Тотчас от крыльца аэровокзала начинается небольшая роща. В ее осенней тишине, в шелесте золотых и багряных опавших листьев чувствуешь себя одиноким, оторванным от шумного трудового мира. Осенний умирающий лес, причудливо расписанные осенними красками горы, призрачная холодная тишина. По шоссе пробежал деловито на Сысерть юркий автобус. Но шум его мотора, не долетев до меня, растаял в застывшей тишине долины. И снова — молчаливые горы, шелест листьев под ногой, осеннее одиночество.
Но вот расступились последние березки рощи, и я вижу легкий взлет к небу стальной конструкции. Мачта четко выделяется на фоне желтых осенних полей. Чувство одиночества, оторванности исчезло. Воображаешь шумную новую жизнь, которая скоро придет в тихую, дремотную Южную долину.
На площадках мачты щебетанием многочисленных юных голосов. Пионерская экскурсия.
Я поспешно поднимаюсь по звонким стальным лестницам. Долина уходит вниз, словно оседает под моими ногами, отступают и снижаются горы, шоссе уже кажется узенькой серой тесемкой. Раскинулось по горам Нижнеисетское, блестит его пруд, за ним угадываются очертания Свердловска.
Я на вершине мачты. Крепкий верховой ветер рвет с меня пальто. Под его ударами стальные конструкции гудят басовито и напряженно, как струны. Но ветер, ударившись о них широкой своей грудью, вдруг затихает, опадает.
И мне вспоминается разбившийся коршун, символ дремотной Южной долины.
У пионеров особенно оживленные, ликующие вскрики и радостный смех. Подхожу к ним. Ребята пускают с площадок мачты модели самолетов и планеров. Бумажные и полотняные игрушечные машины весело порхают над долиной.
А я, глядя на их неуверенные, беспомощные взлеты и виражи, воображаю полет над долиной могучего воздушного корабля. Он придет, наверное, с севера, со стороны Свердловска. Рев его моторов всколыхнет тишину Южной долины.
И когда стихнут его моторы, командир, быть может, тов. Гудованцев скомандует:
— Внимание! К причалу!
А с мачты ответит ему уверенный голос:
— Есть! К причалу готовы!
Южная долина. Аэровокзал.