Кухня и школа.
Послѣ утреннихъ занятій, я взялъ листъ бумаги, въ ожиданіи приказаній Куртуа, и принялся рисовать г. Симоне въ профиль, по памяти. Портретъ вышелъ не дурной; его разсматривали всѣ находящіеся въ конторѣ, передавая изъ рукъ въ руки. Конечно, и Куртуа посмотрѣлъ и обратился во мнѣ, ворча:
-- Вы знаете, что хозяинъ не любитъ шутить съ своими подчиненными.
-- Нѣтъ, наоборотъ, онъ вотъ сейчасъ, отпуская меня сюда, пошутилъ, сказавъ, не найду ли я его здѣсь. Вы свидѣтель того, что онъ тутъ теперь.
-- Все равно, но я не совѣтую вамъ показывать этой копіи...
-- Тѣмъ не менѣе, онъ, все-таки, увидитъ ее въ концѣ мѣсяца, сдѣланную на фаянсѣ въ числѣ 400 штукъ. Я снесу этотъ рисунокъ къ моему учителю, г. Дюссо. Сегодня вечеромъ мы изобразимъ это на мѣди, съ него сдѣлаемъ оттиски на пропускной бумагѣ и переведемъ ихъ на 200 кружекъ и 200 желтыхъ мисокъ, которыя я намѣренъ сдѣлать тайно съ вашимъ участіемъ и за одно со всѣми рабочими. Миски будутъ вмѣщать въ себѣ литръ, а кружки по поллитра; первыя станемъ продавать за десять сантимовъ, а вторыя по два су, съ величественнымъ изображеніемъ Симоне, вдобавокъ.
-- Кто же станетъ ихъ покупать у васъ?
-- Можетъ быть, вы сами, и ужь навѣрное работники съ ихъ семьями изъ кружекъ будутъ пить хорошее вино по четыре су за литръ, а изъ мисокъ будутъ ѣсть такія вкусныя кушанья за четыре су, что всѣ пальчики оближутъ.
Всѣ присутствующіе закричали въ одинъ голосъ:
-- Кушанье... Какъ? Какое кушанье? Кто же изобрѣтатель этого?
-- Я самъ, милостивые государи, и еще одинъ помощникъ.
-- О, великій человѣкъ, кого же вы почтите своимъ избраніемъ?
-- Слабую женщину, господа; имя ей Катерина.
-- Катерину Дюмонъ?
-- Именно.
-- О, это важно! Если Катерина будетъ готовить здѣсь, то не найдется ни одного калѣки на фабрикѣ, который отказался бы попробовать ея стряпни.
Надо объяснить вамъ, что въ 1845 г. (я говорю о далекихъ временахъ) прислуга составляла какъ бы часть семьи, живя долго на одномъ мѣстѣ, и потому ихъ называли именемъ хозяевъ. Такъ, Анжелика, горничная трехъ дочерей Фондриля, извѣстна была подъ именемъ Анжелики Фондриль, а бородачъ-старикъ кучеръ городскаго головы отзывался тотчасъ же на имя Леонарда Морана. Моя добрая Катерина, еще до сихъ поръ находящаяся у меня въ услуженіи, была тогда крѣпкою, сильною 34-хъ лѣтнею женщиной. Мои родители взяли ее еще совсѣмъ дѣвочкой; она выросла у нихъ и безъ руководителя научилась отлично жарить баранину, цыплятъ, приготовлять рагу изъ разной дичи. Она такъ готовила пироги, что предъ ней преклонилъ бы колѣна любой пирожникъ. особенности она отличалась въ приготовленіи простыхъ кушаній, такъ что нашъ учитель, посѣщавшій насъ и въ городѣ, говорилъ, что онъ предпочитаетъ говядину съ капустой, приготовленную Катериной, шпигованной трюфелями индѣйкѣ трактира "Вѣнокъ". Во дни нашего процвѣтанія она была образцомъ деликатности въ покупкѣ провизіи, отказываясь отъ барышей. Но со времени нашего упадка, когда ей уменьшили жалованье, честность ея доходила до волшебства; она похитила для насъ волшебную палочку феи. Скупой Мольера нашелъ бы въ этой дѣвушкѣ свой идеалъ.
Такова была избранная мною кухарка (еще пока безъ ея вѣдома), которая должна была ежедневно готовить два раза для двухсотъ человѣкъ. Всѣ товарищи мои по конторѣ раздѣляли мое довѣріе въ ней; они всѣ единогласно объявили, что, благодаря ея популярности и достоинствамъ, можно навѣрное поручиться за успѣхъ моего предпріятія. Эти бѣдные люди, сыновья хлѣбопашцевъ и мастеровыхъ, какъ и я, раздѣляли буржуазныя чувства г. Симоне и въ душѣ были польщены, что грамотный человѣкъ изъ ихъ же среды будетъ тереться въ кухнѣ.
Кассиръ, державшій все время нейтралитетъ, тоже взялъ теперь мою сторону. Не стоя за успѣхъ моей попытки вслѣдствіе ея новизны въ нашихъ мѣстахъ, онъ энергично повторилъ моимъ новымъ товарищамъ, чтобъ они не болтали ни въ городѣ, ни на фабрикѣ о моемъ маленькомъ проектѣ.
Полуденный колоколъ прервалъ наши споры и каждый отправился своею дорогой завтракать. Какъ только мы съ Куртуа остались вдвоемъ, онъ взялъ меня подъ руку и мы вышли на улицу. Онъ сказалъ мнѣ:
-- Вы совсѣмъ еще дитя! Не послушались моихъ совѣтовъ, Я совѣтовалъ вамъ быть уклончивымъ, а вы уже проворно дѣйствуете. Ваши товарищи никогда не простятъ вамъ этого. Въ самомъ дѣлѣ, при первомъ удобномъ случаѣ вы овладѣваете довѣріемъ Симоне, склоняете его къ новому дѣлу, и если товарищи пропустятъ вамъ это, то наша контора -- не контора.
-- Какъ же вы рекомендовали ихъ мнѣ, какъ лучшихъ ребятъ на свѣтѣ, и вдругъ они оказываются врагами при первой попыткѣ съ моей стороны сдѣлать доброе дѣло?
-- Еще мало дѣлать добро, -- его надо дѣлать скрытно, умѣло. Скажу про себя: я не изобрѣлъ чего-нибудь важнаго, потому что я человѣкъ простой; но если мнѣ удалось ввести нѣкоторыя улучшенія въ этой старой машинѣ, то я устроилъ такъ, будто самъ г. Симоне измыслилъ ихъ. Такимъ образомъ, я сдѣлалъ полезное дѣло, не опечаливъ никого. Э, молодой человѣкъ, молодой человѣкъ, вы ошибаетесь, думая, что успѣхъ легко дается!
Я, дѣйствительно, устыдился своего легкомыслія и, теряя мужество, готовъ былъ махнуть рукой, какъ добрый старикъ ободрилъ меня.
-- Но,-- сказалъ онъ,-- будемъ живы, увидимъ. Одинъ изъ ста случаевъ, что искренность полезнѣе разсудительности. Эти хитрецы, передъ которыми вы думали вслухъ, прося сохранить тайну, уже теперь продаютъ ее на улицѣ. Къ-вечеру вы не оберетесь враговъ, но, въ то же время, рабочіе узнаютъ и о рѣшеніи г. Симоне. Фабричные все равно, что взрослыя дѣти: довѣрчивые, любопытные и живые. Какая-нибудь малѣйшая миролюбивая новость, измѣняющая порядокъ вещей, можетъ остановить необдуманное рѣшеніе покинуть фабрику. Можетъ, даже тѣ, которые уже собрались уйти въ другое мѣсто, перемѣнятъ рѣшеніе, услышавъ, что о нихъ заботятся, желаютъ улучшить ихъ судьбу, пищу, и что, все-таки, у нихъ останутся и лишнія деньги; имъ, конечно, пріятнѣе остаться, не измѣняя своихъ привычекъ и ремесла. Не падайте духомъ отъ недоброжелательствъ ненавистниковъ и идите впередъ.
Подкрѣпленный его добрыми словами, я разсказалъ объ всемъ случившемся матери и Катеринѣ, подававшей въ то время завтракъ. Съ давнихъ поръ эти двѣ женщины смотрѣли на все моими глазами и мнѣ легко было увлечь ихъ на свою сторону. Катерина чувствовала себя въ силахъ готовить на двѣсти человѣкъ, смотрѣть за харчевней и удовлетворять недовольныхъ, если бы такіе оказались. Мать съ перваго слова поняла, что, отпустивъ единственную свою служанку, она нарушитъ установленный порядокъ, но тѣмъ не менѣе безпрекословно согласилась.
-- Мы подадимъ примѣръ рабочимъ,-- сказала она.-- Я буду ѣсть съ тобой пищу изъ кухни Симоне у Бонафипоръ или въ уголкѣ въ конторѣ. Зимою намъ на домъ будутъ приносить наши порціи; Катерина прибавитъ намъ пирожное, и мы не станемъ знаться съ кухонными хлопотами и запахомъ. Вотъ это упрощенная жизнь! О, какъ это хорошо придумано!
Добрякъ Дюссо и госпожа Матцельманъ, когда я зашелъ къ нимъ въ тотъ же день, возвращаясь на фабрику, одобрили меня. Жена директора предложила мнѣ не только свои наставленія и списокъ поставщиковъ, но даже обѣщала свое энергическое содѣйствіе. Она, благодаря каникуламъ, посвящала моему предпріятію два мѣсяца. Мой старый профессоръ рисованія былъ не менѣе дѣятеленъ, но своимъ практическимъ умомъ онъ сообразилъ, что я пересолилъ, обѣщаясь сразу вылить 200 кружекъ и столько же мисокъ. Юность ни въ чемъ не сомнѣвается. Что касается меня, то я не видѣлъ затрудненія въ такой, повидимому, простой, но новой для Курси работѣ. Нѣкоторые изъ фабричныхъ работали на другихъ болѣе сложныхъ заводахъ; они могли выдѣлать вазу средней величины, кружку превратить въ три маленькія чашки, придѣлать ручку, носочикъ, ножку или какое-нибудь украшеніе. Старый рисовальщикъ бралъ на себя изобразить портретъ Симоне на мѣди, а затѣмъ перенести его на неглазированный фарфоръ съ помощью рѣзцовъ. Кромѣ того, онъ намѣревался покрыть посуду цвѣтною матовою поливой, чтобъ рельефнѣе выдѣлить лакированные медальоны. Это задача, способная вызвать теперь улыбку у самаго послѣдняго подмастерья изъ Бреля и Гіена, но намъ она причинила много сомнѣній и хлопотъ. Директоръ, присутствовавшій при нашихъ опытахъ, часто повторялъ мнѣ:
-- Видишь, дитя моя, ничто не дается безъ труда. Надо быть такъ же снисходительнымъ въ неловкости другихъ.
Онъ выписалъ мнѣ изъ Парижа руководство Бронгніара по гончарному искусству, и по этой чудесной книгѣ я научился своему ремеслу. Госпожа Матцельманъ лично сама отправилась въ Вилль-Віель для покупки большихъ котловъ, такъ какъ таковыхъ не оказалось въ Курси. Каменщикъ поновилъ старый амбаръ, столяръ сдѣлалъ перегородку, чтобъ посѣтители не докучали и не осаждали Катерину и ея маленькаго ключника. Были устроены двѣ растворки, чрезъ которыя подавались вино и яства; жетоны выбиты были у городскаго желѣзника. Мы заключили условія съ пекаремъ, мясникомъ и бакалейщикомъ; лучшіе виноторговцы округа приносили обращики вина и прейскуранты. Эти незначительныя заботы не мѣшали мнѣ ходить ежедневно въ контору и царапать перомъ наравнѣ съ прочими. Г. Куртуа защищалъ меня отъ поддразниваній товарищей. Что касается хозяина, онъ совсѣмъ не показывался; мнѣ даже казалось, что иногда онъ нарочно избѣгалъ проходить мимо новой харчевни, или боясь меня смутись, или потому, что онъ хотѣлъ взвалить на меня всю отвѣтственность дѣла. Наоборотъ, мастеровые сильно интересовались моимъ проектомъ; они приходили смотрѣть помѣщеніе, давать справки, требовали поясненій. Никто болѣе уже не переходилъ на желѣзную дорогу: уже и въ этомъ была выгода; одинъ лишь кабатчикъ искалъ со мной ссоры. Это былъ Гаспаръ Люно, прозванный "Быкомъ", страшный пьяница и развратникъ. Въ продолженіе трехъ дней онъ бормоталъ мнѣ проклятія, когда я проходилъ передъ его лавкой, но я не обращалъ на него ни малѣйшаго вниманія; но разъ вечеромъ, разгоряченный виномъ и раздраженный моимъ спокойствіемъ, онъ сталъ мнѣ поперекъ дороги, крича:
-- А! ты, облагодѣтельствованный ребенокъ, хочешь пустить по міру честныхъ людей?
Онъ намѣревался схватить меня за плечи, но однимъ ударомъ я отбросилъ его въ сторону; онъ вскочилъ и снова съ воемъ кинулся на меня еще яростнѣе. Я повторилъ мое движеніе съ такимъ же успѣхомъ; силачъ поднялся менѣе оживленно и сталъ ощупывать себя. Я значительно кивнулъ ему головой, говоря:
-- Сколько вамъ еще разъ будетъ угодно, господинъ Люно?
Сцена произошла въ присутствіи 20 лицъ, все фабричныхъ. Этотъ колоссъ съ давнихъ поръ былъ бичомъ околотка. Когда увидали, что онъ получилъ такой отпоръ отъ 17-лѣтняго мальчика, всѣ вспомнили, что мой отецъ, игралъ бревнами и досками, какъ пучками соломы, и рѣшили, что Дюмоны не выродились еще. Съ этихъ поръ даже и товарищи мои, конторщики, умѣрили ѣдкость своихъ шутокъ. И, несмотря на это, я былъ слишкомъ разсудителенъ, чтобъ отражать слова ударами.
Настало первое сентября. Я ожидалъ его со страхомъ дебютанта, съ тревожно бьющимся сердцемъ. То я негодовалъ на свою возмутительную медлительность, то обвинялъ себя въ поспѣшности, способной повергнуть насъ въ прахъ. Въ послѣдній моментъ я боялся, что рабочіе, по привычкѣ и вслѣдствіе долговъ, не пойдутъ на общій столъ и будутъ спрашивать лишь одно вино. Марки, раздававшіяся за моею конторкой, разошлись въ числѣ пяти тысячъ съ самаго утра; но покупатель не говорилъ, беретъ ли онъ марку для ѣды, или вина. На мои мискя и кружки нашлись охотники, какъ на все, продающееся въ кредитъ или ниже своей цѣны, но изъ 200 отлитыхъ ложекъ намъ удалось продать только 60. Кромѣ рагу, обращика умѣнья Катерины, были приготовлены сосиски подъ прекраснымъ винигретомъ изъ капусты, картофеля и моркови на сто порцій. Что если бы изъ этого у насъ осталась половина или даже четверть, какими глазами взглянулъ бы я на г. Симоне? Вся контора, вся фабрика, цѣлый городъ интересовались исходомъ. Видите ли вы человѣка награжденнаго вѣнками, побитаго на избранной имъ самимъ почвѣ? Что тутъ дѣлать: вѣдь, это каторга просто! Я сдѣлалъ ошибку, но только совершенно противуположную той, которой мнѣ угрожали. Уже давно котелъ былъ опорожненъ до основанія и толпа тѣснилась, ворча, у дверей. Принесли вторично хлѣба, наскоро изготовили свѣжепросольную свинину, но наши новые пансіонеры съ шумомъ и гамомъ требовали овощей, а овощи какъ на грѣхъ всѣ вышли.
Не достало ни для матери, ни для конторщиковъ. Котелокъ супа, назначенный для вечерняго стола, закрылъ рты однимъ недовольнымъ, а вино, этотъ великій утѣшитель,-- другимъ.
Когда я, трепещущій, пришелъ къ столу, гдѣ сидѣлъ Бонафипоръ передъ какимъ-то рыбнымъ блюдомъ съ различными пряностями, хозяйка дома стала немного подсмѣиваться, говоря, что хорошо сдѣлала, не положившись на меня относительно запасовъ.
Барбара, дѣвчоночка въ короткомъ платьѣ, Барбара, всегда небрежно одѣтая, всклокоченная, смотрѣла на вещи съ другой точки зрѣнія. До успѣха ей было мало дѣла: потерпитъ ли харчевня фіаско, или будетъ процвѣтать,-- для странной маленькой дѣвочки было положительно безразлично; но за то она одобряла самую идею, великодушное чувство покровительства, побудившее меня на это скромное предпріятіе. Насколько она порицала мое намѣреніе мять глину, настолько я показался ей великимъ, взявшись за стряпню.
-- Пойми меня: съ одной стороны,-- сказала она,-- ты приносишь въ жертву блестящую будущность скромному настоящему, а съ другой -- посвящаешь свое время и трудъ на благо несчастныхъ. За твое здоровье, Пьеръ! Я возвращаю тебѣ мое уваженіе.
Намъ была дорога каждая минута, и Катерина, наскоро закусивши коркой хлѣба, обмакивая ее въ соусъ, стояла красная, какъ піонъ, считая марки, приготовляясь въ вечернему столу.
Скоро составили меню: баранину и соусъ изъ бобовъ. Но число марокъ заставило насъ призадуматься. По нашимъ разсчетамъ, 200 рабочихъ, изъ которыхъ было 50 женщинъ и 100 дѣтей обоего пола, могли бы удовлетвориться полуторастами порцій. Но уже съ перваго раза оказалось болѣе двухсотъ человѣкъ. На этомъ основаніи можно было заключить, что въ числѣ потребителей были и посторонніе; слѣдовательно, можно было надѣяться, что въ скоромъ времени всѣ семьи рабочихъ и многіе жители Курси будутъ посѣтителями Катерины. Въ этомъ особеннаго затрудненія не представлялось, надо было удвоить лишь свое стараніе. Г. Бонафипоръ надоумилъ насъ, что правленіе "соединенныхъ правъ" не всегда снисходительно и можетъ обложить насъ податями, какъ торгующихъ виномъ. Чтобъ избѣгнуть подобной непріятности, я приказалъ вычеканить жетоны для вина особенной формы. Ихъ выдавали утромъ, при открытіи мастерскихъ: взрослые могли получать два, а дѣти по одному на день. Хлѣбъ, говядина, овощи, продавались въ волю; достало на всѣхъ: и для фабричныхъ, и для окрестныхъ поселянъ.
У Катерины расходилось до 700 порцій говядины и овощей; а когда были бобы, то спросъ доходилъ до 1,000. Рабочіе, имѣя хорошее продовольствіе, больше не покидали насъ, и къ намъ приходили изъ деревень и даже изъ города.
Эмигранты возвращались опять; ихъ можно было узнать по загорѣлому лицу и волчьему аппетиту.
Прошелъ цѣлый мѣсяцъ, а хозяинъ ничего не говорилъ о моей попыткѣ. Тщетно я ждалъ похвалы или порицанія. Симоне проводилъ обыкновенно сезонъ въ Виши. Онъ возвратился въ концѣ сентября, и я узналъ объ этомъ первый, когда прошелъ въ контору. Г. Куртуа, положивъ передо мной кучку изъ двадцати монетъ по 100 су, сказалъ мнѣ ласково:
-- Я не думалъ, дитя, что такъ скоро пріобрѣту подпору моей старости. Вамъ полагаютъ жалованье во 100 франковъ помѣсячно. Это первый случай въ моемъ 35-ти лѣтнемъ опытѣ подобнаго быстраго повышенія; но оно вполнѣ заслужено. Кстати, если вы находите не лишнимъ поблагодарить хозяина, то онъ теперь одинъ въ кабинетѣ и у меня есть основаніе думать, что онъ охотно васъ приметъ.
Дѣйствительно, хозяинъ принялъ меня, но обыкновенно, какъ всегда. Тѣмъ не менѣе, онъ протянулъ мнѣ свою длинную, потную руку и сказалъ:
-- Господинъ Дюмонъ, вы вполнѣ оправдали мое довѣріе. Ваше изобрѣтеніе возстановило порядокъ, не поколебавъ моего бюджета. Я весьма доволенъ этимъ. Однако, вы плохо поступили, выпустивъ въ продажу безъ моего вѣдома выдуманныя вами вещи.
И онъ показалъ пальцемъ въ сторону камина, гдѣ, какъ вещественныя доказательства въ засѣданіи уголовнаго суда, стояли миска и кружка.
-- Это вы нарисовали мой портретъ?
Я опустилъ голову.
-- Недурно сдѣлано; дочь находитъ, что онъ очень похожъ; и если бы вамъ въ часы досуга пришла фантазія изобразить ее, то она охотно согласится на нѣсколько сеансовъ. Я не допущу никогда, и это не совмѣстно съ правилами хорошей администраціи, чтобъ дѣлали хотя и пріятный мнѣ лично сюрпризъ, но въ ущербъ установленному порядку вещей и съ участіемъ всѣхъ моихъ служащихъ. Не оправдывайтесь, я увѣренъ въ чистотѣ вашихъ намѣреній; я долженъ признаться, что нравственное направленіе фабричныхъ улучшилось, благодаря вамъ. Казалось бы, что въ котлѣ можетъ помѣщаться говядина и овощи; вамъ же удалось вложить нѣчто метафизическое -- братство, круговую поруку и многое другое, весьма существенное.
-- Видите ли, я думаю, что недостаточно улучшить только образъ жизни этихъ несчастныхъ, но что возможно, не дѣлая затратъ ни на грошъ, усовершенствовать и ихъ самихъ.
-- Я нахожу ихъ совершенными, когда они исполняютъ свои обязанности и не тратятъ попустому время, потому что оно -- деньги.
-- Въ общемъ они честные ребята и стали бы еще лучше, еслибъ были немного просвѣщеннѣе. Хорошо бы было устроить вечерній классъ: у насъ готово и помѣщеніе, и скамьи со столами, учителя. Потребовалось бы лишь освѣщеніе въ зимніе мѣсяцы.
-- А вамъ остается только вооружиться линейкой?
-- Вы только подумайте, три четверти ребятишекъ, работающихъ здѣсь, не умѣютъ читать.
-- Тѣмъ лучше для нихъ! Эта святая невинность спасаетъ ихъ отъ гибели; вѣдь, тысячи этихъ недоученыхъ умираютъ съ голода. И для насъ лучше также, потому если бы всѣ умѣли читать, то никто бы не пошелъ къ намъ мѣсить глину и топить печи.
При этомъ эгоистическомъ заявленіи возмутились во мнѣ всѣ благородныя чувства; я вспомнилъ жаркія рѣчи отца, его взгляды на вещи, и уже готовъ былъ разразиться неудержимыми потоками краснорѣчія, какъ онъ внезапно остановилъ меня:
-- Оставимъ эти глупости; если бы фабричные хотѣли учиться, то они могутъ заняться этимъ вечеромъ и дома. И если бы филантропы Курси, директоръ, г. Дюссо и вы сами приложили бы о нихъ свои хлопоты, то съ моей стороны вы не встрѣтите препятствія. Можете распоряжаться досугомъ, какъ будетъ вамъ угодно. Время и заработанныя деньги, вѣдь, ваша собственность. Сегодня я говорю съ вами, какъ съ мальчикомъ, могущимъ сдѣлаться серьезнымъ человѣкомъ. По нѣкоторымъ соображеніямъ, въ которыя я не хочу и не долженъ посвящать васъ, я рѣшилъ, что съ завтрашняго дня вы выйдете изъ конторы, гдѣ ваше ученіе уже окончено. Сюртукъ вы перемѣните на блузу, потому что вы дѣлаетесь простымъ рабочимъ. Я знаю, вы не будете стыдиться этого назначенія. Отецъ мой заставилъ меня пройти то же. Вы не глупы и поймете, что это дѣлается въ виду безграничнаго повышенія. Пройдя въ 5 лѣтъ всѣ мастерскія, вы будете получать жалованье, какъ кассиръ, въ 6,000 франковъ. Не спрашивайте, зачѣмъ я готовлю вамъ такую будущность.
Болѣе честолюбивые и, по просту, любопытные люди стали бы ломать себѣ голову надъ рѣшеніемъ этой загадки, а мы съ матерью смотрѣли на все прямо и рѣшили, что г. Симоне добръ, справедливъ и дальновиденъ,-- что онъ, не имѣя зятя или сына, которому бы могъ передать торговлю, видитъ во мнѣ человѣка, способнаго сдѣлаться его товарищемъ.
Это предположеніе возстановило здоровье матери, а меня заставило работать еще съ большимъ усердіемъ. Чрезъ годъ я могъ дѣлать вполнѣ самостоятельно тарелку, какъ настоящій рабочій. Новая среда, куда ввелъ меня хозяинъ, приняла меня несравненно гостепріимнѣе, чѣмъ служащіе въ конторѣ. Тамъ я встрѣтилъ нѣсколько добрыхъ товарищей первоначальной школы, и мы по старой привычкѣ говорили другъ другу ты.
Несмотря на видимое однообразіе занятій, этотъ годъ былъ богатъ событіями. Не успѣлъ я еще окончить портрета дочери Симоне, довольно красивой, хорошо воспитанной дѣвицы, какъ она была объявлена невѣстой окружнаго инженера, 45-ти лѣтняго холостяка, слывшаго за достаточнаго человѣка. Я узналъ изъ контракта, что ей въ приданое было дано 120,000 франковъ. Въ то же время произошелъ разрывъ между банкомъ Пулярда и фабрикой. Это событіе показалось мнѣ многозначительнымъ. Безъ сомнѣнія, жирный депутатъ бралъ слишкомъ большіе проценты, а нашъ хозяинъ нуждался въ деньгахъ. Я посовѣтовался съ матерью и рѣшилъ предложить Симоне взаймы нашъ маленькій капиталецъ.
Онъ просмотрѣлъ бумаги, не говоря ни слова, желая ли оцѣнить ихъ стоимость, или же съ цѣлью скрыть свое волненіе, потомъ бросилъ ихъ мнѣ обратно съ принужденнымъ смѣхомъ:
-- Какого смѣшнаго простака вы разыгрываете изъ себя! Вы подчасъ такой мечтатель и сумасбродъ. Откуда это вы ваяли, что мнѣ надо денегъ? Если я покончилъ съ Пулярдомъ, то не потому лишь, что онъ обираетъ меня, а вслѣдствіе того, что я ни въ чемъ и ни въ комъ не нуждаюсь. Мы намѣреваемся идти безъ костылей. Вы просили дозволенія, чтобъ мѣсить глину, растворять и отшлифовывать? Я согласенъ. Въ воскресенье пріѣдетъ мой зять, вы выскажете ему за обѣдомъ, во время дессерта, ваши планы, а онъ свои.
Преобразованіе пошло быстро, къ великому удивленію всего города, не узнававшаго ни фабрику, ни фабриканта. Нѣсколько человѣкъ высказали мнѣ предположенія, что я способствовалъ превращенію Симоне. Но кто же внушилъ ему эти средства? Одни думали, что зять принялъ участіе въ дѣлѣ, другіе приписывали все вліянію нѣсколькихъ англичанъ, посѣтившихъ фабрику. Ожидали также прочесть въ правительственной газетѣ о временной субсидіи Симоне. Ничего подобнаго, однако, не оказалось и каждый остался при своемъ мнѣніи.
Что касается меня, я не старался узнать, свалились ли деньги къ хозяину съ неба, или онъ вырылъ ихъ изъ земли, а, стоя за успѣхъ, бился, какъ рыба объ ледъ. Я намѣревался замѣнить обожженную глину неоглазуреннымъ фарфоромъ, составленнымъ изъ пережженнаго голыша и каолина. Затѣмъ я хотѣлъ въ составную часть фарфора пустить огнеупорную глину, открытую дѣдушкой "патріотомъ" за 10 лѣтъ до моего рожденія, на дорогѣ въ Лони. Я прилежно трудился съ Матцельманомъ надъ металлами въ маленькой лабораторіи при коллегіи. Въ концѣ-концовъ, я не отчаивался склонить Симоне къ разрисовкѣ фаянса и съ этою сладкою надеждой гравировалъ два сервиза подъ непосредственнымъ руководствомъ Дюссо. Двѣнадцать тарелокъ усыпаны были улитками, по образцу весельчаковъ и гулякъ бургондцевъ, а на дюжинѣ другихъ были изображены вареные раки; я думалъ, что онѣ найдутъ сбытъ въ Эльзасѣ и Шампани.
Вы не можете себѣ представить, сколько можетъ сдѣлать юноша въ 12 мѣсяцевъ, когда у него лежитъ сердце въ труду. Остальное время вечера я посвящалъ моимъ маленькимъ товарищамъ, мѣсившимъ глину, училъ ихъ ариѳметикѣ, гоометріи, физикѣ, химіи, всему понемногу. Наши занятія начались въ 1845 г., въ концѣ каникулъ. Послѣ жесткаго отказа Симоне я обѣжалъ весь городъ и предмѣстья, проповѣдуя мою идею, призывая добрыхъ людей на помощь неграмотнымъ, которыхъ Катерина кормила сытно, но не могла дать духовную пищу. Удачи, также какъ и промахи, идутъ всегда вереницей. Вслѣдствіе моихъ успѣховъ всѣ принимали меня съ распростертыми объятіями.
Директоръ, всегда отзывчивый на доброе дѣло, предложилъ мнѣ самую большую залу коллегіи, а г. Аршу, надзиратель первоначальной школы, предоставилъ въ мое полное распоряженіе всю школу, какъ вдругъ городской мэръ, г. Моранъ, и совѣтъ, съ общаго согласія, назначили для вечернихъ занятій городскую ратушу. Городской домъ, какъ общественная собственность всѣхъ жителей Курси, бѣдныхъ и богатыхъ, былъ настоящею почвой, гдѣ они удѣляли свое свободное время своимъ отсталымъ согражданамъ. Сумма, назначенная въ совѣтѣ на матеріальныя нужды города, была утроена добровольною подпиской, не говоря уже о натуральныхъ пожертвованіяхъ въ видѣ книгъ, перьевъ, карандашей, бумаги, скамей и пр. Передняя и зала суда брачныхъ контрактовъ самими учениками превращались въ классъ каждый вечеръ и по окончаніи его снова приводились въ порядокъ. Учителей нашлось много, желающіе шли отовсюду; это было поголовное ополченіе. Можно было сказать, что паролѣ цѣлой націи былъ таковъ: "Преподавай все, что знаешь!"
Женщины также принимали участіе. Начиная съ жены городскаго мэра и кончая моею бѣдною матерью, каждая брала маленькую неграмотную дѣвочку или мальчика и начиняла ихъ за успѣхи разными сластями. Наши классы посѣщали не одни мастеровые, а многіе любители; даже мы сами, преподаватели, ходили слушать другъ друга. Я настолько освоился и преуспѣвалъ въ моемъ новомъ званіи учителя, что, сходя разъ вечеромъ съ каѳедры, услышалъ голосъ г. Морана:
-- Пьеръ Дюмонъ, ты щедро платишь намъ свою дань. Еслибъ отецъ твой былъ живъ, онъ остался бы доволенъ тобой.
Эта похвала, торжественная и вмѣстѣ дружеская, такъ тронула меня, что я пустился бѣгомъ, какъ преступникъ, забывъ свою фуражку. Толпа разступилась предо мной, но въ дверяхъ меня остановилъ кто-то, крѣпко обнявъ, и я услыхалъ голосъ матери, шептавшей мнѣ на ухо:
-- Я за отца благословляю тебя.
Маленькая дѣвочка Бонафипоръ, которую я не замѣтилъ сначала, прибавила своимъ звонкимъ голосомъ:
-- Пьеръ, ты окончательно подорвалъ всякую торговлю. Въ кофейнѣ не встрѣтишь ни одной кошки; во всю зиму не было ни одного бала!
Я мало заботился о томъ, танцовали ли въ городѣ, хотя съ удовольствіемъ посѣщалъ танцовальные классы въ залѣ г. Матцельмана. Еженедѣльный урокъ не надоѣдалъ мнѣ, потому что онъ происходилъ въ веселой компаніи, но я страшно уставалъ. Нашъ учитель былъ отставной парикмахеръ Бюиссоне, старенькій человѣчекъ, съ прической на подобіе голубиныхъ крыльевъ.
Не смѣйтесь надо мной; я признаюсь, что былъ счастливъ во время этого невиннаго развлеченія. Надо вамъ пояснить въ свое оправданіе, что помимо гимнастики меня влекли туда сердечные интересы. Двоюродная внучка г. Дюссо первенствовала, какъ царица, на нашихъ классическихъ торжествахъ. Она была высокая блондинка, съ продолговатымъ лицомъ, тонкими правильными чертами,-- настоящая модель для рисунковъ. Ея тонкая, какъ рюмочка, талія (вы понимаете, что я говорю современнымъ той эпохѣ языкомъ) казалась еще длиннѣй отъ остроконечнаго корсажа. Я вѣрилъ, что она пятью или шестью годами была старше меня, но въ моихъ глазахъ она была еще очаровательнѣе.
У восемнадцатилѣтнихъ мальчиковъ по большей части бываютъ самыя нелѣпыя увлеченія; моя Дульцинея обладала чудными голубыми глазами и ловко ими дѣйствовала. Она видѣла мое смущеніе и пускала въ ходъ всевозможное позволительное кокетство, увлекая бѣдное мое сердце. Дѣтскія увлеченія не влекутъ за собой послѣдствій; ихъ можно возбудить и поддерживать.
Обворожительная Маргарита рисовалась передо мной, не думая о причиняемомъ вредѣ. Увѣренная, что всегда найдетъ себѣ партію, благодаря наслѣдству дяди, она кокетничала, не задумываясь, и потѣшалась надо мной, какъ кошка надъ мышью. Ея пріемъ удался: профессоръ, въ котораго она мѣтила, сдѣлался одною изъ важныхъ ничтожностей Сорбонны и института; но въ ожиданіи я сдѣлался басней города.
Но больше всего бѣсила меня Барбара. Она завербовала себѣ между учениками коллегіи нѣсколькихъ поклонниковъ, благодаря своей веселости, остроумію и даже злости; ея гримаски и чудные плутовскіе глазки заставляли забывать ея некрасивую наружность. Я не могъ понять этой загадки, раздражавшей меня отчасти. Я научился рисовать и, рисуя портретъ маленькой провансалки, всегда роковымъ образомъ покушался сдѣлать ей маленькіе рожки, пробивающіеся въ волосахъ, и остроконечные уши. Въ моихъ глазахъ она была фавномъ. Я сколько разъ говорилъ ей это, подъ страхомъ, что она выцарапаетъ мнѣ за то глаза. Но она удовлетворялась, называя меня этрурійскимъ горшечникомъ или старымъ этрусскомъ, на что я, конечно, не обижался. Ахъ, если бы хозяинъ разрѣшилъ мнѣ подражать древнимъ сосудамъ, что такъ плохо поддѣлываютъ въ Англіи! Но все та же строгость господствовала у насъ на фабрикѣ. Небьющіяся тарелки продавались у насъ по 5 франковъ за дюжину и спросъ на нихъ не прекращался, но, тѣмъ не менѣе, г. Симоне по привычкѣ говорилъ еще:
-- Дѣти, все спасеніе въ тарелкѣ за 5 су!
Преобразовывая фабрику, зданія старались сплотить ближе другъ къ другъ. Новыя зданія сооружались богатымъ подрядчикомъ Басе, по планамъ зятя-инженера. Полторы оставшіяся десятины были сданы кирпичнику, также какъ и часть пласта огнеупорной глины, на выгодныхъ для фабрики условіяхъ. За удачное окончаніе этого дѣла мнѣ прибавили 25 франковъ въ мѣсяцъ, такъ что въ Турени не находилось никого другаго, получавшаго жалованье 1,500 франковъ въ моемъ возрастѣ.
Хозяинъ предоставилъ мнѣ наблюденіе надъ печами, у меня было много свободнаго времени и денегъ, и я злоупотреблялъ и тѣмъ, и другимъ, такъ какъ вполнѣ предоставленъ былъ самому себѣ. Добрая матушка говорила такъ: "надо дать повеселиться молодежи". Катерина, мой менторъ въ юпкѣ, передала бразды правленія достойной преемницѣ. Старые мои товарищи, Огюстъ Пулярдъ и Жанъ Бонафипоръ, жили въ пансіонѣ далеко отъ Курси: одинъ -- въ Парижѣ, у знаменитаго Гурона Лассе, другой -- въ вилль-вельской коллегіи. Дюссо просваталъ Маргариту блестящему профессору Гарбеціеру и распродавалъ теперь въ Парижѣ свои сокровища, чтобъ одарить племянницу. Словомъ, у меня оставался лишь одинъ надзиратель, г. Матцельманъ, самый снисходительный и занятый изъ всѣхъ.
Первая забава, которую я позволилъ себѣ, была покупка билета на право охоты. Я велъ слишкомъ казарменную жизнь на фабрикѣ, мускулы мои ослабѣли и мнѣ необходимо требовались упражненія. Ружье отца было годно, но охотничья собака Плутонъ доживала послѣдніе дни. Волей-неволей мнѣ пришлось отправиться къ знаменитому господину Робике, президенту клуба Бадульяровъ. Это былъ 45-ти лѣтній холостякъ, получившій отъ отца, президента палаты, огромное состояніе, которое прокутилъ, хотя одними процентами могъ жить совершенно свободно. Въ ожиданіи сомнительныхъ наслѣдствъ отъ тетки, упорно продолжавшей жить, и двухъ совершенно здоровыхъ кузеновъ, онъ не слылъ за разорившагося человѣка. Расходы свои онъ не уменьшалъ: жилъ то охотой, то въ долгъ, благодаря терпѣнію поставщиковъ и провинціальному добродушію.
Онъ принялъ меня утромъ, въ воскресенье, въ изящномъ костюмѣ у себя въ кабинетѣ, увѣшанномъ чубуками, ружьями и набитыми чучелами. Онъ былъ добръ, какъ подобаетъ принцу, великодушно подарилъ мнѣ собаку, пріученную къ охотѣ, и пригласилъ въ первое воскресенье ноября пріѣхать на открытіе охоты.
Въ этомъ клубѣ засѣданія происходили на открытомъ воздухѣ; я встрѣтился съ лучшими весельчаками Курси и скоро съ ними сошелся. Тамъ былъ старикъ-докторъ, два нотаріуса, одинъ дворянинъ безъ профессіи, судейскій писарь; у кого были собаки -- приводили ихъ, но за то ужь каждый обязательно приносилъ съ собой бутылку вина съ изряднымъ кускомъ говядины. Запасы дѣлились братски, также какъ и дичь.
Но -- увы!-- какъ жаль, что такое удовольствіе, какъ охота, влечетъ юношу дальше. Она завлекла меня за сто лье, за предѣлы границъ, запрещенные моему молодому возрасту: она заставила меня переступить порогъ госпожи Муссе, молодой модистки, дешево продававшей свои товары въ Курси.
Аглая Муссе была соломенною вдовой. Мужъ ея, нашедши вреднымъ для себя климатъ Турени, отправился торговать бургундскимъ виномъ въ Ригу. Что за вино доставлялъ онъ добродушнымъ русскимъ! Онъ открылъ это намъ самъ въ одномъ откровенномъ письмѣ.
Вечеромъ, когда запирались ставни въ магазинѣ г. Муссе, почти всѣ мы собирались у нея и лавка обращалась въ ресторанъ, кафе, игорный залъ, концертный или танцовальный. Тамъ устраивались партіи въ лото и проигрывалось каждымъ по 2 франка и 50 сантимовъ. Зимой я пилъ тамъ пуншъ, а лѣтомъ бѣлое вино и шипучій лимонадъ. Тамъ слышалъ я пѣсни, хотя и фальшиво спѣтыя, но съ удивительнымъ оживленіемъ; въ два часа я насчитывалъ до четырнадцати каламбуровъ, сотня которыхъ, впрочемъ, не стоитъ и одного су. Въ концѣ-концовъ, я долженъ признаться, что я часто вальсировалъ не подъ звуки оркестра, а подъ простую флейту землемѣра.
Еслибы мать провѣдала объ этихъ посѣщеніяхъ, она считала бы своего сына погибшимъ, а городской мэръ, директоръ и прочія почетныя лица не принимали бы къ себѣ болѣе. Все это, впрочемъ, не мѣшало мнѣ работать на фабрикѣ и получать жалованье, давать уроки въ ратушѣ, когда наступала моя очередь, и засыпалъ я каждый вечеръ не иначе, какъ поцѣловавъ мать, но совѣсть часто упрекала меня и я боялся за честь моей репутаціи.
Единственная особа, знавшая про мои выходки, была Барбара Бонафипоръ, но я увѣренъ, что она о нихъ не говорила никому. Въ октябрѣ 1847 г., на другой день деревенскаго праздника, когда четверо изъ нашего кружка, въ числѣ которыхъ былъ я, перемѣнившись платьями и шляпами съ четырьмя ученицами г-жи Муссе, чтобы протанцовать необыкновенную кадриль, маленькая моя подруга остановила меня въ одной изъ аллей сада при фабрикѣ:
-- Доволенъ ты собой?
-- Чѣмъ, по какому случаю?
-- Доволенъ ты собой, спрашиваю я тебя?
-- Не болѣе, чѣмъ всегда.
-- Не болѣе, не менѣе?
-- Менѣе, если тебѣ угодно. Но что тебѣ за дѣло?
-- Меня это совсѣмъ не касается; не трудись, пожалуйста, дать мнѣ понять, что я не имѣю никакого права на твою драгоцѣнную особу. Иди, Пьеръ! Справляй свою масляницу. Я увѣрена, что ты, все-таки, возвратишься къ намъ, ты не пропадешь. Изъ всего этого низкаго люда нѣтъ никого лучше тебя.
Затѣмъ она граціозно повернулась и ушла, а я остался на мѣстѣ, сконфуженный и пристыженный.
Довѣріе и доброта г. Симоне ко мнѣ все увеличивались. Мѣсяцъ спустя послѣ разсказаннаго вамъ событія, хозяинъ посѣтилъ мою мать и спросилъ, при ней ли находятся наши денежныя бумаги.
Она отвѣчала утвердительно.
-- Хорошо,-- сказалъ онъ,-- я ихъ беру у васъ, если вы не боитесь ввѣрить мнѣ ваше маленькое богатство. Не думайте, что меня заставляетъ крайность,-- наоборотъ: Дюмонъ можетъ подтвердить вамъ, что фабрика въ полномъ процвѣтаніи. Но денежная бумага въ 118 франковъ, отданная подъ проценты, дастъ больше дохода, чѣмъ она будетъ лежать. Я вамъ дамъ по шести процентовъ, И такъ какъ я хочу, чтобы вашъ сынъ принялъ участіе въ моей торговлѣ, то надо же, чтобъ я имѣлъ право сказать другимъ, давно у меня служащимъ, что онъ внесъ свой капиталъ въ торговлю. Иначе явятся завистники.