VIII

Поздно вечеромъ ко мнѣ на квартиру неожиданно зашелъ мистеръ Броффъ.

Обращеніе адвоката замѣтно перемѣнилось. Оно утратило обычную развязность и живость. Онъ первый разъ въ жизни молча пожалъ мнѣ руку.

— Вы ѣдете обратно въ Гампстедъ? сказалъ я первое, что пришло въ голову.

— Я только что изъ Гампетеда, отвѣтилъ онъ: — мнѣ извѣстно, мистеръ Франклинъ, что вы наконецъ добились правды. Но, говоря откровенно, еслибъ я могъ предвидѣть, чего это будетъ стоить, а предпочелъ бы оставить васъ въ невѣдѣніи.

— Вы видѣли Рахиль?

— Я зашелъ къ вамъ, проводивъ ее назадъ въ Портлендъ-Плесъ; отпустить ее одну въ экипажѣ не было возможности. Принимая во вниманіе, что вы видѣлись съ нею въ моемъ домѣ и съ моего позволенія, я почти не могу считать васъ виновнымъ въ томъ потрясеніи, которое произвело въ ней это несчастное свиданіе. Въ моей власти лишь позаботиться о томъ, чтобъ эта бѣда не повторялась. Она молода, въ ней много рѣшимости, время и покой помогутъ ей оправиться. Я хочу быть увѣреннымъ, что вы ничѣмъ не помѣшаете ей выздоровленію. Могу ли разчитывать на то, что вы не станете добиваться вторичнаго свиданія съ ней, — по крайней мѣрѣ безъ моего согласія и одобренія?

— Послѣ того что она выстрадала, и послѣ того что я самъ выстрадалъ, сказалъ я, — можете положиться на меня.

— Вы обѣщаете?

— Обѣщаю.

Это, повидимому, облегчило мистера Броффа. Онъ отложилъ шляпу и придвинулъ свое кресло поближе къ моему.

— Ну, это рѣшено! сказалъ онъ:- теперь о будущемъ, — я разумѣю ваше будущее. По-моему, результатъ необычайнаго оборота, который приняло теперь это дѣло, въ краткихъ словахъ вотъ каковъ: прежде всего, мы увѣрены, что Рахиль сказала вамъ всю правду и какъ нельзя болѣе откровенно. Вовторыхъ, — хотя мы и знаемъ, что тутъ должна быть какая-то ужасная ошибка, — едва ли можно осуждать ее за то, что она считаетъ васъ виновнымъ, основываясь на свидѣтельствѣ собственныхъ глазъ, подкрѣпляемомъ обстоятельствами, которыя, повидимому, неопровержимо говорятъ противъ васъ.

Тутъ я прервалъ его.

— Я не осуждаю Рахили, оказалъ я;- я только сожалѣю, что она не могла заставить себя высказаться яснѣе въ то время.

— Это все равно что жалѣть, зачѣмъ она — Рахиль, а не другая, возразилъ мистеръ Броффъ. — Но даже, и въ такомъ случаѣ я сомнѣваюсь, чтобы дѣвушка, нѣсколько деликатная, и желавшая выйдти за васъ замужъ, смогла сказать вамъ въ лицо что вы воръ. Какъ бы то ни было, это не въ характерѣ Рахили. Въ дѣлѣ вовсе не похожемъ на ваше, которое, впрочемъ, поставило ее въ положеніе нѣсколько сходное съ теперешнимъ относительно васъ, она, какъ мнѣ извѣстно, руководствовалась тѣми же побужденіями, который обусловила ея поступокъ съ вами. Кромѣ того, какъ она говорила мнѣ сегодня по дорогѣ въ городъ, еслибъ она въ то время и ясно высказалась, то все-таки не повѣрили бы вашему отрицанію, точно такъ же какъ не вѣрить ему теперь. Что вы на это отвѣтите? Тутъ нечего отвѣчать. Ну! Полно! Мой взглядъ на это дѣло, мистеръ Франклинъ, оказался совершенно ложнымъ, согласенъ, — но въ теперешнихъ обстоятельствахъ совѣтъ мой все-таки можетъ пригодиться. Я вамъ откровенно скажу, что мы будемъ напрасно тратить время и безъ всякой пользы ломать себѣ голову, если захотимъ возвращаться къ прошлому и разматывать эту страшную путаницу съ самаго начала. Закроемъ же глаза рѣшительно на все случившееся прошлый годъ въ деревенскомъ домѣ леди Вериндеръ; и отъ того, чего нельзя развѣдать въ прошломъ, обратимся къ тому, что можно открыть въ будущемъ.

— Вы вѣрно забываете, сказалъ я: — что все дѣло существеннѣйшемъ образомъ заключается въ прошломъ, по крайней мѣрѣ насколько и въ немъ замѣшавъ?

— Вотъ что вы мнѣ скажите, возразилъ мистеръ Броффъ:- въ чемъ всѣ бѣда-то, въ Лунномъ камнѣ или нѣтъ?

— Конечно, въ Лунномъ камнѣ.

— Очень хорошо. Что же, по вашему мнѣнію, сдѣлали съ Луннымъ камнемъ, провезя его въ Лондонъ?

— Заложили его мистеру Локеру.

— Мы знаемъ, что не вы его заложили. Знаемъ ли мы кто именно?

— Нѣтъ.

— А гдѣ теперь Лунный камень, по вашему мнѣнію?

— Сданъ подъ сохраненіе банкирамъ мистера Локера.

— Точно такъ. Ну, слушайте же. У насъ теперь іюнь мѣсяцъ. Къ концу его (я не могу въ точности опредѣлить дня), будетъ годъ съ тѣхъ поръ какъ, по нашему мнѣнію, алмазъ заложенъ. По меньшей мѣрѣ вѣроятно, что заложившее это лицо можетъ приготовиться къ выкупу его по прошествіи года. Если оно выкупитъ его, то мистеръ Локеръ, по условію, долженъ будетъ лично принять его изъ рукъ банкира. Въ такомъ случаѣ я предлагаю въ концѣ настоящаго мѣсяца поставить у банка вѣстовыхъ и развѣдать, кому именно мистеръ Локеръ передастъ Лунный камень. Понимаете ли теперь?

Я согласился (нѣсколько неохотно), что мысль эта во всякомъ случаѣ нова.

— Мысль эта на половину принадлежитъ мистеру Мортвету, оказалъ мистеръ Броффъ:- она, пожалуй, никогда бы не пришла мнѣ въ голову, не будь у насъ въ то время извѣстнаго разговора. Если мистеръ Мортветъ не ошибается, Индѣйцы, вѣроятно, тоже будутъ высматривать у банка къ концу мѣсяца, — и очень можетъ быть, что изъ этого выйдетъ кое-что серіозное. Что именно выйдетъ, до этого намъ съ вами дѣла нѣтъ, — если только оно не поможетъ намъ захватить таинственнаго незнакомца, заложившаго алмазъ. Это лицо, повѣрьте мнѣ, виновно (хотя я не беру на себя рѣшать какъ именно) въ теперешнемъ нашемъ положеніи; и только это лицо можетъ возстановить васъ въ Рахилиномъ уваженіи.

— Не смѣю отвергать, сказалъ я, — что предлагаемый вами планъ разрѣшаетъ затрудненіе весьма смѣлымъ, остроумнымъ и новымъ способомъ. Но….

— Но вы хотите что-то возразить?

— Да. Мое возраженіе состоитъ въ томъ, что онъ заставляетъ васъ ждать.

— Согласенъ. По моему разчету, вамъ слѣдуетъ подождать недѣли двѣ или около того. Развѣ это такъ долго?

— Это цѣлый вѣкъ, мистеръ Броффъ, въ моемъ положеніи. Мнѣ просто невыносимо станетъ самое существованіе, если я тотчасъ не предприму чего-нибудь для оправданія своей личности.

— Ладно, ладно, я понимаю это. А вы ужь обдумали что можете сдѣлать?

— Я хотѣлъ посовѣтоваться съ приставомъ Коффомъ.

— Онъ вышелъ изъ полиціи. Вы напрасно надѣетесь на его помощь.

— Я знаю гдѣ онъ живетъ; отчего не попытаться?

— Попробуйте, сказалъ мистеръ Броффъ, съ минуту подумавъ:- дѣло приняло такой необычайный надъ послѣ пристава Коффа, что вы можете оживить въ немъ интересъ къ слѣдствію. Попробуйте, и увѣдомьте меня о результатѣ. А между тѣмъ, продолжалъ онъ, вставая, — если вы ничего не развѣдаете къ концу мѣсяца, могу ли я попробовать, съ своей стороны, нельзя ли чего сдѣлать, поставивъ вѣстовыхъ у банки?

— Разумѣется, отвѣтилъ я: — если только я до того времени не освобожу васъ отъ необходимости производитъ опытъ?

Мистеръ Броффъ улыбнулся, и взялъ свою шляпу.

— Скажите приставу Коффу, возразилъ онъ:- что, по-моему, открытіе истины зависитъ отъ открытія того лица, которое заложило алмазъ; и сообщите мнѣ что на это скажетъ опытность пристава.

Такъ мы разсталась въ тотъ вечеръ. На другой день, рано поутру, я отправился въ миленькій городокъ Доркингъ, мѣсто отдохновенія пристава Коффа, указанное мнѣ Бетереджемъ.

Разспросивъ въ гостиницѣ, я получалъ надлежащія свѣдѣнія о томъ какъ найдти коттеджъ пристава. Онъ стоялъ на проселочной дорогѣ, невдалекѣ отъ города, пріютясь посреди облегающаго его садика, защищеннаго сзади и сбоковъ арочною, кирпичною стѣной, и спереди высокою живою изгородью. Ярко-раскрашенныя рѣшетчатыя ворота была заперты. Позвонивъ въ колокольчикъ, я заглянулъ сквозь рѣшетку и увидалъ повсюду любимый цвѣтокъ великаго Коффа, въ саду, на крыльцѣ, подъ окнами. Вдали отъ преступленій и тайнъ большаго города, знаменитый ловецъ воровъ доживалъ сибаратомъ послѣдніе годы жизни, покоясь вы розахъ!

Прилично одѣтая пожилая женщина отворила мнѣ ворота и сразу разрушила всѣ надежды, какія я питалъ на помощь пристава Коффа. Онъ только вчера выѣхалъ въ Ирландію.

— Что же, онъ по дѣлу туда поѣхалъ? спросилъ я.

Женщина улыбнулась.

— У него теперь одно дѣло, сэръ, сказала она — это розы. Садовникъ какого-то ирландскаго вельможи нашелъ новый способъ выращивать розы, — вотъ мистеръ Коффъ и поѣхалъ разузнать.

— Извѣстно вамъ когда онъ вернется?

— Навѣрно нельзя ожидать, сэръ. Мистеръ Коффъ говорилъ, что можетъ вернуться тотчасъ же, или пробыть нѣсколько времени, смотря по тому, покажется ли ему новое открытіе стоящимъ того чтобы имъ позаняться. Если вамъ угодно оставить ему записку, я поберегу ее до его пріѣзда.

Я подалъ ей свою карточку, предварительно написавъ на ней карандашомъ. «Имѣю кое-что сообщить о Лунномъ камнѣ. Увѣдомьте меня тотчасъ по пріѣздѣ.» Послѣ этого ничего не оставалось болѣе, какъ покориться силѣ обстоятельствъ и вернуться въ Лондонъ.

При раздраженномъ состояніи моего ума въ описываемое время, неудачная поѣздка въ коттеджъ пристава только усилила во мнѣ тревожное побужденіе дѣйствовать какъ бы то ни было. Въ день моего возвращенія изъ Доркинга я рѣшился на слѣдующее утро снова попытаться проложить себѣ дорогу, сквозь всѣ препятствія, изъ мрака на свѣтъ.

Въ какой формѣ должна была проявиться слѣдующая попытка? Будь со мной безцѣнный Бетереджъ, въ то время какъ я обсуждалъ этотъ вопросъ, и знай онъ мои тайныя мысли, онъ объявилъ бы, что на этотъ разъ во мнѣ преобладаетъ нѣмецкая сторона моего характера. Безъ шутокъ, очень можетъ быть, что нѣмецкое воспитаніе обусловило тотъ лабиринтъ безполезныхъ размышленій, въ которомъ я плуталъ. Почти всю ночь просидѣлъ я, куря, и создавая теоріи, одна другой невѣроятнѣе. Когда же заснулъ, то мечты, въ которыя погружался на яву, преслѣдовала меня, и въ грезахъ. Къ утру я проснулся, ощущая въ мозгу нераздѣльную путаницу объективной субъективности съ субъективною объективностью. Этотъ день, — долженствовавшій быть свидѣтелемъ новой попытки моей къ практическимъ предпріятіямъ, — я началъ тѣмъ, что усомнился, имѣю ли право (на основаніи частой философіи) считать какой бы то ни было предметъ (въ томъ числѣ и алмазъ) дѣйствительно существующимъ.

Не могу сказать, долго ли провиталъ бы я въ туманѣ своей метафизики, еслибы мнѣ пришлось выбираться оттуда одному. Но оказалось, что на помощь мнѣ явился случай и благополучно выручилъ меня. Въ это утро я случайно видѣлъ тотъ самый сюртукъ, который былъ на мнѣ въ день моего свиданія съ Рахилью. Отыскивая что-то въ карманахъ, я нашелъ какую-то скомканную бумагу, и вытащивъ ее, увидѣлъ забытое мной письмо Бетереджа.

Было бы грубо оставить безъ отвѣта письмо добраго стараго друга. Я сѣлъ къ письменному столу и перечелъ письмо.

Не всегда легко отвѣчать на письма, не заключающія въ себѣ ничего важнаго. Настоящая попытка Бетереджа вступить въ переписку принадлежала именно къ этой категоріи. Помощникъ мистера Канди, онъ же Ездра Дженнингсъ, сказалъ своему хозяину что видѣлъ меня; а мистеръ Канди въ свою очередь желалъ меня видѣть и кое-что передать мнѣ въ слѣдующій разъ, какъ я буду во фризингальскомъ околоткѣ. Въ отвѣтъ на это не стоило тратить бумага. Я сидѣлъ, отъ нечего дѣлать рисуя на память портреты замѣчательнаго помощника мистера Канди на листкѣ бумаги, который хотѣлъ посвятить Бетереджу, какъ вдругъ мнѣ пришло въ голову, что неизбѣжный Ездра Дженнингсъ опять подвертывается мнѣ на пути! Я перебросилъ въ корзину съ ненужными бумагами по крайней мѣрѣ дюжину портретовъ пѣгаго человѣка (во всякомъ случаѣ, волосы выходили замѣчательно похожи), и время отъ времени дописывалъ отвѣть Бетереджу. Письмо цѣликомъ состояло изъ однихъ общихъ мѣстъ, но имѣло на меня превосходное вліяніе. Трудъ изложенія нѣсколькихъ мыслей простымъ англійскимъ языкомъ совершенно разчистилъ мой умъ отъ туманной чепухи, наполнявшей его со вчерашняго дня.

Посвятивъ себя снова разбору непроницаемой безвыходности моего положенія, я старался разрѣшать всю трудность, изслѣдовавъ ее съ часто-практической точка зрѣнія. Такъ какъ событія незабвенной ночи оставались все еще непонятными, то я старался оглянуться подальше назадъ, припоминая первые часы дня рожденія, отыскивалъ тамъ какого-нибудь обстоятельства, которое помогло бы мнѣ найдти ключъ къ разрѣшенію загадки.

Не было ли чего-нибудь въ то время, какъ мы съ Рахилью докрашивали дверь? Или позже, когда я поѣхалъ верхомъ во Фризингаллъ, или послѣ того, когда я возвращался съ Годфреемъ Абльвайтомъ и его сестрами? Или еще позднѣе, когда я вручилъ Рахили Лунный камень? Или еще позже, когда гости уже собрались, и мы сѣда за столъ? Память моя; довольно свободно располагала отвѣтами на эту вереницу вопросовъ, пока я не дошелъ до послѣдняго. Оглядываясь на обѣденныя происшествія въ день рождены, я сталъ въ тупикъ при самомъ началѣ. Я не могъ даже въ точности припомнить число гостей, съ которыми сидѣлъ за однимъ и тѣмъ же столомъ.

Почувствовать свою несостоятельность относительно этого пункта и тотчасъ заключить, что событія за обѣдомъ могутъ щедро вознаградить за трудъ изслѣдованія ихъ — было дѣломъ одного и того же умственнаго процесса. Мнѣ кажется и другіе, находясь въ подобномъ положеніи, разсудили бы точно такъ же, какъ я. Когда преслѣдованіе нашихъ цѣлей заставляетъ насъ разбирать самихъ себя, мы естественно подозрительны относительно того, что намъ неизвѣстно. Я рѣшился, какъ только мнѣ удастся припомнить имена всѣхъ присутствовавшихъ на обѣдѣ,- для пополненія дефицита въ собственной памяти, — прибѣгнуть къ воспоминаніямъ прочихъ гостей: записать все, что они припомнятъ изъ происшествій во время обѣда, и полученный такимъ образомъ результатъ провѣрить при помощи случившагося послѣ того какъ гости разъѣхались по домамъ.

Это послѣдній и новѣйшій изъ замышляемыхъ мною опытовъ въ искусствѣ изслѣдованія, — который Бетереджъ, вѣроятно, приписалъ бы преобладанію во мнѣ на этотъ разъ свѣтлаго взгляда или французской стороны моего характера, — въ правѣ занять мѣсто на этихъ страницахъ въ силу своихъ качествъ. Какъ бы вы казалось это неправдоподобнымъ, но я дѣйствительно дорылся наконецъ до самаго корня этого дѣла. Я нуждался лишь въ намекѣ, который указалъ бы мнѣ въ какомъ направленіи сдѣлать первый шагъ. И не прошло дня, какъ этотъ намекъ былъ подавъ мнѣ однимъ изъ гостей, присутствовавшихъ на обѣдѣ въ день рожденія. Имѣя въ виду этотъ планъ дѣйствія, мнѣ прежде всего необходимо было достать полный списокъ гостей. Я легко могъ добыть его у Габріеля Бетереджа. Я рѣшился въ тотъ же день вернуться въ Йоркширъ и на другое утро начать предполагаемыя изслѣдованія.

Поѣздъ, отходящій изъ Лондона въ полдень, только что отправился. Ничего не оставалось какъ переждать часа три до отхода слѣдующаго поѣзда. Не было ли возможности заняться пока въ самомъ Лондонѣ чѣмъ-нибудь полезнымъ?

Мысли мои упорно возвращались къ обѣду въ день рожденія.

Хотя я забылъ число и многія имени гостей, а все же довольно ясно помнилъ, что большая часть ихъ пріѣзжала изъ Фризингалла и окрестностей. Но большая часть еще не всѣ. Нѣкоторые изъ насъ не были постоянными жителями графства. Я самъ былъ одинъ изъ этихъ нѣкоторыхъ. Другимъ былъ мистеръ Мортветъ. Годфрей Абльвайтъ — третьимъ Мистеръ Броффъ. Нѣтъ: я вспомнилъ, что дѣла не позволяли мистеру Броффу пріѣхать. Не было ли между ними постоянныхъ жительницъ Лондона? Изъ этой категоріи я могъ припомнить одну миссъ Клакъ. Во всякомъ случаѣ, здѣсь были трое онъ числа гостей, которыхъ мнѣ явно слѣдовало повидать до отъѣзда изъ города. Я тотчасъ поѣхалъ въ контору къ мистеру Броффу, такъ какъ не зналъ адреса разыскиваемыхъ мною лицъ и думалъ, что онъ можетъ навести меня на слѣдъ ихъ.

Мистеръ Броффъ оказался слишкомъ занятымъ для того, чтобъ удѣлить мнѣ болѣе минуты своего драгоцѣннаго времени. Впрочемъ, въ эту минуту онъ успѣлъ разрѣшить всѣ мои вопросы самымъ обезнадеживающимъ образомъ.

Вопервыхъ, онъ считалъ новоизобрѣтенный мною способъ наидти ключъ къ разгадкѣ слишкомъ фантастичнымъ, чтобы серіозно обсуждать его. Вовторыхъ, втретьихъ и вчетвертыхъ, мистеръ Мортветъ возвращался въ это время на поприще своихъ прошлыхъ приключеній. Миссъ Клакъ понесла убытки и поселилась, изъ экономическихъ разчетовъ, во Франціи; мистера Годфрей Абльвайта еще можно найдти гдѣ-нибудь въ Лондонѣ, а пожалуй и нельзя; не справлюсь ли я въ клубѣ? И не извиню ли я мистера Броффа, если онъ вернется къ своему дѣлу, пожелавъ мнѣ добраго утра?

Такъ какъ поле изслѣдованій въ Лондонѣ сузилось до того, что ограничилось одною потребностью достать адресъ Годфрей, то и воспользовался совѣтомъ адвоката и пооѣхалъ въ клубъ.

Въ залѣ я встрѣтилъ одного изъ членовъ, стараго пріятеля моего кузена и вмѣстѣ моего знакомаго. Этотъ джентльменъ, давъ мнѣ адресъ Годфрея, сообщилъ о двухъ послѣднихъ событіяхъ въ его жизни, имѣвшихъ нѣкоторое значеніе и до сихъ поръ еще не дошедшихъ до моего слуха.

Оказалось, что Годфрей, далеко не падая духомъ вслѣдствіе отказа Рахили отъ своего слова, вскорѣ послѣ того сталъ ухаживать съ брачными цѣлями за другою молодою леди, славившеюся богатою наслѣдницей. Онъ имѣлъ успѣхъ, и женитьба его считалась уже дѣломъ рѣшеннымъ и вѣрнымъ. Но и здѣсь внезапно и неожиданно произошла размолвка, — на этотъ разъ, какъ разказывали, благодаря серіозной разницѣ во мнѣніяхъ жениха и отца невѣсты по вопросу о приданомъ.

Вскорѣ послѣ того нѣкоторымъ утѣшеніемъ въ этомъ вторичномъ крушеніи брачныхъ надеждъ Годфрея послужило нѣжное и выгодное въ денежномъ отношеніи воспоминаніе, какое обнаружила относительно его одна изъ многочисленныхъ его поклонницъ. Богатая старушка, — пользовавшаяся большимъ почетомъ въ материнскомъ обществѣ обращенія на путь истинный и большая пріятельница миссъ Клакъ, — завѣщала достойному удивленія по заслугамъ Годфрею пять тысячъ фунтовъ. Получивъ эту кругленькую прибавку къ своимъ скромнымъ денежнымъ средствамъ, онъ во всеуслышаніе объявилъ, что ощущаетъ потребность въ небольшомъ отдыхѣ послѣ подвиговъ милосердія, и что докторъ предписалъ ему «пошляться на континентѣ, что, по всей вѣроятности, принесетъ въ будущемъ большую пользу его здоровью». Если мнѣ надо его видѣть, то не слѣдуетъ терять времени, откладывая посѣщеніе его.

Я тотчасъ же поѣхалъ къ нему. Что-то роковое, заставившее меня опоздать однимъ днемъ при посѣщеніи пристава Коффа, и теперь преслѣдовало меня въ поѣздкѣ къ Годфрею. Утромъ наканунѣ онъ выѣхалъ изъ Лондона съ пароходомъ въ Дувръ. Далѣе онъ долженъ былъ слѣдовать на Остенде; слуга его полагалъ, что онъ отправился въ Брюссель. Время возвращенія его навѣрно не извѣстно; но по всей вѣроятности, отсутствіе его продлится не менѣе трехъ мѣсяцевъ.

Я вернулся къ себѣ на квартиру, нѣсколько упавъ духомъ. Трехъ приглашенныхъ на обѣдѣ въ день рожденія, — и трехъ умнѣйшихъ, — недоставало въ то самое время, когда мнѣ всего нужнѣе было бы войдти съ ними въ сношенія. Оставалась послѣдняя надежда на Бетереджа и на друзей покойной леди Вериндеръ, которыхъ я могъ еще найдти въ живыхъ по сосѣдству съ деревенскимъ домомъ Рахили.

На этотъ разъ я отправился прямо въ Фризингаллъ, — такъ какъ городъ этотъ былъ центральнымъ пунктомъ моихъ изслѣдованій. Я пріѣхалъ слишкомъ поздно вечеромъ чтобъ извѣстить Бетереджа. На слѣдующее утро я отправилъ къ ему разсыльнаго съ запиской, въ которой просолъ его прибыть ко мнѣ въ гостиницу при первой возможности. Частію для сбереженія времени, частію рада удобства стараго слуга позаботясь отправить разсыльнаго въ одноколкѣ, я могъ благоразумно разчитывать, если не будетъ задержки, увидать старика часа черезъ два послѣ того какъ послалъ за намъ. Въ теченіе этого времени я располагалъ начать задуманныя изслѣдованія съ тѣхъ изъ присутствовавшихъ на обѣдѣ въ день рожденія, которые были мнѣ знакомы и находилась у меня подъ рукой. Таковы были родственники мои Абльвайты и мистеръ Канди. Докторъ особенно желалъ видѣть меня и жилъ въ сосѣдней улицѣ. Я и пошелъ прежде всего къ мистеру Канди.

Послѣ оказаннаго мнѣ Бетереджемъ, я весьма естественно думалъ найдти въ лицѣ доктора слѣды вынесенной нмъ тяжелой болѣзни. Но я вовсе не былъ приготовленъ къ той перемѣнѣ, которую замѣтилъ въ немъ, когда онъ вошелъ въ комнату и пожалъ мнѣ руку. Глаза у него потускли; волосы совсѣмъ посѣдѣли; весь онъ опустился. Я глядѣлъ на маленькаго доктора, нѣкогда живаго, вѣтренаго, веселаго, — неразлучнаго въ моей памяти съ безчисленными проступками по часта неизлѣчимой нескромности и ребяческихъ шалостей, — и ничего не надѣлъ въ немъ изъ прежняго, кромѣ старой склонноста къ мѣщанской пестротѣ одежды. Самъ онъ сталъ развалиной; но платье и дорогія бездѣлушка, — какъ бы въ жестокую насмѣшку надъ происшедшею въ немъ перемѣной, — была пестры и роскошны по-прежнему.

— Я часто вспоминалъ о васъ, — мистеръ Блекъ, — сказалъ онъ:- и сердечно радъ видѣть васъ наконецъ. Если у васъ есть ко мнѣ какая-нибудь надобность, располагайте, пожалуста, моими услугами, сэръ, пожалуста располагайте моими услугами!

Онъ проговорилъ эти обычныя фразы съ излишнею поспѣшностью, съ жаромъ и съ видимымъ желаніемъ знать, что привело меня въ Йоркширъ, — желаніемъ, котораго онъ, можно сказать, совершенно по-дѣтски не умѣлъ скрыть.

Задавшись моею цѣлью, я, конечно, предвидѣлъ, что долженъ войдти въ нѣкоторыя объясненія, прежде чѣмъ успѣю заинтересовать въ моемъ дѣлѣ людей, большею частію постороннихъ. По дорогѣ въ Фразингаллъ я подготовилъ эти объясненія, — и воспользовался представлявшимся теперь случаемъ испытать ихъ дѣйствіе на мистерѣ Канди.

— Я на дняхъ былъ въ Йоркширѣ, и вотъ сегодня опять пріѣхалъ съ цѣлью нѣсколько романическаго свойства, сказалъ я. — Это дѣло, мистеръ Канди, въ которомъ всѣ друзья покойной леди Вериндеръ принимали нѣкоторое участіе. Вы помните таинственную пропажу индѣйскаго алмаза около года тому назадъ? Въ послѣднее время возникли нѣкоторыя обстоятельства, подающія надежду отыскать его, — и я самъ, какъ членъ семейства, заинтересованъ въ этихъ розыскахъ. Въ числѣ прочихъ затрудненій является надобность снова собрать всѣ показанія, добытыя въ то время и, если можно, болѣе того. Въ этомъ дѣлѣ есть нѣкоторыя особенности, вслѣдствіе которыхъ мнѣ было бы желательно возобновить въ своей памяти все происходившее въ домѣ въ день рожденія миссъ Вериндеръ. И я рѣшаюсь обратиться къ друзьямъ ея покойной матери, бывшимъ на этомъ праздникѣ, чтобъ они помогли мнѣ своими воспоминаніями…

Прорепетировавъ свое объясненіе до этихъ словъ, я вдругъ остановился, явно читая въ лицѣ мистера Канди, что мой опытъ надъ нимъ совершенно не удался.

Все время пока я говорилъ, маленькій докторъ сидѣлъ, тревожно пощипывая кончики пальцевъ. Мутные, влажные глаза его были устремлены прямо въ лицо мнѣ, съ выраженіемъ какого-то безпредметнаго, разсѣяннаго любопытства, на которое больно было смотрѣть. Кто его знаетъ, о чемъ онъ думалъ. Одно было ясно — то, что съ первыхъ же словъ мнѣ вовсе не удалось сосредоточить его вниманіе. Единственная возможность привести его въ себя, повидимому, заключалась въ перемѣнѣ разговора. Я тотчасъ попробовалъ дать ему другое направленіе.

— Такъ вотъ зачѣмъ я пріѣхалъ въ Фризингаллъ! весело проговорилъ я: — теперь ваша очередь, мистеръ Канди. Вы прислали мнѣ вѣсточку чрезъ Габріеля Бетереджа….

Онъ пересталъ щипать пальцы и вдругъ просіялъ.

— Да! да! да! съ жаромъ воскликнулъ онъ: — это такъ! Я послалъ вамъ вѣсточку!

— А Бетереджъ не преминулъ сообщатъ мнѣ ее въ письмѣ, продолжалъ я:- вы хотѣли что-то передать въ слѣдующій разъ, какъ я буду въ вашемъ околоткѣ. Ну, мистеръ Канди, вотъ я здѣсь налицо!

— Здѣсь налицо! повторилъ докторъ: — а Бетереджъ-то вѣдь правъ былъ. Я хотѣлъ кое-что сказать вамъ. Вотъ въ этомъ и вѣсточка заключалась. Удивительный человѣкъ этотъ Бетереджъ. Какая память! Въ его лѣта и какая память!

Онъ опять замолкъ и снова сталъ пощипывать пальцы. Вспомнивъ слышанное мною отъ Бетереджа о вліяніи горячки на его память, я продолжилъ разговоръ въ надеждѣ на то, что могу навести его на точку отправленія.

— Давненько мы съ вами не видались, оказалъ я:- послѣдній разъ это было на обѣдѣ въ день рожденія, который бѣдная тетушка давала въ послѣдній разъ въ жизни.

— Вотъ, вотъ! воскликнулъ мистеръ Канди:- именно обѣдъ въ день рожденія!

Онъ нервно задрожалъ всѣмъ тѣломъ и поглядѣлъ на меня. Яркій румянецъ внезапно разлился у него на блѣдномъ лицѣ; онъ проворно сѣлъ на свое мѣсто, словно сознавая, что обличилъ свою слабость, которую ему хотѣлось скрыть. Ясно, — къ величайшему прискорбію, — ясно было, что онъ чувствовалъ недостатокъ памяти и стремился утаить его отъ наблюденія своихъ друзей.

До сихъ поръ онъ возбуждалъ во мнѣ лишь одно состраданіе. Но слова, произнесенныя имъ теперь, — при всей ихъ немногочисленности, — въ высшей степени затронули мое любопытство. Обѣдъ въ день рожденія уже и прежде былъ для меня единственнымъ событіемъ прошлыхъ дней, на которое я взиралъ, ощущая въ себѣ странную смѣсь чувства надежы и вмѣстѣ недовѣрія. И вотъ теперь этотъ обѣдъ несомнѣнно являлся тѣмъ самымъ, по поводу чего мистеръ Канди хотѣлъ мнѣ сообщить нѣчто важное!

Я попробовалъ снова помочь ему. Но на этотъ разъ основнымъ побужденіемъ къ состраданію были мои собственные интересы, и они-то заставили меня слишкомъ круто и поспѣшно повернуть къ цѣли, которую я имѣлъ въ виду.

— Вѣдь ужь скоро годъ, сказалъ я, — какъ мы съ вами такъ весело пировали. Не написали ли вы на память, — въ своемъ дневникѣ, или какъ-нибудь иначе, — то, что хотѣли сообщить мнѣ?

Мистеръ Кандт понялъ намекъ и далъ мнѣ почувствовать, что принялъ его за обиду.

— Я не нуждаюсь възапискахъ для памяти, мистеръ Блекъ, проговорилъ онъ довольно гордо:- я еще не такъ старъ, и слава Богу, могу еще вполнѣ полагаться на свою память!

Нѣтъ надобности упоминать о томъ, что я сдѣлалъ видъ, будто не замѣтилъ его обидчивости.

— Хорошо, еслибъ я могъ сказать то же о своей памяти, отвѣтилъ я: — когда я стараюсь припомнить прошлогоднія дѣла, мои воспомананія рѣдко бываютъ такъ живы, какъ бы мнѣ хотѣлось. Возьмемъ, напримѣръ, обѣдъ у леди Вериндеръ….

Мистеръ Канди опять просіялъ, какъ только этотъ намекъ вышедъ изъ устъ моихъ.

— Ихъ, да! Обѣдъ, обѣдъ у леди Вериндеръ! воскликнулъ онъ горячѣе прежняго. — Я хотѣлъ вамъ кое-что сказать о немъ.

Глаза его снова остановилась на мнѣ съ выраженіемъ разсѣяннаго, безпредметнаго любопытства, безпомощно жалкаго на надъ. Онъ, очевидно, изо всѣхъ силъ и все-таки напрасно старался припомнить забытое.

— Весело попаровили, вдругъ вырвалось у него, словно онъ это самое и хотѣлъ сообщить мнѣ,- вѣдь очень весело попировали, мистеръ Блекъ, неправда ли?

Онъ кивнулъ годовой, улыбнулся и, кажется, думалъ, бѣдняга, что ему удалось-таки скрыть полнѣйшую несостоятельность памяти, своевременно пустивъ въ ходъ свою находчивость. Это подѣйствовало на меня такъ тяжело, что я тотчасъ, — какъ ни былъ глубоко заинтересовавъ въ томъ чтобъ онъ припомнилъ забытое, — перевелъ разговоръ на мѣстные интересы. Тутъ у него пошло какъ по маслу. Сплетни о городскихъ скандальчикахъ и ссорахъ, случившихся даже за мѣсяцъ тому назадъ, приходили ему на память. Онъ защебеталъ съ нѣкоторою долей гладкой, свободно текучей болтовни прежняго времени. Но и тутъ бывали минуты, когда онъ въ самомъ разгарѣ своей говорливости вдругъ запинался, — опять взглядывалъ на меня съ выраженіемъ безпредметнаго любопытства, — потомъ овладѣвалъ собою и продолжалъ. Я терпѣливо сносилъ свое мученіе (развѣ не мука, сочувствуя лишь всемірнымъ интересамъ, погружаться съ молчаливою покорностью въ новости провинціальнаго городка?), пока не увидалъ на каминныхъ часахъ, что визитъ мой продолжился уже болѣе получаса. Имѣя нѣкоторое право считать жертву принесенною, я сталъ прощаться. Пожимая мнѣ руку, мистеръ Канди еще разъ добровольно возвратился къ торжеству дня рожденія.

— Я такъ радъ, что мы съ вами встрѣтилась, сказалъ онъ, — у меня все на умѣ было, право, мистеръ Блекъ, у меня было на умѣ поговорить съ вами. Насчетъ обѣда-то у леди Вериндеръ, знаете? Весело попировали, очень весело попировали, не правда ли?

Повторяя эту фразу, онъ, кажется, менѣе чѣмъ въ первый разъ былъ увѣренъ вътомъ, что предотвратилъ мои подозрѣнія относительно утраты его памяти. Облако задумчивости омрачило его лицо; намѣреваясь, повидимому, проводить меня до крыльца, онъ вдругъ перемѣнилъ намѣреніе, позвонилъ слугу и остался въ гостиной.

Я тихо сошелъ съ лѣстницы, обезсиленный сознаніемъ, что онъ точно хотѣлъ сообщить мнѣ нѣчто существенно важное для меня, и оказался нравственно несостоятельнымъ. Ослабѣвшая память его, очевидно, была способна лишь на усиліе, съ которымъ онъ припоминалъ что хотѣлъ поговоритъ со мной. Только что я сошелъ съ лѣстницы и поворачивалъ за уголъ въ переднюю, гдѣ-то въ нижнемъ этажѣ отворилась дверь и тихій голосъ проговорилъ за мной:

— Вѣроятно, сэръ, вы нашли прискорбную перемѣну въ мистерѣ Канди?

Я обернулся, и сталъ лицомъ къ лицу съ Ездрой Дженнингсомъ.