От издательства

Славная деятельность советской разведки, направленная к разоблачению и выкорчевыванию всех врагов народа — шпионов, вредителей и диверсантов — глубоко интересует и волнует нашу детвору. Советский народ и его дети — пламенные патриоты своей родины — помогают советской разведке в ее трудной борьбе с врагами.

В настоящем сборнике собран ряд рассказов о коварных методах агентов фашистских разведок, засылаемых в нашу страну капиталистическими государствами. В рассказах показана та огромная работа, которую ведут славные наркомвнудельцы, руководимые сталинским наркомом тов. Н. И. Ежовым, а также та любовь, которой окружает советский народ свою славную советскую разведку.

Эти рассказы, написанные на живом, фактическом материале, могут послужить хорошим пособием для бесед в пионерском отряде.

Паутина

Старший инженер отдела технического контроля одного из спецзаводов, Виктор Александрович Игнатюк, праздновал день рождения своей дочери Галочки.

Шестилетняя Галочка, взобравшись на колени отца, торжественно заявила присутствующим, что сегодня она вырастет на целый год и что ночью спать не будет, потому что хочет видеть, как будет расти.

Было шумно и весело. Неожиданно в передней прозвучал звонок.

— Кто это может быть? — недоуменно сказала жена Игнатюка, поднимаясь и идя в коридор. Гостей они больше не ждали.

Вскоре она вернулась. Вид у нее был встревоженный.

— Витя, — тихо обратилась она к мужу, — тебя какая-то женщина спрашивает. Узнала, что у нас гости, отказалась зайти. Просила передать, что у нее срочное дело и что придет завтра, в восемь часов вечера. Просила, чтобы ты ее ждал. Кто это, Витя? — спросила она мужа.

Игнатюк пожал плечами:

— Понятия не имею. Может быть, она ошиблась адресом? Ты узнала точно, ко мне ли она?

Жена кивнула головой.

— Да, адрес у нее наш, фамилию твою она назвала правильно.

Заниматься догадками было некогда. Гости вставали из-за стола, просили музыку.

Следующий день был обычным трудовым днем. Рано утром, поцеловав спящую Галочку, Игнатюки ушли вместе на работу.

Только в обеденный перерыв жена вспомнила о вчерашней посетительнице.

Зайдя после работы к мужу в отдел, она напомнила ему о «гостье», предупредила, что ее самой дома не будет, так как вечером она занимается на курсах.

Наступил вечер. Игнатюк сидел дома, читал и нервничал, ожидая странную посетительницу.

В соседней комнате возилась работница с дочерью.

Ровно в восемь часов прозвучал звонок. Игнатюк открыл дверь. Перед ним стояла высокая худая женщина, хорошо одетая, в шляпке с вуалью.

— Товарища Игнатюка можно видеть?

— Я Игнатюк, — сухо произнес инженер, стоя в дверях.

— Можно пройти к вам? Я вас не задержу, — чуть насмешливо сказала она.

Игнатюк вместе с гостьей прошел в комнату.

— Я от вашего брата, — тихо сказала женщина, подняв вуаль и показывая уже немолодое, с резкими правильными чертами лицо. — Я от вашего брата — Дмитрия Александровича, — повторила она еще раз.

— От Мити?! Не может быть?.. Разве он жив?! — растерянно произнес Игнатюк.

— Жив и здоров, — улыбнулась посетительница.

— Но почему он так долго молчал? Ведь шестнадцать лет никаких вестей. Как ушел на фронт, так и пропал. Мы все были уверены, что он погиб.

— Вы разрешите мне сесть? — уже настойчиво сказала посетительница. — История вашего брата коротка, я не задержу вас…

— Что вы, пожалуйста, я очень рад, — суетливо произнес Игнатюк, подвигая стул.

— Прежде всего давайте знакомиться. Вас я уже знаю. Моя фамилия Витковская. Я сестра жены вашего брата, или, как называют у вас, своячиница Дмитрия Александровича.

— Вы правы, — продолжала она. — В 1920 году Дмитрий был почти мертв. Он получил тяжелое ранение под Сосновицами и был взят в плен. Пролежав около двух месяцев в больнице, Дмитрий в числе других военнопленных оказался в концентрационном лагере. Ваш брат, выгодно отличавшийся своей грамотностью и интеллигентностью от большинства пленных, пользовался особыми симпатиями со стороны начальства, в частности хорунжего Витковского. Через несколько месяцев пребывания в лагере Витковский предложил ему работать у себя в имении. Дмитрий Александрович принял это предложение. Так началась его новая жизнь. Здесь он познакомился с Ядвигой Витковской, впоследствии ставшей его женой. В 1924 году ваш брат переменил подданство, а с 1929 года перешел на государственную службу. Сейчас Дмитрий на очень большой работе в тайной полиции…

Последние слова были произнесены очень тихо. Витковская не спускала пристального, колючего взгляда с Игнатюка.

— Теперь вы понимаете, почему он не писал так долго. Послать письмо почтой или даже через недостаточно близкого человека — это значило поставить под угрозу вас, вашу семью. Связь с братом — иностранным подданным, крупным чиновником полиции — ведь это не вполне удобное родство для вас, советского инженера… Не правда ли?

Игнатюк сидел ошеломленный. «Брат, отказавшийся от советского гражданства! Полицейский чиновник! Какой ужас!.. Но эта женщина, почему она здесь, с какой целью?»

— Я буду с вами откровенна, — продолжала Витковская, как бы угадывая его мысли. — В ближайшие дни я уезжаю. Отвезу ваш привет Дмитрию, даже письмо, и пусть это будет общей семейной тайной, связывающей нас за сотни километров друг от друга.

Последние слова Витковская произнесла с улыбкой, вставая и прощаясь с Игнатюком.

Уже у самых дверей Витковская вскользь заметила, что Дмитрий был бы очень рад получить от брата если не письмо, то хотя бы карточку с надписью.

Игнатюк вернулся в комнату, взял карточку, приготовленную им для пропуска на завод, черкнул несколько слов и передал Витковской.

Дверь захлопнулась, он остался один.

«Нужно рассказать жене, завтра сообщить начальнику завода», мелькнула мысль. Он отогнал ее.

«Зачем? Ведь никто не знает. Из года в год во всех анкетах, автобиографиях он писал, что брат убит во время гражданской войны. Неизвестно еще, как теперь отнесутся к его заявлению. Подумают, что скрывал. Нет, нет, молчать и только молчать…»

Потекли дни. В водовороте дел, новых встреч и событий Игнатюк стал забывать это странное, неприятное для него свидание.

Прошло полмесяца. Ему принесли и лично передали письмо. Игнатюка просили зайти, называли адрес, писали, что есть новости от Димы.

Игнатюк пошел. И здесь встретившие его Витковская и неизвестный мужчина прямо сказали, что они находятся в СССР и работают по заданию его брата.

— Вы должны нам немного помочь, — заявила Витковская и перечислила ряд вопросов о заводе, которые интересовали шпионов. — И не думайте отказываться, — продолжала она. — Связь с братом, скрытая вами, ваша карточка, наконец, сегодняшнее свидание — все это само по себе достаточно убедительно… Но не будем ссориться, лучше останемся хорошими, добрыми родственниками, — закончила Витковская.

И… Игнатюк согласился. Он стал другом и пособником шпионов, врагов государства.

Малодушие, трусость не позволяли ему встать на единственно правильный путь чистосердечного и полного признания.

Не имея достаточно мужества и честности, чтобы разорвать паутину, сплетенную вокруг него, он запутывался в ней все больше и больше, стал предателем и врагом родины.

Так продолжалось несколько месяцев. Встречи стали регулярными. Задания, даваемые Игнатюку, делались все более ответственными и серьезными. У изолгавшегося до конца, жившего все эти дни двойной жизнью Игнатюка все чаще мелькала мысль о самоубийстве, но он продолжал делать свое темное, страшное дело предателя, шпиона.

Вскоре Игнатюк был арестован.

В ходе следствия было установлено, что брат Игнатюка действительно был убит во время гражданской войны в 1920 году.

Сорванная игра

Горнецкий был немолодым членом партии. За плечами у него значительный революционный путь, годы гражданской войны, несколько ранений в боях с интервентами в 1918–1919 годах.

В 1936 году Горнецкий работал начальником одного из отделов треста, имеющего крупное оборонное значение.

За последнее время у Горнецкого появилась слабость. Он стал сильно выпивать. В кругу приятелей он часто говорил о «небольшом и заслуженном отдыхе после большой и трудной жизни».

Стал завсегдатаем ресторанов. В компании двух-трех собутыльников, обычно сослуживцев, он коротал свои досуги за бутылкой вина.

Работал Горнецкий упорно и много, но все яге выпадали такие «боевые» дни, когда со всеми делами справиться не удавалось. И тогда, вопреки общему запрещению по тресту, Горнецкий туго набивал бумагами свой объемистый портфель: он уносил их дорабатывать домой.

В этот памятный день Горнецкий тоже решил после службы работать дома.

Срочные бумаги, письма, планы заводов — все это нужно было разобрать, прочесть, ответить.

Был хороший весенний вечер. Медленно идя по улице, Горнецкий подумал, что недурно бы немного «зарядиться» перед работой.

Маленькая пивная, в которую он часто заглядывал, возвращаясь домой, гостеприимно раскрыла свои двери.

Вскоре он уже сидел за одним из столиков, с удовольствием попивая холодное пиво.

Дальнейшие события развертывались быстро.

Предоставим слово самому Горнецкому.

— Пива я выпил довольно много. Рядом два незнакомых мне лица завели разговор о войне. Вы понимаете, я же все-таки старый военный. Не утерпел, включился в разговор. Шел спор о военной технике. Я говорил, что наша техника значительно лучше и выше, чем в других государствах, и что спорить со мной нечего, так как я работаю в данной области и достаточно хорошо ее знаю…

Рассказывая все это на следствии, Горнецкий, однако, несколько скромничал. Он более хвастливо говорил о себе в пивной и, горделиво хлопая по портфелю, заявлял о вверенных ему больших тайнах.

В пивной было мало народу. В пылу спора Горнецкий не обратил внимания на то, что к его полупьяным рассуждениям внимательно прислушивается сидящий за соседним столом хорошо одетый мужчина лет сорока — сорока пяти.

Знакомство с соседом завязалось просто. Подсев к столу Горнецкого, незнакомец вмешался в разговор, горячо приняв сторону Горнецкого.

Два часа в пивной прошли скоро и незаметно. Горнецкий и незнакомец, отрекомендовавшийся бухгалтером Жириным, были уже друзьями.

Нежно поддерживая за талию своего нового друга при выходе из пивной, Жирин говорил:

— Так ты заходи ко мне. Компания у меня собирается неплохая: коммунисты, ответработники… Кстати, почему так рано домой? Было бы замечательно подъехать к ресторану «Ливорно» — посидеть часок.

Горнецкий пытался отказаться: у него сегодня еще масса работы.

— Ерунда, ерунда, — уговаривал Жирин. — Какой из тебя сегодня работник. Едем, завтра поработаешь побольше.

Уговорить было нетрудно. «Друзья» оказались в «Ливорно».

Горнецкий вначале чувствовал себя неважно. Мысленно ругал себя за то, что согласился ехать, но вскоре угрызения совести исчезли.

На эстраде оркестр доигрывал какой-то старенький вальс, сменившийся вскоре тягучей цыганской песней.

Приятели пили уже не пиво, а крепкое вино.

Бухгалтер Жирин по счастливой случайности только сегодня получил деньги и мог, как он говорил, позволить себе роскошь израсходовать с приятелем сорок-пятьдесят рублей.

Незаметно летели часы. Жирин усиленно подливал в рюмку Горнецкого. У последнего все сильнее кружилась голова.

Оркестр заиграл плясовую, Жирин стал просить Горнецкого, чтобы он сплясал.

— Кому как не тебе плясать, ты же военный, небось, лихо пляшешь…

Горнецкий был сильно пьян. Жирин казался ему простым, бесхитростным парнем.

— Эх, куда ни шло!

Положив портфель, спотыкаясь, вышел он из-за стола. Пять-десять минут лихо отплясывал, вызывая аплодисменты и смех пьяных посетителей ресторана.

Раскрасневшийся и довольный, он вернулся обратно к столику. Жирина не было. Решив, что приятель сейчас придет, Горнецкий спокойно уселся и стал ждать.

В отуманенное вином сознание не закрадывалось никакого подозрения. Кружилась голова. Чувствовалась небольшая, приятная усталость.

Только через несколько минут он вспомнил о портфеле. Портфеля не было. Чудовищность случившегося ошеломила Горнецкого. Лоб его покрылся испариной.

Он вскочил, оглянулся. Нет, Жирина не видно.

Бросился в раздевальню. Швейцар учтиво сказал, что приятель, с которым пришел Горнецкий, вышел минут пятнадцать назад.

Остаток ночи был кошмарным. Не говоря ничего жене, Горнецкий ждал с нетерпением утра, хоть и не представлял себе, что делать, что предпринять.

В 7 часов утра прозвучал звонок. Он лихорадочно сорвал трубку.

— Да, да, я — Горнецкий!

Голос Жирина:

— Ты, брат, извини меня. Просто сам не знаю, как это произошло. Был сильно пьян. Спьяну и портфель твой захватил. Извини, вынужден был посмотреть твой адрес и телефон. К счастью, обнаружил в портфеле записную книжку. Вот и позвонил…

Горнецкий был счастлив. Встретив Жирина по дороге на работу, он искренно тряс ему руку. Оба посмеялись над случившимся. Договорились встретиться.

Но в сознание Горнецкого вкралось сомнение. Ему все явственнее казалось, что Жирин в тот вечер не был пьян. Он восстанавливал в памяти эпизод за эпизодом, и подозрения крепли. Наконец, не выдержал. Встал, резко захлопнул дверь комнаты и быстрыми шагами, как бы боясь передумать, вышел.

Вскоре он сидел в кабинете следователя НКВД и подробно рассказывал о случившемся.

Дня через два произошла беседа и с «бухгалтером» Жириным, оказавшимся агентом иностранной разведки. По его собственному признанию, он успел снять копии с нужных ему документов.

Но шпион рискнул на большую игру: он вернул портфель, рассчитывая этим окончательно завоевать доверие Горнецкого и в дальнейшем еще полнее использовать его.

Игра оказалась сорванной. Совершив ошибку, граничащую с преступлением, Горнецкий все же нашел в себе мужество честно рассказать о случившемся и этим самым помог поймать и разоблачить шпиона.

Рассказ молодого инженера

Я окончил институт отличником. По разверстке наркомата был направлен на один из новых оборонных заводов.

Когда брал направление на завод, меня предупредили, что там не все благополучно. Аварии, простои, порча оборудования, систематическое невыполнение плана — все это было частым явлением на заводе.

Директор завода встретил меня приветливо. Ему, оказывается, давно обещали прислать инженера.

— Заждался, — признавался он.

Поговорив с ним немного о заводских делах, я убедился, что директор слабо в них разбирается.

Направились мы с ним к техническому директору.

Немолодой самоуверенный технический директор с самого начала предупредил:

— Имейте в виду, у нас не завод, а огромная экспериментальная лаборатория. Работа новая. Естественны некоторые недочеты, ошибки…

Уже на следующий день я включился в работу цеха. Шли дни. Рабочие, с которыми я сталкивался ежедневно, помогли мне разобраться в положении вещей.

Я начал отчетливо понимать, что необходима коренная перестройка работы. Нужно было изменить режим печей, которые при существующей эксплоатации разрушались и угрожали аварией. В цехе, а следовательно и на заводе, была постоянная угроза взрыва. Неправильно была также расставлена рабочая сила.

Я тщательно продумал эти вопросы и, наконец, решил поговорить с техническим директором.

Взял свои расчеты, выкладки и отправился к нему в кабинет: так-то, мол, и так, Василий Христофорович, необходимо многое менять. Только тогда будет сдвиг в работе. А иначе на воздух взлетим.

Но Василий Христофорович как-то криво улыбнулся и заметил:

— Молодо-зелено. Чересчур быстро сложные дела решаете. Ну, да ладно, оставьте мне эти материалы, я посмотрю, а вы зайдите ко мне через парочку дней домой, побеседуем.

Оставил я ему все свои материалы и ушел.

Не понравились мне тон его разговора, улыбка. Думаю: зайду в наркомат, поговорю, посоветуюсь. В тот же день я туда зашел, высказал свои подозрения. Из наркомата позвонили куда следует, и я направился туда и поделился своими соображениями.

Через пару дней пришел я к техническому директору. Он был не один. Сидел у него какой-то иностранец. Познакомились. Иностранец оказался представителем фирмы, у которой мы покупаем кое-какое оборудование. Посидели немного, поговорили о разных второстепенных делах. Иностранец усиленно приглашал закончить деловой день в ресторане.

Василий Христофорович толкает меня в бок: отказываться, мол, неудобно, нужный человек… Поехали. По дороге тот и говорит:

— Может, не в ресторан поедем, а ко мне в отель! Посидим у меня, поболтаем.

Поехали к нему. Из ресторана принесли вина, закуски. Пили крепко. Вижу, усиленно подливают мне мои приятели. Иностранец все хлопает меня по плечу: «Восхищаюсь, — говорит, — вашими молодыми специалистами, скоро вы стариков обгоните».

А Василий Христофорович вскоре достал «лейку» иностранца и предлагает:

— Давайте, я вас фотографировать буду.

Иностранец придвинулся ко мне поближе, и Василий Христофорович нас снял.

Возвращались мы очень поздно. По дороге я у Василия Христофоровича как бы невзначай спрашиваю:

— А когда о делах говорить будем?

— О каких долах? — изумился тот.

— Ну, о работе завода, цеха. По тем материалам, которые я вам передал.

И тут Василий Христофорович вначале намеками, а затем прямо заявил мне следующее:

— Ваши расчеты и планы находятся сейчас не у меня. Я их и не получал от вас. Все эти материалы, из которых видны и мощность нашего завода и другие секретнейшие данные, в руках у иностранца, у которого мы были… О том, что он не только представитель фирмы, вам должно быть ясно… А вот ваша фотография сегодняшняя, на которой вы, так нежно обнявшись, с ним сидите, эта фотография находится у меня.

Все это он говорил с гаденькой улыбочкой.

— Никаких изменений в работе вашего цеха мы делать не будем. Понимаете? Не будем! Этого не нужно.

Последние слова он даже подчеркнул.

— Для вас должно быть ясно, — продолжал он, — материалы, написанные собственноручно вами, находятся у нас… фотокарточка тоже кое-что значит… — Последовала пауза. — Знаете что? Давайте-ка вместе работать.

Я с трудом удержался, чтобы не ударить этого негодяя.

Повидимому, приняв мое молчание за согласие, шпион продолжал:

— Я знаю, что с материальной стороны у вас не блестяще. Вот вам пока…

Он вытащил из кармана несколько сотен и протянул мне.

Деньги я принял. Через некоторое время мы расстались. Этой же ночью я сообщил о происшедшем. Я выполнил свой долг перед родиной.

Память матери

Соня работала чертежницей в одном из институтов специального проектирования. Увлекалась танцами, нарядами. Была частой посетительницей ресторанов.

Однажды приятельница познакомила Соню с иностранцем. Знакомство произошло в ресторане, где они были с компанией.

Иностранец совершенно свободно говорил по-русски, хорошо танцовал. Вместе провели вечер. Соня была очень довольна этой встречей. Договорились встретиться еще раз.

Через несколько дней приятельница передала Соне, что общий знакомый, иностранец, приглашает сегодня к себе. Девушка охотно согласилась, и вечером они отправились в гости.

Хозяин встретил их очень гостеприимно. Было много вина, фруктов. После того как потанцовали, выпили, хозяин предложил гостям посмотреть свои коллекции. У него были великолепные вещи. Изящные золотые кольца, редкой формы ручные часы, искусно сделанные, дорогостоящие маленькие статуэтки и множество других редких безделушек.

Иностранец признался, что он страстный коллекционер и на все это у него уходит уйма денег.

Соня восхищалась изящными вещицами, но нескольку раз разглядывала их.

Подруга, сидевшая рядом, внезапно вспомнила, что ей нужно позвонить домой. Попросила разрешения у хозяина воспользоваться телефоном, находящимся в коридоре. Иностранец был очень любезен, он даже пошел проводить ее.

Соня осталась одна. Через несколько минут хозяин вернулся, вскоре за ним в комнату зашла приятельница.

Посидев еще час, девушки стали собираться домой.

Когда вышли, было уже поздно. Смеясь и переговариваясь, шли к трамваю. Но не прошли они и полквартала, как услыхали сзади быстрые шаги. За ними бежал, запыхавшись, без шапки, их знакомый.

Он был очень взволнован. Извиняясь, иностранец рассказал, что среди вещей у него нехватает одной, наиболее ценной для него безделушки. Он говорил, что помимо своей стоимости она дорога ему как память матери. Он понимает, что с их стороны это, конечно, шутка, но он все же настойчиво просит вернуть эту вещь.

Соня была растеряна. Машинально опустила руку в карман пальто. Почувствовала прикосновение чего-то холодного, металлического. Вынула. Какой ужас! Блеснула фигурка, о которой говорил иностранец. Когда, как она попала?

Подруга негодующе вздернула плечами, повернулась и ушла. Остались вдвоем. И здесь иностранец закончил начатую им игру.

Он предложил замять всю эту неприятную историю, но при условии… Соня должна завтра передать ему на один вечер кое-какие чертежи. Перечислил, какие именно.

Иностранец предупредил, что о подруге она может не беспокоиться, так как он постарается уговорить ее, и все будет скрыто.

Шпион был щедр. Он даже подарил Соне ту самую безделушку, которую, якобы, украли у него.

Таким коварным, вероломным способом установилась систематическая шпионская связь. Она закреплялась в дальнейшем мелкими подарками и преподношениями со стороны иностранца.

Впоследствии, когда шпионы оказались разоблаченными, была выявлена и роль подруги.

Она оказалась наводчицей и поставщицей колеблющегося, малоустойчивого человеческого материала вроде Сони, который так умело использовался врагом.

Преподаватель

На одном заводе для инженерно-технических работников был организован кружок по изучению немецкого языка.

Вечером, после работы, члены кружка собрались в красном уголке на первое занятие. Вскоре пришел и преподаватель.

Это был аккуратный низенький старичок, в больших роговых очках, очень подвижной и смешливый.

После того как член заводского комитета познакомил его с будущими учениками, старичок произнес маленькую, всем понравившуюся речь.

Он сказал:

— Методы многих преподавателей ошибочны и не приводят к должным результатам в первую очередь от желания охватить сразу все. Нет целеустремленности. По-моему, необходимо с самого начала выбрать направление и строго его придерживаться. Я считаю, что не ошибусь, — старичок оглядел присутствующих, — если предложу данному составу слушателей, а большинство из вас, как мне передали, инженеры и техники, — я не ошибусь, — повторил он, — если предложу вам производственное направление учебы.

Возгласы одобрения прервали речь преподавателя.

— Мы будем придерживаться производственных тем. Это ускорит ход учебы и уже в самое ближайшее время сможет оказать значительную помощь в вашей работе.

Преподаватель выдержал небольшую паузу и продолжал:

— У меня достаточно большой педагогический опыт. Я руководил многими кружками и знаю, что надеяться на одинаковый состав учащихся нельзя. И у вас, как и в других кружках, будут отстающие. Поэтому я предупреждаю, что некоторым из вас, возможно, придется помимо работы в кружке пожертвовать еще часок-другой в пятидневку для индивидуальных занятий со мной, чтобы не отстать от других.

Знакомством с преподавателем слушатели были довольны. Доволен был и член заводского комитета.

Прежде чем приступить к занятиям, преподаватель провел маленький своеобразный экзамен-проверку знаний языка каждого слушателя.

Каждому учащемуся он задал несколько вопросов, на которые предложил тут же ответить в письменном виде.

Вопросы были такие:

Кто родители?

Сколько лет работает на заводе?

Какую работу ведет?

В качестве кого?

Полученные ответы преподаватель бережно спрятал у себя в портфеле, заявив, что к следующему занятию он уже будет достаточно хорошо знать состав кружка и знания слушателей.

Так начал работать кружок.

Через месяц была проведена первая письменная работа. Учащиеся писали сочинение на предложенную преподавателем тему — «Наш завод».

Преподаватель требовал тщательного изложения, помогая тем, кому трудненько было справиться с диктантом, подобрать подходящие слова.

Добросовестно трудились учащиеся, излагая в своей письменной работе такие сведения и факты, сообщение которых в другой обстановке они, может быть, сами расценили бы как разглашение секретных данных.

Время шло. Старичок-преподаватель становился своим человеком на заводе. Он участвовал в стенной газете, регулярно освещая работу кружка, излагая широкие планы охвата учебой рабочих завода.

На одном из занятий руководитель отметил, что слушатели кружка инженер Васильев и техник Рубинчик отстают и что в связи с этим кружок может не выполнить программы.

Преподаватель считал необходимым подзаняться дополнительно с ними двумя, даже если завком откажется оплачивать эти часы.

— Мне как общественнику-педагогу, — заявил он, — важнее всего, чтобы кружок, которым я руковожу, выполнил полностью свой план, а что касается денег, — то это дело второстепенное.

Но завком согласился, и дополнительные занятия начались.

Васильев и Рубинчик, работники важнейших и наиболее секретных цехов завода, оказались ревностными учениками. Темы бесед с преподавателем, выполняемые работы стали еще более конкретными: «Мой цех», «Что мы дали в этом году», «Как мы боремся за качество», «Наш завод и оборона страны» и многие другие.

Во-всю работали Васильев и Рубинчик. Потеряв чувство всякой меры, забыв о военной тайне, излагали они в своих устных и письменных ответах сведения о производственной программе, о продукции, о состоянии оборудования и о многом другом.

Старичок-преподаватель, заручившись хвалебными рекомендациями заводского комитета, предложил свои услуги и уже приступил к работе на другом военном заводе.

Он успешно совмещал свою «педагогическую» деятельность и тут и там. Вскоре, однако, старика арестовали.

…И искренне были удивлены работники завода, в первую очередь слушатели кружка, страдающие идиотской болезнью — беспечностью, узнав, что столь уважаемый ими «безобидный» старичок-преподаватель оказался опытным шпионом, заклятым врагом Советского государства.

Кукла

Дело происходило в одном из советских южных портов. Был выходной день, солнечный и жаркий. Толпы гуляющих высыпали на берег, на приморский сквер.

К пристани приближался пароход. Он вез иностранных туристов.

Пароход заходил в порт всего на час и шел дальше по своему маршруту, все ближе к сердцу страны.

На берегу было много народа, вертелись юркие мальчишки, предлагавшие почистить ботинки, а попутно могущие нырнуть в морскую глубину, если кто бросит туда серебряную монету, толкались неизменные фотографы с горою карточек и всевозможных южных фотографий.

Наверху в сквере, почти у самого берега, на узкой длинной скамейке расположились трое. Видимо, это была одна семья. Отец — высокий плотный мужчина, в форме гражданского флота, посасывал длинную, причудливой формы, трубку. Возле него сидела уже немолодая, хорошо одетая женщина, держа на руках большую нарядную куклу. Около скамейки что-то чертила на песке девочка лет десяти.

Невдалеке, облокотившись на барьер, стоял скромно одетый человек. Лениво покуривая, он разглядывал подходивший пароход.

Резко загудела сирена. Пароход остановился и закачался на волнах.

На палубе толпились пассажиры, раздавались смех, приветствия. Некоторые спешили по трапу на пристань.

Человек, стоявший на берегу, внезапно оживился. Он увидел ту, кого искал. На берег сошла высокая полная иностранка, рядом с ней шла девочка. В руках у женщины была кукла.

Человек улыбнулся. Искоса взглянув на соседнюю скамейку, он заметил, что сидящие на скамье оживились, задвигались. Положив куклу на скамью, женщина смотрела на часы.

Иностранка с девочкой, сошедшие с парохода, медленно поднимались к скверу. Около скамейки, где сидели те трое, они остановились.

Обращаясь к дочери, женщина по-немецки сказала:

— Эльза, милая, пойди купи открытки с видами этого чудного города, а я посижу здесь. У меня немного кружится голова после морской качки.

Девочка ушла.

Женщина опустилась на скамью и усталым жестом положила возле себя куклу. Теперь обе куклы лежали рядом.

Вскоре девочка вернулась. Она принесла несколько фотографий, но мать даже не посмотрела их.

— Ну, нам пора на пароход. — Она поднялась и взяла куклу, но не свою, а другую, лежавшую рядом. Обмен был проделан совершенно незаметно, неуловимо.

Но человек, стоящий в стороне, увидел. Небрежной походкой, словно прогуливаясь, последовал за уходившими.

Зоркий глаз чекиста не обманул. Сведения о прибытии под видом иностранного туриста крупного фашистского шпиона подтвердились. В кукле, переданной иностранке, спрятаны были внутри секретные шпионские сообщения. Способ передачи был придуман остроумный и простой. Но чекистская бдительность разрушила планы шпионов. Враги были разоблачены и арестованы.

«Глухонемой»

На территории военного завода был задержан неизвестный человек. Он оказался глухонемым.

Жестами и гримасами он объяснил в районном отделении НКВД, что на заводскую территорию попал случайно. Бродяжничая и нищенствуя, он подыскивал себе место для ночлега и незаметно забрел сюда.

Объяснения эти казались явной выдумкой. И, тем не менее, не было никаких улик, не было ничего, чем можно было бы доказать, что человек пробрался на завод с иными целями.

Следователь бесплодно провозился с задержанным более двух часов. Наконец, пришло распоряжение освободить глухонемого.

Следователь вторично вызвал к себе глухонемого, задал ему еще несколько вопросов и, не получив никакого ответа, кроме бессмысленного бормотания и беспомощного мотания головой, громко заявил:

— Ну, ладно, получено приказание освободить, сейчас принесут ваши вещи. В другой раз, смотрите, не болтайтесь по заводским территориям.

Потом то же самое попытался объяснить знаками.

Глухонемой сидел безучастно и только позднее, когда стал разбирать жестикуляцию следователя, радостно забормотал что-то и закивал головой.

Глухонемой был отпущен.

Весь день он бродяжничал по городу, толкался на рынке, прося милостыню. Поздно вечером побрел на окраину. Постучал в окно маленького, покосившегося домика и скрылся за скрипучей, обитой войлоком дверью. А через два часа из домика вышел немолодой мужчина, в длинном старомодном пальто и кепи. У мужчины были рыжеватые усы и такая же маленькая бородка.

Торопливым, размашистым шагом он шел по направлению к вокзалу.

Предъявив билет, мужчина прошел на перрон. Поезд уже готовился отходить. Раздался второй звонок. Медленно поползли зеленые вагоны. Мужчина сидел в купе и курил. Вытащил книгу, стал небрежно перелистывать, затем отложил ее, задумавшись, смотрел в окно.

— Позвольте закурить, — к нему тянулся с папиросой сосед.

— Пожалуйста.

Рука соседа по купе, держащая папиросу, сделала быстрое, неуловимое движение, и рыжеватая бородка услужливого мужчины легко отделилась от лица.

Мужчина испуганно рванулся в сторону, руку быстро опустил в карман.

— Тише, без суеты, глухонемой! — остановил его спокойный, предостерегающий голос сверху.

Черный зрачок нагана уставился в голову.

«Глухонемой» оказался опытным, старым шпионом иностранного государства. Он пытался пробраться на военный завод с диверсионной целью.

Зорька

Когда человеку исполнилось только десять лет, трудно сказать, что он молодо выглядит. А вот к Зорьке подобное определение полностью подходило.

Бледная, худенькая девочка с двумя косичками, немного курносая, с большими голубыми глазами, она казалась моложе даже своих десяти лет.

Ребята любили Зорьку. Училась она хорошо, была активной пионеркой, имела подругу, с которой делилась своими маленькими тайнами.

Но был у Зорьки один секрет, который она никому не открывала. Зорька отчаянно боялась метро, вернее, движущейся лестницы — эскалатора.

Трусость, ничем необъяснимая и непонятная, но справиться с нею, одолеть ее Зорька не могла.

Трепет испытывала она каждый раз, приближаясь к эскалатору. Никогда не решаясь ездить одна, девочка судорожно прижималась к человеку, который бывал в это время с нею.

Она широко открывала свои и без того огромные голубые глаза и почти не дышала во время плавного, медленного спуска или подъема.

В семье Зорька росла одинокой. Она редко видела мать, добрую женщину, весьма посредственную артистку драматического театра, редко видела и отчима, крупного хозяйственного работника.

Мать любила Зорьку. Но неуравновешенная, нервная, она относилась к дочери неровно. Часто, порывисто обняв Зорьку, внезапно отстраняла ее от себя, восклицая:

— Ну в кого, в кого ты такая прозаическая?.. Нет! Артисткой ты не будешь… Рот… нос!.. В тебе нет ничего от матери, ты копия Алексея.

Зорька уже привыкла к этим монологам матери. Она терпеливо выслушивала их и, когда мать задавала вопрос: «Ну в кого ты такая?» сама спешила ответить: «Я прозаическая, я копия папы Алексея».

Папа Алексей… Это было давно. Шесть лет назад отец Зорьки, посланный партийной организацией на хлебозаготовки, погиб от кулацкой пули.

Зорьке тогда было всего четыре года. Но память об отце, таком простом, веселом, у нее осталась яркая, незабываемая.

Приближались летние каникулы. В зелень одевались московские парки и сады.

Сегодня занятия кончились раньше обычного, не было последних двух уроков.

— Зорька, пошли домой! — позвали ребята, и шумные улицы приветливо, солнечно встретили группу школьников.

Когда девочка позвонила в квартиру, открыл дядя Федя, отчим Зорьки.

— Дядя Федя, вы уже дома?

— Зорька, что так рано?

Изумились почти одновременно. В голосе отчима слышалась чуть прикрытая досада.

— Вот, что, девочка, приехал я со службы пораньше. Ко мне один знакомый должен притти. Мы будем работать, а ты иди погуляй. Погода хорошая, теплая, а здесь ты будешь нам мешать только. Иди, Зоренька, погуляй.

Он ласково ее выпроваживал, полуобняв за плечи.

Зорька была рада побегать одна. Она только положит книжки. Вприпрыжку бросилась к себе в комнату. И почти тут же прозвучал звонок.

Здесь дядя Федя сделал вещь, непонятную для Зорьки, разжегшую ее любопытство. Прежде чем открыть звонившему, он подошел и захлопнул дверь ее комнаты.

В коридоре послышались тяжелые шаги.

— Вы одни? — спросил мужской незнакомый голос. Дядя Федя что-то тихо, поспешно объяснял. Но слов Зорька не разобрала.

Вместе с гостем дядя Федя прошел к себе. Желание погулять у Зорьки прошло. Взамен его росло любопытство:

«Кто пришел? Почему дядя Федя отсылает ее гулять и сам приехал днем с работы? Ведь сколько раз к нему приходили вечерами, вместе с ним что-то писали, чертили, и всегда мама и она оставались дома. А сегодня и комнату зачем-то закрыл, не хотел, чтобы она видела пришедшего».

— Дядя Федя, ухожу! — звонко крикнула Зорька, пробегая по коридору, щелкнула замком, хлопнула входной дверью и… осталась.

Тихо, крадучись, с искрящимися от удовольствия глазами, что она так хитро придумала, прокралась девочка обратно. Приблизилась к двери и замерла.

Дядя Федя громко и сердито возмущался:

— Это безумие! Ваш телефонный звонок застал меня врасплох. Вы у меня на квартире! Это просто сумасшествие…

— О, мой дорогой, вы трусливы, вы чертовски трусливы, — насмешливо прервал дядю Федю голос незнакомого мужчины.

Зорька обратила внимание на то, что этот мужчина неправильно, несколько ломанно произносит русские слова.

— И что ужасного в том, что я, представитель иностранной фирмы, посетил уважаемого управляющего трестом, который у нас покупает оборудование для своих заводов? Но к делу. Мы возмущены вашей медлительностью. Средства на троцкистскую работу вашей организации даются безотказно. Мы предоставили вам возможность установить связи с заграницей, которые оказались весьма полезны… Итак, в чем же дело? Чем объяснить подобную медлительность? Сведений о литерных цехах мы еще не получили. Обещание организовать аварию на экспериментальном заводе так и остается обещанием.

В ответ послышался голос отчима, тихий, словно просящий.

— Чушь, чушь! — перебил его незнакомец. — Вы же хозяин треста. Уберите этих чересчур неспокойных людей!

Зорька не могла больше стоять и слушать. Она почувствовала страх. Хотелось громко плакать. Удерживая слезы, тихонько, на цыпочках, вышла из квартиры. Осторожно закрыла за собою дверь.

Бледная, растерянная девочка чувствовала, что стала свидетельницей большой, страшной тайны. Но что делать?..

«Дядя Федя… Как же это… Он был с нею всегда так ласков, дарил много игрушек, катал на машине…»

И внезапно Зорьке вспомнился отец, папа Алексей. Мать рассказывала, что папу убили враги за то, что он боролся за советскую власть.

«Значит, такие же убили, как дядя Федя и тот незнакомый…»

Девочка села на ступеньки и заплакала. В ее слезах была обида и беспомощность. Она не знала, что делать. Нужно было что-то решить, а что?

Наверху щелкнул замок.

«Это у нас», мелькнула мысль.

Осторожный скрип ботинок. Мимо прошел человек. Дверь захлопнулась.

…И Зорька решилась. Она встала и пошла за уходящим.

Солнце, словно играя, ударило в глаза. Зорька шла, вытирая кулаками слезы, стараясь не упускать из виду человека, идущего впереди.

Вот на мостовой застыл с поднятой рукой милиционер, пропуская поток машин и людей. Рванулась было к нему, но тот, за которым она следила, уходил. Зорька побоялась отстать.

Навстречу засияло огромное «М» — метро. Незнакомец быстро вошел в вестибюль. Новое испытание для Зорьки.

С замиранием сердца вцепившись в перила, поплыла вниз. Двери подземного поезда приняли Зорьку и ее спутника и легко сомкнулись от волшебного крика — «Готов!»

Через десять минут Зорька, внимательно посмотрев номер дома и квартиры, куда зашел незнакомец, стояла перед милиционером и что-то горячо говорила ему.

А еще через некоторое время в большом кабинете ее внимательно слушал, делая отметки в блокноте, человек в защитной гимнастерке с красными петлицами.

Дядю Федю арестовали той же ночью. Он оказался троцкистом, связанным с иностранной разведкой, врагом своей родины, своего народа.

Ну, а Зорька учится, попрежнему сидит на первой парте.

Дядя Карлуша

Каждый день, когда школьный звонок оповещает о конце занятий, ребята бегут на бульвар. Там на лавочке дожидается их новый друг — веселый, приветливый дядя Карлуша.

Еще издали улыбается ребятам этот маленький, подвижной старичок, такой простой и веселый.

— Здорово, пионеры!

— Здравствуйте, дядя Карлуша! Как дела?

— Ничего, много ли старику надо? Сижу, дышу воздухом. Присаживайтесь, молодцы. Я вам сейчас фокус покажу.

Он поднимает худую руку и шевелит длинными пальцами:

— Пустая рука, да? Теперь смотрите! Раз, два! — он сжимает кулак, дует на него и, хитро улыбаясь, раскрывает: — Пожалуйте!

На ладони две маленькие монетки. Ребята в восторге. Вот так всегда, каждый день, дядя Карл угощает их новыми фокусами, затейливыми выдумками.

Никто не знал, откуда появился этот добрый, немного смешной старик. Здесь на бульваре, рядом со школой, и произошло их первое знакомство.

Дядя Карлуша говорит:

— Кому на кино нехватает? Возьмите! Я себе еще сделаю.

Он протягивает деньги пионеру Косте, сыну видного военного инженера. С ним старик особенно нежен.

Но дядя Карл не только показывает фокусы ребятам, часто он заводит шутливые разговоры о родителях. У кого какой пана, у кого какая мама, кто чем занимается, чьи родители лучше…

Он декламирует веселые стихи «Мамы всякие нужны, мамы всякие важны…» и посмеивается, когда подзадориваемые ребята начинают горячо спорить между собой о достоинствах своих матерей и отцов, о том, где они работают и чья работа важней.

Однажды дядя Карлуша спросил у ребят:

— Как там по немецкому в школе не очень прижимают?

— Прижимают, дядя Карлуша, сильно прижимают, — вздохнул Костя. — Задали вот на дом «их хабе, их бин», а я формы не помню.

Дядя Карлуша встрепенулся:

— Что ж, парень ты хороший, придется помочь! Только вот что: не знаю, где заниматься. В школе нельзя, у меня тоже не годится, у вас дома — народ, небось, мешает…

Мальчик обрадовался:

— Что вы, дядя Карлуша, дома никогошеньки нет. У нас очень поздно приходят. Пойдемте, пожалуйста.

— Ну, ладно, пойдем, только ты, Костя, помалкивай, а то за подсказку тебе и от своих и в школе попадет.

Костя повел старика к себе. Расположились в кабинете отца, за большим письменным столом.

Вдруг дядя Карлуша хватился.

— Вот беда, папиросы забыл. А без затяжки у меня голова не работает. Старость все-таки. Костенька, ты помоложе, сбегай-ка на угол, купи мне папирос, а я посмотрю пока, что ты тут написал. Давай тетрадь.

Мальчик скоро вернулся. Старик сидел на том же месте. Он уже переписал школьное задание чисто и аккуратно. Видимо, дядя Карлуша хорошо знал немецкий язык.

Мальчик был рад. Школьная работа была готова. Дядя Карл обещал и в дальнейшем помогать ему.

Но вечером разразилась гроза. Когда отец, приехав со службы и немного отдохнув, прошел работать к себе в кабинет, он внезапно вышел из комнаты взволнованный, злой и резко обратился к жене и сыну:

— Кто рылся в моем столе? Я же просил не трогать моих бумаг!

— Никто, — ответил Костя, бледнея, — никого не было. Правда, заходил тут один старик, дядя Карлуша, но он просто так… просто помог мне чуточку по-немецки…

Отец пристально посмотрел на Костю, усадил его и начал расспрашивать.

Через пару дней Костя опять пригласил к себе домой дядю Карлушу — помочь по-немецки.

Здесь же его и арестовали, поймав с поличным.

На следствии было установлено, что «добрый», «ласковый» дядя Карл — опытный старый шпион одной из иностранных разведок.

Незнакомец со свертком

Недавно Леве исполнилось десять лет. Он учится во втором классе и готовится стать пионером.

Лева живет вместе с матерью и бабушкой. Отец умер два года тому назад. Мать работает на заводе, домой приходит поздно вечером, потому что, кроме работы, еще учится на курсах.

Квартира, в которой живет Лева, маленькая, всего из двух комнат. В одной живут они втроем, другую занимает Василий Иванович — кладовщик завода, на котором работает мать Левы.

Василий Иванович дружил с Левой. Частенько по вечерам рассказывал он о своем прошлом, о войне с немцами. Показывал крестик, говорил, что получил его в награду за храбрость.

Василий Иванович часто угощал Леву чаем с конфетами и водил даже в кино.

Сегодня с утра тишина в квартире. Мать и Василий Иванович на работе, бабушка ушла по магазинам. На улице моросил мелкий осенний дождь.

Леве было скучно. Он вышел в коридор. Темно. Пусто. Вот здесь, как раз против комнаты Василия Ивановича, он иногда устраивал игры. Он превращался в охотника и выслеживал тигра, который должен был появиться в противоположном конце коридора. Иногда он воображал себя пограничником и прятался в углу за грязными корзинками и узлами: он выслеживал нарушителей границы.

Вот и сейчас Лева залег и притаился, крепко сжимая в руке подаренное мамой ружье.

Но игре помешали. Щелкнул замок входной двери, скрипя сапогами, вошел Василий Иванович. Не входя к себе, он постучал в комнату Левы. Ответа не было. Тогда приоткрыв наружную дверь, Василий Иванович кого-то позвал.

В коридор тихо вошел мужчина в плаще, со свертком.

Лева притаился в углу. Воображение его разыгрывалось. Ему даже казалось, что он охотится за преступником.

Игра становилась интересной.

Мужчины прошли в комнату к Василию Ивановичу. Дверь оставалась приоткрытой, и мальчику было слышно и видно, что там происходило.

— Как вам удалось проскочить? — спросил Василий Иванович.

— Это длинная история, — отозвался незнакомец. — Сейчас я — Сергеев. Остановился в гостинице «Дон». Понятно? Эту штуку, — он показал на сверток, — завтра на завод, в цех синтеза.

«Там, где мама», мелькнула мысль у Левы. Прислушивался внимательнее.

Незнакомец продолжал:

— Помните мою инструкцию, как обращаться. Спрячьте где-нибудь в укромном месте, зарядите и айда с завода! Подальше! А то и костей не соберете… Да, вот вам от организации… — он полез в карман и передал Василию Ивановичу пачку денег. — В случае успешного выполнения задания будет еще. А мне задерживаться нельзя. Сегодня вечером уезжаю.

Мужчина встал, вышел из комнаты, тихо закрыл за собою дверь квартиры.

Бережно Василий Иванович взял оставленный сверток, поднял одну из паркетных плит и сунул сверток под пол. Затем он запер комнату и ушел.

Лева лежал еще несколько секунд неподвижно. Сердце его бешено колотилось. Он выскочил из засады и, не надевая кепки, без пальто и галош, бросился на улицу. Капли дождя ударили в лицо. Под ногами захлюпали лужи, но он не замечал ничего.

«Скорее! Скорее!»

Вот постовой милиционер. Бросился к нему:

— Мне нужно к товарищу Ежову! Скорее! — Милиционер удивленно посмотрел на его возбужденное лицо:

— А что такое случилось?

Леве было трудно говорить:

— Тут завод… Завод хотят взорвать… — от волнения он готов был заплакать.

Милиционер понял, что дело серьезное. Бегом бросился к телефонной будке и вызвал нужный номер.

Через несколько минут двое мужчин в гимнастерках с красными петлицами внимательно выслушивали рассказ Левы.

Он рассказывал подробно обо всем.

Назвал гостиницу и фамилию человека, бывшего у Василия Ивановича.

В этот же день враги были арестованы. Лева предотвратил взрыв и разрушение завода, он спас сотни человеческих жизней.

Неспособная ученица

Сережин отец дал в газету объявление:

«Нужна домработница в небольшую семью».

Семья действительно невелика: отец, крупный военный работник, мать — врач и Сережа — пионер четырнадцати лет. Вот и вся семья.

Скоро пришла работница. У нее была неплохая рекомендация, документы были тоже в порядке.

Работницу звали Нюра. Она умела стирать, гладить, готовить… С виду такая застенчивая, скромная. Она понравилась Сережиной матери.

На вопрос, грамотная ли она, Нюра ответила отрицательно и даже вздохнула, — не пришлось учиться.

Мать была удивлена.

— Странно… Теперь так мало неграмотных, как ты ухитрилась до сих пор не выучиться? Сережа, — обратилась она к сыну, — тебе необходимо срочно ликвидировать этот прорыв. Он у нас старый общественник, — шутя добавила она, — во время выборов в Верховный Совет двух стариков в нашем доме быстро выучил писать, а ты моложе, память лучше, дело пойдет еще быстрее.

Работница охотно согласилась. Сережа тоже не возражал против этой дополнительной нагрузки.

Скоро начались занятия. Нюра оказалась очень неспособной ученицей. Грамота ей давалась с большим трудом. Она почти моментально забывала все, что ей объяснял молодой преподаватель.

Родители уже начали понемногу подтрунивать над сыном.

— Ну, профессор, как дела? — иронически иногда говорил отец, обращаясь к сыну. — Туговато, говоришь, двигается обучение. Это тебе не в волейбол играть. Ну, раз уж назвался преподавателем, доводи до победного конца.

Но Сережа не собирался отказываться от уроков. Еще чаще, после школы, он усаживался со своей малоуспевающей ученицей и терпеливо втолковывал ей разные грамматические премудрости.

Как-то днем, вернувшись рано домой, Сережа устроился с книгой на диване в столовой. Книгу он взял у приятеля на два дня и спешил ее прочесть, чтобы во-время вернуть.

Дверь в соседнюю комнату была полуоткрыта. Нюра возилась с тряпкой около письменного стола отца.

Машинально, задумавшись над какой-то фразой, вычитанной в книге, Сережа поднял глаза и рассеянным взглядом следил за работницей.

Что это! Нюра наклонилась над открытой книгой, лежащей на столе. Что-то, видимо, ее заинтересовало. Вот она привычным жестом перевернула страницу. Да она читает!

Внезапно вздрогнув, словно спохватившись, Нюра отпрянула от стола.

Сережа моментально опустил глаза. Гляди в книгу, он чувствовал, что работница встревоженно и подозрительно смотрит на него. И он сделал вид, что ничего не заметил. Поведение Нюры казалось ему странным и непонятным.

Решил поделиться с родителями. Потом передумал, боялся, что над его «открытием» посмеются, а то и подумают, что он все это выдумал, чтобы отделаться от уроков.

Через несколько дней отец с матерью собрались в театр.

— Я тоже ухожу, — сказал Сергей, — к приятелю пойду.

— Ну, а я полежу маленько. Что-то мне нездоровится, в боку колет, голова болит, застудилась, небось, — говорила Нюра, провожая своих.

Сергей вышел вместе с родителями. Проводив их, он попросил у отца ключ от квартиры, объяснив, что он рассчитывает вернуться от приятеля рано и не хочет тревожить заболевшую работницу.

Получив ключ, он немедленно отправился обратно к себе. Тихонько открыл он входную дверь и вошел в квартиру.

Сквозь неплотно прикрытую дверь комнаты пробивался свет. Сережа пригнулся к щели и чуть не закричал от возмущения: «Неграмотная!..»

Нюра сидела за отцовским столом и, заглядывая в бумаги, что-то бегло переписывала в блокнот.

Осторожно, чтобы не выдать себя, Сережа выбрался на площадку лестницы и, как ни в чем не бывало, позвонил.

Нюра не сразу открыла.

— Вздремнула я, — объяснила она, протирая глаза и зевая, — не слыхала.

Сережа прошел в комнату. Там все было убрано и разложено, как всегда.

Когда отец вернулся из театра, Сергей рассказал ему про «домработницу».

Через несколько дней «работница» была арестована.

Шпионка одного иностранного государства, она под видом неграмотной домработницы втерлась в дом к крупному военному специалисту, чтобы добыть важные секретные материалы.

Бдительность пионера помогла разоблачить врага.

«Черные птицы»

На большой перемене ученик 7-го класса Генрих Кнеллер отвел в сторонку некоторых товарищей по классу.

— Ребята, пришли бы ко мне, — сказал он им вполголоса, — поболтаем, патефон послушаем. Пластинки у нас замечательные, заграничные.

— А кто у тебя дома?

— Никого, только брат, но он у меня хороший парень, мешать не будет.

— Ладно.

Под выходной ребята собрались на квартире у Генриха. Все вышло так, как он говорил: патефон отличный, пластинки заграничные. Брат Генриха, молодой парень, просто и приветливо встретил гостей.

— А ну, ну, ребята, милости просим, развлекаться, значит, будем.

И действительно, было очень весело.

Когда расходились, было уже поздно.

— Вы чаще приходите, — прощаясь, приглашали Генрих с братом.

Ребята стали частыми посетителями этой квартиры. Их каждый раз радушно принимали, угощали всякой всячиной. Брат Генриха всегда бывал дома. Он был организатором веселья, неистощим на выдумки.

— Мы с Генрихом живем душа в душу, у нас с ним все запросто, по-приятельски. А как вы, ребята, со своими братьями, отцами?

Школьники подробно рассказывали о братьях, о родителях, кто что делает, кто чем занят…

Пионер Дима Ракитин пожаловался:

— А я своего отца совсем не вижу, он по военной химии работает, вечно занят, даже по выходным.

— Так, так, понимаю, сочувствую. Я, брат, тоже химик. Да, кстати, а дома отец тоже работает?

Дима утвердительно кивнул головой.

— А то как же, очень даже часто, по ночам сидит, все что-то чертит, пишет, читает. Он сейчас над каким-то изобретением работает.

Шум, смех окружающих прервали их разговор.

В этот вечер брат Генриха был особенно в ударе, он смеялся, танцовал, рассказывал веселые истории.

Когда все, утомленные от беготни и танцев, сидели за столом, он поднялся и заявил, что хочет внести дельное предложение.

— Ребята! — начал Кнеллер. — Все мы — друзья, не правда ли?

Одобрительные возгласы и аплодисменты подтвердили, что он не ошибся.

— Но в нашей дружбе кое-чего нехватает. И знаете, чего именно?.. Романтики, таинственности. Вот поэтому я предлагаю создать кружок, тайный кружок. Назовем его хотя бы… «Обществом черных птиц».

Ребятам затея очень понравилась. «Черные птицы» — действительно, таинственно и хорошо.

Кнеллеру было поручено составить устав нового общества.

Здесь же было решено, что все сборища и подобные вечера должны сохраняться в глубокой тайне.

Ребята расходились возбужденные и веселые. Только Ракитин выглядел как-то странно: он был задумчив, рассеян, мало говорил.

— Димка, что с тобой, — полюбопытствовали приятели.

— Не нравится мне вся эта затея. «Черные птицы», таинственный кружок, об отце что-то больно много расспрашивал.

— Брось, пожалуйста, вечно ты со своими дурацкими сомнениями. Не нравится — не ходи. Только стыдно, струсил в общество вступить, вот сейчас и выдумываешь разные вещи, чтобы как-нибудь отвертеться.

Но Ракитин не трусил. Чтобы проверить свои подозрения, он пришел и на следующую вечеринку к Кнеллерам.

Брат Генриха читал собравшимся устав нового общества. Устав требовал сохранения в строжайшей тайне существования «черных птиц». В нем говорилось далее, что каждый член общества обязан совершить что-либо героическое, подтвердив этим свое право состоять в обществе.

Ребята заволновались.

Что именно, что нужно сделать?

Кнеллер медлил с ответом. Он задумчиво разглядывал их и, наконец, его глаза остановились на Ракитине.

— Я не знаю, как у остальных, а вот Дима может совершить героический поступок, может доказать свою готовность служить нашему обществу. Пусть общество поручит мне или Генриху поговорить с Ракитиным, а результаты мы расскажем.

Все шумно согласились.

Устав был принят, и компания отправилась к столу отпраздновать это торжественное событие.

Когда Кнеллер остался наедине с Димой, он просто и серьезно начал говорить о поручаемом ему деле.

— По-моему, Дмитрий, ты должен стать председателем общества, парень ты толковый, и все это можно очень интересно организовать. Но для этого нужно показать ребятам, что ты способен на большие дела. У меня тут мелькнула одна интересная мысль, не знаю, как ты посмотришь. Тебе нужно представить обществу какой-нибудь важный документ. Ну, возьми дома на час-два чертежи отца, он же оставляет их дома?

Дима молча кивнул головой. Кнеллер продолжал:

— Этот серьезный и ответственный шаг сразу поднимет твой авторитет у ребят, и ты, безусловно, будешь избран.

Дима смотрел вниз, он боялся поднять глаза.

«Значит, верно, значит, его подозрения насчет Кнеллеров оказались правильными?»

Принимая его молчание за согласие, Кнеллер дружески хлопнул его по плечу.

— Ну, айда танцовать, будущий председатель!

И на этот раз ребята разошлись поздно. Но Ракитин уже ни о чем с ними не говорил.

Придя домой, он подробно обо всем рассказал отцу.

Кнеллер был вскоре арестован. Он сознался, что при посредстве своего младшего брата Генриха он заводил знакомства со школьниками, которых использовал для получения шпионских сведений о работе их родителей, работавших на различных оборонных заводах.

«Общество черных птиц» было создано им с целью обеспечить тайну их сборищ. Одновременно оно должно было облегчить возможность получения шпионских материалов.

Старушка

Каменная стена отделяет большое здание завода от стоящего рядом жилого дома. В стене пробиты ворота. В этом доме живут рабочие, чтобы не обходить через несколько улиц, отделяющих дом от главного входа на завод, они проходят через эти ворота.

Возле ворот всегда стоит часовой с винтовкой. Во дворе дома, на небольшой площадке, у самой стены, обосновались маленькие жильцы многочисленных квартир. Здесь играли они в волейбол, прыгали по расчерченным классам.

У ребят, играющих во дворе, с часовым была большая дружба. Они знали, что ему поручено охранять завод и что, когда он стоит на посту, с ним разговаривать нельзя. Но иногда во время игры в волейбол мяч, брошенный чересчур высоко, случалось, залетал через каменную стену на заводской двор. И тогда человек с винтовкой, укоризненно качая головой, говорил:

— Ну, айда за мячом, да мигом обратно.

Кто-нибудь из игроков стрелой пролетал в ворота и через несколько минут с мячом в руках возвращался на площадку.

Был теплый осенний день. Вернувшись из школы, ребята высыпали на двор. Одиннадцатилетняя Светлана бегала вместе со всеми. Подпрыгивая, гонялась за мячом. Потом начали играть в прятки. Эту игру Светлана любила больше всего. Она прячется всегда в такое место, где никому ее не найти.

Слева к самой стене примыкает дверь черного хода. Крутые ступеньки ведут вниз, в сырой и темный погреб.

Раз, два, три! Светлана стремительно бросилась к двери черного хода, потом вниз по лестнице.

«Как холодно, сыро! Но что это? Здесь уже кто-то есть!»

На нижней ступеньке лестницы сидела старушка. Голова ее повязана платком, и вся она какая-то сморщенная. Таких старушек Светлана видела только тогда, когда проходила с мамой мимо церкви.

— Деточка, миленькая, все бегаешь, играешь, — сказала старушка, обращаясь к Светлане. — А я вот, старенькая, зашла к сынку, а его нет, квартира заперта, вот сижу, отдыхаю, жду, когда придет.

Светлана внимательно разглядывала старушку, ей совсем не было страшно. Только донимало любопытство. Почему это отдыхать она спустилась в погреб, где так холодно, сыро, грязно? Почему она не идет во двор, на улицу, где так весело, много солнца, тепла?

Старушка оказалась доброй и словоохотливой. Порывшись в кармане, она протянула Светлане конфету, и какую — «Мишку»! Девочка их так любила.

Тем временем старушка подымалась со ступеньки, на которой сидела. Она была маленькая, вся в черном.

Пальцы у нее все время двигались. «Как паучата», подумала Светлана.

Старушка подошла к девочке и стала гладить ее по голове. И от этого прикосновения стало как-то неприятно. Светлана отодвинулась в сторону.

— Деточка, миленькая, а что это за дом, рядом с вашим? — продолжала свои расспросы старушка.

Светлана поразилась. Как это старушка не знает, что там завод! И поторопилась объяснить ей это.

— А у ворот зачем дядя с ружьем стоит?

Светлана пожала плечами.

— Это же часовой, он охраняет завод.

— И никого туда не пускает?

Девочке захотелось похвастаться.

— Меня пускает!

— Ну, да, — недоверчиво улыбнулась старуха.

— Нет, пускает, пускает! — загорячилась Светлана.

— Этот пустит, а внутри, небось, другой часовой стоит, он увидит тебя и прогонит.

Светлана пренебрежительно махнула рукой:

— Нет, не увидит. Он далеко стоит, у другой стены.

— И никого больше во дворе нет?

Ответ уж готов был сорваться. Но Светлана удержалась. Она вспомнила, что папа говорил, да и в школе предупреждали о том, что нужно быть осторожной в разговорах с чужими, незнакомыми людьми.

Девочка чуть не заплакала. Она и так уж мною наболтала. Захотелось наверх, к ребятам.

— Бабушка, ты подожди. Я сейчас побегу наверх, выручусь и опять приду, спрячусь! — крикнула она и помчалась, перескакивая через ступеньку.

Вот она снова во дворе. После темного погреба солнце ударило в глаза и на мгновенье ослепило.

Бегом бросилась Светлана к ребятам. Голосом, дрожащим от волнения, рассказала о встрече со старушкой, о ее расспросах. В доказательство показала «Мишку».

Ребята внимательно слушали.

— Ну, и болтунья! — бросил один из них.

— Постой, — остановил его четырнадцатилетний Володя. — Ты, Светлана, иди назад в погреб, как будто опять играешь в прятки, а я тут сбегаю кое-куда, расскажу.

Светлане не хотелось итти обратно. Сейчас она уже боялась старухи, но поняла, что это нужно, и медленно пошла к погребу.

Но спускаться вниз ей не пришлось. Навстречу торопливой походкой, озираясь по сторонам, спешила старушка.

У самых ворот ее задержали.

Как потом оказалось, старуха, конечно, неспроста пробралась в погреб, неспроста выпытывала у Светланы, где стоят часовые.

Эта старуха была участницей шпионской организации, которая собиралась взорвать завод.

Из погреба они хотели сделать подкоп под каменную стену завода. Для успеха преступникам надо было выяснить, как организована охрана завода, где стоят часовые.

Бдительность ребят помешала этому гнусному преступлению.