Чтеніе комедіи "Первый винокуръ" гр. Л. Н. Толстого {Слѣдуетъ замѣтить, что настоящему опыту предшествовалъ рядъ чтеній по изданіямъ "Посредника" и что въ данномъ случаѣ насъ весьма задумывала драматическая Форма произведенія. Мы боялись также, какъ бы слушатели наши не отнеслись къ этой пьескѣ иронически, какъ къ балаганной "кумедіи" и не осудили насъ за выборъ чтенія.} не вызвало протеста со стороны нашихъ пожилыхъ слушателей, чего такъ боялись мы; напротивъ, комедія эта произвела на нихъ, повидимому, благопріятное впечатлѣніе: ее вспоминали, о ней говорили и шутя, и серьезно, а потому мы позволили себѣ приступить къ новому опыту,-- къ комедіи Островскаго. Мы не боялись на этотъ разъ того, чего боялись въ прошлый разъ; мы убѣдились, что, заручившись уваженіемъ и довѣріемъ народа, вы не рискуете быть осмѣяннымъ за неудачно выбранную книгу, что онъ вмѣстѣ съ вами способенъ откровенно осудить ее, а не васъ, если только вамъ дѣйствительно удалось пріобрѣсти его расположеніе. Но насъ страшило другое: трудно было предугадать, какъ отнесется деревенскій людъ къ комедіи Островскаго, пойметъ-ли, оцѣнитъ-ли ее, какъ слѣдуетъ. Правда, въ городѣ опыты наши въ этомъ направленіи увѣнчались полнымъ успѣхомъ, какъ видно изъ I части книги "Что читать народу", но городъ не деревня: наши городскія ученицы уже читали кое-что, иныя изъ нихъ бывали въ театрѣ, вращались въ купеческой и мѣщанской средѣ, которую по преимуществу изображаетъ Островскій, слушали разговоры и толки о театрѣ, и все это незамѣтно подготовляло ихъ къ воспріятію комедій Островскаго, а тутъ?... И мы долго думали, какою пьесою начать наши чтенія.
Мы остановились, наконецъ, на "Воспитанницѣ", предполагая обстановку ея наиболѣе знакомою нашимъ читателямъ: дѣйствіе происходитъ въ деревнѣ во времена крѣпостного права, котораго многіе изъ нихъ были очевидцами. На сценѣ барыня-ханжа, безъ толку набирающая воспитанницъ и такъ же безтолково выдающая ихъ замужъ за перваго встрѣчнаго, лишь бы прослыть благотворительницей; сынъ ея, барченокъ 18-ти лѣтъ, пріѣхавшій въ деревню изъ Петербурга, безъ всякой цѣли и занятій, такъ, лишь бы побаловаться; ехидная приживалка Василиса Перегриновна; раболѣпствующій дворецкій Потапычъ; пьяница приказный, случайный женихъ несчастной воспитанницы Нади; Лиза -- горничная, подруга ея; молодой лакей Гришка, любимецъ барыни; ключница Гавриловна,-- вотъ и всѣ дѣйствующія лица.
Мы, какъ и предъ началомъ чтенія "Перваго Винокура", предпослали нѣсколько словъ о значеніи театра, но остановились особенно подробно на разъясненіи, что значитъ сценическое дарованіе, чѣмъ обусловливается оно, почему такъ высоко цѣнится образованными людьми, и т. д. Разъясненія наши мы иллюстрировали, такъ сказать, примѣрами изъ жизни, указаніями на великихъ артистовъ и артистокъ, упоминали невольно даже ихъ имена, говорили о впечатлѣніи, какое они производятъ на публику, о способности ихъ отдаваться всецѣло своей роли и плакать, и смѣяться, и приходить въ отчаяніе. Говоря все это, намъ горячо хотѣлось, чтобы публика наша не смѣшала ихъ съ ярмарочными шутами и скоморохами, чтобы она отнеслась къ нимъ съ уваженіемъ. Мы силились говорить популярно, просто, искренно, и намъ казалось даже, что мы достигали этого, но, тѣмъ не менѣе, все-таки трудно было сказать съ увѣренностью, не есть-ли это съ нашей стороны безцѣльное упражненіе въ краснорѣчіи, гласъ вопіющаго въ пустынѣ. Публика слушала насъ молча и со вниманіемъ, и вдругъ одинъ изъ мужиковъ, обращаясь къ остальнымъ, сказалъ съ улыбкой: "може-б з нашого Дзендзика те-б саме було, колиб его вчити?" {Можетъ быть, изъ нашего Дзендзика вышло бы тоже самое, еслибъ его учить.}.
-- "А то-ж! отвѣчалъ ему другой, представлялщик гарний був-би".-- "Як раз, як вони говорятъ, таке саме! Кого захоче представить, як зріже!" -- "Ты ему тільки скажи, копируй мене! За -- раз скопируе и не тильки, шо ты балакаеш (разговариваешь), а усе: и де, и як, и при чому було" {Еще бы, отличный вышелъ бы актеръ. Вотъ, точно какъ они разсказываютъ, кого захочетъ представить -- безъ ножа зарѣжетъ. Ты только скажи ему: представь меня, тотчасъ скопируетъ и не только то, какъ ты говоришь, а все: и гдѣ, и какъ, и при какихъ обстоятельствахъ случилось.}.
Учительница заинтересовалась личностью Дзендзика и узнала о немъ слѣдующее: Дзендзикъ, крѣпостной человѣкъ, служившій въ кучерахъ, обладалъ необычайной способностью изображать не только людей, начиная отъ барина и кончая послѣднимъ работникомъ, но и импровизировать цѣлыя сцены, взятыя, впрочемъ, изъ дѣйствительной жизни; такъ, напр., онъ изображалъ разговоръ барина и приказчика: приказчикъ докладываетъ о бездождіи, о неурожаѣ, о болѣзняхъ, бѣдности и пьянствѣ; баринъ сердится, выходитъ изъ себя, винитъ во всемъ приказчика и выгоняетъ вонъ.
Представленія Дзендзика одобрялись не только крестьянами, но и господами. Понаѣдутъ, бывало, гости, позовутъ его въ залу, напоятъ, накормятъ, обласкаютъ, ободрятъ, и начинается представленіе. Сперва онъ говоритъ за одного, потомъ за другого, и невозможно различить, они-ли это говорятъ, или онъ. Гости такъ и покатываются со смѣху, и баринъ ничего, не сердится. Но онъ не всегда шутки представлялъ, иногда такое представитъ, что просто за сердце возьметъ; но господа предпочитали веселыя сцены, особенно подкутивши, и Дзендзикъ веселилъ ихъ.
Что означаетъ собственно слово "дзендзикъ", слушатели мои никакъ не могли объяснить мнѣ. Я поняла только, что это было прозвище, а не фамилія. "Так дразнили ёг о " {Такъ его дразнили.}, говорили они.
Этотъ простонародный разсказъ о Дзендзикѣ рядомъ съ моими разсказами о Сальвини и Сарѣ Бернаръ доказалъ мнѣ, однако, что мы понимаемъ другъ друга, и я начала чтеніе.
Смѣхъ, послышавшійся съ первыхъ страницъ въ нашей аудиторіи, чрезвычайно ободрилъ меня. Слушатели смѣялись и надъ льстивымъ разговоромъ дворецкаго съ паничемъ, и надъ разсказомъ о томъ, какъ выдаютъ у нихъ замужъ воспитанницъ, и надъ дерзостями слугъ, направленными на ябедницу, Василису Перегриновну, и надъ уничиженіемъ ея передъ барыней, и надъ подкутившимъ барынинымъ любимцемъ, Гришкой, и надъ пьяницей приказнымъ Неглигентовымъ, смѣялись такъ, точно будто смотрѣли на сцену, и передъ ними шло представленіе. Иногда смѣхъ этотъ переходилъ просто въ хохотъ и заглушалъ на минуту голосъ учительницы. Но не однимъ смѣхомъ проявляли они свое пониманіе комедіи Островскаго; рядомъ съ нимъ шли замѣчанія весьма серьезнаго свойства. "Вона не все не од щbрого сёрця (не искренно), а на хвалу соби робить", говорили они объ Уланбековой.-- "Ця Василиса коле, як гадюка! Ій скризь діло, дё и не треба (ей вездѣ дѣло, гдѣ и не нужно!) Сама ябеда -- друга Орина!" {Сходный типъ изъ разсказа "Марья Кружевница".} характеризовали они Василису Перегриновну.-- "То вона годила (угождала), а то пішла на противность".-- "То вон и з серця, з досади на ycй пішл и! З жалю {То она со злости, съ досады на все пошла, съ горя!}! Озлобилася!" говорили они о бѣдной Надѣ, рѣшившейся идти на свиданіе къ Леониду въ минуту озлобленія и отчаянія. Однимъ словомъ, слушатели какъ нельзя лучше понимали характеры дѣйствующихъ лицъ. Они вспоминали прошлое, то горькое прошлое; въ которомъ каждый изъ нихъ зналъ исторію Нади и Леонида.
-- Вони усі тоді таки паничі були (тогда всѣ барчуки были точно такіе же),-- говорила съ горечью одна изъ женщинъ.
-- Хіба тепер такіх немае. (А развѣ теперь нѣтъ такихъ)? возразилъ ей кто-то какъ бы въ утѣшеніе.
-- Ну, преставленіе! сказалъ съ чувствомъ сапожникъ, вставая съ мѣста и отыскивая между другими свою шапку.
-- Яке и не представленіе, коли воно правда (какое же это представленіе, если здѣсь сама правда),-- возразила ему даже какъ-то обидчиво свекровь.
-- Ох, тай жалібна и, трохи (едва) не заплакала! говорила баба Марья.
Учительница поинтересовалась знать, что больше имъ понравилось: это, или "Первый винокуръ".-- "Куди"! сказалъ Демьянъ, выразительно махнувъ рукой, "то к а зна що -- шутка, а не правда!" (то ничтожество -- шутка, а это правда). "И жалібннна" (и очень грустная), добавила съ чувствомъ старостиха.
-- Я и забув, що цёг о не було, сказалъ добродушно Григорій, позабывши, вѣроятно, на минуту, что это представленіе, а не самая жизнь.
-- Як-же воно не було, коли було, возразила горячо свекровь, очевидно, беззавѣтно увѣровавъ въ происшествіе. Въ эту минуту намъ казалось, что вопросъ о народномъ театрѣ рѣщонъ и что у насъ могутъ и должны быть общія пьесы съ народомъ.
Надо замѣтить, впрочемъ, что во время чтенія была и доля комическаго, которая отчасти устранилась-бы, еслибы пьеса не читалась, а шла на сценѣ,-- такъ напр., не привыкнувши къ формѣ драматическихъ произведеній и къ безпрерывной смѣнѣ дѣйствующихъ лицъ, слушатели наши то и дѣло спрашивали: "не вони у двох балакають" (это они вдвоемъ разговариваютъ)?-- "А б а риня пішла?-- А панич де?-- А Василиса пішла, чи, може, підслухйе"? и т. д., безцеремонно договаривали фразы или возражали на нихъ, перебивая чтеніе, такъ напр. мы читаемъ: "лучше бы вы чужихъ грѣховъ не трогали, а то помирать сбираетесь, а чужіе грѣхи пересуживаете,-- нешто не боитесь"?..-- "Смерти", договариваетъ слушатель. "Ахъ, перестань, что ты еще выдумываешь"! говоритъ Уланбекова Василисѣ Перегриновнѣ о своемъ миломъ сыночкѣ,-- "онъ ребенокъ совсѣмъ".
-- Ребенокъ гарний, шо дивчат у сад кличе (хорошъ ребенокъ,-- дѣвокъ въ садъ зоветъ), отвѣчаетъ кто-то изъ слушателей, не ожидая, что скажетъ на это Василиса Перегриновна.
-- Не съ тобой говорятъ, что ты вмѣшиваешься во всякое дѣло, говоритъ ей Уланбекова.
-- И правда: і чого-таки лізти! {И чего таки лѣзть.} добавляютъ слушатели.
Когда на сценѣ появляется пьяница и шутъ Неглигентовъ, весь растрепанный и всклокоченный, одинъ изъ слушателей говоритъ отъ его имени: "подивітьця (посмотрите), шо я за сторія!-- Ще й не вмився! Хоч-бы прибрався (пріодѣлся)!-- Тільки-ж прибився (вернулся), нікоди було!-- Вчили, вчили, а ума не вставили"! шумятъ слушатели. Но не всѣ, однако, такого мнѣнія о Неглигентовѣ. Свекоръ подкупается его высокопарной рѣчью, его нелѣпыми псевдо-датинскими словами и говоритъ солидно остальнымъ слушателямъ: "и чого регочетесь? Він хоч і пьяний, а розумно разговорюе, по панск!"! (И чего смѣетесь? Хоть онъ и пьянъ, а говоритъ разумно, какъ господа).
При словахъ "скоро разсвѣтать станетъ" кто-то изъ бабъ говоритъ тревожно, шопотомъ: "а Наді и досі нема" (до сихъ поръ нѣтъ)! точно боится, что вотъ-вотъ ея хватится барыня.
Когда Уланбекова упоминаетъ о томъ, что она видѣла страшный сонъ, а Василиса Перегриновна перебиваетъ ее, вы видите, какъ одинъ изъ слушателей положительно сердится за это и говоритъ недовольнымъ тономъ: "ох, тай циганьский характеръ у ціеі Василиси,-- може-б бариня сон росказала, а вона перебиви" {Вотъ ужъ цыганскій характеръ у этой Василисы: барыня, можетъ быть, разсказала-бы сонъ, а она перебиваетъ.}
Но даже всѣ эти наивныя замѣчанія, которыя вызываютъ у васъ невольную улыбку, вмѣстѣ съ тѣмъ и радуютъ васъ, какъ признаки оживленія и заинтересованности вашихъ слушателей.
При чтеніи "Воспитанницы" насъ поражала простота, образность и сила языка Островскаго, и никогда, кажется, онъ не казался намъ такимъ великимъ народнымъ писателемъ, какъ въ эти минуты.