На следующей неделе Гэмпстед отправился в Горс-Голль, и охотился дня три, признаваясь самому себе, что в сущности Лестершир лучше Кумберлэнда, так как здесь его знают и никто не осмелится обращаться с ним так, как обращался Крокер. Никогда до сих пор не наносилось такого удара его демократическому духу или, верней, остатку того аристократического духа, который он питался заглушить мудрым и человечным демократизмом! Подумать только, посторонний человек осмелился заговорить с ним об одной из представительниц его семьи! Никто, конечно, не сделал бы этого и Лестершире. Он не мог хорошенько объяснить себе различия между этой местностью и Кумберлэндом, но был совершенно убежден, что застрахован от чего-нибудь подобного в Горс-Голле.
Но не об одном этом он думал, носясь по полям. Как бы ему сделать, чтоб повидаться с Марион Фай? Ум его был занят этим вопросом, а может быть, что еще опаснее, и сердце. Если бы кто раньше спросил его, он сказал бы, что для человека в его условиях ничего нет легче, как познакомиться с молодой особой из Парадиз-Роу. Но теперь, по зрелом обсуждении, он находил, что Марион Фай окружена целой массой, по-видимому, непреодолимых препятствий. Не мог он явиться в дом № 17-й и просто спросить мисс Фай. Чтоб сделать его, он должен бы быть совершенным нахалом, а именно, недостаток этого милого качества создавал дли него столько затруднений. Ему пришло в голову разыскать квакерскую капеллу в Сити, высидеть там всю церемонию — лишь бы не выгнали — в достойной Дон-Кихота надежде возвратиться с нею в Галловей, в омнибусе. Рассмотрев этот план со всех сторон, он пришел к убеждению, что совместное путешествие в омнибусе совершенно невозможно. Тогда ему вообразилось, что мистрисс Роден может, пожалуй, помочь ему. Но с каким лицом мог молодой человек в его условиях просить такую женщину, как мистрисс Роден, помочь ему в таком деле? А между тем, если можно было чего-нибудь достичь, то только через мистрисс Роден, или, во всяком случае, через ее дом. Тут возникало новое затруднение. Он не то, чтоб поссорился с Джорджем Роденом, но они расстались на дороге точно на нити их искренней дружбы завязался узелок. Его упрекнули за то, что он поверил тому, что сказал ему Крокер. Он в душе признавал, что не должен был этому верить. Хотя выдумки Крокера были чудовищны, он должен был скорей приписать ему их, чем заподозрить своего приятеля в образе действий, который несомненно был бы низким. Даже это обстоятельство кое-что прибавляло к преградам, которыми окружена была Марион Фай.
Вивиан гостил у него в Горс-Голле.
— Я завтра еду в Лондон, — сказал Гэмпстед, когда они возвратились домой с охоты в субботу, — субботу, следовавшую за воскресеньем, в которое молодой лорд побывал в Парадиз-Роу.
— Завтра воскресенье — неудобный день для путешествий, — сказал Вивиан. — Фиц-Вильямы будут охотиться в Лильфорде в понедельник, поезд из Питерборо в 5 ч. 30 м., к нему приноровлен поезд из Оундля; распорядись, чтоб экипаж твой был подан в 4 часа 50 минут. Все это предусмотрено Провидением. В понедельник вечером я еду в Гаткомб, все совпадает, как нельзя лучше.
— Ты оставайся дома. Воскресенье, проведенное в одиночестве, дает тебе возможность очистить всю твою официальную переписку за две недели.
— Этим бы я занялся даже в твоем присутствии.
— Мне необходимо быть дома в понедельник утром. Кланяйся им всем от меня в Лильфорде. Я скоро опять вернусь, если сестра меня отпустит; а может быть, мне удастся убедить ее приехать сюда, прожить на биваках недельки две.
Сказано — сделано; в воскресенье он поехал в Лондон, а оттуда в Гендон-Голль. Надо заметить, что трудно было найти молодого человека, который имел бы более сильная побуждения дорожить своей забавой, или менее оснований отказаться от нее. Конюшни его были полны лошадей, погода была прекрасная, охота отличная, все его друзья окружали его, никаких других занятий у него не было. Сестра его намерена была провести еще неделю в замке Готбой, а Гендон-Голл сам по себе, конечно, не представлял ничего особенно привлекательного в конце ноября. Но Марион Фай была у него на уме, и план его созрел. План этот, конечно, мог быть приведен в исполнение во вторник, так же как и в понедельник; но им овладевало нетерпение, и в данную минуту он предпочитал Марион Фай, которой, вероятно, не найдет, лисицам, которых, конечно, нашел бы в окрестностях Лильфорда. План, собственно говоря, был несложный. Он отправится в Парадиз-Роу и посетит мистрисс Роден. Затем он объяснит ей, что произошло между ним и Джорджем, поручит ей передать оскорбленному клерку нечто в роде извинения. Потом он пригласит их обоих к себе обедать, как-нибудь до возвращения сестры. Каким образом имя Марион Фай тут замешается, как бы ее втянуть в эту затею, все это он должен предоставить случаю. В понедельник он вышел из дому около двух часов, и сделав порядочный крюк на Бакер-Стрит и Ирингтон, отправился в Галловэй в омнибусе. Он несколько стеснялся и затруднялся своими посещениями в Парадиз-Роу, так как начинал подозревать, что часть обывателей следит за ним. Неприятно, думалось ему, что имея приятеля в той или другой улице, не можешь навестить его не возбуждая внимания. Он не знал о существовании мистрисс Демиджон, Клары или мистрисс Дуффер, не знал также, из какого именно окна устремлены на него взгляды любопытных обитателей; но он сознавал, что его появление возбуждает интерес. Пока знакомство его в этой улице ограничивалось обитателями дома № 11, это не имело особого значения. Хотя бы соседи и узнали, что он коротко знаком с мистрисс Роден или ее сыном, об этом ему нечего много заботиться. Но если б ему удалось присоединить Марион Фай в числу своих галловэйских друзей, тогда, казалось ему, любопытные глаза могут и надоесть.
— Мистрисс Роден дома, — сказала горничная, — но у нее гости.
Тем не менее она ввела молодого лорда в гостиную. Гости действительно были. Это был день мистрисс Винсент, она была тут. Это одно было бы не важно, но с двумя пожилыми дамами сидела Марион Фай. Судьба ему благоприятствовала. Но теперь явилось затруднение объяснит цель своего появления. Неловко ему было выступить с общим приглашением, — общим по крайней мере относительно Марион Фай, — в присутствии мистрисс Винсент.
Разумеется, произошло представление. Мистрисс Винсент, которая часто слышала имя лорда Гэмпстеда, несмотря на свою суровость, поддавалась чарам аристократизма. Она была рада встретить молодого человека, хотя имела сильные основания думать, что он не есть несокрушимая скала в деле веры. Гэмпстед и Марион Фай обменялись рукопожатием точно старые друзья, а затем разговор сам собой коснулся Джорджа Родена.
— Надеюсь, вы не ожидали видеть моего сына? — сказала мать.
— О, нет, я хотел передать ему кое-что, что могу сделать и в записке.
Дебют был не совсем удачен, так как фраза эта заставила и мистрисс Винсент, и Марион подумать, что они лишние.
— Надо мне послать Бетси за коляской, — сказала первая. Коляска, привозившая мистрисс Винсент, всегда имела привычку удаляться за угол, в таверну, где кучеру удалось создать для себя самые приятные отношения.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказал Гэмпстед, так как заметил по некоторым сборам мисс Фай, что она найдет нужным последовать за мистрисс Винсент. — Я напишу два слова Родену, и они скажут ему все, что я имею передать.
Затем старушка возвратилась к вопросу, который обсуждали до появления лорда Гэмпстеда.
— Я приглашала эту молодую особу, — сказала мистрисс Винсент, — поехать со мной дня на два, на три в Брайтон. Положительно дознано, что она никогда не бывала в Брайтоне.
Так как мистрисс Винсент ездила в Брайтон два раза в год, на месяц в начале зимы и на две недели весною, то ей казалось чудом, чтоб кто-нибудь, даже живущий в Галловэе, никогда там не бывал.
— По моему мнению это было бы прекрасно, — сказала мистрисс Роден, — если отец ваш вас отпустить.
— Я никогда не разлучаюсь с отцом, — сказала Марион.
— Неправда ли, милорд, — сказала мистрисс Винсент, — что по ее виду перемена воздуха была бы ей полезной?
С этого разрешения, лорд Гэмпстед воспользовался случаем посмотреть на Марион, и убедился, что ей никакая перемена не требуется. Улучшить тут ничего нельзя было; но его вдруг осенила мысль, что он также мог бы провести два, три дня в Брайтоне, и что там ему легче было бы устроить свои дела, чем в Парадиз-Роу.
— Действительно, — сказал он, — перемена всегда полезна. Я сам не люблю долго оставаться на одною месте.
— Иным людям поневоле приходится оставаться на одною месте, — с улыбкой сказала Марион. — Отец должен ходить на службу, ему было бы очень неприятно, если б не было никого, кто подавал бы ему есть и сидел с ним за столом.
— Он мог бы отпустить вас на день или на два, — сказала мистрисс Роден, которая знала, что Марион было бы полезно иногда оставлять Лондон.
— Я уверена, что он не отказал бы вам в такою маленьком развлечении, — сказала мистрисс Винсент.
— Он никогда ни в чем мне не отказывает. Мы ездили в апреле в Коус, на две недели, хотя я совершенно уверена, что сам папа предпочел бы оставаться дома все это время. Он не верит в новомодную теорию перемены воздуха.
— Не верить? — сказала мистрисс Винсент. — А я так верю. Там, где я живу, в Вимбльдоне, скорей деревня, чем город; но просиди я круглый год на одною месте, я так бы захандрила и расклеилась, что, вероятно, году бы не прошло и меня бы схоронили.
— Отец говорит, что когда он был молод, только люди высокого происхождения и high-life[6] каждый год уезжали из города; и что люди жили тогда так же долго, как и теперь.
— Мне кажется, люди приучаются жить и умирать, смотря по обстоятельствам, — сказал Гэмпстед. — Предки наши делали многое, что мы считаем положительно вредным. Они пили нефильтрованную воду и целую зиму ели соленое мясо. Они очень плохо мылись и не имели никакого понятия о вентиляции. А тем не менее они умудрялись жить.
Марион Фай, однако, разупрямилась, и объявила о своем намерении отказаться от любезного приглашения мистрисс Винсент. Об этом еще было много толков, так как Гэмпстед ухитрился сделать несколько разнообразных предложений.
— Он сам очень любил море, — говорил он, — и повезет их всех, включая мистрисс Винсент и мистрисс Роден, на своей яхте, если не в Брайтон, то в Коув.
Декабрь не был особенно удобным временем для поездок водою, а так как в Брайтон можно было попасть, проехав час по железной дороге, он вынужден был отказаться от этого предложения, слегка посмеявшись над собственной несообразительностью.
Но все это говорилось так весело и ласково, что он окончательно покорил сердце мистрисс Винсент. Она оставалась гораздо дольше обыкновенного, к выгоде хозяина таверны, и наконец, в самом радужном расположении духа, послала Бетси за угол.
— Право, лорд Гэмпстед, — говорила она, — прежде, чем и уеду, мне надо взять с вас штраф. Придется мне заплатит за второй час, так я с вами заболталась.
С этим она уехала.
— Незачем вам уходить, Марион, — сказала мистрисс Роден, — если лорд Гэмпстед не имеет сообщить мне чего-нибудь особенного. — Лорд Гэмпстед заявил, кто особенного он ничего сообщить не имеет, и Марион осталась.
— А я имею сообщить вам некто особенное, — сказал Гэмпстед, — когда старшая гостья наконец уехала, — но мисс Фай может узнать это так же, как и вы. Когда мы шли в Гендон, в воскресенье, разговор коснулся вопроса, относительно которого мы с Джорджем разошлись во мнениях.
— Надеюсь, что не было ссоры? — сказала мать.
— О, нет. Но мы не остались особенно довольны друг другом. А потому мне бы хотелось, чтоб вы с ним приехали ко мне обедать, как-нибудь на этой неделе. В субботу я не свободен, но до этого дня выбирайте любой. — Мистрисс Роден сделала очень серьезную мину при этом предложении, так как до сих пор приятель сына никогда не приглашал ее к себе. Кроме того в течение нескольких лет она ни разу не обедала в гостях, а между тем в данную минуту она не находила никакой причины отказаться. — Я собирался просить мисс Фай приехать с вами.
— О, это совершенно невозможно, — сказала Марион. — Вы очень добры, милорд; но я никогда не выезжаю, не правда ли, мистрисс Роден?
— Это мне кажется причиной — начать. Конечно, я понимаю, ваш отец… Но я очень был бы рад с ним познакомиться, если б вы убедили его приехать.
— Он редко выезжает, лорд Гэмпстед.
— Тем менее он будет иметь оснований отговариваться тем, что не свободен. Что вы скажете, мистрисс Роден? Это доставило бы мне самое искреннее удовольствие. И я, как ваш отец, мисс Фай, не привык много «выезжать», как вы говорите. Я такой же чудак, как и он. Признаем, что мы все чудаки, и что нет лучшего основания, чтобы нам сойтись. Мистрисс Роден, не старайтесь мешать делу, которое доставит мне величайшее удовольствие и против которого нельзя найти серьезных возражений. Отчего бы мистеру Фай не познакомиться с приятелем вашего сына? Какой день для вас удобнее, среда, четверг, или пятница?
Наконец, было решено, что Джордж Роден, во всяком случае, будет обедать в Гендон-Голле в пятницу, но что касается остальных приглашенных, то надо подумать. Гэмпстед Роден склонялась к мысли, что лучше бы считать это делом невозможным. Ей казалось, что она твердо решилась никогда более не обедать в гостях. Затем в уме ее мелькнула мысль, что сын ее — жених сестры этого молодого человека, и что если она поддастся этим дружеским любезностям, это может послужить ему в пользу. Когда мысли ее достигли этой точки, она могла быть уверена, что приглашение будет, в конце концов, принято.
Относительно Марион Фай, вопрос был оставлен без дальнейшего решения. Она сказала, что это невозможно, и более ничего не прибавила. Это было ее последнее решение; но она его не повторила, что вероятно бы сделала, если б была совершенно уверена, что это невозможно. Мистрисс Роден, в продолжение беседы, более не касалась этой стороны вопроса. Она была взволнована и тем, что уже было сказано, слегка гордилась на себя, что почти уступила, слегка недоумевала перед собственным, слишком очевидным смущением, слегка пугалась явного увлечения лорда Гэмпстеда молодой девушкой.
— Пора мне идти, — сказала Марион Фай, которая также была смущена.
— И мне также, — сказал Гэмпстед. — Мне надо вернуться кругом, через Лондон, у меня еще бездна дела в Парк-Лэне. Вот чем нехорошо иметь несколько домов, иногда не знаешь, где твое платье. Прощайте, мистрисс Роден. Помните, я на вас рассчитываю, очень уж мне этого хочется. Позволите мне проводить вас до ваших дверей, мисс Фай?
— Это всего через три дома, — сказала Марион, — и в противоположном направлении. — Тем не менее он проводил ее до дому. — Передайте вашему батюшке мое почтение, — сказал он, — и скажите ему, что Джордж Роден может служить вам чичероне. Если вы приедете на извозчике, вас отвезут в шарабане. В сущности говоря, нет никакой причины, отчего бы его за вами не послать.
— О, нет, милорд. То есть я не думаю, чтоб мы могли быть.
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, приезжайте, — сказал он и взял ее за руку, когда дверь дома № 17 отворилась.
В тот же день, вечером, Клара Демиджон сидела запершись с Гэмпстед Дуффер, в квартире последней, в доме № 15.
— Стоя на улице, пожимал ей руку! — говорила мистрисс Дуффер таким тоном, точно волосы на голове ее становились дыбом от этого известия. Это последнее мы, конечно, говорим в смысле фигуральном, так как в действительности голова ее была украшена накладкой, которая должна была помешать остаткам ее волос подниматься дыбом.
— Я это видела! Они вышли вместе из № 11 совершенными голубками, и он проводил ее до дому. Потом он схватил ее руку и держал ее, — о, несколько минут! на улице!.. Чего не позволят себе эти квакерши. Они всем позволяют называть их просто по имени; понятно, что сейчас является короткость. Я никогда не позволяю молодому человеку называть меня Клара, без моего разрешения.
— Еще бы.
— На этот счет нельзя быть слишком осторожной. Сидели они там вместе, в № 11, целых два часа. Что все это может значить? Старая мистрисс Винсент была там, но она уехала.
— Вероятно, ей это все не понравилось.
— Что лорду здесь делать, — спросила Клара, — из-за чего ему так часто бывать? А он вдобавок еще будет маркизом, что гораздо важнее лорда. Одно верно. Не может же это значить, что он женится на Марион Фай?