Старикъ осторожно положилъ Карлоса на соломенный тюфякъ (у него еще сохранилась нѣкоторая доля физической силы, да и не трудно было поднять это изсохшее тѣло); затѣмъ онъ сталъ стучать въ дверь и звать на помощь. Но никто не слышалъ его, или по крайней мѣрѣ не отзывался на его кличъ; да оно и было понятно, если вспомнить, что въ теченіе двадцати лѣтъ онъ ни разу не призывалъ своихъ тюремщиковъ. Послѣ того, въ совершенномъ недоумѣніи что дѣлать, онъ склонился въ отчаяніи надъ своимъ юнымъ товарищемъ, безпомощно ломая себѣ руки.
Наконецъ Карлосъ пошевелился и проговорилъ: -- Гдѣ я? что это? -- но по мѣрѣ того, какъ въ нему возвращалось сознаніе, онъ вспомнилъ, что ему не отъ кого ждать помощи. Онъ сдѣлалъ усиліе, чтобы понять свое положеніе. Какое-то одуряющее чувство радости наконецъ охватило его. Былъ онъ свободенъ? Позволили ему видѣться съ Жуаномъ?
Наконецъ, постепенно и медленно все стало ясно. Онъ приподнялся, схватилъ руку старика и воскликнулъ:
-- Отецъ мой!
-- Лучше-ли вамъ, сеньоръ? -- спросилъ тотъ съ безпокойствомъ.-- Прошу васъ выпить немного этого вина.
-- Отецъ, отецъ мой! Я твой сынъ. Я Карлосъ Альварецъ. Ты не понимаешь меня?
-- Я не понимаю васъ, сеньоръ,-- произнесъ старикъ, отодвигаясь отъ него съ выраженіемъ недоумѣнія. -- Съ кѣмъ я имѣю честь говорить?
-- Отецъ мой, я твой сынъ... твой сынъ Карлосъ!
-- Я никогда не видѣлъ васъ... до вчерашняго дня.
-- Но это правда; и...
-- Остановитесь,-- перервалъ его старикъ;-- вы говорите безумныя слова. У меня былъ только одинъ мальчикъ... Жуанъ... Жуанъ Родриго. Старшій въ домѣ Альварецъ де-Меннія всегда носилъ имя Жуана.
-- Онъ живъ. Онъ капитанъ донъ-Жуанъ теперь, храбрѣйшій и благороднѣйшій изъ людей. Какъ бы вы любили его, еслибъ только вы могли увидѣть его! Но нѣтъ; слава Богу, это невозможно.
-- Мой мальчикъ -- капитанъ въ арміи его величества!-- сказалъ донъ-Жуанъ, думавшій, что великій императоръ еще царствуетъ.
-- А я,-- продолжалъ Карлосъ прерывающимся голосомъ.-- Я родился тогда, когда васъ считали умершимъ... я появился на свѣтъ, когда Богъ взялъ въ себѣ мою мать изъ этого міра грѣха и печали... и теперь Провидѣніе, своими невѣдомыми путями, привело меня сюда, чтобы утѣшить васъ, послѣ столькихъ лѣтъ страданій.
-- Твоя мать! Ты сказалъ, твоя мать? Моя жена, Constanza mia. Дай-же мнѣ взглянуть на твое лицо.
Карлосъ теперъ всталъ на колѣни; старикъ положилъ руку на его плечо и смотрѣлъ на него долгимъ, пристальнымъ взглядомъ. Наконецъ, Карлосъ приподнялъ эту руку и положилъ ее себѣ на голову.
-- Отецъ,-- сказалъ онъ,-- ты будешь любить своего сына? Ты благословишь его? Онъ жилъ до сихъ поръ среди тѣхъ, которые его ненавидѣли и не слыхалъ ни однего ласковаго слова; сердце его рвется къ любви и нѣжности.
Донъ-Жуанъ не отвѣчалъ нѣсколько времени и только гладилъ рукою его мягкіе волосы.
-- Совсѣмъ какъ у нея,-- проговорилъ онъ, точновоснѣ.-- И глаза ея... голубые. Да, да; я благословлю тебя... Но кто я? Да благословитъ тебя Богъ, сынъ мой.
Во время долгаго, слѣдовавшаго послѣ того, молчанія, раздались удары монастырскаго колокола. Какъ ни былъ взволнованъ Карлосъ, но онъ вспомнилъ, что рѣзкое отклоненіе отъ принятаго старикомъ обѣта покаянія можетъ имѣть вредныя для него послѣдствія. Поэтому онъ рѣшился напомнить ему объ этомъ.
-- Отецъ,-- и какъ сладко въ его устахъ звучало это слово,-- ты всегда въ это время читаешь покаянные псалмы. Когда ты кончишь, мы возобновимъ нашъ разговоръ. У меня есть столько разсказать тебѣ.
Старикъ послушался его съ тѣмъ тихимъ, безпрекословнымъ подчиненіемъ, къ которому онъ привыкъ. Новая пробудившаяся въ немъ жизнь еще не въ состояніи была покорить укоренившейся привычки. И это было хорошо для него. А то вѣдь внезапный порывъ новыхъ, пробудившихся въ немъ мыслей могъ отозваться вредно на его умѣ и на его тѣлѣ. Но знакомыя латинскія слова, повторяемыя почти безсознательно и машинально, подѣйствовали успокоительно, какъ сонъ, на его возбужденный мозгъ.
Между тѣмъ Карлосъ благодарилъ Бога, что здѣсь, въ этой мрачной темницѣ, наконецъ, осуществилось завѣтное желаніе его дѣтскихъ лѣтъ. Теперь это ужасное мѣсто озарилось для него свѣтомъ радости. Его жизнь была полна; цѣль ея достигнута. Онъ былъ доволенъ.
-- Рюи, Рюи, я нашелъ нашего отца! -- было кликомъ его сердца. Но онъ сдержалъ его, а также и слезы, просившіяся на его глаза, чтобы не потревожить своего отца.
Но ему предстояла еще болѣе трудная задача. Онъ раздумывалъ, какъ ему разсказать все прошлое разбитому, престарѣлому человѣку, безъ потрясенія его ослабѣвшаго мозга.
Онъ рѣшилъ первымъ дѣломъ передать ему о Нуэрѣ. Онъ сдѣлалъ это постепенно, чтобы не подавить его сразу новыми впечатлѣніями. Онъ говорилъ о Долоресъ и Діего; описывалъ замокъ, возсоздавая передъ нимъ давно знакомыя картины. Съ особенными подробностями онъ описалъ его комнату, потому что она мало измѣнилась съ тѣхъ поръ и была любимымъ мѣстомъ отца.
-- На ея окнѣ,-- сказалъ онъ при этомъ,-- были написаны слова алмазомъ, вѣроятно, твоею рукою, отецъ мой. Мы съ братомъ въ дѣтствѣ часто перечитывали ихъ и по поводу ихъ создавали въ своемъ воображеніи не мало плановъ. Ты не можешь припомнить ихъ?
Старикъ покачалъ отрицательно головою. Тутъ Карлосъ сталъ повторять:
"El Dorado
Jo hé trovado".
-- Да, я вспоминаю теперь,-- сказалъ быстро старикъ.
-- И золотая страна, открытая тобою, не была ли это истина, возвѣщенная Писаніемъ? -- торопливо спросилъ Карлосъ.
Старикъ задумался; мысли его видимо спутались; и онъ сказалъ съ грустью:
-- Не знаю. Не могу припомнить, что побудило меня написать эти строки или даже -- когда онѣ были написаны.
Затѣмъ Карлосъ рѣшился разсказать все, что онъ узналъ отъ Долоресъ о своей матери. Извѣстіе о смерти его жены было сообщено узнику; но оно было единственнымъ, дошедшимъ до него о судьбѣ его семьи за всѣ эти годы. Въ началѣ онъ выслушивалъ его довольно спокойно, но потомъ волненіе его при имени жены стало усиливаться, и Карлосъ, старавшійся пробудить замолкнувшія струны его сердца, сталъ опасаться за него.
-- У тебя совсѣмъ ея лицо; точно она вновь явилась передо мною! -- сказалъ старикъ.
Карлосъ старался пробудить въ немъ воспоминанія о его первенцѣ. Но онъ любилъ его и помнилъ только какъ малютку. Жуанъ юноша и потомъ взрослый человѣкъ -- казался ему чѣмъ-то чуждымъ. Подъ конецъ Карлосу удалось установить связь между узникомъ-отцомъ и храбрымъ, благороднымъ сыномъ, напоминавшимъ его самого въ молодые годы. Карлосъ не уставалъ разсказывать о храбрости Жуана, его великодушіи и праздивости, часто заканчивая все это словами:
-- Онъ былъ бы твоимъ любимцемъ, еслибы ты его зналъ, отецъ мой.
По мѣрѣ того, какъ проходило время, онъ узнавалъ изъ устъ своего отца главныя событія его жизни. Его прошлое походило на когда-то яркую картину съ выцвѣтшими красками. Все, что онъ помнилъ, онъ передавалъ своему сыну отрывками, часто безсвязными, изъ которыхъ Карлосу удалось постепенно создать нѣчто цѣлое.
Ровно двадцать три года тому назадъ, по пріѣздѣ въ Севилью, по повелѣнію императора, какъ онъ думалъ, графъ де Нуэра былъ арестованъ и заключенъ въ тайную тюрьму инквизиціи. Онъ хорошо зналъ свое преступленіе. Онъ былъ близкимъ другомъ де-Валеро; онъ читалъ и изучалъ Священное Писаніе; и ему даже случалось въ присутствіи нѣсколькихъ лицъ отстаивать новое ученіе. И онъ былъ готовъ пострадать за свои убѣжденія. Еслибы тотчасъ послѣ его ареста его подвергли пыткѣ или приговорили къ костру, вѣроятно, его имя было бы въ числѣ другихъ героевъ, мучениковъ инквизиціи.
Но послѣдовало долгое, томительное заточеніе, которое подорвало его пылкую, дѣятельную натуру. Его вѣра была настолько сильна, что онъ готовъ былъ вынести все, что соотвѣтствовало выдающимся чертамъ его характера; но онъ сдался подъ бременемъ коварно придуманныхъ испытаній, направленмыхъ на его слабыя стороны.
Измученный долгимъ заточеніемъ, онъ сдѣлался жертвою монаховъ, которые напали на него съ своими хитросплетенными аргументами и софизмами. Онъ чувствовалъ себя какъ храбрый человѣкъ, которому приходится драться на шпагахъ съ болѣе искусными противниками. Онъ сознавалъ, что былъ правъ; и думалъ, что можетъ доказать это. Но они доказывали ему противное и онъ не въ состояніи былъ уловить слабыхъ мѣстъ въ ихъ выводахъ. Они убѣждали его признать себя побѣжденнымъ, смирить свою гордость и подчинить свой разсудокъ рѣшенію святой католической церкви. Они обѣщали ему свободу и то, что наказаніе его будетъ заключаться въ легкомъ покаяніи и денежной пени.
Надежда освобожденія пробудилась въ его сердцѣ; умъ его къ тому времени былъ уже спутанъ и внутренній голосъ совѣсти не находилъ достаточной поддержки. Отреченіе его было написано въ сравнительно мягкихъ выраженіяхъ и въ свое время было подписано имъ. Отъ него не требовали публичнаго покаянія, такъ какъ все это дѣло хранилось въ величайшей тайнѣ.
Но главный инквизиторъ Вальдецъ не вполнѣ вѣрилъ въ искренность его раскаянія, что отчасти объяснялось желаніемъ получить въ пользу с_в_я_т_о_й и_н_к_в_и_з_и_ц_і_и большую долю его владѣній. Кромѣ того, онъ вѣроятно боялся разоблаченій, еслибы графъ получилъ свободу. Поэтому, онъ рѣшился прибѣгнуть къ одной уловкѣ, часто практиковавшейся и одобряемой инквизиціей. Подосланный къ нему ш_п_і_о_н_ъ-п_о_д_с_т_р_е_к_а_т_е_л_ь донесъ, что графъ де-Нуэра дерзко отзывается объ инквизиціи, произноситъ кощунственныя слова противъ католической вѣры и въ глубинѣ души держится своей ереси. Въ результатѣ онъ былъ приговоръ къ пожизненному заключенію.
Положеніе донъ-Жуана было достойно всякаго сожалѣнія. Подобно Самсону, онъ былъ лишенъ своей силы и связанный преданъ въ руки своихъ враговъ. Онъ отказался отъ своей вѣры, потому что не въ силахъ былъ выносить вѣчнаго заключенія. И теперь, отторгнутый отъ вѣры своего Бога,-- онъ долженъ былъ испытать это заточеніе. Понятно, что это отразилось для него ужасными послѣдствіями. Умъ его потерялъ свою силу и подвижность, и въ концѣ концовъ сдѣлался пассивнымъ орудіемъ въ рукахъ другихъ.
Тогда доминиканскій монахъ фра-Рикардо, умный и обладавшій сильной волей, воспользовался этимъ случаемъ, чтобы подчинить его своему вліянію. Онъ былъ посланъ монастырскими властями (тогда еще онъ не былъ настоятелемъ), сообщить объ арестѣ ея мужа графинѣ Нуэра, съ секретными инструкціями узнать, не пошатнулась ли и она въ своей вѣрѣ. Въ своемъ фанатизмѣ, онъ съ ненужною жестокостью исполнилъ это жестокое порученіе. Но онъ не былъ вовсе лишенъ совѣсти и его глубоко потрясло извѣстіе о ея смерти, послѣдовавшей черезъ нѣсколько дней послѣ его посѣщенія. Привыкшій, по своей религіи, уравновѣшивать злое сдѣланнымъ добромъ, онъ рѣшился, чтобы успокоить свою совѣсть, спасти душу того человѣка, въ смерти жены котораго онъ чувствовалъ себя виноватымъ.
Онъ не жалѣлъ усилій для поставленной себѣ задачи, и достигъ извѣстнаго успѣха. Онъ убилъ постепенно всякую самостоятельность въ умѣ р_а_с_к_а_я_в_ш_а_г_о_с_я и съ радостью увидѣлъ свой собственный образъ, отраженный въ немъ, какъ въ зеркалѣ. Онъ принималъ отраженіе за дѣйствительность и торжествовалъ, видя, что оно все болѣе и болѣе отвѣчаетъ на каждое его движеніе.
Но арестъ сына р_а_с_к_а_я_в_ш_а_г_о_с_я нарушилъ это чувство удовлетворенія. Какая-то мрачная туча висѣла надъ всѣмъ этимъ семействомъ, которой не могло устранить даже раскаяніе отца. Онъ желалъ спасти юношу и сдѣлалъ для того все, что было доступно его натурѣ; но всѣ его усилія не привели ни къ чему. Блѣдное лицо непокорнаго молодого еретика, столь напоминавшее его мать, укоризненно вставало передъ нимъ, и онъ чувствовалъ къ нему какое-то непонятное влеченіе. Можетъ быть, вліяніе отца подѣйствуетъ благотворно на сына, уступавшаго ему въ началѣ по силѣ характера и теперь подавленнаго долгимъ періодомъ заключенія и страданій.
Можетъ быть, въ этомъ фанатическомъ монахѣ еще не умерло все человѣческое и онъ хотѣлъ усладить послѣдніе дни старика, возвращеннаго церкви, благодаря его личнымъ усиліямъ.
Карлосъ не думалъ о побужденіяхъ, которыми руководствовался настоятель. Онъ былъ преисполненъ новой радости.