Я навсегда запомнил колодец, в котором однажды застрял и чуть не остался совсем.
Попал я в него не новичком водолазом, а после работы в течение ряда лет на больших морских глубинах.
Но одно дело в море. Опытному водолазу на больших глубинах нестрашно.
В просторном море не заблудишься на дне. Если даже уйдешь очень далеко, то компас обратно приведет.
А в неглубоком, тесном приемном колодце никакой компас не поможет. Да он и не нужен вовсе.
Колодец находится в земле, только небольшая часть его выступает на поверхности и плотно закрыта крышкой. Стены у него бетонированные, гладкие, облегчающие его очистку. Вода в такой колодец попадает по широкой трубе из реки, а затем идет по мелким трубам через другой колодец — перепускной — на завод, в цехи.
Большие заводы на своем дворе имеют по многу приемных колодцев, берущих воду из реки: перепускных, распределяющих воду по цехам и выносных — для выпуска отработанной на заводе воды в канализацию.
По форме колодцы бывают квадратные, круглые, как шар, и цилиндрические.
Есть еще в форме усеченного конуса. Это колодцы с узкой круглой крышкой и широким дном. Их называют «кофейниками».
В таком колодце трубы, идущие на завод, расположены в земле под небольшим углом и напоминают носок кофейника, чем очень оправдывают название колодца.
Вот в один из таких колодцев я и попал.
Мой старшина, с которым мы прибыли на завод, старый опытный водолаз-речник дядя Миша, предупредил меня, чтобы я внимательно осмотрел стены колодца, да не зацепился бы за что-нибудь.
Выслушав предупреждения, я спустился через узкий люк, но серьезно к наставлению старика не отнесся. «Подумаешь, невидаль какая — колодец!» — решил я, бегло оглядываясь вокруг себя.
Это был «кофейник», но не с гладкими бетонными стенами, а старой конструкции, рубленный из бревен, шестигранный.
Мне навсегда запомнился его ствол, покрытый зеленой плесенью, жирными улитками, красноватыми от ржавчины болтами, выступавшими из прогнивших венцов сруба. «Кофейником» давно уже не пользовались.
Но время было послевоенное. Завод восстанавливался и заново реконструировался. Строились новые цехи. Включены были все колодцы. Воды уже нехватало. И пока строились новые заводские колодцы, решено было пустить старый, с бревенчатыми стенками. Мне надо было очистить его от многочисленных осадков речного ила, песка и грязи.
Вода в колодце была тусклая, мутно-кофейная. Пересекая стекло моего иллюминатора, врассыпную разбегались потревоженные жуки-плавунцы и прятались где-то в выемках между бревен. Что-то длинное коричневое сильно встряхнуло мой резиновый шланг и ринулось в глубь колодца. Что это? Рыбы тут не водилось, неоткуда ей было тут взяться. Как я позже узнал, это была выдра. Любительница тихих, заброшенных водоемов имела здесь среди старых бревен и ржавых труб свои таинственные ходы и выходы.
В стоячей воде колодца держалась глухая тишина. Носки окованных красной медью водолазных калош ударялись о стены, и толстые старые бревна издавали только короткий, тупой звук.
Но иногда, непонятно откуда, в колодце вдруг возникало гулкое эхо со множеством перекатов и неожиданно исчезало во тьме. Может быть, оно прибегало сюда издалека по трубам из шумных заводских цехов.
Когда я достиг дна колодца, мне спустили сверху бадейку. Грязь на дне поднималась до водолазной манишки. Я долго вычерпывал ее бадейкой, сильно устал в тесноте и тьме, пока не услышал, наконец, как застучали по твердому дну мои свинцовые подметки.
Выполнив всё, что было задано, я стал выбираться обратно, но вдруг почувствовал, что ударился головой о стенку. Эхо с гулкими перекатами прогремело у меня в шлеме и так же внезапно затихло.
«Откуда тут стенка?» — удивился я.
Ощупав над собой навес из бревен, я увидел, что действительно кверху хода нет. Странно. Как будто я вверх ногами в колодце перевернулся. «Наверно выход сбоку», — решил я.
Свернув в сторону, я опять нащупал стену. Пошел в другую сторону — тоже стена. Кругом стены. Попал как в мышеловку.
Но не пропадать же мне! Где-нибудь да должен быть выход, шланг и сигнал ведь куда-то ведут!
Пошел по направлению шланга и нашел отверстие между бревнами.
«Если это выход, — подумал я, — то почему он такой узкий?» Как я ругал себя сейчас за то, что, спускаясь в колодец, внимательно не осмотрел все стены донизу! Ведь не мог же колодец вдруг так сузиться!
Согнувшись в три погибели, я шагнул туда. Тотчас на меня что-то посыпалось, забарабанило по шлему, на руки и ноги, обжатые костюмом, упали какие-то тяжелые комки. Везде что-то перекатывалось, аукалось. Было темно и тесно.
Куда же я залез?
Наконец мой шлем уперся во что-то. Это был тупик… Я понял, что заблудился. Под ногами что-то звякнуло, я отковырнул комки глины и нащупал две небольшие металлические трубы. Значит, я попал в носок «кофейника» на венцы бревен, под землю! Надо было срочно выбираться отсюда, пока не придавила какая-нибудь глыба.
Я быстро набрал на руку кольцами шланг-сигнал и вернулся к отверстию. Но что-то уже произошло с бревнами. Отверстие замкнулось. Пролезть в него было невозможно.
Я стал толкать бревна руками, но они не поддавались. Наверно очень сильно осели. Тогда я нажал на них изо всей силы плечом, и они пошатнулись. Обрадованный, я оттолкнулся ногами от края и, сев верхом на бревна, выехал из носка «кофейника».
Наверху обо мне уже беспокоились. Бадейка давно не работала, а я всё еще возился в колодце. Дядя Миша дергал за сигнальную веревку, приказывал выходить.
Но я решил сперва поставить на место отошедшие бревна, чтобы из носка «кофейника», вернее — из отверстия, образовавшегося между осевшими заводскими трубами, не сыпалась в колодец земля.
Теперь мне было известно, где верх и низ, где правая и левая сторона. Справа в стене был носок «кофейника», а слева — широкая речная труба.
Я поставил на место отошедшие бревна и натянул шланг. Но его где-то наверху заело. Я осторожно всплыл, легко ударившись обо что-то шлемом, и нащупал место, где был зажат шланг. Он тесно сидел меж бревен, как в прорези амбразуры дота. И как только его не раздавило! Я потянул шланг наружу, вывел его за концы бревен и нашел выход. То, что мне прежде преграждало путь, оказалось не стенкой, а старыми бревнами. Повидимому, они вышли из венцов сруба от ударов о них бадейки, когда поднимали грязь со дна.
Бревна раздвинулись. Вода уже тускло пропускала сквозь кофейную муть дневной свет, и я увидел весь ствол колодца.
Ну, наконец-то выбрался!
Но радовался я преждевременно. Мои испытания еще не кончились.
Когда я складывал в венцы преграждавшие мой путь бревна, то вдруг почувствовал, как что-то крепко схватило меня за шлем у затылка.
Я точно приклеился к стенке колодца Не понимая, в чем дело, я стал крутить головой, чтобы освободиться… Но всё было напрасно.
Тогда я поднял руки, чтобы нащупать место, где застряла моя голова, но их не позволяла высоко поднять медная манишка.
Вот когда мне стало ясно, что не одни только морские судоподъемные работы требуют мастерства и внимания.
Обидное, глупое положение — застрять в городе, посреди заводского двора!
Хорошо еще, что ко мне поступал воздух, шипел к подбадривал. Да иногда блуждающее эхо громыхало по невидимому срубу. Телефона со мной не было, телефонный провод в узком колодце — только помеха. Поэтому медный телефонный рожок у меня на затылке был закрыт глухой гайкой, чтобы через него в шлем не попадала вода.
По сигнальному концу мне сделали рывок, что означало: «Как себя чувствуешь?» Рывок был где-то за спиной, тихий, едва уловимый. Я хотел ответить, но не мог найти веревку. Где же она? Исчезла, будто ее обрезали. Зная, что веревка проходит через отверстие грудного груза, я шарил, но не находил.
Вдруг с внешней стороны сруба раздались какие-то глухие стуки о бревна. Казалось, будто кто-то бегает по венцам колодца, то справа, то слева. Наконец кто-то остановился рядом со мной возле локтя и затих.
«Наверно опять это бродячее эхо», — подумал я, как вдруг что-то легонько толкнуло меня в бок, и я поймал в руки гладкую палку. Это был конец шеста, который мне подали сверху…
Но и шест не помог, и я отпустил его обратно…
Собрав все силы, я стал поворачивать плечами, опускать и поднимать их. Рвался вперед, вверх, вниз, в стороны. Приседал, становился на носки свинцовых подметок, поджимал колени.
Каких движений только не выдумывал, чтобы освободиться. То стравливал весь воздух, даже дышать нечем становилось, то удерживал его так, что костюм раздувало, как дирижабль, а шлем поднимало, и трудно было достать головой до воздушного золотника. Я даже пальцами перебирал, щелкал и кричал. Чего только не перепробовал. Ничего не помогало!
Вконец измученный и обессиленный, я повис, как рыба на крючке. Силы оставили меня. Я знал, что спуститься ко мне дяде Мише нельзя, потому что нет запасной помпы, которая качает воздух. А от водолазной базы мы находились далеко.
Сколько я пробыл навесу, не помню. За это время перебрал в памяти весь свой морской опыт. Вспомнил, как однажды на Черном море у Одессы зацепился вот так же на затонувшем корабле. Глубина была большая, грунт — синяя глина, как будто прибита, а калоши вязнут. И всё в траве. На самом грунте ничего не растет, а какой-нибудь предмет со спичку величиной оброс и кажется толще бревна. Издали обросший корабль — точно бурый медведь. Подходишь и видишь, что он весь в траве. И вот на таком корабле зацепился я медным телефонным рожком на шлеме за бортовый леер — толстую проволоку, идущую вдоль борта. Вода светлая, леер вижу, а рукой до затылка не достать, манишка не пускает. Бегаю вдоль леера, натягиваю его то вверх, то вниз, пока не сообразил, какое движение нужно сделать, тогда и освободился.
Но там я зацепился за стальную веревку и мог двигаться вправо, влево, а здесь я был припаян к стене. Там я мог видеть всё вокруг себя, а здесь — полная тьма Всё же этот случай помог мне сообразить, за что именно я зацепился. Гвоздей и проволоки в колодце не было. Значит, меня поддел болт.
Вот когда я вспомнил ржавый болт с железной прокладкой на бревне, а возле него толстую жирную улитку. Спросите у меня сейчас, какой формы был этот болт, какая толщина плесени, ее цвет, размер улитки, и я вам всё это изображу даже с закрытыми глазами. Болт и улитка будто сфотографировались у меня в памяти.
Долго я кружился и совсем выбился из сил, А болт только скрипел от моих движений и не отпускал меня, пока я точно не представил себе, как он поворачивается в бревне. Только тогда я сделал верное движение — вверх и вправо — и наконец сорвался с болта.
Не веря собственному освобождению, я выпрямился и сделал несколько шагов. Шлем поворачивался во все стороны.
Я был свободен. Как же это вышло? Я осторожно ощупал на стене страшное место. В руке моей оказался изогнутый болт, который поворачивался в бревне в виде буквы «Г». На нем я и висел.
Он поддел меня, как я уже прежде догадывался, за медный телефонный рожок и держал до самого последнего моего движения. Того именно движения, какое было нужно, чтобы болт повернулся в бревне и выпустил рожок.
Всё надо знать. Я, наверно, минут пять крутил рукой болт, пока не понял, как он вращается.
А потом я нашел свой сигнальный конец. Он был захлестнут через плечо на спину под туго зажатую манишку.
Я дал сигнал поднимать меня.
Но прежде я обшарил всё вокруг и очень осторожно отодвинул торчащее на пути бревно обратно в венец. Только тогда, разбросив руки в стороны, как крылья, чтобы во-время встретить преграду, я оттолкнулся от бревна.
Поднимаясь кверху, я еще дважды ударился своими широкими плечами о сруб, где ствол колодца стал совсем узким. И, наконец, что-то сверкнуло у меня в глазах. Перед иллюминатором заплясали резкие желтые пятна и ослепили меня. Я зажмурил глаза, затем открыл их и увидел, что уже стою на верхнем срубе колодца, среди просторного заводского двора, освещенный со всех сторон ослепительным светом нескольких десятков ламп.
Было уже около двенадцати часов ночи. Народу вокруг собралось много. Рабочие ждали меня, забыв об отдыхе. Тут же стоял директор завода. Он уже готов был дать молнию о помощи на водолазную базу.
И мне стало нестерпимо стыдно, что я заставил зря волноваться столько людей.
Мой старшина, водолаз дядя Миша, старый речник, подлинный хозяин пресных водоемов, блестящий знаток всяких колодцев, пристаней, мостов, водоприемников, курил трубку и молчал. Он отлично понимал, какой я получил урок.
Прошло три года.
Мне пришлось вторично попасть на тот заводской двор, в памятный для меня «кофейник». Теперь у него вместо старых деревянных срубов были уже гладкие железобетонные стены.
Но всё-таки я с благодарностью вспоминал старый бревенчатый колодец, который научил меня внимательно относиться ко всякому делу, к каждой, казалось бы самой незначительной, мелочи в работе.