Коварный этотъ вопросъ неожиданно вдругъ появился на сцену, вынырнувъ среди бѣла-дня, по совершенно случайному поводу. И розовыя губки Елены лукаво спросили его:
-- Какъ бы онъ поступилъ въ такомъ положеніи?
(На этотъ разъ дѣло шло не о Вертерѣ).
Случилось все такъ.
Какъ-то, послѣ обѣда (генералъ ушелъ къ себѣ отдохнуть), на террасѣ, за десертомъ, остались -- барышни, Голощаповъ и докторъ. Докторъ, Павелъ Петровичъ Шлаковъ, служилъ земскимъ врачомъ, и рѣдкій день не бывалъ въ домѣ генерала. Это былъ человѣкъ, лѣтъ сорока, съ интеллигентнымъ, умнымъ лицомъ, коротко стриженной головой и удлиненной некрасовской бородкой. Выхоленная, коренастая фигура его, въ чесучовомъ пиджакѣ, поверхъ бѣлаго пикейнаго жилета, не лишена была извѣстнаго лоска. Все, до изящныхъ ботинокъ включительно, было на немъ хорошо сшито и пригнанно...
-- Если бы вамъ для домашняго спектакля,-- шутилъ онъ самъ надъ собой: -- понадобилась фигура Чорта, изъ "кошмара" Ивана Карамазова, то я могъ-бы служить и безъ грима...
Начитанный и хорошо образованный, онъ обладалъ недюженнымъ умомъ, большою житейскою опытностью, и -- какъ собесѣдникъ -- былъ незамѣнимъ. Въ семьѣ генерала онъ былъ своимъ человѣкомъ. По его-то рекомендаціи Голощаповъ и былъ приглашенъ сюда -- въ школу...
Разговоръ случайно коснулся народной школы -- и барышни, заинтересовавшись вдругъ, стали разспрашивать Голощапова о постановкѣ дѣла народнаго образованія. Голощаповъ, затронутый за живое, горячо сталъ развивать ту мысль что надо-де удивляться талантливости и тароватости крестьянскаго мальчика, который, несмотря на всѣ отрицательныя стороны школьнаго преподаванія, все-же оказывается спосбонымъ въ такой, сравнительно, короткій срокъ, мало того, что научиться читать и писать, но пріобрѣсти попутно и цѣлую уйму фактическихъ знаній...
Мимо террасы, какъ-разъ въ это время, проходилъ сынишка ночного сторожа -- одинъ изъ его учениковъ.
-- Да вотъ (недалеко ходить), посмотрите на этого мальчугана: онъ хорошо уже читаетъ и пишетъ. А -- что онъ? Всего только одну зиму и ходилъ ко мнѣ въ школу...
Елена окликнула мальчика и позвала его на террасу.
Бѣлобрысый, худой мальчуганъ послушно и смѣло взошелъ по ступенямъ...
-- Здравствуй.
-- Здравствуйте.
-- Ты кто?
-- Становой.
Неожиданность отвѣта заставила всѣхъ засмѣяться...
-- Т.-е.-- какъ это такъ: "становой"?-- переспросила Елена.
-- А такъ... Ребятишки у насъ, на людской, часто ссорятся. Онамедни вонъ -- вѣнчали мы Петра Савича (сынишку кучера Григорія) обаполо лаханки съ курицей, и -- передрались. Опосля того и выбрали меня становымъ, чтобъ исчунять ихъ...
-- Нѣтъ! Онъ невозможенъ!-- хохотали барышни.
-- Зачѣмъ вѣнчать съ курицей? Да еще -- около лаханки?-- заинтересовался докторъ.
-- А такъ -- баловались...
-- И какимъ это образомъ у Григорія можетъ быть сынъ "Савичъ"?-- продолжалъ свой опросъ докторъ.
-- Да это мы не взаправду! Его кличутъ Федька. А "Петръ Савичъ" -- это мы изнарочна. Прозвали его такъ. У него брюченки "навыпускъ" (въ родѣ -- какъ изъ чиновниковъ), мы и прозвали -- "Петръ Савичъ". Въ городахъ все больше такіе...
-- А ты бывалъ тамъ?
-- Съ отцомъ ходили на заработки...
-- А какъ тебя звать?-- спросила Елена.
-- Аниска.
-- Ну, слушай: можешь ты мнѣ разсказать своими словами то, что я прочту тебѣ -- а?
-- Могу,-- самоувѣренно отвѣтилъ Аниска.
-- Ну, такъ -- садись и слушай...
Онъ сѣлъ. Елена взяла со стола книгу (это былъ Гейне) и, развернувъ на первой попавшейся страницѣ, раздѣльно и договаривая каждую букву, прочла:
Вставай, слуга,--
Коня сѣдлай...
Лети чрезъ рощи и поля
Скорѣе ко дворцу
Дункана короля...
-- Понялъ?
-- Понялъ.
-- И можешь разсказать?
-- Могу.
-- Пожалуйста...
Аниска завозился на мѣстѣ, откашлялся и началъ:
Вставай, слуга,--
Снаряжайся...
Поѣзжай швыже --
Навскачки...
На Полянскіе --
Дворы --
Къ Дундику...
Взрывъ смѣха покрылъ его рѣчь...
Барышни хохотали до слезъ. И долго смѣхъ не утихалъ на террасѣ. Анискѣ дали коробку конфетъ и отпустили его.
-- Нѣтъ, знаете, онъ великолѣпенъ!-- началъ докторъ.-- Вѣдь, собственно говоря, онъ вполнѣ исчерпалъ тему. Онъ не опустилъ ни одной подробности, сохранилъ весь колоритъ и смѣло живописуетъ картину. Конечно -- усмѣхнулся онъ: -- "рощи и поля" передѣланныя въ "Полянскіе-Дворы" (здѣсь недалеко есть такіе дворики), и особенно -- "король Дунканъ", передѣланный въ "Дундика",-- все это болѣе, чѣмъ смѣлый переводъ Гейне. Но, все-таки, я ничего подобнаго не ожидалъ...
-- И какъ, право, жаль, что я не прочла дальше!-- хохотала Елена.-- Воображаю, что бы онъ наговорилъ намъ! Какъ-бы онъ обрисовалъ намъ драматизмъ положенія... Вы представляете?-- обратилась она къ Голощапову.
Тотъ вспыхнулъ...
-- Простите. Но я уже говорилъ вамъ, что я не читалъ Гейне. Я не знаю конца стихотворенія...
-- Да? Но, оно великолѣпно! Прочтите, докторъ...
-- Я знаю его наизусть -- и могу вамъ сказать его.
Онъ всталъ. Лицо его слегка поблѣднѣло -- и онъ (неожиданно для всѣхъ) талантливо и выразительно продекламировалъ:
Вставай, слуга,--
Коня сѣдлай...
Лети чрезъ рощи и поля
Скорѣе ко дворцу
Дункана короля.
Зайди въ конюшню тамъ
И жди. И если кто
Взойдетъ -- спроси:
Которую Дунканъ
Дочь замужъ отдаетъ?
Коль чернобровую --
Скачи скорѣй назадъ!
Коль ту, что съ русою косой,
Спѣшить не надо, братъ...
Тогда -- ступай ты на базаръ,
Купи веревку тамъ;
Вернися шагомъ и -- молчи:
Я -- догадаюсь самъ...
Докторъ продекламировалъ это съ такимъ подъемомъ и такъ хорошо, что всѣмъ захватило дыханье... Лица всѣхъ были блѣдны. А Голощаповъ, съ мертвенно-блѣднымъ лицомъ, такъ и впился сверкающими глазами въ доктора, наклоняясь впередъ и судорожно вцѣпившись за стулъ...
-- Вы -- декламаторъ, и очень талантливый!-- сказала доктору Катя, ласково смотря на него.
-- Т.-е., можетъ быть, когда-нибудь былъ имъ,-- грустно отвѣтилъ ей Шлаковъ.-- А теперь: все это было и "быльемъ поросло"...
-- Почему же "было" и "быльемъ поросло"?-- тихо и, недоумѣвая, спросила Катя.-- Это есть и теперь...
-- А потому, Катерина Васильевна, что "молодое вино вливаютъ въ мѣха новые". А я... моя пѣсня спѣта,-- грустно сказалъ онъ и потупился...
И чѣмъ-то бездольнымъ пахнуло на всѣхъ отъ этихъ словъ доктора. А Катя, встревоженно и удивленно ("Что это съ нимъ?"), зорко всмотрѣлась въ него. Онъ ей показался вдругъ совсѣмъ не такимъ, какимъ она привыкла его видѣть и знать. Она переглянулась съ Еленой -- и почему-то смутилась...
О Голощаповѣ всѣ и забыли. А онъ -- все еще не мѣняя позы, жадно вперялся глазами въ доктора. Губы его были судорожно сжаты, а подбородокъ непріятно заострился и ушелъ впередъ...
-- Ну, а -- вы?-- неожиданно обратилась Елена къ нему, будя его отъ задумчивости.-- Вы что намъ скажете, Павелъ Гавриловичъ -- а? (Онъ вздрогнулъ).-- Нравится вамъ Гейне?
-- О, да! И если онъ весь такой -- я буду его знать наизусть!
-- Да? Ну, а что бы вы сдѣлали въ положеніи рыцаря?
-- Я бы не сталъ посылать на базаръ за веревкой...
-- А что бы вы сдѣлали?
-- Не знаю, Елена Васильевна,-- тихо сказалъ онъ, не спуская съ нея загорѣвшихся глазъ.-- Я знаю только то, что я не уступилъ бы своего счастья. Нѣтъ! Я сталъ-бы бороться...
Она что-то сказала ему -- но онъ не разслышалъ. Ему вдругъ вспомнился сонъ его (тотъ самый, который онъ видѣлъ въ ту ночь, когда она только-что пріѣхала). И странно: онъ вспомнилъ и то, что было въ рукѣ у него, когда она, закрываясь руками, отступала назадъ, а онъ -- наступалъ, на нее. Вспомнилъ -- и задрожалъ мелкой дрожью...
То было не "веретено", а -- ножъ...
Голощаповъ растерянно усмѣхнулся, и -- прикованный вдругъ къ созерцанію этой, неожиданно вставшей, подробности сна -- тихо всталъ и ушелъ...
Всѣ удивленно переглянулись.
-- Что это съ нимъ? Какой онъ нынче странный,-- сказала Елена.
Ей никто не отвѣтилъ.
-- Ну, а вы, докторъ?-- заговорила она, стараясь замять впечатлѣніе странной бесѣды.-- Вы что бы сдѣлали въ положеніи рыцаря?
-- Я? теперь? въ свои 40 лѣтъ?-- усмѣхнулся Шлаковъ,--Я самъ бы себѣ купилъ эту "веревку" (если бы не сумѣлъ обойтись безъ нея), а фразу гонцу: "вернися шагомъ и молчи" -- я бы сказалъ самъ себѣ. Я "замолчалъ" бы свою бѣду и никому бы о ней не сказалъ. Зачѣмъ быть смѣшнымъ и назойливымъ? Въ двери рая, милая барышня, грубо стучать неумѣстно. Эти двери... ихъ -- или настежь отворятъ, или мимо нихъ надо пройти, почтительно обнаживъ голову...
... "Какой ты милый!" -- подумала Катя, ласково смотря на него.
Разговоръ оборвался.
Всѣ вдругъ притихли. За садомъ алѣла заря -- и всѣ засмотрѣлись на этотъ нѣжный румянецъ заката. И мысли всѣхъ, торопливо снявъ маски, потянулись къ далекому небу...
..."Я измѣнилъ бы одно только у Гейне,-- размышлялъ Шлаковъ.-- Не съ русою косой (тогда -- "скачи скорѣй назадъ!"), а -- съ черною косой... Тогда -- "ступай ты на базаръ"... А, впрочемъ, все это глупо. И не мнѣ о томъ думать! Вѣдь, эти "бури тайныя страстей" и "оглушающій языкъ" ихъ,-- они для меня уже прожиты. И я долженъ желать и любить:
Поутру -- ясную погоду,
Подъ вечеръ -- тихій разговоръ...
А все остальное -- миражъ пустыни сороколѣтняго возраста. Красиво, и тянетъ, и умираешь отъ жажды... Но -- что въ томъ? Опытный арабъ не потревожитъ коня, и проѣдетъ мимо"...