Поезда шли мимо Серебрянки и днём и ночью. Они грохотали на стрелках и, не сбавляя хода, скрывались за семафором. Только местный пассажирский останавливался у низенькой деревянной платформы, но и тот через минуту трогался в путь. Такая уж маленькая станция Серебрянка. Она была расположена у самого леса, и в непогоду над ней шумели вековые сосны.
За лесом начиналась деревня. На её ближайшем к станции краю жил Алёша Свиридов. Летом, в каникулы, он помогал матери ухаживать за телятами на колхозной ферме или вместе с отцом — путевым обходчиком — ходил по железнодорожному пути, постукивая молоточком по рельсам, внимательно приглядываясь, нет ли где трещины, и помогая отцу подвинчивать на стыках слегка ослабевшие гайки.
Однажды, вернувшись в полдень с обхода участка, Алёша, не заходя домой, побежал на речку. Там он кубарем скатился с высокого берега и крикнул ребятам:
— Шагающий повезли, сам видел! Он по частям разобран и все равно махина!
— Больше дома? — спросил Тимоша, который мечтал быть плотником и уже умел строгать рубанком.
— Тоже спрашиваешь! Да дом перед ним, что козявка перед паровозом. Ковш всю платформу занимает, стрела — перекинь через речку — мостом ляжет, а кабинка не меньше клуба!
— А вы знаете, куда повезли? — перебил его Гриша Иванюк. Он сильнее всех был в географии и мог сказать, как из Серебрянки проехать хоть на Камчатку.
— На Волгу, — ответил Алёша. — На вагоне написано: «Сталинград — великой стройке коммунизма».
С этого дня серебрянские ребята перенесли место своих игр на луг, к самой железной дороге. Едва из-за леса доносился шум поезда, они всей ватагой бежали к станции и, выстроившись вдоль насыпи, смотрели, как мимо проносятся вагоны, громкими криками «ура» встречали они те, на которых глаз едва успевал прочесть одно слово: «Сталинград».
Там, далеко на Волге, возводились великие стройки коммунизма. О них писали в газетах, передавали по радио. Об этом вели бесконечные разговоры и серебрянские ребята. И как было не вести эти разговоры, когда каждый день мимо станции на юг шли платформы с лесом, рельсами, углём и какими-то невиданными машинами!
На Волге строители еще только рыли первые котлованы, а на лугу Серебрянки, под тенью редкого ивняка, ребятам уже чудились грандиозные плотины и величественные здания гидростанций. И каждая гидростанция казалась им земным солнцем, встающим над степью.
Алёша больше всех знал о великих стройках коммунизма. Частенько с отцом он заходил в дежурку, где у стола сидел сам начальник станции Григорий Иванович. Начальнику станции было под шестьдесят, но он очень любил читать журнал «Техника — молодёжи». Завидя Алёшу, Григорий Иванович брал со стола свежий номер журнала и протягивал мальчику. Алёша, примостившись у окошка, перечитывал всё, что было там о стройках волжских гидростанций. И всё, о чём он узнавал, что поражало его воображение, хорошо или плохо поняв, Алёша спешил передать ребятам.
— А ты, Гриша, знаешь, — спрашивал он Иванюка, — какое электричество из Сталинграда в Москву будут передавать? Такое, как наше, думаешь?
— А какое же?
— Четыреста тысяч вольт! Как молния!
— И с громом? — пытался дознаться Гриша.
На это Алёша не мог сразу ответить, потому что в журнале ничего на этот счёт не говорилось, но потом чуть шутливо сказал:
— Не иначе, как с громом. Молнии без грома не бывает.
Часто, лёжа на траве, ребята мечтали: вот бы поехать на Волгу строить гидростанцию или поступить на завод, где делают турбины, электрические машины!
Но эта мечта была пока неосуществима. Кто же примет десятилетних и одиннадцатилетних мальчиков на стройки, на завод? Да и образование у них еще слабоватое; там, говорят, нужно самое меньшее — семилетнее.
Эх, если бы жили они в Сталинграде или в таком городе, где большие заводы, тогда бы другое дело! И хотя никто не мог сказать, что бы тогда случилось, всё же было обидно ребятам, что они живут в далёкой Серебрянке, которая не имела никакого отношения к великим стройкам коммунизма. Вот если бы открыли в Серебрянке что-нибудь такое, особенно важное, — мечтали ребята. Но что можно открыть в Серебрянке? Такая же земля, как всюду, и стоит взглянуть на речной обрыв, — сразу видно, что ничего особенного в ней нет: песок да галька, опять песок, ну ещё глина… Никакого открытия и быть не может.
Так думая, они смотрели на проносящиеся мимо поезда, а поезда стучали на стыках рельс колёсами своих бесчисленных вагонов, растягивались, словно гармонь, и шли и шли без конца. Они даже не сбавляли хода у станции, словно не желая обращать внимания на какую-то там Серебрянку и на ребят, стоящих у насыпи.
Однажды июльским вечером ребята помогали взрослым колхозникам стоговать сено. На горизонте то появлялись, то исчезали грозовые тучки. Когда был почти смётан последний стог, из-за леса донёсся шум приближающегося поезда. В другое время ребята немедленно побежали бы на насыпь, но сейчас они торопились закончить работу и только издали смотрели на станцию. Вот паровоз прогудел у семафора, вырвался на открытое поле, и, когда казалось, что состав, как всегда, пронесётся мимо, неожиданно вагоны сбавили ход, и паровоз, тяжело вздохнув, затормозил, состав остановился.
Пропустить такое событие ребята, конечно, не могли и со всех ног бросились к поезду.
Несколько платформ было загружено огромными машинами. Колёса у них были такие же, как у грузовых автомобилей, только намного больше, а сама машина напоминала огромный рубанок. Это была та самая машина-землекоп, которая заменяла сразу сотни рабочих. Её снимок Алёша видел в журнале, и сейчас он готов был многое отдать, чтобы ему разрешили залезть на платформу и потрогать чудо-землекопа.
Поезд остановился потому, что испортился один из вагонов. Его отцепили от состава, и паровоз загнал его в тупик, к самому лесу. И ребята видели, как там, на стыке рельс, вагон слегка тряхнуло и откинулась железная створка окна.
Когда поезд ушёл, они начали внимательно исследовать аварийный вагон. С виду он был цел, на колёсах, с обеих сторон имел буфера и сцепления.
Ещё с весны в серебрянском тупике стоял какой-то сломанный старенький товарный вагон. Он был изучен ребятами вдоль и поперёк, и поэтому они теперь считали себя в вагонных делах превеликими знатоками.
— Не иначе, как буксы загорелись, — заявил Алёша.
— И вовсе нет, — громко потянув носом, возразил Тимоша, — совсем не пахнет гарью. Наверное, в рессорах что-нибудь лопнуло.
— А может быть, ось трещину дала? — сказал Гриша Иванюк и заглянул под вагон.
Но тут ребята увидели на дверях вагона знакомую надпись: «Сталинград — стройке коммунизма». Сразу были забыты разногласия. Главное было в том, что вагон имел отношение к Сталинградской гидростанции, был её маленькой частицей. И этот вагон потерпел бедствие!
Ребята уселись на рельсы около вагона. Алёша сказал:
— Ось трещину дала или что с рессорами случилось, — приедут слесаря — разберутся. А сейчас надо будет узнать, — от нас ничего не требуется, чтобы вагон поскорее ушёл?
— А что мы можем сделать? — спросил Тимоша. — Вот если бы требовалось подстругать что-нибудь рубанком, я бы помог, а тут оси да рессоры — одно железо.
— Мало ли чем! — возразил Алёша. — Надо у Григория Ивановича узнать. Ты, Гриша, как считаешь?
— Иди на станцию к Григорию Ивановичу, а мы подождём…
Алёша вскочил с насыпи и побежал к станции. Он вскоре вернулся и, не доходя до вагона, крикнул:
— Айда шпалы таскать! — И, уже ведя за собой своих друзей, сказал Тимоше: — А ты спрашивал, что можем сделать! Поднесём шпалы к вагону — слесаря быстрее рессору отремонтируют…
Ребята натаскали в тупик целую клетку шпал. И под домкрат, и под колёса, чтобы вагон случайно не тронулся с места, и на всякий другой случай. Довольные, они снова уселись на рельсы. В эту минуту мальчики чувствовали себя строителями великой гидростанции на Волге. Пусть в малом, но они помогли ей, а это тоже что-нибудь да значит! Неожиданно Гриша Иванюк встал, оглядел вагон и сказал:
— Ребята, давайте напишем письмо в Сталинград. Вот и бумага.
— Какое письмо? — спросил Тимоша.
— О том, что если потребуется, мы всегда поможем строить электростанцию…
— А письмо по почте пошлём? — спросил Алёша.
— Зачем по почте! — ответил Гриша. — С вагоном и уйдёт! Вон наверху и почтовый ящик!
Алёша взглянул вверх и увидел открытое окно вагона. Да, Иванюк не плохо придумал. И Алёша не замедлил достать из кармана карандаш.
Письмо было написано, подписано и брошено в открытое окно вагона. И хоть больше на насыпи делать было нечего, ребята не спешили покинуть станционный тупик. А вдруг снова потребуется их помощь? Вот приедут слесаря и надо будет сбегать на станцию за какой-нибудь железиной или принести какой-нибудь инструмент. Они просидели на насыпи, пока совсем не стемнело, и только тогда побежали в деревню.
Алёша Свиридов жил у околицы и, попрощавшись с товарищами, повернул к своему дому, в окнах которого горел яркий электрический свет. Дома, как всегда по вечерам, отец читал за столом газеты, а мать, вернувшись с колхозной фермы, собирала к ужину. Алёша был полон дум о вагоне, о письме, о великой стройке на Волге и, едва переступив порог, спросил отца, — когда приедут слесаря?
— Наверное, с ночным поездом, — ответил отец.
— А когда вагон уйдёт?
— К утру, с первым товарным…
Летом Алёша спал в сарае. Сразу же после ужина он направился туда. Но заснуть ему не удалось. Было похоже, что собиралась гроза. Откуда-то издалека доносились раскаты грома, и что-то в этом было такое, что беспокоило Алёшу и отгоняло сон. Нет, это не был страх перед грозой. Крыша сарая была крепкая, и грозы Алёша не боялся, хоть рассеки молния небо над самой головой. И всё же, чем громче грохотал гром, беспокойство его всё больше и больше возрастало. Наконец он не выдержал, скатился с сена вниз и вышел из сарая. И едва он открыл дверь, его ослепила молния, разрезавшая на куски чёрное небо. Теперь, когда Алёша не сомневался, что не миновать грозы, он ясно представил себе отцепленный сталинградский вагон и косые струи дождя, которые вот-вот польют в открытое окно вагона. Ведь никто на станции не знает, что открылась оконная створка. И он уже видел, как дорогие сложные станки и приборы мокнут под дождём, как вода заливает их. И тут он представил себе, как вагон придёт на стройку и во время разгрузки найдут их письмо, — вряд ли скажут что-нибудь хорошее о серебрянских ребятах.
Алёша закрыл за собою двери сарая и тихонько, чтобы не услышала мать, побежал через двор на улицу. На улице он остановился, подумал, не позвать ли кого-нибудь из товарищей с собой, Тимошу или Иванюка. А может быть, вернуться, сказать отцу? Нет, пока он будет ребят звать или будить отца, хлынет дождь. И Алёша припустился во весь дух к тупику.
Гроза рокотала совсем близко, настигая Алёшу, но он успел добежать раньше.
Когда Алёша остановился у вагона, чтобы перевести дыхание, он только тут вспомнил, что забыл о самом главном. Чем же он зацепит скобу и подтянет железную створку окна? Алёша забыл захватить верёвку. От досады он готов был заплакать, но слезами беде не поможешь. Не теряя времени, Алёша полез наверх. Забравшись на крышу, он снял с себя кожаный пояс, осторожно сделал в темноте несколько шагов, потом лёг на живот и подполз к краю вагона. Он не видел железной скобы створки, но хорошо знал, где она находится, и, быстро накинув петлю, подтянул створку вверх. И в ту же минуту сообразил, что уйти с крыши не может: соскочит ремень — и створка окна упадёт.
Всё ближе и ближе надвигалась гроза. Даже в тёмном небе было заметно, как клубятся зловещие чёрные тучи. И вот хлынул ливень. Алёша ещё плотнее прижался к крыше. Он лежал, уткнувшись в ворот своего пиджачка, подставляя спину проливному дождю. Он чувствовал, как вода подбирается к телу, как она с головы скатывается за воротник. Ему казалось, что он медленно погружается на дно реки. А дождь всё лил и лил, и, когда вспыхивала молния, перед глазами возникала огромная голубая, вся в трещинах, стена. Она поднималась до самого неба и оттуда грозила придавить собой весь мир.
Алёша так промок, что ему уже было всё равно, льёт на него дождь или нет. Неожиданно наступила тишина, и ему показалось, что он перестал слышать. Может быть, вода попала в уши? В это время внизу блеснул луч фонаря и громкий голос спросил:
— Эй, кто там на крыше загорает?
Алёша узнал голос начальника станции и тихо откликнулся. Нет, он не оглох. Просто прошла гроза, перестал дождь. Да и посветлело. Он выпустил из рук ремень. С грохотом откинулась железная створка. Теперь окно могло быть открытым. Ему помогли слезть с крыши, а потом начальник станции отвёл его к себе, переодел в сухое, растёр спиртом и уложил в постель. И, засыпая, Алёша слышал, как за окном, в тупике, слесаря стучали молотками.
Когда Алёша проснулся, в комнате, кроме начальника станции, он увидел отца.
— В сталинградский вагон дождь не попал? — живо спросил Алёша, вскакивая с кровати.
— Всё в порядке, парень, — ответил начальник станции, — не беспокойся.
И начальник станции переглянулся с отцом.
Алёша насторожился.
Отец сказал:
— Идём, Алексей, мать ждёт.
Они вышли на платформу, вокруг было уже совсем светло, и поднятый семафор, казалось, давал путь еще невидимому за лесом утреннему солнцу.
— Молодец, Алексей! Хорошо поступил, как пионер!
— А какие в вагоне были машины для Сталинграда? — спросил Алёша отца. — Ты не знаешь?
— В вагоне было зерно. И не для Сталинграда.
— А как же надпись? — чуть не плача спросил Алёша.
— Наверное, что-нибудь для Сталинграда до этого везли, вот и осталась надпись.
— А мы-то думали…
Отец улыбаясь смотрел на сына.
— Правильно думали, — сказал он. — И этот вагон с зерном тоже предназначен для великой стройки. Ведь великая стройка всюду: и в Сталинграде и у нас в Серебрянке. На одной линии мы, на одном маршруте.
Солнце поднялось над лесом, над полем, над всей землёй, омытой ночной грозой… И вдруг Алёша почувствовал себя необыкновенно счастливым и об этом счастье ему захотелось рассказать Тимоше, Грише, всем ребятам. Ведь всё, что он делает хорошего, полезного в Серебрянке, — помогает ли отцу при обходе участка, матери в колхозе выращивать телят или вот ночью спасает от дождя зерно — это всё равно, если бы он строил станцию на Волге! Как это хорошо и здорово получается!
Алёша не выдержал, рванулся вперёд и побежал в деревню поднимать своих товарищей. Он бежал, не чувствуя под собой земли, бежал, словно летел. И никогда утро в Серебрянке не было для него таким солнечным, светлым и радостным и никогда еще жизнь не казалась ему такой интересной и увлекательной.
