Писать покойный К. Н. Леонтьев начал очень рано. Еще будучи студентом, он принес на просмотр самому знаменитому писателю того времени И. С. Тургеневу свои первые опыты. Тургенев отнесся к начинающему писателю в высшей степени внимательно и любезно, ободрением своим и похвалой окрылив первые его литературные шаги1. Но первые студенческие произведения Леонтьева -- драматическая пьеса "Женитьба по любви" (1851) и первые главы повести "Булавинский завод" (1852), предназначенные для петроградских журналов "Современник" и "Отечественные записки", были запрещены цензурой и не вышли в свет. Первым произведением его, появившимся в печати, была повесть "Благодарность", в рукописи носившая название "Немцы". Напечатана она была в 1854 г. в "Московских ведомостях" (литер, отд., No 6-10) за подписью ***. Литературным восприемником ее при появлении в печати был редактор "Московских ведомостей" M. H. Катков, отнесшийся к юному автору с не меньшим вниманием и любезностью, чем И. С. Тургенев, и, как рассказывал мне впоследствии покойный К. Н. Леонтьев, в знак особого поощрения и трогательной ласки сам вынесший ему первый литературный гонорар его в простом нитяном кошельке, наполненном золотом.
К. Н. Леонтьев блестяще оправдал надежды своих литературных восприемников -- и знаменитого романиста, и знаменитого публициста, став крупным и в высшей степени своеобразным писателем и в той и в другой области.
Особенным своеобразием и красотой в области беллетристики отличаются его повести и рассказы из жизни на Востоке, печатавшиеся преимущественно в "Русском вестнике" M. H. Каткова и затем вышедшие отдельно в трех томах под общим заглавием "Из жизни христиан в Турции" (М., 1876). Центральное место среди них по удивительной художественности, мастерству душевного анализа, необыкновенно тонкой, филигранной работе и прекрасному, кристально чистому языку занимают "Воспоминания загорского грека Одиссея Полихрониадеса".
Как публицист и писатель в области религиозно-философской мысли К. Н. Леонтьев необычайно оригинален, самобытен и смел. Большинство статей его этого рода вошли в сборник, названный им "Восток, Россия и славянство" (М., 1885--1886. Два тома). Наиболее крупная и по значению и по размерам статья этого сборника -- "Византизм и славянство".
Совершенно особое место среди сочинений К. Н. Леонтьева занимает напечатанная первоначально в "Русском вестнике" (1879, книги 11 и 12) и затем изданная отдельной брошюрой своеобразная статья биографического характера "Отец Климент Зедергольм, иеромонах Оптиной Пустыни", замечательная по тонкости и глубине анализа человеческой души вообще и монашеской в особенности. В 1909 г. Шамординский монастырь переиздал эту брошюру третьим изданием. Значит, она расходится, имеет свой круг читателей (всего скорее среди монашества и людей, имеющих с ним соприкосновение).
Из других напечатанных предварительно в периодических изданиях статей его вышли при его жизни отдельными изданиями, кажется, лишь следующие небольшие, но очень характерные для его миросозерцания брошюры: "Как надо понимать сближение с народом?", "Наши новые христиане -- Ф. М. Достоевский и гр. Л. Н. Толстой" и "Наша национальная политика как орудие всемирной революции".
В 1912 г., т. е. по прошествии уже более 20 лет после его смерти, вышла отдельной книгой очень интересная и ценная критическая статья его "О романах гр. Л. Н. Толстого", напечатанная им ранее в "Русском вестнике" (в 1890 г.) и представляющая удивительно своеобразный и тонкий разбор романов "Война и мир" и "Анна Каренина".
Очень интересны и ценны напечатанные в 1912 г. "Богословским вестником" "Письма с Афона" К. Н. Леонтьева, сейчас же с большою охотой перепечатанные "Религиозно-философской библиотекой" М. А. Новоселова, а раньше много лет остававшиеся погребенными в архиве редакции.
Наконец, с того же 1912 г. стало, было, выходить "Собрание сочинений" К. Н. Леонтьева, задуманное в 12 томах. Вышло, было, 9 томов, но печатание 10-го приостановилось, так как на все издания фирмы "Культура", в том числе и на издание "Собрания сочинений" К. Н. Леонтьева, наложен арест, и неизвестно, когда будет снят этот арест и будет ли издание доведено до конца.
Вообще литературная судьба К. Н. Леонтьева своеобразна и трагична. У него были при жизни, есть и теперь отдельные восторженные поклонники, были при жизни, есть и теперь даже небольшие кружки горячих почитателей, ставящих его очень высоко; но большая публика, широкие круги читателей не знали его при жизни, не знают и теперь, прямо не имели и не имеют о нем никакого понятия. Объясняется это прежде всего тем, что он бесстрашно и непреклонно плыл "против течения", шел против господствовавшего в его время "духа века", за которым шла современная ему толпа. Часть противников его, более простодушная, искренно не понимала его -- до того ей речи его казались странными и дикими; другая же часть, более понятливая, намеренно предпочитала не раз уже испытанную предательскую тактику замалчивания слишком рискованному с таким сильным, как он, противником, активному отпору, открытому, честному бою с поднятым забралом. К тому же он был слишком своеобразен и самобытен, слишком, как говорится, "на свой салтык", чтобы примыкать к какому-либо хоть сколько-нибудь видному направлению, хоть сколько-нибудь влиятельной партии, чтобы иметь в них поддержку. На него все как-то покашивались, даже из людей родственных и близких ему по убеждениям, пугаясь его необычной порой смелости и кажущейся парадоксальности.
После смерти его, особенно в последнее время, разговоры о нем в печати стали как будто более частыми, но зато, к сожалению, нередко и довольно вздорными: о мертвом можно говорить что угодно, рядить его в какие угодно перья -- отпора от него не встретишь. Пронеслось и стало даже как будто утверждаться сближение его с Ницше; название его "русским Ницше". Этим, кажется, по старому холопству нашему пред Европой, думали сделать ему даже большой комплимент.
Но большой ли это комплимент или большая обида, а большой интерес к К. Н. Леонтьеву в широких слоях русской читающей публики это вызвать, во всяком случае, могло; могло, следовательно, создать и спрос на его сочинения и познакомить наконец русского читателя с настоящим К. Н. Леонтьевым, с таким, каким он был на самом деле, а не с таким, каким его стали изображать его новые толкователи. К сожалению, до самого последнего времени такого знакомства с сочинениями К. Н. Леонтьева быть не могло, потому что... достать их было почти невозможно: их до самого последнего времени не было в продаже; они, кроме брошюры "О Клименте Зедергольме", долго были библиографической редкостью. Их давно следовало бы переиздать, но у наследников его не было средств, а издателей не находилось...
Удивительное, право, дело: на издание всевозможной вредной или, в лучших случаях, совершенно бесполезной умственной трухи и нередко многотомного литературного хлама, ежегодно засоряющего наш книжный рынок, издателей у нас сколько угодно, а на издание сочинений одного из самых даровитых и своеобразных наших писателей издателей у нас нет! И добродушная читающая публика наша читает и почитывает предлагаемый ей в изобилии литературный хлам, до пресыщения зачитываясь пресловутым европейцем Ницше, в сотнях тысяч экземпляров выброшенным на русский книжный рынок в едва грамотных и совершенно безграмотных переводах -- имя и сочинения его навязли у нее в зубах, а сочинений одного из величайших и оригинальнейших выразителей самобытной русской культурной мысли К. Леонтьева она не читает, не знает и не может знать -- их нет в продаже; самого имени его среди нее почти никто не знает...
Странное положение, удивительно своеобразная и трагическая литературная судьба!