Но былъ и еще одинъ человѣкъ въ генеральской усадьбѣ, въ грудь котораго больно плескала эта набѣгающая волна синѣющей дали. Это былъ сельскій учитель, Павелъ Гавриловичъ Голощаповъ, преподававшій въ генеральской школѣ и, въ качествѣ регента, за отдѣльную отъ генерала плату, завѣдывавшій церковнымъ хоромъ. Голощаповъ былъ своимъ человѣкомъ въ усадьбѣ. Скучая въ долгіе зимніе вечера и не зная, съ кѣмъ перекинуть въ пикетъ, генералъ кончилъ тѣмъ, что перевелъ учителя изъ школы въ усадьбу и помѣстилъ его въ отдѣльномъ флигелькѣ, который стоялъ на опушкѣ березоваго парка. Церковь и школа были не дальше версты отъ усадьбы (сейчасъ же за паркомъ), и въ хорошую погоду учитель ходилъ въ школу пѣшкомъ, а нѣтъ -- его отвозили и привозили обратно. И обѣдалъ, и ужиналъ онъ съ генераломъ, который сразу какъ-то привыкъ къ нему и привязался. Лѣтомъ, въ свободное время, Голощаповъ помогалъ управляющему по хозяйству, ѣздилъ по дѣламъ генерала въ городъ, писалъ подъ его диктовку письма и исполнялъ разныя его порученія. Словомъ, онъ былъ совсѣмъ домочадцемъ. Онъ-то сейчасъ и волновался больше всѣхъ, не находилъ себѣ мѣста и жадно вперялся глазами въ кусочекъ синѣющей дали, видной съ террасы дома, и изъ таинственной, манящей глубины которой на него надвигалась что-то мучительно-радостное...
Осенью прошлаго года, когда по рекомендаціи земскаго врача Голощаповъ попалъ въ генеральскую школу, онъ (какъ-разъ передъ отъѣзѣздомъ уже) увидѣлъ дочерей генерала, и сразу, по первому взгляду, влюбился въ одну изъ нихъ -- младшую, блондинку Леночку,-- и съ тѣхъ поръ онъ только и жилъ мечтой о ней, только и думалъ, какъ-бы снова увидѣть эту своевольную, капризную головку, съ толстой льняной косой и синими, какъ небо, глазами...
Между картинъ и гравюръ, развѣшанныхъ по стѣнамъ генеральскаго дома, была одна, на которую онъ избѣгалъ и боялся смотрѣть. Это была картина Кабанеля -- "Волна". На бѣломъ, вспѣненномъ хребтѣ набѣжавшей волны, закинувъ назадъ чудныя руки, лежала нагая дѣвушка, рожденная пѣной волны, брызги которой были взброшены вверхъ, въ видѣ цѣлой гирлянды амуровъ... И эта красивая греза художника, которую ему нашептала волна,-- она была очень похожа на русоволосую дочь генерала. И Голощаповъ, всякій разъ, при взглядѣ на нее, отворачивался, блѣднѣлъ и торопился уйти отъ картины...
Голощаповъ былъ сирота. Сынъ заштатнаго дьячка, онъ, десятилѣтнимъ мальчуганомъ, остался безъ отца и матери, которая умерла вскорѣ за мужемъ. Сироту пріютилъ у себя большесемейный дядя, священникъ (родной братъ его матери), и помѣстилъ его въ семинарію. Пробывъ тамъ года четыре, юноша самовольно бросилъ семинарію, такъ какъ безъ отвращенія не могъ себя представить въ рясѣ попа, и, сдавъ экзаменъ на сельскаго учителя, поступилъ въ земскую школу. Какъ лучшій учитель, онъ и былъ рекомендованъ генералу. Попавъ сюда, онъ свободно вздохнулъ, и затаенная и давняя мысль объ университетѣ опять закопошилась въ головѣ Голощапова. Онъ сталъ тихомолкомъ готовиться на аттестатъ зрѣлости, стараясь попутно скопить и нужную сумму денегъ для жизни въ столицѣ. А именно туда его и тянулъ навязчивый образъ русой головки, которая задорно стояла передъ нимъ и то закрывалась рукой, какъ на картинѣ Кабанеля, то усмѣхалась лукаво, увлекая къ далекому сѣверу -- къ новой, невѣдомой жизни...
Да и вообще -- вся обстановка богатаго барскаго дома тянула его въ иной міръ. Попавъ сюда, онъ въ первое время жилъ, какъ во снѣ. Но мало-по-малу, попривыкъ и освоился. Участливое и ласковое отношеніе къ нему генерала примирило его со всѣмъ окружающимъ и разогнало его недовѣрчивую настороженность. Онъ уже не глядѣлъ на все исподлобья и не озирался испуганно въ просторныхъ, свѣтлыхъ и непривычно-высокихъ комнатахъ генеральскаго дома, который окружалъ его никогда имъ невиданной роскошью обстановки -- картинъ, статуй и мебели. Онъ присмотрѣлся. И его не пугалъ уже своей неожиданностью задыбившійся конь "Мѣднаго Всадника",-- композиція въ натуральную величину изъ вороненой стали, которая эффектно высилась въ огромномъ парадномъ залѣ;-- его не заставляли уже стыдливо тупить глаза античныя тѣла обнаженныхъ Венеръ, Психей и Грацій, мраморныя статуи которыхъ стояли тамъ и сямъ по угламъ комнатъ, красиво выступая изъ зелени ихъ декорирующихъ пальмъ; онъ спокойно уже останавливался передъ копіями картинъ -- " Фрины " Семирадскаго и " Русалокъ" Маковскаго, любуясь красотой ихъ гибкихъ и стройныхъ тѣлъ; онъ улыбался уже на таинственный жестъ " Нимфы " Нефа; гадалъ на тѣни, вмѣстѣ съ наивными дѣвочками Пимоненко, на его "Святочномъ гаданіи", и -- замечтавшись -- уходилъ по узкой дорожкѣ въ рожь Шишкина...
Худощавый, но пропорціонально и сильно сложенный, съ блѣднымъ лицомъ и легкой тѣнью недавно заросшей русой бородки, онъ былъ бы почти красивъ, если бъ немножко повыше поднять его понурую голову и заставить не такъ ужъ всегда исподлобья смотрѣть его большіе, сѣрые глаза, выраженіе которыхъ, въ связи съ слегка выдающимися впередъ подбородкомъ, привносило въ лицо Голощапова что-то настойчивое, жесткое и непреклонное. Черта эта скоро присматривалась: она была тѣмъ неувѣреннымъ оттискомъ "перваго впечатлѣнія", которое, сразу что-то шепнувъ вамъ, пугливо потомъ исчезало и ужъ не бросалось больше въ глаза...
Синяя блуза, опоясанная широкимъ ремнемъ, и длинные волосы, скобкой, придавали ему студенческій видъ.
-- Славный онъ у меня малый, этотъ мой "блузникъ",-- говаривалъ о немъ генералъ.-- Сдержанный и дисциплинированный, но съ огонькомъ. Мнѣ это нравится. На ногу ему не наступишь. И нагнети на него -- онъ не согнется, а сломится. Славный парень...