— Чем козлам этот Каравай мил, не пойму никак, — сказал приятель. — Да и какие же на Урале козлы, не слышал я что-то о них. Кабарга, джейраны?
— Архары! — засмеялся я[1]. — А может, каменные бараны, твои приятели?
— Какие на Урале у нас козлы? — спросил парнишка. — А эвон какие! Сзади тебя стоит. Гляди!
Мы удивленно вскочили на ноги.
— Ленька, не смей показывать! Морду побью! — закричал вдруг старший, до сих пор не проронивший ни слова.
Но мы уже увидели. Невдалеке от костра (как мы его раньше не заметили?) стоял козел, вылепленный из глины. Скульптор уменьшил его размеры против натуральной величины почти втрое. Но мы видели, как напряжена каждая жилка благородного животного. Козел почувствовал близкую опасность, увидел западню или услыхал собачий лай. Ноздри его трепещут от влажных запахов ночи, глаза устремлены в загадочную чащу леса. Казалось, мы видим, как вздрагивают задние ноги животного, готовые бросить стремительным прыжком его напряженное, собранное в комок тело. При некоторых недостатках неопытного еще скульптора, в работе чувствовался недюжинный талант.
— Кто это лепил? — спросили мы разом.
— Он, Васька! — указал младший парнишка на стоявшего в отдалении, в тени старшего своего товарища. — Он и не такое еще может.
— А ты, Вася, видел козла?
— На Каравае видел, — неохотно ответил Василий. — Вот так он и стоял. Меня почуял.
— А как же ты лепишь, расскажи? — попросил я.
Он подошел к нам. Опустил руки на свое творение.
Я заметил, при этом кончики его пальцев вздрогнули, как от электрического разряда. И тотчас же бессильно ответил:
— Я не знаю как. Когда я леплю — дурным делаюсь. Как богульнику нанюхался!..