Недели через две после возвращения Джорджа Родена в Голловэй, — две недели проведенные его матерью в размышлениях о хорошей, но опасной любви сына, — лорд Гэмпстед явился с визитом в № 11 улицы Парадиз-Роу. Мистрисс Роден жила в № 11, а мистрисс Демиджон в № 10, напротив. В Голловее уже были толки о лорде Гэмпстеде, но пока ничего еще не было известно. Он, правда, несколько раз бывал в доме мистрисс Роден, но всегда являлся так скромно, что его заметили просто, как человека, которого в Холловее никто не знал. Было известно, что он друг Джорджа, так как в первый раз его видели с Джорджем в субботу. Он также заходил в воскресенье и ушел с Джорджем. Мистрисс Демиджон заключила, что он сослуживец Родена, и выразила мнение, что «нечего внимания обращать», желая этим дать понять, что Голловей не обязан интересоваться незнакомцем. Понятно, что товарищи дружны между собой. Два раза лорд Гэмпстед приезжал в омнибусе из Излингтона; при этом случае было замечено, что так как он приехал не в субботу, то что-нибудь да не так. Клерк, которого по субботам отпускают раньше обыкновенного, должен сидеть за работой в понедельник и вторник. Мистрисс Дуффер, которую в Парадиз-Роу ставили несравненно ниже мистрисс Демиджон, заикнулась было, что молодой человек, пожалуй, не почтамтский клерк: это, однако, было встречено с насмешкой. Где ж почтамтскому клерку находить себе приятелей, как не среди себе подобных? «Может быть, он ухаживает за вдовой», — догадалась мистрисс Дуффер. Но с этим также не согласились. Мистрисс Демиджон объявила, что почтамтские клерки слишком практичны, чтоб жениться на вдовах, у которых всего-то двести или триста фунтов в год, и которые, вдобавок, годятся им в матери.
— Но отчего он приехал во вторник, — спросила мистрисс Дуффер, — и отчего он приехал один?
— Ах вы, милая старушка! — воскликнула Клара Демиджон, племянница старой мистрисс Демиджон, думая, что появление красивых молодых людей в Парадиз-Роу — дело естественное.
Все это, однако, ничего не значило в сравнении с тем, что произошло в Парадиз-Роу при случае, о котором теперь пойдет речь.
— Тетушка Джемима, — воскликнула Клара Демиджон, выглядывая в окошко, — этот молодой человек опять приехал в № 11, верхом, а сзади грум.
— Грум! — воскликнула мистрисс Демиджон, быстро вскакивая с места, несмотря на свои ревматизмы, и подбегая к окну.
— Смотрите сами… в высоких сапогах и рейтузах.
— Это должен быть другой, — сказала мистрисс Демиджон, после паузы, во время которой она пристально смотрела на пустое седло на спине лошади, которую грум медленно проваживал взад и вперед по улице.
— Это тот самый, что приходил с молодым Роденом в ту субботу, — сказала Клара, — только он сегодня не пешком, и красивее чем когда-либо.
— И лошадей, и грума можно нанять, — сказала мистрисс Демиджон, — но он никогда бы не дотянул до конца месяца, если б так кутил.
— Это не наемные, — сказала Клара.
— Почему ты знаешь?
— По цвету сапог грума, по тому, как он дотронулся до шляпы, потому что перчатки у него чистые. Да, этот господин совсем не почтамтский клерк, тетушка Джемима.
— Неужели он ухаживает за вдовой, — сказала мистрисс Демиджон. После этого Клара выбежала из комнаты, оставив тетку пригвожденной у окна. Такого зрелища, какое представляли этот грум и эти две лошади, двигавшиеся взад и вперед по улице, никогда прежде не видывали в Парадиз-Роу. Клара надела шляпу и полетела через улицу к мистрисс Дуффер, которая жила в № 16, через дом от мистрисс Роден. Но она опоздала, новость уже не была новостью.
— Я знала, что он не почтамтский клерк, — сказала мистрисс Дуффер, которая видела как лорд Гэмпстед ехал по улице, — но кто он, что он, откуда, и понять не могу. Но никогда больше, если придется говорит с вашей тетушкой, я не поступлюсь моим мнением. Она, вероятно, продолжает утверждать, что он почтамтский клерк.
— Она думает, что он мог нанять и лошадей, и грума.
— Господи, нанять! Да видали ли вы когда-нибудь, чтоб человек так красиво сошел с лошади? Что касается до найма, то это вздор. Он каждый Божий день сходил с этой лошади.
И так, Парадиз-Роу был поражен этим последним появлением приятеля Джорджа Родена.
Эта поездка в Галловей верхом была оригинальной выдумкой. Никто другой не затеял бы ее, ни лорд, ни клерк, ни на наемной лошади, ни на своей. Июльское солнце сильно припекало, все дороги из Гендон-Голла преимущественно состояли из мощеных улиц. Но лорд Гэмпстед всегда поступал не так, как другие. Было слишком далеко идти пешком под лучами полуденного солнца, а потому он поехал верхом. У мистрисс Роден не найдется слуги, который мог бы подержать его лошадь, а потому он привез одного из своих. Он не понимал, почему человек верхом скорей должен привлечь на себя внимание в Галловее, чем в Гайд-Парке. Если б он мог угадать, какой аффект он сам и его лошадь произведут в Парадиз-Роу, он приехал бы иным способом.
Мистрисс Роден сначала приняла его с значительным смущением, которое он, вероятно, заметил, хотя в разговорах с нею этого не обнаружил.
— Очень жарко, — сказал он, — слишком жарко для поездки верхом; я убедился в этом, как только выехал. Вероятно, Джордж теперь отказался от пешего хождения.
— Он, кажется, продолжает возвращаться домой пешком.
— Да, если б он заявил намерение это делать, он стал бы это делать хотя бы с ним каждый день был солнечный удар.
— Надеюсь, что он не так упрям, милорд.
— Самый упрямый человек, какого я когда-либо встречал! Хоть бы мир грозил разрушиться, он скорее допустил бы это чем согласился бы изменить свое намерение. Это хорошо, конечно, когда человек держится своего намерения, но он может и пересолить в этом.
— А он, за последнее время, чем-нибудь особенно выразил свое упрямство?
— Нет, ничем особенно. Я не видал его в течение последней недели. Мне бы хотелось, чтоб он как-нибудь на днях приехал ко мне обедать в Гендон. Я там совершенно один. — Из этого мистрисс Роден узнала, что лорд Гэмпстед вовсе не намерен ссориться с ее сыном, а также, что леди Франсес уже более не живет в Гендоне.
— Я могу доставить его домой, — продолжал молодой лорд, — если он так устроится, чтобы приехать в один конец по железной дороге или в омнибусе.
— Я передам ему ваше поручение, милорд.
— Скажите ему, что я уезжаю 21-го. Яхта моя в Каусе, и я туда отправлюсь в этот день, утром. Не знаю, сколько времени я пробуду в отсутствии, вероятно, месяц. Вивиан будет со мной и мы намерены наслаждаться жизнью у берегов Норвегии и Исландии, пока он, как истый идиот, будет стрелять глухарей. Мне хотелось бы повидаться с Джорджем перед отъездом. Я сказал, что совсем один, но Вивиан будет у меня. Джордж прежде с ним встречался, а так как они тогда не перерезали друг другу горла, то, вероятно, и теперь этого не сделают.
— Я все это передам ему, — сказала мистрисс Роден.
Произошла минутная пауза, после которой лорд Гэмпстед продолжал другим голосом:
— Говорил он вам что-нибудь после возвращения из Гендона, — насчет моих?
— Кое-что он мне сказал.
— Я был в этом уверен. Я бы не спросил, если б не был совершенно уверен. Я знаю, что он не скроет от вас ничего в этом роде. Ну-с?
— Что ж мне сказать, лорд Гэмпстед?
— Что он вам сказал, мистрисс Роден?
— Он говорил мне о вашей сестре.
— Но, что он сказал?
— Что любит ее.
— И что она его любит?
— Что он на это надеется.
— Он, я уверен, сказал больше этого. Они дали друг другу слово.
— Кажется.
— Что вы об этом думаете, мистрисс Роден?
— Что я могу об этом думать, лорд Гэмпстед. Я почти не смею и думать об этом, вообще.
— Благоразумно ли это?
— Мне кажется, так, где замешана любовь, редко справляются с благоразумием.
— Но людям приходится с ним справляться. Я почти не знаю, что и думать об этом. По-моему, оно неблагоразумно. А между тем, нет на свете человека, которого бы я так уважал как вашего сына.
— Вы очень добры, милорд.
— Доброта тут не при чем, — как не при чем она в его симпатии ко мне. Но я могу сходиться с кем вздумаю, не причиняя вреда другим. Леди Кинсбёри считает меня идиотом, потому что я не живу исключительно в обществе графов и графинь; но отказываясь следовать ее советам, я не особенно ее оскорбляю. Она может с улыбкой толковать с приятельницами обо мне и моих увлечениях. Ее не будет терзать сознание позора. Также и отец мой. Ему кажется, что я plus royaliste que le roi;[3] le roi — это он; но в этой мысли для него не заключается никакой горечи. Эти элегантные молодые люди, мои братья, самые милые ребятишки на свете, пяти, шести и семи лет, будут иметь возможность ласково подсмеиваться над старшим братом, когда подрастут, чего не преминуть делать в обществе других ваших праздных молодых франтов. Им даже не будет досадно, что брат их и Джордж Роден неразлучны. Может быть, они сами почерпнут какую-нибудь ношу из знакомства с ним, стряхнут с себя несколько крупиц глупости, свойственной их общественному положению. Рассматривая вопрос со всех сторон, в этом отношении, я не только испытываю удовлетворение, но некоторую гордость. Я поступаю так, как имею право поступить. Вводя в свою семью противоречащее влияние, я вводил бы влияние доброе и полезное. Понимаете ли вы меня, мистрисс Роден?
— Мне кажется — очень ясно. Я была бы не умна, если б не понимала.
— Но вопрос изменяется, когда дело идет о сестре человека. Я думаю о счастии других.
— Она, вероятно, будет думать о собственном.
— Не исключительно, надеюсь.
— Нет; в этом я уверена. Но девушка, когда она любит…
— Да, все это справедливо. Но девушка в условиях Франсес обязана не… не жертвовать теми, с кем связали ее слава и фортуна. С вами я могу говорить откровенно, мистрисс Роден, так как вам известны мои личные взгляды на многое.
— У Джорджа нет сестры, нет никакой молодой родственницы; но если бы она существовала и вы полюбили ее, неужели вы бы на ней не женились, чтоб не пожертвовать вашими… связями?
— Слово это оскорбило вас?
— Нисколько. Оно совершенно подходящее. Я понимаю, о какой жертве вы говорите. Чувства леди Кинсбёри были бы принесены в жертву, если б ее дочь, даже ее падчерица стала женой моего сына. Она полагает, что происхождение ее дочери выше происхождения моего сына.
— Слово «происхождение» имеет столько различных значений.
— Все слова ваши я приму так, как вы этого желаете, лорд Гэмпстед, и не оскорблюсь. Мой сын, в его настоящих условиях, не партия для вашей сестры. И лорд, и леди Кинсбёри сочли бы, что тут была… жертва. Легко может быть, что маленькие лорды со временем не говорили бы в клубе о своем зяте, почтамтском клерке, как говорили бы о каком-нибудь графе или герцоге, с которым могли бы породниться. Оставим это в стороне, признаем, что жертва была бы. Но она будет и в том случае, если б вы женились на девушке не из вашего круга. Жертва была бы даже больше, так как она простиралась бы на какого-нибудь будущего маркиза Кинсбёри. Показали ли бы вы такое самопожертвование, какого требуете от сестры?
Лорд Гэмпстед с минуту задумался, а затем ответил:
— Не думаю, чтобы эти два случая были совершенно сходны.
— В чем же разница?
— Есть что-то более нежное, более скромное, требующее большей осторожности в поведении девушки, чем мужчины.
— Совершенно верно, лорд Гэмпстед. Там, где дело коснется поведения, девушка обязана подчиняться более строгим законам. Это можно объяснить, сказав, что девушка, отдавшаяся незаконной любви, погибла на веки, тогда как для мужчины возвращение себе уважения света крайне легко, даже если б он, по этому поводу, лишился хотя малой доли итого уважения. Тот же закон применим ко всем действиям девушки. Но в данном случае, — если б она вышла за человека, которого любит, — сестра ваша не сделала бы ничего такого, что должно было бы лишить ее уважения хороших людей или общества порядочных женщин. Я не говорю, чтоб этот брак был равный. Я не настаиваю на этом. Хотя сердце моего сына для меня дороже всего в мире, я понимаю, что может быт лучше, чтобы его сердце пострадало. Но когда вы говорите о жертве, которая требуется от него и сестры вашей, с тем, чтоб другие были освобождены от меньших жертв, мне кажется, вам следовало бы задаться вопросом: чего долг потребовал бы от вас самих? Не думаю, чтобы она пожертвовала благородной кровью Траффордов более, чем пожертвовали бы вы через подобный брак. — При этих словах она слегка наклонилась вперед и заглянула ему прямо в лицо. Он почувствовал, что она необыкновенно красива, что это очень умная женщина, на которую приятно смотреть и которую приятно слушать. Она защищала своего сына — он это сознавал. Но она не удостоила прибегнуть ни к каким низким аргументам.
— Речь не обо мне, — медленно сказал он.
— Неужели вы не можете себе представит, что дело идет о вас? Во всяком случае вы, вероятно, согласитесь, что мой аргумент справедлив.
— Право не знаю. Мне об этом надо подумать. Такой брак с моей стороны не оскорбил бы моей мачехи так, как оскорбил бы ее брак моей сестры.
— Оскорбил! Вы так говорите, лорд Гэмпстед, точно матушка ваша подумала бы, что сестра ваша опозорила себя как женщина!
— Я говорю о ее чувствах, не о своих. Не то было бы, если б я женился в той же сфере.
— Неужели? К таком случае я думаю, что мне, пожалуй, лучше посоветовать Джорджу не ездит в Гендон-Голл.
— Сестры моей там нет. Они все в Германии.
— Ему лучше не ездить туда, где о вашей сестре будут думать.
— Ни то что в мире не хотел бы я ссориться с вашим сыном.
— Лучше вам с ним разойтись. Не думайте, чтобы я защищала его. — Он именно это и думал, да она ничего другого и не делала. — Я уже сказала ему мое мнение, что ему не одолеть предрассудков, и что лучше было бы отказаться, чем прибавлять горя себе, а может быт, и ей. Все, что я говорил, не имело характера защиты, а только показывало, почему я думаю, что этот брак был бы неудобен. Не то чтоб мы или ваша сестра были слишком низки для подобного союза, но вы, с вашей стороны, пока еще не достаточно хороши или высоки душой.
— В этом я с вами спорить не стану, мистрисс Роден. Но вы передадите ему мое поручение?
— Да; я передам ему ваше поручение.
Тут лорд Гэмпстед, проведя добрый час у нее в доме, простился и уехал.
— Ровно час, — скакала Клара Демиджон, которая все еще смотрела в окно квартиры мистрисс Дуффер. — О чем могли они толковать?
— Мне кажется, он ухаживает за вдовой, — сказала мистрисс Дуффер, которая так была поражена, что не могла остановиться ни на какой новой мысли.
— Никогда бы не приехал он за этим верхом. Не пленится она молодым человеком, который тратит свои деньги на подобные вещи. Она предпочла бы скопидома. Но это его собственные лошади, его собственный грум, и он столько же ухаживает за вдовой как и за мной, — добавила Клара, смеясь.
— Желала бы я, чтоб он ухаживал за вами, милая.
— Может быть, не хуже его еще найдутся, мистрисс Дуффер. Я не Бог весть какую цену придаю лошадям и грумам. Тому, кто заведется ими, не по средствам иметь и жену. — Затем, проводив лорда Гэмпстеда глазами, пока он не скрылся из виду, она вернулась к тетке.
Но мистрисс Демиджон не теряла времени, пока Клара с мистрисс Дуффер зевали да делали пустые предположения. Как только она осталась одна, старуха достала шляпу и шаль, украдкой выбралась на улицу, направилась к концу ее на встречу груму, который в эту минуту проваливал лошадей. Здесь она не рисковала попасться на глава племяннице или соседям, и молча ждала, никем незамеченная, пока он вернется к тому месту, где она стояла.
— Молодой человек, — сказала она самым заискивающим голосом, когда грум поравнялся с ней.
— Что угодно, сударыня?
— Неправда ли, вы охотно бы выпили стаканчик пива, так долго ходивши взад и вперед?
— Нет, именно теперь-то и не выпил бы. — Он знал, кому служит и от кого может принимать пиво.
— Я с удовольствием бы заплатила за кружку, — сказала мистрисс Демиджон, вертя в руках мелкую монету так, чтобы он мог видеть ее.
— Благодарю вас, сударыня; я свое пиво пью в положенное время. Теперь я дежурю.
— Это, вероятно, лошади вашего господина?
— Чьи же больше, сударыня? Милорд ни на чьих лошадях ни ездит, как только на своих.
Вот успех-то! И монета в экономии! Милорд!
— Конечно, нет, — сказала мистрисс Демиджон. — Да и что за охота?
— Истинно так, сударыня.
— Лорд… Лорд… Кто он такой?
Грум задумался. Слуга обыкновенно желает, сколько в его силах, воздать должное своему господину. Человек этот вовсе не имел желания доставить удовольствие любопытной старухе, но он счел унизительным для своего господина и для самого себя как бы отрекаться от их общего имени. «Ампстед!» — сказал он, очень благодушно смотря на старуху, а затем двинулся далее, не прибавив более ни слова.
— Я давно знала, что они не то, что мы грешные, — сказала мистрисс Демиджон, едва племянница вошла.
— Вы не разузнали, кто он такой, тетушка?
— Ты, вероятно, была у мистрисс Дуффер. Вы с ней неделю бы советовались, и тогда бы ничего не узнали. — Только поздно вечером раскрыла она свою тайну. — Он пэр! Он — лорд Ампстед!
— Пэр!
— Говорю тебе, он лорд Ампстед, — сказала мистрисс Демиджон.
— Не верю, чтоб существовал такой лорд, — сказала Клара, отправляясь спать.