Тяжелые низкие тучи обложили небо, моросит мелкий, совсем осенний дождь. Обреченно поникнув головами, расходимся по койкам. Опять появляется на столе двухведерный оптэвский самовар.
Перед обедом, выбрав минутку между двумя дождями, тренируемся в установке полученной со склада базы палатки. Она оказалась «горной» системы. Это был настоящий ребус из веревок, кольев, парусиновых полотнищ, марлевых окон. Кончилось дело тем, что Кук, окончательно спутанный веревками, запеленатый в полотнища, взмолился о пощаде. Остальные справедливо решили, что, когда это нам действительно понадобится, палатку расставить мы сумеем, и ушли, предоставив Куку одному распутывать палаточный ребус.
На обед варили на костре манную кашу. После городской пыли и духоты удивительно ароматным показался дым костра из еловых и можжевеловых ветвей.
После обеда начальник, он же фото-художник нашей экспедиции, пригласил нас вниз, на «верфь». Наша лодка, наконец, готова. Блестя свежим тесом бортов, опоясанная по пазам черными лентами смолы, она, казалось, звала нас в дальнее плавание. Мы уперлись уже в корму, чтобы спустить ее на воду, но начальник сделал запрещающий жест, затем принял торжественное лицо и вытащил из кармана роскошный лодочный вымпел. Медленно развернул его, и мы увидели: на красном поле вышит советский герб и рядом с ним любовно вышитая надпись: «Уральский Следопыт». Вымпел, одетый на специальный флагшток, водрузили на носу лодки.
Перетаскиваем лодки через «лесной двор».
Небо было беспросветным. Отплытие откладывалось на неопределенный срок…
Чем занять время?
Вынимаем из рюкзаков предусмотрительно захваченную литературу о Чусовой. Из путеводителей узнаем об интересном прошлом Уткинской Слободы, той самой, которую мы вчера проезжали и строения которой видны из окон базы.
Невзрачная эта деревушка на семьдесят лет старше Ленинграда. Она основана в 1651 году. До ее основания здесь были юрты хантэ. Вытесненные отсюда хантэ в союзе с сылвенскими татарами не раз нападали на Слободу, сжигали ее, но она снова поднималась из пепла.
Чусовая в течение нескольких столетий была ареной ожесточенной и кровавой борьбы. Исконные народы Урала — хантэ, манси, башкиры, пермяки, татары, долго сопротивлялись русским пришельцам.
Внезапные нападения, разрушения городков и деревень, увод в плен их обитателей были здесь обычным бытовым явлением.
Первые русские поселенцы на берегах Чусовой ни на минуту не расставались с оружием. С ним спали, работали, пахали, сеяли, косили, не отходя далеко от укрепленных городков и сел.
Не напоминает ли это страниц Фенимора Купера или Майн-Рида, посвященных такой же кровавой борьбе между белыми скваттерами и краснокожими индейцами? И если краснокожие племена имели своих прославленных вождей, то и у чусовских туземцев, отстаивавших свою независимость, были так же свои предводители, имена которых вошли по праву в историю — Салават Юлаев, прозванный царскими генералами «свирепым Салаватом», Батырша, Кулук Салтан, Кихек и другие.
Многие уральские села, деревни и слободы основаны беглыми из западных русских областей. Примером этому и является Уткинская Слобода — одно из первых русских поселений на Чусовой.
С развитием горнозаводского промысла, в Уткинской слободе была заложена так называемая Турчаниновская пристань. Здесь грузились на барки изделия Сысертских заводов. Ежегодно Уткинская Слобода отправляла свыше 13.000 тонн грузов.
Это была самая неудобная из чусовских пристаней. Караван Сысертских заводов насчитывал более 50 барок, а причальная линия пристани была очень незначительной. Приходилось, поэтому, барки при погрузке ставить в несколько рядов. Они перегораживали реку, и караваны, идущие сверху, налетали на них. Крушения случались почти ежегодно.
Я и Нач бродили под вечер по запутанным улочкам Слободы. Не верилось, что когда-то здесь бурлила, клокотала пристанская жизнь. По улицам, заросшим травою, бродят лениво козы и свиньи, а на берегу реки одинокая корова уныло позвякивает боталом.
От бурной жизни, заливавшей когда-то эти берега, не осталось никакого следа далее в памяти местных жителей. На все наши расспросы о сплаве, о бывшей когда-то здесь гавани, они ничего не смогли ответить. Не знают. Не помнят. Не на их памяти было. Лишь после долгих попыток какой-то древний старичок показал нам на левом берегу Чусовой остатки гавани. Несколько гнилых, почерневших свай — вот все, что осталось от нее.
…Вечер коротаем в беседе с немцами. Говорим о колхозах, о русской деревянной архитектуре, о китайском актере Мей-Лин-Фане, об опере, о всем, чем угодно, лишь бы не говорить о погоде.