Своими предсмертными работами в Александровской комиссии Радищев доказал, что значили для него убеждения. Переживши ужасы приговоренного к смертной казни, моральные пытки одиночества в неравной борьбе, долголетнюю ссылку в снежной Сибири, преследуемый нуждой, всеми покинутый, он вместе с тем не отступил от своих убеждений и до последнего дня защищал «страждущее человечество», твердо веря в конечное торжество разума. «Истина, — говорит он, — есть высшее для меня божество и если бы всесильный восхотел изменить ее образ, являясь не с ней — лицо мое будет от него отвращено».
Самоубийство Радищева было заранее предопределено и обусловлено совокупностью социально-политических обстоятельств, среди которых ему приходилось выступать. Угрозы же графа Завадовского явились лишь последней каплей, переполнившей чашу скорби.
За десять с лишком лет до трагического конца Радищев обосновал необходимость самоубийства. «Если, — говорит он устами крестецкого дворянина, — ненавистное щастие изтощит над тобой все стрелы свои, если добродетели твоей убежища на земле не останется, если доведену до крайности не будет тебе покрова от угнетения; тогда вспомни, что» ты человек, вспомяни величие твое… — умри!».
После ссылки и работы в комиссии для него было очевидно, что в самодержавно-крепостнической России для «общественной добродетели» не оставалось места; зато было место в Петропавловской крепости и сибирском остроге.
Вот почему глотком яда он прервал «несносное и ненужное существование».
Граф Завадовский, познакомившись с проектом Радищева, пригрозил ему ссылкой в Сибирь. «После этого, — пишет сын его Павел, — он сделался беспокоен, задумчив, недоволен. Напрасно старались его успокоить; он повторял, что на него имеют зло. Наконец, в сильной меланхолии он однажды сказал всем своим детям: «Ну что вы скажете, детушки, если меня опять сошлют в Сибирь?» Это волнение усиливалось в нем со дня на день. Он призвал доктора, но без пользы.
11 сентября в часу 10-м утра… Радищев, чувствуя себя нездоровым… беспрестанно беспокоясь и имея разные подозрения, вдруг берет стакан с крепкой (острой или царской) водкой и выпивает его разом. Потом, схватив бритву, хочет зарезаться… Часу в первом ночи Радищев скончался».
Так трагически оборвалась жизнь стойкого политического бойца, защитника угнетённых, искреннего поборника общенародного благоденствия и справедливости на земле.
Похоронив его «без церковного пенья, без ладана» как богоотступника и самоубийцу, имя его было проклято с церковного амвона, а над «Путешествием» и одой «Вольность» на целое столетие повисло цензурное гонение.
С точки зрения исторического процесса классовой борьбы самоубийство Радищева символически знаменовало собою победу крепостников над развивающейся промышленной буржуазией России конца XVIII и начала XIX века.
Объективно Радищев своей деятельностью подготовлял торжество буржуазных порядков несмотря на всю свою талантливость, он не смог выйти за пределы, которые ставила ему тогдашняя эпоха, но вместе с тем о нем больше, чем о ком-нибудь другом, можно сказать словами Энгельса: «Люди, — говорит он, — подготовившие торжество буржуазии, сами не были буржуазно ограниченными людьми»…
Наоборот, овеянные возвышенными идеалами, почти все они «живут всеми интересами своего времени, принимают участие в практической борьбе, становятся на сторону той или иной партии и борются, кто словом и пером, кто мечом, а кто и тем и другим, отсюда та полнота и сила характера, которая делает из них цельных людей» (т. XIV, стр. 476).
К оценке деятельности Радищева необходимо подходить с историческим учетом эпохи, в которой ему приходилось выступать. «У нас, — писал Ленин в своей статье «О революционном наследстве», — зачастую крайне неправильно, узко анти-исторично понимают слово буржуа, связывая с ним (без различия исторических эпох) своекорыстную защиту интересов меньшинства. Нельзя забывать, что в ту пору, когда писали просветители XVIII века, (которых общепризнанное мнение относит к вожакам буржуазии), когда писали наши просветители от 40-х до 60-х годов, все общественные вопросы сводились к борьбе с крепостным правом и его остатками. Новые общественно-экономические отношения и их противоречия тогда были еще в зародышевом состоянии. Никакого своекорыстия тогда в идеологах буржуазии не проявлялось, напротив и на западе, и в России они совершенно искренно верили в общее благоденствие и искренне ждали его, искренно не видели, отчасти не могли еще видеть противоречий в том строе, который вырастал из крепостного» (Собр. сочинений т. II, стр. 332).
Искреннее желание освободить от «унижения и презрения» большую часть населения от «высших и богатых» самолюбцев», помещиков и высокопоставленных тиранов; бескорыстное стремление восстановить крестьян в политических и имущественных правах, освобождение человеческой личности от политический религиозных и бытовых предрассудков; борьба за свободное, всестороннее и ничем не стесняемое развитие человеческой сущности — вот что характерно для субъективных стремлений Радищева.