ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ ФЛОТИЛИЕЙ (CAPITÃO MÓR)
Понимаете ли вы, чего может достигнуть мудрый и опытный путешественник, искусный в геометрии и астрономии (ибо это значит, что он воистину географ)? Взгляните на титулы короля Портингалес две трети их были вписаны Васкесом Гамой и другими путешественниками — искателями приключений.
Ричард Уиллс, из посвящения к его «Истории путешествий» 1577
ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
МОЛОДОСТЬ ВАСКО ДА ГАМЫ
И этот Васко да Гама был человеком благоразумным, рассудительным в совете и бесстрашным во всякого рода приключениях.
Гашпар ди Корреа, «Сказания об Индии»
На западном побережье Португалии, на полпути между рекой Тежу и мысом Сан-Висенти, в шестидесяти милях по прямой линии к югу от Лиссабона, стоит маленький приморский городок Синиш. От городка рукой подать до мыса, который носит то же название. Городок располагает маленькой гаванью. От берега в направлении мыса тянется похожий на палец гористый выступ, образуя узенькую бухточку, слишком тесную для более крупных судов, но достаточно вместительную, чтобы принять и приютить живописные рыбачьи лодки, издавна выходившие отсюда в море и возвращавшиеся с богатым уловом.
Эту маленькую бухточку, согретую лучами южного солнца, огибает извилистая золотистая полоска песка, затем берег довольно круто поднимается. Он описывает пологую кривую, подобно древнегреческому театру, и весь порос темнозеленым кустарником; здесь выделяются пламенно-желтые цветы тожу — дрока, блестящими пятнами разбросанного по берегу: его редко встретишь в другом месте. По обеим сторонам мыса почти к самой воде спускаются темные сосны, а с террасы склона, словно следя за сменой прилива и отлива, наклоняются к морю пальмы.
От берега моря вьется песчаная дорога, взбегая на холм, где расположен укрывшийся от западных морских ветров Синиш. Домики, покрытые красной черепицей и окрашенные в яркие цвета — белый, желтый, зеленый и розовый, — которые столь дороги сердцу португальца и в которые он окрашивает свои жилища, куда бы он ни попал, даже в Бразилию или в далекое Макао, — то лепятся по склону холма, нависая над морем, то тянутся к белым песчаным дюнам, образуемым здесь повсюду прибрежными ветрами. И хотя цвета эти поблекли и потускнели от времени, ветра, солнца и тумана — они представляют собой резкий контраст с серыми зубцами и башнями древней крепости Синиша, к самым стенам которой подбираются, будто стремясь найти защиту от стихий, дома горожан. Дома здесь по большей части низенькие, каменные, многим из них по нескольку сот лет. Тут и там зеленеют маленькие огородики, обнесенные тростниковым плетнем. Ростки посаженных овощей с трудом пробиваются сквозь песчаную почву. На западной окраине города, в сторонке, стоит старинная скромная церковь Носса Синьора даш Салаш (богоматери Салашской). Ее белая кровля и стены — до странности похожие на Аламо и на миссии Калифорнии и американского Юго-запада[202] — видны с моря за много миль: более шести столетий они были радостным ориентиром для рыбаков и мореходов, напрягавших зрение, чтобы увидеть первый клочок родной земли.
Окраины города очаровательны. У подножия склона, по окатанным водой валунам, неподалеку от естественного скалистого волнолома, течет прозрачный мелкий ручей. По утрам здесь с давних времен собирались женщины полоскать белье; весело смеясь и щебеча, как птицы, наклоняясь и распрямляясь, они скребли, полоскали, выкручивали, а затем расстилали на скалах вымытое белье для просушки, которое пестрело здесь яркими пятнами голубого, красного, белого, зеленого цвета. Когда солнце стояло над головой, вода в гавани мерцала бледнозелеными и розовыми искрами, отливала аметистами и бирюзой, сверкала на поверхности сапфирами, алмазами и изумрудами. Меж черных остроконечных скал бурлила темносиняя вода, пенясь и грохоча, в брызги разбивались об утесы обессиленные громадные волны Атлантики, течение подхватывало и уносило охапки пурпурных и зеленых, как яшма, водорослей. Посреди гавани находился маленький островок Пессигеиру, а на нем развалины заброшенной крепости и часовни. На север простирались голые песчаные дюны Прая-ду-Норти, на юго-восток поднимались окутанные туманом далекие вершины Серкал, Монашки и Сан-Домингуш[203]. При ясной погоде далеко на юге можно было разглядеть и мыс Сан-Висенти; он, как последний страж материка на западе, вздымал свою скалистую вершину, бросая вызов жестоким штормам Атлантического океана. В Синише вся жизнь была связана с морем, море было кормильцем и поильцем — пески делали земледелие невыгодным. Целые столетия, может быть, еще до того, как три тысячи лет назад на своих больших галерах плыли вдоль этих берегов по пути к Оловянным островам финикийцы, жители синишской гавани добывали себе пропитание на океане. Они и сейчас отплывают на запад с сетями, а их крепкие женщины присматривают за домом и детьми; а когда тяжело нагруженные серебристой рыбой лодки возвращаются, жены и дочери выходят на самый берег, чтобы своими руками помочь выбрать из лодок улов. И сейчас, как и в старину, бронзовые от загара рыбаки по-прежнему расстилают на солнце для сушки и тут же чинят свои красновато-коричневые сети, прорванные где-либо случайным камнем или рыбой. Они говорят о приливах и отливах, о ветрах, о крушениях и передают друг другу сказания, такие же древние, как само мореплавание, как первые поколения людей, ходивших на кораблях.
Все здесь примитивно, все просто, все неизменно. Короли приходили и уходили; много лет прошло с момента установления в Португалии республики. В мире разгораются большие войны, а Синиш стоит, как и стоял. Лишь одна дорога — да и то плохо содержимая — связывает его с соседними городами, и, несмотря на его ласковое солнце, великолепное побережье, притягательную красоту, он мирно спал, нетревожим, целые столетия.
В городе есть один маленький домик, скромный, как и все остальные, в нем нет ничего примечательного или особо красивого. Он стоит в ряду полуразрушенных домиков, тянущихся, по дороге между городом и церковью Носса Синьора даш Салаш. За пять с лишком столетий грубые камни стен плотно приросли к фундаменту, и, несмотря на все попытки реставрировать этот дом, предпринятые лет пятьдесят назад, его невозможно отличить от соседних домов.[204]
Этот маленький домик имеет большое право на славу; к нему совершалось самое настоящее паломничество, ибо здесь родился примерно около 1460 года[205] — точно мы не знаем ни года, ни дня — мальчик, которому судьба уготовила великие подвиги. Ему суждено было проложить путь с тех берегов, где он впервые увидел свет, к далеким берегам Индии и изменить ход событий мировой истории, по-новому направить жизнь человечества. Магический ключ вложила судьба в его крохотные детские ручонки, которым предстояло отпереть и распахнуть перед Западным миром ворота морского пути в Индию. Ребенок, родившийся в тот давний день в солнечном, открытом ветрам городе Синиш, был Васко да Гама, впоследствии дон Васко, главнокомандующий флота, граф Видигейры, пэр Португалии, вице-король Индии.
Род Гама происходил из Алентежу[206]. Хотя род этот не блистал ни богатством, ни особой знатностью, у него была длинная и почтенная история. Знатоки родословных проследили этот род до Алвару Анниша да Гамы, отличившегося в войнах Аффонсу III, в те времена, когда из рук мавров была вырвана провинция Алгарви[207]. Другой предок Васко да Гамы был королевским знаменосцем в войнах короля Аффонсу V против Кастилии[208]. У этого Васко было трое сыновей, один из которых, Иштеван да Гама, был назначен alcaide mor[209] городов Синиша и Силвиша. Иштеван да Гама женился на Изабелле Судрё, дочери некоего Жуана ди Ризенди и Марии да Силва. В семье Изабеллы была сильная примесь английской крови. «Sodre» — это португальская переделка английского «Sudley», ибо дедом Изабеллы был Фредерик Садли, англичанин из рода графов Херефорд. От этого брака было четверо детей — три сына и одна дочь. Старший сын Паулу да Гама плавал в Индию в качестве капитана на одном из кораблей своего брата. Второго сына звали Айриш. Он тоже отправился в Индию, но лишь в апреле 1511 года, когда он командовал кораблем «Пиидади» во флотилии Гарсии ди Нуронья. Единственную дочь звали Терезой. Васко был третьим сыном.
О ранних годах жизни Васко да Гамы известно очень немногое. Родившись на берегу моря, он рос вместе с сыновьями моряков и рыбаков, рано научился плавать, грести, управлять парусом и тянуть вместе с товарищами рыбачью сеть. Подобно им, он не представлял себе будущей жизни вне моря. У него, по-видимому, проснулось непреодолимое стремление к приключениям — ведь в детстве все вокруг него говорило ему о море. Он узнал не только рыбачье ремесло в Синише и соседних городках побережья — вскоре он познакомился с устройством и оснасткой неуклюжих каравелл[210] и «круглых судов», которые, покачиваясь на волнах в открытом море, направлялись в Лиссабон, в Опорто и даже дальше — во Францию, Нидерланды и Англию. Перед его глазами то на утренней заре, то на закате нередко проходили на горизонте тяжело нагруженные корабли, направляясь на юг, в порты Средиземного моря, в Марокко или к почти неведомым, диковинным берегам и островам Западной Африки. Кое-кто из старых рыбаков в Синише сам плавал на этих кораблях: Васко, его братья и все другие мальчики собирались вокруг стариков, которые за работой рассказывали им таинственные и невероятные истории о том, что они видели и слышали. Внимая рассказам о бурях и штилях, о кораблекрушениях и высадках на неведомых берегах, мальчики сидели, разинув рот и широко раскрыв глаза. Они узнавали о черных людях с большими губами и налитыми кровью глазами, едва прикрытых одеждой, с кольцами в ушах и в носу, узнавали о голых людоедах, со свирепо оскаленными, подпиленными зубами, об огромных волосатых обезьянах, которые бьют себя по груди, как по барабану, и могут легко задушить человека, охватив его лапами. Мальчики слушали рассказы о множестве необыкновенных деревьев, растений, о невиданной пище, слушали, как черные люди добывают из речного песка золото, слушали о громадных слонах и бивнях, которые жители Гвинеи вырывают у них и продают капитанам короля Аффонсу. У мальчиков дыханье перехватывало от волнения, когда седые морские волки заводили рассказы о высадках на берег, о набегах на мирные селения, об убийстве несчастных, беспомощных чернокожих, пытавшихся оказать сопротивление закованным в броню португальцам. Мальчики слушали рассказы и о том, с каким бессердечием бросали на голодную смерть в селениях стариков и больных, а здоровых мужчин, женщин и детей связывали и угоняли словно скот, перевозили на лодках и сваливали между палубами кораблей, где на пленников не обращали никакого внимания. Дети слушали, как много чернокожих умирало, как их выбрасывали за борт жадным акулам, которые постоянно гнались за невольничьими кораблями, словно зная, что у них не будет недостатка в пище.
Так и сам Васко и его братья узнавали, что такое море, корабли и мореходы; так Васко стал усваивать основы практической навигации, учился различать звезды и ветры, облака и течения, вести лодку и управлять парусом.
Когда Васко достиг школьного возраста, то, как полагают, его отправили в Эвору, расположенную среди холмов в семидесяти милях к северо-востоку от Синиша; в сплошь неграмотном рыбацком Синише трудно было дать образование сыну дворянина и королевского офицера.
Стоило мальчику взглянуть на белые стены и уходящие в небо башни церквей Эворы, как перед ним открылся новый мир. Несмотря на то, что Эвора насчитывала лишь около десяти тысяч жителей, это был второй город в королевстве и любимая резиденция короля. Город был древний, его основали еще кельты — они поселились здесь потому, что это место легко было защищать. По-кельтски он назывался Эбора. Город захватывали и римляне, Юлий Цезарь дал ему напыщенное название «Liberalizes Julia» («Юлианская щедрость»), которое португальцы никогда не употребляли.
По пути в Эвору Васко любовался прекрасной пересеченной холмами равниной, через которую проходила дорога к городу. То и дело мелькали плантации пробкового дуба, фруктовые сады, оливковые рощи, цветущие усадьбы, поля ржи, тут и там перемежающиеся с виноградниками и каштановыми рощами. Все было ново для мальчика, все было так непохоже на унылые пески, кустарник и море, которое окружало Синиш. Навстречу попадались крестьяне в штанах по колено, в шерстяных гамашах, в черных остроконечных шляпах — кнутом и руганью они погоняли волов или ослов, запряженных в тяжелые повозки с высокими деревянными колесами, которые скрипели и визжали, как от боли; возы были нагружены дровами, бочонками, зерном, овощами.
Мальчик наблюдал, как длинные ряды мужчин и женщин жали хлеб; как молотили — били снопы о камни или гоняли по колосьям быков и ослов. Он видел, как собирают оливки тем же расточительным способом, который применяется и поныне — сбивая их палками, — видел, как похожие на него мальчики накладывали оливки на тульяш (каменные круги) в ожидании выжимки масла. По обе стороны дороги тянулись заросли дикой лаванды, желто-белого и розового ладанника, васильков, маргариток, темнопурпурного воловика и асфоделей; в лугах, позвякивая колокольчиками, щипали траву коричневые овцы и широкорогие коровы. На холмах стояли ветряные мельницы с острыми черепичными или тростниковыми крышами, там и сям были разбросаны низкие домики с высокими трубами. Город Эвора лежал в прекрасной, счастливой, процветающей местности!
Когда Васко оказался в Эворе, он ощутил под ногами уже не мягкий песок или дерн. Он шагал по узким улицам со странными названиями: улица Двоюродного брата его высочества, проезд Кошек, аллея Маленького дьявола, улица Благородных девиц почетной свиты, переулок Топора. Вымощенные грубым булыжником, эти сумрачные улицы с перекинутыми через них арками, с деревянными аркадами у домов были уже старыми, когда отсюда уходили тысячу лет назад бряцающие оружием римские легионы. Высокие каменные дома с зелеными ставнями пропускали внутрь лишь слабый свет. Камни жгли подошвы мальчика. Попав в город и пройдя первые улицы, он набрел на такой огромный дом, какого ему не доводилось видеть раньше. Это был дворец, построенный королем доном Дуарти, который здесь в 1421 году пышно отпраздновал свою женитьбу на королеве Леоноре. В то время как мальчик с удивлением и благоговением взирал на дворец и стоявших вдоль стен и у дверей стражей в блестящих шлемах и кирасах, он едва ли мечтал, что наступит день, когда он будет проводить немало времени в стенах этих мрачных залов в присутствии короля и что эти надменные, важные стражи, не замечавшие присутствия маленького провинциального мальчишки, будут низко кланяться ему, а он пройдет мимо, гордый своим крестом ордена Христа и титулами графа Видигейры и адмирала флота.
Мальчик заметил, что около дворца что-то строили — люди работали на лесах и на лестницах, в руках у них мелькали стамески и деревянные молотки, лопатки и отвесы, они, как мухи, облепили стены здания, — его зубчатые покрытия и узкие окна, казалось, доходили до неба. Мальчику сказали, что это новая церковь Сан-Франсишку и что ее будут строить много лет. И действительно, строители трудились сорок лет, церковь закончили только в 1500 году, когда Васко уже возвратился из своего первого плавания в Индию. Церковь эта стоит и по сию пору, но к ней сделана позднее пристройка, в которую непременно заходят все мрачно настроенные посетители. Это склеп, сооруженный в XVII веке. Он был скоро заполнен; стены и потолок его обложены побелевшими человеческими костями, а на нем надпись: «Nos ossos, que aqui estamos, Pelos vossos esperamos» («Мы, кости, лежащие здесь, ожидаем ваших»).
Мальчик бродил по кривым и узким улицам, проходил мимо четырехугольных готико-мавританских башен на дворцах знати, бывал на многолюдной центральной площади, окруженной низкими домиками с аркадами. Еще подростком Васко если не видел своими глазами, то, должно быть, слышал о казни могущественного герцога Браганского, которая совершилась по приказу дона Жуана II на этой площади. Позднее под этими аркадами раскатывалось эхо монашеских песнопений, крики и стоны умирающих — здесь инквизиция сжигала свои жертвы; в одной Эворе было приговорено к костру 22 тысячи мужчин и женщин. Здание инквизиционного суда сохранилось до сих пор, в его подземельях можно еще разглядеть под известкой пятна-крови невинных жертв.
Пройдя площадь по направлению к востоку и выбравшись, может быть, на ту улицу, которая позднее была названа его именем, Васко видел другой храм, один из самых больших и красивых во всей Португалии — Сэ (a Se — кафедральный собор). Его серо-коричневые стены уже и тогда казались мрачными и старыми — собор начали строить в 1186, а освятили в 1250 году. Собор во всем напоминал собою столько же крепость, сколько и церковь — зубчатые стены, острые башенки. Васко вошел через сводчатый мрачный вход внутрь собора, чтобы, как набожный португалец, помолиться, и с мальчишеским любопытством огляделся вокруг. Он заметил, что здесь как-то странно выделяются линии известки в тех местах, где камни соединялись — так делали только в Эворе; он оглядел взлетающие ввысь арки, розовый и серый мрамор, полюбовался на солнечные лучи, бьющие сквозь чудесные розовые окна в трансептах. Потом, когда он стал взрослым и познакомился с архитектурой мавров и арабов, он, вероятно, вспоминал каменное убранство собора Эворы и понял, что долгое пребывание мавров в Эворе оставило явный след на мышлении и работе строителей собора, венчавшего, подобно короне, весь город.
Время шло, и Васко в свободное от занятий время — а мы не знаем, что он изучал, где, под руководством каких учителей, знаем только, что он обучался математике и навигации, — все лучше знакомился с городом и получил кое-какие сведения из его истории. Здесь многое оставалось от римлян: стояли — и стоят — совсем недалеко от того места, где потом жил дон Васко, гранитные и мраморные руины римского храма второго или третьего века — так называемого храма Дианы. Развалины древних стен и домов попадались в городе повсюду, как попадаются они и сейчас. Вслед за римлянами Эвору захватили вестготы и мавры, а раньше их всех тут были аборигены страны — иберы и неутомимые мореходы финикийцы. Эворские мальчики — друзья Васко — с удовольствием ходили с ним по старым улицам и площадям, показывали акведуки, мавританские окна и странно обтесанные камни, столь характерные для забытой жизни древнего города. Эвора попала под власть португальского короля не так давно. Только в 1165 году один объявленный вне закона человек — Жиралду (его именем назвали центральную площадь города) штурмовал Эвору, вырвал ее из рук мавров и преподнес королю Аффонсу Энрикиш. Это был щедрый дар, территория королевства увеличилась, Жиралду получил прощение, но Эвора навсегда потеряла свое былое значение. Северные прибрежные города Лиссабон и Опорто постепенно оттягивали из Эворы и людей и ремесла, и город пришел в упадок. Теперь это лишь тень того, что было, сонный, умирающий город, грезящий в лучах южного солнца о своей исчезнувшей славе.
Провинциального мальчика зачаровали люди на улице, ибо их лица и их одежда были не похожи на бронзовые от загара лица и грубую одежду его земляков. И мужчины и женщины Эворы были выше ростом и более худощавы, чем остальные португальцы (так это остается и поныне), в их важной осадке и мерной поступи было много арабского. То и дело попадались мужчины в одежде из коричневых бараньих шкур, нередко шерстью наружу. Штаны у них были с разрезом на внутренней стороне ноги и зашнуровывались, а у тех, кто это мог себе позволить, застегивались серебряными пряжками. Головные уборы тоже казались странными — это было нечто похожее на фригийский колпак, опускающийся на глаза, чтобы защитить их от солнца. Васко часто останавливался на площадях около древних фонтанов из серого камня, смотрел, как идут сюда с пустыми бочками водоносы, как женщины наполняют свои большие красные глиняные кувшины и грациозно, без всяких видимых усилий, несут их на голове. В Эворе Васко познакомился и с иностранцами и с их взглядами на мир — здесь, по пути в знаменитую своим виноградом на всю Европу Алгарви, останавливались фламандцы и путешественники из других стран.
Иногда по винтовым гранитным лестницам Васко забирался на башню собора и смотрел поверх всей Эворы на юг, где за солнечной плодородной долиной, за туманным пурпурно-голубым горизонтом был город его детства — Синиш. Иногда он гулял по тенистому саду монастыря Сэ, где разливали свой аромат усыпанные плодами лимонные деревья и золотистая мушмула. Было где провести время в милой старой Эворе.
Быстро текли годы в Эворе, и Васко из подростка превратился в юношу. Об этой поре его жизни нет никаких письменных свидетельств, нет даже преданий. Кто мог знать, что ему предстоит в будущем сыграть такую роль в истории Португалии и всего мира, чтобы записать для позднейших поколений события, связанные с его детством и юностью. Ведь о жизни Гамы до тех пор, пока король Мануэл не назначил его начальником экспедиции в Индию, почти ничего не писали, а достоверность того, что дошло до нас, вызывает сомнения.
Кое-каким сообщениям мы можем вполне доверять. Познания и опыт Васко да Гамы как мореплавателя были таковы, что еще молодым человеком он привлек к себе внимание правительства. Тому, кто не владел в совершенстве навигационной наукой своего времени, никак не доверили бы командование флотилией, идущей в Индию[211]. Не говоря о том, что Гама должен был быть известен как осторожный и искусный мореплаватель, он должен был проявить умение управлять людьми. Моряки на кораблях того времени были своевольные, упрямые, не знавшие никаких законов люди, их можно было держать в подчинении лишь при превосходном знании человеческой натуры, с помощью суровой, железной дисциплины. Немало плаваний оказались безрезультатными вследствие того, что в океане матросы выходили из повиновения и бунтовали; сам Диаш, вероятно, провел бы свои корабли гораздо дальше, может быть, вплоть до самых берегов Индии, не взбунтуйся его матросы и не откажись они в критический момент продолжать плавание. Кроме того, руководитель экспедиции должен был встречаться с иностранцами — цивилизованными и варварами, должен был знать их обычаи и хитрости. Неотъемлемым и существенным его качеством должен был быть такт и умение ладить с королем, с королевскими советниками, с придворными, ибо тайные интриги, наушничество и шпионаж вошли, по-видимому, в плоть и кровь людей, окружавших португальский трон.
Избрав Гаму, дон Мануэл и его хитрые советники были уверены, что в этом человеке из Синиша они нашли бесстрашного, настойчивого начальника экспедиции, обладающего должным дипломатическим талантом. Род Гама был известен не только своей отвагой, но и своеволием и склонностью к ссорам. Видимо, Васко был не однажды замешан в скандалах, ибо предание говорит, что как-то раз его задержали ночью на узеньких улочках Сетубала. Его лицо было закрыто капюшоном — уже одно это обстоятельство в глазах властей предержащих было подозрительным. Гаме приказали остановиться и сказать, кто он такой, но Гама гордо отказался открыть лицо. Стражники, с фонарями в руках, окружили его и вызвали алкайди. Когда этот чиновник потребовал, чтобы Гама назвался и открыл лицо, он ответил. «Я не преступник». С этими словами Гама спокойно двинулся прочь, и алкайди не посмел арестовать его. Люди, знавшие Гаму, считали его «смелым, отважным, терпеливым, решительным в трудностях», но очень вспыльчивым, еще более, чем его братья.
До назначения Гамы начальником индийской экспедиции его имя достоверно встречается в хрониках лишь единственный раз[212] — в той главе сочинения Гарсии ди Ризенди, где он рассказывает о ссоре дона Жуана II с французским королем в 1492 году. Это место стоит процитировать, так как из него мы увидим, как высоко ценил Васко да Гаму король; кроме того, этот отрывок проливает свет на характер короля и его решительность в делах, угрожавших международными осложнениями.
В то время, когда король находился в Лиссабоне, французы захватили каравеллу, [возвращающуюся] из Мины с большим количеством золота, хотя тогда с Францией был мир. Как только он [король] узнал об этом, он держал совет с виднейшими придворными, и все посоветовали ему послать кого-нибудь к королю Франции и уладить дело Он ответил: «У меня совершенно противоположное мнение, ибо я не хочу, чтобы того, кого я пошлю, плохо приняли или изводили проволочками — это было бы для меня еще хуже, чем потеря золота» После этого он покинул совет, не сказав, что он предпримет В это время в Лиссабоне [в гавани] случайно находились десять больших французских кораблей с прекрасными товарами Он приказал захватить все эти корабли, а товары на них с великой бережностью поместить на складе при таможне. Более того, он приказал убрать с этих кораблей реи и румпеля [213], выставить на них стражу, а всех французов снять. И он с большой поспешностью послал в Сетубал и в королевство Алгарви [214]— Васко да Гаму со всеми полномочиями и властью (это тот Васко да Гама, который позже стал графом Видигейры и адмиралом Индии, король доверял ему и ценил его заслуги в делах флота и морских делах; сделать все необходимое, что он весьма быстро и выполнил. И таким же образом он послал других в города Опорто и Авейру [215]. И все владельцы [кораблей] явились к королю Франции с жалобой и просили его позаботиться о возвращении их кораблей. И король Франции приложил такие старания и приказал сделать все требуемое без замедления и послал королю его каравеллу со всем золотом, до единого дублона. И все обошлось без опоров, и король Франции принес свои извинения, а он [дон Жуан] приказал без замедления вернуть все судовладельцам так, как оно и было взято, то есть полностью. [216]
Итак, Гама возмужал. Он был наделен великолепными физическими способностями и здоровьем, был хорошо подготовлен к трудностям жизни моряка тех дней, познал искусство кораблевождения и управления людьми. Он пробил себе дорогу в жестокий век, среди беспощадных людей и совершенно неведомым нам способом завоевал высокое доверие и уважение со стороны короля, так же как репутацию замечательного морехода в той стране, где опытных моряков, превосходно знавших воды африканского побережья, было полным-полно в любом порту.
О том, каким образом Гама получил от короля назначение, буквально все источники рассказывают по-разному, а свидетельства хронистов того времени по этому поводу столь противоречивы и неопределенны, что трудно прийти к какому-нибудь твердому заключению. В двух источниках говорится, что командование флотилией король Жуан вручал отцу Васко, Иштевану да Гама, но со смертью последнего король Мануэл передал этот пост сыну. С другой стороны, Каштаньеда утверждает, что на пост руководителя экспедиции хотели назначить старшего брата Васко — Паулу, но тот якобы отказался ввиду слабого здоровья. Однако он выразил желание сопровождать флотилию «в качестве капитана одного из кораблей, чтобы давать совет и помощь» — предложение, которое король позднее принял.
Корреа (о первом плавании Гамы Корреа писал позднее других хронистов, и рассказ его, по-видимому, часто основывается на слухах и собственном воображении) сообщает странную, хотя и интересную историю назначения Гамы. В своей книге «Lendas da India» («Сказания об Индии») он пишет, что когда придворная знать представила королю список лиц, которые казались подходящими для назначения на пост адмирала флотилии, король Мануэл отклонил этот список и сказал, что он уже сделал выбор, хотя и не назвал никакого имени. Прошло некоторое время. Затем
Однажды король сидел в зале королевского совета, просматривая документы. Случайно король поднял глаза, когда по залу проходил Васко да Гама. Он [Гама] был придворным, знатного происхождения, сын Иштевана да Гамы, контролера при дворе короля дона Аффонсу [V], ибо в те времена человека больше почитали за благородную кровь, чем за титул «дон», который не был в ходу среди благородных по прямой линии. Сердце короля дрогнуло, когда он остановил свой взор на Гаме. Он подозвал его, и когда тот преклонил колено, король сказал: «Я буду очень рад, если вы возьметесь выполнить поручение, в котором вы мне нужны и где вам придется много потрудиться». Он [Гама] поцеловал руку короля, ответив: «Государь, я уже награжден за любые труды, какие мне могут предстоять, поскольку вы просите моих услуг, и я буду исполнять [поручения], пока буду жив» Король поднялся и перешел к столу, накрытому для обеда. За обедом он рассказал Васко да Гаме, чего он от него хочет, заявив, что тот должен отправиться на вверенных ему кораблях туда, куда он [король] прикажет ему, что это очень важное для него, короля, дело и что он, Гама, должен быть готовым. На это Васко да Гама ответил, что в душе он уже готов и что ничто не мешает ему отплыть хоть сейчас же. Король закончил обед и перешел в гардеробную комнату. Он спросил Гаму, есть ли у него братья. Тот ответил, что у него три брата [217]и что все они воистину люди, Гмогущие] выполнить любое возложенное на них дело. Король сказал «Пригласите его [то есть одного из братьев, по выбору] плыть с вами на одном из двух кораблей. Выберите корабль, какой вам понравится больше других, и водрузите на нем мой флаг, ибо вы будете capitao mor (главнокомандующим) над всеми остальными». Васко да Гама поцеловал королю руку и сказал: «Государь, будет несправедливо мне поднять ваш флаг, ибо брат мой старше меня, пусть он плывет под флагом, я же буду его подчиненным, это будет справедливо и ваше высочество должны сделать так, чтобы было лучше для вас».
В дальнейшем разговоре король настоял, чтобы командование принял Васко, и был очень доволен проявленным им смирением. Он отпустил его с такими словами:
«Мое сердце говорит мне, что вы исполните мое поручение, поэтому распоряжайтесь всем по своему усмотрению, вам одному я даю все полномочия. Проследите между тем за подготовкой и оснащением кораблей и наберите моряков по своему выбору, так же поступайте и во всем остальном, и, если это угодно богу, вы откроете Индию и морской путь к ней. Я молю господа, чтобы так было ему угодно для святого служения ему, препоручаю вас богу, а ваши труды на моей службе будут хорошо вознаграждены». За это Васко да Гама поцеловал королю руку.
Рассказ этот, достоверен он или нет, очень занимателен и, воз можно, выражает желания и настроения дона Мануэла. Каждый может придерживаться любой версии, изложенной источниками. Но ясно и определенно одно Гама был известен дону Жуану и ценим им, король воспользовался его услугами в деле о французских кораблях еще в 1492 году, за пять лет до назначения его руководителем экспедиции. Король Мануэл, бывший в то время еще герцогом Бежа, постоянно находился при доне Жуане, хорошо знал его агентов, знал, что они делали и на что способны. Какой бы версии не придерживаться, Мануэл, по-видимому, считал Васко да Гаму тем человеком, который должен возглавить экспедицию в Индию, и потому остановил на нем свой выбор.
Получив назначение, Гама принялся за первое дело, которое поручил ему король — стал наблюдать за окончательной подготовкой кораблей, их оснащением и погрузкой запасов, начал набор офицеров и судовых команд.
Дон Мануэл разрешил ему взять с собой одного из братьев Васко выбрал Паулу, к нему он питал глубокую привязанность. Эта привязанность к брату и чувство горя, испытанное им, когда брат умер, — единственное проявление гуманных черт в характере Гамы.
Прежде чем Паулу мог быть назначен, Васко должен был ради него предпринять унизительный, но необходимый шаг — брату надо было выпросить не более не менее как прощение у короля Паулу, поссорившись с судьей города Сетубала, напал на него и ранил, и в данный момент скрывался от закона.[218] Передают, что король, дав согласие простить Паулу, сказал при этом Васко да Гаме: «Из любви к вам я избавляю его от справедливого наказания, ради услуг, которых я ожидаю от вас и от него, с условием, что он, полечив прощение, должен удовлетворить обиженную сто рону и немедленно прибыть к месту назначения» Путь, таким образом, был свободен, Паулу было послано соответствующее извещение, и Васка стал готовиться к отплытию.