Непредвидѣнныя обязанности.
Мой бѣдный отецъ говаривалъ, что воля человѣка сильнѣе обстоятельствъ, но я вскорѣ убѣдился, что онъ преувеличивалъ нашу власть, потому что мое призваніе должно было преклониться предъ неодолимою силой обстоятельствъ.
Учебный годъ близился къ концу я долженъ былъ получить около полдюжины наградныхъ вѣнковъ, которые въ моихъ глазахъ не имѣли особенной цѣны -- я не былъ честолюбивъ. Въ одно утро пришла моя мать, по обыкновенію, въ траурѣ съ заплаканными, опухшими глазами, велѣла мнѣ надѣть парадную форму и обвязала мнѣ руку крепомъ.
Умеръ дѣдушка "патріотъ", совсѣмъ здоровый, въ полной силѣ, когда всѣ надѣялись, что онъ скоро оправится и доживетъ до ста лѣтъ.
Только онъ самъ не предавался заблужденію, что сдѣлалось ясно для всѣхъ, когда узнали, что этотъ странный до самой смерти старикъ самъ обтесалъ доски и сбилъ себѣ гробъ у деревенскаго столяра, отшлифовалъ плиту для своей могилы, вырѣзалъ на ней надпись и по собственному выбору заранѣе выкопалъ могилу. Двумъ ремесленникамъ, которыхъ онъ почтилъ своимъ довѣріемъ, онъ радостно объяснилъ, что всю жизнь работалъ надъ камнемъ и деревомъ для собственныхъ нуждъ, и что каждый положительный человѣкъ долженъ кончить жизнь, какъ началъ. А Люилье, городской могильщикъ, разсказывалъ, что г. Дюмонъ, давая ему монету, сказалъ такъ:
-- Я храбро иду на встрѣчу смерти!
Ударъ, ожидаемый имъ, не обманулъ его; онъ умеръ моментально, какъ солдатъ, пораженный бомбой; онъ всегда мечталъ о такой смерти.
Наша семья и всѣ поселяне ждали меня съ матерью на порогѣ дома покойника. Гробъ стоялъ у оконъ, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ старики проводили обыкновенно вмѣстѣ лѣтніе вечера.
Бабушка не сидѣла въ креслѣ, какъ это принято у вдовъ въ большихъ городахъ, а безпрестанно ходила то туда, то сюда, еще болѣе суетливая и запальчивая, чѣмъ когда-либо. Ея искреннее и глубокое горе прикрывалось выраженіемъ удивленія и обиды.
Издали, какъ только она увидала мать, она закричала:
-- Скажи, пожалуйста, моя дочь, какъ тебѣ покажется эта послѣдняя выходка? Увы! онъ никогда ничего другаго не дѣлалъ. Я простила ему послѣднюю шалость, онъ обѣщался, что никогда не оставитъ меня одну, и вотъ...
Подъ послѣднею шалостью, вѣроятно, надо было разумѣть кампанію 1814 г. Хотя бабушка простила этотъ поступокъ чрезъ тридцать лѣтъ, но забыть не забыла. Странно было смотрѣть на бѣдную старуху, бросавшую на гробъ то печальные, то яростные взгляды. Она приближалась къ гробу только для того, чтобы въ полголоса упрекнуть покойника въ скрытности: онъ предчувствовалъ свою смерть, онъ предупредилъ всѣхъ, кромѣ своей жены. Но ежеминутно эти рѣзкія слова прерывались горькими и отчаянными рыданіями.
Отъ времени нѣсколько разъ надпись, сдѣланная самимъ дѣдушкой на бѣломъ камнѣ, почти совсѣмъ стерлась, но я возобновлялъ ее, не поправляя ошибокъ.
Она гласила слѣдующее:
"Здѣсь погребено тѣло
Петра Дюмона
Волонтера 1792 и 1814 годовъ
онъ былъ родоначальникомъ
честныхъ людей, которые также
не хуже его исполнятъ свой долгъ.
Да здравствуетъ Франція!"
Въ духовномъ завѣщаніи, открытомъ послѣ погребенія, значилось, что все свое состояніе онъ оставляетъ бабушкѣ. Дѣдушка продалъ свое маленькое владѣньице купцу, съ условіемъ, чтобы бабушка пожизненно пользовалась половиной дома и боковымъ садомъ, и возлагалъ на меня, младшаго изъ семьи, всѣ обязанности главы дома. Хотя я много разъ уже слышалъ отъ него самого объ ожидающемъ меня положеніи, но торжественность и важность минуты усилили мое возбужденіе, и я почувствовалъ, что такая ноша мнѣ не по силамъ.
Мнѣ было тяжело, къ тому же, потому, что всѣ обитатели Лони замѣтили большую перемѣну въ моей матери. Одни спрашивали, здорова ли она, другіе совѣтовали ей покоить себя. Двое или трое изъ нашихъ близкихъ друзей прямо обращались ко мнѣ, говоря: "Смотри, мальчикъ, не огорчай мать!" Не я, а она безпокоила меня, безцѣнная женщина, и въ первый разъ въ жизни. Я любилъ ее горячо и нерѣдко любовался ею. Въ моихъ глазахъ она была все такъ же хороша и свѣжа, какъ въ годы ея счастья. Но достаточно было предостереженія со стороны безхитростнаго люда нашей деревеньки, чтобъ обратить мое вниманіе на несчастную женщину, увядавшую въ одиночествѣ и горѣ. Она, казалось, склонялась подъ невидимою тяжестью: худѣла, голосъ ея утратилъ звучность, дыханіе стало отрывисто, силы измѣняли ей. И какъ я ни замѣчалъ, цѣлуя безпрестанно ея руки, что онѣ приняли цвѣтъ воска, лицо потеряло свою свѣжесть и напоминало увядающее растеніе? Къ горькому удивленію, послѣдовавшему за этимъ открытіемъ, присоединилось раскаяніе, что я мало заботился о ней, когда я остался ея единственнымъ покровителемъ и защитникомъ. Ея большіе глаза, устремленные куда-то вдаль, не говорили ли они, что ей не достаетъ домашняго очага, семьи?
Я былъ близокъ къ тому, чтобъ оставить ее въ еще большемъ одиночествѣ. Чтобъ исполнить желаніе отца, я въ октябрѣ долженъ былъ разстаться съ ней на восемь лѣтъ и видѣться лишь во время короткихъ вакацій. Мнѣ предстояло пробыть три года въ королевской коллегіи, послѣ годоваго курса спеціальной математики два года въ политехнической школѣ и три въ школѣ путей сообщенія. При одной мысли, что она по моей винѣ можетъ умереть въ мое отсутствіе, заставила меня встрепенуться, подобно путешественнику, спокойно шедшему по большой дорогѣ и нежданно очутившемуся на краю страшной бездны.
Прежде всего, я рѣшилъ узнать, дѣйствительно ли есть опасность. Но это не задерживало насъ въ Лони; послѣ столькихъ потрясеній бабушкѣ былъ нуженъ покой и уединеніе; она не скрывала этого и только для соблюденія формы настаивала, чтобъ я остался, по обыкновенію, въ Лони на время каникулъ. Завѣщаніе покойника, утвержденное всѣми, устранило всѣ непріятности дѣлежа. Мы всѣ получили на память по одному экземпляру изъ дѣдовыхъ вещей. Я печально разстался съ двоюродными братьями и сестрами, огорченными не меньше моего. Мы похожи были на разорванное ожерелье: нитка лопнула и зерна раскатились во всѣ стороны. Лично мнѣ Лони казалась почти пустыней, развалинами съ тѣхъ поръ, какъ не стало дѣдушки.
Возвратясь въ городъ, я получилъ письмо отъ Басе, гдѣ онъ не называлъ меня больше насмѣшливымъ именемъ "маленькаго патрона" и обращался ко мнѣ на вы.
"Мой милый Пьеръ, уже давно (мы не видались съ вами и всѣ попытки встрѣтиться съ вами оказались тщетными. Невозможно, чтобъ мы были совсѣмъ чужіе другъ другу, такъ какъ вы сынъ человѣка, которому я обязанъ всѣмъ. Смерть вашего уважаемаго дѣдушки, предстоящій вамъ отъѣздъ и другія обстоятельства ставятъ меня въ необходимость переговорить съ вами въ присутствіи г-жи Дюмонъ. Надѣюсь, что вы оба не откажете мнѣ въ этомъ. Примите, милый Пьеръ, увѣреніе въ моей неизмѣнной дружбѣ. Ж. Басе".
Когда я прочелъ письмо, мнѣ стало совѣстно за себя. Предо мной воскресли воспоминанія дѣтства, мнѣ приходили на умъ точное исполненіе обязанностей, добрые совѣты и поступки этого честнаго малаго, его преданность отцу и расположеніе, которымъ онъ пользовался у моихъ родителей. Я упрекалъ себя за мою глупую выходку и непростительный капризъ, въ силу котораго я такъ долго сторонился отъ стариннаго друга. И вотъ я, слѣдуя сердечному порыву, не посовѣтовавшись ни съ кѣмъ, отвѣтилъ такъ:
"Приходи, когда захочешь, милый Босе, и будешь принятъ съ распростертыми объятіями".
Катерина уже была далеко съ моею запиской, когда я разсказалъ матери о случившемся. Она приняла серьезный видъ и, не упрекая меня за поспѣшность, спросила, отчего я самъ не пошелъ переговорить къ Басе. Вмѣшательство женщины совершенно лишнее въ товарищеской бесѣдѣ. Я думалъ, что она вспомнила сейчасъ о причинахъ моего разрыва съ Басе, но она заговорила о совершенно постороннихъ вещахъ. Я слишкомъ хорошо зналъ ее, чтобъ не понять, чего она не досказала, и потому первымъ моимъ движеніемъ было броситься за письмомъ и отмѣнить свиданіе.
Несчастная женщина остановила меня:
-- Что сдѣлано, то сдѣлано, -- сказала она, слабо улыбнувшись.-- Ничего не выиграешь, откладывая нужное объясненіе. Не помню, я гдѣ-то читала, что непредвидѣнное объясненіе бываетъ самое мудрое. И ты, можетъ быть, не зная самъ того, поступилъ умно.
Она говорила долго въ томъ же тонѣ, отрывисто, съ лихорадочною поспѣшностью отвѣчала на мои вопросы, а замѣтивъ слезы, навернувшіяся на моихъ глазахъ, разсмѣялась искусственнымъ смѣхомъ.
Ея нервное возбужденіе сообщилось и мнѣ. Я видѣлъ ея страданіе, но мнѣ хотѣлось скорѣе мучить ее, чѣмъ успокоить. Въ продолженіе этого безконечно длиннаго часа я инстинктомъ любящаго, ревниваго сына замѣтилъ, что чувства матери какъ бы замерли въ ней. Она была только женщиной, притомъ, самой непонятной изъ нихъ.
Катерина, между тѣмъ, не возвращалась, хотя могла бы уже десять разъ сходить туда и назадъ, такъ какъ новый складъ Басе находился въ нѣсколькихъ шагахъ отъ насъ; заболталась съ кѣмъ-нибудь, или Басе хотѣлъ опередить ее и задержалъ на время.
Онъ позвонилъ, я отперъ ему дверь, онъ сталъ меня цѣловать то въ одну, то въ другую щеку.
-- Мой милый Пьеръ, наконецъ-то я увидѣлъ тебя! Славный день! Вашъ покорный слуга, госпожа Дюмонъ! О, это прекрасный день, прекрасный!...
Это вступленіе напоминало мнѣ комическую оперу. Басе, между прочимъ, расположился въ нашей скромной гостиной, положилъ свою новую шляпу на маленькій столикъ, разложилъ фалды своего великолѣпнаго сюртука на колѣна и надвинулъ манжеты на руки, затянутыя въ сѣрыя лайковыя перчатки.
Мать чуть замѣтно улыбалась; казалось, къ ней воротилось обычное спокойствіе, только ея восковыя руки дрожали слегка. Она непринужденно обмѣнивалась съ гостемъ любезностями, затѣмъ, безъ видимаго волненія, обратилась къ прежнему подмастерью, сдѣлавшемуся теперь значительнымъ подрядчикомъ:
-- Господинъ Басе, Пьеръ отвѣтилъ вамъ поспѣшно, не посовѣтовавшись даже со мной, потому что дѣло требовало неотложнаго рѣшенія.
-- Если хотите, неотложное, госпожа Дюмонъ; это зависитъ отъ самихъ себя. Такъ какъ мальчикъ черезъ нѣсколько дней долженъ уѣхать изъ Курси и вы останетесь здѣсь совсѣмъ однѣ, то я думалъ... я счелъ подходящимъ... тѣмъ болѣе, что Пьеръ мой единственный наслѣдникъ...
На этомъ неожиданномъ словѣ я грубо прервалъ его:
-- На какомъ основаніи и по какому праву, милостивый государь, вы причисляете себя въ члены нашей семьи? Я ни въ чемъ и ни въ комъ не нуждаюсь.
Онъ отвѣтилъ мнѣ кротко, но покровительственно:
-- Напрасно, дитя мое, ты не даешь мнѣ кончить. Выслушай прежде хорошенько, а разсердиться на меня ты всегда успѣешь. По волѣ судьбы я разбогатѣлъ въ ущербъ тебѣ. Мѣсто, купленное мною у твоей матери, я продалъ подъ желѣзную дорогу за сто тысячъ франковъ; теперь сумма уже удвоилась отъ поставки шпалъ на желѣзную дорогу. Началомъ этого предпріятія былъ достаточный запасъ дерева, заготовленный еще твоимъ покойнымъ отцомъ. Слышишь ли ты? Благодаря твоему отцу, я имѣю возможность брать на себя всѣ плотничные подряды не только на станціи Курси, но и на четырнадцати по этой линіи, безъ всякаго ущерба для текущей работы, дающей само по себѣ доходъ. Я веду дѣло самостоятельно; у меня нѣтъ компаніоновъ, нѣтъ также кредиторовъ, мнѣ предлагали открыть кредитъ, но я съ поклономъ ретировался: ужь слишкомъ дорого онъ обходится. Мои дѣла идутъ такъ успѣшно, что чрезъ пять лѣтъ у меня составится цѣлый милліонъ и я сдѣлаюсь однимъ изъ богатѣйшихъ капиталистовъ нашего округа. Тогда владѣлецъ фаянсовой фабрики и даже самъ банкиръ Пулярдъ при встрѣчахъ со мной станутъ обращаться какъ съ равнымъ. Меня не влечетъ эта заманчивая будущность; я хорошо понимаю, что все это богатство я пріобрѣлъ по волѣ судьбы въ ущербъ моему хозяину и его семьѣ. Еслибъ не умеръ Дюмонъ на пожарѣ, то онъ былъ бы теперь богачемъ, а не я; даже онъ вдвое еще былъ бы богаче, госпожа Дюмонъ, съ такою опытною, умною, бережливою женой, а я, несчастный холостякъ, безъ очага и опоры...
Мать сдѣлала движеніе, но онъ предупредилъ ея отвѣтъ и продолжалъ:
-- Я знаю, вы скажете, что мнѣ надо жениться, и мнѣ уже много разъ представлялся этотъ случай. Мнѣ сватали самыхъ лучшихъ невѣстъ и въ самомъ городѣ, и въ окрестностяхъ. Подумайте, могъ ли я подѣлиться съ Колеттой или Жакелиной тѣмъ благосостояніемъ, которое, по праву, принадлежитъ скорѣе вамъ, чѣмъ мнѣ? Только съ вами, госпожа Дюмонъ, и сыномъ моего покойнаго хозяина я желалъ бы сдѣлать общимъ все согласно закону, если, по вашему мнѣнію, я въ продолженіе пятнадцати лѣтъ безграничнаго уваженія къ вамъ и искренней дружбы показалъ себя достойнымъ такого почетнаго и счастливаго супружества.
-- А, такъ это предложеніе!-- вскричалъ я, привскочивъ съ мѣста.
-- А еслибы даже и такъ?-- возразила строго мнѣ мать.-- Я должна на это отвѣчать... молчи!...
Она обернулась къ Басе и сказала ему совершенно спокойно, взвѣшивая каждое слово:
-- Другъ мой, я очень рада, что нашъ разговоръ произошелъ въ присутствіи моего сына. Я должна вамъ сказать, что вы слишкомъ часто старались встрѣчаться со мной въ городѣ на улицѣ гдѣ-нибудь. Я, конечно, не видѣла ничего дурнаго въ этомъ ухаживаніи, такъ какъ никогда не могла сомнѣваться въ благомъ его исходѣ, зная хорошо наши характеры. Я знала, что рано или поздно вы объяснитесь, и мнѣ остается благодарить васъ, что вы сдѣлали это въ присутствіи моего сына. Пьеръ содрогнулся при одной мысли о возможности назвать другаго человѣка своимъ отцемъ. Конечно, онъ молодъ и не знаетъ, что подобныя вещи случаются сплошь да рядомъ. Съ полною откровенностью я должна отвѣтить вамъ, что всю мою любовь и молодость сердца я отдала моему бѣдному Дюмону, поэтому мнѣ остается покориться судьбѣ и дѣлать всякія самопожертвованія въ пользу этого взрослаго ребенка. Ему я посвящу всю мою жизнь. Вы думаете встрѣтить во мнѣ женщину, Басе? Нѣтъ, вы видите лишь мать, уже престарѣлую мать, потому что годы печали и скорби, обходятся женщинамъ такъ же дорого, какъ солдатамъ время походовъ: они считаются вдвое.
Басе вскочилъ съ такою поспѣшностью, что въ первую минуту мнѣ казалось, что онъ станетъ разсыпаться матери въ комплиментахъ. Но онъ былъ человѣкъ находчивый и тактичный и показалъ это, ловко опровергнувъ доводы своего противника.
-- А, вы уже чувствуете тяжесть жизни! Вы уже стали слабы и утомлены ею. Вы не болѣе, какъ тѣнь самой себя. Я это хорошо вижу, да и всѣ говорятъ, что вы чахнете, цѣлый городъ того мнѣнія, что вы замѣтно гаснете. А почему это, дорогая госпожа Дюмонъ? Общее мнѣніе объясняетъ тѣмъ, что вы, будучи энергичною, трудолюбивою женщиной, живете теперь безъ всякой дѣятельности, а прежде цѣлый домъ былъ на вашихъ рукахъ. Я зналъ васъ въ прежнее время: сколько вамъ доставалось хлопотъ и какъ легко вы справлялись со всѣмъ! Совершенно понятно, что вамъ теперь тяжело жить, сложа руки. Но до сихъ поръ у васъ, все-таки, было хотя немного разнообразія, благодаря этому ребенку. То вы отправлялись его навѣщать, то онъ приходилъ къ вамъ въ отпускъ; его успѣхи радовали васъ,-- словомъ, все, что касалось его, даже и починки его одежды, поддерживало въ васъ... какъ бы это выразить?... ну, желаніе, смыслъ жизни. Но вотъ въ концѣ сентября уѣдетъ этотъ единственный сынъ на нѣсколько лѣтъ, что же, вамъ легко тогда будетъ одной?
Мать содрогнулась и Басе, замѣтя, что задѣлъ чувствительную струну, продолжалъ распространяться о нравственномъ томленіи вдовы вдали отъ единственнаго сына. Онъ не дѣлалъ ни малѣйшаго намека о нашемъ матеріальномъ стѣснительномъ положеніи. Разсуждая такъ, точно мы обладали десятью тысячами франковъ дохода, онъ доказывалъ, что если бы даже моя мать и послѣдовала за мной въ Вилль-Вьель или Парижъ, то, все-таки, она тамъ будетъ чувствовать себя болѣе одинокой, чѣмъ въ Курси. Здѣсь, въ родномъ городѣ, она можетъ встрѣтить знакомыхъ, а въ столицѣ въ продолженіе многихъ лѣтъ легко ли ей будетъ? И какое бы рѣшеніе она ни приняла, останется ли безъ меня, или послѣдуетъ со мной, вездѣ она будетъ одинока и умретъ съ тоски и одиночества. Подходящая партія, одобренная всѣми, могла бы снова привязать ее къ жизни; иначе для нея нѣтъ спасенія.
Пока нашъ бывшій, подмастерье излагалъ свои доводы, во мнѣ произошелъ переворотъ. Всѣ честолюбивыя надежды разлетѣлись вмигъ, подобно кораблю, разбившемуся объ утесъ. Мое поступленіе въ политехническую школу, высокія почетныя должности, отличія, которыя я могъ пріобрѣсти, по словамъ моихъ учителей, -- все это вдругъ въ нѣсколько минутъ поблекло при мысли о долгѣ. Въ одну минуту я сталъ мужчиной, и этотъ мигъ былъ и будетъ самымъ торжественнымъ въ моей жизни. Я принесъ въ жертву долгу, назначенному мнѣ дѣдушкой, свою блестящую будущность.
Принявъ такое рѣшеніе, я сталъ совершенно спокоенъ и холодно слушалъ Басе. Онъ говорилъ долго и настолько убѣдительно, что бѣдная мать разъ десять готова была разрыдаться при печальныхъ картинахъ, изображаемыхъ Басе. Когда онъ кончилъ, я сказалъ ему дружескимъ тономъ:
-- Браво, браво, мой старый другъ, у тебя золотыя уста, но довольно тебѣ расточать свое краснорѣчіе. Матери не придется ни оставаться одной здѣсь, ни переѣзжать и скучать въ одиночествѣ: я остаюсь. Мое ученіе кончено, я могу уже зарабатывать средства къ жизни и уже поступаю на должность съ перваго сентября. Не старайся отгадать, къ кому. Господинъ Симоне предложилъ мнѣ у себя мѣсто и я уже далъ ему слово. Хотя это не блестящая карьера, но я буду зарабатывать насущный хлѣбъ и даже нѣчто болѣе. Ты удивленъ, я вижу, и мать удивлена не меньше твоего: она, вѣдь, не посвящена въ мой секретъ; это для нея новость. Теперь вы оба знаете мое рѣшеніе: однимъ ударомъ я убилъ двухъ зайцевъ.
Мать встала, сильно взволнованная, и, не обращая вниманія на Басе, точно его и не было здѣсь, подошла ко мнѣ и, взявъ меня за руки, сказала:
-- Пьеръ, я не спрашиваю, говоришь ли ты правду, потому что ты никогда не лгалъ, но подумалъ ли ты какъ слѣдуетъ о твоемъ рѣшеніи? Понимаешь ли ты, чѣмъ ты жертвуешь? За что ты берешься? Ты не забылъ, надѣюсь, волю отца?
-- Нѣтъ, но дѣдушка заповѣдалъ мнѣ нѣчто болѣе подходящее къ настоящимъ нашимъ обстоятельствамъ. Онъ назначилъ меня главою семьи, и поэтому я имѣю право распоряжаться собою.
-- Бѣдное дитя мое, ты еще даже не баккалавръ!
-- И никогда не буду имъ, повидимому, хотя намѣренъ каждый вечеръ ходить въ коллегію, чтобы докончить тамъ свое образованіе. Увѣряю, что тебѣ не придется за меня краснѣть, дорогая матушка: Но къ чему мнѣ университетскіе дипломы, если я махнулъ рукой на какую бы то ни было государственную должность?
-- Ты правъ,-- воскликнулъ Басе,-- я никогда не хотѣлъ, чтобы ты сдѣлался чиновникомъ. Промышленныя ремесла самое лучшее занятіе, съ помощью ихъ легче всего составить большое состояніе. Мнѣ хотѣлось, чтобъ ты продолжалъ ремесло отца, но твои родственники рѣшили иначе. Такъ какъ теперь ты самъ хочешь занять мѣсто прикащика, то почему бы тебѣ не предпочесть службу у подрядчика, который тебя и любитъ, и уважаетъ? Тебѣ знакомо плотничье мастерство, а по части фаянса знанія твои и гроша не стоютъ. Мнѣ теперь именно нужно завербовать молодаго человѣка, грамотнаго и ловкаго, способнаго защищать мои интересы письменно и устно противъ нападокъ желѣзно-дорожныхъ инженеровъ. Я не могу никогда объясняться покойно, потому что я очень вспыльчивъ, и въ минуту гнѣва бью что попадется подъ руку. Съ такимъ секретаремъ и ходатаемъ, какъ ты, я успокою свою жизнь и сберегу деньги.
-- Ты мнѣ льстишь, Басе, но тебѣ не удастся сманить меня: я думаю, все-таки, о фаянсѣ.
-- Будетъ ли онъ тебѣ хорошо платить, этотъ скаредъ Симоне?
-- Я согласенъ съ тѣмъ, что мой патронъ не изъ щедрыхъ, но онъ человѣкъ справедливый, и хотя мы еще не касались денежнаго вопроса, я, все-таки, увѣренъ, что первое время буду получать не менѣе пятидесяти франковъ.
-- Я предлагаю тебѣ втрое больше.
-- Это слишкомъ дорого...
-- То-есть почему?
-- По всему...
Мать, не давъ ему времени возразить на этотъ рѣшительный отвѣтъ, сказала серьезнымъ и положительнымъ голосомъ:
-- Теперь, любезный Басе, мы всѣ трое высказали, кажется, все, что намъ надо было. Если я приняла жертву этого ребенка, то потому, что рѣшилась не перемѣнять ни положенія, ни имени. Мы глубоко тронуты вашею дружбой и великодушнымъ намѣреніемъ, но рѣшились посвятить себя другъ другу. Берите съ насъ примѣръ и устройте вашу жизнь помимо насъ; у васъ хорошее состояніе, поэтому, разставаясь съ вами, намъ остается только пожелать вамъ счастья.
Несчастный подавилъ рыданія; его глаза были полны слезъ.
-- Довольно,-- сказалъ онъ.-- Вамъ только остается выгнать меня вонъ; я ухожу. Мой поступокъ заслуживалъ лучшаго, госпожа Дюмонъ, и вы не можете пожаловаться, если я отомщу за вашъ отказъ.
Я намѣревался броситься между матерью и Басе, но онъ удержалъ меня своею сильною рукой и продолжалъ:
-- Тебѣ я тоже отомщу, мальчикъ, какъ слѣдуетъ честному человѣку и работнику. Я буду слѣдить за вами и покровительствовать, несмотря ни на что, вопреки вашему желанію замѣню вамъ, по мѣрѣ возможности, моего бѣднаго хозяина. Я считаю себя не только преемникомъ Петра Дюмона, но также его и вашимъ должникомъ. Нѣтъ ни закона, ни силы, ни власти, которые могли бы помѣшать мнѣ. У меня не можетъ быть другой семьи, кромѣ его жены и сына. Примите это оба къ свѣдѣнію! Прощайте, госпожа Дюмонъ, прощай, мальчуганъ!
Сказавъ это, онъ схватилъ свою новую шляпу и вышелъ, хлопнувъ дверью. Я бросился на колѣна передъ матерью:
-- Дорогая мама, какъ мнѣ благодарить тебя за твою любовь къ отцу даже и послѣ его смерти!
-- Въ этомъ нѣтъ никакой заслуги,-- отвѣчала она,-- Но когда же оставятъ насъ въ покоѣ, въ неизвѣстности? Отчего я не старуха?