ВОЛЧОКЪ.

I.

Жилъ былъ Волчокъ, -- собака такая, роду не знаменитаго и росту небогатырскаго,-- лохматая,-- морда какъ помело, ни глазъ, ни ушей не видать,-- ну, словомъ нехороша. Но, не смотря на это, Волчокъ былъ добрый песъ;-- бродяжничествомъ и воровствомъ не занимался, а жилъ всю свою жизнь у хозяина, мужика, служилъ ему вѣрно,-- днемъ ходилъ со скотиною, ночью стерегъ хозяйскій дворъ и за то получалъ свой скудный собачій паекъ... Но люди неблагодарны;-- и вотъ, когда, наконецъ, Волчокъ состарѣлся, когда у него стали зубы плохи и ноги слабы и не могъ онъ ужъ лаять по прежнему,-- сталъ на него поглядывать косо его хозяинъ...-- Чортъ бы тебя побралъ! думаетъ.-- Жрешь только; а проку ужъ отъ тебя давно никакого... И сталъ говорить женѣ, что пора бы, молъ, намъ съ Волчкомъ покончить.

-- Да, отвѣчала жена;-- только жаль мнѣ его бѣднягу. Погоди ужъ еще немного; авось самъ околѣетъ.

Но мужикъ на это сказалъ, что ждать нечего и что онъ его завтра-же порѣшитъ.

А бѣдный Волчокъ лежалъ тѣмъ временемъ недалеко на солнцѣ, и слышалъ ихъ разговоръ. И стало ему очень горько при мысли, что вотъ наступилъ его послѣдній день... Подумалъ, подумалъ, и какъ стало темно, тихонько ушелъ со двора... Куда идти и что дѣлать: этого онъ не зналъ покуда, а хотѣлъ только убраться прочь, чтобы хозяинъ его не нашелъ и не исполнилъ надъ нимъ своего рѣшенія...

Идетъ онъ путемъ -- дорогою, а на дворѣ уже ночь... Вдругъ, возлѣ него недалеко фыркнуло, и изъ кустовъ, надъ крутымъ оврагомъ, выходитъ къ нему на дорогу кто-то... Глянулъ онъ, видитъ: Кобыла,-- худая такая,-- кожа да кости. Она была изъ сосѣдней деревни и Волчокъ ее тотчасъ узналъ.

-- Ты какъ тутъ?

-- А такъ, говоритъ Кобыла;-- не по своей охотѣ... И стала ему горько жаловаться.-- Жила, молъ, я у хозяина двѣнадцать лѣтъ, принесла ему двѣнадцать жеребятъ; изо всѣхъ силъ на него работала; а какъ стала стара и пришло мнѣ не въ моготу работать, онъ взялъ да и стащилъ меня вотъ сюда, подъ яръ. Ужъ я лѣзла, лѣзла,-- насилу вылѣзла.

-- Ну,-- говоритъ Волчокъ:-- это онъ еще милостиво съ тобой поступилъ. Мой хуже хотѣлъ со мною сдѣлать... И разсказалъ онъ ей, какъ хозяинъ грозилъ его порѣшить и какъ онъ ушелъ.

-- Куда жъ ты идешь?-- говоритъ Кобыла. Волчокъ отвѣчалъ, что не знаетъ и самъ;-- но думаетъ понавѣдаться у пріятеля, тутъ, по сосѣдству, нельзя ли хоть ночку переночевать... И сталъ онъ ее съ собою звать,-- Пойдемъ,-- говоритъ,-- лучше вмѣстѣ; а то останешься тутъ одна,-- волкъ съѣстъ.

-- Пущай съѣстъ, -- отвѣчала Кобыла.-- Все одно умирать приходится.

Постоялъ, постоялъ Волчокъ; видитъ Кобыла легла;-- и пошелъ дальше.

Дорога къ сосѣду лежала дремучимъ лѣсомъ. И вотъ, идетъ онъ въ лѣсу: идетъ, а самъ, бѣдняга, крѣпко побаивается. Дѣло ночное, въ потемкахъ не видно, того и гляди на волка наткнешься... Не успѣлъ онъ этого подумать, глядь, а на встрѣчу ему и въ самомъ дѣлѣ старый его знакомый,-- большущій волкъ.

-- А!-- говоритъ,-- Волчокъ! Здравствуй, любезный!.. Какъ это ты въ такую пору сюда забрелъ?

Волчокъ оробѣлъ, но видя, что Волкъ его не трогаетъ, понемногу собрался съ духомъ.-- Такъ и такъ, молъ,-- старъ сталъ, хозяинъ не хочетъ даромъ кормить и грозилъ завтра со мною покончить;-- такъ вотъ я и ушелъ.

А тотъ ему:-- Ну, говоритъ, -- жаль мнѣ тебя, Волчокъ,-- да что дѣлать то? Всякому свой чередъ и теперь твой пришелъ. Пойдемъ со мною домой, къ женѣ и къ дѣтямъ.

-- Зачѣмъ?

-- А ужъ извѣстно зачѣмъ. Дѣло наше голубчикъ, такое -- волчье,-- ѣсть хочется. Только тащить мнѣ тебя тяжело, такъ ужъ ты сдѣлай мнѣ удовольствіе, дойди самъ; тутъ недалеко.

Волчокъ ничего на это не отвѣчалъ; только повѣсилъ голову и пошелъ. Но онъ не былъ сердитъ на сѣраго, потому, думаетъ,-- что-жъ! Его уже ремесло такое... Волкъ тоже, видя его послушаніе, ни сколько не гнѣвался на Волчка за старое.-- Что-жъ, думаетъ, -- его ужъ служба была такая... И вотъ идучи рядомъ, стали они разговаривать.

Волкъ говоритъ: -- Слыхалъ, говоритъ, я, что тутъ гдѣ-то недалеко Кобыла бродитъ. Не знаешь-ли, братецъ, какъ бы ее найти?

А Волчокъ себѣ на умѣ.-- Отчего не найти, молъ. Я эту Кобылу знаю и если пойду искать, то найду. Только, теперича, ты меня отпусти за это живого.

-- Ну ладно, говоритъ Волкъ,-- отпущу. Только ты прежде найди.

-- Нѣтъ, ты сперва отпусти.

-- Да ты надуешь, уйдешь?

-- Нѣтъ, отвѣчалъ Волчокъ;-- не надую. А если, теперича, я не найду этой кобылы, то самъ ворочусь. Такъ и условіе заключимъ.

-- Ну хорошо, заключимъ.

Отправились они вмѣстѣ къ Лису, избрали его своимъ посредникомъ и у него заключили такое условіе, что если Волчокъ найдетъ и поставитъ вмѣсто себя кобылу, то Волкъ даритъ ему жизнь и воленъ онъ, Волчокъ, идти куда ему вздумается. А если нѣтъ, то обязанъ онъ воротиться самъ, дабы Волкъ не остался въ убыткѣ.

-- Ну, теперь можешь идти, сказалъ посредникъ, когда условіе было заключено, -- и Волчокъ побѣжалъ, махая хвостомъ,

Онъ нисколько не сомнѣвался, что его дѣло въ шляпѣ, помня какъ давеча Кобыла сама сказала, что пущай де ее Волкъ съѣстъ,-- все одно умирать.

II.

Вернулся онъ на то мѣсто, гдѣ встрѣтилъ ее и видитъ -- тутъ,-- гдѣ лежала, тутъ и лежитъ. Хотѣлъ уже прямо къ Волку, объявить что нашелъ, да посовѣстился. Нѣтъ, думаетъ, такъ нечестно; а надо ее сперва предувѣдомить, чтобы потомъ, когда Волкъ станетъ драть, не корила.

И вотъ сталъ онъ ее упрашивать:-- Голубушка, говоритъ;-- такая-сякая? Сдѣлай ты мнѣ милость божескую: выручи изъ бѣды?

-- А что?

-- Да вотъ что; попался я Волку и хотѣлъ онъ меня уже съѣсть; да отпустилъ съ уговоромъ, чтобъ я поставилъ вмѣсто себя охотника. Я ему и пообѣщалъ поставить тебя, помня, что ты говорила мнѣ давеча, что, молъ, -- пущай съѣстъ, все одно какъ умирать.

Кобыла какъ фыркнетъ,-- и поднялась на ноги...-- Какъ -- все одно? говоритъ.-- Ахъ ты душегубъ проклятый! Вишь, что затѣялъ! Я давеча пошутила, а ты и взаправду принялъ... Какъ же? Такъ я и пойду за тебя охотникомъ! Нашелъ дуру! Я и сама еще жить хочу.

Такой отвѣтъ весьма огорчилъ Волчка.-- Ну, если такъ, говоритъ,-- то нечего дѣлать. Надо, значитъ, мнѣ самому идти.

-- Куда идти?

-- Къ Волку назадъ.

-- Это зачѣмъ?

-- Да за тѣмъ, чтобы онъ въ убыткѣ не былъ

-- Ахъ ты дуракъ! дуракъ!.. Да брось ты его,-- не ходи. Уйдемъ лучше скорѣе въ другую сторону.

-- Нельзя, говоритъ Волчокъ;-- у насъ съ нимъ такое условіе было заключено, передъ посредникомъ.

-- Передъ какимъ посредникомъ?

Только хотѣлъ Волчокъ отвѣчать, -- глядитъ, а посредникъ то тутъ какъ тутъ, -- самъ стоитъ передъ ними.

-- Вотъ онъ и есть.

-- Что это у васъ тутъ, любезные, спросилъ Лисъ;-- о чемъ идетъ споръ?

Они разсказали ему о чемъ и просили, чтобъ онъ рѣшилъ, какъ слѣдуетъ поступить.

Посредникъ подумалъ, и говоритъ: -- Дѣло это, говоритъ, просто. Кобыла вольна не идти, потому что она не заключала условія. А ты, Волчокъ, не исполнилъ обѣщаннаго, и потому долженъ идти.

Волчокъ поджалъ хвостъ, свѣсилъ голову, и собирался уже идти; но посредникъ его остановилъ.-- Постой, говоритъ.-- Что ты долженъ идти, это вѣрно и объ этомъ не можетъ быть спору. Но ты не обязанъ идти сейчасъ, потому что въ условіи этого не было выговорено и Волкъ тебѣ не назначилъ срока. Подай объявленіе, что ты, по обстоятельствамъ, не можешь явиться немедленно, а придешь послѣ, когда тебѣ это будетъ удобно.

Волчокъ очень обрадовался, услыхавъ это, и очень дивился: какъ это -- такая простая кажется вещь, а вотъ не пришла же ему самому на умъ!.. Однако, онъ все еще сомнѣвался, не шутитъ ли Лисъ, и чтобъ увѣриться, сталъ его спрашивать...-- Когда же, молъ, это можетъ быть мнѣ удобно, чтобъ онъ съ меня шкуру содралъ?

Но Лисъ на это сказалъ ему дурака, и сказалъ, что все отъ него теперь зависитъ. Какъ онъ, посредникъ, значитъ, рѣшитъ, такъ и быть. А онъ долженъ объ этомъ подумать и выслушать сперва обѣ стороны, какія у каждой есть доводы и причины... И велѣлъ онъ Волчку понавѣдаться, а на вопросъ: когда?-- отвѣчалъ, что на этой недѣлѣ ему не время, занятъ;-- и не знаетъ даже, когда будетъ время; но что Волчокъ долженъ все время, теперь, быть у него подъ надзоромъ и давать знать о своемъ мѣстѣ жительства;-- и по первому требованію долженъ явиться къ нему для разбирательства.

Сказавъ это, онъ повернулся и пошелъ прочь.

III.

Остались Волчокъ съ Кобылою и, подивившись тому, какъ хитро разсудилъ посредникъ, стали совѣтоваться: что дѣлать?.. Волчокъ не хотѣлъ идти къ своему пріятелю, чтобы въ лѣсу опять не наткнуться на волка; а больше ему было некуда. Тогда Кобыла стала ему говорить, что тутъ недалеко, подъ городомъ, на большой дорогѣ, есть постоялый дворъ, куда она заѣзжала часто въ былые года, съ хозяиномъ, и что на этомъ дворѣ у нея и собаки и кони знакомые. Пойдемъ, молъ, туда, понавѣдаемся, авось пустятъ на ночь и дадутъ что нибудь поужинать, а тамъ, утро вечера мудренѣе, завтра подумаемъ, какъ намъ быть.

Волчокъ согласился охотно. Ему теперь все было хорошо, послѣ того какъ ушелъ отъ смерти.

Шли они долго, устали, проголодались, озябли, и когда наконецъ дошли до мѣста, было уже за полночь. По счастью, во дворъ только что въѣхалъ обозъ, и въ окнахъ свѣтился еще огонь, и ворота были отворены. Кобыла отправилась, какъ знакомая, прямо въ стойла къ хозяйскимъ конямъ и тѣ дали ей сѣнца. Но Волчку ночлегъ дался не такъ дешево. Прежде чѣмъ объяснилось, кто онъ и съ кѣмъ пришелъ, дворовые псы задали ему такую трепку, что онъ чуть не умеръ со страху. Дѣло однако уладилось и когда на дворѣ убѣдились, что не воръ, то его оставили. Ночевалъ возлѣ Кобылы, въ стойлѣ; но сѣно, которымъ та угощала, было ему не понутру, а попросить другого чего у хозяйскихъ собакъ онъ не смѣлъ и такимъ образомъ, не смотря на жестокій голодъ, залегъ, не поужинавъ. Но тутъ случилась такая оказія. Бѣдняга, во снѣ, съ голодухи, и самъ ужъ не зная какъ, началъ тихонько выть. Вдругъ, кто то пощевельнулся возлѣ него, въ углу. Это былъ нищій старикъ -- шарманщикъ изъ города, котораго не пустили въ избу, потому что ему было нечѣмъ платить за ночлегъ. Не зная куда дѣваться, чтобъ не замерзнуть, онъ тоже забрался тихонько въ конюшню, нашелъ пустое стойло, сбросилъ съ себя свой инструментъ, легъ въ уголокъ, на солому, и тотчасъ уснулъ... И вотъ, приснилось ему, что онъ въ городѣ, у окошка, взялся за ручку шарманки, чтобы играть и вертитъ. Но эта шарманка проклятая вмѣсто того, чтобы тотчасъ играть, какъ слѣдуетъ, стала выть. Это нисколько его не удивило сначала, потому за нею водились такія штуки, и онъ ожидалъ, что вотъ -- повоетъ немного, а потомъ все же начнетъ играть, Но шарманка, на этотъ разъ, играть и не думала. Воетъ себѣ да и только, и такъ то протяжно, жалобно, ажъ на душѣ тошно. Съ дива проснулся, слушаетъ; что за чортъ?.. Не на шутку, какъ будто его шарманка воетъ?.. Не зная, что бы это такое значило, онъ сталъ шарить рукою и въ потемкахъ, вмѣсто шарманки, нащупалъ Волчка, какъ вскрикнетъ...-- Ай! Дьяволъ!.. А Волчку, со сна, почудилось, что его Волкъ деретъ, и онъ завизжалъ:-- Караулъ! Поднялась суматоха страшная. Кони въ конюшнѣ шарахнулись, бьются, храпятъ... Пѣтухъ на насѣстѣ, проснувшись, началъ орать неистовымъ голосомъ. Свинья съ поросятами, возлѣ, въ хлѣву, захрюкала. Шарманщикъ вскочилъ и кинулся было вонъ; но на встрѣчу ему, со двора, собаки бросились съ лаемъ и это заставило его воротиться. Онъ высѣкъ огня, засвѣтилъ сѣринку и только тогда, увидѣвъ въ углу Волчка, догадался въ чемъ дѣло.

-- Ты чего воешь,-- чортъ?-- сказалъ онъ сердито; но убѣдясь изъ отвѣта Волчка, что бѣдняга голоденъ, сжалился, досталъ, изъ своей котомки краюху хлѣба, -- все свое достоянье, и отломилъ ему добрую половину; ибо онъ зналъ по опыту, что такое голода, и какъ обидно ложиться спать, не поужинавъ .-- На,-- ѣшь, сказалъ онъ;-- только не вой пожалуйста.

Послѣ того, въ конюшнѣ, все успокоилось и всѣ уснули.

Рано по утру обозъ сталъ сбираться въ путь. Отворили ворота;-- шарманщикъ проснулся и вышелъ. Смотритъ: за нимъ вышелъ Волчокъ и вышла Кобыла.-- Эхе! сказалъ онъ.-- Да насъ тутъ трое... Ну, ночевали вмѣстѣ,-- вмѣстѣ и въ путь пойдемъ, Убѣдясь, что Кобыла безъ вьюка, онъ попросилъ ее довезти до города его инструментъ. Той это было нетрудно и она согласилась охотно.

Дорогой, Кобыла съ Волчкомъ, перемигнувшись, разсказали Шарманщику о ихъ бѣдственномъ положеніи и стали просить совѣта: что имъ теперь предпринять?

-- Эхъ вы, голубчики!-- сказалъ онъ.-- Нашли у кого спросить! Да я и самъ не знаю, куда мнѣ дѣваться. Старъ сталъ совсѣмъ; ноги не носятъ, инструментъ тоже совсѣмъ отказывается, -- послѣ сырой погоды, иной разъ, -- по цѣлымъ днямъ, бѣдняга, только хрипитъ, и ни копѣйки ты съ нимъ не заработаешь.

-- А что, любезный, сказала Кобыла;-- правда это, что говорятъ, что въ городѣ, тутъ у васъ, есть богадѣльня для престарѣлыхъ?

-- Есть, отвѣчалъ старикъ.-- Такъ чтожъ?

-- Да я бы думала понавѣдаться: не примутъ ли?

-- Тебя то?.. Нѣтъ, не примутъ; потому богадѣльня эта купеческая и туда принимаютъ только однихъ купцовъ.

-- А я, сказалъ Волчокъ; -- хочу понавѣдаться: не найметъ ли кто въ дворники, домъ стеречь.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ старикъ.-- Народъ, тутъ въ городѣ, скупъ и сторожей не держатъ. Да и стеречь то нечего. Какъ только смеркнется, всѣ ворота на запоръ и до утра ни души не встрѣтишь. Не пустятъ даже тебя никуда. Такъ и ночуешь другой разъ на паперти.

-- У тебя, значитъ, и дома нѣтъ? сппосили попутчики старика.

-- Нѣту, голубчики;-- какой домъ?.. Такъ шляюсь себѣ весь день подъ окошками; да иной разъ на кухнѣ дадутъ посидѣть, пообогрѣться. А зимой, ухожу тутъ за городъ, въ слободу, къ кузнецу знакомому, и у него, на кузнѣ, ночую.

-- Что же ты намъ посовѣтуешь?

-- А право ужъ и не знаю что... Подумавъ однако, онъ сталъ, ихъ спрашивать: что умѣютъ дѣлать?.. Ты, старая, можешь мой инструментъ возить на себѣ?-- спросилъ онъ Кобылу.

-- Могу.

-- Сдается мнѣ, что съ конемъ оно будетъ важнѣе, и мы это попробуемъ... Ну, а ты, хохлатый, чему ученъ?.. Танцовать смыслишь?

-- Нѣтъ, не смыслю.

-- А хочешь, выучу?

-- Выучи.

Шарманщикъ сошелъ съ пыльной дороги, на травку, сѣлъ, поставилъ Волчка на заднія лапы, и началъ учить его танцовать.

IV.

Не ожидалъ онъ отъ этого ничего особеннаго; а такъ, больше изъ жалости, принялъ своихъ попутчиковъ въ часть. Но супротивъ ожиданія, дѣло, какъ это нерѣдко случается, удалось. Зрѣлища въ городѣ были рѣдки; вѣрнѣе сказать, никакихъ не было и новая свита его бросилась всѣмъ въ глаза...-- Смотри-ка! Смотри-ка!.. Старикъ то какую штуку показываетъ!-- заговорили, высовываясь въ окно. А штука была такая. Шарманщикъ шелъ впереди, безъ шарманки. За нимъ шелъ Волчокъ въ красной курткѣ и съ палкой въ зубахъ. За ними,-- Кобыла, покрытая старымъ ковромъ, съ шарманкою на спинѣ. Она была въ лентахъ, съ пучкомъ какихъ то огненныхъ перьевъ на головѣ, и въ этомъ видѣ смахивала на черномазую, разряженную старуху. Когда народъ высовывался въ окошко, дивясь,-- процессія останавливалась, Шарманщикъ снималъ шарманку и начиналъ играть. Тогда Кобыла, покачиваясь подъ музыку и вертя головой, начинала ходить кругомъ, какъ дѣвка, что въ праздники ведетъ хороводъ; а Волчокъ, на заднихъ лапахъ, вертѣлся возлѣ нея, потряхивая, какъ парень, своею косматою головой.

Зрители, въ городѣ, были очень довольны этой продѣлкой; выбѣгали даже на улицу, чтобы поглазѣть поближе, и Шарманщикъ, вдругъ, сталъ получать хорошую выручку.

Онъ дѣлилъ ее каждый день на четыре части, честно и безобидно. Одна шла ему, другая Волчку, третья кобылѣ, а четвертую онъ откладывалъ про запасъ. И всѣ были сыты, и всѣ стали веселы;-- Кобыла даже поправилась въ тѣлѣ. Только Волчокъ порой сокрушался, вспоминая, что онъ отпущенъ на срокъ и что не сегодня -- завтра, посредникъ можетъ потребовать отъ него, чтобы онъ исполнилъ условіе. Но время шло, а его все не требовали и даже о мѣстѣ жительства его не было никакого запроса. Ссылаясь на это, товарищи утѣшали его, говоря, что условіе вѣрно забыто; а если и не забыто, то Бога, милостивъ, какъ нибудь обойдется.

Такимъ образомъ прошло съ мѣсяцъ и въ теченіе этого времени ихъ полюбили; -- Волчка особенно. Всѣ въ городѣ знали его по имени и не было почти дома, изъ котораго онъ не получалъ бы подачки въ родѣ остатковъ отъ пирога или кусочка сала.

Но больше всѣхъ полюби въ ихъ одинъ купецъ, богатый, больной старикъ, который жилъ въ подгородной, на хуторѣ, и не могъ ужъ ходить отъ слабости, а цѣлый день сидѣлъ у окна. Для купца былъ истинный праздникъ, когда къ нему приходилъ Шарманщикъ со свитой, потому что онъ былъ бездѣтенъ и вдовъ, и въ своемъ одиночествѣ очень скучалъ. Натѣшившись представленіемъ, которое онъ заставлялъ повторять по нѣскольку разъ, онъ приказывалъ отвести Кобылу въ стойло и накормить овсомъ; а Шарманщика и Волчка зазывалъ къ себѣ и держалъ иногда до утра, угощая, чѣмъ Богъ послалъ. На Волчка онъ не могъ насмотрѣться, такъ онъ казался ему забавенъ съ своей лохматою рожею, въ красной курткѣ...-- А ну-ка, Волчокъ,-- покажи какъ солдатъ маршируетъ съ ружьемъ?-- говаривалъ онъ. Шарманщикъ тотчасъ бралъ въ руки шарманку и начиналъ играть маршъ. А Волчокъ становился на заднія лапы и выступалъ по комнатѣ, чинно въ ладъ, съ своею палочкою за мѣсто ружья.

-- Ай -- молодецъ! Молодецъ! Гренадеръ! говорилъ старикъ, катаясь со смѣху;-- Смотри-ка! Смотри! И усы самые гренадерскіе! что у другого фельдфебеля нѣту такихъ!.. А ну-ка, Волчокъ,-- попляши!.. Шарманщикъ сейчасъ начиналъ играть: "Во саду ли въ огородѣ"... и Волчокъ начиналъ плясать. Послѣ чего купецъ его подзывалъ къ себѣ и долго гладилъ по головѣ. Ну, однимъ словомъ, такого почета и такой ласки -- бѣдняга, даже и въ годы цвѣтущей юности не могъ бы себѣ ни отъ кого ожидать. Понятно, что если до сей поры ему не мила была смерть, то теперь и подавно; -- при одной мысли идти на съѣденіе Волку, ему становились не любы, подъ часъ, и ласки и лакомства; -- казалось, сейчасъ воротился бы съ радостію на старый мужицкій дворъ, гдѣ ему доставались только пинки, да черствыя корки хлѣба, лишь бы эта бѣда не висѣла надъ головой. Товарищъ его, старый Шарманщикъ, смотрѣлъ на это совсѣмъ иначе.-- Эхъ, милый! говаривалъ онъ.-- О чемъ сокрушаешься? Всѣ мы, и бѣдные, и богатые, осуждены на смерть, и всѣ въ отпуску на срокъ, и ни единый изъ насъ не вѣдаетъ -- когда этотъ срокъ настанетъ... Но ему хорошо было такъ говорить, потому что онъ не былъ повиненъ идти на казнь и не боялся, что Волкъ сдеретъ съ него шкуру. А бѣдный Волчокъ ждалъ этого каждый день... Раза два или три онъ подсылалъ даже тайкомъ знакомыхъ, къ посреднику, навѣдаться, какъ идетъ его дѣло; но знакомые возвращались съ отвѣтомъ, что посредника не нашли; удралъ куда-то и никому неизвѣстно, когда вернется.

V.

А между тѣмъ, счастье ему, какъ на смѣхъ, валило. Случилась такая вещь, что ужъ подлинно ни одной собакѣ и въ голову не придетъ. У купца былъ пріемышъ, малый лѣтъ 18-ти, большой негодяй и повѣса, которому еще съ дѣтства отказано было, по духовной, имущество старика. Но товарищи, купеческіе сынки, въ трактирѣ, за рюмочкой, часто надъ нимъ подсмѣивались.-- Погоди, молъ, когда то еще получишь. Твой старый хрѣнъ только видъ показываетъ, что собирается умирать; -- а гляди: протянетъ ѣ еще лѣтъ съ десять.

Пріемышу было досадно слушать такіе рѣчи, тѣмъ болѣе, что въ карманѣ его часто бывало пусто. скрыть это отъ товарищей, онъ занималъ потихоньку деньги. Но такъ какъ платить ему было нечѣмъ, то и это скоро не помогло. Ему перестали вѣрить. Тогда, вмѣсто того чтобъ идти къ старику и признаться ему откровенно во всемъ, онъ сдѣлалъ то, что будь сказано не въ укоръ, у купцовъ нерѣдко дѣлается. Подпивши съ товарищами, ночью вернулся домой и залѣзъ въ сундукъ къ своему нарѣченному тятинькѣ. Штука, на другой день, открылась и окончилась для пріемыша очень скверно. Первый же разъ послѣ этого, когда онъ явился домой, Купецъ позвалъ его, изорвалъ при немъ завѣщаніе и выгналъ изъ дому вонъ.

Этотъ случай разстроилъ въ конецъ старика и онъ слегъ. Смерть была близка, а вокругъ ни дѣтей, ни жены, никого кто былъ бы милъ ему хоть на грошъ, кромѣ Шарманщика да Волчка. Въ послѣднее время онъ поселилъ ихъ совсѣмъ у себя и они до конца не отходили отъ смертной его постели. Старикъ охалъ и жаловался и только одно утѣшеніе у него было объ эту пору -- Волчокъ...-- Поди-ка сюда, голубчикъ, говаривалъ онъ; и Волчекъ, въ красной курткѣ, съ жалобнымъ визгомъ подползши къ нему, лизалъ его исхудалую, желтую руку...-- Вотъ, говорилъ онъ Шарманщику,-- вотъ братецъ, смотри:-- что онъ такое?.. Собака! Гіесъ! А, воистину тебѣ говорю, онъ лучше нашего брата. Смиренно сердце его и не кроется въ немъ корыстныхъ, лукавыхъ мыслей... Въ сундукъ не залѣзешь, Волчокъ?.. Нѣтъ!-- вижу ужъ по глазамъ, что не залѣзешь. Милый ты мой! Ты не такой! Ты и за малое благодаренъ отъ всей души.

...И затѣмъ опять Шарманщику:-- А ты, молъ, не обижайся, пріятель. Я не въ укоръ тебѣ говорю... И я ничего о тебѣ дурнаго не думаю. Ты человѣкъ простой и честный... Скажи мнѣ по правдѣ, какъ передъ Богомъ, могу я на тебя положиться, что ты исполнишь мою послѣднюю волю свято и неуклонно?

Шарманщикъ ему поклонился въ ноги и отвѣчалъ, что исполнитъ все.

-- Ну, слушай же. Завтра придетъ сюда строкулистъ и будетъ писать мое духовное завѣщаніе. По этому, новому завѣщанію, дѣлаю я тебя своимъ душеприказчикомъ. Знатную часть моего имущества, которое велико, я отказываю монастырю, что здѣсь у насъ за городомъ, на вѣчное поминаніе моего имени и молитвы за упокой души. Другую, какая будетъ указана въ завѣщаніи, ты раздашь больнымъ, престарѣлымъ, калѣкамъ и нищимъ нашего города. А третью, тоже немалую, я довѣряю на совѣсть твою, и о ней въ завѣщаніи уже не будетъ сказано ничего, а кромѣ того, что я повелѣваю употребить ее согласно волѣ моей, какъ она тебѣ, со словъ моихъ передъ смертью, стала извѣстна, и что въ этомъ никто, ни подъ какимъ предлогомъ, не можетъ требовать у тебя отчета. Часть сія, къ которой причтется и это мое земное жилище, будетъ принадлежать Волчку; а ты, за него, будешь всѣмъ управлять по усмотрѣнію; но такъ, чтобы всѣ твои дѣйствія клонились на пользу Волчка и къ его удовольствію. И ты всегда долженъ помнить, что онъ Волчокъ, по смерти моей, тутъ настоящій хозяинъ, а ты у него только приказчикъ. Но затѣмъ, ты и самъ можешь всѣмъ пользоваться, насколько то будетъ по чести и совѣсти, не въ убытокъ Волчку. Кобылу тоже не забывайте, что вамъ не въ убытокъ, ибо ей малое нужно. Живите всѣ трое тутъ, до самой смерти, и поминайте меня.

VI.

Недѣлю спустя послѣ этого умеръ купецъ и Шарманщикъ съ Волчкомъ остались въ домѣ его хозяевами. Звали они и Кобылу къ себѣ; но сдѣлали это больше изъ вѣжливости, потому -- и она и они понимали, что ей тамъ не мѣсто.

И зажили они втроемъ, дружно, что называется душа въ душу. И было у нихъ всего въ изобиліи; домъ какъ полная чаша. Чего только захочется, сейчасъ въ городъ пойдутъ и купятъ. И всегда вмѣстѣ, т. е. Шарманщикъ съ Волчкомъ; а Кобыла-то больше любила уединеніе и оставалась все время въ стойлѣ.

Бывали нихъ я гости. Къ Шарманщику приходили изъ города его знакомые: сперва только нищая братья; а потомъ завелись и другіе, повыше. Самъ городничій даже бывалъ иногда. Но старикъ не дѣлалъ разбору и всѣхъ принималъ одинаково, т. е. радушно и ласково.

Къ Волчку приходили тоже его друзья, сперва собаки изъ города, а потомъ, когда слухъ прошелъ по всей окрестности, что онъ живетъ хорошо, стали его навѣщать и бывшіе его сослуживцы изъ деревень... И всѣ оставались довольны его угощеніемъ.

Наконецъ, провѣдалъ и тотъ мужикъ, у котораго онъ жилъ на дворѣ столько лѣтъ. Пришелъ вмѣстѣ съ женой, покаялся въ прежней своей неблагодарности и слезно просилъ у Волчка прощенія. Волчокъ былъ незлобливъ и все простилъ. Тогда, стали его навѣщать и мужикъ съ женою; приходили самъ другъ и порознь, ѣли и пили въ домѣ его до отвалу и каждый разъ выпрашивали себѣ какую нибудь подачку: то ржи на посѣвъ, то овсеца, то на пряники для дѣтей или на рубашку. И Волчокъ все давалъ охотно.

Самъ онъ обходился со всѣми скромно и старшимъ оказывалъ должное уваженіе. Жилъ безъ затѣй, не чванился;-- прислуги, кромѣ одной кухарки, не заводилъ;-- платья опричь новой куртки не шилъ;-- сапоговъ даже себѣ не заказывалъ; а ходилъ всегда на босую ногу и ѣлъ изъ простой скудельной посуды. Не взирая однакоже на его смиреніе, многіе начинали догадываться, что Купецъ завѣщалъ все ему и что онъ -- настоящій хозяинъ въ домѣ, а не Шарманщикъ... И стали ему завидовать.

-- Вишь псу то нашему, -- волкъ его рѣжь!-- счастье какое! говорилъ однажды мужикъ, старый его хозяинъ, возвращаясь къ себѣ отъ Волчка, съ женой... Оба несли по мѣшку на плечахъ и въ тѣхъ мѣшкахъ были подарки Волчка.

-- Да, отвѣчала жена.-- Даромъ что песъ, а вотъ поди!.. бариномъ зажилъ!.. Я чай успѣлъ ужъ забыть какъ бывало, у насъ, по цѣлымъ днямъ, голодалъ?

-- И какъ я его плетью будилъ, когда бывало, поутру, заспится? сказалъ мужикъ.

-- Да, отвѣчала жена.-- Гдѣ ужъ теперь это помнить! Теперь не онъ намъ, а мы ему должны кланяться.

И стало обоимъ очень обидно, что они, хозяева, должны теперь кланяться своему старому псу.. Молчали, молчали,-- вдругъ мужикъ сталъ; сбросилъ мѣшокъ свой на земь и хлопнулъ себя ладонями по бокамъ.

-- Чего ты?-- спросила жена.

-- Дуракъ я,-- дуракъ! молвилъ мужикъ.-- 14 какъ это мнѣ до сихъ поръ на умъ не пришло?

-- Да что такое?

-- Какъ -- что?... Да песъ-то вѣдь нашъ!

-- Нашъ и есть.

-- И если правда теперича, что въ городѣ говорятъ, что Купецъ ему завѣщалъ свое богатство, такъ вѣдь и все это, что его,-- все теперь наше?

-- Вѣстимо наше!

-- Чего-жъ мы плошаемъ?.. Шарманщика испугались, что-ли?.. Да нешто я ему продалъ пса то?.. Вотъ погоди, я ему носъ утру!.. Приду, да возьму Волчка на веревку, и уведу къ себѣ... А тамъ поди, тягайся.

-- Ну, нѣтъ; такъ нельзя, сказала жена.

-- Нельзя?.. А почто нельзя?

-- По то, отвѣчала жена, -- что Волчка то мы уведемъ, либо нѣтъ, это еще неизвѣстно; а то извѣстно, что ни дома его, ни сундуковъ съ казною мы этимъ путемъ не получимъ. Потому гдѣ ужъ намъ, бѣднымъ людямъ, съ такимъ богачемъ тягаться? Всѣ за него заступятся; а насъ осрамятъ и осудятъ.

Мужикъ почесалъ въ головѣ...-- Какъ же теперича дѣлать то?

-- А такъ, отвѣчала жена;-- что надо сперва попытаться миромъ.

И рѣшили они попытаться миромъ.

VII.

А тѣмъ временемъ и другая бѣда угрожала Волчку.

Лѣтомъ, покуда лѣса были густы и всякой добычи вдоволь, Волка не больно манило на старое мясо Волчка и онъ не спѣшилъ заявить свое право, тѣмъ болѣе, что онъ не зналъ даже, гдѣ Волчокъ находится. Но когда наступила глубокая осень, и ловля въ лѣсу стала плоха, и охотнику нашему доставалось иной разъ, цѣлую ночь, бродя у жилья, на голодное брюхо, заниматься только одною музыкой,-- тогда бѣдняку, само собой, припомнилось и условіе. И сталъ онъ всѣмъ горько жаловаться, что вотъ молъ какъ нынче народъ сталъ нечестенъ!.. Въ когтяхъ держалъ, и отпустилъ съ уговоромъ, и при посредникѣ было заключено условіе; -- и все ни почемъ!.. Нѣтъ, ужъ другой разъ его такъ не надуютъ!.. Ужъ если бы онъ только зналъ, гдѣ найти этого подлеца Волчка, такъ ужъ онъ бы ему спуску не далъ!..

И вотъ, этакъ жалуючись, встрѣтилъ онъ какъ то однажды посредника.

-- Чтожъ это, молъ, господинъ посредникъ, такъ развѣ можно?

-- А что?

-- Да Волчокъ то!.. Вѣдь ни кобылы замѣсто себя не поставилъ, ни самъ не пришелъ!

-- Послушай, братецъ, молвилъ ему на это посредникъ.-- Ты самъ виноватъ,-- далъ маху. Вольножъ тебѣ было такое условіе заключать.

-- А что?

-- Да вѣдь ты забылъ ему срокъ назначить. Сказано: долженъ вернуться. А когда? про то ничего не сказано. Ну, вотъ онъ и отлыниваетъ... Некогда, молъ, дѣлами важными занятъ;-- послѣ когда нибудь, на досугѣ, зайду.

-- Да развѣ же это честно?

-- Конечно, не честно. Да что будешь дѣлать? Умирать то вѣдь никому не хочется.

-- И куда только этотъ шельмецъ запрятался? Ужъ если бы мнѣ только провѣдать, ужъ я бы не посмотрѣлъ, что сидитъ крѣпко;-- добрался бы.

-- Слушай, сказалъ ему на это посредникъ: -- по правдѣ тебѣ сказать, я и самъ до него добираюсь. Потому что имѣю въ дѣлѣ этомъ свои разсчеты; и если теперича ты обѣщаешь мнѣ вести себя осторожно, слушаться, значитъ, меня во всемъ, то я тебя научу, гдѣ его найти.

Волкъ обѣщалъ и тогда посредникъ сообщилъ ему подъ секретомъ, удивительное извѣстіе о томъ, что Волчокъ получилъ наслѣдство и живетъ теперь у себя на хуторѣ, бариномъ. И сталъ онъ его уговаривать:-- Что, молъ, тебѣ въ его старомъ мясѣ? Это плохая пожива и мы можемъ теперь отъ Волчка почище что получить.

Потолковавъ этакъ еще немного, вышли они изъ лѣсу и, пробираясь тайкомъ, безъ дороги, отправились вмѣстѣ на хуторъ.

VIII.

Лежитъ Волчокъ у себя на хуторѣ, на дворѣ, на новомъ, тесовомъ крылечкѣ, на чистой соломкѣ;-- ковровъ онъ не любилъ и комнаты днемъ тоже не жаловалъ, ибо всю жизнь прожилъ на свѣжемъ воздухѣ и очень къ нему привыкъ.

Дѣло шло къ вечеру и онъ успѣлъ уже вкусно поужинать. Кухарка изжарила для него нарочно, сегодня, курчонка, котораго онъ запилъ молочкомъ... У него на дворѣ была своя корова...

Смеркалось; по небу шли густыя, сѣрыя тучи; за воротами осенній вѣтеръ гудѣлъ, постукивая въ калитку и то разыгрываясь, то упадая.. Вотъ стихло, и по тесовой крышѣ,-- капъ! капъ!-- закапалъ дождикъ. Лежитъ Волчокъ;-- слышитъ -- калитка скрипнула и на дворъ къ нему шасть самъ господинъ посредникъ; -- франтомъ такимъ,.что твой купецъ,-- въ рыжей шубѣ съ бѣлою выпушкой,-- съ большимъ, пушистымъ хвостомъ, и съ своими косыми, хитрыми глазками.

Увидѣвъ его, бѣдный Волчокъ весь обомлѣлъ отъ страха; -- хотѣлъ вскочить, чувствуетъ -- ноги подкашиваются;-- хотѣлъ, завизжать,-- голосу нѣтъ, но посредникъ и самъ, повидимому, былъ не совсѣмъ спокоенъ. Вошедши, онъ долго нюхалъ, осматривался, и только когда убѣдился, что на дворѣ нѣтъ никого посторонняго, подошелъ ближе, вошелъ на крылечко и сѣлъ.

-- Здорово, любезный другъ, сказалъ онъ.-- Какъ поживаешь?

Волчокъ, весь дрожа, отвѣчалъ:-- ничего, молъ;-- живу помаленьку.

-- Ну что дѣлишки?.. Поправился?

-- Да, славу Богу, сказалъ Волчокъ.-- А ты?

-- А я къ тебѣ, братецъ, по дѣлу. Условіе помнишь?

-- Помню.

-- Ну что же, какъ думаешь?... Не пора ли намъ наконецъ пойти туда, куда мы обѣщали пойти?

Волчокъ не зналъ, что и сказать.

А тотъ ему: -- Что это, молъ, любезный, -- у тебя лихорадка, что ли, что ты весь дрожишь?... Это напрасно... Ты меня не бойся... Ты мнѣ какъ отцу родному, по правдѣ скажи;-- не хочется -- что-ли?

-- Не хочется, провизжалъ Волчокъ.

-- Ну что-жъ; если не хочется, то вѣдь я тебя не тащу сію минуту... Мы подождемъ, посмотримъ. Только вотъ что... Тому то, другому, теперь круто приходится и больно ужъ онъ надоѣлъ мнѣ. Все пристаетъ:-- Терпѣлъ, терпѣлъ, -- говоритъ,-- наконецъ моченьки нѣтъ. Пойду, говоритъ, я самъ къ нему и какъ бы онъ тамъ ни запирался, а ужъ я найду случай, ужъ доберусь до этого шельмеца... То есть это онъ такъ говоритъ, потому очень ужъ онъ сердитъ на тебя за твои отсрочки. А я ему говорю: подожди. Я де къ Волчку самъ пойду и постараюсь уладить дѣло твое безъ ссоры. Изъ чего вамъ теперь ссориться? Онъ живетъ въ избыткѣ и, помня свой долгъ, не откажетъ тебѣ пособить въ нуждѣ... Правда?... Вѣдь не откажешь?

-- Нѣтъ, отвѣчалъ Волчокъ:-- не откажу.

Тогда посредникъ завелъ обиняками рѣчь о его хозяйствѣ и о томъ, что дескать нѣтъ ли тутъ у него на дворѣ какой нибудь живности, куръ, напримѣръ, или индюшекъ, -- и получилъ отъ него въ отвѣтъ, что есть и то и другое.

-- А не дашь ли покуда мнѣ парочку? Я бы ему отнесъ теперь же, чтобы его успокоить. Кстати онъ тутъ недалеко.

Волчокъ отвѣчалъ, что дастъ охотно; -- только надо сперва поговорить объ этотъ съ прикащикомъ, чтобы не вышло шуму; потому, тутъ у него, въ сѣняхъ, гости,-- собаки изъ города, которыя если почуютъ тревогу и увидятъ его, посредника, на дворѣ, по глупости ихней, могутъ ему попортить шубу.

Услыхавъ это, посредникъ проворно вскочилъ.

~ Ну, говоритъ:-- если такъ, то ты безъ меня поговори съ прикащикомъ; да приготовь мнѣ парочку покрупнѣе;-- я зайду къ тебѣ завтра, объ эту пору, и буду ждать тебя тамъ, за воротами. Только чуръ у меня, смотри, чтобы твоихъ городскихъ пріятелей завтра и духу тутъ не было.

Волчокъ обѣщалъ исполнить все въ точности и когда посредникъ ушелъ, кинулся со всѣхъ ногъ къ пріятелю своему, Шарманщику.-- Бѣда! говоритъ.-- Такъ и такъ. Приходилъ посредникъ, -- уплаты требуетъ., и разсказалъ ему все.

-- Ну, молвилъ Шарманщикъ: -- это еще не большая бѣда. Парочку куръ можно имъ дать; -- можно пожалуй даже барана дать, лишь бы только отъ нихъ отвязаться. Предоставь это дѣло мнѣ. Я завтра пойду къ нему самъ и потолкую съ нимъ обо всемъ по своему.

IX.

На другой день, рано поутру, явился мужикъ, старый хозяинъ Волчка, -- прямо къ Шарманщику въ горницу;-- помолился на образа, поздоровался и погладивъ бороду, сѣлъ.

-- Чайку не хочешь ли? молвилъ Шарманщикъ.

-- Много благодаримъ. Стаканчикъ можно.

И вотъ, стали чаи распивать. Мужикъ, какъ ни въ чемъ не бывало, повелъ разговоръ о своихъ дѣлишкахъ... Трудно, молъ... Бьемся какъ рыба объ ледъ... Неурожаи, подушные... Малыя дѣти совсѣмъ заѣли... ртовъ больше чѣмъ рукъ и т. д.-- говоритъ, а самъ на Волчка поглядываетъ:-- не уйдетъ ли изъ комнаты.

На третьемъ стаканѣ, Волчокъ ушелъ. Тогда мужикъ притворилъ двери, вздохнулъ, погладилъ бороду и началъ такую рѣчь:

-- Песъ то, молъ, у тебя давно ли?

-- Съ весны, отвѣчалъ Шарманщикъ -- А что?

-- Такъ; ничего... Купилъ или самъ присталъ?

-- Самъ присталъ.

-- Такъ-съ... Я это больше на счетъ того что какъ таперича онъ былъ мой, такъ значитъ, мой и остался. И воленъ я его, когда захочу, увести къ себѣ.

-- Какъ увести къ себѣ?

-- А такъ, что я ему отпуску не давалъ; и онъ, сколько теперича лѣтъ, мою хлѣбъ-соль ѣлъ,-- мою скотину стерегъ... Какъ есть -- мой. Хочу тутъ оставлю, хочу на веревкѣ съ собой уведу.

Шарманщикъ перепугался.-- Что ты! Что ты, голубчикъ! Побойся Бога!.. Да вѣдь онъ тебѣ былъ ненуженъ, и ты его утопить хотѣлъ?

-- А что-жъ?... Хотя бы и утопить?... Моя животина,-- что хочу, то съ нею и дѣлаю.

Видитъ Шарманщикъ, мужикъ -- кремень, и совѣсти у него не болѣе чѣмъ у Волка. Надо, значитъ, съ нимъ иначе какъ нибудь... Взялъ, да какъ стукнетъ по столу кулакомъ, даже посуда запрыгала...-- Ахъ ты, говоритъ, Іуда! Такъ то ты, говоритъ, платишь за всѣ наши ласки и милости?... А ты забылъ, какъ ты съ женою Волчку тутъ земно кланялся, и просилъ у него прощенія?... Хорошо же; -- вотъ я пойду сейчасъ къ исправнику: -- онъ у насъ тутъ, на прошлой недѣлѣ, закусывалъ. Вотъ онъ те ужо турнетъ!... Будешь ты у меня тутъ куражиться! Ахъ ты неумытая рожа! Ну ты помысли только:-- ну съ кѣмъ ты тягаться вздумалъ?... Да ты знаешь ли, дурень ты этакой, -- что такое теперь Волчокъ?... Волчокъ теперь, въ городѣ, два магазина имѣетъ; прикащиковъ держитъ... Контору завелъ... Купцомъ первой гильдіи дѣлается!

Мужикъ почесалъ въ головѣ и стало оно ему того, не то совѣстно; а такъ, какъ то несообразно... Ну какъ, въ самомъ дѣлѣ, купца первой гильдіи на веревкѣ къ себѣ тащить?.. И тоже, если это правда, что самъ исправникъ тутъ былъ,-- закусывалъ,-- и это тоже неладно. Однако онъ былъ себѣ на умѣ, и сдѣлалъ видъ, что нисколько не сумнѣвается. Только сталъ чуточку посмирнѣе.

-- Эхъ ма! молвилъ онъ.-- Вишь ты какой прыткій!.. Сейчасъ и къ исправнику!.. А чего ершишься то, самъ не знаешь... Нешто я пса обижать хочу?.. Ни-ни!.. И въ мысляхъ того не имѣлъ... А я такъ, къ слову приплелъ; то есть больше на счетъ того, что какъ теперича, значитъ, онъ сталъ богатъ, а мнѣ почитай ѣсть нечего, то и не подобаетъ ему, собакѣ, жить лучше своего господина... Пущай онъ со мною честно подѣлится.

-- Какъ такъ -- подѣлится?

-- А такъ... Пущай, какъ слѣдуетъ, отъ меня на волю откупится. Тогда и живи себѣ тутъ какъ хошь. Записывайся въ мѣшане, а либо въ купцы; -- мнѣ это все единственно... Мнѣ только мое подай.

-- Безсовѣстная твоя душа! возопилъ Шарманщикъ.-- Да ты у насъ тутъ выпилъ и съѣлъ, и деньгами, подарками всякими, получилъ больше, чѣмъ самая дорогая собака стоитъ!

А мужикъ усмѣхается.-- Собака собакѣ рознь, молъ. Былъ дешевъ песъ; а вотъ, по милости Божіей, выросъ теперь въ цѣнѣ. Самъ говоришь:-- два магазина имѣетъ въ городѣ и контору... Купцомъ первой гильдіи дѣлается... Счастіе, значитъ, такое -- мое, и мнѣ отъ счастія своего нече отказываться.

Шарманщика ажъ въ вотъ бросило.-- Ну, думаетъ,-- попалъ я на кулака! какъ есть ничего ты съ нимъ не подѣлаешь!

-- Выкупу, значитъ, желаешь?-- спросилъ онъ.

-- Да, если милость будетъ.

-- А много?

Мужикъ вздохнулъ...-- Да какъ те сказать? Я и самъ не знаю... Мы люди темные; денегъ большихъ и счесть не умѣемъ... Дѣлить тоже хитрое дѣло. Того и гляди обидишь либо себя, либо товарища. А мы лучше, теперича, такъ порѣшимъ. Пустите вы насъ сюда и будемъ жить вмѣстѣ,-- что ваше, что наше, -- все, значитъ, единственно.

Какъ услыхалъ это Шарманщикъ, такъ и стало ему совсѣмъ уже ясно, чего отъ нихъ хочетъ мужикъ. То есть значитъ: отдай ему все и пусти его тутъ, на хуторъ, хозяйничать. А онъ надъ тобой величаться будетъ и будетъ тобой помыкать, какъ своимъ холопомъ... И стало это ему обидно... Сидитъ, молчитъ.

А тотъ, подождавши немалое время, опять къ нему:

-- Такъ какъ же, молъ?.. По рукамъ, что-ли?

-- Нѣтъ братецъ, такъ нельзя.

-- Отчего?

-- Да такъ, молъ;-- тутъ есть одно препятствіе... Это Шарманщикъ такъ говоритъ; а самъ себѣ думаетъ:-- Погоди, пріятель, я те загну штуку!

-- Препятствіе, ты говоришь?

-- Да... Волчокъ не властенъ распоряжаться своимъ добромъ, пока не уплатитъ долга.

-- Какого такого долга?

-- А такъ... Случай такой съ нимъ былъ... Не по своей винѣ... Запутался бѣдный... Великій и тяжкій долгъ принялъ на себя. Вотъ выслушай, я тебѣ разскажу. Послѣ того, какъ выжилъ ты отъ себя Волчка, попался онъ въ лапы Волку, и этотъ Волкъ, также, какъ ты, хотѣлъ его извести; но, будучи поумнѣе тебя и разсудивъ, что ему отъ того мало пользы, отпустилъ его съ уговоромъ:-чтобы, дескать, поставилъ ему вмѣсто себя, что нибудь поцѣннѣе, а не поставитъ, такъ чтобъ вернулся самъ. Договорившись объ этомъ, избрали они себѣ посредника и у посредника заключили условіе.

Мужикъ почесалъ въ головѣ...-- Такъ-съ... Ну, а далѣе что?

-- А далѣе то, что бѣднягѣ, значитъ, не посчастливилось. Не поставилъ онъ вмѣсто себя ничего, и долженъ теперь заплатить, что обѣщалъ.

-- Да ты не врешь?

-- Нѣтъ, братецъ, не вру. По этому самому дѣлу, вчера и посредникъ сюда приходилъ. Толковали они съ Волчкомъ, тамъ на дворѣ, безъ меня, и Волчокъ мнѣ разсказывалъ; говоритъ,-- на мировую согласны; только теперича, также какъ ты, выкупа просятъ... Такъ вотъ, это оно и есть -- препятствіе. Потому, какъ же теперича всѣмъ угодить?.. И тебѣ выкупъ, и ему выкупъ!..

-- Эхъ ты, простота! молвилъ мужикъ.-- Да ты бы ему сказалъ, что Волчокъ не воленъ самъ распоряжаться своимъ добромъ, потому у него есть хозяинъ. Пущай ко мнѣ обратится; а я ему носъ утру.

-- О! въ самомъ дѣлѣ?

-- Право-слово -- утру.

-- Ну хорошо; я съ нимъ поговорю сегодня вечеромъ. А ты завтра зайди, понавѣдайся... Ладно?

-- Ладно... И съ этимъ мужикъ ушелъ

X.

Вечеромъ, въ сумерки, услыхали на хуторѣ, что кто то стучитъ въ калитку.

-- Кто тамъ?-- отозвался Волчокъ.

-- Это я,-- отвѣчалъ Лисъ.

-- Одинъ?

-- Нѣтъ, -- съ Волкомъ. Онъ самъ пришелъ; хочетъ съ тобою поговорить.

Волчокъ испугался страшно и сейчасъ побѣжалъ, сказалъ Шарманщику.

-- Иди, говоритъ Шарманщикъ;-- не бойся; -- они тебя не тронутъ; потому имъ теперь мало тебя. Иди, и зови ихъ сюда.

Но Волчокъ воротился съ отвѣтомъ, что на дворъ не хотятъ войти, а просятъ ихъ обоихъ за ворота.

-- Ну, нечего дѣлать,-- пойдемъ.

Вышли они за ворота,-- тѣ двое стоятъ, дожидаются. И началъ Шарманщикъ имъ такъ говорить:

-- Вотъ что, молъ, любезные. Господинъ мой, Волчокъ, радъ бы всею душою вамъ угодить,-- значитъ, выдать вамъ за себя такой выкупъ, какого вы пожелаете;-- только тутъ есть препятствіе. Отыскался, молъ, старый его хозяинъ, мужикъ такой, самый что ни на есть, человѣкъ завидующій;-- пришелъ къ намъ сюда и говоритъ:-- мой -- говоритъ -- это песъ и со всѣмъ добромъ, то есть все -- значитъ -- что господинъ Волчокъ имѣетъ, весь хуторъ, и живность, и деньги, все это его, мужиково. А коли кто, говоритъ, отъ Волчка, по долгу, уплаты требуетъ, то пусть ко мнѣ обращается... Такъ вотъ, я уже и не знаю, что намъ теперь дѣлать... Боюсь того мужика.

-- А гдѣ, говорятъ,-- этотъ мужикъ?

-- Мужикъ, молъ, дома теперича; -- но будетъ сюда завтра поутру.

Потолковали тѣ между собою...-- Ну, ладно, молвилъ посредникъ.-- Завтра поутру и мы придемъ.

На другой день поутру явился мужикъ и, слѣдомъ за нимъ, другіе. Стучатся въ калитку. Мужикъ говоритъ Волчку съ Шарманщикомъ: -- оставайтесь вы тутъ, на дворѣ, я одинъ пойду;-- и вышелъ.

-- Здорово, молъ, господа! Зачѣмъ пожаловали?

Они ему разсказали зачѣмъ.

Крякнулъ мужикъ; погладилъ бороду:-- Эхъ-ма! говоритъ.-- Мудреный вы народъ, какъ я вижу. Дѣло, какъ есть, совсѣмъ простое; а вы тутъ крючки загибаете... Что вамъ Волчокъ обѣщалъ?

Волкъ говоритъ;-- Обѣщалъ, говоритъ, твой Волчокъ вмѣсто себя поставить Кобылу, а не поставилъ, должонъ, по условію, самъ прійти,

А мужикъ ему:-- Ну, говоритъ,-- нечего дѣлать. Уговоръ лучше денегъ. Обѣщалъ такъ долженъ придти.

-- А выкупу не желаешь дать? спросилъ посредникъ.

-- Нѣтъ, не желаю.

-- Да вѣдь тебѣ въ убытокъ?

Мужикъ вздохнулъ.-- Да, говоритъ, это правда; въ убытокъ! И мнѣ его оченно жалко;- одначе я такъ хочу.

Не повѣрили тѣ; думаютъ:-- шутишь любезный! Это ты такъ только разговоры ведешь, чтобы не дорого запросили.

-- Ну, коли такъ, сказалъ Волкъ,-- то пусть приходитъ. Я его буду ждать сегодня ночью, вонъ тамъ у лѣсу.

А мужикъ ему:-- Ладно молъ, жди, безпремѣнно придетъ.

Тѣ постояли,-- видятъ -- мужикъ молчитъ... Чтожъ больше дѣлать то?.. Повернулись и прочь пошли.

А мужикъ воротился на дворъ.

-- Ну, говоритъ:-- скажите мнѣ, братцы, спасибо.-- Я съ ними покончилъ,

-- Какъ такъ?

-- А такъ, говоритъ:-- Волчокъ долженъ по условію самъ идти, ну и пойдетъ. Сегодня ночью пойдетъ. И мѣсто назначили: тутъ недалече, у лѣсу. Да только вы, братцы, не бойтесь, я его въ обиду не дамъ. Я самъ съ нимъ пойду, и вотъ те Христосъ! приведу назадъ цѣлаго.

Шарманщикъ смекнулъ въ чемъ дѣло. Онъ понялъ, что мужику теперь не разсчетъ, чтобы собаку съѣли. Но бѣдный Волчокъ плохо вѣрилъ своему хозяину и боялся его пуще Волка;-- а потому онъ весь дрожалъ, и не ѣлъ, не пилъ ничего; а когда, наступила ночь, забился куда то за хуторъ, въ хворостъ, такъ что насилу нашли. Наконецъ, однако, Шарманщику удалось его какъ то уговорить и онъ пошелъ. Мужикъ тоже пошелъ... И Шарманщикъ пошелъ за ними поодаль, на всякій случай.

Ночь была темная, вѣтеръ гудѣлъ и ни въ какую сторону не видать ни эти; такъ что они съ великимъ трудомъ добрались до лѣсу и еслибъ не волкъ, который давно уже ихъ поджидалъ, -- ни за что не отыскали бы мѣста. Но у Волка глаза горѣли въ потемкахъ, какъ фонари, и ничего не ѣвши уже два дня, онъ щелкалъ зубами отъ голоду... Поэтому только его и нашли.

И вотъ, какъ стали они подходить, слышутъ окликъ:-- кто идетъ?

-- Отвѣчай, шепнулъ потихоньку мужикъ.

Волчокъ, весь дрожа отъ страху, и говоритъ:-- Это я, молъ, Волчокъ; пришелъ къ тебѣ самъ, по условію.

-- Такъ выкупу, значитъ, не хочешь дать?

-- Нѣтъ, не хочу.

-- Ну такъ я тебя съѣмъ,-- сказалъ Волкъ и кинулся на него съ разинутой пастью. Только ошибся немного. Въ потемкахъ, съ разбѣгу, вмѣсто Волчка, угодилъ на рогатину.

Какъ взвоетъ бѣдняга.-- Разбой!.. Караулъ!.. Надули!..

А мужикъ ему:-- Полно, дуракъ! не ори! Нешто не видишь я: это я за Волчка тебѣ выкупъ принесъ.

Но тому не до выкупа:-- Разбой! кричитъ.-- Караулъ!

- А!.. тебѣ, этого мало? сказалъ мужикъ.-- Такъ на вотъ еще. Выхватилъ острый топоръ изъ за пояса, да какъ свиснетъ Волка по головѣ;-- тутъ и духъ вонъ.-- Ну, говоритъ, -- теперь онъ больше жъ вамъ не придетъ за уплатою... Помни же ты, Волчокъ, мою услугу. Помни, скотина, по гробъ -- какъ я тебя сегодня отъ лютой смерти избавилъ.

Сказавъ это, взялъ, споролъ съ Волка шубу, чтобъ даромъ не пропадала и, попрощавшись, ушелъ.

XI.

Волчокъ съ Шарманщикомъ были ужасно рады. Какъ бы то ни было, все ужъ однимъ злодѣемъ меньше. Волчокъ даже плясалъ, возвращаясь домой... Да только они недолго радовались.

Дня черезъ два, рано поутру, къ нимъ по стучался кто-то. Отворили ворота;-- смотрятъ: большущій возъ съ сундуками, тряпьемъ и всякаго рода хламомъ. На возу сидитъ мужикова жена,-- такая веселая, развеселая,-- и правитъ; а возлѣ нея ребятишки. Сзади мужикъ, съ мѣшкомъ на спинѣ, ведетъ въ поводу лошаденку; на лошаденкѣ навьючены борона и соха. За мужикомъ, дѣвка скотину гонитъ;-- и все это, гурьбой, къ нимъ на дворъ... Шарманщикъ такъ и руками всплеснулъ:-- Господи Іисусе! Что это?

А мужикъ ему: -- Ничего, говоритъ, -- любезный;-- это я на зиму къ вамъ. У васъ тутъ, сдается мнѣ, потеплѣе будетъ. Ну что глаза то пялишь? Не татары какіе наѣхали, а свои. Ступай, шевелись,-- отводи намъ мѣсто пошире.

А дѣти, тѣмъ временемъ, увидавъ Волчка, очень обрадовались. Повыскакали къ нему, кричатъ:-- Мамка! Мамка! Гляди-ка,-- Волчокъ то нашъ! Нашъ Волчокъ!.. Да какая на немъ красная куртка!..

И Волчокъ кинулся къ нимъ со всѣхъ ногъ, визжитъ, ласкается. Такая ужъ у него была душа -- простая, незлобивая. И не помыслилъ онъ, что вотъ, попалъ опять къ мужику въ неволю.

Но Шарманщику это было крѣпко не по нутру. Думалъ онъ, -- думалъ: что дѣлать то?.. Вытолкать вонъ,-- силы нѣту; самъ старъ, а въ домѣ, опричь его, только одна кухарка. Да и боялся онъ мужика. Думаетъ, -- озорникъ,-- долго ли до грѣха?.. А пойти въ городъ жаловаться, наживешь, пожалуй, еще и хуже бѣду. Нарядятъ слѣдствіе; станутъ таскать каждый день къ допросу, станутъ затягивать и не кончутъ, покуда не оберутъ тебя до чиста... Надумавшись, онъ рѣшилъ потерпѣть маленько, то есть, значитъ, на первый разъ, ссоры не заводить; а посмотрѣть что будетъ.

И вотъ, повелъ онъ пріѣзжихъ гостей по хутору. Мужикъ съ женою глядятъ -- не нахвалются.-- А ну-ка, молъ,-- отвори: это у васъ тутъ, что за комната?

-- А это, молъ, опочивальня покойнаго нашего благодѣтеля. Вотъ и постель его собственная... А вотъ и кивотъ съ образами... Лампадка передъ Святымъ Меѳеодіемъ Мученикомъ такъ и теплится все это время, ни разу не загасала съ тѣхъ поръ, какъ померъ старикъ... и это блюдется по его завѣщанію.

Идутъ они дальше...-- А это что?

-- А это трапезная... Вотъ и столъ, за которымъ, какъ былъ здоровъ, онъ гостей своихъ угощалъ. Самъ тутъ вотъ сидѣлъ, въ головѣ... А вотъ и портретъ его... съ больного ужъ списанъ.

Глядятъ мужикъ съ бабою и дивятся -- какъ хорошо написано. А изъ рамки глядитъ на нихъ, словно живой, блѣдный, сухой старикъ; густая бѣлая борода по поясъ; глаза такіе большіе и строгіе... И стало имъ словно жутко, какъ разглядѣли они эти глаза. Отошли въ сторону, чтобъ ихъ не видать; -- а глаза словно какъ бы повернулись и все смотрятъ прямо на нихъ.-- Пойдемъ прочь,-- шепнула жена, и они ушли.

Осмотрѣвъ хуторъ, мужикъ выбралъ себѣ съ семьей двѣ лучшія горницы: опочивальню купца и другую, рядомъ. Шарманщикъ съ Волчкомъ помѣстились въ чуланѣ, съ другой стороны; а трапезная, гдѣ висѣлъ портретъ, осталась порожнею.

На первый день все обошлося ладно. Мужикъ, на новосельи, былъ веселъ, потряхивалъ головой, потиралъ руки и гладилъ бороду. Обѣдали, какъ и прежде, всѣ за однимъ столомъ; только мужикъ занялъ, на этотъ разъ, хозяйское мѣсто, а Волчка посадилъ съ правой руки и былъ къ нему очень милостивъ, гладилъ его по спинѣ и самъ накладывалъ ему кушанье. Съ Шарманщикомъ тоже онъ обошолся ласково, звалъ его братцемъ, и, выпивъ, сталъ послѣ обѣда его обнимать. Ты де, такой-сякой! Отецъ! Благодѣтель!.. И мы съ тобой душа въ душу, по гробъ пріятели!.. Никому, молъ, тебя въ обиду не дамъ... Я за тебя, да за Волчка -- въ огонь готовъ, потому люблю васъ все единственно какъ своихъ родныхъ дѣтей.-- Ну, словомъ, разсыпался такимъ сахаромъ, что у Шарманщика даже слезы выступили -- съ радости или съ горя -- этого мы не знаемъ, но знаемъ, что и онъ тоже выпилъ.

Только вотъ теперича, выспавшись, на другой день поутру, мужикъ и говоритъ Шарманщику.-- А гдѣ, говоритъ,-- у Волчка казна хранится?

Шарманщикъ глядитъ...-- На что тебѣ?

-- А на то, говоритъ, что какъ, значитъ, теперича я ему господинъ и старшій тутъ въ домѣ, такъ мнѣ это слѣдуетъ знать и я долженъ смотрѣть, чтобъ все было цѣло.

-- Не хлопочи,-- будетъ цѣло и безъ тебя.

Слово за слово,-- поспорили. Мужикъ осерчалъ... Веди, говоритъ, -- сейчасъ къ сундуку! Подавай ключи! А не то я те въ бараній рогъ скручу!

-- Ну, нѣтъ, братъ, молодъ еще! Шалишь! Не скрутишь!

-- А вотъ ты у меня поершись еще! Вотъ я тебя пошалю!.. Ключи!

-- Отстань!

-- Подавай ключи, говорю!

-- Отстань!.. Убирайся къ дьяволу!

-- Не дашь -- значитъ?

-- Не дамъ.

Мужикъ подскочилъ, -- хвать его за бороду. Шарманщикъ какъ заоретъ... Прибѣжала жена мужикова, и та на него. Вдвоемъ повалили, стали искать ключей;-- туда, сюда, въ сапоги, въ карманы, за пазуху... нѣтъ ничего. Тогда они бросили старика; только ругались весь день и за столъ вмѣстѣ съ собой не пустили. Волчка тоже обидѣли: на этотъ разъ не посадили вмѣстѣ съ другими, а дали ѣсть на полу, на плошкѣ... Прошло еще нѣсколько дней, его ужъ и въ чистыя горницы перестали пускать. Какъ только сунется, а мужикъ за плеть, и кричитъ:-- вонъ отсюда, лохматое рыло!-- И уходилъ онъ, поджавши хвостъ, въ холодный чуланъ, къ Шарманщику. И красную куртку отняли у него;-- баба ее на своего меньшаго надѣла... День за день этакъ, стали ихъ прибирать къ рукамъ, и стало имъ очень плохо. Мужикъ завладѣлъ всѣмъ домомъ; одного только ему не доставало -- ключей отъ хозяйскаго сундука. Чего ужъ только они съ женой не дѣлали, чтобъ выманить ихъ у Шарманщика! И обѣщали то ему, что ничего на тронутъ и сманивали подѣлить казну, и туда, и сюда,-- ничего не беретъ... Уперся старикъ. Ни ласками, ни угрозами ничего съ него не возьмешь; -- былъ, значитъ, вѣренъ старому своему благодѣтелю и хранилъ послѣдній его завѣтъ, какъ святыню... И думалъ онъ про себя думу крѣпкую; думалъ и день и ночь о томъ, какъ бы ему освободиться отъ этой напасти? Но долгое время не могъ ничего придумать.

XII.

Только вотъ началъ онъ замѣчать, что новые ихъ жильцы не любятъ той горитцы, гдѣ висѣлъ портретъ покойнаго старика... Совсѣмъ перестали въ нее ходить и заперли на замокъ... Потомъ, тѣсно что-ли имъ показалось, дверь отворили, вошли, взяли портретъ, сняли его съ гвоздя и вынесли на чердакъ.

-- Хе! хе! смекнулъ про себя Шарманщикъ.-- Вотъ оно дѣло то какъ! Совѣсть то, значитъ, есть и у васъ, у разбойниковъ!

Около этого времени, ходилъ онъ какъ то однажды въ городъ;-покупки разныя по хозяйству дѣлалъ. Въ одной лавкѣ спросилъ мѣлку на 5 копѣекъ, и дали ему мѣлку. Потомъ, пошелъ въ другую;-- дайте-ка, говоритъ, -- холста кусокъ... И дали ему холста... Купилъ еще кой чего; воротился домой, заперся у себя въ чуланѣ и что то такое работалъ тамъ потихоньку.

А мужикъ, между тѣмъ, имѣлъ на умѣ другое. Большой дубовый сундукъ, съ желѣзными скобами и съ тяжелымъ нѣмецкимъ замкомъ, стоялъ подъ постелью, въ опочивальнѣ; и въ сундукѣ томъ, какъ онъ догадывался, спрятана была вся казна, доставшаяся въ наслѣдство Волчку. Мужикъ, само-собою, считалъ эту казну своею собственностью и ему разумѣется не терпѣлось прибрать ее поскорѣе къ рукамъ; ибо безъ этого, думалъ онъ, что толку и въ хуторѣ? Только слава одна, что сталъ тутъ хозяиномъ, а на самомъ дѣлѣ, хозяинъ тотъ, у кого ключи отъ казны и кто можетъ ходить въ сундукъ, когда ему вздумается. И крѣпко это было ему обидно, что вотъ, сколько ужъ дней тутъ живетъ, а до сихъ поръ не добился до своего, не видалъ даже что въ сундукѣ... Что дѣлать-то? Жаловаться?.. Но онъ боялся суда, какъ огня, ибо чувствовалъ, что и совѣсть то у него нечиста, да и порядки судейскіе ему неизвѣстны. Пожалуй еще придерутся и, за его самовольство, отнимутъ все. А разломать сундукъ тоже не смѣлъ; боялся, чтобы за это хуже еще не досталось. Думалъ онъ, думалъ,-- ночи, иной разъ, не спалъ отъ этого думанья... И вотъ, наконецъ, пришло ему въ голову:-дай-ка попробую не удастся ли отворить замокъ безъ ключа... Тогда дѣло въ шляпѣ:-- бери что хочешь, все можно свалить потомъ на Шарманщика, потому у него ключи... Не сказалъ онъ объ этомъ ни слова женѣ, дабы не проболталась; выгналъ даже ее изъ опочивальни.-- Я, говоритъ,-- тутъ одинъ буду спать; а у тебя и тамъ, съ дѣтьми, мѣста довольно.

И вотъ, когда ночью все стихло, всталъ онъ тихонько съ постели, засвѣтилъ у лампадки грошовую свѣчку, поставилъ ее на сундукъ, досталъ, нарочно для этого изготовленную у слесаря, пару отмычекъ и принялся за замокъ.

Пытаетъ... хочетъ отмычку ввести и не можетъ попасть. Руки трясутся, а по лицу потъ крупными каплями... Вдругъ,-- что это такое?.. Въ сѣняхъ собака завыла!.. И вотъ слышитъ онъ, по лѣстницѣ съ чердака,-- стукъ! стукъ! кто то идетъ... Вотъ въ сѣни сошелъ... вотъ въ смежной комнатѣ: стукъ! стукъ! стукъ! стукъ!.. дверь скрипнула и на порогѣ явился покойный купецъ;-ни дать ни взять какъ на портретѣ, только вмѣсто кафтана, саванъ, и самъ весь блѣдный какъ полотно. Взглянулъ онъ на мужика сердито и погрозилъ ему пальцемъ.

А тотъ ни живъ, ни мертвъ. Въ очахъ помутилось; затрясся весь, какъ осиновый листъ и бухъ лицомъ на полъ. Долго ли такъ лежалъ, онъ послѣ не могъ и припомнить; но когда, наконецъ, очнулся и поднялъ голову, то въ комнатѣ уже не было никого.

На другой день поутру, всталъ онъ не веселъ; -- не пьетъ, не ѣстъ ничего... Глядитъ,-- жена тоже какъ будто сама не своя... Чего ты?-спрашиваетъ.

А она ему: -- Охъ! говоритъ,-- плохо дѣло!

-- А что?

-- Да что, говоритъ:-- приходилъ сегодня ночью ко мнѣ покойный купецъ!

-Какъ такъ?

-- Атакъ, говоритъ.-- Слышу я ночью, въ просонкахъ, Волчокъ этотъ, проклятый, воетъ;- открыла глаза, смотрю: -- а покойникъ то тутъ, въ дверяхъ и стоитъ!.. Еле не умерла со страху!

-- Ахти! молвилъ мужикъ.-- Это значитъ онъ у насъ, у обоихъ былъ!

Однако, за день, страху поубыло. И вотъ, пришла опять ночь;--и легли они спать.

На другой день жена видитъ: мужикъ самъ не свой,-- не пьетъ, не ѣстъ ничего, и такъ то все косо на двери поглядываетъ...-- Что съ тобой?-- спрашиваетъ.

А онъ ей:-- Охъ! плохо, молъ!.. Приходилъ этотъ проклятый купецъ опять. Да на этотъ разъ, мало видно ему показалось вчерашняго, подошелъ къ самой постелѣ, да какъ хватитъ кнутомъ по спинѣ!.. Вонъ, говоритъ,-- отсюда!.. Чтобъ духу твоего тутъ завтра не было.

-- Ахти! отвѣчала жена.- Вѣдь онъ и у меня тоже былъ!

-- Какъ такъ?

-- Да такъ, молъ... Вошелъ тоже въ комнату и тоже стегнулъ кнутомъ. До сихъ поръ вся спина горитъ; словно огнемъ лизнуло!

И стали они совѣтоваться что дѣлать. Жена говоритъ:-- уберемся отсюда скорѣй! но мужикъ былъ жаденъ и ему не хотѣлось этого.

И вотъ, рѣшили они подождать еще денекъ. Авось, молъ, угомонится, оставитъ въ покоѣ; -- а чтобъ отдѣлаться отъ него, призвали попа изъ города. Попъ отслужилъ молебенъ и окропилъ весь домъ святою водой.

Пришла опять ночь. Ни мужикъ, ни жена не спятъ -- боятся. Въ полночь, вдругъ слышитъ баба: въ почивальнѣ мужа идетъ возня и кто то охаетъ. Перепугалась до смерти; знаетъ уже, что сейчасъ и ея чередъ;-- скорѣе, долой съ постели, въ одной сорочкѣ, изъ комнаты вонъ, на дворъ. Дрожала, дрожала тамъ, наконецъ слышитъ: тихо все.. Шасть потихоньку въ сѣни, глядитъ: а покойникъ то тутъ какъ тутъ, словно ее дожидается. Хвать ее за косу, да какъ учнетъ по спинѣ, кнутомъ... Возилъ, возилъ! Насилу живая ушла!

Поутру встрѣчаются... Ни на одномъ лица нѣтъ.

-- Ну, что, говоритъ мужикъ,-- былъ?

-- Охъ! Чтобъ его!.. былъ!.. А у тебя?

-- И у меня былъ.

-- Выпоролъ?

-- Выпоролъ ужасти какъ!. А тебя?

-- Охъ! Ужъ не спрашивай! Самъ видишь, едва на ногахъ стою.

И не стали ужъ больше разспрашивать. Скорѣе давай собираться прочь. Пожитки взвалили на возъ; впрягли лошаденку; -- другую навьючили; -- дѣвкѣ велѣли скотину гнать, и кричатъ старику:-- Голубчикъ! Пожалуйста отвори ворота.

А тотъ дивится:-- Куда это?-- спрашиваетъ.

-- Домой,-- отвѣчаетъ мужикъ;-- во свояси.

-- Чтожъ такъ? Али вамъ у насъ тутъ не нравится?

-- Не, отвѣчала баба.-- Не ладно у васъ тутъ... и хотѣла еще что то сказать, да глянула на мужика, видитъ,-- тотъ плетью грозитъ;-- боится, значитъ, чтобы не проболталась... Влѣзла на возъ, сама охаетъ, спину почесываетъ; зоветъ дѣтей. Влѣзли и дѣти... Старикъ отворилъ ворота.

-- Ну, съ Богомъ! говоритъ.-- Счастливый вамъ путь.

А Волчокъ, простая душа, визжитъ, подъ лошадь бросается, словно какъ бы обидно ему, что вотъ -- пріятели уѣзжаютъ.

Такъ и убрались вонъ. И съ той поры, на хуторѣ, больше ихъ не видали.

И остались Шарманщикъ съ Волчкомъ, да съ Кобылой -- по прежнему. И жили они, по завѣщанію ихъ благодѣтеля,-- мирно, дружно... Волчокъ купцомъ первой гильдіи сдѣлался; -- и бывала на хуторѣ, у него въ гостяхъ, вся городская знать; но чаще бывали нищіе и бездомные... Собаку ли выгонютъ, прямо къ нему. Онъ приметъ, накормитъ и помѣститъ у себя:-- живи сколько душѣ угодно. Лошадь ли продаютъ на убой живодерамъ, онъ уже заранѣе знаетъ, сейчасъ перекупитъ, поставитъ къ себѣ въ конюшню и кормитъ и холитъ до смерти.

И жилъ онъ долго, поминаючи купца, своего благодѣтеля... И когда умеръ, многіе горько о немъ сожалѣли.