No 405 [221]
Жил-был старик со старухой; был у них сынок Лутоня. Вот однажды старик с Лутонею занялись чем-то на дворе, а старуха была в избе. Стала она снимать с гряд[222] полено, уронила его на загнетку[223] и тут превеликим голосом закричала и завопила. Вот старик услыхал крик, прибежал поспешно в избу и спрашивает старуху: о чем она кричит? Старуха сквозь слез стала говорить ему: "Да вот если бы мы женили своего Лутонюшку, да если бы у него был сыночек, да если бы он тут сидел на загнетке
-- я бы его ведь ушибла поленом-то! Ну, и старик начал вместе с нею кричать о том, говоря: "И то ведь, старуха! Ты ушибла бы его!.." Кричат оба что ни есть мочи!
Вот бежит со двора Лутоня и спрашивает: "О чем вы кричите?" Они сказали о чем: "Если бы мы тебя женили, да был бы у тебя сынок, и если б он давеча[224] сидел вот здесь, старуха убила бы его поленом: оно упало прямо сюда, да таково резко!" -- "Ну, -- сказал Лутоня, -- исполать вам!" Потом взял свою шапку в охапку и говорит: "Прощайте! Если я найду кого глупее вас, то приду к вам опять, а не найду -- и не ждите меня!" -- и ушел.
Шел-шел и видит: мужики на избу тащат корову. "Зачем вы тащите корову?" -- спросил Лутоня. Они сказали ему: "Да вот видишь, сколько выросло там травы-то!" -- "Ах, дураки набитые!" -- сказал Лутоня, взял залез на избу, сорвал траву и бросил корове. Мужики ужасно[225] тому удивились и стали просить Лутоню, чтобы он у них пожил да поучил их. "Нет, -- сказал Лутоня, -- у меня таких дураков еще много по белу свету!" -- и пошел дальше.
Вот в одном селе увидал он толпу мужиков у избы: привязали они в воротах хомут и палками вгоняют в этот хомут лошадь, умаяли[226] ее до полусмерти. "Что вы делаете?" -- спросил Лутоня. "Да вот, батюшка, хотим запрячь лошадку". -- "Ах вы, дураки набитые! Пустите-ка, я вам сделаю". Взял и надел хомут на лошадь. И эти мужики с дива дались ему, стали останавливать его и усердно просить, чтоб остался он у них хоть на недельку. Нет, Лутоня пошел дальше.
Шел-шел, устал и зашел на постоялый двор. Тут увидал он: хозяйка-старушка сварила саламату[227], постановила на стол своим ребятам, а сама то и дело ходит с ложкою в погреб за сметаной. "Зачем ты, старушка, понапрасну топчешь лапти?" -- сказал Лутоня. "Как зачем, -- возразила старуха охриплым голосом, -- ты видишь, батюшка, саламата-то на столе, а сметана-то в погребе". -- "Да ты бы, старушка, взяла и принесла сюда сметану-то; у тебя дело пошло бы по масличку!" -- "И то, родимый!" Принесла в избу сметану, посадила с собою Лутоню. Лутоня наелся донельзя, залез на полатки[228] и уснул. Когда он проснется, тогда и сказка моя дале начнется, а теперь пока вся.
No 406 [229]
Жила-была старуха, у нее был сын Лутонюшка. Вот раз -- дело было осенью -- стал он скотинку бить, на зиму в запас солить; а мать смотрит да ругается: "Ишь, сколько голов загубил; куда девать-то будешь?" -- "И, матушка, весна придет, все подберет!" -- отвечал Лутоня, да вслед за тем сел в телегу и поехал в лес за дровами. На ту пору шел мимо прохожий -- такой продувной! -- услыхал эти речи, смекнул, что баба не то проста, не то глупа, и прямо к ней на двор: "Здравствуй, старушка!" -- "Здравствуй, батюшка!" -- "Я -- Весна красна, за говядиной к тебе пришла". Старуха обрадовалась, привела его к чану и наклала ему целый мешок мяса -- пудов с восемь будет. Немного погодя приезжает из лесу сын. "Знаешь ли, сынок, -- рассказывает ему старуха, -- ведь у меня Весна была". Лутоня глядит ей в глаза: "Какая Весна?" -- "Какая! Сам же давеча сказал, что за мясом придет; я ей полон мешок наклала". -- "Ну, матушка, -- говорит Лутоня, -- прощай; пойду по белу свету шататься: коли найду кого глупее тебя -- ворочусь домой, а то и не жди назад!"
Пошел он по белу свету шататься; в одну деревню зашел -- там плотники избу строят; окоротили одно бревно, привязали к обоим концам по веревке, схватились и давай тянуть в разные стороны. "Что вы делаете?" -- "Да вот бревно окоротили, так растянуть хотим". Рассмеялся Лутоня, показал им, как наставку приделать, и пошел дальше. Смотрит: на поле люди хлеб убирают; только не серпами жнут, а всякий колос зубами отгрызают. Подивился он этому чуду, и жаль стало ему, что народ терпит такую муку. Сходил в кузницу, сковал себе серп и воротился назад; тем временем народ обедать ушел. "Пусть же знают, как хлеб убирать!" -- подумал Лутоня, нажал сноп, связал и воткнул в него серп; а сам стоит, дожидается: что будет? Вот люди пообедали, пришли на поле, увидали серп в снопу и закричали в один голос: "Ох, батюшки! Какой червяк проявился, что хлеба-то попортил!" Не знают, что и делать, как к тому червяку приступить; принесли ужище[230], накинули на серп мертвую петлю и потащили к реке. "Как же нам его в воду спихнуть?" Недолго думали, сейчас догадались: привязали мужика к бревну, дали ему ужище и спустили на воду. "Переезжай, -- говорят, -- на ту сторону и потопи червяка". На беду бревно с мужиком перевернулось: очутился он головою вниз, ногами вверх. "Эх, брат, -- кричат ему с берега, -- что ж ты онучи бережешь? Коли и намочишь -- дома на печке высушишь". А мужик совсем потонул. "Ну, этих дураков не выучишь", -- сказал Лутоня и пошел своей дорогой. Пришел в другую деревню. Глядь -- старуха сечет курицу, сечет да приговаривает: "А, курва! Цыплят целый содом вывела, а титек не вырастила -- кормить нечем". -- "Эта, кажись, глупей моей матушки! Надо домой ворочаться". Пошел назад и набрел на дороге на артель работников; сидят вместе да обедают. "Хлеб да соль!" -- "Садись с нами". После обеда стали они считать, все ли налицо? Но сколько ни считали, всё одного не досчитываются. "Пожалуйста, добрый молодец, пересчитай нас; отпустил нас хозяин всего-навсего десять человек, а теперь сколько ни считаем -- все одного не хватает". -- "Да вы этак никогда не досчитаетесь! Каждый из вас, как станет считать, себя-то в счет и не кладет: полно хлопотать попусту, вы все налицо!" -- "Спасибо, добрый человек!" Простился с ними Лутонюшка и опять в дорогу; пришел домой и говорит: "Здорово, матушка! Воротился с тобой жить; сколько ни ходил по белу свету, а умнее тебя не нашел!"