Через несколько дней в „Известиях“ под заголовком „Триумф автомата“ было напечатано:
„Игра лучших московских игроков с автоматом системы профессора Ястребова в Малом зале Консерватории за три дня дала совершенно неожиданные результаты.
Короче говоря, проиграли автомату все московские крупные шахматисты, не считая ряда любителей. Трудно даже описать ту панику, которая наступила в результате. По словам старейших московских игроков, они за всю свою жизнь не помнят ничего подобного.
Проиграли автомату и приехавшие из Ленинграда Левенфиш и Рабинович. Особенно любопытен проигрыш последнего. Игравший очень удачно на последних турнирах в Москве (1925 г.), в Нью-Иорке и Сан-Себастьяно (1926 г.), Рабинович играл здесь с особенной красотой и виртуозностью. Применив защиту Каро-Канн, он до 17 хода находился в прекрасном положении. Но ход ( Сf 4: c 7), указанный автоматом, стеснил его пешечный фронт и запер коня. Лишенный возможности раньше, как через три хода вывести в игру ладью, Рабинович пошел на рекомендуемый теорией размен ферзей, в результате которого, благодаря прекрасному маневрированию противника, потерял пешку. На 28-м ходу ему пришлось сдаться.
По словам присутствовавших на игре московских чемпионов, автомат указывал ходы безошибочно и блестяще. Разыгранный им финал, по их мнению, был достоин самого Ласкера.
В публике и в шахматных кругах господствует мнение, что здесь имеет место, вопреки уверениям самого профессора Ястребова, игра живого человека, ибо только человеческий мозг, и притом гениальный мозг, может так проникновенно и талантливо комбинировать“.
Выдержка из статьи д-ра С. Тартаковера, присланной им по телеграфу для шахматного журнала „64“.
„Шахматные автоматы в практике серьезных игр никогда не встречались. Во времена средневековья существовали, правда, идеи создания механического человека (homunculus’а), которые в свою очередь и породили мысль о шахматном автомате. Средневековым мыслителям и механикам такой автомат всегда представлялся в форме человеческой фигуры, играющей в шахматы самостоятельно, без участия человеческого ума. Они вполне серьезно допускали механическую основу шахматной игры, на основании определенных цифровых законов. Нужно было только найти эти законы. Нужно было лишь найти их формулу. В поисках этой формулы поработало не мало гениальных умов. Попытки создания шахматных автоматов встречаются еще в XV веке. В манускриптах ордена иезуитов встречаются указания на создание такого автомата аббатом Антонио Феррари из Болоньи. Ему удалось даже сконструировав механизм, секрет которого погиб вместе с его создателем при пожаре монастырских зданий. То же можно сказать и о попытках Рудольфа Теолициуса и механика Курта из Нюренберга. В сочинении Симона Гуляра, относящемся к концу XVIII века, названном им „Trèsor d’histoires admirables“ („Сокровищница удивительных историй“), имеются, правда, несколько туманные, но все же достаточные указания на опыты в этом направлении француза Арно де-Вильнева, любекских механиков Карла Фогга и доктора Сибелиуса и англичанина Ричарда Гельдингена. Все эти опыты, по словам Гуляра, не дали никаких конкретных результатов и ограничивались лишь известным „брожением умов“ вокруг их имен и идей. Больше всего сведений имеем мы об автомате Курта. По словам очевидцев, его автомат имел форму человеческой фигуры с отлично сделанным лицом и руками. Но каких-либо практических результатов и этот автомат не дал, ибо Курт в припадке сумасшествия разрушил свою механическую куклу. При дворе Филиппа II в Мадриде на Первом международном шахматном конгрессе были попытки со стороны доминиканского монаха Брокара к демонстрации сконструированного им автомата. Брокар бросил вызов даже знаменитому в то время Рюи Лопецу и таким сильным шахматистам эпохи, как Леонардо-де-Кутри и Паоло Бои. Но Филипп II почему-то запретил эту демонстрацию, и Брокар попадает в тюрьму инквизиции. Во всяком случае каких либо иных сведений об этом автомате не осталось. Остатки подобного автомата (конструктор его так и остался неизвестным) и по сие время хранятся в музее при дворце герцога Лихтенштадского. Они представляют из себя кучу старого ржавого железа, готового развалиться при первом прикосновении. Но за стеклом вы увидите грубое подобие человека, сидящего в большом кресле за шахматной доской, укрепленной на небольшом столике. Играл ли этот автомат или нет, так и осталось невыясненным. История дает нам, наряду с попытками создания специальных механизмов и примеры порой довольно остроумного шарлатанства. Помимо безногого Наполеоновского офицера, прятавшегося во время игры в полую внутри куклу, мы встречаем подобные „автоматы“ на ярмарках в Германии и Англии. По словам современников, многие из этих „автоматов“ играли блестяще и обыгрывали даже сильных игроков эпохи. В большинстве же случаев это была просто коммерчески-выгодная ловля доверчивых любителей. Судя по сообщениям газет, автомат профессора Ястребова не имеет формы человека и не претендует на подражание человеческим движением. Судя по размерам (если не ошибаюсь, сообщалось, что и в длину и в вышину он имеет в среднем около метра) мы имеем дело с весьма солидным механизмом. Мне очень трудно сказать что либо о самом автомате, так как, во-первых, я его не видел, а, во-вторых, конструкцию его изобретатель оставляет в секрете. Имеем ли мы здесь дело с механизмом, или с живым человеком? Мне лично трудно судить об этом. Можно думать, судя по тому, что автомат всегда играет только белыми, — что здесь мы имеем известную математическую предпосылку какой-то идеи, но сказать что-либо определенное об этом я не решаюсь. Очень может быть, впрочем, что это и шарлатанство. Во всяком случае это мало меняет дело. Если не автомат, то живой сильный игрок, с которым будет очень приятно встретиться. В связи с предстоящим у вас Международным турниром, мне кажется, что для всех прибывающих в Москву маэстро встреча эта представит значительный интерес“.
Отчет в „Известиях“ и статья Тартаковера были перепечатаны большинством крупнейших европейских и американских газет.
Двадцать шесть знаменитых маэстро мира наконец услыхали об автомате. В Вене, Париже, Нью-Иорке, Варшаве, Берлине, Праге, Брюсселе по углам их губ побежали иронические улыбки. Но где-то в загадочной глубине глаз родилось любопытство. То же легкое, слегка удивленное любопытство общепризнанных чемпионов перед борьбой с неизвестной, но грозной маской.
…Маэстро Капабланка ехал в Россию. На международной станции Себеж, в буфете, за стаканом кофе с коньяком, ему подали последние Нью-Иоркские газеты. Его устало-пресыщенные глаза мирового любимца скользнули по строчкам, и на пунцовых гаванских губах поползла та же ироническая улыбка. Автомат — против чемпиона мира? Чушь!
Газета безразлично упала на пол, и судьба автомата была решена.