название: «Могилевская Губерния».

Состояние Соловков на военном положении имеет целью применения самых суровых карательных мер против заключенных, преследуя основную задачу, — медленно уничтожить или, по крайней мере, морально убить своих политических противников.

* * *

Мало того, Соловки официально именуются так: «Соловецкий лагерь принудительных работ Особого назначения ОГПУ». Само название показывает, что Соловки находятся на чрезвычайном положении. Если принять во внимание, что для ГПУ не существует никаких юридических норм, для него нет писанных законов, оно произвольно применяет самые ужасные карательные меры, вплоть до того, что как за уклонение от работ или хроническое невыполнение суточного урока лесорубы подвергаются расстрелу тут же на месте работ, — то представляется каждому вообразить, какой ужас смерти витает над несчастными жертвами ГПУ на Соловках.

* * *

Существующий на Соловках кукольный военный режим введен исключительно для морального угнетения. Особенно тяжело переносить духовным лицам разных религиозных культов и наипаче представителям высшего духовенства: архиепископам, епископам, архимандритам и др. Все они обязаны становиться в строй рядом с самой зловонной мразью из шпаны и выполнять по командам перестроения и маршировать.

* * *

При существующей военной организации несчастные соловчане-каторжане имеют над собой многочисленное начальство.

Так, во время работ заключенный находится в суровом подчинении производственного начальства (десятника, нарядчика, технического руководителя, производителя работ и начальника предприятия); возвратившись в тюремную казарму, здесь окружает его сонм военного начальства (комвзвода, командир роты, батальона, дежурный по роте, дежурный по лагерю, лагерный староста, его помощник и представители административной части (это соловецкое ГПУ).

Все начальствующие персонажи всемерно стараются показать свою власть над несчастными узниками, чем отличиться в глазах начальства; многие из них, а к числу их относятся все чекисты, прибегают при каждом случае к разного рода глумлениям и издевательствам.

Арестанты, получающие из дому посылки и денежные переводы, подвергаются вымогательству со стороны многочисленного начальства, так как взятничество на Соловках развито до крайних пределов.

Вот каково военно-административное устройство Соловецкой каторги и кто составляет начальствующий персонал. Это краткое предварительное описание послужит для сомневающихся разгадкой тех ужасов, что свирепствуют на Соловках, тех глумлений и издевательств, которые, как неотъемлемые обряды Соловецкого режима, выполняются ежедневно над личностью Соловецких узников.

Глава 3

В преддвериях ада

• Зимнее накапливание несчастных узников на Соловки. • Процедура, комедии судебного разбирательства органами ГПУ. • Ударники красного террора или массовые наборы новых жертв для заточения на Соловки.

Зимнее накапливание несчастных узников на Соловки

В течение долгой приполярной зимы Белое Море сковано льдами и Соловецкие острова, изолированы от всего мира. Всякое сообщение островов с материком прекращается, — почему не бывает присылки новых партий заключенных.

В течение зимы происходит накапливание массового укомплектования для Соловецкой каторги прежде всего на пополнение убыли, происходящей от громадной смертности, а затем с каждым годом число соловецких узников непомерно увеличивается, и ныне достигает колоссальной цифры.

Круглый год, и вот уже в течение тринадцати лет все органы ГПУ ведут денно, а главным образом и преимущественно нощно, энергичную работу по ликвидации своих классовых и политических врагов. Постоянно вылавливаются все лица, сколько-нибудь вызывающие подозрения или даже сомнения в их политической благонадежности.

В последнее время предпринят террористический поход против домовитых крестьян, против троцкистов и людей религиозных.

Все вылавливаемое предварительно заточается в подвалы ГПУ. Затем производится сортировка их органами ГПУ; главным образом Центральным Московским, и многими отделами ГПУ автономных республик, областей и округов.

Видных лиц, вызывающих опасения, расстреливают в глубокой тайне под покровом ночи; других присуждают на Соловки и третьих отправляют в ссылку в отдаленнейшие северные области Сибири. Лишь немногие ускользают на свободу из цепких когтей ГПУ.

* * *

Из всех правительственных органов Советской власти наибольшей продуктивностью работы выделяется работа ГПУ. Человеческие жертвы его бесчисленны. Достаточно указать, что от прежних привилегированных классов мало осталось следа. Мало на свободе интеллигенции и прежней буржуазии. Многие из них уничтожены органами ГПУ; другие находятся в тюрьмах, или на Соловках, или сосланы в отдаленные области. Оставшиеся в живых и на свободе, так терроризированы, подавлены и угнетены, что о своем существовании не подают никакого признака. Весьма поредели ряды духовенства всех религиозных культов и особенно много уничтожено духовенства православной Церкви.

Словом, заслуги ГПУ перед диктаторствующей партией колоссальны.

Демагогия ГПУ распространяется на все государственные и общественные управления и заведения, a все граждане, рабы диктаторствующей партии, само собой находятся всецело во власти ГПУ.

В настоящее время фактически диктаторствует ГПУ, лишь прикрываясь, как флером, пролетарской диктатурой и находясь пока в подчинении Сталина и его клевретов.

Все, присужденные зимой к ссылке на Соловки, остаются временно до открытия навигации на Соловки в местных тюрьмах.

Таких несчастных жертв скапливается за зимний период многое множество во всех тюрьмах Советского Союза.

Весьма понятно, — настроение их крайне подавленное и весьма угнетенное. Все они знают о Соловецких ужасах и готовятся к суровым страданиям и тяжелым мучениям.

Под таким тяжелым гнетущим впечатлением осужденные на долгий срок, 5-10 лет, часто кончают самоубийством еще задолго до ожидаемой отправки на Соловки.

Вместе с осужденными и обреченными уже на страдания во всех тюрьмах содержатся, также во множестве, граждане, которые ожидают решение своей судьбы: это так называемые подследственные.

Позволю уклониться в сторону от общей темы и расскажу о трагическом положении подследственных.

В числе их всегда много политических или по большевистской терминологии «каэров» (контр-революционеров).

Большинство из них арестованы без всякого повода и причины. Вся вина их в том, что в прошлом они или принадлежали к привилегированным классам или состояли на государственной службе при старом режиме.

Судьба этих нечастых крайне не определенна.

Сами они не знают никакой вины за собой.

Лишь только было сказано, что «все прежние люди» стараются в жизни прятаться от всех и уж подавно избегают каких-либо политических разговоров.

Помню, как они в ожидании приговора припоминали все прошлое перед арестом, чтобы лишь по догадкам предположить за что арестованы, но при полном напряжении памяти не могут найти даже намеков на какой-либо преступный замысел, почему в большинстве случаев не могут предположить, какая статья Уголовного Кодекса будет применена к ним и какое грядет наказание им.

Положение их крайне тяжелое и неопределенное: с одной стороны, не зная за собой никакой вины, они могли бы рассчитывать быть отпущенными на свободу, что бывает редко: с другой стороны, находясь в неведении, что им инкриминируется, а, следовательно, неизвестно, какое последует наказание, они готовится ко всевозможным сюрпризам: или отправят в ссылку, или посадят в тюрьму, или заточат на Соловки, или... или... даже расстреляют (что бывает при «ударниках красного террора»). Вот в таком трепетном ожидании они находятся обычно несколько месяцев, ожидая приговоров мнимых провокаторских судебных органов ГПУ.

Для полноты картины здесь не лишним будет описать процедуру шутовских судебных разбирательств в учреждениях ГПУ.

Процедура комедии судебного разбирательства органами Г.П.У.

В центральном ГПУ (Москва, Лубянка, 2) существуют два карающих органа: это Коллегия ГПУ, как высшая инстанция, и Особое Совещание при той же Коллегии и ей соподчиненное. Вот эти два органа Красного Террора и распоряжаются судьбами всех россиян; порою производят массовые расстрелы. Советское правительство, оправдываясь перед заграницей в своем открытом злодеянии, расстреле 20 монархистов, как бы в отмщение за убийство Войкова в Варшаве, декларировало эти органы, как судебные установления.

Правда, с оговоркой, «революционные судебные установления».

На самом деле, эти органы при выполнении своих функций не имеют ничего сходственного с судебными установлениями культурных народов.

Это ничто иное, как карающие органы красного террора.

Различие между этими двумя органами лишь по подсудности тех или иных дел; процессы же судебных разбирательств и постановление приговоров мало различествуют в этих двух Шемякинских судах нового типа; видите ли, «революционного времени».

На основании тех сведений, которые посчастливилось мне собрать на Соловках от самих же ссыльных чекистов и даже бывших следователей ГПУ, я опишу вкратце процедуру рассмотрения дела в Особом Совещании при Коллегии ГПУ.

В течение всей недели многочисленный штат следователей всех отделов ГПУ приготовляет массу дел для рассмотрения в очередных заседаниях, — мелких дел Особого Совещания, а крупных Коллегии. Каждое из них заседает один раз в неделю. Надлежит помнить, что рассмотрение дел в Особом Совещании происходит без присутствия обвиняемого или кого-либо из посторонних.

Бывают недели, когда накапливается дел для рассмотрения на однодневном заседании Особого Совещания до 200 дел, даже доходит до 300.

Следует заметить, что в большинстве дел фигурируют несколько обвиняемых.

Отсюда можно лишь вообразить, какого множества людей решается судьба в течение одного заседания.

Естественно, не может быть и речи о рассмотрении каждого дела. Да, собственно, дела даже и не раскрываются, так как члены Совещания не находят в этом никакой надобности.

Они всецело полагаются и вполне доверяют следователям, которые и являются фактически вершителями судеб жертв Красного Террора.

Обычно следователи являются на заседания Совещания с заготовленными заранее постановлениями с обозначенными уже мерами наказания тому или другому свободному гражданину СССР.

По словам самих же следователей, на заседаниях Особого Совещания происходит в большинстве случаев лишь процедура подписания заготовленных уже постановлений.

Обыкновенно, как говорили бывшие следователи, заседания происходят так: следователь, имея пачку сделанных им кратких следственных заключений с приложенными к ним заготовленными постановлениями в трех экземплярах, становится сбоку от правого по месту сидения члена Совещания и подкладывает ему для подписи одно за другим постановления. Член Совещания, не читая, быстро, размашисто подписывает постановление и передает соседу слева, а тот следующему. Одного следователя сменяет другой и т. д.

Вот как быстро и просто решается судьба жертв Г.П.У...

Несомненно, у каждого читателя возникнет вопрос: при таком упрощенном судопроизводстве и при том доверии, каким пользуются следователи, кстати, в большинстве мальчишки, возможны ли и в каком размере злоупотребления со стороны следователей.

На этот вопрос пусть каждый сам, учитывая психологию чекистов, способных на всякую подлость, сделает предположение о размерах злоупотреблений.

За все время пребывания в тюрьмах, на Соловках и в ссылке, я слышал о многих фактах беззастенчивого взятничества и вымогательства со стороны агентов ГПУ и особенно из юридического персонала ГПУ. Перечислить их не представляется возможным, ибо их несть числа, да, кроме того, это и не интересно.

* * *

Часто подследственные каэры не знают, какое судилище будет разбирать их дела, — почему не могут даже предугадать, какое ждет их наивысшее наказание.

Кроме того, наблюдаются резкие крайности между приговорами Коллегии ГПУ по аналогичных делам. Я сам знаю случаи, когда люди были обвинены по одной и той же статье и им инкриминировались деяния до мельчайших подробностей одинаковые, хотя, допустим, и мнимые, получали различные сроки наказания; — один, например, десять лет, а другой пять на Соловки. Такое крупное различие в наказании за одно и тоже деяние происходило лишь потому, что их дела рассматривались в разных заседаниях Коллегии. Следует добавить, что в коллегии дела, все-таки, разбираются, хотя и скоропалительно, и также в большинству заочно.

Будучи на Соловках, я старался выяснить причину такого несоответствия в наложении наказания за одно и тоже деяние, вел беседы на эту тему с ссыльными чекистами из судебного <вира>. Они находили такое явление самым обычным и в порядке чекистской практики, и объясняли это тем, в каком настроении члены Коллегии были в день заседания.

По их словам, если члены Коллегии прокутили всю ночь перед заседанием, что случается часто, и пришли на заседание с похмелья с головными болями; словом, в удрученном состоянии, то тогда жертвы ГПУ не жди никакого снисхождения. Обыкновенно в такие дни дают максимальные сроки: десять, семь лет и минимум пять, и, само собой, выносят больше приговоров с применением высшей меры наказания, то есть, расстрела.

Или же обратное явление: случалось, и наверно, до днесь так бывает, что во время перерыва заседания члены коллегии навестили ближайший ресторан, хорошо закусили и изрядно выпили, а затем возобновили заседание в благодушном настроении, то счастливы те, чьи дела будут рассматриваться, — им назначают минимальная сроки: пять, три года Соловок, или административная высылка, и даже оправдание.

Однако, те же рассказчики, бывшие следователи, вспоминали случаи, когда члены коллегии в разгоряченно-пьяном состоянии входили в звериный раж жестокости и суровости и налагали предельные по данной статье наказания и даже, для согласования, приказывали следователям изменить следственные заключения. Возможно, у некоторых читателей возникнет подозрение в утрировке мною передаваемого. Открыто заявляю, что никакой утрировки нет; передаю то, что слышал от осведомленных лиц, и даже, наоборот, излагаю с некоторым умалением красочности рассказанного. Весь секрет в том, что в большинстве случаев заседания Коллегии происходят без присутствия обвиняемого, и уж, конечно, без всяких защитников и свидетелей с их стороны.

Судьба обвиняемого решается заочно.

Самая процедура заседании Коллегии имеет видимость как бы судебного процесса. Каждое дело рассматривается отдельно. Правда, мигом. Следователи докладывают дела и обычно подробностей дел не касаются, а лишь зачитывают свои следственные заключения. Затем прокурор предлагает меру наказания.

Таким образом, на заседании Коллегии ГПУ присутствует одна сторона, обвиняющая, без присутствия ответчика; при чем судьями являются лица, которые по самому духу органа ГПУ принадлежат к палачам-карателям. Отсюда явствует, что жертвам ГПУ рассчитывать на снисхождение не приходится. Единственно может быть послабление, когда члены Коллегии будут по пьянке в благодушном настроении.

Так вот, почтенные читатели, в руках этих двух карающих инстанций органа Красного Террора ГПУ, — Коллегии и Особого Совещания при ней, находится судьба многого множества советских граждан.

* * *

Какой богатый материал будет для историографов юридического права, если при свержении пролетарской диктатуры удастся захватить в целости архивы ГПУ, особенно Центрального Управления — Москва, Лубянка 2...

* * *

Небезынтересно указать для сведения состав этих двух судебных инстанций ГПУ.

А) В состав коллегии ГПУ входят: Председатель ГПУ, два его заместителя и начальники отделов, которых универсальное ГПУ имеет десять и одно административное управление.^[3]

Б) Особое совещание при Коллегии ГПУ имеет переменный состав, — обычно его составляют 4–5 начальников Отделов, к кругу ведения которых имеют касательство подлежащие рассмотрению дела.

Указанный выше порядок осуждения жертв ГПУ применяется при нормальных условиях, когда ГПУ старается постепенно скрытно вылавливать всех тех, кто вызывает подозрение политической благонадежности.

Ударники красного террора, или массовые наборы новых жертв для заточения на Соловки

Кроме обычного порядка вытравливания политических недоброжелателей, часто мнимых, бывают еще случаи массового ареста, а затем массового расстрела, массового заточения на Соловки и массовых ссылок в отдаленные области. Такие чрезвычайные массовые наборы новых жертв именуются самими чекистами «УДАРНИКИ КРАСНОГО ТЕРРОРА». В Советском Союзе для обязательного выполнения чего-либо, например, срочных работ на разного рода производствах и особенно часто при хлебозаготовках, отдается распоряжение «выполнить в ударном порядке». Даже для очистки улиц и площадей устраиваются ударники, для чего сгоняют всех граждан.

ГПУ не намерено нарушать общий шаблонный порядок и в свою очередь устраивает «ударники красного террора», завершающиеся обычно массовым расстрелом, массовым заточением на Соловки и т. д.

* * *

Здесь я умышленно уклонюсь в сторону от изложения на основную тему и коснусь этого весьма важного и животрепещущего вопроса, кошмарного в истории Великой Русской Трагедии, именно вопроса о случаях массового ареста, массовых расстрелов тайно без суда и массовых заточений и ссылок, что практикуется часто, неизменно и в больших размерах палачами органа Красного Террора ОГПУ для уничтожения врагов пролетарской диктатуры. Как только что сказано, — это кошмарное массовое злодеяние именуется по чекистской междутоварищеской терминологии «ударники красного террора».

Несомненно, правдивое и верное освещение этого вопроса будет интересно весьма многим.

Я знаю, — есть люди, далекие от жизни в Советской России и знающие эту жизнь лишь по рассказам, которые относятся с недоверием к появляющимся в печати сообщениям о массовых расправах; они не допускают, чтобы на четырнадцатом году существования Советской власти могли быть такие кошмарные ужасы.

Есть другая категория лиц, которые сами много перестрадали и были очевидцами творимых зверств, у них, наоборот, тенденция преувеличивать звериные художества красных террористов.

Чтобы ответить на вопросы, — когда, где и при каких условиях устраиваются «ударники красного террора», я рассмотрю следующие положения из жизненной практики органов ГПУ.

* * *

Всякий и каждый, кто побывал во многих местах Советской России, конечно, без приставленных гидов, как путешествуют иностранцы, а ездил без соглядатаев и наблюдал за настроением народных масс, он замечал какое массовое враждебное отношение к Советской власти, какая злоба и ненависть против диктаторствующей партии. Лишь небольшая часть коренного населения, крестьянства и казачества, внешне лояльна и то до поры до времени.

При таком враждебном настроении громадного большинства населения Советского Союза, не смотря на страшный террор, свирепствующий уже четырнадцатый год, время от времени происходят вспышки народного гнева. К наиболее неспокойным и вспламенительным районам надо отнести: Кавказ, Крым, Туркестан, Дальний Восток и отчасти Дон.

В большинстве случаев эти вспышки неорганизованны, в малом масштабе, короче говоря, вспышки с отчаяния, — почему скоро подавляются. После этого ГПУ устраивает облавы для массовых арестов. Но как все это завершается? Предает ли ГПУ такие дела гласности, на открытый суд?

Ничуть не бывало... Это совсем не в интересах диктаторствующей партии, агенты которой трубят везде, и у себя дома и особенно заграницей, что в Советском Союзе тишь да гладь, везде Божья благодать; верноподданные пролетарской диктатуры благодушествуют; все обожают Советскую власть, и разные другие рекламные попугайные выкрики разглашаются за пределами Советского Союза.

И вдруг, то там, то здесь происходят восстания; причем, восстания с отчаяния измученного населения.

В этих случаях агенты Советского Правительства, как у себя дома, так наипаче заграницей, стремятся всемерно скрыть вспышки народного гнева.

ГПУ имеет на этот случай свой метод, выработанный продолжительной практикой: всех активных расстреливают; причем расстрел учиняется не в этом районе, где событие произошло, а увозят куда-нибудь подальше, чтобы спрятать все концы этого неприятного события; других, причастных к делу, отправляют в ссылки, или на Соловки, или в отдаленнейшие северные области.

Приведенные случаи массовых арестов, а затем применения жесточайших репрессий, назовем действительными, где на лицо есть виновники против Советской власти.

Но в большинстве случаев массовые аресты это такие, где действительных виновников нет, а все дело спровоцировано. Назовем их случаями мнимыми, провокационными, а еще есть случаи для устрашения населения.

Есть области в Советском Союзе, где гнев народный не выявляется в открытых враждебных действиях против представителей Советской власти.

Население спокойно и держит себя лояльно в отношении местных властей.

К числу таких областей следует отнести: Северо-Западную с центром Петербург; Центрально-промышленную, Область Коми, Белоруссию и Средне-Волжскую область.

Внешне кажется, что, как-будто, население охотно приемлет и Советский строй и диктатуру пролетариата. В действительности, совсем не то. Это лишь наружная сторона, а внутренняя скрыта до поры до времени и гнев народный вспыхнет в нужный момент.

В виду спокойного поведения населения в этих областях у многочисленных чекистов безработица; они изнывают от безделья.

Это еще полбеды; можно свободное время потратить на пьянство.

Гораздо серьезнее с чекистской точки зрения другая сторона такого затишья в работе.

А именно: Центральное ГПУ может предположить, что его представители на местах, в данном случае в областях со спокойным населением, неактивны, мало энергичны, и заключить, что не соответствуют назначению, и кое-кого могут убрать; или же вследствие затишья в делах могут произвести сокращения многочисленных штатов. Чтобы избежать того и другого, местные чекисты придумывают мнимые контр-революционные организации; измышляют и мнимые активные выступления с их стороны. Дальше работа во всем идет по установленному трафарету: массовые аресты, подтасованное следствие, рассылка одних по другим подвалам ГПУ, а там заключительный аккорд — расстрел; других же, малозначительных, ссылают на Соловки, или на Север Сибири.

* * *

В противоположность областям со спокойным населением есть области, которые перечислены выше, где население, буквально, клокочет, лишь только ждет толчка извне, чтобы подняться, как один человек, против своих поработителей. Как только чего сказано, — население этих областей часто не выдерживает. Происходят неорганизованные вспышки народного гнева; представители власти уничтожаются, а в первую очередь агенты ГПУ.

Понятно, в таких областях органы ОГПУ пребывают на вулкане перед извержением и, само собой, должны время от времени принимать меры предосторожности.

Такие меры они практикуют в виде «ударников красного террора» для устрашения населения и для уничтожения особенно воспламенительных элементов.

По заранее заготовленным спискам производятся массовые аресты без какого-либо повода и причины. Арестованных рассылают без задержки на месте по другим тюрьмам и подвалам ГПУ, а в дальнейшем все идет, как всегда: расстрел, тюрьма, ссылка.

* * *

Есть еще «ударники красного террора» иного порядка, так сказать, «сезонные»; это не политического, а уголовного характера. Тоже ОГПУ устраивает периодически облавы и производит массовые аресты: контрабандистов в пограничной полосе, спекулянтов, проституток и хулиганов в больших городах; религиозников и др.; в последнее время в громадном числе арестуются домовитые крестьяне (кулаки).

* * *

Таким образом, всеми путями, которые практикует ГПУ для изоляции всех неугодных ему элементов, в течение зимы накапливается много тысяч новых жертв для отправки на Соловки.

С самого основания Соловецкой каторги Соловки никогда не могли вместить то количество заключенных, которое ежегодно предназначается к ссылке туда, не взирая на чрезвычайную перегруженность всех помещений на Соловках, как жилых, так и нежилых; кроме того интенсивное строительство продолжается там непрерывно. Обычно, ежегодно часть приговоренных на Соловки, преимущественно уголовники, остается отбывать принудительные (каторжные) работы на материке в местных тюрьмах, слывущих суровым режимом.

Глава 4

Отправление жертв ГПУ в коммунистический ад — на Соловки

• Группировка осужденных на отправные этапы перед навигацией. • Отправка из Москвы осужденных на Соловки. • Прохождение через чистилище ада — Кемьперпункт. • Прощание с материком и отправка на Большой Соловецкий Остров.

Группировка осужденных на отправные пункты перед навигацией

Обычно навигация по Белому морю открывается в первых числах июня месяца. Сейчас же с первыми пароходами начинается массовая отправка новых узников на Соловецкие Острова. По мере приближения навигации ГПУ начинает стягивать группы будущих соловчан из всех многочисленных тюрем Советского Союза на отправные этапы. Отправными этапами служат для северо-западных областей — Петербург, а для остальных областей Европейской России и Сибири — Москва.

Следование по многочисленным этапам, особенно из Сибири, представляет весьма тяжелую арестантскую экскурсию в кошмарных антисанитарных жилищных и питательных условиях.

Лица со слабыми организмами не выдерживают и заболевают в пути.

* * *

В Советском Союзе происходит постоянно массовое переселение граждан, не свободных, а лишенных свободы, следующих под строгим конвоем из одних областей в другие. Как уже упоминалось, что ГПУ, помимо заточения на Соловки и в другие места заключений, практикует массовые высылки в разные отдаленнейшие области всех подозреваемых в политической неблагонадежности, или, вернее определяя, не сочувствующих Советской власти.

В жизни Советского Союза происходит, действительно, какое-то столпотворение: неблагонадежные элементы Областей Европейской России и Кавказа высылаются на Северный Урал (Обдорск), в Нарымский и Туруханский края, на Камчатку и на Сахалин; подозреваемых жителей Дальнего Востока и Сибири высылают в Киргизский край и Туркестан; из Центральной России ссылают в Зырянский край.

Уже в 1927 году отправленные в ссылку соловчане сообщали, что все населенные места Северной Сибири, буквально, забиты ссыльными и трудно найти себе пристанище; приходилось рыть землянки. Это на севере-то!..

Диктаторствующая партия проводит для видимости принцип самоопределения народов, а ГПУ на практике производит смешение народов.

При таком массовом перемещении ссыльных в разных встречных направлениях, а с другой стороны при постоянной отправке арестантов на Соловки и другие концентрационные лагеря, а также в подвалы крупных отделов ГПУ, — на этапах в пересыльных тюрьмах стоит неописуемый кошмарный хаос.

Перед началом навигации на отправных этапах пересыльные тюрьмы бывают переполнены сверх всякой нормы. Так, например, в Москве в Бутырскую тюрьму, бывшую при старом режиме каторжной тюрьмой со штатом заключенных в 1500 человек, набивают в период отправки арестантов на Соловки до 5–6 тысяч человек.

Отправка из Москвы осужденных на Соловки

Надо полагать, что будет небезынтересно для тех, кто интересуется коммунистическими порядками в Советской России, познакомиться с процедурой отправки на Соловки.

Различие между периодическими отправками транспортов новых узников на Соловки могут быть лишь в мелочах; вообще же все проделывается по шаблонному ритуалу, выработанному Центральным ГПУ и применяемому во всех отделах ГПУ.

Вот почему я расскажу здесь об отправлении очередного этапного транспорта с арестантами из Бутырской тюрьмы на Соловки, в составе которого был отправлен и я.

Было начало июня 1925 года.

Бутырская тюрьма была набита осужденными в три раза сверх нормы.

Обитатели Бутырской тюрьмы переживают тяжелое время жуткого ожидания отправки на Соловки. Все будущие соловчане пребывают в возбужденно-нервном состоянии. Одни пишут прощальные письма родным и знакомым; другие ждут с нетерпением прихода на свидание близких родных: жен, матерей, сестер; чтобы увидеть их, может быть, последний раз в своей жизни.

Возбуждение достигло апогея, когда начали готовить к отправке первый транспорт.

30-го мая отправили первый, 6-го июня вышел второй, каждый в составе 600 человек.

Мы ждем очереди. Наше тревожное настроение переходит в решительное. Уже такая психология человека, — ожидая несчастье для себя или большую опасность и зная, что грядущее неотвратимо, он, после волнений первого времени, начинает жаждать, чтобы это совершилось скорее.

11-го июня вызвали нас с вещами. Я находился на рабочем коридоре и уже в течение семи месяцев отбывал наказание, выполняя принудительные работы в тюрьме.

Для арестантов этапного транспорта на Соловки очистили три камеры на рабочем коридоре, куда и начали сводить отправляемых соловчан со всех других коридоров тюрьмы; набивку этапных камер продолжали и следующий день, 12-го июня. К вечеру этого дня в этапные камеры набили арестантов в буквальном смысле слова, как сельдей в бочке. В этих камерах при царском режиме помещалось 24 человека; теперь же было набито больше 150 человек. Можно было лишь стоять плечо к плечу. Миски с супом или чайники с кипятком передавали через головы, так как проносить через стоявшую сплошную толпу не представлялось возможным.

В камере шум, гам, ругань, — все это приводит в полное изнеможение. Передохнуть как-нибудь, хотя бы сидя, нельзя, — нет места.

Имеющие вещи держат их в руках, боясь как бы не своровали. Дело в том, что в одной и той же камере были набиты арестанты всех слоев общества, всех категорий преступности: тут интеллигенция, высшие духовные лица — архиепископы, епископы, здесь же, и в громадном большинстве, представители уголовного мира, — убийцы, грабители, конокрады, жулики, карманщики и прочие преступники; все в одной общей волнующейся толпе.

Общеизвестно, что в тюрьмах культурных благоустроенных государств арестанты распределяются на категории по их преступности и размещаются отдельно, и во всяком случае отделяются политические от уголовных.

Пролетарское правительство не желает следовать в этом отношении примеру буржуазных государств, и в советских многочисленных тюрьмах набивают в одну камеру арестантов разных категорий преступности.

Во-первых, пролетарские диктаторы не признают каэров за политических, а причисляют их к уголовникам, да, притом, к самым вредным и опасным, называя их не иначе, как враги народа.

Во-вторых, в пролетарском государстве уголовный элемент (в чистом виде, без каэров) есть краса и гордость пролетарского государства. Немало из недр его вышло высокопоставленных особ пролетарской диктатуры, особенно много поставил уголовный мир для службы по линии ГПУ; и как же вдруг их изолировать, как людей низшего морального уровня, людей развращенных. Да, помилуйте!! Это будет оскорбление пролетарскому государству. Уголовники при отбытии наказания пользуются некоторыми привилегиями, а главной из них — досрочным освобождением.

* * *

Курьезнее всего то, что советские суды, определяя меру наказания лицу пролетарского происхождения (а яснее говоря, из уголовного мира) принимают во внимание пролетарское происхождение и назначают низшую меру наказания. Другими словами, пролетарское происхождение есть уменьшающее вину обстоятельство. Это нечто новое в юриспруденции. Этим они собственноручно расписались, кто они и из кого.

* * *

Нередко за время продолжительного пребывания на Соловках и в тюрьмах приходилось читать в большевистских газетах их возмущения по поводу того, как в буржуазных государствах, преимущественно в Польше и Румынии, их единомышленники, коммунисты, содержатся вместе с уголовниками, или применяют к ним уголовный режим. Сколько ярости и злобы изливалась тогда по адресу буржуазии!.. Какой поднимался башенный вой!..

В то время мы, арестанты, читая это и сами испытывая глумления и издевательства, с исступленным гневом возмущались нахальством этих отъявленных наглецов, и злобно восклицали: «Чем кумушек считать трудиться, не лучше ли на себя, кума, оборотиться!»

* * *

Диктаторствующая партия коммунистов причисляет к политическим лишь социалистов разных оттенков: меньшевиков, левых-эссеров и некоторых анархистов.

К ним большевики применяют более облегченный режим, чем к каэрам.

Они помещаются в особых лагерях: Ярославском, Суздальском и других, где пользуются разными привилегиями и одной из них, которой завидуют везде, особенно на Соловках, — это кушают досыта.

Преимущества, оказываемые большевиками заключенным социалистам, вытекают не из того, что большевики расположены более благосклонно к ним; наоборот, они видят в них наиболее опасных политических врагов, а проявляют к ним снисхождение лишь потому, что они боятся, как бы не было шума заграницей среди иностранной социал-демократии. По этой самой причине они применяют тайные приемы для ликвидации видных социалистов.

* * *

Если иногда тюремная администрация, притом, низший ее персонал, коридорные надзиратели, при распределении арестантов по камерам делят их на интеллигенцию и шпану, то это делается ни по каким-либо моральным побуждениям, а единственно по административным соображениям, чтобы избежать воровства и насилий над интеллигентами со стороны шпаны.

Самое распределение происходит не по признаку преступности, а по внешнему виду: кто имеет сносное одеяние и наипаче вещи с собой, того сажают в камеру интеллигентов; часто попадают туда воры-рецидивисты и шулера, одетые прилично. Если арестант в рубище оборванца, каких не мало теперь среди интеллигентов, его запирают в камеру со шпаной.

Со мной вместе из Бутырок был отправлен казачий полковник в весьма плохом одеянии. Он неизбежно всегда помещался в шпанской камере, хотя это был пожилой человек, скромный, тихий, благочестивый.

И вот ему, кроме физических страданий, приходилось переносить пытки и муки нравственного гнета, находясь все время среди уголовного сброда.

Высшая тюремная администрация требовала, чтобы каэров не отделяли от уголовников, а помещали вместе с ними. Я сам был очевидцем, как заведующий всеми местами заключений ОГПУ, чекист Дукс, конечно, латыш, обходя тюрьму, злорадствовал, когда увидел, что каэры сидят вместе с уголовниками и имеют крайне измученный вид.

Когда же нашлись двое смельчаков из исстрадавшихся каэров и обратились к Дуксу с просьбой перевести их в другую камеру, то он рассвирепел, начал осыпать их отборной, площадной бранью и приказал перевести немедленно жалобщиков в еще худшую камеру к самой отъявленной шпане, к так называемым, по-арестантски, «леопардам»; там у них сейчас же отобрали все, даже переменили их белье на лохмотья. Спросят, — что же администрация? А администрация весело, предовольно злорадствовала. Мы же, зрители, не могли ничем выказать нашего возмущения, так как рисковали сами попасть туда же.

* * *

Ночь с 12-го на 13-ое июня мы провели в сборных этапных камерах в стоячем положении. Само собой, конечно, без всякого сна и более суток без пищи.

В 8 часов утра 13-го июня начали вызывать нас партиями по 45 человек. Это для отвоза нас на «Черном Вороне» на Николаевский вокзал, а там для погрузки в этапный арестантский поезд.

Вызванные партии отводили в приемные апартаменты Бутырской тюрьмы, в так называемую круглую башню.

Здесь уже в третий раз производился подробный осмотр вещей арестантов и самый тщательный обыск их самих: — арестантов раздевали до нага; у некоторых даже осматривали разные складки и отверстия в человеческом теле... отыскивая, — нет ли записок, адресованных заключенным на Соловках.

После обыска и осмотра вещей начальник конвоя принимал партию арестантов, а затем конвойные, держа оружие наготове, окружали сплошной цепью партию и выводили ее из тюрьмы на улицу, где отстаивали у тюремных ворот для ожидания прибытия «Черного Ворона».

* * *

Скажу несколько слов об этом чудище. Это перевозочное средство для развозки арестантов по тюрьмам и подвалам ГПУ. Это 6-ти цилиндровый грузовик, на котором поставлен сплошной кузов; в передней стенке кузова маленькое окошечко с железными прутьями накрест; в задней сплошная дверца. Кузов обит листовым железом и окрашен в черный цвет. Отсюда и дано москвичами название ему «Черный Ворон». Во время работы «Черный Ворон» быстро мчится по улицам Москвы, непрерывно подавая рычащие гудки. Прохожие в ужасе шарахаются в стороны, посматривая с тяжелым состраданием на это чудище. Но сколько в нем несчастных жертв, некоторые не знают.

Я говорю некоторые, разумея москвичей, потому что многие москвичи, несомненно, удостоились счастья прокатиться в нем.

А в нем вот сколько: в нем две скамейки по сторонам, каждая при плотной посадке на 10–12 человек, следовательно всего на 20–24 чел. У чекистов другая нагрузка — 45 человек; по следующему расчету: на каждой скамейке другой ряд должен сесть на колени первому, упираясь друг другу коленями, после чего никакого прохода нет, но отправители и нагрузчики дают надбавку в 5 чел. Как хотите, так и размещайтесь; хоть на головы садитесь.

При каждой погрузке всегда происходят удручающие сцены.

* * *

И вот мы очутились на улице, вне мрачных высоких тюремных стен.

Впервые за 7 с половиной месяцев лишения меня свободы я увидел вольную уличную жизнь свободных граждан. Судорожная боль щемила сердце при мысли: а вот ты, окруженный цепью конвоиров, лишен всякой свободы, не только свободы движений, но и свободы выражать свои мысли.

В тот момент меня угнетала мысль, что я сам, добровольно предался в руки ГПУ, проявляя свой кисло-сладкий патриотизм и надеясь послужить родному народу в деле освобождения его от коммунистической тирании. И теперь не знаю, что меня ждет впереди, когда кончатся мои страдания и сохранит ли Господь Бог меня в живых. Совсем иначе были настроены другие мои спутники, коллеги арестанты, которые, вдохнув воздух свободной улицы, оживились, повеселели.

Глубокий контраст с ними составляли духовные лица, входившие в нашу партию и стоявшие вместе у ворот тюрьмы: два архиепископа, три епископа и несколько иереев. Настроение их всех было крайне подавленное.

Их не смущало то, что они, высшие иерархи православной церкви, находятся сейчас плечом к плечу в обществе развращенной до мозга костей уголовной шпаны. Это и не должно смущать их, ибо за ними нет абсолютно никаких моральных прегрешений; они лишь несут мученический крест за мужественную и непоколебимо стойкую защиту славного имя Христа.

Их мрачные лица отражают душевную скорбь за своих пасомых, за весь Русский Народ. Тяжелая скорбь их еще в том, что как прежде сыны Израиля предали на распятие долгожданного Мессию, Господа нашего Иисуса Христа, так ныне чада Церкви, пасомые раньше ими, позволили безнаказанно озверевшим чекистам схватить в свои когти высших иерархов церкви для глумлений и издевательств над их личностью, чтобы они были свидетелями в течение многих лет цинично-кощунственных хулений и поношений Господа нашего Иисуса Христа.

Сейчас лица иepapxoв, смотрящих отечески скорбно на движущуюся уличную толпу, выражают скрытую мольбу: «Отче прости им, отпусти им грехи их и наставь их на прежний путь благочестия».

Как некогда Господь наш Иисус Христос шел на Голгофу рядом с разбойниками, так и ныне, в XX культурном веке, они, эти несчастные высшие иерархи, следуют в обществе самых преступных людей на Голгофу Русского народа, на Соловки.

* * *

Закончив формальную приемку нашей партии, начальник конвоиров пересчитал нас, чуть ли не в десятый раз, и приказал нам положить наши вещи в одну общую кучу, пояснив, что вещи будут доставлены на особом грузовике.

Раздалась команда: «Вперед шагом марш!» и мы зашагали впервые в этапной партии, отправляясь не в «путь Сибирский дальний», как поется в старой песне каторжан, а на Соловки, но, как увидит читатель ниже, прежняя каторга по суровости меркнет перед новой коммунистической каторгой.

Нас подвели к другой партии, вышедшей раньше и ожидавшей погрузки; построили в тесное каре, приказав не двигаться с места, в противном случае будет применено в дело оружие.

Каждая партия была, окружена сплошным кольцом конвоиров, державших заряженные винтовки на изготовку: за цепью конвоиров ходили взад и вперед несколько старших конвоиров с наганами в руках.

Кроме того, улица, проходящая перед фронтом Бутырской тюрьмы, была забаррикадирована сплошной цепью вооруженной тюремной стражи. Вот какая усиленная охрана!!.. Какое строгое и бдительное наблюдение за арестантами, которым приказано стоять неподвижно в строю, не шевелясь и не делая никаких жестов в сторону публики, стоявшей у перекрестков улиц за внешней цепью охраны. В свою очередь публике было запрещено делать возгласы в сторону арестантов.

Лицу, незнакомому с тюремными порядками при новом коммунистическом режиме, не знающему также практических приемов органов ГПУ, может показаться, смотря на такую суровую строгость и бдительность охраны, что отправляется партия каких-то тягчайших государственных или уголовных преступников, готовых броситься на свою стражу.

В действительности, нет никакой надобности в применении такой строгости.

В нашей, например, партии, за исключением небольшого числа «шпаны» (мелкие воришки, карманщики, хулиганы), остальные все каэры, другими словами, люди ни в чем невинные.

В нашей партии были два архиепископа, три епископа и человек двадцать прочего духовенства разных религиозных культов.

Конвоиры, вооруженные, как говорят, до зубов, сплошным кольцом охраняют лиц, которые являются высшими представителями христианской церкви, другие духовными отцами верующих россиян всех народов и культов, которые есть ходатаи за своих пасомых перед Единым Истинным Богом; они ежедневно возносят моления «О мире всего мира», «о смягчении человеческих сердец», поучают «любить всех, как самого себя».

Вот к ним ГПУ относится с такой суровой подозрительностью, как бы, причисляя их к опасным врагам Государства и общества.

Да, они враги... но враги не культурного благонравного общества, а враги разрушителей основ нравственности, семейных и общественных взаимоотношений...

Причем, они враги не физические, а духовные... Их оружие смирение, всепрощение, ангельская кротость и доброта... Это такое оружие, которое все ваши усовершенствованные средства борьбы бессильны преодолеть...

И не преодолеют...

* * *

Ждем прибытия «Черного Ворона» для погрузки. Что-то долго?..

За внешней цепью охраны на ближайших перекрестках улиц публика скопляется все более и более. Надо полагать, что многие москвичи, а родственники отправляемых, безусловно, осведомлены о массовой отправке на Соловки, и стекаются, чтобы взглянуть на своих близких и родных в последний раз перед отправкой, а, возможно, и в последний раз в сей жизни...

За оцеплением охраны видны плачущие женщины, окруженные двумя-тремя малолетними детьми... Это жены и дети пришли проводить своих мужей и отцов...

Мы ждали уже довольно долго. Какая-то, видимо, произошла задержка...

Лишь после посадки в поезд мы узнали о задержке. Оказалось, — что погрузка была назначена на товарной станции Николаевского вокзала, но при самом начале погрузки столпилось так много народа вблизи станции, что ГПУ приказало передать состав, арестантского поезда на дальний запасный путь, чтобы скрыть посадку от московской публики.

К Бутырской тюрьме народ также все прибывает.

Вдруг появляются рысью конные милиционеры и начинают разгонять толпу. Многие из толпы бросились к остановкам трамвая. «Кажется, догадались поехать на вокзал и там проводить, своих...» — сказал сосед сзади меня.

«Ну, и напрасно, там также разгонят», — ответил другой голос.

«Ах, изверги!.. Ну, что им мешают бабы с ребятами?..» — негодующе проворчал третий.

Наконец, с грохотом подкатил «Черный Ворон».

У многих сердце екнуло...

Началась погрузка очередной перед нами партии. Раздается несмолкаемая команда чекистов, обслуживающих и конвоирующих «Черный Ворон»: «Скорей влезай!». «Быстро забирайся!»... Уже из наполненного «Черного Ворона» кричат: «Товарищи, довольно!», «Некуда!»... «Мы задыхаемся!»... Но руководящей посадкой чекист кричит не влезшим еще в кузов: «Влезай! гав-гав-гав»... (авторская вольность — замена площадной брани). Застрявших в дверцах проталкивают прикладом, нажимая им в спину. От партии остался один шпаненок. Уже дверца кузова не запирается. Чекист все-таки вдавливает прикладом шпаненка в дверцу. Тот исступленно кричит: «Звери, палачи, душегубы!..». Раздраженный чекист ударяет его прикладом по голове и сильно разбил ему голову: шпаненок упал с площадки «Черного Ворона». Пришлось ссадить его и отправить в лазарет.

«Черный Ворон» ушел. Мы остались ждать его возвращения.

* * *

Тем временем из нашей партии изъяли пять человек уголовников, которых было экстренно приказано оставить для производства над ними следствия по новому делу в связи с арестом их сподвижников.

Вместо них дня посадки вместе с нами вывели за ворота четырех девушек, отправляемых также на Соловки. Они отстали от женской партии, так как лежали в тюремном лазарете на излечении от скромной для девиц болезни, венерической. Это демимонденки московского зловонного болота. Шпана именует их «подвагонными проститутками». В столице Советского Союза сильно размножился такой тип гулящих женщин.

За переполнением Москвы, за отсутствием жилплощади (жилищная площадь — просто, квартира) эти женщины открывают свои кабинеты где-нибудь под больными вагонами на запасных путях московских вокзалов. Их клиентами бывают бездомные бродяги из московского преступного муравейника.

* * *

Наконец, «Черный Ворон» с грохотом подкатил и за нами. А на смену нам выведена уже другая очередная партия, исключительно каэры.

Начали набивать нами кузов «Черного Ворона». Все-таки солидных арестантов: архиепископов, епископов, священников, и ксендза, в числе их попал и я, поместили на скамьи. Это по мнению опытных арестантов даже не выгодно, так как на колени к нам садится второй ряд. Женщин, наших компаньонок, втиснули последними в кузов. Их разместили на коленях первого ряда. Тут произошел смехотворный курьез. Так как кузов был так плотно набит пассажирами, что не было возможности шевельнуться, не говоря уже о продвижении в каком-либо направлении, — почему одной проститутке пришлось по необходимости поместиться на колени Владыки Ювеналия, архиепископа Курского и Тульского. По этому поводу шпана острила всю дорогу, делая порнографические замечания, а архиерейская пассажирка, не желая уступать московским апашам в их словесном искусстве, делала в свою очередь еще более скабрезные реплики. Бедный Владыко Ювеналий оказался в беспомощном состоянии, не зная, как реагировать на такую скабрезность, по его адресу.

* * *

Перед самым стартом «Черный Ворон» дает продолжительный гудок, как извещение тюремной администрации об отправлении.

«Черный Ворон» с места взял скорый ход и помчал нас по улицам Москвы. Мы образовали сплошную плотную кучу людей. В кузове полная темнота. «Черный Ворон» мчит нас по улицам Москвы, непрерывно подавая зловещие гудки. Мы не представляем себе, по каким местам проезжаем; знаем лишь, что должны проехать через всю Москву.

Вихрь разнообразных мыслей, одна мрачнее другой, проносится в наших головах...

Итак, нас отправляют в новое заточение, на новые страдания и мучения... на Голгофу страданий Русского Народа... на Соловки...

В этот момент напряжение человеческого мозга достигает крайних пределов; темп его работы непомерно ускоряется... Мысли быстро чередуются одна за другой... Возможно, на Соловках многие обретут места вечного успокоения... Грустно на душе... Судорожные боли щемят сердце...

* * *

Чу... «Черный Ворон» дает продолжительный гудок и замедляет ход... Наверно, подъезжаем к месту погрузки. Остановились... Происходят какие-то разговоры... У нас возникает беспокойство, как же мы будем выгружаться, — ведь, мы спрессованы в кузове, как рыбки в консервной банке.

Конвойный открывает дверцу и командует: «Кто последние, выбрасывайся живо...». Легко сказать, «выбрасывайся», да еще «живо». Те, кто были последними вдавленными (именно вдавленными), напрягают усилия выбраться. Им помогают конвойные... «Становись по четыре!..» раздается команда. Нас подводят к вагону, предназначенному для нас. Здесь остановили. Мы будем ждать прибытия наших вещей...

* * *

Широкая площадь, где происходила посадка, оцеплена вооруженными конвоирами. За оцеплением столпились в разных местах группы провожающей публики. Многие родные изощрились как-то пробраться к месту посадки...

Большинство женщин с детьми. Из толпы женщины машут платочками; несомненно, пропитанными слезами... Щемящая боль давит сердце отъезжающих мужей и отцов...

Может быть, некоторые из них видят в последний раз, и лишь только издали, своих близких и дорогих родных.

Вдали отчетливо вырисовываются главы Кремлевских Святынь, а влево от них золоченный Купол Храма Христа Спасителя.

Наши коллеги-арестанты, архиепископы, епископы и прежнее православное духовенство, устремляют в последний раз молитвенные взоры на Московские Святыни и осеняют себя крестным знамением, испрашивая Божье благословение на предстоящие страдания за славное имя Христа.

И Господь Бог даст им силу и крепость мужественно перенести все глумления и издевательства, которые будут сыпаться на их головы.

* * *

Доставили наши вещи. Ми разобрали их. Затем нас ввели в вагоны и заперли крепко на крепко, отделяя нас на продолжительное время от внешнего мира, а многих и навсегда. Погрузка продолжалась до позднего времени. Всего погрузили 640 человек арестантов. В 3 часа утра 14-го июня наш поезд двинулся по маршруту в гор. Кемь Архангельской губернии.

* * *

К нашему благополучию оказалось, что наш поезд экстренный, шел по экспрессному графику прямым сообщением до Кеми. Разгадка в том, что наш поезд практический для курсантов нормальной школы ГПУ. При Центральном Московском ГПУ есть нормальная школа комсостава, по квалификации культурных государств, это есть военное училище для подготовки офицеров армии. Эта школа подготовляет командный состав для войск ГПУ и ЧОНА (части особого назначения). На последнем курсе курсанты проходят практическим путем (или выражаясь научно, чем большевики стремятся блеснуть, семинарским методом) некоторые распространенно-жизненные службы ГПУ. Так: а) они партиями участвуют в облавах при массовом аресте; б) наблюдают, как присутствующие, при наиболее интересных выемках товаров, например, у спекулянтов, или при конфискации имущества; в) командируются в пограничную полосу для облавы на контрабандистов; г) присутствуют по очереди при ночных расстрелах в подвалах Центрального ГПУ с целью посвящения их в ритуал расстрела, а главным образом с целью убить у молодежи чувства жалости и сострадания, а развить жестокость и звериную кровожадность, и д) прочие службы ОГПУ. Это есть семинариум (практическое изучение) нормальной школы ГПУ.

При таком практическом изучении конвоирования этапного поезда был образцовый порядок во время нашего следования.

Мы, арестанты, были рады, что попали под такой конвой.

Конвоиры-курсанты были весьма корректны и предупредительны. На станциях сами приносили для нас кипяток. Перед большими станциями спрашивали, — не желает ли кто купить что-нибудь. Заказы выполняли аккуратно и покупали гораздо дешевле, чем мы привыкли к ценам тюремных закупщиков. На мою просьбу остановить бесчинства шпаны в нашем присутствии, не моем, меня это уже не коробило, а высших представителей церкви; курсанты отнеслись отзывчиво и перевели хулиганствующую шпану в соседний вагон. Вообще, молодые курсанты-конвоиры произвели на нас весьма благоприятное впечатление. Видимо, воспитание ГПУ не оказало еще на них влияния.

* * *

В Петербурге останавливались всего на полтора часа.

В гор. Кемь прибыли утром 16-го дня. И вот здесь мы выступили в район Соловецкого концентрационного лагеря принудительных работ Особого Назначения ОГПУ. Это Голгофа страданий России... Это ничто иное, как своеобразный коммунистический ад, творение наикультурнейшего XX-го века.

Прохождение через чистилище ада — Кемьперпункт

Наш экстренный арестантский поезд прибыл, на ст. Кемь Мурманской железной дороги.

Кемь — небольшой портовый город на Белом море.

Отсюда происходит отправка арестантов на Соловецкие острова. Сюда доставляются во множестве лесные материалы: бревна, доски, дрова, заготовленные руками измученных, голодных и полуголых соловецких каторжан. Далее лес отправляется или в Мурманск, или в Архангельск, где грузится на иностранные пароходы для экспорта заграницу. Иностранцы, жадные до наживы, охотно покупают этот дешевый лес, заготовленный даровыми руками соловецких мучеников и покрытый иногда кровью соловецких каторжан.

Что можно иногда обнаружить следы человеческой крови на некоторых бревнах соловецкой заготовки, то это не предположение и тем более не злостная фантазия, а определенное утверждение, основанное на фактах. Вот они: а) когда я был в 1926 году на главных лесозаготовках, то видел бревна, обрызганные кровью избитых лесорубов; 6) очень часто лесорубы, доведенные до отчаяния непосильными уроками и побудительными к работам пытками, отрубали себе кисти рук или ступни ног; и эту операцию проделывают на бревнах, экспортируемых впоследствии заграницу для продажи.

* * *

К моменту прихода нашего поезда площадь выгрузки, которая происходила на открытом месте, уже была оцеплена вооруженными кемьского «надзора». «Надзор» — эта охрана из ссыльных сотрудников ГПУ, самых жестоких и беспощадно суровых, стремящихся выслужиться, о чем сказано выше.

Началась медленная выгрузка. Нам предстояло идти большое расстояние на Попов Остров, где расположен Кемьский передаточный пункт и там же казармы для арестантов.

Каждый арестант несет свои вещи. У меня, как прибывшего из заграницы, вещей было порядочно.

Конечно, больше, чем у обобранных советских граждан. Я имел с собой: большой и маленький чемоданы, узел с постелью и корзинку с продовольствием.

В общем ноша была довольно тяжелая; все же я с большим напряжением волоку. Беда в том, что мы идем в строю, — нужно равняться в рядах и держать в затылок впереди идущему. Мне, как перегруженному вещами, было очень трудно соблюдать равнение. Ближайший ко мне конвоир из «надзора» несколько раз крикнул на меня: «Равняйся! гав-гав-гав...» (площадная брань). «Иди в затылок! гав-гав-гав». За цепью конвоиров шел Дукс, важная персона Центрального ГПУ, заведующий всеми местами заключений ГПУ.

Так вот, когда конвоир сделал мне замечание, чтобы я не отставал, Дукс приказывает конвоиру: «Дай ему прикладом! газ-гав-гав» (трехэтажная (площадная брань). «Видишь, набрал вещей... или на дачу собрался, гав-гав-гав! На Соловках покажут тебе дачу, гав-гав-гав». Дукс отлично знал еще по Бутырской тюрьме, кто я такой и как попал в когти ГПУ.

Действительно, по его приказу послушный и выслуживающийся тип из «надзора» сильно толкнул прикладом меня в бок. Перегруженный вещами, я потерял равновесие и упал. Вещи разлетались в стороны. Соседи арестанты подобрали мои вещи и помогли мне донести до пункта.

Наша многочисленная печальная процессия из обреченных на страдания прошла ворота Кемьского пункта, окруженного проволочными заграждениями.

Все более и более изолировали нас от внешнего мира. Нас остановили на панели между бараками, построив в четыре шеренги.

Кемьская администрация начала продолжительный и утомительный обыск арестантов и осмотр их вещей. Церемония продолжалась пять часов.

Здесь с первого же момента к нам применили самый суровый военный режим. Большинство арестантов не имело, конечно, понятия о военных порядках, как люди штатские, особенно духовенство разных культов и уж подавно женщины, а в числе их есть старушки, — все должны стоять в строю и двигаться по командам.

Размещены, например, так: в строю стоят — архиепископ, епископ, генерал, бывший губернатор, ксендз или пастор, а между ними и рядом с ними босые, оборванные, сопливые «шпанята», которые, притом, норовят что-нибудь украсть.

В то время, июнь 1925 года, военная организация на Кемьском передаточном пункте заканчивалась полком. Командиром полка был некто Основа, анархист по убеждениям, как он сам заверял; в прошлом был адъютант Махно, затем служил у большевиков в ГПУ. Высокий, крепкий мужчина, брюнет, с ястребиными на выкате глазами, всегда имел мрачно-суровый вид, обладал, зычным голосом, был большой любитель применять рукопашные избиения; особенно жесток был со шпаной.

Тут же на первых порах избил несколько человек за непорядок в строю. Этот тип произвел на нас самое мрачное, угнетающее впечатление. Интересен его стаж, — из анархистов попал в чекисты. В то время меня крайне возмущало такое дикое требование знания военных порядков от людей, которые в прошлом не имели никакого отношения к военной службе, а сейчас не только никто не обучал ничему, но даже ничего не объясняли, и вдруг за незнание как держать себя в строю, учинять кулачную расправу.

Тут произошел такой инцидент:

Мы стоим на панели в строю в ожидании вызова для обыска.

Идет со стороны Управления тип в чекистской форме, с фуражкой набекрень со стеком в руке, сильно подвыпивший: видимо, уже выпил с московскими гостями, сопровождавшими нас.

Командир полка, Основа, заорал зычным голосом: «Смирно! Равнение направо! Товарищи командиры!». (Оказывается, — у нас уже есть ротные и взводные командиры).

Тип со стеком подходит к правому флангу и громко кричит: — «Здравствуйте, граждане!».

Несколько человек на фланге ответили вполголоса: «Здравствуйте». Тип со стеком рассвирепел и обращается к Командиру полка: «Товарищ комполка! Научите немедленно здороваться!» Оказалось, — этот тип начальник Кемьского пункта, главное начальство.

И что же, после обыска, еще не указали нам места, где расположиться в бараках, построили нас снова на панели и начали учить здороваться. На приветствие начальника мы должны дружно, громко и все отвечать: «Здра». Такой собачий выкрик применен теперь в Красной Армии. Согласованность при такой массе, в 650 чел., вам никак не удавалась. Начальство свирепело. Все время слышится гав-гав-гав (площадная брань). Бешенный Основа обращается к Владыке Глебу, епископу Воронежскому, стоявшему рядом со мной: «Ты, толстопузый, почему зажал губы, не отвечаешь?» Бедные архипастыри должны были лаять по собачьему и кричать «Здра».

Кроме «Здра» тут же нас обучали рассчитываться по порядку: первый, второй... десятый... и т. д... Такой расчет производился при каждом построении для поверки наличия арестантов.

Первый урок обучения нас военному строю занял более часа. Когда уже сами инструкторы утомились, то стали разводись нас по баракам.

* * *

Скажу несколько слов о нашем размещении в бараках.

На Поповом Острове есть восемь летних деревянных бараков, построенных англичанами во время интервенции в 1918 году. Каждый барак рассчитан на 120 человек. Теперь устроены нары в два яруса и нас поместили 500 человек. На каждого человека было отмерено на нарах место шириною 20 сантиметров. На такой узкой полоске на нарах можно лежать лишь на боку, да и то человеку некрупной комплекции. А где положить вещи? Тут нужна изобретательность, и, действительно, советские арестанты поразительно изобретательны. В щелях стен и в досках нар множество вшей и клопов. Это обычный бич всех тюрем и особенно пересыльных этапов, каким является Кемьский. Загнали вас в бараки и приказывают располагаться. Но как располагаться на участке в 20 сантиметров? Расселись по нарам, сплошь заняв нары даже в сидячем положении. Всех мучила жажда. Смельчаки обратились к нашему новому командному составу с просьбой, — нельзя ли будет достать кипятку. Получили неутешительный ответ: кипятку для нас нет, так как на весь пункт один котел для кипячения. Успокоили, что наша очередь на кипяток вечером. Все были страшно утомлены и измучены. Вот уже несколько дней мы провели в сильном нервном напряжении, почти без отдыха и без горячей пищи, хотя бы скудной, арестантской. Все были в страшно гнетуще удрученном состоянии. Не успели сколько-нибудь передохнуть, хотя бы сидя, как раздается команда: «Вылетай на панель, стройся!». Вышли, построились... Появились самые неприятные типы на соловецкой каторге, — это нарядчики.

Всех помоложе и здоровых забрали на погрузку леса на баржи, отправляемые в Архангельск, других — на разгрузку вагонов с продовольствием для Соловков; третьих — на пилку и подноску дров. Я попал в группу пожилых вместе с высшим духовенством. Нас заставили возить на тачках песок для посыпки улиц и дорог на пункте. Работали с 2-х до 7-ми часов вечера, когда гудок известил о прекращении работ. Однако, мы не выполнили урока, — не вывезли назначенного числа тачек.

Я воспользовался тем, что во время работ десятник, руководившей нашими работами, вышучивал моих компаньонов по работе, преосвященных владык, что они путаются в своих длинных рясах; я стал доказывать ему, что причина невыполнения нами урока не есть нежелание или леность с нашей стороны, что он сам видел наше усердие, а причина та, что, во-первых, моим компаньонам мешают быстро передвигаться с тачками их длинные рясы, а во-вторых, длинные и широкие рукава тех же ряс замедляли работу лопатой при погрузке тачек. Десятник, хотя и из сотрудников ГПУ, оказался довольно добродушным, согласился с моими доводами и отпустил нас без выполнения урока.

* * *

После работ нам выдали по полтора фунта черного хлеба и по две кружки кипятку на человека. Вот все наше питание за сутки.

В 8 часов вечера, была вечерняя поверка, первая для нас по военно-лагерному ритуалу.

На поверке лагерный староста Тильнов прочитал несколько руководящих приказов для нашего сведения. Все они угрожали суровыми репрессиями против нарушителей лагерного режима.

После прочтения угрожающих приказов лагерный староста, Тильнов, сделал свое краткое резюме об ожидавших нас перспективах. Он сказал следующее, что хорошо и надолго нам запомнилось:

«Товарищи заключенные! Помните одно, что вы находитесь в лагере принудительных работ Особого Назначения ОГПУ. Теперь пред вами три пути: первый, или покорно работать, сидеть спокойно и не рипаться; ну, если некоторые обретут себе могилу на Соловках, так это не беда, — умирать когда-нибудь надо; второй путь для вас, запомните, что непокорные будут отправляться без вещей на луну (т. е. будут расстреливаемы) и третий, кто попытается удрать, будет погребен на дне морском...».

Нечего оказать, — перспективы весьма и весьма жуткие.

* * *

После поверки мы завалились спать. Истомленные пятидневным сильным напряжением и почти все время без сна, все заснули мертвецким сном.

Нельзя сказать, чтобы был большой комфорт для сна, так как мы все лежали на боку, плотно прижавшись один к другому. Позволить себе на спине нельзя, — нет места.

Как ни мертвецки я спал, — мой сон был скоро нарушен. Просыпаюсь... И, о ужас. Все мое лицо, шея и руки покрыты клопами. Для защиты обмотал лицо и шею полотенцем, а на руки одел перчатки. Мы все спали совершенно одетыми.

* * *

На следующий день Кемьская администрация лагеря произвела сортировку нашей партии.

Часть арестантов, прибывших с нами, оставлены на работы на материке.

К этим счастливцам ГПУ причисляет тех, кто не вызывает опасений в смысле побега, и будет безвреден в смысле разглашения соловецких тайн. К группе счастливцев относятся уголовники разных категорий преступности, контрабандисты, спекулянты и некоторые другие. Оставляемые в Кеми назначаются обычно на следующие работы: на материковые лесозаготовки, принудительное рыболовство и зверобойство, на погрузку и выгрузку пароходов; на постройку шоссейных дорог через тундру и другие работы.

Конечно, на материке режим слабее и работать легче, чем на Соловках. Причина же этому, — опасение ГПУ огласки.

Все же каэры, духовенство разных культов, словом, вся интеллигенция в большинстве своем ссылается на самые Соловецкие Острова и там испивает чашу страданий.

После отправки и выделения оставляемых на материке, нас же, соловчан, погнали на работы. Я попал на выгрузку из вагонов кулей с рожью и овсом, — предназначенными на Соловки. Работа довольно тяжелая, — приходилось перетаскивать кули на большое расстояние.

В этот день дали на обед суп из трески и те же полтора фунта черного хлеба.

Ох, каким вкусным показался нам в ту пору суп из вонючей трески...

Прощание с материком и отправка на Большой Соловецкий Остров

На вечерней поверке было объявлено, что завтра перевезут нас на Соловки.

Провели последнюю тревожную ночь на материке... Ночь полную самых мрачных и тяжелых дум... «Что-то ждет впереди?»... думает каждый. И прочие мысли, одна мрачнее другой, вереницей проносятся в разгоряченном мозгу будущих Соловецких узников...

Утром пришел за нами с Соловков пароход «Нева» с баржей «Клара Цеткин».

Снова с утомительным церемониалом начали отправлять нас на пристань и там погружать в трюм парохода, а большею частью на баржу. Теперь конвойными были чекисты из «надзора»; народ зверски жестокий. При малейшей оплошности нужно ждать удара прикладом в спину, или по затылку.

* * *

В 9 часов вечера 18-го июня пароход «Нева» с баржей «Клара Цеткин» отчалил от Кемской пристани, взяв курс на Большой Соловецкий Остров.

Как пароход, так и баржа были переполнены арестантами, которых было более 600 человек.

Море было тихо. Стаи голодных чаек сопровождали нас ожидая кусочек хлеба, но мы сами голодные.

Постепенно удаляемся от берега... Каждый из нас мысленно прощаясь с дорогой землей оставляемой родной Отчизны... посылал последнее «прости», расставаясь на продолжительное время с родным материком, минимум на 3 года и максимум на 10 лет... Но... как произошло в действительности: многие и с короткими сроками в ту пору послали последнее «прости», покинув родную землю навсегда, навечно, ибо обрели смерть там, на каторге... Их кости тлеют теперь в свалочной яме человеческих тел (в свалочной потому, что на Соловках в мое время для погребения умерших вырывались ямы емкостью на 30 человеческих трупов).

Боже, как много теперь на Соловках подобных свалочных ям с трупами неизвестных россиян...

Глава 5

Ввержение узников — Россиян непосредственно в ад ОГПУ

• Прибытие транспорта арестантов на Больш. Соловецкий Остров. • Прием арестантов, распределение их на «чистых» и «нечистых» и размещение. • Первые принудительные работы или по-чекистски «взять в оборот новичков».

Прибытие транспорта арестантов на Больш. Соловецкий остров

Большой Соловецкий остров представляющий собой главный остров Соловецкой каторги на котором находятся все органы административного и хозяйственного управления всеми Соловецкими лагерями (сокращенно УСЛОН), отстоит от Кеми на 45 километров морского пути. Пароходы ГПУ, курсирующее между Островом и Кемь, делают этот путь в 4–4 1 / 2 часа.

Мы находимся в пути уже два с половиной часа.

Кемский берег скрылся за горизонтом... Тихая, светлая, «белая» приполярная ночь... Сейчас полночь, но настолько светло, что свободно можно читать и писать.

Небо над горизонтом имеет желто-огненную окраску, как-будто солнце только что зашло.

Здесь в начале июня, в период длинных дней и «белых» ночей, нет промежутка во времени между вечерней и утренней зарями; есть одна непрерывная приполярная заря от захода до восхода солнца, лишь перемещающаяся от северо-запада на северо-восток.

Проходим мимо Кузовных островов. Приветствуют новые чайки.

* * *

Вдали впереди высится над морской поверхностью Соловецкий маяк.

В числе наших спутников, коллег-арестантов, некоторые побывали уже на Соловках и испытали прелести Соловецкого режима.

Они наперерыв один перед другим стараются объяснить нам значения некоторых объектов открывающейся Соловецкой панорамы.

На первое достопримечательное место они указали на маяк, пояснив, что маяк на горе Секирной, над куполом большого собора, в котором теперь помещается штраф-изолятор, что это своего рода сверх карцер, где узники сидят босые, полуголые, лишь в одних кальсонах, в холодном помещении, на голодном карцерном пайке и прочее; что мерой воздействия там служит одно жестокое избиение. Об этом страшилище Соловецкой каторги, об этом пекле коммунистического ада, где я сам имел несчастье быть в заточении, — я скажу более подробно в конце.

Первыми, встречающими нас, прилетели навстречу нам соловецкие чайки, наши будущие сожители на Соловках. В то время с какой грустью мы завидовали этим вольным свободным птицам. Они не только свободны в своих движеньях, но, пробыв с нами лето, улетят в другие края. Мы же не можем сделать шагу без конвоиров и это в продолжении нескольких лет.

А главное за что? Ведь, большинство из нас не имеет за собой никакой вины... Лишь упорствуем быть верноподданными сатанинской власти, не позволяем заклеймить свое чело ненавистным именем апокалипсического зверя...

Вот новый эскорт в образе соловецких чаек сопровождает нас к близкому месту нашего заточения... Кстати, здесь сделаю краткую заметку о соловецких чайках. Во время процветания на Соловках Соловецкого Мужского монастыря чайки считались заповедными неприкосновенными птицами.

Монахи настолько приучили их, что они были общительнее, чем какие-либо другие домашние птицы.

* * *

Входим в Кремлевскую бухту... Пароходы причаливают против Управления лагерями, которое расположено на самом берегу. Кремлевская администрация ждет нас на пристани. Здесь нет сплошного оцепления места высадки, как это применяется на материке.

На Соловках бдительность охраны арестантов с целью противодействия их побегу значительно ослаблена. Отсюда бежать некуда, а главным образом не на чем. Кроме двух пароходов «Глеб Бокий» и «Нева» и двух катеров — «Часовой» и «Пионер», принадлежащих ГПУ, никаких других морских перевозочных средств нет. Прибывающие партии встречают лишь вооруженные из надзора, для порядка при выгрузке. Здесь быстро выгрузили нас и повели в Кремль, который в это время, около двух часов ночи, спал крепким сном после дневной каторжной работы. Уже, вероятно, общеизвестно, что ГПУ производит все операции глубокой ночью. В Кремле подвели нас ж большому величественному зданию, бывшему главному Кремлевскому собору. Сгруппировали нас в шесть шеренг на громадной возвышенной паперти перед зданием величественного собора, бывшего некогда высокочтимой святыней Русского Народа, теперь же суровой и жестокой темницей, служащей приемным этапом для всех прибывающих новичков каторжан; здесь они впервые вкушают чашу душевных страданий и физических мучений.

* * *

Командный состав 1-го Отделения (это Кремлевское) начал приемку нас и сортировку, и следом, как всегда и всюду, опять самый тщательный обыск. Оказалось, — мы составляем 12-ю рабочую роту. Рабочую потому, что заключенные этой роты выполняют исключительно разные тяжелые физические работы, или по тюремной терминологии — «общие работы».

Командиром нашей роты был назначен, конечно, для первоначального устрашения нас или втягивания в соловецкий режим, самый отъявленный мерзавец, жесточайший садист, и само собой чекист, по фамилии Воронов. Этот тип надолго останется в памяти у всех соловчан, отбывавших наказание в период времени с 1925 г. по 1928 г.

В прошлом он был заслуженный исполнительный чекист, работавший на активных ролях, а теперь сослан на 10 лет за злодеяния чекистского пошиба, или выражаясь по модному большевистскому лексикону, «ЗА ПЕРЕГИБ ЧЕКИСТСКОЙ ЛИНИИ».

Прием арестантов, распределение их на «чистых» и «нечистых» и размещение

Прежде всего нас разделили в смысле политической благонадежности, конечно, по чекистской теории, на две группы: на «чистых» и «нечистых», или выражаясь евангельским языком — на «овчищ» и «козлищ».

К «чистым» или «овчищам» были причислены чекисты и сотрудники ГПУ; по вызову их указывали им становиться у правой стены предсоборной паперти. К «нечистым» или «козлищам» отнесены: архиепископы, епископы, священники, ксендзы, пасторы, муллы, генералы, штаб и обер офицеры, тайные и других степеней советники, все интеллигентные профессии — врачи, профессора, учителя и другие, и, конечно, как всегда наш постоянный спутник, уголовники всех категорий преступности.

При вызове по списку агентов ГПУ многие из нас были не мало удивлены, когда в числе вызываемых оказались лица, с которыми мы сидели вместе продолжительное время в тюрьме, которые говорили, что осуждены по каэровским статьям, с которыми мы ели-пили вместе, а главное были порою откровенны в разговорах и вдруг они оказались «сексотами» (секретные сотрудники ГПУ^[4] ).

Как была смущена эта публика, когда выкликали их фамилии и предлагали весьма любезно, как своим близким людям, отойти на правую сторону к группе чистых или к покорному стаду ГПУ. К великому прискорбию большинство из них были из интеллигенции.

Сортировка нас по признаку «преданных» или «врагов» ОГПУ закончилась...

Приступили к обыску. К немалому нашему удивлению обыск производили довольно поверхностно, лишь у некоторых отобрали все книги и запасы бумаги: у духовных, например, отобрали священные книги. Все потом было возвращено в целости. Надо полагать, — это было сделано для химического анализа в цензурном отделении УСЛОН.

* * *

Разместили нас в обширном здании Главного Собора без деления на политических и уголовных, или на интеллигенцию и шпану. Как мы стояли в строю вперемежку, так и вводили нас с фланга группами по 25 человек. Комендант роты указывал группе место на нарах. Действительно, произошло смешение всех рас, племен и народов, и всяких социальных и имущественных положений. Кстати, отмечу, что в больших партиях арестантов, как была наша, можно встретить не только народности России, но и представителей чужестранных народов: финнов, латышей, литовцев, поляков, румын, молдаван, сербов, немцев, французов, норвежцев, турок, персов, афганцев, индусов, китайцев, корейцев и прочих. Даже в нашу партию входили Месиканский консул Виллар с женой, урожденной Грузинской княжной Каларовой.

Но самый разительный контраст между арестантами был в духовно-моральном, а затем и в имущественном положении.

Так, в одном месте помещен нэпман или спекулянт, отлично одетый и с вещами при себе, а рядом с ним босой оборванец, уголовник-шпана; или в другом, — занимает место на нарах архипастырь (архиепископ или епископ), а по сторонам его уголовники, грабители-убийцы. Речь их пересыпается постоянно отборной площадной бранью с богохульственными выражениями. Вообразите состоите духа несчастного архипастыря...

* * *

В здании собора было помещено 720 человек. В помещении были непрерывные шум, крики, ругань, — все это сливалось в сплошной общий гул.

Часто раздавались выкрики отборной площадной брани с применением святых имен и названий в самом мерзком кощунственном смысле. Это было ничто иное, как оргия обезумевших людей для осквернения святого места, лишь недавно высокочтимого Русским народом. Мало этого, справа от входа в собор была небольшая пристройка, которая символизировала келью Святого Зосимы, здесь до ограбления чекистами хранились вещи, служившие Святому в его обиходе. Теперь здесь устроили отхожее место, притом, для большего осквернения без всяких приспособлений, а прямо на пол^[5].

В течение дня зловонную массу очищали и выносили назначенные в наказание арестанты. Как раз на эту работу в первый же день был назначен священник, провинившийся тем, что ответил не по-военному ротному командиру, Воронову.

Содрогнитесь, верующие!!.. Какое цинично-кощунственное издевательство над чувствами верующих христиан, располагавшихся в этом же здании!!..

Первые принудительные работы, или «по-чекистски» — «взять в оборот новичков»

Вся процедура приемки нас, обыска и размещения продолжалась всю ночь до утренней поверки. На первую поверку нас не выводили на общий двор. Раздался гудок на «развод» (назначение арестантов на работы). Наше громадное помещение огласилось многочисленными командами взводных и отделенных командиров: «Живо стройся!.. Пулей вылетай! гав-гав-гав... Быстрей шевелись! гав-гав-гав!..» Построились опять на площадке. Нарядчики распределили нас по внешнему виду на разного рода работы и передали конвоирам из надзора для отвода на место работ.

* * *

Я попал на рытье канав по осушке торфяного болота. Для этой работы особенной физической силы не требовалось, но выполнение работы затруднялось тем, что нам выдали для работы тупые лопаты, которыми нельзя было прорезать торф. Приходилось, стоя в канаве по колено в воде, продвигаться вперед, вырывая руками куски торфа. Работали с 7 до 12 часов и с 14 до 19 часов.

* * *

К 20 часам вернулись в роту.

Наша пища в этот день состояла из полтора фунта черного хлеба и супа из гнилых селедок. Отличительным признаком этой мутной водицы было: по запаху — остро воняет, по вкусу — крепко соленая.

Не успели прийти в себя после дневной работы, даже отдохнуть, хотя бы сидя, как помещение огласилось криками: «Строиться в проходах!..» Оказалось, — назначен для нас ночной ударник (спешное выполнение некоторых работ).

Я попал в группу на работы по расчистке и утрамбовке площадки для спортивных упражнений красноармейцев, охранявших нас. Работа заключалась в корчевании пней, вырывании камней и относки их в стороны. Выполнили заданный урок к 6-ти часам утра.

* * *

По возвращении с работ выдали вам по две кружки тепловатого кипятку и суточную порцию хлеба, по полтора фунта.

Едва приступили к обильной еде, кипяток с черным хлебом, как раздается гудок на поверку. Опять под сводами собора раздались исступленные выкрики: «Вылетай на поверку! Вытряхивайся скорей! гав-гав-гав...».

В первые два дня поверку нам производили на площадке перед собором, на общий двор пока не показывали и это по той причине, что мы рассчитываемся плохо, а главное не умеем отвечать согласованно, отчетливо и громко — «Здра», почему при каждом сборе роты ротный командир репетировал примерное здорование, и мы выкрикивали этот собачий лай много раз: «Здра, здра...»

* * *

Непосредственно после поверки последовал «развод» на работы.

Опять нарядчики распределили нас на группы и передали под конвой надзору.

На сей раз я попал в группу для переноски горбулей и реек с лесопильного завода в Кремль. Работа сравнительно не тяжелая, а главное неурочная, от гудка до гудка.

На эту же работу были назначены представители высшего духовенства: архиепископы, епископы, архимандриты и белое духовенство.

Сейчас с содроганием в душе вспоминаю случай, очевидцем которого я был.

Мы носили горбули и доски вразброд, по одиночке, без сопровождения конвоиров.

Иду в Кремль с двумя горбулями на плечах; смотрю, — вблизи Кремлевских ворот на камнях сидит Архиепископ Ювеналий. Доски, что он нес, сложены у его ног. При моем приближении он начал торопливо вытирать платком глаза. Подхожу и вижу, — он плачет. «Что с Вами, преосвященнейший Владыко?» спрашиваю его. «Так, ничего, устал немного... да вот ноги болят (он сильно хромал вследствие ревматизма). Они не верят, говорят, что я симулирую и ругают скверными словами... А я на самом деле болен... Я не уклоняюсь от работы... Буду работать терпеливо... Терпеть заповедал нам Иисус Христос... Сам показал нам пример терпения... Ведь, и в страданиях есть свая прелесть... в чем убеждают нас подвиги первых христиан-мучеников, которые шли радостно на крестные страдания с пением хвалебных божественных песнопений...»

В то время я вполне разделял мнение Владыки Ювеналия, что «и в страданиях есть своя прелесть»... особенно в страданиях за идею...

* * *

В 7 часов вечера конца второго дня нашего прибытия на Соловки мы закончили третью подряд работу. Итак, мы были на работе 36 часов, лишь с тремя перерывами по два часа каждый, абсолютно без сна и совершенно голодные.

Это на чекистском языке выражается «взять в оборот». Такой эксперимент, как «взять в оборот», применяется ко всем вновь прибывающим партиям; даже некоторые жаловались, что гоняли с короткими перерывами с одной работы на другую до той поры, когда люди измученные до полного изнеможения, падали на месте работ; бывали случаи разрыва сердца. После поверки было объявлено, что для нас ночных работ не будет.

Мы предвкушали, что наконец-то отдохнем, о пище пока не думали, хотя все чрезмерно изголодались. Сон победил голод, — сейчас же после поверки многие уснули без питья и еды.

* * *

Вдруг наши расчеты на отдых неожиданно разрушились.

Придя после поверки на свои места на нарах, многие обнаружили пропажу вещей. Раньше было сказано, что нас разместили в перемежку с уголовниками, в большинстве которых «шпана», мелкие воришки.

Так вот они и обчистили своих соседей по нарам. Обворовали почти все духовенство. У меня также распороли чемодан и вытащили кое-какие вещи. Ротная администрация подняла тревогу. Всех нас выгнали из помещения на площадку. Был произведен поголовный обыск. Конечно, как и всегда впоследствии, ничего не было найдено. Шпана имеет своих людей в других ротах; само собой, и препроводили туда, а те в свою очередь за Кремль для сбыта.

* * *

После обыска ротное начальство сделало перемещение: всех уголовников положили на одной стороне; других распределили по количеству имеющегося у них багажа.

Особое снисхождение было оказано духовенству, как наиболее пострадавшему при хищении, и вместе с ними попал я, так как мы были неразлучная компания.

Нас поместили в восточном выступе собора, там, где раньше был Св. алтарь. Непреминули, конечно, поместить вместе с нами видных чекистов и зорких сексотов. Само собой, с определенной целью.

Обыск и перемещение заняли пять часов времени. Мы могли улечься на свои места лишь в 3 часа ночи и мгновенно уснули мертвецким сном.

* * *

Утром обнаружили в нашем размещении на нарах следующее, грустное для верующих, явление. Оказалось, что наши архипастыри, Архиепископ Ювеналий, Епископ Глеб и Епископ Мануил, были помещены на том месте нар, где доски положены на неподвижный кирпичной кладки жертвенник, — таким образом; они спали на жертвеннике. Наше общее заключение было, что это сделано умышленно с целью кощунственного надругательства. По этому поводу Архимандрит Серафим изрек следующее: «Во истину выполняется в самой жизни наш богослужебный возглас, произносимый нами, когда мы вырезаем на жертвеннике Св. Агнец: «Яко овча на заклание ведеся, яко Агнец непорочен прямо стрегущаго его безгласен...»

Глава 6

Мытарства соловецкаго ада или виды принудительных работ

• Ложь в распределена арестантов на категории по состоянию здоровья для выполнения принудительных работ. • Разнообразие мытарств для соловчан-каторжан.

Ложь в распределении арестантов на категории по состоянно здоровья для выполнения принудительных работ

Общеизвестно одно ярко отличительное явление в Государственной жизни Советского Союза; там все подробно регламентировано многочисленными кодексами, постановлениями, инструкциями и прочее. Не только регламентированы до мелочей вся повседневная жизнь и внутренний распорядок, во всех управлениях, учреждениях и заведениях Советского Союза и не только предусмотрены инструкциями обязанности и тактика поведения Советских служащих, но и все свободные граждане скованы в своей частной жизни постановлениями местных советов. На самом деле, все это простая фикция. В жизни ни одно обще-государственное законоположение в точности не выполняется. В силу лозунга, «власть на местах», происходят, само собой, все нарушения законоположений Общесоюзных Центральных Органов.

ГПУ, выполняя волю диктаторствующей партии или лица, как в данное время, не считается в своей практике ни с какими законными нормами; для него писанные законы не существуют; ему все подвластно, оно же никому, кроме диктатора.

* * *

Выше была проведена параллель и было указано, что Соловки есть отображение Советского Союза, — в организационном отношении есть миниатюрная копия его. Здесь также ГПУ старается регламентировать все разного рода законоположениями.

Но все это делается для видимости, для показа.

Для показа выполняются разные закономерные процедуры с арестантами, и к числу их, в первую очередь по применению, надлежит отнести медицинский осмотр вновь прибывающих арестантов на предмет годности их к той или другой работе.

В первые дни по прибытии все новички проходят через медицинскую комиссию, которая причисляет каждого к той или другой категории по состоянию здоровья.

Градация в мое время была такая:

а) К первой категории причислялись инвалиды и калеки, неспособные ни к какой работе.

б) Ко второй — неспособные к физическому труду, но могущие заниматься в канцеляриях.

в) К третьей категории — все здоровые и пригодные для всякого рода работ.

Можно предположить, что освидетельствование состояния здоровья арестантов преследует двоякую цель: во-первых, цели гуманитарного порядка, чтобы несчастные больные и слабосильные арестанты не были применены на непосильные для них тяжелые работы; во-вторых, в интересах самого выполнения работ, чтобы рабочая сила была использована целесообразно с наибольшей продуктивностью. В действительности, как показывает Соловецкая практика, ни того, ни другого не преследуется. Это простая очередная комедия для выполнения общепринятого порядка, как в культурных странах, а затем «хоть трава не расти».

Смешно ожидать проявления гуманности в Советском Союзе и дико воображать, что можно встретить человеческое отношение на Соловках. Сказать, что на Соловках иногда проявляется человеколюбивое отношение со стороны начальствующего персонала из чекистов, это все равно, как утверждать, что «и слон летает».

Правда, при назначении рабочих на постоянные основные работы отдел труда считается до некоторой степени с делением на категории.

При повседневных же нарядах на работы абсолютно не считаются с категориями.

Все зависит от произвола ротного начальства и нарядчиков. Подкуп, взяточничество, а отсюда вымогательство, процветают вовсю. Люди, вполне здоровые, через подкуп причисляются к категории нетрудоспособных. В ротах же при ежедневных нарядах через подкуп ротного или нарядчика заключенные не посылаются на работы, а сидят в ротах.

На вопрос кого-либо из арестантов: «Почему товарища Н. не посылаете на работы?». — Обычно следует ответ: «Он освобожден врачом». Или же придумывают для мздовручителей фиктивные работы по роте.

Самое распределение на работы и порядок наряда происходят в такой последовательности.

Отдел труда, ведающий назначением на работы, на основании наличного числа в ротах, исключая инвалидов и к труду неспособных, дает наряд ротным нарядчикам. Но в каждой роте, как только что сказано, часть совершенно здоровых не выходят на работу, как откупившиеся взяткой ротному или нарядчику.

Как никак, наряд по числу надо выполнить. Тогда нарядчики посылают на работы 2-ую категорию, нетрудоспособных, и очень часто инвалидов. На их заявления, что они освобождены от всякой работы, нарядчики обыкновенно успокаивают, заверяя, что об этом следует заявить на месте работы и там работать не заставят. На местах же работ таким заявлениям не верят и называют заявивших злостными симулянтами. Начинается перебранка. На категорический отказ от работы инвалида или явного больного и бессильного арестанта он подвергается избиениям: если принуждающим к работе является конвоир из надзора, то он избивает прикладом, если же десятник, то бьет палкой. Вот проявления Соловецкой гуманности.

...Несчастные инвалиды, люди больные и слабые избиваются без всякой вины, лишь потому, что фактически они не могут выполнять работы.

* * *

Приведу фаты, при которых участником я был сам.

Когда я не был еще в опале у высшей администрации Соловков, я работал в лесничестве, состоял в должности лесокультурного надзирателя и, как таковой, заведовал лесоочистительными работами. Ежедневно присылали мне на работу (так называемую «сучки») партии арестантов.

Всякий день в числе здоровых присылали инвалидов, калек, совершенно больных, которым место в госпитале; например, часто присылали больных цингой с распухшими ногами, с изъязвленными ранами; часто присылали босых.

Между тем, лесоочистительные работы были порою такой же трудности, как и на лесозаготовках, так как приходилось убирать бурелом, поваленные бурей деревья, всегда самые крупные.

В таких случаях самому нужно было упрашивать здоровых, чтобы они выполнили за больных хотя бы часть их урока, так как я обязан показать выработанную норму в журнале работ.

Босым из больных давали лапти, отобрав у работавших без движения, например, у пильщиков, и отправляли их в лес собирать ягоды и грибы на всю партию. Все кончалось миролюбиво к общему удовольствию всех. Чаще же всего приходилось показывать фиктивное выполнение работ, что было возможно, ибо производственные контролеры были абсолютные профаны в лесном хозяйстве.

Когда меня отправляли уже в ссылку, то попавшие вместе со мной соловчане вспоминали с удовольствием, что для них в кошмарных условиях соловецкой жизни было отрадным облегчением, когда они попадали на лесоочистительные работы.

* * *

Доводим до сведения начальства о таких бесчеловечных злоупотреблениях, или жаловаться самим потерпевшим, бесполезно; да и, собственно говоря, не кому, так как вся администрация из чекистов или агентов ГПУ, у которых поразительно развито товарищеское укрывательство.

Товарищеское укрывательство и непроницаемая тайна о всем содеянном составляют основу чекистской этики.

Жалобщики на явные злоупотребления или на незаслуженные избиения рискуют подвергнуться жестоким репрессиям, даже в течение всего срока заключения.

* * *

На только что изложенное могут возразить, особенно доброжелатели из социалистов: причем же тут ГПУ и какое отношение это может иметь к существующей в России власти? Не только не при чем, но ГПУ повинно во всем, — все это творение рук ГПУ, как органа государственного, притом, доминирующего над всеми Комиссариатами; это опора Коммунистического трона.

Вся работа ГПУ направлена к достижению одной главной цели — искоренить антикоммунизм.

Для этой цели ГПУ применяет наивернейший метод, — метод уничтожения опасных элементов всеми мерами и средствами.

Не беда, если при массовом истреблении пострадают люди, непричастные к опасным для Советской власти элементам, — «лес рубят, — щепки летят».

В последнее время вследствие хронического экономического кризиса и недостатка всякого рода продовольствия лидеры диктаторствующей партии придумали, видимо, в числе прочих экономических мер, освободиться от экономически бесполезного элемента. Выполнение этой задачи поручено тому же всесильному ГПУ, у которого метод освобождения один — это путем уничтожения. Пока эта мера в зачаточном состоянии, но при долголетии Советской власти, возможно, будет применена в крупных размерах.

Грядет что-то кошмарное в истории человечества. Да не подумает читатель, что это фантазия сумасбродного человека. Факты из Советской жизни это подтверждают, — так, некоторые советские распоряжения, если рассматривать их под углом зрения ГПУ, имеют в конечном результате целью своей освободиться от нетрудового элемента. Собственно говоря, тут ничего особенно поразительного нет, — это будет в порядке вещей, в духе законов природы. При массовом коммунальном устройстве, о чем мечтают большевики, даже больше, они бредят о насаждении коммунизма во всем мире, по необходимости придется неработоспособных едоков ликвидировать для благополучия работающих: да и не будет желающих кормить старых и больных. В то время чувства сострадания и человеколюбия будут абсолютно искоренены, ибо все эти благородные человеческие чувства сами собой исчезнут с окончательным разрушением религиозных и семейных основ. Как пчелы уничтожают трутней за ненадобностью, так человеческие коммуны угрожаемого будущего будут уничтожать всех, вышедших в тираж по неработоспособности.

Вот грядущая жуткая перспектива массового применения коммунизма...

* * *

Многочисленные факты за мое продолжительное заточение на Соловках показывают, что вся Соловецкая администрация, начиная с самого начальника лагеря и кончая простым десятником, не считается с состоянием здоровья при назначениях на работы.

Сама Адмчасть (административная часть Управления — это Соловецкое ГПУ) часто отправляла на лесозаготовки в виде наказания таких заключенных, которые признаны комиссией неспособными ни к каким физическим работам.

В большинстве случаев такие репрессии применяются к каэрам, наиболее стойким непоколебимым. Бывали факты, что через короткое время привозили с лесозаготовок труп несчастного для погребения на Кремлевском кладбище.

Чаще всего, в случае репрессивной командировки каэра на лесозаготовки, всякий след его пропадает. Бывало, вспомнит кто-нибудь в беседе о каком-нибудь знакомом каэре и спрашивает: «А где сейчас Н?» Кто-нибудь из знающих отвечает, что его отправили в таком-то месяце на лесозаготовки; но где он теперь, никто не знает, и на лесозаготовках его нет. Следовательно, отправили «без вещей на луну».

Перечисление множества случаев подобных командировок не представляет интереса, почему я лишь укажу, что я сам был подвергнут этой репрессивной мере. Я, как контуженный во время мировой войны, состоял по трудоспособности во второй категории, то есть неспособный ни к какой физической работе.

В марте 1926 года сам Начальник Управления Эйхманс предложил мне написать что-либо из периода Гражданской войны для напечатания в журнале «Соловецкие Острова». Я долго воздерживался под разными предлогами. За что было приказано снять меня на общие работы. И это не помогло. Видя мою непреклонность, отправили меня на лесозаготовки.

Здесь, благодаря покровительству медицинского персонала, я был спасен и поставлен на другую работу.

Разнообразие мытарств для соловчан каторжан

Большевики прославили себя как смехотворные фантазеры и планетарные проэктижеры. Общеизвестно, что все их экономические начинания в Советском Союзе, трескучие по началу, постигает всегда одна неудача.

Причин тому много, но основная причина, источник всех причин, — это ненавидимая Государственная власть.

* * *

В исторической жизни государств доминирует неопровержимая политическая аксиома, которую формулируют так: Государство может существовать, будет сильно и крепко, лишь при добровольном признании подданными его существующей Государственной власти. Государство, где большинство населения солидарно с государственной властью, сильно и могущественно в международных взаимоотношениях, с крепкой, мирной и процветающей жизнью внутри страны. (Япония, в последнее время Италия). Там же, где власть опирается на незначительную часть населения, эти государства бессильны в сфере международных отношений и беспомощны в устроении внутренней жизни.

В этом отношении Советское правительство есть рекордное: оно имеет сочувствующих ему лишь 2–3% всего населения, а остальные 97–98% ненавидящие власть. Вот это есть причина всех причин внутренней неурядицы в Советском Союзе, особенно в экономическом отношении. Жизнь начнет быстро процветать, а государство скоро окрепнет, когда причина эта будет устранена...

По примеру Советского Союза и на Соловках все предприятия, открытия для принудительных работ, абсолютно непроизводительны.

Всякое предприятие будет производительно и доходно, если работающие на нем дорожат своим местом, интересуются работой, любят свое дело. В Советском Союзе при всеобщей неприязни к власти большинство работающих на предприятиях относятся сугубо безразлично к продуктивности предприятия и качеству продукции. Очень многие злорадствуют всякой неудаче.

Часто вредительство происходит без всякой задней политической мысли, а просто из ненависти к власти; вот почему и возможны случаи организованного массового вредительства, даже без провокации ГПУ.

На Соловках при каторжной работе не может быть и речи в заинтересованности заключенных в порученной им работе, вследствие этого там большинство работ производятся по урочной системе.

* * *

Для эксплуатации труда соловецких каторжан ГПУ образовало на Соловках и на материке много разных предприятий и сельхозов; некоторые из них, просто-напросто, бутафорского характера, лишь бы с одной стороны чем-нибудь занять заключенных, правильнее мучить их, а с другой, блеснут своим хозяйственным размахом перед доверчивой публикой. Там, например, есть кожевенный завод; для него кожи привозят из Акмолинска; за дорогу кожи сгнивают. Или механический завод со всевозможными отделениями, вплоть до отделения точной механики. На самом деле, завод починяет топоры, лопаты, пилы и посуду для рот. Есть и много других кукольных предприятий.

* * *

Самые тяжелые работы, на которых работает большинство каторжан, есть следующие:

1) Лесозаготовки. Лес истребляется в громадном количестве, как на островах, так и на материке. На лесозаготовках работает много тысяч человек, и очень много гибнет там.

2) Работы на лесопильных заводах. (На Соловках, в Кеми).

3) Прокладка шоссейных дорог на материке через тундру.

4) Ломка камней.

5) Осушительные работы в тундре. (Откуда и удается некоторым убежать).

6) Торфяные разработки.

7) Выделка кирпича.

8) Сплавы и погрузка леса.

и

9) Другие.

На каждой из перечисленных работ выработана опытом изобретательных чекистов своя система изнурения и принуждения, свои приемы физического воздействия на арестантов.

Но превыше всех и всех затемняют это лесозаготовки; притом, лесозаготовки на островах; на материке немного легче.

* * *

Как сказано раньше, все новички-арестанты, прибывающее на Соловки, первоначально выдерживаются в течение двух недель в ротах общих работ, а по ночам, через ночь или через две, гоняют на ударные работы.

За это время многие заболевают и остаются почти без медицинской помощи. Как установлено санитарным наблюдением, несчастные, заболевшие в первое время прибытия на Соловки, уже непременно слагали свои кости там, на Соловках.

В эти ударные дни в нашей 12 рабочей роте один повесился, двое отрубили себе кисти рук и пятеро бежало в лес. На них была устроена облава, — двоих, кажется, убили в лесу, а троих расстреляли по приказу Московского ГПУ (Драгун, Зайцев и др.).

Должен сказать в дополнение к изложенному мною в введении, что о прискорбных случаях в своей роте нельзя передавать в соседние без риска подвергнуться строгому наказанию; по этой причине мы не знали часто о происшествиях в других ротах.

* * *

Когда кончится положенный искус или по-чекистски «взять в оборот», тогда начинают распределять новичков по предприятиям.

Дальнейшая судьба заключенных, в смысле сохранения жизни, зависит от того, куда они попадут первоначально на работу; например, если несчастный попадет с самого начала на лесозаготовки, то определенно можно предсказать, — или погибнет там, или превратится в калеку.

При распределении заключенных на постоянные работы творится самый наглый и открытый произвол. Подкуп, взяточничество и вымогательство процветают вовсю. Иногда здоровеннейшие, крепкие и молодые детины, имеющие деньги на подкуп, назначаются на легкие работы, например, в канцелярию, а какой-нибудь слабосильный и даже больной, но бедный, попадает на лесозаготовки или торфразработки.

Большое значение имеют рекомендации знакомых, или на арестантском жаргоне «блат».

* * *

Благодаря моему знакомству по Бутырской тюрьме, я попал по «блату» на работу в лесничество.

Первоначально я предназначался на должность топографа для производства государственной съемки, но адмчасть не разрешила мне жить вне Кремля.

Благодаря опять-таки «блату», мои доброжелатели придумали для меня должность в лесничестве «лесокультурного надзирателя» (очутился «сверхлиповым спецом»).

* * *

Как бы не были тяжелы постоянные работы, но все новички-арестанты ждут поскорее определиться на постоянные работы, чтобы выбраться из рот общих работ, где посылают на работы без всякого расчета во времени, что страшно изнуряет арестантов.

Кроме того, на постоянных работах хлебный паек на полфунта больше, — там дают два фунта черного хлеба; при скудности питания все арестанты этим очень дорожат.

Глава 7

Повседневный соловецкий режим

• Подъем. • Поверки есть прием издевательства над духовенством и интеллигентными заключенными. • Потрясающие сцены при нарядах на работы. • Пища для заключенных соловчан. • Босоногие и полунагие соловецкие узники. • Жилищные условия на Соловецкой каторге. • Медицинская помощь соловецким узникам. • И ночь для соловчан-каторжан не всегда спокойна.

Подъем

В 5 часов утра (зимою в 6) продолжительный пронзительный гудок оглашает большой Соловецкий Остров...

Это сигнал для подъема соловчан на новую дневную каторжную работу...

В унисон с гудком во всех помещениях рабочих рот раздаются во много голосов крики-команды: «Поднимайся живо!..» «Слезай мигом с нар!.. Гав-гав-гав!..»

Однако, грозные выкрики команд остаются без выполнения в некоторых местах нар.

Там, прижавшись плотно друг к другу, лежат группы в 4–6 человек. Это «шпана», — она медлит со вставанием, неохотно отрывается от согревающей группы. Дело в том, что большинство мелких уголовников, или по-тюремному «шпана», абсолютно голые и ободранные; мало кто имеет хотя бы дрянную обувь; лишь имеют на себе лохмотья, напоминающие рубашку или кальсоны. Вещи эти, понятно, земельного цвета. Уж о постельных принадлежностях и говорить нечего. Так вот «шпана» на время сна для согревания от холода устраивает группы по 4–6 человек, плотно прижавшись телами друг к другу.

Если у кого-нибудь есть лохмотья, то группа покрывает себя сверху этими лохмотьями. В таком положении проводят не только ночь в зимнее время, но и остальное время нахождения в ротах, так как в помещениях рот обычный холод.

Вот одна характерная черточка из условий жизни в пролетарском государстве для чистокровных пролетариев.

* * *

Казалось бы, поднявшись от сна, следовало заняться туалетом, — умыться, причесаться. Об этом мало кто думает, — многие забыли эту буржуазную привычку. Причина тому, — полное отсутствие возможности заняться этим. В то время, когда я прибыл на Соловки, в рабочих ротах не было совершенно каких-либо умывальников. (Позднее все это было устроено). Умыться можно из своего чайника, но выйти из роты за водой нельзя. Многие, в том числе и я, старались улучить момент, будучи на работах за Кремлем, и умыться из ручья или из озера. «Шпана» месяцами не умывалась. Помню, — спрашиваю на работе одного, особенно загрязненного «шпаненка»: «Когда ты, голубчик, умывался?» «В Москве еще, когда был в Бутырках» (это прошло более месяца), и в оправдание добавляет: «из чего я буду умываться, у меня нет и кружки для воды, нет и ложки»... Во истину, — «яко наг, яко благ, яко нет ничего»...

После подъема ротные дневальные приносят в роты деревянные баки с кипятком. Ротные раздатчики выдают по две кружки на человека. Конечно, тем у кого есть посуда, а у кого нет, изощряйся, как хочешь. После носки и продолжительной раздачи кипяток превращается в тепловатую воду.

Поверки есть прием издевательства над духовенством и интеллигенций

Через час после подъема, или в 6 часов летом и в 7 часов зимой, происходит церемония утренней поверки. Для чего все роты, расположенные в Кремле, выводятся на Кремлевский двор, здесь строятся в развернутом фронте вдоль стен Кремлевских корпусов. В мое время в Кремле было пятнадцать рот №№ 1-15, численностью от 200 до 450 чел. каждая.

Церемониал поверки такой: по сигнальному гудку из дежурной комнаты у ворот Кремля выходит дежурный по лагерю в сопровождении свиты из лагерного начальства.

На каждом дворе батальонный командир устраивает попугайному начальству встречу согласно пехотного устава.

Дежурный по лагерю, обыкновенно мальчишка из красноармейцев, важно здоровается с ротами. Если какая-нибудь рота негромко и недружно ответит на его приветствие, — «Здорово NN рота...» обычным собачьим лаем «Здра», то разгневанный мальчуган-дежурный приказывает поставить роту на стойку на час или дольше.

* * *

Выше было сказано, что арестанты всех категорий преступности, самых разнообразных социальных положений становятся рядом в общий строй. Рядом с босяками, хулиганами и мелкими воришками стоят: архиепископы, епископы, архимандриты, православные священники, генералы, адмиралы, полковники, епископы и ксендзы католические; пасторы, муллы, раввины, бывшие губернаторы, председатель судебной палаты, прокурор суда, родовитые князья, графы и бароны.

Такая смесь была в 6-ой роте, где я помещался после определения меня на службу в лесничество.

И вот на приветствие мальчишки-дежурного все мы были обязаны кричать «Здра».

Если кто не ответит, то рискует получить грубое с трехэтажной площадной бранью замечание. Я был несколько раз свидетелем, как кто-нибудь из начальства делал грубое с ругательством замечание епископам, что они не отвечали на приветствие. Причем, ругательства непременно следовали с кощунственным добавлением. После встречи молокососа-начальника делается поверка наличия рот путем расчета каждой роты по порядку.

Беда для арестантов, если в роте выйдет замедление с расчетом номеров, тогда также всю роту ставят на час на стойку.

И вот на стойке ротный командир заставляет в течение часа или кричать «Здра» или рассчитываться по порядку.

Конечно, на выстойке все, — тут и сморчок шпаненок, и архиепископ, епископ, генерал, адмирал, губернатор, и проч., кричат в течете часа «Здра». При таком отношении начальства, за ошибку в расчете или за опоздание вскричать «Здра» наказывать всю роту, бывали такие казусы: какой-нибудь шпаненок просто из озорства скажет не тот номер при расчете, — вся рота на выстойку. Чтобы этого не было, сами арестанты наблюдали, чтобы в передней шеренге стояли люди надежные. Случалось также, что за подвод роты на выстойку сами арестанты подвергали виновника своим мерам воздействия.

* * *

Спрашивается, — к чему такая церемония с поверкой и такое строгое отношение к дисциплине в строю, когда люди в большинстве своем не имели в прошлом никакого отношения к военной службе.

Поверка, как таковая, абсолютно никакой цели не достигает. В ту пору были роты, например, 10-ая, где по списку 240 человек, а на поверку выходило 70 чел., остальные были в служебном расходе.

На Соловках мы, все интеллигенты, признавали, что кукольная комедия поверки с церемонией проделывается исключительно с одной целью, — поглумиться над личностью архипастырей, пастырей, генералов, быв. губернаторов и прочих. Ведь, в Советских тюрьмах нет таких церемоний и никакого ущерба тюремному режиму нет.

Потрясающие сцены при нарядах на работу

По окончании поверки, или кукольной «Соловецкой зари с церемонией», когда высокопоставленная особа, в лице мальчишки-красноармейца, изволит уйти с плаца построения рот, батальонные командиры исступленно командуют: «К разводу»!..

Этот исступленный крик, «к разводу», заставляет судорожно сжиматься сердца заключенных, так как инстинкт подсказывает начало новых физических мучений и страданий.

И это так каждый день, так целый год, так будет в течение многих лет, так будет без прерывно до той поры, когда некоторые не обретут себе смерть там же, на Соловках.

По команде «к разводу» ротные нарядчики роем вылетают из комнаты Отдела труда и разбегаются по ротам, которые находятся в трепетном ожидании.

Наряд на работы делает Отдел Труда, который заканчивает разверстку на работу на следующий день обычно накануне в 10–11 часов вечера и дает задания для выполнения нарядчикам. Те в свою очередь, имея списочный состав роты, распределяют заключенных по работам и составляют список на каждый род работ. При этом нарядчики не знают, кто из наряжаемых вполне здоров, кто больной и слабосильный, кто мало-мальски одетый, или хотя бы прикрытый, кто босой и абсолютно голый, имея лишь лохмотья какой-то прежней неопределенной одежды.

Так вот, нарядчик по заготовленному списку, или «сведению», вызывает арестантов на ту или другую работу.

При этих вызовах происходят в рабочих ротах потрясающие сцены.

Часто арестанта вызывают, например, на вытаску дров из леса, тогда как он совершенно неспособен ни к какой работе, — или больной цингой с распухшими изъязвленными ногами, или беспомощно слабый от истощения, или же, как это чаще всего бывает, босой, голый, а время холодное.

Начинается спор, перебранка... Вызываемый упорно не желает выходить из строя. Смелые и настойчивые начинают ругаться с нарядчиками.

Слабовольные рыдают, призывая товарищей по сторонам во свидетели, что они не в силах что-либо делать, как больные и прочее...

Никакие доводы, просьбы и мольбы не действуют на нарядчика.

В случае упорного нежелания выходить из строя и присоединиться к партии вызываемых нарядчик обращается за содействием к конвоирам.

К моменту развода прибывают к ротам конвоиры для приемки партии рабочих и сопровождения их на места работ.

Конвоиры, или, как называют их на Соловках, «надзор», набраны из ссыльных чекистов.

Сюда выбирают молодых, физически сильных и непременно жестоких.

Этот «надзор», как бы, предназначается для конвоирования арестантов с целью предотвращения побегов. На самом деле, главное предназначение его это физическое принуждение арестантов к выполнению работ. Приемы их физического принуждения весьма разнообразны.

На лесозаготовках, например, зимою 1926 года было установлено приказом Начальника УСЛОН Эйхманса право «надзора» расстреливать на месте невыполняющих урок.

Самое наименование этой стражи «надзор» таит в себе скрытое главное предназначение его.

По просьбе нарядчика извлечь из строя роты упорствующего арестанта и присоединить его к вызываемой партии «надзор» применяет физическое воздействие: пускают в ход приклады, кулаки, пинки и т. д.; неминуемо сопровождая свое воздействие отборной площадной бранью.

Поднимаются крики... Раздаются стоны... плачь и рыдания...

Некоторые, взбешенные бесчеловечным насилием, кричат сквозь рыдания: «Кровопийцы!.. Изверги!.. Палачи!..» Само собой, на эти выкрики надзор усиливает физическое воздействие, но пока скромно, так как здесь, во дворе Кремля, много присутствующих. Но несчастному смельчаку такое оскорбление верной стражи ГПУ не пройдет даром; — надзор затаит незабываемую злобу и проявит ее на месте производства работ, где-нибудь в глухом лесу. Бывало не мало случаев, когда надзор получал партию рабочих одной численности, а приводил с работ на одного или двух меньше. На вопрос дежурного по лагерю: «Где недостающий арестант?» Обычно следовал ответ: «Заболел, остался в лесу...» или: «Скоропостижно скончался; труп закопали в лесу»... Отчего заболел и почему оставили на излечение в лесу, а не взяли с собой, или отчего скончался скоропостижно, это есть тайна, известная одному «надзору», да немногим работавшим арестантам.

Знающие тайну обязаны хранить гробовое молчание.

Разглашение такой тайны могут поставить в вину и приписать новое преступление, — «возбуждение масс с целью»... и т.д., согласно редакции пресловутого Советского Уголовного Кодекса.

Да, собственно говоря, такие факты, как скоропостижная смерть в лесу, мало кого интересуют. У всех соловчан настолько притупились нервы; все так привыкли к подобным эксцессам, как избиение, убийство и расстрел, что повторяющееся случаи мало кого тревожат; все относятся хладнокровно, как вполне нормальному явлению. Бывало, приходилось спрашивать о каком-нибудь знакомом арестанте, давно скрывшемся с горизонта арестантской жизни: «А где Н.?» Следовал спокойный ответ: «Да его зимой убили... В лесу... на вытаске бревен...» И это говорилось так просто, хладнокровно, как-будто бы, Н. отправился в интересное свадебное путешествие.

* * *

Шумный, крикливый и драчливый развод продолжается обычно полчаса или минут 45...

Наконец, распределение арестантов на работы заканчивается.

Конвоиры принимают рабочие партии и уводят на места производства работ.

Кремлевский двор пустеет... в Кремле тихо и пусто, лишь бродят калеки-уборщики двора, едва влача свои ноги.

* * *

Вся трудовая каторжная жизнь перенесена теперь на места производства работ, где-нибудь в глухом Соловецком лесу.

Там, на каждом месте работ, существует своя система эксплуатации арестантов, свои приемы воздействия и принуждения...

Там, в глуши безмолвного Соловецкого леса, льются неведомые миру слезы... и проливается безнаказанно невинная человеческая кровь...

Утренние работы продолжаются с 7 до 12 часов.

В 12 часов раздается гудок на обед.

Конвоиры отводят арестантов в Кремль для подкрепления пищей...

Посмотрим теперь, чем подкрепляют себя арестанты после тяжелых физических работ, выполняемых большею частью в холодное время.

Пища соловчан-каторжан

Горячая пища выдается арестантам дважды в день: в 12 обед и в 7 часов вечера ужин.

Обеденные блюда составляют: воображаемый суп и мнимая каша. Суп приготовляется большей частью из соленой трески, как главного продукта питания на Севере. Тресковый суп более или менее напоминает все-таки суп по вкусу и имеет некоторую питательность. В мое время это было самое желательное для арестантов блюдо. Сколько трески закладывается в котел, не берусь сказать. В выдаваемых арестантам порциях супа попадаются иногда косточки от голов трески, хвосты, а рыбьего мяса редко. Если оно было в котле, то расходится по «блатным»: многочисленному командному составу, чекистам, сотрудникам адмчасти, старостату и прочим. Бывает суп из сухих овощей, конечно, порченных, забракованных на материке; этот суп одна мутная водица без вкуса. Иногда варят суп из селедок, само собой, сгнивших и предназначенных в разных Госторгах к уничтожению. В воскресные дни приготовляют суп, именуемый по меню арестантской кухни «мясной». В этот суп кладут сбой (внутренности животных, кишки, головы и ноги, — в большинстве лошадиные; ноги даже с подковами казенного образца; как говорят, от павших лошадей).

Каши на обед выдается четыре столовых ложки; конечно, как полагается с приправой, кашевар брызгнет капли три растительного масла и довольно... Вот состав и качества, обеденных кушаний. На ужин дается одна каша (гречневая или пшенная), тоже ложки четыре столовых.

Главным продуктом питания соловчан является хлеб, но его выдают арестантам рабочих рот полтора фунта черного хлеба в день на человека.

Здесь мы воздержимся от всяких комментарий по вопросу о пищевом довольствии Соловецких узников, отклоним от себя неблагодарную задачу сделать вывод и заключение по этому кардинальному в жизни соловчан вопросу, чтобы не вызвать подозрения в утрировке, а приведем мнение авторитетного и беспристрастного лица.

Ссыльный доктор В, работавший в санчасти (Санитарная часть Управления лагерями), на обязанности которого лежал санитарный надзор за кухнями, наблюдение за хранением и отпуском продуктов, поделился своими научными медицинскими данными о пище соловчан. По его словам, количество калорий питательных веществ, входящих в пищу соловчан при обыкновенном пайке, равняется лишь половине того количества калорий, какое потребно для человеческого организма для поддержания его в нормальном состоянии без физического труда и доходит лишь до одной трети при тяжелом физическом труде, какой выполняют большинство соловчан.

Это есть вторая коренная причина громадной смертности на Соловках: под первой мы разумеем искусственное физическое воздействие на арестантов с целью их уничтожения (расстрелы, избиения, телесные пытки, непосильные, невыполнимые суточные уроки, и прочее.)

Практика Соловецкой каторги наглядно свидетельствует, что все те несчастные узники, которые не получают из дому никакой поддержки в виде посылок или перевода денег, а таковых ныне в Советском благодатном раю громадное большинство, и состоят на жалком арестантском довольствии, то они неминуемо обречены на смерть от истощения вследствие постоянного недоедания.

Для убеждения в этом приведем яркую иллюстрацию.

Также сотрудник санчасти поделился статистическими сведениями, которые собраны в Санчасти о движении смертности.

Так, в 1927 году кончили срок заключения трехлетники, присланные на Соловки в 1924 году.

Вот жуткие статистические данные как результат трехлетнего пребывания на Соловках: из общего числа трехлетников, пробывших полный срок: 37 умерли на Соловках от разных причин (?????), 38 утратили трудоспособность и ушли после освобождения увечными, тяжело больными, словом, калеками, и лишь 25 убрались с Соловков вполне здоровыми.

Как наглядный указатель на главную причину смертности может быть то, что из числа 25% уцелевших в живых и сберегших свое здоровье, большинство из них получали поддержку из дому, или занимали на Соловках командные и начальнические должности.

Итак, вследствие принятой ГПУ карательно-исправительной системы на Соловках в течение трех лет 75% выведено в расход из общего числа, подвергнутых карательному эксперименту.

Предоставляется каждому, на основании теории вероятности, разрешить задачу:

А сколько же уцелеет в живых из пятилетников и особенно десятилетников?..

Босоногие и полуголые соловчане-каторжане

За мое время пребывания на Соловках, в период с 1925 по 1928 года, не отпускалось Соловецким узникам никаких предметов обмундирования. Было исключение лишь для ссыльных чекистов, служивших в надзоре или комсоставе. Они получали верхние предметы обмундирования — шинели, фуражки и сапоги.

В 1927 году, последний год моего заключения, начали выдавать обмундирование тем заключенным, которые работали постоянно на предприятиях производственного характера: на лесозаготовках, в строительном отделе, в лесничестве и других.

Следует пояснить, что описываемый мною период обнимает первые годы существования Соловецкого Лагеря; — годы самые кошмарные во всех отношениях для первых узников. В то время каждый арестант соловчанин должен был изощряться как-то и чем-то прикрыть свое тело от суровых проявлений приполярного климата.

Общеизвестно, что даже в настоящее время, когда советские заграничные агенты трезвонят во все колокола, что советские фабрики производят в изобилии мануфактуру, и как бы в подтверждение своего бахвальства большевики выбрасывают свою мануфактуру на заграничные рынки с целью приобретения валюты. В действительности, рядовые советские граждане не имеют возможности добыть материалов на самые необходимые предметы одеяния.

Спрашивается, что же было в те годы, описываемые сейчас мной, которые непосредственно следовали за голодными годами? В ту пору, буквально, большая половина населения Советского Союза, ходила полуодетая, a многие абсолютно полуголые. И вот среди этой оборванной массы ГПУ устраивало облавы, или «ударники красного террора», массами арестовывало, осуждало и отправляло на Соловки. Здесь несчастные оборванные узники должны были отбывать наказание в течение нескольких лет в своем собственном одеянии, да, кроме того, ежедневно выходить на работу; причем, зимою в суровые морозы приполярного климата.

В 1923, 1924 и 1925 г.г. в общем числе всех каторжан-соловчан нормально была лишь треть одетых более или менее сносно, то есть, сносно в том смысле, что имели самые нужные предметы одеяния.

В самом ужасном положении находился уголовный элемент — мелкие воришки и разные бездомные бродяги, которыми ГПУ наводняло Соловки. В большинстве они были полуголые и босые. Я описывать не буду весь трагизм соловчан-каторжан в их беспомощных усилиях как-нибудь прикрыть себя от атмосферных неприятностей сурового приполярного климата. Это было бы и длинно и скучно. Ограничусь указанием на наиболее яркие факты из Соловецкой действительности.

В Соловецком Кремле, кроме номерных рот от 1 до 15, расположена еще одна знаменитая рота, именуемая «рота отрицательного элемента».

Да не подумает читатель, что это фантазия или оговорка, Нет. На самом деле это административное деление официально именуется «рота отрицательного элемента».

Это шедевр высшей коммунистической квалификации для определения своей грозной опоры, своей высшей касты пролетариата. Эта рота комплектуется главным образом из уголовного мира соловчан-каторжан. В эту роту помещают тех, которые, по мнению Соловецкой администрации, совершенно не поддаются исправительному воздействию: во-первых, воришки-рецидивисты, которые не оставляют своего ремесла и на Соловках, а во-вторых, и главных, симулянты, саботажники и все, упорно не желающие выполнять принудительные работы. В действительности, дело обстоит совсем не так. Все эти уклоняющееся от работ под разными предлогами — симулянты саботажники и проч., делают это вынужденно, так как все они босые, полуголые. Они всемерно изощряются как-нибудь избавиться от выхода на работу, особенно в холод и непогоду. Как уже сказано выше, нарядчики не считаются с отсутствием одежды и выгоняют всех на работу, хотя бы был суровый мороз. Все эти голодранцы, будучи на работе, убегают с работ, и укрываются где-нибудь, стараясь защитить себя от холода. Никакие дисциплинарные наказания и избиения не останавливают их от этого.

Да оно и, само собой, понятно, лишь следует учесть их психологию: избиение будет, а, может быть, и не будет, или будет легкое, а холод дает себя чувствовать сейчас, в данную минуту, и они стараются укрыться от него; — тут руководит ими инстинкт самосохранения.

Так вот, всех таких, упорно старающихся сохранить свою жизнь, соловецкая администрация причисляет к отрицательному элементу и составила из них особую роту. В большинстве это молодые парни, в прошлом здоровые и крепкие, теперь же, правда, истощенные от недоедания. Они охотно ходили бы на работу, если бы их снабдили одеянием. Находясь еще в рабочих ротах, до заточения их в «роту отрицательного элемента», они пытаются добыть себе что-либо из предметов одеяния, конечно, путем воровства, чтобы ходить на работу и не попасть в ужасную роту.

Это горько несчастные узники... Все их злосчастье в том, что они босые и голые, — вследствие чего они не могут быть аккуратными в работе и за это содержатся в кошмарных условиях.

* * *

В небольшом холодном неотапливаемом помещении, где-то на чердаке, под крышей, набито до 300 человек босых, полуголых и грязных людей. Люди расположены густо и кучно на двухярусных нарах и на полу.

О каких-либо постельных принадлежностях, само собой, не может быть и намеков. Для защиты себя от холода в неотапливаемом холодном и страшно сыром помещении несчастные узники составляют между собой группы, которые они сами называют «тепловые группы», по 4 или 6 человек каждая. Эта группа представляет из себя кучу человеческих тел, переплетшихся между собой; — так, ноги одного переплетают шею другого.

Для составления «тепловой группы» выработаны ими особые приемы, которые выполняются по команде и по разделениям, — по счету: делай «раз», «делай два» и т. д.

Эта рота совершенно изолирована от других и находится на карцерном положении и на самом скудном довольствии: узники получают лишь по одному фунту черного хлеба в день, раз в сутки серую жидкость, подобие супа, и два раза в день кипяток по две кружки.

***

В Кеми на пересыльном пункте есть подобная же рота: это № 2 карантинная рота, которую местные, кемские, арестанты именуют «ротой леопардов». Точно также и там собраны босые, полуголые и больные заключенные. Условия содержания еще более кошмарные, чем «роты отрицательного элемента» на Соловках. Во время переотправления меня с Соловков по окончании срока в ссылку на берег Ледовитого Океана мне пришлось пробыть еще в заточении в Кеми в течение четырех месяцев. Я находился в первой роте, так называемого «карантина», по соседству со 2-ой ротой, или «ротой леопардов». Помещение меня в карантине было применено ко мне как репрессия по следующей причине. Срок принудительных работ я уже закончил. Тем не менее, продолжали гонять меня на принудительные работы в ротах передаточного пункта в Кеми, на Поповом Острове.

Я категорически отказался от выхода на работу, как кончивший срок. По приказанию Начальника Кемперпункта меня, как злостного саботажника и агитатора, отправили в ужасные карантинные роты. Условия содержания в нашей, первой роте, было немногим лучше, и то лишь в смысле переполнения, чем в «роте леопардов».

Ежедневно мы были зрителями, как «леопардов» выпускали для отправления естественных надобностей. Отхожее место было вдали от нашего барака, в 150 метрах, на опушке леса.

Была приполярная суровая зима, декабрь-февраль мес. Лежал глубокий снег. Очередь посещения отхожего места наступала для второй роты «леопардов».

Часовой у барака командовал: «Вылетай по пяти на оправку!» И вот из роты «леопардов» выскакивали пять звериноподобных типов: босые, без кальсон, в одной рубашке, вернее лохмотья от рубашки, с всклоченными длинными волосами, покрытые слоем грязи, по цвету кожи как бы негритянской расы (многие не помнят, когда умывались).

Эта пятерка с места неслась карьером по снежным тропинкам к отхожему месту, перегоняя один другого. Быстро завершала свои надобности также карьером неслась обратно в барак. Мгновенно вылетала новая пятерка и проделывала такую же экскурсию. В виду многочисленности роты, более 300 человек, такие скачки голых людей по снегу в трескучий мороз продолжались более часу.

Какая выигрышная панорама для кино-съемки!.. Было бы превосходно заснять на фильму истинную Соловецкую жизнь и продемонстрировать перед заграничной публикой. В мое время Совкино производило кино-съемку Соловецкой жизни. Боже!.. какая наглейшая и подлейшая была инсценировка всех видов и сцен!

* * *

В то время, когда, мы были страдальцами на Соловках, находясь в кошмарных условиях каторжного режима, в Советской газете «Известия» появилось интервью с французским литератором, Анри Барбюссом, который посетил Москву и осматривал достопримечательности, в том числе некоторые (ПОКАЗНЫЕ) Московские тюрьмы. Анри Барбюсс пришел в восторг от виденных им тюрем; он нашел, что это не тюрьмы, а институты благородного воспитания, что он постарается ознакомить всю Европу с идеальными Советскими тюрьмами (!!!).

Дело в том, что показная сторона у большевиков поставлена превосходно. Для втирания очков иностранцам у них в Москве есть показные: фабрики, заводы, мастерские, лаборатории, музеи, библиотеки, приюты, коммуны и прочее, а также есть показные места заключений, например, Сокольницкий исправдом (который и видел А. Барбюсс) и Бутырская тюрьма ГПУ. На счет показа у большевиков все строго продумано и предусмотрено, или короче говоря — все окружение иностранцев, когда они попадут в Совсоюз, обставлено исключительно с показной стороны.

В ту пору мы с бешенной горечью и бессильной злобой сожалели, что как бы было хорошо и вразумительно, если бы для ознакомления с карательной системой ГПУ прислать Анри Барбюсс на Соловки и поместить на месяцок, например, в «роту отрицательного элемента» или, не утруждая его дальним путешествием, во 2-ую карантинную роту «леопардов» в г. Кеми. После этого было бы интересно послушать его хвалебные оды, когда бы он посидел вместе с питомцами института коммунистических благородных мальчиков.

* * *

Описанные два случая существования на Соловках особых рот с босоногими и полунагими ярко иллюстрируют, насколько остро стоит перед соловчанами-каторжанами вопрос о снабжении себя необходимыми предметами одеяния, что, при полном отсутствии обмундирования от казны и без поддержки извне (присылки из дому), многих ожидает жестокая участь впасть в звериноподобное бытье, в роде, например, обитателей «роты отрицательного элемента».

Кроме описанных двух рот, в каждом отделении Соловецкого лагеря существуют свои роты с босоногими и полуголыми, которые также помещаются в кошмарных жилищных условиях и состоят на полуголодном пайке, как безработные.

* * *

Положение остальных соловчан-каторжан в отношении обмундирования немногим лучше положения «леопардов» или «типов отрицательного элемента»; в сравнении с ним они имеют хоть какие-нибудь предметы для прикрытия всех частей своего тела (головы, туловища, ног)...

Правда, на тех же Соловках есть ссыльные, например, из спекулянтов, валютчиков и особенно из растратчиков, растративших десятки тысяч советских денег, которые «гуляют» в шубах на лисьем меху с бобровыми воротниками.

Слово «гуляют» применено не фигурально, а в подлинном его значении, так как эти богатые господа, благодаря подкупам, состоят на каких-либо легких работах, в канцеляриях и даже лишь числятся номинально, а в действительности все время «гуляют» по Соловецким лесам.

Какой разительный и ярко вразумительный пример, затушевывающий с беспощадной жестокостью всякие утопии о коммунизации человеческого общества.

В Соловецкой коммуне, насаждаемой и приводимой ГПУ, богатые ссыльные пользуются исключительным привилегированным положением, тогда как неимущие безжалостно третируются, беспощадно эксплуатируются, а для выжимания всех соков избиваются и даже расстреливаются.

* * *

Отсутствие отпуска казенного обмундирования соловчанам-каторжанам, неимение ими своего собственного, есть одна из главных причин большой заболеваемости и смертности на Соловках. Эта по счету третья причина: первая — искусственное уничтожение заключенных; вторая — истощение от плохого питания, и третья — отсутствие одежды.

Наблюдения за звероподобной жизнью «леопардов» и типов «роты отрицательного элемента» вызывают одно удивление, — насколько человек вынослив и живуч, насколько он приспособляющееся животное.

У русских простолюдинов христиан есть поговорка: «человек и в аду привыкает». В настоящее время эта поговорка осуществляется фактически: ГПУ производит эксперимент, — могут ли Россияне привыкнуть и выдержать условия Соловецкого коммунистического ада.

На этом опыте несчастные Россияне гибнут десятками тысяч...

Жилищные условия на Соловецкой каторге

В ту пору, 1925, 1926 и 1927 г.г., вследствие чрезмерного многолюдства заключенных в сравнении не только с жилыми, но и со всеми нежилыми постройками, бывшими на Соловках, арестанты были размещены в самых ужасных антисанитарных и антигигиенических условиях. Были, буквально, набиты людьми все крытые здания и постройки, не говоря уже о жилых, как то: храмы, часовни, конюшни, амбары, разного рода навесы и прочее. Во всех помещениях соловчане-узники были не только спрессованы на нарах, но валялись на полу, под нарами и в других местах, где лишь можно прилечь. Приспособленные нежилые помещения не отапливались, и арестантам предоставлялось самим собственной теплотой согревать занимаемые ими помещения, — почему в холодное время в этих помещениях стоял густой туман, со стен и потолков падали капли сгустившихся испарений; воздух был зловонно-удушливый.

Уборные для заключенных, помещавшихся в приспособленных зданиях, были вдали на открытом воздухе, простого нолевого бивуачного характера; умывальники, конечно, отсутствовали. Гигиенисты-охотники брали тайно с собой чайники с водой и, находясь в уборных там слегка вспрыскивали свое лицо.

В довершение всего во всех помещениях свирепствовал обычный тюремный бич, — это вши и клопы, которых были громадные гнезда.

Такие жилищные условия были во всех рабочих ротах Кремля (5, 7, 8, 9, 11, 12 и 13) и во всех занятых помещениях вне Кремля.

* * *

В довольно сносных жилищных условиях были размещены те заключенные, которые устроились на постоянные легкие работы: в канцеляриях, на складах, сторожами, в лесничестве и прочее. Они помещались в прежних монастырских корпусах и располагались по отдельным камерам (прежним кельям) по 5–6 человек в камере; каждый на отдельной кровати со столиком. Такими благоустроенными ротами были: 10 — канцеляристы, 6 — сторожа, лесничество и др. — большинство в роте духовенство, 4 — железнодорожники, 1, 2 и 3 — ссыльные сотрудники ГПУ.

Антисанитарные и антигигиенические жилищные условия, в которых жило в мое время большинство соловецких узников, следует отнести к четвертой причине громадной заболеваемости и смертности в Соловецком Концентрационном лагере принудительных работ Особого назначения ОГПУ.

* * *

Все-таки, надлежит быть справедливым и беспристрастным и отметить, что ОГПУ развило в последнее время весьма интенсивное строительство на Соловках с целью обширного расширения Соловецкого лагеря принудительных работ (каторжных).

Ко времени отправления меня с Соловков в ссылку, в тундру, было закончено переоборудование всех Соловецких построек; так, все нежилые монастырские здания — храмы, часовни, склады и пр. приспособлены для тюремного расположения. Воздвигнуты были необходимые хозяйственные постройки: кухни, хлебопекарни, уборные, торговые лавки и другие. Особенно спешное строительство было предпринято в 1927 году, когда начали возводить большими группами тюремные казармы стандартного типа.

Несомненно, напряженное строительство продолжается и до днесь, так как число вылавливаемых ГПУ жертв не уменьшается, а все более и более, в строгой прогрессии со временем диктаторства большевиков, увеличивается.

* * *

Не мешает обрадовать всех тех, кто доброжелательно интересуется успехами социалистического строительства в России, что из всех видов социализации особенно прогрессирует в социалистическом строительстве это тюремное строительство.

Все тюрьмы, оставшиеся в наследие большевикам от Императорского периода, оказались во много раз недостаточными для размещения многого множества арестантов, навербованных ГПУ; особенно массовая вербовка идет сейчас; и ГПУ будет продолжать свою вербовку до той поры, пока не наступит конец пресловутому социалистическому строительству, то есть, когда не будут сметены с лица Русской земли строители социализма из бездомных бродяг.

При советском режиме все время ощущается громадный тюремный кризис, и жилищная арестантская площадь сокращена до минимума (см. выше, — 20 сантиметров на нарах в Кеми).

Большинство монастырей, а их было не мало на Святой Руси, превращены в разного рода места заключений: концентрационные лагери (Соловки, Ярославль, Суздаль, Вишера и другие), изоляторы, исправдомы, дома для малолетних преступников,

Войсковые казармы Императорского времени, оставшееся свободными в некоторых городах, переделаны в тюрьмы. И все же большой тюремный кризис...

Сейчас Советское правительство принялось в ударном порядке за тюремное строительство.

Соловецкие Острова, вследствие своего географического положения, представляют из себя самое благоприятное во всех отношениях место для применения карательной системы ГПУ, вот почему ГПУ поставило для себя очередной задачей расширить Соловецкий лагерь до колоссальных размеров и начало интенсивное строительство на Соловецких Островах.

Трудно определить, какое число узников пребывает сей час в Соловецком лагере. В начале 1928 года общее число заключенных во всех отделениях Соловецкого лагеря (Соловки, Кемь, Вишера) простиралось до 30 тысяч человек. Принимая во внимание, что ГПУ особенно рассвирепело в последнее время; кроме того, к услугам ГПУ появился значительный контингент новых жертв, в лице крестьян-кулаков, — надо полагать, что число заключенных в Соловецком лагере увеличилось, если не в три раза, то, несомненно, не менее как в два, то есть, около 60 тысяч человек.

Медицинская помощь соловецким узникам

Смело можно, без какого-либо преувеличения, констатировать, что в период времени, в 1923–1926 г.г., для соловецких узников медицинская помощь, в обще-культурном значении этого слова, отсутствовала. Прежде всего ощущался хронический недостаток самых необходимых и общеупотребительных медикаментов, — часто не было: йода, хинина, аспирина, касторового масла и др.; не говоря уже о сложных и дорогих медикаментах. Не было гигроскопической ваты, а вместо нее применяли плохо очищенный хлопок; порою не хватало марли, — почему иногда после ампутации отмороженных ног перевязывали обрезы плохо промытыми тряпками из бязи. Конечно, в этих случаях несчастные умирали от заражения крови.

Отсутствовали медицинские инструменты и госпитальный инвентарь.

Медицинский персонал состоял из тех же заключенных, в большинстве из молодежи, получивших медицинское образование при Советском режиме; или говоря пояснительно, без серьезной подготовки, лишь спешно «натасканные», другими словами, их познания были «липовые» (распространенный советский термин «липовый» — фальшивый, ложный, недействительный); даже были практиковавшие лекари (Плотников на Секирной), которые не получили никакого медицинского образования, а просто-напросто самозванно объявили себя фельдшерами с целью избавиться как-нибудь от тяжелых принудительных работ.

Для полноты картины медицинской беспомощности соловецких узников надлежит обратить внимание на одно довольно серьезное исключение из общежитейской практики: соловецкие врачи и лекаря все из ссыльных, занимаются лечением страждущих в порядке принудительных работ. Как и все ссыльные, так и врачи относятся к своей работе довольно халатно и небрежно. Особенно этим отличаются молодые врачи советской фабрикации. Нельзя огульно причислить всех врачей к бесчувственно толстокожим. Были среди них, правда, два-три, старых врача, которые своим вниманием, заботой и сострадательным отношением заслужили всеобщее уважение соловчан.

За спасение многих жизней они приобрели много благодарных и признательных россиян, бывших соловчан.

* * *

Небезынтересно отметить одно печальное явление из лазаретно-тюремной жизни, которое удерживает иногда некоторых лишенных свободы россиян прибегать к госпитальному или лазаретному лечению в тюрьмах ГПУ.

На Соловках и во время пребывания в многочисленных тюрьмах СССР при отправке меня в ссылку приходилось слышать много разговоров о том, что в тюрьмах, подведомственных ГПУ, применяются весьма тонкие и не вызывающие подозрений приемы искусственного умерщвления болеющих арестантов.

Из числа рассказчиков на тему об искусственном умерщвлении в тюремных госпиталях укажу на одного весьма оригинального типа, некоего Юповича Мих. Ив. За все время он много рассказал мне тайн из практики ГПУ.

В прошлом Юпович был секретным сотрудником ГПУ по отделу контр-разведки, «засыпался», как агент на две стороны, — работал в пользу Польши. ГПУ дало ему пять лет Соловков, лишь благодаря его прежним крупным заслугам. Я встретился с ним еще будучи в Бутырской тюрьме, причем при довольно загадочных условиях. В нашу камеру (№ 4 рабочего коридора) посадили нового типа, объявившего себя как врач и, конечно, невинно осужденный каэр. Это и был Юпович. Он особенное внимание оказывал мне, стараясь вести разговоры на разные темы. По его тонким подходам во время бесед я обратил внимание, что он осведомлен хорошо о моей прежней деятельности. На мой вопрос, — откуда он знает обо мне — он поразил меня своим ответом, что он сидел во внутренней тюрьме (это при самом ГПУ) с моим бывшим личным адъютантом, который арестован в Сибири и прислан в Москву. На мою просьбу описать внешность моего прежнего адъютанта — он нарисовал мне совершенно неизвестного типа. В ту пору вся камера пришла к заключению, что это «наседка» (секретный наблюдатель за арестантами и доноситель). Уже будучи на Соловках, он признался мне, что в Бутырках он был посажен в одну со мной камеру, чтобы следить за мной с целью изобрести против меня какое-нибудь новое дело и припаять суровую статью, так как за все прошлое я был персонально амнистирован. Видимо, ГПУ нужно было придумать какое-либо новое обвинение, чтобы было основание законопатить меня подальше и на долгий срок, а при удачной провокации, то и отправить к праотцам.

На Соловках Юпович заведовал собачьим питомником и был организатором осенней охоты для членов Коллегии Центрального ГПУ, приезжавших каждую осень на Соловки для разгрузки.

Как рассказывал Юпович, — во время привалов на охоте Члены Комиссии и высшая администрация Соловков, подвыпив изрядно, начинали говорить о сокровенных тайнах, не стесняясь присутствием Юповича, как своего человека.

Однажды на Соловках я заболел цингой как результат недоедания, и вознамерился попасть в Соловецкий лазарет (там, все-таки, кормят лучше) и с этой целью обратился за содействием к Юповичу, как имеющему связи с врачами лазарета. Юпович категорически отсоветовал мне решаться на такое опасное, по его словам, дело.

Для обоснования своего совета он поведал мне, что в лазаретах мест заключений, подведомственных ГПУ, практикуются способы искусственного умерщвления больных арестантов и рассказал об известных ему случаях в Бутырской тюрьме; причем, назвал несколько фамилий, в числе которых были известные мне, как сидевшие в одной со мной камере. Они будто бы, по словам Юповича, были отправлены к праотцам путем медицинских приемов во время нахождения их в лазарете Бутырской тюрьмы. Действительно, они из лазарета не вернулись... Как раз это было в то время, когда сам Юпович находился на излечении в лазарете.

* * *

Небезынтересно отметить то, как утверждал это Юпович, что медицинские приемы ликвидации политических врагов ГПУ применяет в большинстве случаев к противникам из социалистического лагеря; — меньшевикам, левым эссерам и мусаватистам.

Причина применения против них медицинских средств вместо расстрела та, что ГПУ опасается, как бы о расстреле не стало известно заграницей иностранным социал-демократам, которые не подняли бы шума.

Кстати, пользуясь случаем, добавлю, что социалистические группы и отдельные представители их настолько искусны в изобретении средств и приемов поддержания связи, как внутри России, так и с заграницей, что всемогущее, всезнающее и само искусное на изобретения ГПУ все же бессильно парализовать эту связь.

Вот почему сведения о положении в России, исходящие от социалистических групп, отличаются наибольшей правдоподобностью.

Между прочим, тот же Юпович рассказывал о попытках ГПУ ликвидировать медицинскими приемами Архиепископа Иллариона.

Архиепископ Илларион был ближайшим советником патриарха Тихона, его правая рука.

Среди москвичей пользовался большой популярностью. За свою мужественную стойкость и неуступчивость в церковных делах Владыко Илларион был сослан на три года на Соловки.

Одно время на Соловках он работал в лесничестве вместе со мной: я был объезчиком, а он у меня лесным сторожем. Владыко Илларион был моим духовным отцом и искренним другом.

Однажды Архиепископ Илларион был экстренно увезен с Соловков на материк. Куда? Зачем? Конечно, никто не знал.

Прошло продолжительное время; Архиепископа Иллариона снова привезли на Соловки. Через короткое время стало известно среди соловчан, что Архиепископу Иллариону добавили срок заключения на Соловках еще на три года. За что? Никто не знал. Сам же Владыко говорил своим близким, что по новому делу, и больше ничего, так как за разглашение случившегося с ним он и получил добавление, — о чем и изложу кратко сейчас.

Во время пребывания на Соловках Комиссии Центрального ГПУ осенью 1927 года, Члены Комиссии отправились на охоту, вернее попьянствовать. Юпович был организатором охоты. По Филимоновской дороге встретился им лесной сторож в большой меховой шапке, в широкой козьей дохе; сам громадного роста, геркулессового телосложения, с громадным посохом в руке. Это и был Архиепископ Илларион.

Московские члены комиссии знали его и сейчас же узнали.

Во время попойки этого дня подвыпившие высокопоставленные чекисты вспомнили встретившегося Иллариона и разговорились о нем.

Из их разговоров, как мне передавал Юпович, обнаружилось следующее:

Архиепископа Иллариона увозили в Ярославский концентрационный лагерь, — куда приезжал для беседы с ним Тучков, Особоуполномоченный ГПУ при Святейшем Синоде. Тучков предложил Иллариону следовать в отношении Советской власти политической линии, взятой Митрополитом Сергеем, а также предлагал подписать намеченное к выпуску воззвание Святейшего Синода. Это то воззвание, которое было выпущено 16/29 июля 1927 года за подписью Митрополита Сергея и других большевистсвующих иерархов, направленное в адрес заграницы.

Архиепископ Илларион непреклонно отстаивал свои взгляды на положение церкви в России при ее настоящем внутренне-политическом состоянии, и, стойко отклонил все предложения Тучкова.

Признавая Иллариона наиболее сильным и серьезным борцом против разрушений церковной жизни в России, Тучков со доверию Центрального ГПУ дал указания администрации Ярославского лагеря ликвидировать Иллариона медицинским способом, или как-нибудь иначе, лишь бы не было никаких подозрений, а все сделано «шито-крыто».

Будто бы, был применен какой-то яд. Но на крепкого, здорового, богатырского телосложения Иллариона яд не подействовал. Юпович, между прочим, передавал, что члены Комиссии ГПУ, вспоминая об этом, негодовали на неподатливый для отравления организм Иллариона, а Глеб Бокий сказал: «Это какой-то черт невредимый. Это — второй Распутин».

Вскоре после неудачней попытки отравления отправили Иллариона обратно на Соловки. Когда Илларион написал о своем свидании с Тучковым своим друзьям, архипастырям в России, то ГПУ придралось к этому, обвинив его в разглашении тайны и добавило ему три года Соловков^[6].

***

Я ограничился здесь лишь краткой характеристикой врачебного дела на Соловках. В действительной Соловецкой жизни есть много фактов, заслуживающих быть детально отмеченных для сведения культурно просвещенных людей нашего века, например: смехотворные попечения о хронических больных, об ампутации отмороженных конечностей лекарями, не имеющими понятия даже о элементарных началах хирургии, или же массовое содержание женщин-сифилитичек в соборе на горе Голгофе, на острове Анзер; — несчастные находятся взаперти без всякого ухода и лечения, большинство из них абсолютно разлагается; и... о многом другом по медицинской части следовало бы оповестить...

И ночь для соловчан-каторжан не всегда спокойна

В 7 часов вечера сигнальный гудок проносится по Соловецким лесам, оповещая о прекращении дневных работ.

Фактически работы прекращаются по сигнальному гудку на тех предприятиях, где работа производится не по урочной системе. Там же, где установлена урочная система, работающие арестанты отпускаются по выполнении урока. Бывает, что урок оканчивают до гудка, но иногда работают продолжительное время и после гудка, особенно на лесозаготовках.

По всем дорогам и тропинкам, ведущим в Кремль, плетутся медленно партии работавших арестантов, утомленные дневной каторжной работой.

В Кремле их ждет уже приготовленная скудная арестантская пища, крайне недостаточная для восстановления потраченных сил и укрепления организма.

* * *

В 8 часов вечера вечерняя поверка по установленному попугайному церемониалу.

Поверка не всегда проходила благополучно для всех рот. Иногда одна или две роты получали наказание на «выстойку» на час или больше за то, что плохо рассчитывались по порядку или недружно прокричали «Здра».

Стоим, бывало, и время от времени выкрикиваем «Здра». Ваш покорный слуга, пишущий эти строки, по положению — Генерал Генерального Штаба, полный Георгиевский кавалер — имеющий за Мировую войну Офицерский Орден Св. Георгия и «Георгиевское» оружие, много раз стоял в составе роты «на стойке» и прокрикивал «Здра». Это-ли не издевательство?!?!?..

После поверки, казалось бы, должно быть предоставлено людям время для выполнения своих неотложных арестантских нужд: починка одежды, кстати, у всех драной и ветхой; стирка белья, если есть у счастливчика смена; приведение в порядок, хотя бы в месяц раз, своей шевелюры, и прочее; и непременно каждодневно необходимо выполнить соловецкий арестантский ритуал — это выбить перед сном вшей.

Как бы арестант самолично не был чистоплотен, как бы он не оберегал себя от проникновения этих гостей, но при массовом размещении арестантов он не в состоянии охранить себя от вшей, и почти что постоянно носит на себе партии этих назойливых гостей.

Словом, у каждого хозяйственного и аккуратного арестанта есть мелкие дела по самообслуживанию, но и этим мешают ему заняться.

То обходы многочисленного, ничего не делающего, начальства и как всегда при появлении начальствующего типа громогласные команды: «Встать!.. Смирно!..» То налеты нарядчиков для набора партий рабочих для каких-нибудь спешных работ и обычно в этих случаях, опять и опять: «Строиться!» «По порядку рассчитайся!» и т. д.

Буквально, каждую минуту несчастные арестанты находятся в тревожно-выжидательном настроении.

* * *

Согласно тюремного распорядка дня, в 11 часов ночи все заключенные должны быть в постелях. Как-будто, наступило время, когда можно вздохнуть облегченно я успокоить свои нервы.

Отнюдь не бывало... Редкая ночь проходит спокойно...

Вдруг, глубокой ночью раздаются крики: «Вставай!»... «Одевайся!»... «Строиться!»... Оказывается, — вызов по тревоге на ударник.

* * *

Или ночью нагрянут в роту представители адмчасти (Соловецкое ГПУ) и начинают производить поголовный тщательный обыск для конфискации недозволенных вещей.

Раз в месяц, а иногда и чаще, производилась Генеральная фактическая поверка наличного состава рот, тогда арестанты выдерживались всю ночь в строю.

* * *

Перечисленные случаи относятся к обычным ночным явлениям, но бывали непредвиденные ночные тревоги, например, в случае самоубийства в роте или побега (Побега не на материк... нет... просто в лес, а там повеситься... Такие случаи бывали).

Для характеристики Соловецкой администрации приведу такой ночной эпизод, бывший вскоре после нашего прибытия на Соловки, когда мы помещались в 12-ой роте, в главном Кремлевском соборе.

Однажды ночью раздается исступленный крик пьяного голоса: «Встать! Смирно!» Мы, новички, вскакиваем в тревоге и смотрим: по проходу между нар продвигается всадник на крупной лошади, ударяет громадным хлыстом по нарам и кричит: «Встать! Смирно!». Что же случилось?

Начальник 1-то Отделения (Кремлевского, где мы находились), Баринов, был, как говорили рассказчики, за Кремлем в гостях у чекистов, там напился до чертиков, приказал оседлать верхового коня и объявил гулявшей с ним компании, что как Магомет 2-ой въехал в храм Св. Софии в Константинополе, так он въедет сейчас в Главный Собор Кремля, что его конь свободно поднимется по ступенькам на паперть.

Действительно, конь взял препятствие в виде лестницы в 20 ступенек, ведущей на паперть собора.

Лишь при обратном спуске пришлось арестантам поддерживать лихого коня.

Несомненно, за такое самодурство Баринов выслушал лишь товарищеские шуточки такого же чекиста, как он, Начальника Управления Ногтева.

* * *

Много было ночей, когда вместо отдыха гнали в лес на ударные работы: на вытаску волоком бревен из леса, на озера к местам сплава, на выноску дров к железной дороге, на погрузку лесом пароходов, на сенокос, на переноску камней, кирпичей и торфа, и на прочие бесчисленные ударники.

Нарисованная картина повседневной жизни соловецких узников ярко изображает, какой суровый тяжелый гнет тяготеет постоянно над соловчанами, которые должны быть ежеминутно и днем и ночью начеку, на стороже к неожиданным эксцессам.

В общем же, принимая во внимание общую характеристику Соловецкого режима; условия: жилищные, питания, отсутствие одежды, бесчеловечное отношение администрации, выполнение тяжелых принудительных работ, постоянно подавленное, терроризованное состояние заключенных, — предлагается всякому здравомыслящему вообразить, — какое железное здоровье и стальные нервы должны иметь несчастные жертвы ГПУ, чтобы перенести все это и выбраться с Соловков живыми и здоровыми...

Таких счастливчиков немного...

Часть вторая

Характерные частности из жизни Соловецкой каторги

Глава 1

Мученики за светлое имя Христа

«Ибо в те дни будет такая скорбь, какой не было от начала творения, которое сотворил Бог, даже до ныне и не будет» (Еван. Марка Глава 13 ст. 19).

Служители культов заточаются преимущественно на Соловки

Религия есть основа нравственности, основа прав семейственных и фундамент для общественных взаимоотношений.

Вот почему Московские диктаторы, отвергающие всякую мораль, презирающие благородные и возвышенные порывы, разрушающие семейные и общественные устои, ополчились против всех религий, как являющихся серьезным препятствием для их разрушительной работы. Но самое жестокое гонение и суровое преследование направлены против господствующей церкви, РОССИЙСКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ.

Много православных архипастырей и пастырей пали славной смертью мучеников от рук палачей Органа Красного Террора ГПУ.

Многое множество православного духовенства, черного и белого, томятся беспрерывно или в заточении на Соловках, или в ссылке в отдаленнейших местах Сибири.

Большевики не оставляют в покое и служителей других культов, религий — магометанской и иудейской. Общепонятно, — ГПУ изъемлет из населения и лишает свободы тех представителей религиозных культов, которые проявляют мужественную стойкость и твердость, обнаруживают непреклонность воли, служат своей благочестивой жизнею жестоким укором нравственно разлагающимся советским гражданам, и которые, не прельщаясь на обманчивые обещания представителей ГПУ и не страшась их угроз, — строго блюдут каноны своего культа. Само собой, в настоящее кошмарное время в России, при всеобщей подавленности духа и угнетенном состоянии, непреклонная стойкость и открытое мужество, проявляемые духовными лицами, вызывают благоговейное преклонение пред ними и они пользуются заслуженной популярностью; и, понятно, с точки зрения ГПУ не терпимы на свободе!..

Лица из духовного мира, широко известные на местах и пользующиеся хорошей, порою красивой, популярностью среди народа, после изъятия их из общества должны быть дальше высланы и крепко изолированы, чтобы не предоставлялось возможности поддерживать с ними связь не столько со стороны их самих, сколько со стороны преданных им приверженцев.

По этой причине ГПУ отсылает в большинстве случаев служителей религиозных обществ в заточение на Соловки, как место самое надежное в смысле строгой изоляции от внешнего мира.

Поводы заточений на Соловки духовных лиц

Согласно статьи 19 конституции СССР всем советским гражданам предоставлена свобода совести, и никто не может быть подвергаем преследованию за религиозные убеждения.

Так предусмотрено пресловутой конституцией; кстати, ни одна статья конституции, имеющая практическое применение, в жизни точно не выполняется.

Фактически, в жизни в отношениях властей и религии происходит нечто невообразимое, неописуемое...

Времена страшных гонений на христиан, времена Деоклитиана и Нерона, меркнут перед тем, что сейчас творится в порабощенной России, каким жестоким гонениям и суровым преследованиям подвергаются все верующие в Единого Истинного Бога.

Московские диктаторы поставили целью искоренить религиозные чувства у всех советских граждан, и эту цель упорно и настойчиво проводят, не брезгуя никакими средствами.

Чтобы избежать упреков в нарушении конституции, особенно протестов из заграницы, большевики применяют самые наглейшие и подлейшие приемы лжи и коварства.

Они выдвинули на сцену для борьбы против религии общество «безбожников», которое, якобы, издает безбожную литературу.

На самом деле, общество «безбожников» есть фикция, а средства, притом колоссальные, на издание безбожной литературы отпускает Советское правительство.

* * *

Религиозные преследования в России есть вопрос сложный и многосторонний, мы не будем углубляться в дебри его.

Здесь я отмечу, как ГПУ подтасовывает поводы для лишения свободы духовных лиц.

В большинстве случаев, как известно, ГПУ инкриминирует духовным деяниям контр-революционного характера, как то: агитацию, пропаганду, незаконное собрание и прочее, и приписывает им контр-революционные статьи Уголовного Кодекса, за что и отправляет в ссылку.

Не буду детально разбирать эти инкриминируемые деяния, а предложу каждому самому сделать вывод, что же из деяний духовных лиц можно отнести к контр-революционным, исходя из следующего контр-сопоставления.

Коммунизм и Церковь — две силы, одна другую отрицающие и исключающие.

Коммунистическая партия, ныне правительственная в России, отвергает все религии, глумится над религиозными ритуалами, запрещает насаждение и распространение религий. Духовные лица, наоборот, стремятся насаждать и распространять веру в Единого Бога; удерживают у церкви малодушных и нестойких. Таким образом, при настоящей правительственной ситуации в России они совершают деяния противоправительственные или контр-революционные. Продолжая такое, чисто в духе ГПУ, логическое рассуждение дальше, можно подвести под контр-революционное деяние выполнение церковных обрядов, а некоторые церковные возгласы отнести к числу агитационных.

Какое широкое поприще для ГПУ примазать служителям культов контр-революционные деяния! Оно так и бывает в действительности.

Какое разнообразие и, притом, самых курьезных поводов для ареста духовных лиц и заточения их на Соловки!

Не буду утруждать перечислением их, лишь приведу один характерный случай.

Епископ П. был арестован и сослан на три года на Соловки за то, что, совершая Литургию, во время большого выхода со Святыми Дарами позволил себе произвести возглас: «Архиепископы, Епископы, братии священическаго и монашескаго чина в темницах сущих, да помянет Господь Бог во царствии своем всегда, ныне, присно и во веки веков». ГПУ придралось к этому, признав это как агитацию против Советской власти; арестовало Владыку и отправило на Соловки.

Это был лишь повод, за который ухватилось ГПУ, а причина ссылки другая. Причина — большая популярность Владыки в городе; — во время его служений церковь была всегда переполнена.

Особенно курьезны поводы лишения свободы простых священников. Многим могли бы показаться неправдоподобными. О них и не будем говорить.

* * *

Особенность ссылки служителей культов та, что все они ссылаются лишь на три года, так как фактически никто из них никакой активности в мнимой контр-революции не проявлял.

В первый год моего пребывания на Соловках 1925 г. духовенства всех религий было там в заточении около 200 человек. В числе их было несколько высших иepapxoв христианских церквей: православной — 4 архиепископа: Прокопий, Архиепископ Херсонский и Николаевский, Ювеналий, Архиепископ Курский и Тульский, Илларион, Архиепископ без кафедры (был ближайшим помощником Патриарха Тихона), Евгений, Архиепископ Амурский и Благовещенский; 14 епископов: Василий Рязанский, Мануил Гдовский, Глеб Воронежский, Нектарий, Матфей (живой церкви), Серафим, Платон и другие; 4 архимандрита; католической церкви был прислан в конце 1927 г. епископ, кажется, Минский; далее много православных протоиереев, иepeeв, несколько ксендзов и пасторов; были мусульманские муллы и еврейские раввины.

Душевный гнет и моральный кошмар в положении духовенства на Соловках

Раньше я обращал уже внимание на одну особенность коммунистического режима в тюрьмах, на этапах и тоже здесь, на Соловках, — что деления арестантов для размещения по камерам на уголовников и не уголовников у большевиков не практикуется. Все без разбора сгоняются в одну камеру, или в одно ротное помещение, как, например, на Соловках. Если порою происходит сортировка по административным соображениям, то не по признаку преступности, а по признаку «с вещами» или «без вещей» арестанты, чтобы отделить одних от других во избежание воровства.

Для духовенства нет исключения, и они помещаются вместе со всеми прочими; лишь позволяют им группироваться вместе на нарах.

В тех тюремных помещениях, где размещены уголовники, особенно молодое поколение их, так называемая «шпана», постоянно шум, гам, крики, ругань, часто драка, скабрезные рассказы, порнографические песенки и беспрестанно отборная площадная брань.

Если воспитанному интеллигенту такое сообщество приносит нестерпимые страдания, то какой должен быть душевный гнет у лиц духовных, когда они слышат безумолчно вблизи себя отборную коммунистическую брань с присоединением святых имен и названий.

Администрация не только не воспрещает непрерывные ругательства «шпаны», но даже поощряет глумления и издевательства, направленные по адресу духовных.

Чтобы умерить несколько резвость сквернословов из «шпаны», духовные применяют иногда способ приручения их, для чего начинают подкармливать «шпанят», чтобы они лишь не ругались. Этот прием приводил к печальному массовому вымогательству.

* * *

Духовенство отбывает принудительные работы на общих со всеми основаниях.

Здесь следует отметить одно знаменательное явление, весьма яркое на фоне Соловецкой жизни.

Во время разводов никто из духовных никогда не заявлял протеста против назначения на ту или иную работу; никогда не обращался с просьбой о назначении на легкую работу; никто никогда не жаловался на мнимую болезнь, а всегда все шли молча и христиански покорно туда, куда их назначали.

* * *

Если в последние годы моего пребывания на Соловках духовенство заняло, как бы, привилегированное положение по отбытию принудительных работ, то это не ради его самого, или их сана, а потому, что духовенство оказалось самым честным, аккуратным, добросовестным и исполнительным из всех других заключенных-словчан.

Как не тяжело было соловецкой администрации из чекистов признаться, что те, кого они презрительно называли «дармоедами», «обманщиками» и «эксплуататорами» народа и пр., оказались самыми безупречными людьми, но делать было нечего, сама жизнь принудила администрацию к этому.

Дело в том: на Соловках на каждой командировке есть должность каптера (каптенармус), на обязанности которого лежит прием, хранение и выдача пищевых продуктов. Работа по сравнению с другими весьма легкая; кроме того, каптер всегда будет сыт, а изыскание пропитания к скудной казенной пище составляет главную заботу всех соловчан. Вот почему в начале администрация назначала каптерами своих чекистов или бывших сексотов ГПУ. Но что же оказалось на практике? В большинстве случаев через три-четыре месяца у нового каптера обнаруживалась растрата.

Пробовали назначать других; результат получался тот же. Тогда решили применить для этой работы духовенство. И все пошло по-хорошему: никогда нет никаких недочетов; продукты отпускаются всегда аккуратно; нет обвешивания, обсчетов, замены и пр. Все заключенные оставались довольными работой каптеров из духовенства. После первых опытов всех каптеров назначили из духовенства, при том, из старших; так: Епископ Глеб был каптером на Перт-озере, Епископ Василий на лесозаготовках и т. д.

Гонение на соловчан-религиозников и запрещение посещений открытых молений

В общем обзоре Соловецкой каторги было уже указано, что при разгроме Соловецкой обители карательным конфискационно-ликвидаторским отрядом войск ГПУ часть престарелых монахов отказалась с мужественной стойкостью покинуть Св. Обитель, заявив опьяненным богатой добычей руководителям чекистам, что они, иноки, потрудились обители десятки лет, некоторые сверх полустолетия (Отец Григорий) и их последнее желание сложить свои бренные останки здесь же, на Соловках, и если их присутствие не желательно, то они умоляют расстрелять их на Кремлевском кладбище.

Из опасений огласки, а отсюда нежелательного шума, чекисты не проявили к ним насилия, а считая престарелых иноков безвредными, ГПУ разрешило им доживать свои последние дни там же, на Соловках, но с непременным условием, что они встанут на работу наравне с заключенными. Они радостно согласились.

* * *

Обращает на себя внимание крайне интересное явление, которое довольно симптоматично с точки зрения истинно верующих христиан в смысле Божественного предопределения.

Из многих тысяч, вернее десятков тысяч, заключенных, отбывающих принудительные работы, надлежит признать при беспристрастной оценке труда, что самыми точными, аккуратными и добросовестными проявляют себя престарелые иноки, которые выполняют всегда с аккуратностью все, что поручает каждому из них УСЛОН. В их работе явно отражается любовь и интерес к делу; как-будто, они выполняют каждую работу для себя лично. И на самом деле, они определяют свей труд по своему, по-монашески: иноки говорят, что они работают не на ГПУ, а по-прежнему состоят в «послушании» у Святой Обители. Они глубоко верят, что грядет время, когда Святая Обитель воскреснет и засияет ярким блеском лучезарной Христианской красоты.

* * *

Наиболее одухотворенный из них отец Григорий, престарелый монах, 81 года, проявляющий пророческое предвидение, пророчествуя в духовном экстазе, говорит: «Святая Обитель по предопределению Божественного Промысла послужила Голгофой страданий Русского народа. Земли Обители пропитаны слезами и орошены кровью невинных людей. На землях Обители погребено многое множество соловецких узников; многие из них прияли славную смерть мучеников за светлое имя Христа.

Наша глубокая вера в том, что Всемогущей Господь, допустивший, чтобы наша Обитель превратилась в арену духовной борьбы между последователями Божественного Христа и клевретами Антихристовой сатанинской власти, предопределил, что свет победит тьму... После низвержения в России слуг Вельзевула наша Святая Обитель послужит памятником духовной победы Христа над темными силами ада. Как ныне Соловецкий Маяк^[7] освещает путь мореплавателям, так в последующие века наша Святая Обитель, озаренная победным Божественным Светом Христа, будет путеводным маяком в истории Православной Христианской России...»

* * *

Оставленные на Соловках престарелые иноки обратились с просьбой к ГПУ оставить им для молений небольшую церковь на Кремлевском Кладбище.

ГПУ уважило их просьбу. Да не подумает кто-либо, что ГПУ, нуждаясь в зданиях, проявило такое великодушие. Абсолютно нет. Причина простая, — Кладбищенская церковь окружена со всех сторон лесом крестов и надгробных памятников, — почему утилизировать ее для какой-нибудь цели нельзя, вернее, все-таки, неудобно.

В этой церкви монахи отправляют церковные службы два раза в неделю: в субботу всенощную и в воскресенье обедню. В остальные дни недели престарелые монахи, при всем их желании, не могут собираться для молений так как заняты работой добровольно-принудительной.

* * *

Всем заключенным запрещается посещать церковь во время совершаемых там богослужений.

В этом случае, как всюду и везде, ГПУ проявило обычное свое коварство: формального запрещения посещать церковь нет, это было бы нарушением Советской конституции, но объявлено в приказе, что на право посещения церкви нужно испрашивать разрешения Адмчасти; нарушители этого порядка будут подвергаться содержанию в карцере от 14 дней (минимум) до одного месяца. Конечно, никому разрешения не давалось. Да и мало заключенных обращалось с такой наивной просьбой.

Во-первых, и прежде всего, такому смельчаку сделают отметку в аттестационном листе, что он «подвержен религиозному дурману», а это послужит препятствием к досрочному освобождению. Как это не наивно, но все заключенные мечтают получить досрочное освобождение и всемерно стараются заслужить его своей работой и поведением.

Во-вторых, если обратившийся с просьбой посещать церковь занимает должность, хотя бы незначительную, то его, как социально чуждый элемент существующему режиму, снимут с должности и поставят на тяжелые «общие работы».

* * *

Лишь только в августе месяце 1925 года было разрешено посещать церковь ссыльному духовенству и церковникам. В то время я помещался вместе с ними в 6-ой роте. С какой великой детской радостью и восторгом они встретили это разрешение.

Чтобы понять непреодолимое духовное влечение несчастных узников, их горячие порывы для обращения к небесному Высшему Существу, Всемогущему, Всеблагому, Всепрощающему, Всеукрепляющему, Всеободряющему, для этого нужно знать путем личного общения психологию заключенных, или, более реально, самому побывать в духовно-моральном подавленном состоянии.

Одни из узников устремляют свои молящие взоры ко Всемогущему, Всепрощающему Творцу о прощении им содеянных ими преступлений, если они отбывают кару за злые деяния против ближнего; другие взывают с мольбой к Всеукрепляющему Творцу о даровании им силы, бодрости, здоровья для перенесения всех страданий; третьи посылают горячие молитвы ко Всемогущему, Всесохраняющему Творцу о сохранении оставленных ими дорогих близких родных... и многие другие индивидуальные моления возносятся к Престолу Вседержителя Вселенной.

* * *

Сейчас, в данный момент, с содроганием в душе я переношусь в недавно пережитое и вспоминаю моменты высоких духовных ощущений, которые испытывали соловецкие узники во время богослужений в кладбищенской церкви на Соловках.

Лишь только там, в местах страданий и мучений, можно наблюдать и самому ощущать, с какой искренностью, от глубины души возносятся моления к Господу Богу, с каким уверенным порывом страждущие обращаются к Отцу Небесному, непоколебимо веря, что их голос будет услышан... Какие душу потрясающие сцены происходили во время торжественных церковных богослужений!

Многие молящиеся узники плачут; иногда слышатся рыдания, или раздаются истеричные выкрики...

* * *

Я был сам очевидцем, когда во время пения «Хвалите имя Господне» раздался громкий истеричный женский вскрик: «Боже! за что? за что?». Это выкрикнула заключенная Наживина, жительница гор. Царицына. Ее мужа расстреляли; саму ее сослали на 10 лет на Соловки. У ней остались дома пять человек несовершеннолетних детей, без всякого присмотра кого-либо близких. В довершение всего здесь, на Соловках, чекисты из комсостава вызывали ее в числе прочих «для мытья полов» и, как говорили, заразили ее злокачественной венерической болезнью.

Спрашивается, — изощрится ли человеческий разум, чтобы придумать для нее еще какое-нибудь страдание?..

* * *

После таких моментов глубоких душевных излияний, после духовного общения с Господом Творцом у несчастных узников наступают минуты душевного умиления, смиренной покорности и физического облегчения...

* * *

В России Императорского времени, а ныне в культурных христианских странах, обращено серьезное внимание на религиозно-духовное воздействие на арестантов, признавая, на основании опыта, что духовно-религиозный метод есть наиболее верный в деле исправления преступников.

Ничто так не смягчает сердца, даже закоренелых преступников, как духовное общение с Небесным Отцом Вседержителем.

Лишь нужно уметь воспламенить искру искреннего порыва к такому духовному общению.

В порядке вещей, если большевики не только отвергают метод духовного исправления, но даже препятствуют заключенным на Соловках посещать цервовные богослужения.

Как и все в их разнообразной практике фантастично, так и в деле исправления преступного элемента они применили громко именуемый ими «культурно-просветительный метод»; с этой целью они ввели в тюрьмах воспитателей. Результат их работы весьма плачевный. Советские тюрьмы не исправляют преступников, а лишь озлобляют их.

* * *

Некоторые тюрьмы, и в частности Соловки, представляют для преступного мирa школу по подготовке квалифицированных преступников. Там уголовники путем общения между собой проходят теоретически в совершенстве какое-либо преступное ремесло и с нетерпением ждут освобождения, чтобы применить свои познания на практике.

Общеизвестно, что преступность в Советском Союзе прогрессирует усиленным темпом, преступность не пойдет на убыль до той поры, пока не будет свергнута ненавистная всем Советская власть.

Пока Россией будут править международные уголовные преступники, преступность в стране все более и более будет усиливаться.

Ведь, это же аксиома, что преступники не могут исправить преступников

Случаев воспрепятствования посещать заключенными церковные службы и запрещения выполнять религиозные обряды для верующих всех культов^[8] было множество. Здесь ограничусь сообщением коротенького факта, бывшего со мной лично.

В августе 1926 года я служил в Соловецком лесничестве, почему имел постоянный пропуск. Этот пропуск давал право на хождение днем и ночью по всему острову. 14 августа по старому стилю, в канун праздника Успения Пресвятой Богородицы, я, закончив лесные работы и возвращаясь в Кремль, вошел в Церковь и отстоял, всенощную. Во время богослужения в притворе, за стеклянной дверью, всегда стоит присланный Адмчасти (Соловецкое ГПУ) чекист. Конечно, как и подобает ему, стоит в шапке (в шлеме), хотя перед ним за стеклянной дверью совершается богослужение. В тот же день поздно вечером пришел за мной в 10-ю роту, присланный из Адмчасти. Быстро спешу, догадываясь в чем дело. Меня ожидает секретарь Адмчасти. Между нами произошел следующий разговор: «Вы, товарищ Зайцев, были сегодня в церкви?» — «Был». — «А кто Вам разрешил?» — «Мне, говорю, разрешения не надо; я имею постоянный пропуск.» — «Это ничего не значит... — Нужно иметь разрешение на посещение церкви, о чем вам должно быть известно». — «Я понимал это иначе, что нужно разрешение на выход за Кремль для посещения церкви, а у меня постоянный пропуск». «Без разрешения в церковь ходить нельзя». — «Послушайте, говорю, товарищ, согласно статьи 19 Советской конституции, всем предоставлено право совести. Как же это так? А по-вашему нужно еще специальное разрешение молиться?». «Да... Вы не забывайте, что здесь лагерь Особого Назначения ГПУ... Имейте в виду, что за посещение церкви без разрешения налагается арест от двух недель и больше. Об вас будет доложено товарищу Васькову» (Это был Гроза на Соловках; заслуженный чекист в прошлом, еврей, на Соловках был начальником Адмчасти — Соловецкого ГПУ, или ГПУ в квадрате). — Возможно, что вас, товарищ Зайцев, посадят под арест». — «Пожалуйста»... говорю. Этим аудиенция и закончилась. В роте, когда мои сожители по камере узнали о причине вызова меня в Адмчасть, высказывали предположение, что Васьков непременно засадит меня в карцер. Многие выражали свое по этому поводу удовольствие, что было бы хорошо и желательно, если меня посадят в карцер за посещение церкви.

* * *

Дело в том, что на Соловках я был известен многим. Многих интересовала моя судьба, — как я превратился из Генерала «Белого» Генерального Штаба, в «краскома» (красного командира) «Красного» Генерального Штаба^[9]. Многие знали о моей истории добровольного возвращения в Советский Союз и о том, какую комедию разыграли со мной и Наркоминдел, и РККА, и, наконец, ГПУ, запрятавшее меня на Соловки. Многие считали меня добровольным страдальцем, приехавшим добровольно отбывать каторжные работы.

Конечно, арест меня за посещение церкви вызвал бы много разговоров, весьма неблагоприятных по адресу Соловецкой администрации.

* * *

На следующий день, в день Успения Пресвятой Богородицы, я поступил вызывающе демонстративно: обойдя участок лесных работ, отправился в церковь к обедне. И что же? Аресту меня не подвергли. Через два дня отобрали у меня постоянный пропуск под тем, якобы, предлогом, что нужно положить визу на новый сентябрь месяц; но пропуска так и не вернули мне. В последующие дни я получал отдельные «сведения» на право выхода из Кремля лишь только на время рабочих часов. Но этим дело не кончилось для меня. Через пять дней сам Начальник Управления Эйхманс, будучи зело пьяным, проезжая ночью по лесу, спровоцировал там пожар. Причину пожара, приписали моей небрежности при лесоочистительных работах. Начальник УСЛОНа издал пространный изобличающий меня приказ и наложил на меня наказание на три месяца в штраф-изолятор на горе Секирной.

Без преувеличения могу сказать, что все соловчане ахнули, когда услышали приказ о заточении меня на Секирную. Причины применения ко мне такой суровой репрессии были другие, а мое демонстративное посещение церкви лишь ускорило новые гонения на меня.

Цинично-кощунственные надругательства над святыми местами и священными изображениями

Уже раньше было сказано, что все многочисленные храмы, часовни, монашеские скиты, кельи отцов Соловецкой Святой Обители, — все это переоборудовано в тюремные помещения и битком набито многочисленными соловецкими каторжанами. Мой священный долг, как верующего христианина, омрачить сердца верных христиан, поведав им, что при распланировке прежних храмов под тюрьмы чекисты, руководители работ, применили намеренно, с целью глумления над чувством верующих, следующий цинично-кощунственный прием: на тех местах в прежних храмах, которые почитаются христианами особо священными, — алтарь, а в нем престол и жертвенник; они устроили наиболее нечистоплотные места при казарменном расположении, как то: отхожие места, мусорные ящики, помойные кадки и пр. Для убеждения в этом укажу на один факт из числа многих. В прежнем двухэтажном храме на горе Секирной помещается ныне штраф-изолятор, — это чудовищное страшилище для всех соловчан. Там в верхнем храме помещается верхний изолятор. И вот здесь на месте бывшего Св. Жертвенника помещается «параша» для большой нужды... Содрогайтесь верующие!.. Дальше, кажется, в цинично-кощунственном глумлении идти уже некуда.

* * *

Само собой, во всех тюремных помещениях, приспособленных из прежних храмов, ставятся, как это установлено тюремным режимом, параши для естественных надобностей арестантов. Все эти кощунственные глумления, неслыханные с точки зрения истинно верующих, усугубляются еще тем, что все эти священные места Святой Обители были особо почитаемы Русским Православным Народом в течение четырех с половиной веков.

* * *

В то время на Соловках оставались свободными, еще ничем не занятыми, маленькие часовни, воздвигнутые монахами на особо чтимых ими исторических святых местах. На большом острове ближайшие к Кремлю были: Св. Зосимы, Св. Германа, Св. Троицы, Филимановская, Печерская и другие.

В этих часовнях обращало на себя особенное внимание работой и размерами распятие Иисуса Христа, фигурное, скульптурно-резной работы, сделанное из дерева. Восточные стены часовен расписаны священными изображениями и ликами Святых, большинство в рост, размерами больше нормальных.

Чекисты из Соловецкой администрации и надзора, гуляя часто по Соловецким лесам, заходили в часовни и здесь упражнялись в стрельбе из наганов, стреляя в Распятого Иисуса Христа и в Св. Иконы.

Чекисты находили, что это самые удобные мишени для практической стрельбы. «Видишь», как они говорили, «в какую часть тела пуля попадает».

Фигура распятого Иисусa Христа покрыта пробоинами дробинок и пуль нагана, также испещрены пробоинами и Св. Иконы.

На некоторых иконах с женскими ликами нарисованы дополнения мерзко порнографического характера или сделаны такие же надписи...

Вообразите, читатель, моральный ужас истинно верующих христиан при виде всех этих мерзостей и их душевную тяжелую скорбь при сознании, что они бессильны остановить эту сатанинскую вакханалию. Все их заявления и протесты будут безрезультатны, лишь только этим они навлекут на себя новые гонения, глумления и еще худшие издевательства непосредственно в лицо.

Будут напрасные страдания без достижения каких-либо результатов...

Буквально стынет кровь при виде всех этих мерзко кощунственных издевательств и надругательств... не только ненаказуемых, но еще поощряемых со стороны власть придержащих.

* * *

Что такая сатанинская вакханалия поощрялась ярким убеждением в этом может служить тот факт, что в 1926 году при УСЛОН (главное управление лагерями) издавалась газета «Безбожник».

Так как УСЛОН есть главный филиал ГПУ, то, следовательно, газета издавалась на счет ГПУ или, подходя к источнику всех зол и бед в России, за счет Советского Правительства. Тут уж никак вывернуться нельзя, чтобы свалить вину на другого, как это имеет применение на материке, где издание богохульственных газет и журналов Московские диктаторы приписывают мнимому подставному обществу «Безбожник».

Сатанинские издевательства при вскрытии мощей Св. Зосима и других преподобных соловецких отцов

Во время первых налетов летучих отрядов Особого Назначения ОГПУ с целью конфискации монастырских ценностей и реквизиции богатого монастырского имущества и разных запасов были извлечены из мест упокоения, — склепов, надгробных сеней и рак, гробницы со Святыми Мощами.

Чекисты, руководившие ограблением искали, будто бы спрятанные драгоценности в многочисленных склепах, в стенах храмов и часовен.

Все могильные склепы были разломаны; раки с гробниц были сняты; гробницы с останками Святых Отцов были вырыты. Везде был произведен тщательный обыск; в поисках кладов были сделаны проломы в стенах часовен и храмов.

Само собой, чекисты обманулись в своих корыстных вожделениях открыть сказочные сокровища Соловецкой Обители; — ничего найдено не было. Лишь немногие чекисты сняли с останков погребенных иеромонахов наперстные кресты, положенные с ними во гробы.

* * *

Вся эта сатанинская вакханалия была учинена в присутствии монахов. Бедные иноки омертвели от ужаса; многие плакали, некоторые рыдали и возносили свои молитвы к Господу Богу Творцу, прося, чтобы Он при виде небывалых богохульственных беззаконий отвратил свой гнев от Обители и простил творящим эти злодеяния, ибо при наступившем на Руси сатанинском времени эти люди, потерявшие образ и подобие человеческое, превратились в одержимых бесами зверей.

* * *

Гробницы с мощами Св. Зосимы и некоторых других Преподобных Отцов были поставлены в Кремлевском Преображенском Coбopе, с тем, чтобы при благоприятной обстановке устроить публичное показательное вскрытие Святых Мощей, как это было проделано во многих местах России.

Соловецкая администрация понимала благоприятное время в том смысле, когда будет прислано в заточение возможно большее число Православного духовенства, чтобы в присутствии его инсценировать эту комедию глумлений и издевательств над чувством верующих.

Навигационный сезон 1925 года был особенно обилен, по присылке на Соловки в заточение Православного духовенства.

Как указано выше, — в то время было 18 архипастырей (архиепископов и епископов) и около 150 человек прочего разных наименований духовенства.

В августе месяце 1925 года, когда все духовенство было переотправлено на Соловки, приказом Начальника УСЛОН (управление лагерями), Ногтева, была образована комиссия о публичном вскрытии Святых Мощей. Само собой, в приказе была приведена, большевистская кощунственная мотивировка.

В состав комиссии были назначены: Ювеналий, Aрхиепископ Курский и Тульский, Михаил, Епископ Гдовский и еще един епископ, три члена из ссыльных чекистов. Председателем этой комиссии был назначен известный на Соловках и памятный, чекист Коган, прославившийся своими зверствами в Крыму после ухода Добровольческой армии бар. Врангеля.

Чтобы не оскорбить религиозных чувств читателей, я описывать не буду этот гнусно-омерзительный коммунистический фарс; тем паче приводить те глумления и издевательства, которые сыпались из уст чекистов во время этой процедуры.

Лишь прошу религиозных людей вообразить себе, какой моральный ужас и потрясающий душевный гнет испытывали архипастыри, члены комиссии, присутствовавшие при этой чекистской богохульственной оргии...

* * *

Ограничусь лишь приведением одного момента из этой омерзительной комедии. Когда вскрывали мощи Св. Зосимы, то отделили голову от туловища. Останки Св. Зосимы были сложены на полу около гробницы его. Будто бы, председатель, чекист Коган, обращаясь к архипастырям, спрашивает: «Это ваш главный святой?.. Вот ему...» Как мяч с силой ударяет носком череп, который отлетев до стены, ударился об стену.

Эта богохульственная вакханалия происходила в Кремлевском Преображенском Соборе.

Так вот, какие морально-духовные пытки переносят на Соловках заточенные там духовные лица; в особенности издевательская тактика направлена по адресу Православного духовенства.

Глава 2

Кошмар в положении женщин каэрок на Соловках

Моральные пытки интеллигентных соловчанок при совместном размещении с проститутками

Как при размещении арестантов мужчин не бывает деления на политических и уголовных, или интеллигенцию и «шпану» (мелкие воришки, хулиганы, — словом, подонки больших городов), так и в размещении заключенных женщин не делают различия между скромными, нравственными интеллигентками и проститутками низшего разряда.

Весь контингент узниц-соловчанок разделяется на две большие группы: первая — каэрки, в большинстве своем принадлежащие к привилегированным классам (много родовитых аристократок, дворянок, жен офицеров, купеческого и духовного сословий) и вторая группа, — это женщины легкого поведения, начиная от Московских демимонденок и кончая проститутками низшего пошиба, или, как их называют уголовники из их же мира «подвагонные проститутки».

Дело в том, что, как сказано выше, ГПУ, помимо ударников Красного террора, на политически неблагонадежный элемент населения, устраивает такие же ударники против уличных проституток, на контрабандистов, спекулянтов, валютчиков, кулаков, церковников и др.

В больших городах, главным образом в Москве, ГПУ время от времени производит в «ударном порядке» облавы на женщин свободной профессии.

Всех их массами загоняют в места заключений, подведомственные ГПУ, затем без следствия и суда и без всякой задержки экспортируют их на Соловки, даже не назначая срока, и причислив их к категории «особого учета». Обычно на Соловках проститутки составляют около половины всех заключенных женщин. Есть среди соловчанок и уголовницы, но число их небольшое в сравнении с общей массой.

* * *

Среди размещенных в одной камере заключенных соловчанок часто бывает резкий контраст в их социальном положении, — так, например, можно встретить камеры, где помещены: и княгиня, и графиня, и игуменья, вообще, солидные интеллигентные дамы, и тут же вместе «подвагонные проститутки».

В мое время на Соловках было в ссылке несколько супружеских пар, большей частью офицеров Императорской Армии с их женами.

Часто приходилось видеть омраченные лица мужей после свидания с женами. Такие свидания ГПУ разрешало раз в месяц на один час при дежурной комнате. На расспросы мужей, что их так опечалило, они передавали, что их жены страшно удручены и сильно измучены тем, что живут в компании низкопробных проституток, которые не дают им покоя ни днем, ни ночью. В камере в свободное от работ время постоянный шум, крик, ругань, пение, пляска... При ругани применяется отборная площадная брань... Часто рассказывают мерзко-скабрезные истории из своих уличных похождений или распевают порнографические куплеты и т. д... На замечание вести себя потише и поскромнее, набрасываются с отборными ругательствами на недовольную сожительницу. Иногда несколько веселых и ярых девиц принимаются избивать протестующую ненавистную «аристократку», или «буржуйку», возмутившуюся их бесчинствами и безобразиями. Жалобы на такие насилия бесполезны, так как избивательницы есть пролетарки, краса и гордость пролетариата, воспетые в свое время босяцким литератором, Максимом Горьким. Несомненно, сердце его должно трепетать от радости, так как его типы размножаются сейчас быстро и обильно на всем пространстве Советского Союза.

Не подлежит сомнению, что все эти гулящие девицы заражены венерическими болезнями, часто злокачественного характера, весьма заразительными, и незалеченными.

Тем не менее, по необходимости несчастным интеллигентным арестанткам приходится есть вместе с ними из общей посуды, например, из общих бачков. Словом, всех невзгод, что претерпевают от совместного житья скромные узницы-каэрки не перечтешь.

* * *

Даже ночи не проходят без моральных неприятностей для скромных и нравственно чистых каэрок-соловчанок, но помещающихся в «женбараке» около Кремля.

Там уже после укладки спать выявляются сладострастные нимфоманки из среды веселых дам (а их в «женбараке» больше половины), которые попарно начинают выполнять приемы однополовой любовной связи.

Представляю воображению каждого, каково состояние духа у интеллигентных арестанток, особенно пожилых и солидных, когда они видят вблизи себя открытое выполнение приемов эротической нимфомании.

Что изложенное не есть вымысел, а факт, довольно часто повторяющийся, укажу на документальные данные. Часто во время вечерней поверки читали нам приказы по УСЛОН.

В числе прочих параграфов, почти исключительно карательных, бывали параграфы такого содержания: «Заключенные гражданки Таисия П. и Пелагея Т. арестуются на 14 суток каждая за однополовую любовную связь».

Это уже такие постоянные сладострастные нимфоманки, что своим поведением извели всю камеру, которая и довела до сведения администрации.

* * *

Помимо всего, иногда ночью происходили такие эксцессы. Одно время я служил вахтенным на Соловецком Маяке на горе Секирной. В административном делении лагеря это будет 4-ое отделение.

Начальником отделения был чекист Кучьма, который часто возвращался поздно ночью из Кремля зело пьяным; отправлялся в Савватьево, где живут женщины-арестантки; там будил лагерного старосту, Основу, брал дежурного по лагерю и отправлялся проверять «женбарак».

Конечно, эта компания, во главе с пьяным начальником, шла полюбоваться на спящих женщин, главным образом каэрок. Будили их, садились к ним на кровати и начинали вести беседу. Просыпались все девицы легкого поведения, собирались полуголые вокруг начальства и начинались мерзко-скабрезные разговоры...

* * *

Во всем и везде большевики стараются изо всех сил держать фасон культурных людей, применяют много усилий чтобы установить порядки и правила, применяемые в культурных странах. Но в практической жизни мало что выполняется по-культурному.

Их же товарищи, члены той же диктаторствующей партии, первые нарушают правопорядки, установленные их же партией.

Так и на Соловках, строго запрещено любовное общение между заключенными мужчинами и женщинами.

На практике же за это преследуют лишь простых рядовых арестантов, которые в громадном большинстве не имеют возможности иметь свидания, да, кроме того, все настроены абсолютно не любовно.

Тогда как ссыльные чекисты и сотрудники ГПУ, занимающие командные и начальнические должности, удовлетворяют свое сладострастие даже чересчур.

Все это делается открыто, всем известно, лишь одно начальство показывает вид, что не замечает этого, ибо само начальство больше всего преступно в этом. Сейчас и поговорю коротенько об этом.

Принуждение каэрок-соловчанок к половому общению разными начальствующими типами

В предыдущих главах была нарисована мрачная картина в положении во всех отношениях простых рядовых заключенных соловчан, не принадлежащих к привилегированной касте диктаторствующего ныне в России ГПУ.

Совсем в иных условиях отбывают наказание чекисты и агенты ГПУ.

Как уже сказано, — они в большинстве занимают начальнические должности; имеют отдельные комнаты; берут себе в услужение одного или двух заключенных, которые состоят при них в качестве денщиков. Для их развлечения имеются театры, кино; устраиваются концерты, спортивные состязания, каток и прочее; они имеют возможность покупать продукты, а средства добывают путем вымогательства у состоятельных заключенных; они, пользуясь своим начальническим положением, привлекают для своей телесной услады женщин-арестанток. Вот причина, ставящая в тяжелое положение, в смысле cохранения нравственной чистоты, всех молодых и особенно интересных каэрок-интеллигенток.

* * *

Если какой-нибудь начальствующий тип или сотрудник, ведающий нарядами женщин на работы (завотделом труда, — такой был бабник Редигер), или надзирающий за «женбараком» (начальник отделения или командировки, Лагерный Староста, сотрудник адмчасти и другие, — начальства на Соловках множество), облюбует какую-нибудь каэрку и поведет приступ с целью добиться любовного сближения, то несчастная нравственная каэрка попадает в весьма тяжелое положение.

Делается это упрощенным способом: тип-сладострастник приказывает нарядчице «женбарака» прислать к нему заключенную Н. для какой-нибудь домашней работы: для мытья полов, для починки, или в качестве поварихи. Здесь у себя на квартире тип требует от несчастной покорности своим желаниям; конечно, не обходится без насилий.

Если «поломойка» окажется строптивой, проявит непреклонность желаниям «чекиста-сладострастника», не прельстится на его обещания улучшить ее положение и, возможно, даст должный отпор при попытке его насильственно осуществить свои желания, такую нравственную и честную арестантку ожидают тяжелые невзгоды.

Прежде всего будут посылать ее на тяжелые работы: «на кирпичики» (ласкательное название соловчанок тяжелых работ на кирпичном заводе), на «торфики», на выноску дров из леса и прочие тяжелые и грязные работы.

Если «мытница полов» или «мнимая повариха» особа уступчивая, нравственно не крепкая беспрекословно встретит объятия начальника-чекиста, то жилищные условия ее, как арестантки, меняются в лучшую сторону: ее не будут посылать на общие работы. Если она удовлетворила вкусу чекиста, то зачисляют ее постоянной поварихой, и будет cебе гулять свободно, лишь являясь в назначенное время на место свиданий.

* * *

Приведенное домогательство женской ласки и отражение результатов его на жизнь заключенной каэрки относится к чекистам средней марки. Ну, к сотрудникам из отдела труда, адмчасти, старостата и пр.

Совсем особые последствия ожидают несчастных заключенных каэрок, если кто-нибудь из высокопоставленных особ Соловецкой администрации наметит какую-нибудь из них объектом сладострастия.

Такими соловецкими дон-жуанами в мое время были: сам начальник управления Эйхманс, начальники отделений и надзора, начальники ЭКЧ — Барков и Филимонов, и другие.

В случае, если удостоенная избрания каэрка отвергнет любовное предложение, то на нее посыпятся суровые репрессии. Помимо того, что снимут ее на общие работы, еще сошлют на тяжелые работы в дальние командировки: на лесозаготовки и на острова — Анзер и Кондостров. В мое время отбывала наказание на Соловках очень интересная и миловидная барышня Путилова, сосланная вместе с матерью. На нее было много претендентов.

Сколько ей несчастной пришлось перестрадать и перенести...

Однажды я видел ее работающей в поле. Ее заставили разгребать по разрыхленному полю вылитые из ассенизаторских бочек нечистоты из уборных. Хватит ли у нее мужества и кротости сохранить свою чистоту до конца. Если да, то это мужественная героиня! Все эти мировые рекордманки, имеющие все необходимое для осуществления своих затей, должны померкнуть перед такой женщиной, — с одной стороны, смиренной страдалицы, ангельской чистоты, а с другой, гордой, недоступной, мужественной героиней...

* * *

Если же избранная каэрка примет любовное предложение высокопоставленной Соловецкой особы, например, самого Эйхманса, то этим заслужит большие льготы для себя: кроме освобождения от тяжелых принудительных работ, она может рассчитывать на сокращение срока заключения. Сами свидания обычно устраивались в Кремлевской бане.

* * *

После отбытия мною жестокого наказания в штраф-изоляторе на горе Секирной я был оставлен там же в IV отделении вахтенным на Соловецком маяке.

Помещался я в одной камере с неким Олейниковым, Леонидом Александровичем, в прошлом уголовник, поездушник (воровство в поездах); на Соловках был всегда заведующим баней и состоял тайным посредником высокопоставленных соловецких особ по любовным их похождениям.

Так, Олейникову приходилось устраивать банные оргии для самого начальника управления Эйхманса.

Олейников рассказывал следующее: «Бывало Эйхманс присылает своего тайного курьера с приказанием приготовить к известному часу баню и одну или двух подходящих женщин».

«Я, как он говорил, бегу в «женбарак» посоветоваться со старостихой, кого бы избрать счастливицами».

К назначенному часу избранные отправлялись в Кремль с пропуском для мытья полов в бане. Здесь Олейников откровенно объяснял им задачу, выпадающую на них. Это открытие производило разное впечатление на разных избранниц.

Приходилось угрожать некоторым насилиями... Баня, конечно, крепко запиралась; снаружи ставилась надежная охрана. Дальше идут неинтересные подробности...

* * *

Тот же Олейников передавал (правда, этого под сомнением), что, будто, Эйхманс установил особую градацию сокращения срока за интимную связь с ним.

Так, будто, за однократное любовное общение — от трех до пяти месяцев. Олейников припоминал даже случаи год сокращения срока. Это уже марка довольно высокая! Это несравнимо выше курс, чем курс на любовных биржах буржуазных государств. Подумайте только, — сокращение года каторжных работ за однократное любовное общение!

* * *

Возможно, что сообщенное мной вызовет у некоторых недоверие. Для подтверждения передаваемого мною о сокращении срока на наказания приведу факты. Пусть само ГПУ опровергнет их.

Был на Соловках чекист Кучьма, служивший вначале в надзоре, а затем назначенный начальником 3 и 4 отделений. Кучьма, как влиятельный сотрудник надзора, сблизился упрощенным соловецким способом с одной заключенной, бывшей женой донского казачьего офицера. Эта арестантка была сослана на Соловки за контр-революцию, кажется, на 10 лет.

Видимо, сблизившиеся пришлись по вкусу один другому (это коммунистическая идеология любви), почему Кучьма зарегистрировал, согласно Советского кодекса о браках, понравившуюся арестантку, как свою жену. Начальство УСЛОНА возбудило ходатайство об освобождении заключенной, ставшей женой заслуженного чекиста.

ГПУ без замедления аннулировало наложенное наказание.

Таким образом, арестантка, осужденная на десять лет, путем простой регистрации, что она состоит женой чекиста, получает свободу.

Капитан парохода «Глеб Бокий» взял на пароход в качестве поварихи одну заключенную. Само собой, разумеется, с целью сожительства с ней. Не берусь утверждать, — зарегистрировал ли капитан взятую соловчанку, как жену. Лишь только знаю, что ГПУ дало ей полную свободу. Случаев получения соловчанками свободы таким путем, т. е. через любовную связь, было несколько.

Вот какие перспективы для заключенных соловчанок, особенно десятилетниц, получить свободу. Но для этого надо обладать известными качествами, чтобы обратить внимание на себя высокопоставленных особ Соловецкой администрации. Все остальные заурядные соловчанки не имеют шансов воспользоваться «амнистией любовной связи» и обречены отбывать полный срок каторжных работ, для многих пятилетний и десятилетний...

Амнистия через любовную связь — это пролетарское новшество, применяемое ГПУ.

Несомненно — это небывалые прецеденты в юриспруденции правовых государств всех стран, времен и народов, чтобы через половую связь с тюремной администрацией арестантки получали сокращение срока заключения и даже полную амнистию.

* * *

Эти показательные случаи из ряда, множества других свидетельствуют: во-первых, с какой легкостью, даже можно сказать с пренебрежением, ГПУ относится к юридическим нормам. Я трактую здесь о вопиющем абсолютном деспотизме ГПУ; что ГПУ все подвластно, оно же никому, что ему все дозволено и допустимо в его практике Красного террора.

Во-вторых, легкость с какой арестантки могут получать сокращения срока через половую связь с чекистами, или даже полную амнистию путем коммунистического брака с ними, наглядно иллюстрирует, что само ГПУ признает, что заточенные им на Соловки жертвы безвинны и абсолютно не являются «социально опасными», как оно пугает этим подвластное и обезличенное стадо советских баранов.

* * *

Как особенность условий быта солдат пролетарского государства, не мешает отметить то, что красноармейцы, составляющие гарнизон на Соловках, живут барами, — все казарменные работы выполняются или женщинами арестантками, или арестантами-мужчинами, как то: уборка казарм, стирка белья, починка обмундирования, варка пищи и прочее.

Командный состав красноармейцев пользуется личным трудом арестантов для своего обслуживания.

В качестве прислуги берут интеллигентных арестанток или аристократок. Семейные, имеющие детей, берут арестанток из числа высшей аристократии к себе в качестве бонн и гувернанток к своим детям.

Так, например, баронесса Фридерикс была гувернанткой, а также некоторые другие аристократки. Курьезно, что высшие аристократки должны воспитывать коммунят.

Глава 3

Лесозаготовки есть суровая бесчеловечная беспощадная эксплуатация соловчан-каторжан

Массовый экспорт лесных материалов есть главный источник средств для содержания лагеря

Содержание Соловецкого лагеря основано на хозрасчете, то есть, на самообслуживании, самопропитании, — словом, на самоокупании по всем частям и во всех отношениях. В мое время Советская казна отпускала небольшие средства на содержание лагеря, — из расчета по 45 коп. в день на арестанта.

Мне известно, что Центральное ГПУ поставило задачу УСЛОН использовать самым интенсивным образом рабочую силу соловчан-каторжан, чтобы лагерь не только сошел с Государственного бюджета, но чтобы давал доход Советской казне. С этой целью УСЛОН начал расширять все прежние предприятия и открывать новые. Но все эти бутафорские предприятия абсолютно бездоходны.

* * *

Принудительный (каторжный) труд не применим на фабриках и заводах. Помимо злостного вредительства и умышленной порчи машин с целью создать себе отдых от работ, качество продукции будет всегда гораздо ниже, чем качество продукции, вырабатываемой на фабриках и заводах, где применяется свободный вольный труд.

Принудительный (каторжный) труд применим с пользой лишь при добыче естественных природных богатств, как, например, на рудниках, в шахтах, на каменоугольных и соляных копях и на рубке леса; — словом, там, где качество добываемой арестантами продукции создано самой природой.

Соловецкие острова наделены единственным природным богатством — это лесом. Большой Соловецкий остров представляет сплошную лесную площадь, испещренную множеством озер. Главные лесные породы: ель, сосна, береза и осина.

Лесной промысел составляет одну из главных основных статей доходного бюджета Соловецкого лагеря; — почему истребление леса происходит самым хищнически варварским образом, и недалеко то время, когда вся Соловецкая лесная дача будет уничтожена.

Бедные монахи, оставшиеся на Соловках, стонут, глядя на лесоистребительное варварство.

Как при расходовании народных и государственных средств, так и при истреблении природных богатств страны, большевики придерживаются известной поговорки: «а после нас хоть потоп»...

* * *

Экспорт заграницу лесных материалов производит не само ГПУ и не его филиал УСЛОН. Соловецкий лагерь является лишь заготовщиком и поставщиком лесных материалов для Государственных лесных трестов, непосредственно экспортирующих лес заграницу. Такими трестами на севере России являются: Северолес, Норвеголеес, Карелолес (Карельская республика) и Комилес (Зырянский край).

В бытность мою на Соловках я разузнавал, куда отправляется лес, заготовляемый соловчанами-каторжанами; тот лес, который полит слезами и покрыт иногда кровью от избиваемых лесорубов.

Оказывается, — все бревна и доски вывозились в ту пору исключительно заграницу и в следующие страны^[10]: Англию, Германию, Польшу, Францию, Данию и Голландию.

Я описывать не буду места производства лесозаготовительных работ, организацию их и порядок выполнения, это техническая сторона мало кого интересует, а опишу обстановку, в какой лесорубы живут и работают.

Жуткие условия жизни и работы лесорубов

Можно предположить, что жутко — грустный заголовок настоящей главы вызовет у некоторых предубеждение, что изложение будет утрировано, преследуя предвзятые цели. Могут сказать, что, ведь, лесные работы, не Бог весть какие тяжелые, что много людей выполняют эту работу без ущерба для своего здоровья; некоторые всю жизнь работают на рубке леса... Совершенно верно, — это неоспоримая истина. Действительно, рубка лесa уже не такая тяжелая работа, работа полезная для здоровья, физически укрепляющая. Но это тогда, когда она выполняется при нормальных условиях, в спокойной, мирной обстановке. Совсем не то творится на Соловецкой каторге.

В общем обзоре Соловецкого лагеря (Часть I) были приведены безотрадно тяжелые условия содержания соловецких узников. Условия эти: жилищные, питания, обмундирования и жестоко сурового отношения к заключенным лагерной администрации.

Условия содержания заключенных на лесозаготовках в качестве лесорубов при интенсивном тяжелом физическом труде нисколько не лучше, чем в других местах лагеря. Так например, жилищные условия хуже, чем в Кремле: бараки на лесозаготовительных командировках без печей, часто без окон. Это во время суровой приполярной зимы! Правда, питание лесорубов гораздо лучше, — они получают усиленный паек — 3 фунта черного хлеба и в увеличением размере приварочные продукты. Что касается отношения администрации к лесорубам, то оно гораздо суровее, жесточе, бесчеловечнее, беспощаднее, о чем поведаю ниже.

* * *

В мое время рубка леса производилась в пяти районах, так называемых командировках, большого Соловецкого Острова (Исаково, Красное, Сосновая, Щучье и Овсянка). На всех этих командировках было всюду и везде битком набито лесорубов, которые ютились в кошмарных антисанитарных и антигигиенических условиях.

Рубка леса производится главным образом в зимний период, в течение долгой приполярной зимы.

Летом происходит сплав лесных материалов сначала по канало-озерной системе к берегу моря, а там погрузка на пароходы для экспорта заграницу.

Лесорубные работы производятся по урочной системе. На каждую пару лесорубов выдают одну пилу и два топора, и пара получает суточный урок.

Вот в выполнении этого урока и кроется весь трагизм лесорубов.

* * *

Официально рабочий день на лесозаготовках считается в 10 часов.

Суточный урок той или другой работы (заготовка бревен, дров и хвороста) рассчитан при выполнении его в нормальных условиях работы, то есть: прежде всего работающие парой лесорубы здоровы, крепки и сильны; хорошо одеты, сытно накормлены, с хорошими с хорошей отточкой инструментами. Далее, если суточный урок установлен опытным путем, то обычно проба производится при благоприятной погоде на лучшей лесосеке, например, сплошной строевой лес; на лесосеке, не занесенной сугробами снега и прочее.

Размер урока, изменяется в зависимости от качества лесосеки, то есть, обилия на ней заготовляемого материала.

* * *

Все заключенные соловчане, прибывающие на лесозаготовки в качестве лесорубов, уже ранее истощены и ослаблены, или в течение продолжительного пребывания в тюрьмах на материке, или уже здесь, на Соловках.

Кроме того, как было выше сказано, что часто командируют на лесозаготовки арестантов, заведомо больных и слабых, иногда причисленных ко 2 категории. Это практикуется в отношении каэров, и делается в виде наказания; умышленно посылают людей на истязания. Как и был командирован я сам лично за нежелание написать мемуары для Соловецкого журнала.

Само собой, дико требовать от таких ослабленных людей выполнения урока, установленного для людей крепких и здоровых.

Состояние погоды имеет громадное влияние на выполнение урока. В течение долгой приполярной зимы часто бывают снежные метели, холодные ветры, трескучие морозы... В такую погоду одно стремление лесорубов, как-нибудь охранить себя от холода, чтобы не замерзнуть насмерть, так как их жалкая ветхая одежонка мало защищает от холода. И действительно, многие замерзают, многие отмораживает руки и ноги.

Теперь расскажу о жуткой действительности самого хода, работ.

Избиения, пытки и издевательства над обессиленными и измученными лесорубами

Действие происходит в Исаково на главной лесозаготовительной командировке, — это Штаб лесозаготовок.

Сюда я был сослан в наказание.

Зима. Февраль месяц. Мрачная приполярная ночь. С вечера началась снежная метель... Дул северо-восточный холодный, резкий пронизывающий ветер... После полуночи метель стала крепнуть и, разбушевавшись, перешла, в снежную бурю... По временам снежная буря проносилась по Соловецким лесам отдельными порывистыми снежными шквалами.

Несущийся шквал, пролетая с ревом по верхушкам деревьев, отражался в глубине леса многими разнообразными звуками и тонами... Очередной снежный шквал, пронесясь без задержки открытое пространство перед Исаковым, налетал с воем и свистом на Исаковский барак и уносился по верху лесного пространства. Здесь, в Исаковском бараке, спали глубоким сном лесорубы, истомленные тяжелыми работами предыдущего дня... Они спали в полном своем ветхом одеянии, тесно прижавшись друг к другу, так как барак неотапливаемый, и было холодно, несмотря на множество обитателей, согревающих его своей теплотой. Дневальный, убаюканный бурей, дремал у дверей... Буря свирепствовала... В эту суровую ночь очередная ночная смена была в лесу... В клокочущем, ревущем лесу... потрясаемом проносящимися снежными метелями. Что же они делали в лесу? Как себя чувствовали?

Не будем омрачать себя мнимыми предположениями о их состоянии в лесу, а обратимся лучше к тем лесорубам, которым предстоит скоро начать трудовой каторжный день, предстоит страдать и мучиться... Будем сопутствовать им...

* * *

Исаковская командировка крепко спит под шум и свист ночной бури...

В 4 часа утра раздаются свирепые крики команды дежурного и дневальных: «Вставай! Поднимайся, живо!». Лесорубы неохотно, кряхтя, приподнимаются на своих местах, отрываясь от согревающей группы.

Все они всклокочены, грязные... Многие не запомнят, когда умывались. Некоторые стонут при вставании, — это результат вчерашнего избиения на работах в лесу... Живые, подвижные из них быстро бегут на кухню, чтобы получить кипятку, так как котел небольшой и для всех кипятку недостаточно.

Все спешат подкрепиться пищей перед началом работ. А чем же? Просто едят черный хлеб, запивая кипятком, кто успел достать, а прозевавшие запивают обыкновенной холодной водой^[11].

* * *

В 4 1 / 2 часа утра раздается новая команда: «Строиться на развод!».

Здесь нарядчики распределяют лесорубов на группы и передают их десятникам. В помощь десятникам назначаются обычно один или два чекиста из «надзора» для физического принуждения работающих.

В надзор на лесозаготовки избираются чекисты самые суровые и бесчеловечные. Для наблюдения за всеми конвоирами в других сменах и для руководства их работой назначается один руководитель, старший надзорный.

Это уже, в буквальном смысле слова, избирался из зверей. Такими, свирепствовавшими в мoe время и памятными для всех бывших соловчан, были особенно три ярых типа: Воронов, Смирнов и Воронин. Какие они применяли меры воздействия для принуждения к работам будет сказано дальше.

После распределения на группы инструментальщики выдают лесорубам пилы и топоры, как всегда плохо отточенные.

* * *

Развод кончился... Десятники ведут принятые партии на места работ. Партии, направляясь по разным дорожкам, входят в бушующий лес...

Снежная буря не утихает... Для согревания хлопают себя руками, делают бег на месте...

В лесу непроглядная тьма... Ветер бросает, как лопатой, снег в лицо, залепляя глаза...

Глубина леса представляет собой клокочущий котел... непрерывные — шум... гул... треск... свист... завывания.

По временам по верху леса, проносятся порывистые снежные шквалы, отмечаемые разными звукоподражаниями... То несущийся вихрь вцепляется в верхушки многовековых сосен и завоет, как дикий голодный зверь... то порыв ветра со стремительностью влетает под куполы громадных елей и зарыдает, как истеричная женщина... то шквал, несясь равномерно, напоминает полет тяжелого снаряда, быстро удаляющийся и, как бы для иллюзии разрыва, вдали раздается страшный треск; — это повалило старое многовековое дерево...

Партии лесорубов, медленно продвигаясь лесом, целиной по глубокому снегу, гуськом один за другим, осыпаемые беспрестанно снежной пургой, добрались до места работ...

Десятники задают уроки по 13 шт. «баланов» («баланы» — соловецкая терминология — это большие бревна) на каждого лесоруба и указывают каждой паре район, где они должны сваливать все заклейменные деревья. В лecy крутится снежная пурга... У стволов деревьев нанесены сугробы снега толщиной более сажени. Обычно перед тем, как подпиливать дерево, лесорубы отгребают снег от ствола. За неимением лопат это делается ногами. Работа нудная и много отнимает времени, чем значительно затрудняется выполнение урока.

Получив все распоряжения десятника, лесорубы столпливаются в кучки и начинают держать совет, что же делать в такую ужасную погоду...

Известно, — всякий совет ни к чему определенному и обязательному для всех не приводит... Время летит; нужно приступать к работе и выполнять свой урок и тем согреть себя.

Здоровые, сильные, а главным образом предусмотрительные и осторожные, принимаются за работу.

Другие медлители, чтобы занять время, для успокоения себя начинают обзор участка, откуда лучше начать работу. Третьи — слабовольные, не энергичные, уже угнетенные и подавленные соловецким режимом, решают выждать рассвета, тогда, и начать работу; они забираются парочкой под густые ветви развесистой ели, усаживаются, прислонившись плотно друг к другу...

Часто такие пары превращаются в мерзлые трупы, — замерзают, покинув Соловецкую землю и избавив себя от мучений и страданий...

Когда десятник приходит для поверки на участок какой-нибудь пары и, не найдя работающих лесорубов, как человек опытный, ищет под елями и находит трупы замерзших... Думаю, что бывали случаи умышленного замерзания. Но кто может знать?.. Тайну сию они унесли с собой... В некоторых случаях, судя по обстановке замерзание было умышленное с целью избавить себя от мучений и страданий...

* * *

Время от времени десятник с чекистом из «надзора» обходят лесорубные участки, чтобы проверить, как успешно идет работа.

Во время этих обходов, особенно же в суровую погоду, как описываемая ночь, происходят трагические сцены, потрясающие душу и пронизывающие даже сейчас тело нервной дрожью...

* * *

Время от начала работ прошло уже четыре часа... Десятник с чекистом приходят на один участок... Смотрят, — пара лесорубов бегает вокруг выпиленного «балана». Всего они обделали лишь шесть баланов.

Десятник набрасывается на них с площадной бранью, почему мало сделали... Те говорят, что во время пилки замерзают у них ноги; они боятся отморозить ноги; на ногах у них лапти с мешочными портянками. Почему они, побегавши немного и согрев ноги, снова приступают к подпиливанию деревьев. Десятник с чекистом не верят этим доводам, приказывают взять инструменты и работать скорее, чтобы не затягивать урок и этим не задерживать их вместе с собой.

Tе возражают, что они не отогрели еще ноги; начинают убеждать, что, если они отморозят ноги, то не будут в состоянии работать, а таким порядком, чередуясь с отогреванием ног, они все-таки кое-что сделают. Их рассуждения вызывают лишь площадную брань со стороны десятника. Нужно учитывать психологию этих людей: уже измученные, угнетенные и подавленные, почему почти всегда безмолвные, но сейчас, когда, к ним предъявляют дикие требования, — хоть умирай, да пили; будучи нервно-возбуждены, начинают резко возражать, ругаться с десятником и чекистом, называя их «палачами», «кровопийцами»...

Десятник и чекист набрасываются избивать несчастных продрогших лесорубов. Один бьет палкой, а другой прикладом. После нескольких сильных ударов замерзшие жалкие работники берут пилу, идут, садятся к дереву и начинают подпиливать, часто с плачем и с окровавленными от побоев лицами. Десятник с чекистом стоят некоторое время около них, наблюдая за их работой.

* * *

На одном участке десятник с чекистом находят полную остановку в работе. Пара лесорубов сделала лишь три «балана». Сами забрались под густую ель для защиты от бурана...

Из расспросов выяснилось, что один лесоруб болен инфлюенцией в сильной степени; сейчас у него параксизм. Он совершенно ослаб, не может и отказывается работать. По его лицу видно, что он тяжело болен и еле-еле стоит на ногах... Однако, начальство не верит его заявлениям, начинает ругать отборной площадной бранью, называя его симулянтом, лодырем, и заставляя работать. «Ну, а ты что не работаешь?» обращается десятник к здоровому. Один. «Возьми палку, бей его! гав, гав, гав», говорит десятник, подавая здоровому палку для избиения. «Не буду». «Бей! тебе говорят, гав-гав-гав». «Не буду». «А не будешь, гав-гав-гав», набрасывается чекист и ударяет здорового прикладом по спине. Тот берет палку, ударяет слегка своего товарища. «Бей сильней! гав-гав-гав», кричит чекист. Тот ударяет покрепче. «Шибче бей, гав-гав-гав», кричит чекист и ударяет здорового по голове.

Тогда этот с силой ударяет своего товарища. Бедный больной и так еле стоящий на ногах, дико зарыдав, бросается головой вниз в глубокий сугроб, как бы ища укрытия от побоев...

* * *

Подобные кошмарные сцены происходят и на других участках.

Страшно жуткие избиения и издевательства обычно случаются в скверную погоду, как в описываемом случае.

Причина одна и та же: изнуренные, истощенные, часто больные лесорубы, не в состоянии выполнить урок, а в холодную погоду, будучи одетыми в жалкие отрепья на ногах лапти и портянки из старых мешков, замерзают и должны думать о том, чтобы не замерзнуть совсем или же не отморозить себе руки или ноги. Случаев отмораживания бывает множество...

* * *

Прошел и короткий зимний соловецкий день... Наступила ночь... в 3 с половиной часа уже темно... Рабочий день кончается в 7 часов вечера. Следовательно, для вышедших лесорубов это вторая ночь в лесу. Снежная метель, ослабевшая было днем, к ночи опять разбушевалась...

Самые трагические сцены происходят в конце работы. Дело в том, что по установленному порядку, все, неокончившие свой урок до гудка, остаются в лесу. Бывает так, что слабосильные пары успевают сделать лишь половину урока и им предстоит работать столько же времени, или до следующего рабочего дня. Тогда получают новый урок, который выполняют опять до следующего дня.

Случалось, что пары лесорубов, медленно работающие, держали в лесу по трое суток. Представляю каждому судить, что с ними сталось...

Само собой, в течение трех суток была среди них естественная на Соловецких лесозаготовках убыль: замерзшими, отморозившими конечности и самоувечниками (это отрубающие сами себе или кисть руки, или ступню ноги), но и уцелевшие после трех дней непрерывной работы нуждаются в отдыхе и в усиленном питании. Но этого нет, и не будет до конца; а конец же этим слабосильникам один, — или смерть или превращение в калеку...

* * *

Наш рабочий день приблизился уж к концу...

Десятник и чекист отправились в последний обход, чтобы принять работу от тех, кто выполнил урок, а невыполнивших, сделав им строжайшую накалку с подобающими угрозами и даже применив побои, оставить для окончания урока.

В такую суровую погоду выполняют урок обычно немногие пары, состоящие из молодых, сильных и здоровых, а большинство же пар не успевают окончить урок... Некоторые пары сделали лишь половину работы. Перед ними стоит страшно жуткая перспектива, — провести еще ночь в такую суровую, бурную, холодную погоду, и быть в ожидании замерзнуть на смерть... Они нервничают, в сильно возбужденном состоянии... Приходят к ним десятник и чекист. Лесорубы начинают умолять их, заверяя, что они устали, измучились, продрогли и все равно не выполнят урок, а рискуют лишь замерзнуть или отморозить себе ноги, и слезно просят освободить их, клятвенно обещая, что они доделают урок в хорошую погоду. Конечно, никакие мольбы и слезные просьбы не трогают жестоких бесчеловечных чекистов. Один лесоруб, особенно сильно возбужденный, заявляет: «Я все равно работать не буду...» «Врешь, будешь... заставим... гав-гав-гав!» говорит чекист. «Посмотрим», говорит взбешенный лесоруб; отбегает от них к «балану»; моментально кладет левую руку на бревно и со словами: «Вот вам!» отрубает кисть руки. Таких случаев было множество. Для самоувечников было установлено наказание: после излечения год заточения в штраф-изоляторе на горе Секирной... Но... мало кто из них был подвергнут такому наказанию... большинство из них не выздоравливало...

* * *

Мне рассказывали такой случай, кажется, единственный в жизни соловецких лесорубов.

Дело было на заготовке дров.

Один лесоруб, молодой парень, сильно заболел и категорически отказался работать.

Надсмотрщики начали избивать его; не помогает... Парень твердит одно: «Не буду работать, хоть убейте». Да фактически он и не мог по состоянию здоровья.

Надзирающие чекисты пригрозили ему, что подвесят к дереву.

Делается это так: несчастного крепко-накрепко привязывают к громадному толстому дереву, прислонив его спиной к дереву, притягивают веревками в двух местах — за руки и за ноги. Несчастный находится в висячем положении, как бы распятый. Держат его до той поры, пока он не обещает работать.

Чекисты из «надзора» послали уже за веревками, чтобы привести свою угрозу в исполнение.

Тогда несчастный бешено вырывается от них, бежит к поленнице, хватает толстое двухаршинное полено-чурбан, сбрасывает шапку, мигом прислоняет голову к стволу дерева и с сильным размахом ударяет себя чурбаном по голове и убивает наповал. Рассказчики говорили, что из его головы получилась «смятка», — насколько был силен удар...

* * *

Случалось, когда работы производились вблизи озера, что некоторые лесорубы, доведенные до бешенного исступления, как в только что приведенном случае, тайно убегали на озеро, там прорубали топором прорубь и топились.

* * *

Самые зверски-утонченные издевательства и пытки происходят обычно тогда, когда невыполнившие урок, остаются после рабочих часов доделывать свой урок и когда кто-нибудь из них, совершенно обессиленный, наотрез отказывается работать.

В этих случаях чекисты из надзора изощряются в применении своих мер принуждения к работам. Меры, придумываемые ими многочисленны и разнообразны, всех их не перечтешь. Расскажу лишь о наиболее оригинальных. Может быть это покажется некоторым мало правдоподобным, но я без колебаний заверяю, что сообщаемые ниже случаи общеизвестны среди соловчан; лично я слышал неоднократно.

Выше было сказано, что из числа служивших в надзоре на лесозаготовках особенно выделились своими жестокостью, зверством и изуверством трое чекистов: Воронов, Смирнов и Воронин.

Об их пытках рассказывали следующее:

Воронов применял прием замораживания. Если после обычных мер воздействия: ругань, угрозы и избиение; отказывающийся лесоруб упорствовал в своем нежелании работать, то Воронов приводил его на озеро, приказывал снять с него верхнее одеяние, оставив его в одном белье, ставил на лед и приказывал обливать его из ведра холодной водой...

* * *

Другой легендарный на лесозаготовках палач-циник был чекист Воронин, присланный на лесозаготовки для выслуги на предмет досрочного освобождения его с Соловков.

Время его палаческих подвигов относится к периоду наиболее интенсивной рубки леса и экспорта лесных материалов с Соловков.

Это было зимой 1926 года, когда как сказано уже раньше, было установлено приказом по УСЛОН право надсмотрщиков за выполнением лесорубных работ расстреливать на месте тех лесорубов, которые отказываются от выполнения урока, симулируют болезнь, увечат себя, или сделают попытку бежать с лесозаготовок.

Согласно этого приказа, если лесоруб, действительно, тяжело заболел и не может даже стоять на ногах, что при кошмарных антисанитарных и антигигиенических условиях бывало часто, то чекист из «надзора», как профан в медицине, подозревая симуляцию, имел право расстрелять заболевшего; или если лесоруб, доведенный глумлениями и издевательствами до бешенного исступления, отрубал себе ступню ноги, то надсмотрщик чекист имел право тут же расстрелять его; или если лесоруб бежал с работ в Кремль, пойманный особым оцеплением, окружавшим лесозаготовки, мог быть расстрелян при задержании.

По каждому из приведенных случаев были факты применения расстрелов по единоличному решению чекистов из «надзора». И вот в ту пору для точного выполнения этого «жестокого» приказа был сделан особый набор чекистов в «надзор» на лесозаготовки; был выделен самый махровый букет из Соловецкой чекистской корпорации, другими словами, отъявленнейшие мерзавцы с сатанинской душой и звериным сердцем...

В числе их и попал Воронин, уже ранее отличавшийся своими зверскими художествами.

Для принуждения отказывающегося лесоруба продолжать работу Воронин применял, изобретенный им особый прием в виде мерзко-циничного издевательства.

* * *

Предварительно сделаю пояснение слову «отказывающийся от работ». Этот термин в обиходе на Соловках у надсмотрщиков за работами (десятников, «надзора» и др.). В действительности, это не означает отказ от работ, как бы в форме капризного нежелания работать, при данных возможности работать.

Совершенно нет. В большинстве случаев отказывающийся от работы физически не в состоянии работать, — или тяжело болен, или сильно устал, утомлен и изнурен, или, что бывало часто, поморозил (ознобил) себе руки или ноги, а его все-таки принуждают работать.

* * *

Так вот, если кто-либо из лесорубов в партии Воронина отказывался работать при физической невозможности к этому, то Воронин пробовал сначала легкие меры принуждения (ругань, легкие побои) и, если отказывающийся упорствовал, то Воронин приказывал другому лесорубу выпустить свою мочу в кружку для воды (это часто делалось принудительно после двух-трех ударов палкой). Когда тот выполнял приказ, то Воронин приказывал отказывающемуся выпить мочу. Осыпая все время несчастного, может быть уже полузамерзшего лесоруба, отборной трехэтажной площадной бранью, Воронин предлагал ему на выбор одно из трех: или начать работу, или выпить мочу, или же, если не выполнит ни того, ни другого, то он расстреляет его.

Обычно, как передавали очевидцы, отказывающийся обещал как-нибудь работать. Никогда не было, чтобы кто-нибудь согласился пить мочу, и было, как говорят, два случая, когда, лесоруб заявил, что он все равно работать не может и не будет, и с бранью отказался пить мочу. Воронин в обоих случаях пристрелил тут же на месте...

Курьезнее всего суждения самих лесорубов об этом циничном издевательстве Воронина. Когда отправляли меня с Соловков в ссылку, то вместе со мной ехало несколько лесорубов. Дорогой они вспоминали часто о лесозаготовках, в том числе и о приеме Воронина. Они, отбывшие уже наказание и получившие скоро, некоторую свободу, рассуждая сейчас, усматривали в приеме Воронина как проявление сострадания с его стороны. Они рассуждали так:

«Некоторые лесорубы трусят сами себя искалечить и ждут, когда кто-нибудь изувечит их, или придавит деревом, чтобы был предлог попасть в лазарет.

Воронин хорошо учитывал психологию таких лесорубов, — почему избегал сильно избивать, чтобы не искалечить человека, а заставлял, пить мочу, тоже зная, что, никто не согласится, а будет как-нибудь работать. Оно так и было. Лесоруб понатужится, что-нибудь поработает... А там, смотришь, товарищи помогут. И человек остается здоров и невредим, а то мог бы быть калекой. Лишь в двух случаях лесорубы наотрез отказались работать, а также, конечно, и пить мочу... Ну, Воронин расстрелял их тут же на месте»^[12].

* * *

В зимний период трупы расстреливаемых под шумок, самосудом, зарывают обычно в снег.

В конце весны, когда начинает таяние снегов в Соловецком лесу трупы эти оголяются в служат пищей для диких зверей.

Сказанные сейчас слова категорически подтверждаю, так как сам зарывал несколько раз трупы, открывшиеся после растаяния снега. Это происходило в такую пору. После освобождения меня из штраф-изолятора на горе Секирной я подлежал отправке в Кремль. Но у меня во время заточения на Секирной все вещи были разворованы. Я остался, буквально, в одном белье, в легком пальтишке, а на ногах летние сапожки. Предстояло идти пешком до Кремля 11 верст зимой, в декабре месяце, в сильный мороз. Администрация устыдилась, скорее убоялась, что мое появление в Кремле в таком виде вызовет разговоры среди заключенных. Вид у меня был ужасный; — как говорят, «краше в гроб кладут»... И как говорят, — «нет худа, без добра», — меня оставили на Секирной же вахтенным на Соловецком маяке. Служба самая «блатная» (легкая) на Соловках. И вот, будучи на Соловецком маяке, я мог свободно ходить в окрестностях в лесу.

Весною 1927 года я в компании с одним заключенным, анархистом Ломоносовым-Роланд, (видный активный анархист; был затем в ссылке и также, как я, бежал из Великого Устюга), обходили лес, разыскивали обтаявшие от снега человеческие трупы и зарывали их в землю. Конечно, зарывали неглубоко, лишь бы не могли разгрести дикие кошки.

Для подтверждения только что сказанного, могу указать вещественные доказательства (предлагаю самому ГПУ убедиться в этом). Доказательство вот какое. Если пойти по дороге, с Секирной в Кремль, (См. план Секирной горы) и пройдя 300 метров, свернуть по тропинке направо и в 200 метрах от поворота зарыты неглубоко под деревьями два трупа, в разных местах, недалеко один от другого.

Это закопали я и Ломоносов-Роланд. О других местах наших погребений невозможно точно ориентировать...

* * *

Все изложенное есть краткая иллюстрация той обстановки, при которой выполняются лесорубные работы на Соловках...

Если послушать бывших соловчан, то порасскажут и другие приемы глумлений и издевательств, и много разных подробностей.

Порою передают такие сатанински-утонченные издевательства, что даже видевшему виды покажутся сомнительными, почему я, не буду смущать читателей. Да, и в действительности, это фантастические исключения, как выходки озверевших садистов-чекистов...

* * *

Вот жуткая картина кошмарных условий работы лесорубов, заготовляющих лес для экспорта за границу с целью приобретения валюты для нужд Советского Правительства и на заграничные расходы Коминтерна, стремящегося насадить во всем мире коммунальный строй, или вернее, судя по примеру России, установить суровое рабство...

Может быть, примененное мною выражение «жуткая картина» будет истолковало некоторыми просвещенными иностранцами как утрировка с моей стороны. Если нам, бывшим соловчанам, видевшим многие виды и на самих себе испытавшим все, порою мерещатся жуткие сцены из прошлой соловецкой жизни, то, может быть, просвещенным иностранцам, которые впали в эгоистичный животный материализм, не покажется описываемое мною странным, жутким и бесчеловечным...

Глава 4

Частые ударники — вытягивание последних сил из соловецких узников

Понятие о соловецких ударниках

Люди, не испытавшие прелестей Соловецкой каторги, не могут иметь верного представления, что такое соловецкие ударники.

Само слово, «ударник», для них простое обозначение экстренности, срочности какой-нибудь работы.

Совсем иное впечатление это магическое слово произведет на соловчан, отбывающих в данный момент каторжные работы на островах Белого моря. Там известие, что ожидается «ударник», производит омерзительное впечатление на Соловецких узников, выводит их из душевного спокойствия, хотя бы мнимого при существующем каторжном режиме.

Помимо трудности некоторых ударных работ, все ударники особенно неприятны для соловецких узников главным образом потому, что в большинстве случаев ударники назначают в внерабочие часы, — или ночью или почти каждое воскресенье (или по-большевистски «день отдыха»), когда заключенным необходимо время для выполнения своих арестантских нужд: починка одежды, стирка белья, писание писем и прочее.

* * *

Казалось бы, по самому значению слова «ударник», — они должны применяться для выполнения экстренных, непредвиденных работ, — но на Соловках очень часто выполняются в ударном порядке плановые постоянного производства работы.

В мое время ударники был излюбленный прием ЭКЧ, как бы сверх сметная эксплуатация рабочей силы заключенных, или, определяя ближе к жизни, вытягивание последних соков из несчастных соловецких узников.

Порою настолько были тяжелы условия выполнения работ на некоторых ударниках, бывших в суровую непогоду, что даже сейчас воспоминание об них вызывает нервное содрагание...

«Ударники» для вытаски «баланов» из леса

В практике Соловецких принудительных работ особенно часто пользуются применением «ударников» для выполнения разного рода вспомогательных работ при заготовке лесных материалов, как то: вытаска бревен, выноска дров и пр. и, конечно, погрузка леса на пароходы.

Самой тяжелой, утомительной и изнурительной работой была вытаска бревен из леса на озера, к местам сплавов.

Вытаска бревен из леса производится зимой при глубоком снеге, когда грунт мерзлый и легче тащить бревна волоком.

Эта нудная работа состоит в следующем:

Когда партия арестантов, назначенных на вытаску «баланов», прибывает на место работ, то здесь руководитель работами распределяет арестантов на группы по 10–12 человек каждая, снабжает инструментами, выдает канаты для зацепа бревен и задает урок каждой группе. Урок — число бревен, которые каждая группа должна вытащить на озеро. Обычно число это колеблется в зависимости от расстояния разбросанных в лесу бревен до озер. Бывает, что приходится тянуть бревно волоком километр и больше. Бревна или, как их называют на Соловках, «баланы», размером 8-10 метров длины и до 65 сантиметров в отрубе.

Предварительно каждая группа производит разведку, откуда начать работу, чтобы по проторенной уже дорожке протаскивать другие бревна.

Прежде всего нужно каждое бревно откопать из нанесенного сугроба снега.

Затем бревно зацепляют канатом. Вся группа впрягается. Один — дирижер, выкрикивает заунывным голосом:

— «Раз, два, взяли!.. Раз, два, взяли!» По команде: «Взяли», вся группа, с напряжением всех усилий сдергивает бревно с места, проталкивает его шагов 10–15... Бревно застопоривает или задевает за пень, или натормозит кучу снега.

Надо отворотить ломом балан от пня или разгрести снег. Опять запевало заунывно тянет: «Раз, два, взяли!..» Снова проволокли бревно по глубокому снегу и неровному лесному грунту шагов 10–15. Опять остановка, очистка... и т.д.

По всему лесу слышны заунывные пения: «Раз, два, взяли!..»

Чтобы понять тяжесть и утомительность такой работы, надо, как и всегда, иметь в виду, что соловецкое узники уже раньше крайне истощены изнурены и обессилены, и, кроме того, все плохо одеты: на ногах какие-нибудь обертки, а на руках нет ничего... Люди мерзнут... отмораживают себе руки и ноги... Согреться негде... Отойти не позволяют... разводить костры нельзя.

Работа продолжаемся много дольше, чем намечено рабочих часов, впредь до выполнения урока.

Некоторым несчастным группам попадаются неблагоприятные участки для вытаски: кочковатый грунт, частые пни, валежник, большие сугробы снега... Так что они тратят на выполнение урока 10–12 часов.

В конце работы люди переутомлены... Все запевалы тянущей нервы команды — «Раз, два, взяли!..» охрипли...

* * *

Многие группы настолько утомлены и выбились из сил, что не могут дальше работать, почему и просят руководителя сбавить урок. Просьба их напрасна; — конечно, не удовлетворяется. Урок должен быть выполнен во что бы то не стало. Разрешается передохнуть. Но отдыхать нельзя, так как без движения плохо одетые могут замерзнуть, а движение их при работе мало производительны... При конце работы утомленная группа при полном напряжении последних сил не может уже сдвинуть с места бревно, не только что тащить его волоком на большое расстояние. Заявления, что партия обессилена, ни к чему не приводят...

Начинается ругань, угрозы со стороны десятников и надзирателей. В конце концов удары палкой по голове наиболее строптивых и крикливых арестантов...

Вот обычный финал ударников по вытаске «баланов» из леса.

Вытаска бревен к местам сплава производится исключительно только первобытным способом, — «на людях волоком». В мое время никакой другой энергии не применялось... Да, собственно говоря, что же может быть применено? Лошадей не было... Обещанной электрификации не видно пока и в центральных областях, не только что в глуши, на окраине, на Соловках...

Прошлые ударники, наиболее суровые и пагубные для здоровья соловчан

Из числа многих ударников, бывших в мое время чуть ли не каждый день, я укажу лишь на самые типичные, которые послужили причиной потери здоровья для многих соловчан и даже некоторым стоили жизни.

1) Осенью 1925 года УСЛОН и само Центральное ГПУ, вследствие общего эпидемического головотяпства в СССР, не смогли вовремя перебросить на Соловки продовольствия на зимний период, когда Соловки бывают отрезаны в течение шести месяцев от материка и связь с внешним миром прекращается.

Продовольствие начали подвозить на отправные пункты — Кемь и Архангельск, когда наступили уже зимние холода.

Скоро Белое море было сковано льдом, и навигация прекратилась.

Соловки очутились без продовольствия, а соловецким узникам угрожала голодная смерть в течение долгого зимнего периода.

Московское ГПУ всполошилось, зафрахтовало два ледокола: самый сильный на Севере «Малыгин» и другой немного слабее.

Пока ледоколы подходили, да грузились, — лед крепчал и крепчал. Сильный «Малыгин», а за ним другой, не могли пробиться к самой Соловецкой пристани, а остановились в море, в трех километрах.

Предстояла, спешная выгрузка, чтобы не засадить ледоколов во льду.

Кремль был поголовно мобилизован на ударники для выгрузки ледоколов.

Тут уже ни с какими категориями по состоянию здоровья не считались, гнали всех: слабосильных, больных, хромых, босых и полуголых...

Босым выдали на ноги лапти и портянки из старых мешков.

* * *

Стоял суровый декабрь месяц.

К великому несчастью Кремлевских арестантов поднялась суровая снежная метель.

Толпы арестантов, одетых в большинстве в ветхие отрепья, изнуренные, истощенные, трясущиеся от холода, медленно продвигались в открытое море к ледоколам...

На льду лежал уже полуаршинный снег.

В полкилометре от ледоколов под снегом оказалась вода, а снег представлял кашицу, пропитанную водой. Когда ледоколы пробили проход во льду, то во время прилива вода выступила на лед и пропитала снег.

Предстояло идти по воде, покрытой сверху снегом. Пока приближались к ледоколам, у всех даже хорошая обувь промокла, не говоря уже о лаптях с обмотками.

Ноги хлюпали в холодной воде внутри валенок или сапог. Выгруженные мешки и кули с продовольствием арестанты носили на себе на остров, шествуя все время по глубокому снегу, пропитанному водой.

Я работал в ночной группе, когда был сильный буран.

Большинство поморозили себе руки и ноги, а сплошь то и другое вместе.

Я был одет гораздо лучше многих других: имел меховую шубу, на голове теплую папаху, на руках варежки, а на ногах новые хорошей катки валенки. Однако, в ту ночь я поморозил себе пальцы на ногах и пальцы на правой руке.

Утром после ударника удрал в лесничество, в Варваринскую часовню. В то время я служил там, а жил в Кремле в 10-ой роте. Самовольно остался в лесничестве, чтобы не попасть опять на ударник.

Лесничий донес, что я сильно заболел и слег.

Тут симуляции не было: — фактически я поморозил себе руки и ноги, которые распухли и были воспалены. Но, оставаясь в Кремле, это не приняли бы во внимание и снова погнали бы на ударник.

* * *

Выгрузка ледоколов продолжалась непрерывно двое суток. Многие несчастные арестанты поморозились, и уж нечего говорить, что много простудилось и схватило воспаление легких.

Ночью в буран были и такие весьма жуткие картины.

«Шпана» была одета в лохмотья, на ногах имела выданные на эту работу лапти, а на руках ничего. Они отбегали в сторону, куда вода еще не дошла и на поверхности льда ее не было; разгребали снег и располагались группами на льду по 4–5 человек, и, плотно прижавшись друг к другу, сидели кучкой. Как долго они сидели, имея самочувствие и не теряя сознания — неизвестно. Тайну сию они унесли с собой в загробную жизнь...

Возвращаясь после относа груза на остров, наталкиваемся на такую группу притаившихся, скорчившихся и неподвижно лежащих людей, обращаемся к ним: «Товарищи, ведь, вы замерзните!..»...«Нет, ничего», едва слышно кто-нибудь отвечает.

Снежная метель хоронила их, покрывая их сугробами снега...

А летом с ледоходом море приняло их в свое объятие и послужило им вечной усыпальницей...

Кошмарные условия работы при выгрузке ледоколов надолго останутся в памяти у бывших соловчан, даже не утративших здоровья при этой работе...

2) Подобный предыдущему был другой случай работы во льдах в ту же зиму.

Транспортные головотяпы засадили и оставили во льдах баржу «Клара Цеткин»^[13].

«Клара Цеткин» была в одиночестве скована льдами в открытом море. Соловецкая администрация решила провести «Клару Цеткин» в сухой Соловецкий док для ремонта.

Работа арестантов состояла в том, что нужно было проделать канал во льду для прохода «Клары Цеткин».

* * *

Бедные арестанты работали на затопленной водой площади льда, и это при жалкой обуви (некоторые в казенных лаптях с мешочными портянками).

У каждого обувь была всегда пропитана холодной водой.

В добавление к этому была суровая холодная зима с частыми снежными метелями... Работа продолжалась более двух недель.

Опять-таки многие простудились и схватили воспаление легких.

Страдающие грудными болезнями приблизили намного конец земной жизни...

* * *

Здесь я привел для иллюстрации лишь яркие примеры выполнения некоторых ударных работ. Напоминаю, что эти работы сверх нормы повседневного принудительного труда.

На Соловках ударников множество.

Они применяются для выполнения самых разнообразных работ, — от рубки капусты для солки до спуска пароходов после ремонта на воду.

* * *

Часто бывает, что арестантов с одного ударника без передышки назначают на другой.

Со мной так было много раз.

Например, однажды (это было в воскресенье) был я на ударнике для выгрузки кулей с рожью и переноски их на мельницу.

По выполнении урока возвращаюсь в роту.

Оказывается, рота стоит в коридоре, построенная для набора людей на новый ударник.

Нарядчик, увидев меня идущим, приказывает становиться в группу, предназначенную на ударник.

— «Помилуйте!» взмолился я, «я только что возвращаюсь с ударника, — был на выгрузке кулей». «Ничего, товарищ, не умрете. Становитесь без разговоров». Пришлось идти на новый ударник — на расчистку места для катка.

Уже раньше было сказано, что непосредственное над заключенными начальство проявляет безнаказанно произвол, насилия, охотно принимает взятки, прибегает к вымогательству и прочее.

И это особенно выявляется при назначениях на ударники: одни никогда не ходят на ударники, тогда как другие с одного ударника посылаются на другой.

Глава 5

Пекло коммунистического ада — штраф-изолятор на горе Секирной

Что такое Секирка?

Свое повествование о Соловецкой каторге, мягко именуемой большевиками «лагерь принудительных работ Особого назначения ОГПУ», я закончу кратким описанием шедевра коммунистической карательной системы, — штраф-изолятора на гopе Секирной...

Тоже довольно приличное и мнимо-закономерное название...

В действительности это кошмарное место, в общей серии Соловецкого эксперимента, есть самое ужасное — это своего рода пекло коммунистического ада.

Это страшное место прозвано арестантами, да и в России оно слывет под тем же названием — «Секирка».

* * *

На Соловках для провинившихся арестантов установлены два вида ареста: кратковременный и продолжительный.

Для кратковременного ареста, до одного месяца, в каждом отделении лагеря и на каждой командировке имеются карцеры.

Я воздержусь описывать в подробностях эти катакомбы Соловецкой каторги, гораздо мрачнее и суровее, чем клетки для диких зверей...

Обычно арестантов, подвергнутых карцерному содержанию, или запирают в каком-либо мрачном подвале, или набивают ими какое-нибудь чердачное помещение.

Помещения, занятые под карцеры, не имеют нар, часто без света, холодные, сырые...

В своем месте было указано, что соловчане имеют над собой многочисленный начальствующей персонал (командный, административный и производственный).

Каждый начальствующий тип стремится с одной стороны показать свою энергию, свое рвение на службе перед старшими такими же типами, а с другой стороны, — желает проявить свою власть над забитыми уже узниками. Вот причина, почему всегда много соловчан подвергнуто карцерному содержанию.

И карцеры не только не пустуют, а сплошь и рядом переполнены до последней крайности, лишь можно с трудом сидеть на полу плотно один к другому. Из этого мрачного человеческого улья постоянно идет спертый зловонный воздух, напоминающий смрадный воздух свинного гайна (логовища) с примесью могильного запаха.

Само собой, во время карцерного содержания не может быть и речи о выполнении гигиенических потребностей. Бывает, что арестанты-карцерники не умываются в течение всего карцерного заключения (неделя, две недели, месяц), если не удастся спрыснуть лицо водой где-нибудь на работах вблизи воды.

* * *

Для продолжительного карцерного содержания ГПУ учредило на Соловках особый штраф-изолятор на горе Секирной.

Сюда посылают для заточения не только из отделений на островах, но и из отделений с материка и даже из Вишеры (Пермской губернии). Срок заключения в штраф-изоляторе установлен от одного месяца до одного года; обычно не менее трех месяцев.

* * *

Продолжительным опытом в культурных странах, как в тюрьмах, так и в армиях, определено, что человеческий организм может без ущерба для здоровья выдержать карцерное содержание только в течение не более месяца.

Такой срок, определенный медицинскими наблюдениями, для ГПУ неприемлем, как своего рода буржуазный предрассудок.

Оно установило свои сроки, сугубо пролетарские, до года включительно.

Да еще при каком режиме!.. Перед которым меркнут самые суровые условия карцерного содержания, какие только есть где-либо.

Самоличное отбывание наказания на Секирке

Чтобы не могло возникнуть сомнений, что описание Секирки, как основанное на рассказах, прошло путем передачи из уст в уста, через фокус увеличений и поэтому, возможно, преукрашено, — я расскажу лишь то, что я сам перестрадал, пережил и наблюдал, так как я сам лично был послан в заточение на Секирку на три месяца, притом, абсолютно без всякой вины с моей стороны.

Не имею оснований утверждать, что были какие-либо указания для спровоцирования преступного деяния для меня с целью увеличения срока заключения на Соловках, или хотя бы создать предлог, который послужил бы основанием не дать мне свободы после отбытия наказания на Соловках, впоследствии так оно и случилось.

* * *

Летом 1926 года, после репрессивного пребывания на лесозаготовках, я устроился снова на службу в лесничество. Опять оказался в роли лесокультурного надзирателя^[14]; и, как таковой, заведывал лесоочистительными работами.

* * *

1-го сентября Эйхманс, начальник УСЛОН, возвращался поздно ночью из Кремля в сильно пьяном виде (возможно, был на какой-либо оргии), заметил в лесу дымящийся костер, где мы раньше, шесть дней тому назад, сжигали сучья; поднял тревогу, для инсценировки вызвал из Кремля пожарную команду и т. д.

На следующий день был отдан огромный приказ по УСЛОН, в котором ночной инцидент раздули в лесной пожар; причину пожара приписали моей небрежности и было заложено на меня наказание — заключение в штраф-изоляторе на три месяца, т. е. на Секирку.

Без преувеличения могу сказать, что когда прочли приказ на поверке, то многие ахнули.

Уже не принимая во внимание моего прежнего социального положения, Генерала Российской армии, или моего состояния, правда, короткое время, по высшему командному составу Красной Армии, но просто по возрасту, никогда не было случая, чтобы такого солидного возраста заточали на Секирку.

Когда на следующий день после объявления приказа «политика» (левые эссэры, меньшевики и анархисты) пришла на работы, то анархист Быстров-Гаррах сделал мне от имени всей группы следующее заявление:

«Мы все знаем, что вы, а также и мы (их тоже арестовали на трое суток), совершенно невиновные в происшедшем, так как на том месте, где произошел мнимый пожар, мы работали шесть дней тому назад. Если костер начал тлеть, то вина в этом лесной стражи. Мы, да и все другие заключенные, убеждены, что эта гнусная провокация направленна против вас, а мы лишь за компанию. Мы предполагаем, что намерены как-нибудь уничтожить вас.

Сегодня на поверке мы, «политика», заявили ротному, что если дадут применение приказу, то мы объявим голодовку».

Я просил их успокоиться, никакой голодовки не объявлять, а сидеть спокойно и не рипаться «по-анархистски».

* * *

Однако, время после лесного инцидента шло. Приказ не применяли. Мы работали по прежнему в лесу. Лишь через полмесяца, когда немного все успокоилось, приходит конвоир за мной в лесничество, забирает меня и отводит в карцер 1-го отделения, чтобы оттуда отправить меня с первым этапом на Секирку.

Уже поздно вечером привели меня и втолкнули в карцер.

Карцер, большая комната в нижнем этаже под 15-той ротой был, буквально, битком набит народом.

Тут были в большинстве «шпанята», молодежь из уголовников, арестованные за кражу уже на Соловках, за побег с работ, за «бузатерство» и прочее.

На ночь расположились кое-как, сидя на полу, плотно один к другому. О сне не могло быть и речи.

Всю ночь стоял невыносимый галдеж... неумолкаемо произносилась перекрестная отборная ругань.

На следующий день выгнали нас, карцерных, на работы.

Обычно карцерных утилизируют для самых грязных работ.

Я попал в группу для разборки досчатого отхожего места.

Задание нам было такое: разъединить доски, разобрать их и перенести на задний двор Кремля.

Все доски были пропитаны и загрязнены отбросами человеческого организма...

Вскоре мои руки, пальто и сапоги были покрыты этой гадостью.

В 12 часов привели нас в карцер на мнимый обед.

Омыть руки от зловонной гадости было негде и нечем.

Мы были вынуждены принимать пищу зловонно пахнущими руками, лишь некоторые очистили руки щепками от приставшей массы отхожего места.

В карцере, помимо прочих ароматов, с нашим приходом прибавилась новая парфюмерия, химический продукт человеческого организма.

Вторую ночь удалось лишь подремать, сидя в углу. Да и это «блатное» место отвоевал с большим трудом.

На третий день в послеобеденные часы карцерный нарядчик, снисходя ко мне (видимо, вид мой тронул и его окаменелое сердце), назначил меня для носки дров в баню № 2, что за Кремлем.

Обслуживающий персонал этой бани были грузины. Когда сердобольные грузины увидали меня в таком виде и узнали, что я в карцере и готовлюсь отравиться на Секирку, то неподдельно искренно сожалели мне, а сам завбаней, пожилой грузин, даже прослезился.

Отпуская нас с работы, Завбаней обещал, что на завтра он попросит прислать меня и еще двух-трех других карцерных опять для носки дров в баню.

Действительно, завбаней явился на утренней развод в карцер.

Меня и двух других назначили на работы в баню и под поручительство завбаней без конвоиров.

Когда я пришел в баню, то был немало удивлен следующим сюрпризом, приготовленным для меня. В самой бане на широкой скамейке стоял кипящий самовар, на разостланной бумаге приготовлены: белый хлеб, колбаса, сливочное масло, копчушки и монпасье (сахару в то время не было).

Для пояснения лицам, не видавшим горя, скажу, что это небывалая роскошь в обиходе соловчан каторжан.

В моей жизни я немало участвовал на веселых, роскошных, обильных яствами пикниках, на торжественных обедах и ужинах, но все это ничто в сравнении с тем впечатлением, которое оставил в моей памяти импровизированный пикник в бане № 2.

Я был несказанно рад, увидя приготовленные простые яства. Рад просто по-детски, как радуются дети при виде рождественской елки.

* * *

На пятый день карцерного содержания был составлен этап для отправки штрафников на Секирку.

Всего нас отправили пятнадцать человек. До Секирной нужно идти пешком километров 11. Каждый из нас нес на себе все свои вещи и этим несколько утяжелялся переход. Сопровождавший нас конвой держал оружие наготове. Это, кажется, единственный случай на Соловках, когда конвой выполняет свои прямые функции, т. е. предупреждение побега. Побега, конечно, не на вольную волюшку.

С Соловков никуда не убежишь. А бывали случаи убега от партии, отправляемой на Секирку, в лес с целью самоубийства, — или повеситься на дереве, или утопиться в озере. На это решались те, кто был наказан на год на Секирку, ибо они сомневались, что могут уцелеть в живых за год прибывания на Секирке, — поэтому хотели избавиться раз навсегда от страшного продолжительного мучения...

К вечеру добрались до 4-го отделения, что на Сикирной. Встретивший нас лагерный староста повел нас на второй этаж большого каменного здания. Там построили нас в холодном коридоре, произвели тщательный обыск и подробный осмотр принесенных нами вещей...

Все наши вещи отобрали для хранения в цейхаузе. Затем приказали нам совершенно раздеться, оставив на себе лишь нижнюю рубашку и кальсоны.

Я попросил, — нельзя ли оставить носки на ногах, так как холодный цементный пол был как лед. На меня грубо крикнули: «Снимай! Не полагается!..»

Когда раздевание нас закончилось и все наши вещи отобрали, лагстароста постучал болтом входной двери. Внутри заскрипел железный засов и тяжелая громадная дверь медленно открылась. Нас втолкнули вовнутрь так называемого «верхнего штраф-изолятора».

Мы остановились в оцепенении у входа, изумленные представшим перед нами зрелищем...

* * *

Перед нашими глазами была такая картина... Вправо и влево вдоль стен громадного высокого здания, а также по середине, на голых деревянных нарах сидят в два ряда, плотно один к другому, узники штраф-изолятора; все они босые, почти полуголые, имеющие какие-то лохмотья на теле, бледные с испитыми лицами, некоторые из них как подобие скелетов; все грязные с всклокоченными волосами...

Сейчас они смотрят в нашу сторону мрачными, утомленными глазами, в которых отражается глубокая печаль и искренняя жалость к нам, новичкам, что нас ожидает тоже, что они выстрадали и переносят теперь.

Из дальнего левого угла, из отгороженной камеры, раздается пронзительный душу раздирающей вопль, пересыпаемый дикими криками по адресу Советской власти, палачей ГПУ и прочее.

Часто слышны звуки ударов по избиваемому человеческому телу, сопровождаемые отборными ругательствами других каких-то голосов.

Это (как мы узнали потом) «надзор» усмиряет заключенного Александрова, который от всего пережитого, от разных глумлений и издевательств пришел в ярость, в возбужденно-ненормальное состояние. И вот теперь пытаются одеть на него смирительную рубашку. Александров отбивается, рыдает, издает дикие нечеловеческие крики. Надзор сбивает его на пол. После сильного избиения Александров ослабевает. «Надзор» натягивает на него смирительную рубаху, скручивает ему руки и связывает ноги.

Александров, обвязанный кругом, бьет головой об пол.

* * *

Вправо на нарах другая сцена. Там лежат, распластавшись, два человеческих трупа. Лежащие — это эпилептики.

Рыдания, крики, шум, избиения отразились на них, — с ними произошел припадок.

Их ноги и руки с силой придавливают к нарам другие арестанты, не давая им конвульсивно биться.

При виде таких потрясающих сцен мы стояли в остолбенении.

Когда все немного успокоилось, староста изолятора распределил нас на места для сидения на нарах.

Меня поместили в дальний конец средних нap, как раз против и около карцеров, где, в левом, только что происходило усмирение и избиение бешено возбужденного заключенного.

* * *

Впечатление потрясающей обстановки, в которую я попал, близость рядом безумствующего карцерного, который издавал всю ночь дикие крики, бился головой об пол; изрыгал отборные ругательства по адресу всех и вся, — все это так подействовало на меня, что я провел всю первую ночь в каком-то нервно-лихорадочном состоянии. Сон абсолютно бежал от меня.

Кошмарные условия заточения штрафников на Секирке

Ознакомлю вкраце с сим чудовищным карательным местом, как коварным творчеством ГПУ.

* * *

Гора Секирная есть самая высокая на Большом Соловецком Острове. Да, собственно говоря, единственная, ибо все другие возвышения, следуя географическому определению, надо отнести к холмам, покрытом лесом.

* * *

В двухэтажном здании, занятом теперь под изолятор, прежде, в славное время процветания Соловецкой обители, вплоть до нашествия озверелых вандалов, банд ГПУ, были два глубокочтимых Православных монастырских храма, привлекавшие для молений тысячи богомольцев.

В каждом этаже был особый храм, трехпрестольный, главным алтарем и двумя приделами (боковые алтари).

Теперь же место это, прежде священное, переделано в самую суровую жестокую темницу, какую видел ли когда-либо мир, превращено в мрачную катакомбу для мучений и терзаний несчастных жертв всероссийского красного террора...

Все, что могло бы напоминать о прежних храмах, конечно, было выломано и убрано.

Прекрасная иконопись на стенах храмов была скверно и грубо заштукатурена.

Прежние боковые алтари переделаны в карцеры, где теперь происходят избиения строптивых и обезумевших от кошмарного режима штрафников и бесчеловечное насильственное одевание на них смирительных рубах. В верхнем этаже, где в храме был расположен Святой Жертвенник, теперь стоит огромная «параша» для большой нужды («параша» — большая кадка с положенной на ней доской для ног).

* * *

Применяясь к распланировке сего двухэтажного здания, ГПУ придумало придать штраф-изолятору двойственную организацию.

Для верного уяснения читателями определим значение «штраф-изолятора», как «тюрьма на каторге».

Двойственность организации изолятора выявляется в следующем: в верхнем этаже расположен «верхний штраф-изолятор», а в нижнем помещаются штрафники «нижнего изолятора».

Различие между ними в суровости режима. Заключенные в «нижнем изоляторе» имеют некоторые облегчения в сравнении со штрафниками «верхнего изолятора».

Сначала все прибывающие на Секирную новички заточаются в «верхний штраф-изолятор».

По прошествии более или менее продолжительного времени, когда администрация «изолятора» убедится, что заключенный «перевоспитан» — это по-«чекистски», а по-человечески — морально убит, то его снимают в нижний изолятор.

* * *

Штрафники верхнего изолятора содержатся в невыносимо кошмарной обстановке...

Варварские условия для заточенных в этом пекле коммунистического ада на Секирке изобретены, как бы преднамеренно, с целью убить в человеке морально-духовное существо, уподобив его тварям земным, искалечить его здоровье, чтобы он сошел скорее с земной сцены и тем избавил ГПУ от излишней обузы...

Но, откажемся от утверждения или отрицания этих предположений, ибо это завело бы в непроходимые дебри моральных рассуждений.

Ограничусь лишь характеристикой этого страшного узилища.

* * *

Главною сугубо-суровою особенностью содержания заточенных в верхнем изоляторе является та бесчеловечная пытка, что штрафники должны сидеть полуголыми. Каждый может иметь на себе лишь нижнюю рубашку и кальсоны.

Все сидят босые с непокрытой головой. Абсолютно все вещи отбираются у них на все время заточения.

У многих из уголовников вместо рубашек и кальсон висят одни лохмотья. У всех мнимое белье приняло от давности пепельно-землистый цвет.

Нужно лишь представить себе, что несчастные узники изолятора сидят в таком виде в холодном каменном, неотапливаемом здании, притом громадной высоты, которое они должны согревать своей теплотой...

И это в холодную приполярную зиму...

Я сидел в верхнем изоляторе с 20 сентября но 10 декабря. В это время на Соловках была, довольно суровая зима. Правда, в конце ноября вследствии массовых простудных заболеваний, и благодаря настойчивым ежедневным слезным мольбам, начальник IV отделения (это изолятор) Кучьма разрешил поставить железную печку (времянку), которую топили лишь на ночь с 20 до 24 часов.

Такое согревание громадного высокого здания одной железной печкой, не более не менее, как призрак.

Теплоту ощущали лишь близлежащие к печке арестанты.

Тот же Кучьма допустил и другое послабление: он разрешил выдавать штрафникам на ночь по одному предмету из верхнего одеяния, — или пальто, у кого есть, или пиджак. Большинство «шпаны» не имеет никакого верхнего одеяния, то они проводили все время в полуголом виде, и так пребывали несколько месяцев...

Раньше, во времена тиранства на Секирной начальника отделения Антипова, страшного зверя, кровожадного садиста, никаких послаблений не было; все сидели и днем, и ночью полуголые. Помещение никогда не отапливалось; за малейшее нарушение Антиповского режима штрафников подвергали избиениям, и прочие жестокости свирепствовали в то время.

* * *

Вот распорядок дня в верхнем штраф-изоляторе.

В 6 часов утра частые удары колокола, как пожарная тревога, раздаются в коридоре... Это сигнал «подъема».

Еще колокол не перестал гудеть, как внутренний часовой кричит: «Поднимайся, мигом! Сдавай барахло, живо!».

Все штрафники быстро соскакивают с нар, несут свои пожитки, выданные на ночь для мнимого согревания, бросают их в общую кучу для относа в цейхауз.

После команды «Поднимайся» медлить со вставанием опасно, так как уборщики обходят сейчас же нары и поднимают лежащих ударами палок.

Когда первый дневной акт кошмарного мытарства Соловецкого ада исполнен, тот же внутренний часовой командует: «Садись по местам! Прекрати разговоры! Ни слова больше!»... Все усаживаются в ряд на нары, спустив ноги. При многолюдстве в изоляторе сидят в два ряда; — второй ряд посередине нар, подогнув под себя ноги. В таком положении все сидят молча... Можно лишь шепотом, и то украдкой от часового, перебрасываться словами с ближайшими соседями.

Через несколько минут после подъема уборщики приносят деревянные вонючие ушаты с кипятком и несколько кружек. Обыкновенно одна кружка на троих. Утром, конечно, ни у кого не было ни крошки хлеба, желающих пить кипяток без хлеба бывает не так много.

* * *

В 7 часов снова тревожный колокол, — это сигнал на поверку. Штрафники мигом спрыгивают с нар и строятся в проходе в несколько шеренг, в зависимости от многолюдства узников.

Приходит дежурный по отделению и староста и выполняют обезьянью комедию поверки.

Казалось бы, бессмысленно делать поверку в таком непроникновенном каменном каземате. Как везде на Соловках за несогласованный ответ на приветствие начальства обычным собачьим лаем «Здра» или за вялый расчет по порядку наказывают всех выдержкой на стойке на полчаса или на час, в течение которых заставляют многократно выкрикивать: «Здра! Здра!»...

Здесь это наказание, помимо морального глумления, усугубляется физическим издевательством, так как заключенные узники стоят босые на холодном цементном полу, причем по полу гуляет все время холодный зимний сквозняк от щелей двери к разбитым окнам.

После поверки опять все сидят молча и ждут очередного акта повседневной комедии.

* * *

Следующий номер — это умывание.

Уборщики приносят ушат холодной воды и несколько грязных полотенец из числа отобранных у штрафников. Желающие подходят к ушату. Уборщик поливает ковшом воду на руки умывающихся. Холодная вода течет под ноги босых. Охотников мать свое лицо обычно мало, многие опасаются стоять босыми ногами в луже холодной воды.

Шпана, предпочитает умываться раз в две недели, — это в бане. Собственно говоря, в бане только и можно умыть лицо, а не больше. При посещении бани время для мытья дается 15–20 минут и одна небольшая шайка теплой воды. Все же водят в баню, чтобы показать, что и у нас, как у культурных людей.

* * *

В 12 часов бывает суточное принятие пищи. Это не есть обед.

В штраф-изоляторе нет никаких ни обедов, ни ужинов, ни завтраков... Пища, притом весьма скудная, принимается единожды в сутки, в полдень.

В 11 часов совершается, тщательное деление хлеба, на так называемые «пайки», по одному фунту черного хлеба в сутки на человека (Хлеб, конечно, выпечен из непросеянной муки, часто с примесью суррогатов).

* * *

Затем уборщики приносят ушаты горячей пищи; ее составляют: мутная жидкость, именуемая супом, такого же качества и тех же сортов, что и в Кремле, и три-четыре ложки каши, преимущественно пшенной. Вот и все суточное питание.

Фактически надо считать питательным продуктом лишь один фунт черного хлеба в сутки.

Не надо забывать, что такое питание продолжается не неделю, или две, а несколько месяцев, вплоть до года.

Вообразите себе, какой вид прижимают несчастные узники, просидевшие нисколько месяцев!..

Я описывать не буду этих мрачных теней, — в какую я сам лично превратился после двух месяцев пребывания в верхнем штраф-изоляторе...

Если в Кремле недостаточно питание, то там некоторые имеют возможность восполнить чем-нибудь. Здесь же абсолютно никому ничего нельзя.

Штрафники изолятора, как состоящие на карцерном положении, лишены всего: они не имеют права купить что-либо, хотя бы имели на хранении деньги; им не выдают посылок, прибывших из дому, им не передают писем, получаемых на их имя; сами они не имеют права писать кому-либо; им не разрешается читать что-либо, и прочее, и т. д...

Одним словом, это заживо погребенные в этом страшном узилище...

* * *

Само собой, при таких кошмарных условиях содержания, при таком жалком голодном питании, бывает много заболеваний.

Заболевших отправляли в лазарет, в Кремль, или в околодок, в Савватьево; но лишь тогда, когда они не могли уже двигаться...

Какая их судьба была в дальнейшем, — все покрыто мраком неизвестности.

Среди штрафников было много больных цингой.

Конечно, для показа и для бумажной санитарной отчетности им выдавали улучшенное питание... Как вы думаете, какое это было улучшение? Да выдавали добавочного по полфунту черного хлеба и на двоих одну воблу.

* * *

В конце ноября, это уже второй месяц моего пребывания в верхнем изоляторе, когда мы были крайне истощены, а наступили сильные холода, то для поддержки наших ослабевших организмов лекарь изолятора, Плотников, выпросил в Кремле присылки тюленьего жира. Этот жир применяется для смазки машин. Вещество весьма вонючее и противное на вкус. Перед принятием пищи выдавали нам по столовой ложке.

Как не противна эта жидкость, однако, все с радостью пили ее...

* * *

Самым мучительно тяжелым временем для узников изолятора это был вечер, когда все мрачные, подавленные, сидели молча на нарах в слабо освещенном каземате, придавляющем своей громадой. Многие тряслись от холода, постукивая зубами.

* * *

В сильные холода некоторые дежурные по отделению разрешали составлять группы для согревания.

Это делалось таким образом: четыре человека, сидя на нарах, прижимались спинами плотно один к другому, наружную часть тела согревали, хлопая ладонями, по плечам, бокам и ногам. У нас были даже выработаны приемы, как бы групповой гимнастики, — все делали по команде; приемы выполняли по счету. И выходило хорошо... Это гораздо удобнее, чем каждый отдельно будет хлопать себя и беспокоить других...

* * *

В 20 часов была вечерняя поверка.

Сейчас же уборщики приносили кучей разные пожитки, выдаваемые на ночь для мнимого укрытия от холода...

Мне выдавали мое осеннее пальто.

Нужна особая изобретательность, чтобы одну вещь использовать и как подстилку и — в то же время укрыть ей от холода все части тела.

Большинство «шпаны» не получало на ночь никаких пожитков, так как они и раньше были полуголые, то они составляли согревающие группы, то есть, образовывали кучу переплетшихся человеческих тел.

* * *

Редкая ночь проходила спокойно.

Часто карцерные нарушали ночной покой...

В карцер запирали в большинстве случаев штрафников строптивых, непокорных, или вернее говоря, пришедших в ненормальное состояние, обезумевших от переживаемого кошмара... Иногда ночью они поднимали крик, шум, стук, ругань...

По тревожному колоколу часовой вызывает «надзор»...

Те прибегают в карцер с наганами в руках, начинают успокаивать... и одевать смирительную рубаху...

* * *

Подавляющая сила кошмарной обстановки так пагубно отражается на заточенных узниках, что с течением времени некоторые теряют, в духовно-моральном значении, образ и подобие человеческое... уже они духовно подавлены и морально убиты...

У них открыто выявляются одни лишь животные инстинкты... Другие впадают в сильное возбуждение, что приводит к усмирению их в карцере... в так далее...

Какое богатство и разнообразие объектов для психологических наблюдений!..

* * *

Многие были бы готовы покончить расчеты с жизнью, если бы были к тому возможности.

Но администрация изолятора предупредительно принимает все меры, чтобы предотвратить случаи самоубийств...

Все же уголовники изощряются в изобретении способов как бы искалечить себя, чтобы был предлог для поступления в лазарет.

Для примера расскажу наиболее типичные случаи самоувечья.

1) Неподалеку от меня на нарах помещался уголовник Королев. Он выдавил незаметно оконное стекло, разбил стекло на мелкие кусочки кружкой для кипятку, затем закатывал куски стекла в мякиш хлеба и проглатывал... Всего, по его признанию, он проглотил более полукружки разбитого стекла. Само собой, вскоре открылись боли в желудке и в кишках, и открылось сильное кровотечение. Его отравили в лазарет. Позднее я узнал, — он умер в лазарете в страшных мучениях.

2) Для резки хлеба при делении его на «пайки» выдавали большой кухонный нож. Однажды резчик отвлекся и положил нож на стол. В миг подбежал «шпаненок», схватил нож и отрубил себе пальцы на левой руке, и этим достиг своей цели, — его отправили в лазарет...

3) Когда, после настойчивых слезных просьб была поставлена, железная печка для согревания, то в первое время были такие случаи. В начале топили печку сами штрафники. Когда вечером, во время топки, раскаляли печку до красна, то объявлялся кто-нибудь охотник, на самооувечье, который прикладывал свою мужскую отличительную принадлежность к раскаленной до-красна печке.

Конечно, происходил страшный ожог. Вскоре образовывался нарыв. Любитель-самоувечник записывался в околодок и здесь заявлял лекарю, что он болен венерической болезнью. Лекарь, не разобравши в чем дело, отправлял его в лазарет. Однако, вскоре сам лазарет открыл тайну. Видимо, кто-то из самоувечников сознался. Было сообщено в изолятор. Тогда было строжайше запрещено подходить кому-либо к печке, а топку печки возложили на уборщиков.

* * *

Соловецкий лагерь принудительных (каторжных) работ Особого назначения ОГПУ изобилует множествам кошмарных фактов и выпукло выдающихся по жестокости эпизодов, которые, вследствии своей оригинальности, напрашиваются быть оглашенными во всеобщее сведение на общественный суд культурных народов...

Но, во избежание многословия, мы не будем вспоминать эти факты и выделять их из общей многочисленной серии, а оставим разбор их специалистам исследователям недалекого будущего...

* * *

Полагаю, что мое простое, правдивое и беспристрастное описание в достаточной степени иллюстрирует картину коммунистической каторги на Соловках.

Поэтому нагромождение многих фактов не внесет чего-либо нового.

Заключение

Исполнен долг, завещанный соловецкими страдальцами

Закончив мое мрачное повествование о режиме Соловецкого лагеря, я исполнил нравственный долг перед моими коллегами, Соловецкими узниками.

Многие из узников ОГПУ, не только на Соловках, но я в других местах заключений надеясь с детской наивностью на проявление сострадания и человеколюбия со стороны свободных цивилизованных народов, объясняют себе молчание культурных народов тем, что цивилизованный мир не осведомлен верно и правдиво об истинном невыносимо-тяжелом положении, в каком эти несчастные пребывают, и они духовно заклинают каждого счастливчика, выбравшегося из Советского рая и перенесшего лично все ужасы на Соловках, переживаемые ими теперь, рассказать обо всем словами очевидца...

* * *

В данный момент я глубоко счастлив и морально удовлетворен, что выполнил страстное желание многих соловчан поведать цивилизованному миру об их страданиях, мучениях, о претерпеваемых ими глумлениях и издевательствах...

* * *

Да пусть же всякий и каждый, не утративший еще духовной восприимчивости, в ком бьется еще отзывчивое сердце, прочтя мое мрачное описание, мысленно представит себе, что в подтверждение моих простых, правдивых сказаний раздаются оттуда, с далекого Севера, плач и стоны многих тысяч несчастных узников, заточенных в данное время на Соловках... им вторят, как эхо, вопль и стенания сотен тысяч других Россиян, томящихся в многочисленных и разнообразных тюрьмах Советского Союза, в концентрационных лагерях, на принудительных работах и в ссылках в отдаленнейших северных холодных областях Сибири...

Вопли и стоны страждущих россиян не тревожат сердца культурных народов

Но, к великому прискорбию, исступленные вопли измученных, угнетенных и терроризованных Россиян не тревожат сердца просвещенных свободных народов: — они с бездушным хладнокровием не замечают молящих взоров, устремленных к ним с просьбой об избавлении от небывалой еще кабалы...

* * *

Вот уже более тринадцати лет, как культурные народы всего мира безмолвно присутствуют при Великой Трагедии Русского Народа...

Как общеизвестно, — за это время не было ни одной какой-либо серьезной демонстрации, политической или моральной, по поводу злодеяний творимых большевиками в России.

Не было ни одного единодушного запроса ни в одном из парламентов всех стран.

Все иностранные политики и дипломаты пришли, как бы, к единодушному заключению, что творящиеся ужасы в России есть неотразимый ход истории. Если вы, дальновидные господа, непогрешимы в вашем мудром заключении, то, в силу исторической последовательности, остерегайтесь, как бы эта неотразимая историческая волна не захлестнула и вас...

* * *

Какие же причины тому, что цивилизованные народы нашего культурного XX-го века остаются до сих пор безмолвными зрителями сатанинской вакханалии красных палачей в России?

Причины мирового попустительства неслыханной тирании в России можно отнести к двум категориям, — к причинам политического характера и к причинам морального порядка.

Крупные политические причины нижеследующие:

Во-первых, Правительства некоторых иностранных государств абсолютно не заинтересованы в восстановлении и возрождении России; наоборот, их искреннее желание, возможно больше ослабить Россию, расчленить ее, и тем подготовить распадение для будущего.

Во-вторых, социалисты Западной Европы играют ныне большую роль в международных взаимоотношениях.

В некоторых странах, как, например, в Англии у власти сейчас представители II-го интернационала. В других социалисты входят частично в правительство, или оказывают давление на правительство.

Социалистам всех мастей и оттенков совершенно не улыбается трагический конец коммунистического эксперимента в России, ибо это подорвет в корне учение некоторых социалистических партий преследующих в своей конечной цели переход к коммунизму в чистом виде.

В-третьих, наконец, Правительства некоторых государств Европы и Азии, находясь в слепом экономическом соперничестве между собой, поддерживают дипломатические сношения с Советами, а иные даже заключают дружественные соглашения, не только экономические, но и военные. Таким образом, пребывая под гипнозом оптимизма, они не замечают, что этим самым они роют могилы своим народам.

Политическая слепота и преступное попустительство безнаказанно не пройдут...

Если порою, во время крупных политических демонстраций СССР, большевики глумятся и издеваются над чучелами некоторых государственных мужей, то, может быть, придет время, когда государственные деятели за свое небрежное прекраснодушие подвергнутся лично глумлениям и издевательствам, а их нынешние сподвижники будут переносить все то, что ныне претерпевают Россияне на Соловках.

Наше время — эпоха преобладания материи над духом, — отсюда ослабление веры и благочестия, упадок высокой морали

Но причиной всех причин безнаказанной тирании Русского Народа, открытых наглых посягательств на все святое, исторически веками созданное Русским Народом, — являются причины морального порядка.

Если мы проследим историю христианской эры, самой прекрасной в истории человечества, то мы, при тщательном анализе, не обнаружим ни одной эпохи в жизни народов Европы, чтобы абсолютно все народы оставались бесчувственными, безучастными зрителями исторического события, — когда, или какой-либо народ пребывал в политической зависимости и экономической кабале другого народа (Славяне на Балканах), или один класс общества эксплуатировал на положении даровой рабочей силы другой класс (крепостное право), или же одна группа людей владела, как животными, другими людьми (рабство).

История свидетельствует нам, что всегда на защиту или освобождение подневольных народов выступали другие народы, увлекаемые благородным порывом сострадания и человеколюбия, или же за освобождение угнетаемых классов ратовали просвещенные гуманисты.

* * *

В переживаемую нами жуткую эпоху все Россияне, населяющие громадные пространства Российского Государства, переживают великую жизненную трагедию, перенося суровые страдания и жестокие мучения, претерпевая утонченные глумления и издевательства...

Ныне там, в России, уничтожаются открыто и вызывающе нагло целые классы общества; там открыто преследуются все религии, совершаются безнаказанно цинично-кощунственные издевательства над чувствами верующих в Единого Истинного Бога.

Такая коварная сатанинская вакханалия продолжается уже четырнадцатый год...

И цивилизованный мир безмолвствует...

Какая тому причина? Кем и чем околдованы культурные народы?..

Причина тому одна, которая является главной из причин продолжительной трагедии Русского Народа, и, возможно грядущих бедствий во всем мире...

Причина эта — ДУХОВНОЕ ОБНИЩАНИЕ НАРОДОВ.

Люди углубляются все ниже и ниже в грубый материализм, отсюда громадное неравенство в материальном благосостоянии, что и является причиной классовой борьбы.

Мы переживаем время преобладания материи над духом... вследствие чего ныне наблюдается упадок веры и благочестия, утрата высокой морали...

Мы подошли вплотную к вопросу весьма сложному и животрепещущему, к вопросу первостепенной важности и исключительного интереса...

Но не будем вдаваться в дебри психо-философских рассуждений...

Для подтверждения допущенной характеристики переживаемого нами времени, — «духовное обнищание народов», мы обратимся к неоспоримому Свидетелю, к той же истории.

* * *

Для сопоставления возьмем эпоху наивысшего торжества духа над материей, эпоху расцвета искреннего (а не показного) христианства, эпоху господства высокой морали среди благородного рыцарства, — именно, эпоху Крестовых походов.

В те далекие времена Святые для христиан места в Палестине были завоеваны турками-османами.

Однако, турки-османы не преследовали христиан за их вероучение.

Тем не менее, в те времена, когда Вера была горяча и крепка у христиан, когда благочестие было жизненным правилом, претило христианским сердцам и оскорбляло их чувства, что Святые Места находятся под властью басурман.

В ту красивую пору был всеобщий религиозный подъем и стремление участвовать в Крестовых походах для освобождения Св. Гроба Господня.

Ныне все человечество является свидетелем, небывалых и неслыханных еще в истории всех стран, времен, и народов гонений и хулений веры в Единого Истинного Бога, что творят нагло и открыто коммунисты в порабощенной России.

Однако, верующие всех религиозных культов безмолвствуют.

Коммунизм — мировое зло и борьба с ним — мировая проблема

Уже давно всем известно, что коммунистическая тирания в России является филиалом мировой организации, именуемой Коминтерном, которая стремится к утверждению подобной же тирании во всем мире.

Эта преступная мировая организация, пребывающая в Москве, живет и действует на деньги, принадлежащие Русскому народу.

Эта мировая организация ведет разнообразные спешные работы по подготовке социальных революций во всех странах мира, с этой целью насаждает везде, поддерживает и укрепляет очаги своей заразы, в виде коммунистических партий.

В составе этой Мировой организации имеются уже подготовленные ячейки для формирования Политбюро в порабощенных коммунизмом странах, подобно тому, как Политбюро диктаторствует сейчас в России.

Во время Конгрессов Коминтерна участники открыто заявляют, что Россия для них обширный и богатый плацдарм для коммунистических диверсий в сторону других стран, а Красная армия есть авангард мировой революции.

Сами Московские диктаторы открыто заявляют, что их заветная мечта, — это зажечь пламя социальной революции во всем мире, к чему они ведут самую интенсивную подготовку в обширных размерах.

Советы готовят громадные полчища для нападения на соседние страны.

Фактически в настоящее время в России проведены до конца принципы по подготовке вооруженного народа.

Ныне там есть Советские управления, учреждения, учебные заведения, фабрики, заводы, колхозы... — словом все милитаризировано.

Грядет время, когда Европа познает все ужасы нашествия новых гуннов, превосходящих утонченностью злодеяний все то, что нам известно из времен Аттилы и Чингиз-Хана.

* * *

Если строго проанализировать все мероприятия Советского Правительства, как политические и социальные, так и экономические (индустриализация, пятилетка, колхозы), то можно убедиться, что все они имеют в основе своей целью, правда скрытой, подготовку к мировой социальной революции.

Многие факты последнего времени убеждают, что коммунизм в мировом масштабе стремится к разрушению современного хозяйственного (демпинг), и социального уклада.

Коммунизм ставит одной из главных своих целей разрушить духовный мир народов... Коммунизм злонамеренно посягает на все святое народов, исторически веками созданное их предками.

Мы живем в эпоху двух миров: мира культурного, просвещенного, или по иной терминологии, буржуазно-капиталистического и мира коммунистического.

Это два враждебных мира, один другого исключающие, как основу государственного образования.

По опыту России мы видим, что применение коммунизма в жизни есть неслыханное зло, а по коварным замыслам Коминтерна это есть Mиpoвoe зло, — следовательно, борьба с ним есть мировая проблема.

* * *

В последнее время Правительства государств всего мира поставили очередной международной проблемой вопрос о разоружении.

* * *

Вместо созыва бесплодных конференций о разоружении, следовало бы Правительствам культурных стран созвать конференцию о ликвидации коммунизма, как являющегося общей угрозой всем государствам, всему зданию современной цивилизации.

Но нелепо ожидать от какого-либо Правительства такого смелого, решительного шага, хотя бы во имя высокой идеи.

Мировая опасность вызывает на борьбу мировую организацию

Уже пора, казалось бы, всем государственным и политическим деятелям и всем просвещенным людям других стран отрешиться от ложного оптимизма на возможность появления коммунистической заразы в их странах и уяснить себе, что коммунизм есть мировая опасность, и что планомерная борьба с ним должна быть организована в мировом масштабе.

Кто же может быть инициаторами и организаторами в деле ведения борьбы против надвигающейся опасности разрушения современной цивилизации и культуры?

Ни одно Правительство современных государств, не отважится взять на себя инициативу в деле призыва на борьбу с коммунизмом, как мировой опасностью.

И это по следующим причинам:

Во-первых, Правительства многих стран скованы в своих действиях социалистами разных мастей и оттенков, которые препятствуют даже открыто выражать мысль о допустимости борьбы с Коммунизмом, так как коммунизм представляет собой предельное разветвление дуализма.

Во-вторых, многие правительства связаны в своей государственной работе заданиями своих избирателей, почему, в большинстве случаев, внимание и энергия правительств поглощены разными текущими государственными проблемами, не заглядывая далеко в будущее.

В-третьих, при парламентарном строе во многих странах правительства их недолговечны. Иногда при переходе власти от одной политической партии к другой наблюдаются резкие изменения в курсе политики (Пример тому — Англия).

* * *

Коммунизм, распространяемый и насаждаемый постоянной сильной и крепкой мировой организацией в лице Коминтерна, вызывает на борьбу с собой так же постоянную сильную мировую организацию.

Международная Анти-Коммунистическая Лига, — как мировая организация, должна быть доведена до крепкого и могущественного объединения

Мировая организация, образованная для борьбы с нависшей мировой опасностью, может планомерно и методически вести работу в мировом масштабе и достичь победы при условии независимости этой организации от государственной власти какой-либо страны, — почему пребывание руководящего органа ее наиболее целесообразно в нейтральной стране.

* * *

В настоящее время такой мировой организацией является Международная Анти-Коммунистическая Лига, образованная просвещенным идеалистом, доктором Обером. Бюро Лиги пребывает в Женеве.

* * *

Настоящее мое описание коммунистической каторги в России я и посвящаю этой высоко-идейной организации, надеясь, что вопль и стоны томящихся в заточении Россиян вызовут сочувствие и сострадание у членов сей мировой анти-коммунистической организации.

* * *

Все защитники культуры и цивилизации, поборники права, законности и порядка, особенно же все искренно верующие в Единого Истинного Бога, — все должны встрепенуться от спячки, объединиться и сплотиться вокруг мировой организации, Анти-Коммунистической Лиги, чтобы быть готовыми дать отпор, когда, наступит грозный момент решительной схватки между пролетариатом и буржуазией во всех странах, к чему, как теперь уже всем известно, Коминтерн ведет самую интенсивную подготовку.

На Mировую организацию, в данном случае Анти-Коммунистическую Лигу, как бы, Анти Коминтерн, ныне история возлагает крупную ответственную роль первостепенной важности для будущности всего человечества. Лиге предстоит выполнить многие весьма трудные, сложные и самые разнообразные задачи в деле борьбы с коммунизмом, как мировым злом.

Для предстоящей работы нужны большие кадры энергичных, самоотверженных и идейных работников; потребны колоссальные средства.

Если все просвещенные и одухотворенные люди всех стран проснуться от буржуазной спячки и, отряхнув ложный оптимизм, воспрянут духом перед грядущей опасностью, то работников для высоко-идейной борьбы будет достаточно и потребные средства обретутся.

* * *

Мы пребываем накануне решительных событий в истории человечества... накануне открытой сокрушительной борьбы двух мирoв... От исхода генерального сражения этой борьбы будет зависеть направление исторического русла всего человечества.

* * *

Человечество, развиваясь в строгой последовательности согласно исторических законов и прогрессируя все более и более во всех отраслях своей жизни, вступило ныне в эпоху раздвоения мировоззрений людей.

Мы переживаем время, когда люди устремляются по двум разным путям своего бытия, образуя два противоположных мира.

Первый путь, назовем его прекрасным, возвышенным, одухотворенным, ведет в мир духовно-морального преобладания, где господство духа над материей, где высокая мораль заглушает животные инстинкты, и второй путь, — путь мрачный, ведет в мир грубого материализма.

* * *

Коммунизм наших дней^[15] и представляет собой мрачный, суровый мир этого грубого материализма...

* * *

Не будем приводить подробные доказательства верности данного определения коммунизму, а укажем лишь на призывной клич, который применил родоначальник коммунизма, Ленин, увлекая за собой людей с животными страстями.

Этот воодушевляющий призыв: «Грабь награбленное».

В этих двух словах отражается главная сущность современного коммунизма, как проявление грубого животного материализма.

* * *

На борьбу с грядущим массовым проявлением грубого материализма, под флагом коммунизма, обязаны для блага всего человечества подняться и ополчиться представители всех стран и народов, всех классов общества и всех религиозных культов, — одним словом, все те, кто принадлежит к другому миру, противоположному миру грубого-материализма, и миру возвышенному, одухотворенному, которые ставят своей жизненной целью духовное совершенствование, которые стремятся достичь в своей жизни преобладания высокой морали над животными инстинктами, пробуждающимися в людях, и которые искренно исповедуют Веру в Единого Истинного Богa, без различия принадлежности к той или иной религии.

* * *

Сильное и могущественное международное объединение во имя идеи защиты цивилизации и культуры от грозящей мировой опасности должно быть построено на духовно-моральном фундаменте, опирающемся на три главных принципа: первый и основной — господство духа над материей; второй — победа высокой морали над животными инстинктами, и, третий — религия, как основа нравственности.

Все общества, партии, группы и отдельные лица, исповедующие эти три главных принципа, нравственно обязаны оказать помощь и содействие мировой Анти-Коммунистической организации.

Все идейное и одухотворенное среди народов должно объединиться и сплотиться вокруг нее, чтобы общими усилиями дать грозный отпор всякому проявлению грубого-материализма в какой бы то ни было стране.

Ведь нужно ждать, что в случае серьезного взрыва пролетарской революции где-нибудь на континенте Европы произойдет детонация в других странах; — вот почему надлежит без промедления заложить в каждой стране отражательные анти-коммунистические очаги.

Грозное время грядет и решительная схватка между двумя мирами, миром духовно-моральным и материалистическим, приближается, — почему промедление в объединении для решительного сражения будет рассматриваться историками, как преступление со стороны современников в отношении потомства, которое будет течь в своем бытье по тому историческому руслу, которое будет расчищено и оставлено ему...

Приближение все-европейской катастрофы

Обозревая международное положение наших дней, мы усматриваем хаотический беспорядок в делах Европы и Азии.

С одной стороны, нежизненный Версальский мирный договор, помимо его крупных политических и экономических недочетов, принес много исторических и географических противоречий в Европе и Азии, которые не могут быть урегулированы дипломатическим путем.

Все ухищрения дипломатов, все их утопические мирные проекты не спасут Европы от приближающейся катастрофы.

С другой стороны, перед культурными народами стоит грозное мировое зло в лице Коминтерна и его филиала, Советского Правительства в России.

Пока красный зверь, хищно готовящийся к уничтожению многовековой культуры и цивилизации, не будет обезврежен культурными нациями, до тех пор не может быть мира и спокойствия на земле.

* * *

Пролетарские диктаторы, учитывая настоящее международное положение в Европе и Азии и имея, в свою очередь, затаенное непоколебимое намерение разжечь пламя социальных революций в соседних странах посредством факелов, внесенных на штыках и пиках Красной Армии, ведут в течение уже нескольких лет самую интенсивную подготовку к грядущей военной катастрофе...

* * *

Предложение большевиков о немедленном, всеобщем, полном разоружении, сделанное ими в Женеве на подготовительной Комиссии к конференции о разоружении, есть, не более не менее, как провокация.

Из всех Правительств мира не может отважиться на полное разоружение лишь одно Советское.

* * *

Пролетарские диктаторы непоколебимо уверены в неминуемости войны.

Вожди Красной Армии ждут, что война вот-вот разразится.

Главари, Коминтерна ждут с напряженным нетерпением военной катастрофы в Европе, как долгожеланного момента для решительной схватки между пролетариатом и буржуазией.

Советское Правительство не отважится первым зажечь мировой пожар, чтобы не обнаружить перед иностранным пролетариатом и своими рабами свой наглый обман в постоянных уверениях в своем миролюбии: оно будет ждать вооруженного столкновения между другими и будет всячески содействовать этому.

Работа Красной дипломатии наглядно убеждает в этом.

* * *

Красный Генеральный Штаб глубоко уверен, что грядущий вооруженный конфликт будет лишь переходной стадией к социальному конфликту, — поэтому Красный Генеральный Штаб рассматривает будущее вооруженное столкновение, как сочетание империалистической войны с гражданской войной.

Красный Генеральный Штаб и ПУР (Политическое Управление Красной Армии) признают, что в будущей войне самыми сильными и могущественными средствами обессилить армию противника будут агитация и пропаганда, далее подготовка восстаний в тылу армий противника и организация забастовок.

* * *

Международной Анти-Коммунистической Лиге надлежит учесть новые коммунистические принципы ведения войны и со своей стороны заблаговременно принять и подготовить контр-меры общего идейного характера.

* * *

Коминтерн и ПУР придают громадное значение применению агитации и пропаганды в будущих войнах, чтобы вооруженный конфликт завершить социальной революцией. Оба эти органа ведут в этом направлении планомерную подготовку в колоссальных размерах.

Обширная подготовка Коминтерна для возбуждения народных масс ставит перед Анти-Коммунистической Лигой первую и главную задачу — быть заблаговременно готовой, чтобы во время решительной схватки обезвредить коммунистические лозунги.

* * *

Вся коммунистическая агитационная литература проникнута грубым материализмом и направлена, как разрушительное средство, против буржуазно-капиталистического строя.

В противовес лозунгам грубого материализма должна быть широко развита анти-коммунистическая агитация, имеющая основой своей превосходство духа над материей, проникнутая высокой моралью, пропитанная одухотворенным гуманизмом, закрепленная полной веротерпимостью и защитой верующих и преследующая своей главной целью также улучшение состояния нуждающихся классов справедливым закономерным путем.

Вот как представляется общее направление агитационного состязания между двумя мирами.

* * *

Грозное время борьбы не за горами... уже авангардные бои начинают загораться... и приближается час генерального сражения между мирoм возвышенно-одухотворенным и мирoм материалистическим...

* * *

Всякий и каждый, проникнутый духовно-моральными воззрениями своего бытия, обязан стать в ряды стражи для защиты современной цивилизации и культуры от сокрушительной опасности...

Все должны, по мере сил и уменья, принять участие в борьбе с нависшим мировым злом...

И с этим надлежит спешить, ибо «промедление смерти подобно»...

* * *

Опыты истории свидетельствуют, что «упущенный момент не вернется во век... и окажет решительное влияние на житие грядущего потомства...

КОНЕЦ

Краткая биография

Зайцев Иван Матвеевич (1879-1934), генерал-майор

1879, сентябрь. — Родился в станице Карагайская Троицкой губернии (по другим данным — 21 сентября 1977 г. в станице Карагайская Оренбургского казачьего войска, Верхнеуральского округа, в семье учителя).

1894. — Окончание четырехклассного городского училища в Верхнеуральске. Педагог Фоминской соединенной казачьей школы.

1896, сентябрь. — Зачисление юнкером в Оренбургское казачье юнкерское училище.

1898. — Окончание училища с чином подхорунжего.

1906. — В чине сотника Оренбургского казачьего войска поступление в Николаевскую академию Генерального штаба.

Окончание Академии Генерального штаба. Служба офицером-воспитателем в Оренбургском Неплюевском кадетском корпусе, к началу Первой мировой войны – подполковник.

1914–1917. — Участие в первой мировой войне в качестве командира 1-го казачьего им. Наследника Цесаревича полка. Контузия. Полный Георгиевский кавалер. Награждение офицерским орденом Св. Георгия и Георгиевским оружием. Окончание войны полковником, командиром полка.

1917, 24 марта. — Избрание делегатом от Румынского фронта для приветствия Временного правительства в Петрограде.

1917, 23 апреля. — Член Особого совещания при военном министре по преобразованию армии. После расформирования совещания оставление при кабинете военного министра в качестве советника.

1917, с середины июля. — Назначение командиром 4-го Исетско-Ставропольского Оренбургского казачьего войска. Командующий русскими войсками в Хиве и комиссар Временного правительства в Хивинских владениях.

1917, сентябрь. — Усмирение отрядов Джунаид-хана, а затем, с его помощью, – приаральских туркмен.

1917, октябрь. — Известие об октябрьском перевороте. Непризнание власти большевиков.

1918, 10 января. — Выступление во главе своего отряда из Хивы, занятие Чарджуя, затем Самарканда. Подкуп большевиками казачьего комитета отряда Зайцева. Побег Зайцева, узнавшего о заговоре. Арест в Асхабаде большевиками.

1918, 21 февраля. — Приговор Революционного суда: расстрел, который заменили десятью годами одиночного заключения в Ташкентской крепости.

1918, 1 июля – октябрь. — Второй побег Зайцева с помощью Туркестанской военной организации (ТВО). Исполняющий обязанности начальника штаба ТВО. Провал ТВО.

1918, конец октября. — Выезд из районов Ферганы в район Ташкента. Решение пробираться к старому сослуживцу атаману Дутову.

1918, середина ноября. — Арест в Туркестане: благодаря подложным документам его не опознали, но посадили в тюрьму, собирались отправить в Ташкент. Предупреждение Зайцевым своих людей в Ташкенте, которые сумели дать взятку следственной комиссии.

1918, 24 декабря. — Освобождение под надзор милиции.

1919, апрель. — Под видом рабочего переход линии фронта в районе Бохачево и выход в район расположения Отдельной Оренбургской армии генерал-лейтенанта А.И. Дутова. Назначение начальником штаба Оренбургского военного округа, затем временное исполнение обязанностей начальника штаба у походного атамана Дутова.

1919, октябрь. — Начальник штаба Оренбургской армии. Получение чина генерал-майора. Отступление под ударами Красной Армии.

1920, 6 января. — Расформирование Оренбургской армии.

1920, начало февраля. — Направление в Китай в качестве полномочного представителя Дутова в Пекине, затем жизнь в Шанхае.

1923, конец. — Персональная амнистия советского правительства.

1924, начало. — Возвращение в Россию. Приезд в Москву. Зачисление в резерв высшего командного состава Красной Армии.

1924, конец сентября. — Увольнение в бессрочный отпуск с должности начальника штаба стрелковой дивизии.

1924, 28 октября. — Арест ГПУ. Бутырская тюрьма (7 месяцев). Выполнение принудительных работ в тюрьме.

1925, 2 января. — Постановление Особого Совещания при Коллегии ОГПУ: 3 года концлагеря.

1925, 11–13 июня. — Ожидание этапа.

1925, 13 июня. — Этап на Соловки. Духовенство в составе этапа: 2 архиепископа, 3 епископа и 12 других лиц духовного звания.

1925, 16 июня. — Прибытие в Кемь. Кемский пересыльный пункт. Работа по перевозке песка и грузчиком.

1925, 18 июня. — Прибытие на пароходе «Нева» с баржей «Клара Цеткин» на Большой Соловецкий остров. Формирование 12-й рабочей группы. Размещение в здании Главного Кремлевского Собора. Условия жизни в лагере. Надругательства над святынями Русской Православной Церкви. Порядок направления на работу. Гибель заключенных на лесозаготовках. Руководство лагеря из арестантов, бывших сотрудников ГПУ. Работа лесокультурным надзирателем в лесничестве (6 рота). Проведение лесоочистительных работ.

1925, август. — Разрешение духовенству посещать церковь.

1925, декабрь. — Работа по разгрузке ледоколов в Белом море. Обморожение.

1926, март. — Отказ на предложение Эйхманса написать заметку о гражданской войне для журнала «Соловецкие острова». Перевод на общие работы. Направление на лесозаготовки в главный штаб Соловецкого лесничества Исаково. Помощь медицинского персонала в спасении людей. Возвращение в лесничество. Совместная работа в лесу с владыкой Илларионом (Троицким). Назначение каптеров из духовенства.

1926, сентябрь. — Помещение в карцер. Отправка на грязные работы. Направление в штраф-изолятор на 3 месяца на Секирную гору.

1926, 20 сентября – 10 декабря. — Пребывание в верхнем изоляторе. Условия содержания заключенных.

1926, декабрь – 1927.— Служба вахтенным на Соловецком Маяке на горе Секирной (4-е отделение). Захоронение трупов, замерзших на лесозаготовках. Выполнение «ударных» работ.

1928, 3 февраля. — Отбытие срока наказания. Ссылка в область Коми на 3 года.

1928, 3 августа. — Бегство из-под надзора ГПУ с пересылочного пункта г. Усть-Сысольск. Семимесячные скитания по России.

1928, 17 сентября. — По документам землемера П.Н. Голубева устройство на службу в окружное земельное управление Амурского округа.

1929, 26 февраля. — Переход в Китай со станции Поярково.

С 1929. — Жизнь в Шанхае. Настороженная встреча со стороны русской эмиграции. Активное занятие публицистикой, написанием книг.

1930, 15 июня. — Попытка связаться с начальником отдела Русского общевоинского союза (РОВС) в Шанхае генерал-лейтенантом М. К. Дитерихсом, подача на его имя рапорта об истинных целях своей поездки в СССР. Сообщение Дитерихса о пропаже рапорта с документами. Невозможность добиться официальной реабилитации.

1931, май. — Выход книги воспоминаний «Соловки».

Назначение по распоряжению руководящего центра начальником Дальневосточного отдела Российской всенародной партии националистов.

1934, 22 ноября. — Самоубийство И.М. Зайцева в Шанхае.

1993, 8 октября. — Посмертная реабилитация.