Весенним утром 17 февраля 1600 года тысячи жителей Рима спешили на одну из его главных площадей в надежде стать очевидцами необыкновенного зрелища. Там, на площади Цветов, должно было состояться сожжение ставшего широко известным своими «богохульными» мыслями еретика Джордано Бруно, Восемь лет церковь безуспешно добивалась покаяния своего «заблудшего сына». Наконец «отцы церкви» — инквизиторы — решили прибегнуть к последнему средству — «огненному очищению», то-есть сожжению его живым на костре.
Последний год столетия не случайно был выбран церковниками как наиболее подходящий для свершения казни. 1600 год принадлежал к числу так называемых «юбилейных» годов, повторяющихся каждые пол столетия. В эти годы в Рим со всех концов света съезжались тысячи паломников, и все двенадцать месяцев превращались в непрерывные церковные торжества. Так и теперь мучительнейшая из казней волей «святых отцов» должна была превратиться в религиозное торжество.
Шутка ли сказать! Не только все римские кардиналы и инквизиторы будут присутствовать при сожжении еретика, но даже сам римский папа почтит это торжество своим присутствием.
Толпы народа заполняют огражденную невысокими старинными домами площадь Цветов. Благочестивых зевак так много, что небольшая площадь не в состоянии всех вместить. Сотни любопытных, вскарабкавшись на крыши и карнизы домов, стараются расположиться поудобнее, чтобы не пропустить ни одного эпизода необыкновенного зрелища.
Близится час казни. Торжественно, под звуки церковного пения, кардиналы и инквизиторы во главе с самим римским папой занимают приготовленные для них трибуны. И вот до слуха притихшей толпы доносятся издалека печальные голоса. В глубине одной из улиц, ведущих на площадь Цветов, показалась траурная процессия. Впереди с зажженными свечами в руках медленно идут священники. Их похоронное пение сливается с печальным звоном колоколов.
Тысячи глаз любопытных, заполнивших тротуары на пути процессии, устремлены на осужденного. На нем балахон с намалеванными хвостатыми чертями и языками адского пламени, а на голове неуклюжий колпак — последняя одежда еретика.
Но напрасно церковники стремились сделать его смешным и жалким. Из-под колпака сияют глаза, лучистые, как яркое весеннее солнце. Лицо Джордано Бруно бледно, но спокойно. Он еще не стар — ему 52 года, но мучительная смерть не страшит его. Если было бы возможно вернуть прошлое и снова сделаться тем пылким юношей, каким он когда-то был, он опять избрал бы себе тот же путь, который привел его ныне на площадь Цветов. В его сознании быстро проносятся различные эпизоды жизни.
Вот он видит себя мальчиком, резвящимся на ароматных лугах, окружающих его родной городок — Нолу. Сколько неразрешенных вопросов мучило тогда его воображение! Почему дуют ветры, далеко ли до края Земли, кто движет Солнце, Луну и звезды, и что такое небо, днем лучезарно-лазурное, а ночью усеянное таинственными огоньками звезд? Юный Джордано всей душой стремится к знанию, к свету, к науке. В поисках ответов на мучившие его вопросы он отправляется в монастырь. Только там, в монастыре, его научат читать, а в книгах он сумеет найти ответ на свои вопросы.
Ему еще только четырнадцать лет, но страстная жажда учиться преодолевает все препятствия, и юный Джордано становится одним из монахов монастыря святого Доминика. Но не исполнение монашеских обязанностей воодушевляет Бруно. Юного монаха чаще всего можно видеть в огромной монастырской библиотеке. Здесь, углубившись в чтение древних рукописей великих ученых и философов, Джордано забывает о толстых стенах старинного монастыря, напоминающего тюрьму. Пылкая фантазия переносит его туда, где светит солнце, зеленеют травы и над землей простирается таинственный небосвод. Вопросы, мучившие его прежде, остаются неразрешенными и теперь.
Проходят годы. Бруно уже хорошо знаком с творениями «отцов церкви» и ученых богословов, но прочитанное в этих книгах не может удовлетворить его. Мир в представлении церкви слишком узок. Богословы учат тому, что ветры дуют, когда их посылают демоны, населяющие преисподнюю, небесные светила движутся ангелами, а на маленькую Землю опирается хрустальный небосвод в виде колпака с прикрепленными к нему золотыми украшениями — звездами.
Джордано Бруно в молодости.
Тесно, душно в этом церковном мире, напоминающем красиво изготовленный гроб. Сомнения одолевают Джордано Бруно. Он уже не верит в истинность многих религиозных положений, казавшихся ему раньше несомненными.
Эти сомнения еще более возрастают, когда Бруно знакомится с рукописями и трудами знаменитых философов древности. Демокрит и Эпикур учат, что в мире нет ничего, кроме движущихся мельчайших частиц — атомов, что их различные комбинации и порождают все многообразие окружающего нас мира. А соотечественник Бруно, особенно близкий ему своей любовью к поэзии и науке, — Лукреций Кар в своих поэмах высказывает головокружительную мысль о том, что наш земной мир не единственен, что вселенная бесконечна и различным мирам в ней нет числа.
В руки Бруно попадает книга Николая Коперника «Об обращении небесных миров». Она вышла в свет за пять лет до рождения Бруно, в 1543 году. Написанная великим славянским ученым, книга Коперника перешла границы многих государств и вскоре стала широко известной всему миру. Знакомство с учением Коперника нанесло последний удар остаткам веры в святость церкви и доставило Бруно незабываемую радость. Именно в нем он нашел ответы на многие из мучивших его вопросов. Развеялись в прах хрустальные небеса древних, мир стал огромен и величественен, а Земля в нем оказалась в роли рядовой планеты, обращающейся вокруг Солнца.
Бруно без конца рассматривал чертеж новой системы мира, который Коперник дал в своей книге. Вот в центре Солнце — светоч всего мироздания. Вокруг него нарисованы пути планет Меркурия, Венеры, Марса, Юпитера, Сатурна. Среди них третьей по счету, в порядке удаления от Солнца, изображена Земля с ее верным спутником Луною. Значит, Земля — это не центр мира, где воплотился Христос, как учит церковь, а только лишь одна из планет, и она, быть может, ничем не лучше всех остальных. Нет ни неба, ни рая, ни ада, ни преисподней! Нет и неподвижной Земли, о которой учит церковь. Есть маленькая планета, кружащаяся, как волчок, и обращающаяся вокруг Солнца.
Но был один вопрос, на который Бруно не нашел убедительного ответа в книге Коперника. Что такое звезды, почему они светят и далеко ли они от Земли? Коперник не давал прямого и ясного ответа на этот вопрос. Правда, он был глубоко убежден, что звезды чрезвычайно удалены от Земли. В самом деле, если бы звезды были близки к Земле, то при движении Земли вокруг Солнца нам непременно должно было бы казаться, что и звезды смещаются со своих мест. Так, смотря на лампу и качая головой, мы обнаруживаем, что сама лампа как будто качается на фоне потолка. Раз звезды кажутся нам неподвижными, значит их смещения очень малы, а, стало быть, расстояния до них огромны.
Однако то, что о них писал Коперник, не могло вполне удовлетворить Бруно. Великий ученый считал, что все звезды находятся от Солнца на одинаковом расстоянии и прикреплены к особой «сфере неподвижных звезд». Эта сфера одновременно является границей вселенной, за пределами которой уже ничего не существует.
Мир Коперника был неизмеримо шире и величественнее убогого мира богословов, но для Бруно казались тесными даже исполинские размеры коперниковой «сферы неподвижных звезд».
Сколько бессонных ночей провел Бруно, мучительно размышляя об истинной природе звезд, приветливо светивших в окно его мрачной монастырской кельи! Угасая в сиянии утренней зари, они уступали место сверкающему Солнцу с тем, чтобы снова засиять на вечернем небосклоне.
И вот наконец он приходит к убеждению, что звезды — это далекие солнца, то-есть гигантские раскаленные шары. Они не прикреплены ни к какой сфере. Пора покончить с этими пережитками старины. Никаких сфер, никаких границ в действительности не существует. Вселенная бесконечна, у нее нет ни конца ни края, и в бесконечном ее пространстве повсюду движутся бесчисленные солнца, которые мы, обитатели Земли, называем звездами. Но звезды не одиноки. Вокруг них также кружатся планеты, как и около Солнца. Наше дневное светило не находится в центре вселенной, как думал Коперник. Да и вообще в бесконечности нет и не может быть центра. В бесконечной вселенной все точки совершенно равноправны.
Но, убедившись в этом, было бы нелепо думать, что только на нашей Земле существует жизнь. Нет, жизнь повсюду разлита по вселенной, и ее можно встретить на множестве планет, обращающихся вокруг других звезд. И эти далекие миры, по мнению Бруно, населены, если не больше и не лучше, то, во всяком случае, не меньше и не хуже, чем наш земной мир!
Истина не может быть скрыта под спудом. Она должна завоевать умы и сердца людей. И вот Джордано Бруно приходит к твердому решению покинуть монастырь. Впрочем, это придется сделать и помимо его желания. Уже давно настоятель монастыря и монахи заметили удивительную перемену в Бруно. Он стал менее благоговейно относиться к церковным службам и молитвам. В его речах часто слышны непозволительные шутки, граничащие с богохульством. Более того, на глазах у всех Бруно вынес из своей кельи изображения святых, а их место заняли «богомерзкие» сочинения древнегреческих философов.
Рисунок солнечной системы из книги Николая Коперника.
И вот наступает развязка. Бруно предъявляют формальное обвинение в отступлении от учения католической церкви. Сто тридцать пунктов этого обвинения говорят о том, что Бруно сто тридцать раз выступил против истинности церковного учения.
Бруно бежит в Рим, чтобы оправдаться перед «святейшим отцом» — римским папой. Однако доносы опережают его. В этих доносах сообщается, что в келье Бруно обнаружена забытая им при побеге книга Эразма Роттердамского «Похвала глупости», в которой этот известный безбожник издевательски глумится над глупостью и ханжеством церковников.
Бруно остается лишь один выход — сбросить с себя монашескую рясу и покинуть пределы родины. И вот, в светском платье со шпагой за поясом, Бруно бежит в Швейцарию. Здесь, в стране, считавшейся свободной, он рассчитывает в безопасности излагать свое новое учение. Но его ждет горькое разочарование. Хотя в Женеве нет католицизма, а господствующей религией является протестантство, нетерпимость к науке здесь нисколько не меньше, чем в Италии. Еще свежа в памяти женевцев мучительная смерть ученого Сервета. Его, положившего начало изучению кровообращения, сожгли живым на костре. Но Бруно не мог молчать. Познав бесконечность мира, он не чувствует страха и открыто вступает в спор с одним лжеученым самозванцем, публично высмеивая его невежество. На этот раз Бруно отделывается сравнительно легко. Женевские блюстители закона впервые знакомят Бруно с решетками и законами тюрьмы, но заключение было непродолжительным.
Выпущенный на свободу, Бруно покидает пределы негостеприимной Швейцарии и переезжает в Тулузу. Здесь, в местном университете, Бруно сразу завоевывает симпатии студентов своими вдохновенными лекциями. Они спешат послушать молодого учителя, совсем не похожего на надоевших им нудных старых профессоров. Они слышат новое, небывало смелое учение, от которого кружится голова. Но защитники старого церковного мировоззрения не дремлют. Интригами и скандалами они заставляют своего талантливого и красноречивого соперника покинуть университет. И вот Бруно в Париже.
Бруно знал, что французский король слывет покровителем наук, и рассчитывал при его содействии беспрепятственно распространять новое учение. Но и здесь ему не повезло. Король, увлекшись Бруно и его идеями, назначил пылкого философа профессором Парижского университета. Молодой профессор своим образным и ярким словом поражает ученых невежд, подвизавшихся на кафедрах этого университета. Он один идет против общего течения, и снова волна преследований и интриг заставляет Бруно покинуть Францию и переселиться в Англию.
В старинном Оксфордском университете он неизменно выходит победителем в ученых диспутах с местными профессорами. Не в силах опровергнуть его учение о бесконечности вселенной и многочисленности обитаемых миров, они взамен аргументов употребляют ругательства и заставляют Бруно опять отправиться в новое странствование.
С тяжелым чувством вспоминает Бруно последние годы своих странствований: Магдебург, Виттенберг, Прага, Гельмштедт, Франкфурт видят в своих университетах и на площадях странствующего проповедника жизни в иных мирах. Его идеи настолько далеки от сутолоки и прозы повседневной жизни, что вызывают у большинства лишь недоумение и насмешки. Бруно постоянно окружен толпою слушателей, но он чувствует себя бесконечно одиноким.
Проходят годы, приближается старость, но она не сулит ни признания, ни сочувствия. Устав от непрерывных странствований, Джордано Бруно мечтает о возвращении на родину. Он прекрасно понимает, что это грозит смертельной опасностью. Попав в лапы римской церкви, он предстанет перед церковным судом не только как простой монах-отступник, самовольно сбросивший рясу и бежавший от наказания, но и как известный проповедник нового, богохульного и еретического учения. И тем не менее любовь к родине берет свое.
Бруно принимает предложение одного знатного венецианского вельможи стать его учителем в области философии и переезжает в Венецию. Но преподавательская деятельность Бруно продолжается недолго. Проявив полную неспособность к науке, его знатный ученик оказался зато весьма способным доносчиком и предателем. По его доносу Бруно хватают и заключают в венецианскую тюрьму. Начинается спор между венецианскими и римскими инквизиторами о том, кому из них следует наказать еретика, попавшего наконец в ловушку. Рим берет верх, и вот Бруно отправляется в свое последнее путешествие — в мрачную средневековую римскую тюрьму.
Восемь лет томится он в сырых подземельях. Восемь лет ежедневно у него требуют публичного отречения от своего учения и признания правоты церкви. Восемь лет его подвергают неслыханным пыткам и мучениям. Но нет силы, способной сломить его волю и любовь к истине. Отчаявшись привлечь Бруно на свою сторону, церковники приговаривают его к мучительнейшей из казней — сожжению живым на костре.
И вот теперь, завершая свой последний путь, Бруно с отвращением вспоминает лицемерие церковников. В приговоре церковного суда, сообщенном ему за несколько дней до казни, сказано, что он предается «в руки светской власти, дабы она поступила с ним по возможности кротко и без пролития крови». Хорошо зная цену этой кротости и милосердия, Бруно бросил в лицо своим палачам фразу, ставшую потом знаменитой: «Вы с большим страхом произносите мне этот приговор, чем я его выслушиваю!»
Даже и теперь, восходя на костер, он не знает страха. Напрасно один из священников обращается к нему с последним увещеванием.
«Сжечь — не значит опровергнуть!» — звучит ответ великого борца за науку. Его взор устремлен в лазурное весеннее небо, туда, в бесконечность, в миры пылающих солнц и обитаемых планет…
Пламя и дым костра скрывают привязанное к столбу тело великого мыслителя.
Сожжение Джордано Бруно.
Так умер Джордано Бруно — страстный проповедник учения о бесконечности вселенной и многочисленности обитаемых миров. Но идеи нельзя сжечь, и знамя борьбы за новое, научное мировоззрение, поднятое Джордано Бруно, перешло в другие руки. Сто сорок лет спустя после смерти Бруно, в 1740 году, в Москве на русском языке появилось увлекательное сочинение французского «вольнодумца» Фонтенеля под названием «Разговоры о множестве миров». Переводчиком книги был известный русский сатирик Антиох Кантемир.
В этой книге живо и непринужденно излагалось учение Коперника, а также мысли Джордано Бруно о многочисленности обитаемых миров.
Православная церковь не могла оставаться безучастным свидетелем этого успеха. Будучи непримиримым врагом всякого вольнодумства, подрывающего основы православной веры, она повела борьбу за запрещение книги Фонтенеля. В 1756 году верховный орган русской православной церкви святейший синод обратился к царствовавшей тогда Елизавете со специальным посланием о запрещении книг, противоречащих православной вере: «Дабы никто, — говорится в этом послании, — отнюдь ничего печатать как о множестве миров, так и о всем другом, вере святой противном и с честными нравами несогласном, под жесточайшим за преступление наказанием не отваживался, а находящуюся ныне во многих руках книгу о множестве миров Фонтенеля, переведенную князем Кантемиром, указать везде отобрать и прислать в Синод».
Прошли времена, когда церковь сжигала своих врагов на кострах, но тем не менее эта угроза святейшего синода обладала еще огромной силой. «Жесточайшее наказание» за проповедь учения о множестве обитаемых миров заключалось в отлучении от церкви. Человек, отлученный от церкви, то-есть преданный проклятию, не мог жить и работать среди своих сограждан, так как всякий, вступающий в какое бы то ни было общение с отлученным еретиком, сам подлежал церковному проклятию.
Книга Фонтенеля была запрещена, а все полученные синодом ее экземпляры сожжены на костре. Тем не менее пять лет спустя появилось второе издание этой книги, вскоре получившее широкое распространение. Смельчаком, рискнувшим нарушить запрет церкви и издать книгу Фонтенеля, был великий русский ученый Михаил Васильевич Ломоносов. Глубоко убежденный в истинности учения о многочисленности обитаемых миров, он бесстрашно выступил защитником этого учения. В одном из своих стихотворений Ломоносов так говорит о мире далеких звезд:
Уста премудрых нам гласят,
Там разных множество светов;
Несчетны солнца там горят.
Народы там и круг веков.
Эти строки можно на современный русский язык перевести так: «Мудрецы говорят, что там (во вселенной) множество миров, где горят бесчисленные солнца и жители других планет имеют свою историю» («круг веков»).
М. В. Ломоносов за наблюдениями в домашней обсерватории.
В те времена о природе планет, обращающихся вокруг Солнца, знали очень мало. Поэтому огромное значение для учения о многочисленности обитаемых миров имело открытие, сделанное Ломоносовым в 1761 году. В этом году произошло редкое астрономическое явление — так называемое прохождение планеты Венеры по диску Солнца.
Венера, обращаясь около Солнца на расстоянии более близком, чем Земля, иногда проходит между Солнцем и Землей. Тогда ее можно заметить на фоне Солнца в виде маленького черного кружочка. Такие прохождения бывают не чаще двух раз в столетие. Так вот, наблюдая в телескоп своей домашней обсерватории это явление, Ломоносов заметил, что при соприкосновении края Венеры с краем Солнца последний сделался неясным, а прежде «был весьма чист и везде ровен». Из этих наблюдений Ломоносов сделал весьма правильный вывод: «Планета Венера, — писал он в отчете о наблюдениях, — окружена знатною воздушною атмосферою, таковою, лишь бы не большею, какова обливается около нашего шара земного».
А раз Венера имеет атмосферу, то вполне вероятно, рассуждал Ломоносов, что на ней есть и жизнь. Значит, лживо учение церкви, пытающейся утверждать, что вне Земли нет жизни.
Ломоносов прекрасно понимал, что, высказывая подобные взгляды, он навлекает на себя гнев церковников и угрозу отлучения от церкви. Но истина для него была дороже личного благополучия, и, утверждая новое, научное мировоззрение в России, он бесстрашно высмеивал ханжество и тупость русских церковников. Благодаря трудам Ломоносова передовое, коперниканское мировоззрение получило признание в нашей стране.
Шли годы и десятилетия. Учение Коперника стало общепринятым в науке, но церковь продолжала оставаться его смертельным врагом. Хотя в 1832 году церковники сняли формальный запрет с учения Коперника, тем не менее они пытались и пытаются всячески опровергнуть его. Особенную же неприязнь вызывает у них ученье о множестве обитаемых миров. Резиденция римского папы — Ватикан время от времени издает так называемый индекс[1]. Это — подробный список книг, читать которые правоверным католикам категорически запрещено. В индексе есть книги Чарлза Дарвина, Льва Толстого и многих других великих ученых и писателей. Есть там и особый раздел, где перечисляются книги «проклятых» и отлученных от церкви авторов. В этом почетном списке борцов с религиозным мракобесием уже три с половиной века печатается имя Джордано Бруно. И это не случайно. Ватикан, бывший всегда оплотом всего реакционного и антинаучного, ныне стал верным прислужником американских империалистов. Реакционность в политике, мракобесие в науке — таковы дела тех, предки которых сожгли Джордано Бруно. Не только католицизм, но и православие, и магометанство, и вообще всякая религия, как говорил И. В. Сталин, есть «нечто противоположное науке».
Однако «сжечь — не значит опровергнуть», и в следующих главах этой книжки вы познакомитесь с тем, каким образом великое учение о многочисленности обитаемых миров стало неотъемлемым достоянием современной науки.