Утром 13 февраля в Коканд прибыла поддержка из Скобелева и Андижана численностью в 120 человек, а еще несколько позже из Перовска прибыло 80 человек. Таким образом, численность Кокандского гарнизона, по сравнению с тем, что было всего лишь несколько дней тому назад, возросла довольно значительно. Прибывший в это время в Коканд из Скобелева Дориомедов, при всей его ненависти к большевикам, пишет о защитниках советской власти следующее:
«В этот момент защитники крепости были действительно героями. Небольшая горсточка людей, отрезанная от всякой помощи во стороны, благодаря порче железнодорожных путей, телефонов и телеграфа, не спавшая уже несколько суток, постоянно получающая все более тревожные известия о своей полной отрезанности, о восстании всего населения, в ответ на все предъявленные ультиматумы о сдаче отвечает сама ультиматумами, требующими капитуляции противников».
Хотя Кокандская крепость в современном смысле не имела никакого значения так как располагала незначительным количеством артиллерии, но для правительства Кокандской автономии, в распоряжении которого не было артиллерии, эта крепость приобретала громадное значение, так как население привыкло считать хозяином положения того, в чьих руках находилась крепость. Поэтому Чанышев напрягал все силы на то, чтобы овладеть крепостью. После ряда неудачных попыток захватить крепость силой, оп пытался подкупить солдат гарнизона крепости, обещая свободный проезд на родину и даже денег на дорогу, но никто из бойцов на это не пошел.
Случайного характера переговоры между представителями советской власти и представителями Кокандской автономии велись с самого начала кокандских событий. Но уже с 17 февраля начались официальные переговоры. По предложению Ревкома, стремившегося по возможности оттянуть момент решительной схватки, до получения подкрепления из Ташкента и Самарканда, на которые Ревком изо дня в день рассчитывал, правительство Кокандской автономии и поддерживавшие его организации прислали своих представителей и, таким образом, открылась мирная конференция, на которой присутствовало с нашей стороны 27 человек и со стороны правительства Кокандской автономии 24 человека.
Не успела конференция приступить к деловой работе, как от Чанышева поступил ультиматум следующего содержания:
«В Военно-Революционный Комитет. Не имея возможности сдержать массу, сильно возбужденную, если до четырех часов не будет объявлено о сдаче крепости или о иных мирных условиях, народ прорвет плотину дисциплины. Я не отвечаю за мирнее еврейское и армянское население. 2 часа дня 1918 года г. Коканд. Командующий мусульманскими войсками Чанышев»
Этот ультиматум требует некоторого пояснения. Дело в том, что правительство Кокандской автономии, и в том числе Мустафа Чокаев и Чанышев, создав краевой Совет рабочих и дехканских депутатов, чтобы при помощи его иметь связь с широкими массами трудящихся, должны были считаться с его мнением. А Совет этот если но совсем, то по крайней мере в этом отношении, выражая действительное мнение народа, старался избежать бойни и разрешить вопрос мирным путем. Именно этим объясняется до некоторой степени нерешительная осада крепости и города. Под давлением того же Совета Чанышев и Чокаев согласились на посылку делегатов на мирную конференцию.
Но кроме этого давления слева, на «правительство» было еще другое давление — справа, со стороны улемистской группировки.
Эта группировка не хотела никакого примирения. Она требовала решительных действий, общего наступления на крепость и новый город.
Когда Чанышев послал представителей на мирную конференцию, Иргаш, окруженный улемой, подзадориваемый ею и рассчитывающий на свою, хотя и плохо вооруженную, но многочисленную банду, потребовал от Чанышева прекращения переговоров и решительного наступления. Прижатый к стене улемой и начальником милиции из бывших бандитов, Чанышев вынужден был согласиться. Так родился этот ультиматум.
Ультиматум был полной неожиданностью не только для представителей советской власти, но и для большинства представителей Кокандской автономии.
Многие представители Кокандской автономии заявили, что несмотря на этот ультиматум, переговоры вести нужно, и что они искренно хотят мира.
Хаиталышский тогда произносит горячую речь, призывая пролетариат как русский, так и национальный немедленно принять меры к прекращению кровопролития, от которого страдают исключительно пролетарии и бедные крестьяне. Он находит, что Чанышев превысил свои полномочия, предъявив свой ультиматум от имени Совета рабочих и дехканских депутатов.
Решено было послать к Чанышену делегацию, но не от имени мирной конференции и не от имени советской власти, а от имени Краевого Совета рабочих и дехканских Депутатов, большинство членов которого было в это время на конференции. Кроме того, Чанышеву был написан тоже своего рода ультиматум от имени того же Краевого Совета следующего содержания:
«Краевой Совет рабочих и дехканских депутатов и воинов мусульман Туркестанского края требует от командующего мусульманскими войсками Чанышева немедленного взятия предъявленного Военно-Революционному Комитету ультиматума обратно и установить нейтральную зону следующую, начиная с угла Базарной и Комитетской улиц, около номеров «Россия» вдоль Сая до помещения фирмы «Треугольник» по правому берегу Сая, или же вообще немедленно отодвинуть войска назад. В противном случае переговоры вести невозможно. Подлинное подписал: Федоров и Хаиталышский»
В 10 час. 30 м. 17 февраля заседание мирной конференции было прервано до получения ответа от Чанышева. Утром 18 февраля ответ был получен. Чанышев давал согласие на ведение переговоров.
Иргаш, под влиянием улемы, решил теперь действовать самостоятельно.
Улема принимала все меры к тому, чтобы накалить атмосферу, чтобы до возможных пределов обострить развернувшуюся борьбу. В мечетях все время происходили моления и читались проповеди, в которых правоверные призывались к началу священной войны (газават). В тоже время улема внимательно следила за всеми действиями буржуазного правительства Кокандской автономии. Недовольная нерешительностью «правительства» и постоянными колебаниями полковника Чанышева, улема решила использовать момент для того, чтобы захватить в свои руки руководство движением.
Переворот произошел весьма быстро и легко. Иргаш, располагавший несколькими тысячами головорезов, хотя и очень слабо вооруженных, но слепо ему подчинявшихся, арестовал военного министра Чанышева и некоторых других министров. Затем были арестованы русские офицеры, находившиеся в отряде полковника Чанышева. Самому Мустафе Чокаеву и некоторым другим членам его правительства удалось бежать. Уже за городом, в одном из кишлаков, Чокаев был задержан дехканами и едва не был отправлен в Коканд, но случайно встретивший его знакомый помог ему бежать.
С момента падения прежнего буржуазного правительства Кокандской автономии Мустафы Чокаева, вся полнота политической власти внешне перешла к Иргашу; а фактически — к союзу «Улема», руководители которого все время стояли за спиной Иргаша и действовали им, как марионеткой.
Политическая программа правительства Иргаша после улемистского переворота за такой короткий срок еще не успела выявиться с достаточной полнотой. Но уже то обстоятельство, что улема пыталась объявить Иргаша Кокандским ханом, указывает на то, что после улемистского переворота Кокандская автономия скатилась до самой крайней реакции. Дальше идти уже было некуда.
Улемистский переворот внутри Кокандской автономии имел громаднейшее значение в смысле влияния его на ход развертывания дальнейших событий.
Туркестанская национальная буржуазия была весьма молода и слаба. Нити ее экономического влияния еще недостаточно опутали широкие массы дехканства. У нее было достаточно смелости, чтобы начать контрреволюцию, но не хватило силы довести ее до конца.
Что же нового внес улемистский переворот в соотношение классовых сил?
Буржуазное правительство Мустафы Чокаева отражало собой интересы промышленной буржуазии. После улемистского переворота лидеры промышленной буржуазии частью были арестованы, а частью вынуждены были бежать.
Весь же слой промышленной буржуазии и та часть торговой буржуазии, которая обслуживала туркестанскую промышленность, следовательно, бывшие под идеологическим влиянием этой промышленной буржуазии отошли от движения и заняли позицию нейтралитета.
Другая же часть торговой буржуазии, находившаяся под идеологическим влиянием улемы, перешла на ее сторону и стала поддерживать Иргаша.
Значительно труднее охарактеризовать позицию дехканства. Выше мы уже говорили, что дехканство было недовольно временным правительством Керенского, но после Октябрьской Революции оно в массе своей активно не выступило на сторону советской власти. В этот период происходило своего рода «самоопределение» дехканства. Часть его становилась на сторону советской власти, часть же все еще оставалась на положении «свидетеля» происходившей вокруг борьбы, но во всяком случае активным сторонником Кокандской автономии при правительствах Танышбаева и Мустафы Чокаева оно не было.
Для характеристики отношения дехканства к Кокандской автономии приведем показания участника этой автономии — Махдия Чанышева:
«Здесь необходимо сказать о том, что временное правительство Туркестанской автономии перед народом не пользуется никаким авторитетом и не имеет никакого влияния. Поэтому и в случае передачи ему вооруженных сил, оно не сможет водворить порядок. Против русских у мусульман враждебности нет [5]».
Улемистский переворот должен был ускорить процесс классового самосознания дехканства. Часть дехканства, наиболее эксплуатировавшаяся и хлопковыми предпринимателями и ростовщическим капиталом еще более ясно осознала свое положение и свои интересы. Другая же часть — кулацкая, наиболее близкая к духовенству и вообще старым феодальным слоям, стала на сторону нового улемистского правительства Иргаша.
Некий Шарипов, который был во время переворота в Коканде говорит:
«Стремление Иргаша создать национальную вражду оказалось безрезультатным. Мусульмане остались в дружеских отношениях к русским».
Эти слова Шарипова свидетельствуют о двух моментах: во-первых, о том, что основная масса населения, то есть, дехканство, не пошла за Иргашем и, во-вторых, о том, что Иргаш пытался использовать в своих интересах национальный антагонизм.
Несравненно более определенна и ясна роль городских ремесленников. Весьма показательно в этом отношении выступление представителей старого города в Ташкентском Совдепе 22 декабря.
В отчете об этом заседании, напечатанном в «Нашей газете», говорится о том, что с агитацией за автономию выступал некто Ормелли, только что приехавший с кавказского фронта. И далее мы там читаем следующее:
«Выступившие затем мусульмане Ариф-Джан и Мулла-Бахрам заявили, что движение к автономии — чисто буржуазное, ибо во главе его стоят баи и муллы, преследующие лишь свои интересы. Трудящемуся же народу нужна не автономия, а хлеб, мануфактура и вообще улучшение материального положения. Протестуя против этого движения, они всецело на стороне Совета и готовы поддержать его всегда».
На том же заседании Черневский[6] говорит следующее:
«Что трудовой мусульманский народ далеко не приветствует автономию, доказывается хотя бы тем, что мусульмане, входящие в состав Совета рабочих депутатов, просят помочь в их борьбе со своей буржуазией, ставшей во главе движения. Вообще трудовой мусульманский элемент не участвует в движении, и один из представителей этого движения даже арестован буржуазией».
Этот последний факт весьма интересен. Он с достаточной убедительностью говорит о том, что еще во время правительства Танышбаева и Чанышева городские трудовые слои коренного населения были настолько серьезно настроены против буржуазной контр-революции, что помимо всевозможных агитационных приемов буржуазии приходилась прибегать к помощи террора.
Еще более решительно стали городские трудовые слои коренного населения на сторону советской власти после улемистского переворота. В Фергане даже правое крыло «Союза трудящихся мусульман» снова перешло на сторону советской власти. Точно также в Самарканде.
В начале Кокандской антиномии союз «Иттифак», вообще державшийся более правой ориентации, чем «Союз трудящихся мусульман», почти целиком стал на сторону Кокандской автономии. На одном из собраний союза «Иттифак» была принята резолюция, в которой он решительно выступает против советской власти. Но улемистский переворот резко изменил позицию союза «Иттифак», несмотря на все свои соглашательские тенденции, он не мог и не стал поддерживать самую крайнюю реакцию, возглавлявшуюся улемой и осуществлявшуюся Иргашем.
Так, т. Билик в своих воспоминаниях «Октябрь в Самарканде», напечатанных в шестой книге «Коммунистической мысли» пишет следующее:
«Несмотря на контр-революционное выступление Кокандской автономии, несмотря на провокацию и угрозы со стороны Бухары… деятельность «Иттифак», как массовой организации в совете сначала в городском, а затем в областном, роль, которую играл «Иттифак» в организации Советов в старом городе Самарканде, роль его членов в обложении местной буржуазии контрибуцией, ясно доказывает, что «Иттифак» явился силой, значение которой никак нельзя приуменьшить, а тем более игнорировать».
Таким образом, мы видим, что улемистский переворот произвел решительную передвижку общественных сил: промышленная буржуазия как реальная сила временно отошла в сторону, ремесленники, объединявшиеся «Союзом трудящихся мусульман» и союзом «Иттифак» более решительно стали поддерживать советскую власть, и лишь часть торговой буржуазии перешла на сторону улемы. Все это вместе взятое было ни чем иным, как началом разложения контр-революционного движения изнутри.