Года через два после смерти "сурового поборника Библии", вдова его вышла замуж за соседа и продолжала жить все в том же Чэринг Кроссе, воспитывая сына. Вышла она за каменщика, человека не слишком преуспевавшего, но весьма преданного своему ромеслу и спокойно наблюдавшего за подрастанием пасынка, в котором он намечал себе дарового подмастерья. Надо сказать, что ремесло каменщика, по средневековым понятиям и законодательству считалось почетным и расценивалось как нсскуство: каменщики тогда были и архитекторами. Обслуживали они главным образом церковное строительство (дома строили деревянные), почему приписывались к клирикам, со всеми вытекающими из того преимуществами, как то свободой от телесного наказания, пытки и смертной казни по уголовным делам.
Отчим, в согласии с намеченным планом использования пасынка, не слишком заботился о его образовании и намерен был привлечь его к укладыванию кирпичей немедленно по окончании начальной школы. Школа эта была приходской, при церкви св. Мартына. Учение в ней продолжалось для маленького Бена недолго. Какой-то "друг", о личности которого писано было довольно много, но установить которую в конечном счете не удалось, принял участие в мальчике, очевидно выделявшемся из среды сверстников, и направил его в Вестминстерскую школу. Здесь он попал в обучение к знаменитому в ближайшем будущем археологу Камдену, ставшему его наставником на все время пребывания в ее стенах. Школа была дорогая, Бен не числился в списках "учеников королевы", т. е. придворных стипендиатов, семья его была бедна и оплачивать ученье не имела возможности, однако, по статуту школы два первых ученика освобождались от платы -- Джонсону приходилось поневоле учиться усердно. Так рано началась его борьба за существование. В ней он нашел поддержку у Камдена, сразу оценившего талантливого ребенка и помогавшем ему настолько, что Бен Джонсон значительно опередил своих товарищей не только в пределах преподаваемых в его классе предметов. Бену надо было торопиться с учением, он торопился не только под давлением своего пламенного темперамента, не только подстрекаемый жаждой всеведения, столь общей всем гуманистам его эпохи, но и по той простой причине, что отчим решительно настаивал на прекращении школьных занятий пасынка: пора было приниматься за кирпичи.
Поэтому, несмотря на то, что автор "Сеяна" не провел в Вестминстере полного количества лет, положенных на обычное обучение, он, с помощью Камдена, успел превысить ее полный курс к тому времени, когда отеческая власть извлекла его оттуда и стала приспособлять "иному искусству". Так рассказывает сам Бен Джонсон. Он но отзывается дурно об отчиме и не устает возносить благодарность Камдену, своему "учителю и отцу".
Люди, знавшие поэта в период его славы, вспоминали, как он мальчиком работал над укладкой большой кирпичной стены Линкольн-Ин, на площади, где часовня, неподалеку от старых ворот (стена жива до сих пор), в руке у него была лопатка, а из кармана пеизменно торчала книжка какого нибудь греческого пли латинского автора, которых он продолжал изучать в перерыве работы. Отчиму это не нравилось, положение в семье стало невыносимым и Бен решил разрубить узел. Подобно многим молодым людям того времени он записался добровольцем в экспедиционную армию, направлявшуюся в Нидерланды на помощь тамошним протестантам, воевавшим за свою политическую и религиозную независимость от испанского короля.
Если юноша искал военной славы на голландских болотах, он разочаровался довольно быстро. Английская манера войны и в те годы мало отличалась от характера английских операций на недавнем французском театре войны. Обе армии стояли друг против друга, окопавшись, и ждали. Ожидание и терпение были не в характере Джонсона. Вероятно он утешался мыслью, что ахейцы осаждали Трою целых десять лет, почему и решил воспроизвести на свой страх одну из сцен Иллиады. По примеру ее героев он вызвал на единоборство одного из испанских военачальников, победил его и, сняв с трупа врага вооружение, торжественно вернулся в свой стан.
Эта героическая сцена наделала шума: недели две о ней, вероятно, только и говорили в обоих укрепленных лагерях и былые участники кампании охотно вспоминали о ней много лет спустя. Но самого Бен Джонсона этот подвиг не мог удовлетворить -- повидимому, он не того ожидал от войны и скоро вышел из рядов добровольческого ополчения, чтобы вернуться в Лондон, как он говорит, "к оставленным занятиям".
Что это были за занятия? Вопрос остается без ответа. Вероятно следует под этим разуметь и занятие гуманитарными науками, и укладку кирпичей. Возвращение в родные Палестины произошло в 1591 году. В 1592 году Джонсону было уже двадцать лет -- несовсем полное совершеннолетие: от власти отчима он еще не мог освободиться, но вполне мог помышлять о предстоящей счастливой минуте. Во всяком случае сезонная работа дала возможность будущему поэту-лауреату зачислиться в цех каменщиков, это давало ему некоторое легальное положение в обществе; за неимением лучшего и это годилось. Бен Джонсон оказался в положении несколько лучшем, чем те товарищи, которые у него вскорости оказались.
Здесь как-раз фактическая сторона биографии становится крайне бедной. Сам Бен не любил вспоминать об этом времени своей жизни, а враги излагали свои попреки прошлым в форме сатирических реплик комедии -- точности от такого способа изложения ожидать не приходится. Попрекали же Джонсона двумя вещами: одна нам известна -- тем, что он был каменщиком, другая -- то, что он был членом бродячей труппы актеров.
Как он попал в эту компанию, мы совершенно не знаем. Что эта была за труппа -- тоже. Факт тот, что труппа, ездила по ярмаркам в крытом фургоне и Бен Джонсон играл, где придется, маршала Иеронимо в "Испанской трагедии" Кида. Среди своих коллег но фургону, Бен был человек почти знатный: актеры постоянных трупп (тогда такие уже были, хотя и в ничтожном числе), не входя в цеховую организацию города, спасались от бесправия, зачисляясь по штату дворни того или иного вельможи, но бродячие актеры продолжали числиться по штату "бесправных бродяг" и если фактически и существовали на свободе, то делалось это с попущения местных властей и в обход закона, который при малейшем недоразумении готов был вступить в силу, со всеми вытекающими из него последствиями. Состояние в цехе каменщиков делало Бен Джонсона исключительно благополучным товарищем: он имел право не только входить в городские стены, но даже и ночевать в пределах городской ограды, он имел право требовать от местных начальников удовлетворения своих законных материальных претензий, выступать в судах и пр. Благодаря такому товарищу труппа приобретала юридическое бытие. Не трудно понять, что положение его в рядах "компании" было выдающимся. Этим и объясняется, что дебютант с места получил главную роль в популярнейшей трагедии того времени.
Хорошо ли он ее исполнял? Вероятно, публика, собиравшаяся вокруг разборных подмостков, была им довольна. У него была еще юношеская стройность, утраченная им к периоду полемики, в которой Деккер и Марстон будут поминать его странствия, голос его всегда был великолепен, в искусстве читать стихи он вообще не имел себе равных, а мимировать на ограниченной поверхности площадного помоста не слишком приходилось. К тому же, будучи неизмеримо образованнее своих компаньонов, Бен Джонсон, по всем видимостям, не удовлетворялся работой только над своей ролью, а проходил с товарищами их партии. Так началась та деятельность, о которой все знавшие Бена отзывались с величайшим восхищением, деятельность сценического инструктора, по тогдашнему, а по современному -- режиссера.
В период между 1592 (вероятное время возвращения из Голландии) и 1595 годом, Пен Джонсон женился. О его жене мы имеем только его личный отзыв в лаконической записи Дрюмонда. Из него мы можем вывести заключение, что в наличии имелось полное сходство характеров. Жену себе Бен выбрал по собственному образу и подобию: "упрямую, сварливую, но честную женщину".
Брак был не бездетен. Девочка Мэри и сын Вениамин, родились в период странствий. Девочка прожила только полгода, сын подрастал и становился гордостью отца. Лишений было много: из своего положения в труппе Бен Джонсон но умел извлекать выгод. Он вообще но умел их извлекать, это основное свойство его жизненного поведения. Но известность его в провинции сделала свое дело. Великий антрепренер Генсло принял его в свою лондонскую труппу. Бен Джонсон, на правах каменщика, поселился в Вестминстере, где, например, Бербедж права жительства не имел. Так закончились годы странствий и началась новая карьера: карьера оседлого актера и начинающего драматиста.