Он поехал туда по подземной дороге — ехать в такое место на автомобиле ему казалось неловким. От волнения выехал немного раньше, чем было нужно. Выйдя из станции, хотел закурить, ветер гасил зажигалку. Вечер был тоскливый и холодный. Мистер Джонсон обернул шею синим шелковым шарфом, осмотрелся и пошел к гостинице. Он любил Лондон и гордился тем, что хорошо его знает. Но его жизнь протекала в кварталах, в которых происходит действие романов Голсуорси и из которых, быть может, еще не выдохся дух миссис Хемфри Уорд. Здесь же ему чудился Лондон Роуландсона или даже Джона Стоу. Никто, однако, тут не играл на шарманке, не пахло жареной рыбой, лавки старьевщиков давно были закрыты, не видно было ни китайцев, ни негров, «страшные лондонские доки» были далеко. Он не находил ничего страшного ни в доках, ни в этой части города, и ничего тут не было от бутафории бара Чарли Брауна, ни от парижской rue de Venise, Было просто скучно, необычайно скучно, невообразимо скучно от одинаковых бедных домов, одинаковых бедных улиц, одинаковых бедных людей, живущих неизвестно зачем — только потому, что они родились. «В этой скуке есть что-то метафизическое, — нерешительно сказал он себе. — Нет, и метафизического ничего нет». Из кабака доносился гул голосов, две женщины прошли под ручку, с любопытством на него поглядывая. За ними шел подозрительного вида человек в порванном пальто с поднятым воротником. «Полаталось бы, чтобы мне стало жутко. Но вон там стоит полицейский...» Жутко не было, однако он не чувствовал бы себя более чужим и одиноким, чем если бы оказался в Чикаго или в Мельбурне.
Против подъезда гостиницы, как было условлено, его ждала та женщина. Она нерешительно сделала два шага ему навстречу: он или не он? Джонсон почти не взглянул на нее (да и было полутемно), невнятно пробормотал несколько слов, крепко пожал ей руку и подумал, что точно вознаграждает ее за что-то этим рукопожатием или свидетельствует о братстве людей — всех людей, даже таких, как она. «Есть в этом нечто не только нехристианское и недемократическое, но и просто неприличное», — подумал он, и лицо его слегка дернулось.
— Ведь это, кажется, здесь? — особенно любезно, с приветливой улыбкой, спросил он и пропустил ее в дверь. В гостинице был «холл», небольшая комната с камином, над которым висел портрет лорда Китченера. У камина, по сторонам от небольшого стола, стояли два помятых кожаных кресла. В глубине за перекладиной сидел у конторки Макс Норфольк. Он встал и вежливо наклонил голову с таким видом, точно никогда этих людей не встречал.
— Добрый вечер. Вам угодно комнату?
— Да, — ответил мистер Джонсон, удивленно на него глядя. Макс с озабоченным видом перелистал узкую переплетенную тетрадь.
— Есть одна. Номер 5. Вы на несколько дней?
— Нет, на одну ночь, — ответил Джонсон и с недоумением оглянулся на женщину. Она остановила его внимание красотой и приятным выражением лица. Он поспешно отвернулся к старику. Тот назвал цену комнаты и сказал, что цена по неделям была бы другая. «Не может же быть, чтобы он не узнал меня. Да ведь и ее он знает», — подумал Джонсон.
— Да, хорошо.
— Благоволите заполнить, — сказал Макс, протягивая листок. Джонсон вынул самопишущее перо и стал заполнять бланк. Женщина с веселой усмешкой смотрела то на старика, то на него. Ей понравились его пальто, синий шарф и особенно мягкая шляпа, согнутая не совсем так, как у других людей. Макс невозмутимо, с легким полупоклоном, подал ей второй листок и придвинул длинную чернильницу с лежавшим в лодочке новеньким золоченым пером. Она сунула перо в рот и, смочив его слюной, опустила в чернила. Джонсон, отдав свой формуляр, смотрел на нее сбоку. «В самом деле очень хороша собой. Совсем девочка!» — подумал он. На вид ей было лет восемнадцать. Она писала медленно, скосив голову и чуть раскрыв рот. Кончив, положила перо и провела по бювару пальцем. На промокательной бумаге, к неудовольствию Макса, осталось чернильное пятно.
— Какое у вас хорошее перо, Макс! И чернил как раз столько, сколько нужно. А у меня всегда или муха на дне чернильницы, или она так полна, что я делаю кляксы, — сказала Мэри старику и усмехнулась, увидев его недоумевающий, изумленный взгляд. Он взял с гвоздя доски ключ и вышел из-за перекладины. «Это в первом этаже», — сказал он и повел их вверх по лестнице, крытой потертым прорванным ковром. В коридоре он зажег маленькую лампочку на потолке. Все было убого и грязновато. Они вошли в маленькую комнату с широкой кроватью, с креслом, стулом, с шкафом, в котором от шагов тотчас распахнулись дверцы.
— Утренний завтрак вам может быть подан с семи часов утра. В комнате прохладно, но завтра утром мы поставим переносную печь,— сказал Макс, затворяя дверцы шкафа. «Что он, издевается надо мной, что ли?» — раздраженно подумал Джонсон. Женщина все так же лукаво на них смотрела, видимо, еле удерживаясь от смеха. — Больше вам ничего не нужно? Доброй ночи.
Он поклонился и вышел. Джонсон, что-то пробормотав женщине, вышел за ним и нагнал его в коридоре. Старик повернулся к нему с улыбкой; он, видимо, хотел сделать ее приятной, но в глазах у него скользила злоба.
— Ну вот, все сделано, что нужно, — сказал он.
— Послушайте, — сказал сухо Джонсон. — Я думаю, что формальности могли бы быть сокращены. Вы записали, что мы с ней вместе приехали, вы отвели нам комнату, я думаю, что мы уже могли бы разъехаться по домам?
К сожалению, это невозможно, — ответил Макс. Лицо у него, однако, тотчас смягчилось. — Мы ложных свидетельств не выдаем. Гостиница должна удостоверить, что вы провели здесь ночь? Для этого мы должны провести здесь ночь.
— Но ведь закону нужна лишь формальность.
— Я не могу входить в намерения британского законодателя, Вы должны пробыть здесь до утра. Однако я не обязан следить за тем, что делают ночью наши жильцы. До двенадцати я сижу в холле. Если вы пожелаете спуститься и погреться у камина, буду очень рад. Потом я поднимаюсь к себе, а вы можете поступить как угодно. Кресло в холле, левое, очень покойно... Это ваше дело... Завтра утром я напишу свидетельство, — Он усмехнулся. — Я понимаю, что вам разговаривать с Мэри скучновато. Не хотите ли угостить ее виски? Патента у нас нет, но закон не запрещает мне в частном порядке угощать знакомых, В счет мы виски не включим... Я сейчас принесу бутылку. Было бы хорошо, если б вы все-таки с ней немного посидели, зачем ее обижать? Впрочем, это не мое дело.
— Я заказал этому комедианту виски, — сказал Джонсон, вернувшись в номер, Мэри уже сняла шубку и сидела в кресле, потирая руки. На ней было довольно нарядное платье, к его удивлению, черное и совершенно приличное. Он думал, что на проститутках всегда «вызывающие туалеты». «Очень милое лицо, Правда, в ней есть что-то боттичеллиевское!.. Вероятно, она только недавно этим занимается. Может быть, еще не успела и заболеть... Как же с ней разговаривать и о чем?..» Он знал проституток почти исключительно по рассказам товарищей в юности, затем по «Воскресению» Толстого и по «Twenty Thousand Streets under the Sky» Патрика Гамильтона. Обе эти книги произвели на него сильное впечатление. Его товарищи, по-видимому, говорили с такими женщинами в весело-скабрезном, чуть циничном тоне. Он так говорить не умел и не желал. — Очень холодный вечер, правда? Я выпью виски с удовольствием. Вы пьете?
— Конечно, пью, — сказала она. «Почему «конечно»?» — подумал он. В его уме мелькнули обрывки готовых слов: «забитость», «покорность судьбе», «жертва общественного строя».,. Однако ничего такого он в ней не видел« Она улыбнулась ему профессиональной улыбкой,
Может быть, вы хотели бы и закусить? Но я не знаю, что можно было бы получить в этой трущобе, — сказал он поспешно и с досадой подумал, что слова вышли бестактные: «Ей, после ее конуры, эта трущоба, быть может, кажется дворцом».
— Нет, я не хочу есть... Что, мне раздеться? — спросила она очень простым деловым тоном» Он густо покраснел.
— Нет, что вы! Старик сейчас принесет виски, — сказал он и смутился еще больше от глупого и обидного «что вы» и от того, что сослался на старика, точно просил ее подождать, пока старик уйдет снова. — Я... Ведь он вас предупредил, что это пустая формальность?..
— Да, он меня предупредил, — вяло ответила она. Ему показалось, будто она сердится. — Что же мы будем делать?
— Я потом выйду в холл, а вы можете лечь. — Он чуть было не предложил ей газету, у него в пальто был «Стар». Каждое сказанное им слово казалось ему глупым, неуместным, безнравственным.
В дверь постучали. Макс вошел с подносом.
— Очень хорошее виски, — сказал он. — У меня эта бутылка последняя.
— Не хотите ли выпить с нами?
— Охотно, благодарю вас. Тогда, если разрешите, я воспользуюсь этим кубком Бенвенуто Челлини, — сказал Макс и взял матовый стакан с дощечки над умывальником.
— Он старый пьяница, — вставила Мэри. — Мне без соды, Макс.
— Много не пей, дурочка, — сказал старик, очевидно, уже забывший о своей роли незнакомого человека. Он разлил виски по стаканам, выразил сожаление, что в комнате холодно, выругал рабочее правительство и поговорил о погоде. Затем поднялся, теперь с видом гостя, оставляющего молодоженов после свадьбы. — Завтра в семь часов вам подадут завтрак... Виски вам оставить, правда? Вы завтра скажете мне, сколько было рюмок.