— Очень забавный старик, — сказал Джонсон. — Вы давно его знаете?
— Макса? Уже год или больше. Он страшно умный и все знает! Кем только он не был! В Америке он даже был профессором!
— Зачем же он работает в этой гостинице?
— Он такой человек. Он не может долго жить на одном месте. Теперь он хочет уехать на юг Франции, потому что ему нужно солнце. На юге Франции солнце днем и ночью. И он очень добрый, только надо всем насмехается, а я этого не люблю.
— Я тоже не люблю... Вы курите? — спросил Джонсон, вынимая портсигар. «А у нее тоже какой-то иностранный акцент, очень легкий», — подумал он почему-то с облегчением.
— Конечно, курю.
— Много?
— Прежде выкуривала по тридцать — сорок в день, а теперь это мне дорого. Проклятое правительство со своим бюджетом! — сказала она, видимо, щеголяя своим замечанием и особенно словом «бюджет». Он вспомнил, что за обедом то же правительство за те же папиросы ругали люди, имеющие по нескольку тысяч фунтов годового дохода. Он поднес ей зажигалку, Мэри наклонила голову. Неожиданно он почувствовал, что очень хочет поцеловать ее. Это так его испугало, что он поспешно отодвинулся.
— Хотите еще виски? — не совсем естественным голосом спросил он.
— Конечно, хочу, — ответила она. По губам у нее скользнула улыбка, точно она прекрасно его поняла. Он залпом выпил полный бокал.
— Вам, должно быть, трудно живется? Вероятно, вы мало зарабатываете?
— Мало? Почему мало? — обиженно спросила она. — Я зарабатываю больше всех, кого угодно спросите! Бывает, конечно, что попадешь на жулика. Их много, где я работаю.
— Разве вы работаете? — радостно спросил он. Она удивленно на него посмотрела.
А то как же? Я прежде работала на Пиккадилли, но там конкуренция слишком велика, — сказала она, опять щеголяя умным словом. Ей вдруг стало ясно, кто он такой: он был из тех тяжелых скучных людей, которые потом расспрашивают и советуют начать новую жизнь; она их терпеть не могла; однако этот ей нравился, хотя был, очевидно, глуп и скучен. — Теперь я работаю в этом районе.
— Не думаете ли вы, что было бы лучше работать по-настоящему? Прежде была безработица, но теперь ее, к счастью, нет.
— Это пойти на завод? Нет, я там уже работала. Там хуже. Конечно, кое-что там хорошо, но заработка меньше. И главное, я люблю свободу.
— Что вы делаете в свободное время? Читаете?
— Да, бывает, читаю.
— Газеты?
— Иногда и газеты, если есть что-нибудь интересное.
— Что вы называете интересным?
— Ну вот! То, что все. Когда Джо Луис дерется, я просто с ума схожу, хотя он негр. Негры такие же люди, как мы, но я их терпеть не могу.
— Вы не англичанка, правда?
— Конечно, англичанка. Меня сюда привезли давно, мне было десять лет... Вот вы спрашиваете, что интересного в газетах. Вдруг, например, начнется война! Надо же знать.
— Какая война! Никто больше воевать не хочет и не может, Россия всех меньше, — сказал он, и эти слова, которые он, как все, произносил каждый день, своей привычностью подействовали на него успокоительно. Он налил еще виски ей и себе.
— Я тоже думаю, но говорят, Россия может. Большевики страшно сильные, они еще всем набьют морду! — не без радости сказала она. «В этом есть что-то от Юлиуса Штрейхера, который в Нюрнберге перед виселицей закричал: «Большевики вас всех перевешают!» — подумал он.
— И книги читаете?
— И книги читаю, — подавляя из вежливости зевок, ответила она.
— Романы? — спросил он и опять удивился глупости своих слов. «Не Спинозу же ей читать...»
— Да, романы, — сказала она и забежала вперед, зная, что все люди этого рода, те, которые потом советуют поступить на службу, всегда задают одни и те же вопросы. — Недавно я читала «Три мушкетера», это один француз написал. Мне Макс взял в своей библиотеке. Он записан в библиотеку!.. Вы читали?
— Читал.
— Какая она злая, эта миледи! Но и они тоже хороши! Разве этот граф смел ее вешать за то, что она клейменая? Кто ее погубил? Они. А умная она, правда? Про герцога Букингемского я еще и в другой книжке читала. Он нарочно велел плохо пришивать пуговицы к своему пиджаку, громадные бриллиантовые пуговицы! Оторвется — поднимай, твое счастье!
— Ему было легко так делать: он грабил английский народ.
— Ну вот! — возмущенно сказала она. — Герцог, да еще такой, и пойдет грабить! И еще я читала книгу про одну француженку, она стала любовницей короля, жила на всем готовом в замке, имела больше ста человек прислуги! А что ей король денег передарил! Отличная книга, я забыла название. Я много читаю, но всего не запомнишь. Как они это умеют, французы!
«Все-таки нельзя же так долго разговаривать», — подумал он. Тем не менее спускаться вниз ему не хотелось.
— Давайте выпьем еще?.. Вот так, отлично. За ваше здоровье... Вам еще не хочется спать?
— Нет. А вам хочется? — спросила она опять обиженным тоном.
— Я немного устал, и голова болит, — солгал он. — Вы долго служили на заводе?
— Полтора года.
— К вам там плохо относились?
— Почему плохо? Очень хорошо! Да я и никому не позволяю плохо ко мне относиться, теперь не те времена!
— Отчего же вы ушли?
— Скучно было, всегда одно и то же... Я вот так ручку вертела, — показала она рукой, в которой держала стакан. Немного виски пролилось. Она засмеялась. — Ах, будет пятно на платье! Дайте мне ваш носовой платок, если вам не жалко, сотру... Ну хорошо, сотрите сами... Так, спасибо... Не довольно ли? Уже сухо... Правда, хорошее платье?
— Очень хорошее, — сказал он не совсем внятно и закурил папиросу.
— Ну вот, сам закурил, а мне пожалел папиросу!.. То-то... Меня один американский офицер угощал их ними папиросами, ах, какие хорошие и дорогие! О чем вы еще спрашивали? Такой любопытный!
— Вы сказали, скучно. Но теперь на заводах много делается для рабочих, есть школы, лекции.
— Ну вот! Что ж, мне было ходить в школу? У нас хозяин устроил и бесплатную больницу. Что ж, мне было здоровой лечь в больницу!
— Кто был ваш хозяин?
— Грей. Страшно богатый старик. У него миллион фунтов! — сказала она с гордостью. Он вынул папиросу изо рта.
— Какой Грей?
— Я не знаю «какой». Такой важный старик. Я его видела, вот как вижу вас! Он приезжал на завод и зашел в нашу мастерскую. Страшный богач! И хороший человек, все говорят.
— А где этот завод? — спросил он. Она назвала место. Он сунул в пепельницу недокуренную папиросу, придавил ее, затем выпил еще виски. Лицо у него дернулось. «Это немного похоже на «Воскресение» Толстого... Хотя при чем же тут я? Нет, вздор!.. Но надо уйти в холл...»
— Сам пьет, а мне не дает! Скупой! — сказала она, смеясь, и, приподняв со стола бутылку, внимательно ее осмотрела. — Макс всегда делает на стекле знак, он страшно хитрый! Нет, не поставил, значит, он вам верит. Мне, конечно, не верит, но он меня любит: пусть девчонка пьет даром, черт с ней!
— Быть может, вам не надо пить так много.
— А вам надо? — спросила она, смеясь уж совсем весело. — Скажите, вам это нужно для женитьбы?
Он вспыхнул. «Знает! Поэтому и сказала о Грее... Нет, я сам ее спросил... Как, однако, все это гадко и нелепо!»
— Да.
— А какая она, ваша невеста? Очень красивая?
— Очень красивая. Она вздохнула.
— Дай вам Бог... Так не раздеваться? Наверное?
— Нет... Наверное... Впрочем, вы можете раздеться и лечь спать. Я пойду вниз, мне надо поговорить со стариком... Вот только докурю папиросу... Помочь вам? — спросил он сорвавшимся голосом. Она улыбалась.
— Ну хорошо, поговорите с Максом. А потом куда же вы денетесь?
— Я там просижу до утра у камина.
— Камин до утра гореть не будет. Приходите сюда... Нет, так, просто так, я вас устрою в этом кресле. Здесь вы хоть снимете пиджак и положите ноги на стул... Уж если вы не хотите?.. Цена та же... Я вам отдам вторую подушку, по крайней мере, будете сдать. Даже шубку мою можете взять, чтобы накрыться, — предлагала она, оживляясь при мысли, как она устроит этого скучного, но красивого человека. — Конечно, приходите! Ничего не будет, невеста вам глаз не выцарапает. А я чудно сплю и не храплю, — говорила она.