Свое рѣшительное пораженіе диктатура потерпѣла на другомъ фронтѣ. Это дѣлаетъ Испаніи большую честь.
Мосье де-ла Палиссъ сказалъ бы, что идея диктатуры оказалось несовмѣстимой съ идеей свободы. Только и всего. Но этого оказалось достаточно. Матеріальное благополучіе страны скорѣе выросло. Во внѣшней политикѣ не произошло ничего такого, чего Испанія могла бы стыдиться. У власти оказались люди умные и даровитые: король Альфонсъ и генералъ Примо де Ривера. Хищеній, казнокрадства, злоупотребленій было не больше, чѣмъ при другомъ политическомъ строѣ. Диктаторскую власть нельзя было упрекнуть и въ жестокости. Къ казнямъ король не прибѣгалъ: если исходить лишь изъ характера репрессій, то правленіе Примо де Ривера надо признать весьма гуманнымъ. Достаточно напомнить, что Санчесъ Герра, поднявшій вооруженное возстаніе, не только не былъ казненъ, (какъ это, вѣроятно, случилось бы во многихъ другихъ странахъ), но и не могъ пожаловаться на недостатокъ въ знакахъ вниманія со стороны властей и правительства.
Оказалось однако, что сами по себѣ личная свобода, свобода слова, свободныя учрежденія весьма дороги испанскому обществу. Настолько дороги, что диктатура, независимо отъ своихъ сильныхъ и слабыхъ сторонъ, независимо отъ достоинствъ и недостатковъ диктаторовъ, потерпѣла пораженіе въ самой своей сущности. Бернардъ Шоу говоритъ, что свобода нужна не для блага народа, а для его развлеченія. То же самое думалъ Наполеонъ. Оказалось (по крайней мѣрѣ, въ Испаніи), что люди очень дорожатъ этимъ развлеченіемъ. Неловко доказывать въ двадцатомъ вѣкѣ преимущества свободы слова и мысли. Протопопъ Аввакумъ писалъ почти триста лѣтъ тому назадъ: «Чюдо, какъ то въ познаніе не хотятъ придти? Огнемъ, да кнутомъ, да висѣлицей хотятъ вѣру утвердить! Которые то апостолы научили такъ — не знаю... Тѣ учители явны, яко шиши антихристовы, которые, приводя въ вѣру, губятъ и смерти предаютъ: по вѣрѣ своей и дѣла творятъ таковы же». Гуманная испанская диктатура ни къ огню, ни къ висѣлицѣ не прибѣгала. Но и одной цензуры оказалось достаточно, чтобы возбудить ненависть къ Альфонсу XIII почти всей испанской интеллигенціи.
Вскорѣ послѣ установленія диктатуры, въ іюнѣ 1924 года, виднѣйшіе представители науки, литературы, искусства обратились съ письмомъ къ Примо де Ривера, — обычай не позволялъ обратиться прямо къ королю. Этотъ документъ слѣдовало бы привести цѣликомъ. Авторы письма (среди нихъ были Мараньонъ, Ортега-и-Гассетъ, Перецъ де Айала, Габріель
Маура, герцогъ Каналехасъ и др.) въ очень учтивой и сдержанной формѣ говорили диктатору, что они нисколько не идеализируютъ предшествовавшій перевороту строй и во многомъ сочувствуютъ критикѣ испанскихъ формъ парламентаризма. Они добавляли, что цѣнятъ и добрыя намѣренія, и нѣкоторыя дѣйствія диктатора. Но вмѣстѣ съ тѣмъ авторы письма не скрывали, что рѣзко осуждаютъ и считаютъ весьма опасной политическую систему, отрицающую свободу слова и свободу мысли.
Сталинская диктатура расправилась бы немедленно съ людьми, подписавшими такое обращеніе (если-бъ оно вообще было возможно въ совѣтскихъ условіяхъ). Полудиктатура отнеслась къ нимъ съ насмѣшкой: мало ли что тамъ говорятъ какіе-то писатели и ученые! Альфонсъ XIII и Примо де Ривера не придали никакого значенія предостерегавшему ихъ письму. Между тѣмъ, именно идеи этого письма ихъ и сокрушили. Вопреки распространенному афоризму, на штыкахъ сидѣть можно довольно долго. Но настоящій деспотъ долженъ въ гоненіяхъ идти до конца, ни передъ чѣмъ не останавливаясь. Диктатура можетъ быть длительной; полудиктатура не можетъ.
Отъ популярности короля Альфонса XIII больше ничего не оставалось. Отъ него отшатнулись и его прежніе министры, не исключая вождей консервативной партіи. Испанцы говорили о королѣ приблизительно то же самое, что англичане говорили о Ллойдъ-Джорджѣ: «Онъ слишкомъ уменъ», — разумѣется, въ слово «уменъ» (въ англійскомъ оттѣнкѣ clever) вкладывался отнюдь не похвальный смыслъ. Думаю, что слово это было вѣрно и въ обидномъ, и въ не-обидномъ смыслѣ. Но на престолѣ нельзя быть Таллейраномъ: когда историкъ хочетъ выбранить монарха, онъ называетъ его «византійцемъ». Король Альфонсъ XIII, конечно, не былъ человѣкомъ, на слово котораго можно положиться, какъ на каменную гору, — объ этомъ свидѣтельствуютъ показанія министровъ, сохранившихъ ему вѣрность почти до самаго отреченія. Примо де Ривера хвалился, что ужъ его-то король не «пробурбонитъ ». Однако, когда диктатура возстановила противъ себя и значительную часть арміи, король пробурбонилъ диктатора съ такой же легкостью, какъ за шесть лѣтъ до того парламентскихъ министровъ. По- видимому, между королемъ и генераломъ 28 января 1929 года произошло рѣзкое объясненіе. Мы знаемъ только, что, по выходѣ изъ дворца, Примо де Ривера подалъ въ отставку. Затѣмъ онъ уѣхалъ во Францію. Его душевное состояніе было очень тяжело. Съ границы генералъ послалъ газетѣ «Насіонъ» телеграмму, въ которой говорилъ, что нуждается въ тишинѣ и отдыхѣ «для приведенія въ порядокъ своихъ мыслей и для возстановленія нервнаго равновѣсія». Отдыхалъ онъ очень недолго: отдохнулъ — и умеръ.
Какъ водится, тотчасъ послѣ ухода диктатора въ Мадридѣ была переименована улица, названная его именемъ за время диктатуры. Праздникъ начался на другой улицѣ. Конецъ царствованія, — подавленное военное возстаніе, ростъ тайнаго общества и республиканскаго движенія, шумный процессъ нынѣшнихъ членовъ Временнаго Правительства, ихъ сенсаціонныя рѣчи на судѣ, переговоры графа Романонеса, рѣшительный отказъ республиканцевъ отъ примиренія съ монархіей, — все это достаточно извѣстно. Король вызывалъ къ себѣ своихъ политическихъ и личныхъ враговъ и предлагалъ имъ власть. Одни безпокойно отказывались, другіе нерѣшительно принимали. Альфонсъ XIII еще оставался charmeur-омъ; однако всѣ чувствовали, что начинается агонія. Вѣрный двойственной своей природѣ, онъ то беззаботно-скептически шутилъ, увѣряя, что все идетъ отлично, то тайно уѣзжалъ въ Эскуріалъ и тамъ подолгу молился у гробницъ своихъ предковъ. Король Альфонсъ могъ имъ завидовать: самъ онъ родился не во время. Въ былыя времена, въ качествѣ самодержца, онъ занялъ бы, вѣроятно, одно изъ первыхъ мѣстъ въ длинномъ историческомъ ряду Бурбоновъ и Габсбурговъ. Въ двадцатомъ вѣкѣ Альфонсъ XIII, со своей безпокойной душою, не подходилъ для роли ровнаго, искренняго и скромнаго конституціоннаго монарха.
Муниципальные выборы нанесли ему въ апрѣлѣ этого года послѣдній и рѣшительный ударъ. Онъ самъ призналъ, что Испанія высказалась не противъ правительства и не противъ династіи, а именно противъ него. Король отрекся отъ престола, но и отреченіе написалъ такъ, что собственно оно никакъ не было отреченіемъ; юристовъ Временнаго Правительства это очень раздражило, — однако, король уже находился во Франціи.
Его принялъ Парижъ со своимъ испытаннымъ эклектическимъ гостепріимствомъ,—отъ большевиковъ невозвращенцевъ до отрекшихся королей. Унамуно? Очень рады. Примо де Ривера? Милости просимъ. Почти вся современная политика кончается квартирой въ Парижѣ. Разница въ хронологіи. Да еще въ кварталѣ.