-- Передай пріору, что донъ-Жуанъ Альварецъ де-Сантильяносъ и-Меннія желаетъ немедленно говорить съ нимъ,-- сказалъ Жуанъ едва проснувшемуся послушнику, который вышелъ на его зовъ съ фонаремъ въ рукахъ.
-- Господинъ мой только что легъ и его нельзя теперь тревожить,-- отвѣчалъ послушникъ, смотря съ изумленіемъ на посѣтителя, который въ три часа утра требовалъ аудіенціи у великаго человѣка.
-- Я подожду,-- сказалъ Жуанъ, входя во дворъ. Послушникъ ввелъ его въ пріемную комнату; потомъ, широко открывъ дверь, сказалъ:
-- Прошу прощенія вашего сіятельства, но я не разслышалъ вашего высокопочтеннаго имени.
-- Донъ-Жуанъ Альварецъ де-Сантильяносъ и-Меннія. Оно хорошо знакомо настоятелю.
По выраженію лица послушника было видно, что оно ему также знакомо, равно какъ съ этой ночи и всему населенію Севильи. Это имя было теперь покрыто позоромъ.
-- Да, да, сеньоръ,-- проговорилъ торопливо послушникъ и быстро закрылъ дверь.
Что привело его сюда? Хотѣлъ ли онъ обвинить доминиканца въ убійствѣ своего брата, или только упрекнуть его въ томъ, что онъ, ранѣе обнаружившій жалость въ бѣдному узнику, не спасъ его отъ этой ужасной смерти? Онъ самъ хорошенько не сознавалъ. Онъ явился сюда подъ вліяніемъ непреодолимаго, безотчетнаго порыва негодованія и жажды мести, хотя и не подумалъ о болѣе виновномъ Мунебрагѣ.
Нужно отдать справедливость фра-Рикардо, что сонъ бѣжалъ отъ глазъ его въ эту ночь. Когда послушникъ наконецъ рѣшился доложить ему, что его желалъ видѣть донъ-Жуанъ, онъ еще молился стоя на колѣняхъ передъ Распятіемъ. Въ головѣ его преобладала одна мысль: "Спаситель міра,-- Ты, Который перенесъ столько страданій за насъ,-- неужели я въ слабости своей пожалѣю враговъ Твоихъ и Твоей церкви?"
-- Внизу ожидаетъ Альварецъ де-Сантильяносъ и-Меннія,-- сказалъ послушнивъ.
Въ этотъ моментъ донъ-Рикардо скорѣе предпочелъ бы положить свою руку въ огонь, нежели встрѣтиться съ человѣкомь, носившимъ это имя. Но по той же причинѣ, какъ только онъ услышалъ это имя, онъ тотчасъ же набросилъ на себя свою рясу, взялъ въ руки лампу (потому что еще было темно) и спустился къ своему посѣтителю. Его душевное состояніе въ эту ночь было такое, что всякое мученіе могло доставить ему облегченіе.
-- Да будетъ миръ съ тобою, сынъ мой,-- привѣтствовалъ онъ своего посѣтителя, входя въ пріемную. Онъ смотрѣлъ на Жуана съ чувствомъ сожалѣнія, какъ на послѣдняго изъ обреченной на погибель фамиліи.
-- Пусть миръ твой остается при убійцахъ, подобныхъ тебѣ, или клевретахъ, исполняющехъ вашу волю; я отвергаю его съ презрѣніемъ,-- отвѣчалъ съ негодованіемъ Жуанъ.
Доминиканецъ отступилъ на шагъ; но онъ былъ мужественный человѣкъ, и его истомленное внутреннею борьбою и ночнымъ бдѣніемъ лицо сдѣлалось только немного блѣднѣе.
-- Ужь не думаешь ли ты, что я угрожаю тебѣ? -- воскликнулъ Жуанъ.-- Я не воснусь волоска съ твоей бритой головы. Смотри! -- и онъ бросилъ отъ себя свою шпагу, которая упала со звономъ на полъ.
-- Молодой человѣкъ, ради твоей безопасности и чести, тебѣ было-бы приличнѣе перемѣнить тонъ,-- сказалъ съ достоинствомъ пріоръ.
-- Я не думаю о своей безопасности. Я смѣлый, грубый солдатъ, привычный въ опасностямъ и насилію. Хорошо, еслибъ вы угрожали только подобнымъ мнѣ. Но, въ своей діавольской жестокости, вы принесли въ жертву моего юнаго, кроткаго брата, который никому въ своей жизни не сдѣлалъ зла. Въ теченіе тридцати двухъ долгихъ мѣсяцевъ онъ томился въ вашихъ ужасныхъ темницахъ.... и одному Богу извѣстно, каковы были его страданія.... наконецъ, вы предали его этой безчеловѣчной смерти. Я проклинаю васъ! Проклинаю васъ! Нѣтъ, чего стоитъ мое проклятіе? Я призываю на васъ проклятіе Божіе! Да воздастъ Онъ вамъ по дѣламъ вашимъ! Когда наступитъ день суда Его,-- не вашего суда инквизиціи,-- да воздастъ Онъ вамъ, убійцы невинныхъ, мучители праведныхъ, за каждую каплю пролитой вами крови, за каждую слезу и за каждое страданье!
До сихъ поръ пріоръ слушалъ его въ какомъ-то оцѣпенѣніи, точно подъ вліяніемъ кошмара. Теперь голосъ вернулся въ нему.
-- Человѣкъ! -- воскликнулъ онъ, ты безумствуешь; святая инквизиція.....
-- Есть учрежденіе самого дьявола и слугъ его,-- прервалъ его Жуанъ, не думая о послѣдствіяхъ своихъ словъ.
-- Кощунство! Это не можетъ быть терпимо,-- и фра-Рикардо протянулъ руку въ звонку, стоявшему на столѣ.
Но Жуанъ схватилъ его за руку, и она очутилась какъ въ тискахъ.
-- Сперва я выскажу тебѣ все,-- продолжалъ онъ.-- Послѣ того, дѣлайте что хотите. Пусть переполняется чаша. Заключайте въ тюрьмы, убивайте, жгите, предавайтесь грабежу! Нагромождайте до самаго неба вашу гекатомбу жертвъ, приносимыхъ Богу милосердія. Одно только можно сказать въ вашу пользу: вы безпристрастны въ своей жестокости. Вы не набираете своихъ жертвъ на большихъ дорогахъ, изъ среды слѣпыхъ и увѣчныхъ. Нѣтъ. Вы врываетесь въ дома и семьи; вы хватаете самыхъ лучшихъ, прекрасныхъ и нѣжныхъ, и приносите ихъ въ жертву на своемъ алтарѣ. И вы,-- есть у васъ человѣческое сердце, или нѣтъ? Если есть, то подавляете, заглушаете его; наступитъ день, когда это будетъ невозможно. Тогда-то начнется ваше наказаніе. Вы почувствуете угрызеніе совѣсти.
-- Пусти меня! -- прервалъ его негодующій и полуиспуганный монахъ, пытаясь освободиться.-- Не богохульствуй! Человѣкъ чувствуетъ угрызенія совѣсти только, когда онъ согрѣшилъ; а я служу Богу и церкви Его.
-- Скажи же мнѣ, служитель церкви (будетъ кощунствомъ назвать тебя служителемъ Божіимъ), скажи правду, какъ человѣкъ человѣку,-- неужто тебя никогда не преслѣдовало блѣдное лицо какой нибудь жертвы, въ ушахъ твоихъ не раздавался предсмертный вопль ея?
На одинъ моментъ пріора передернуло, точно онъ почувствовалъ страшную боль, которую хотѣлъ скрыть.
-- Вотъ! -- воскликнулъ Жуанъ, и онъ отпустилъ руку пріора,-- я прочелъ отвѣтъ въ выраженіи твоего лица. Ты еще по крайней мѣрѣ сохранилъ способность чувствовать угрызенія совѣсти.
-- Ты лжешь,-- прервалъ его пріоръ. -- Мнѣ они незнакомы.
-- Нѣтъ? Тѣмъ хуже для тебя. Можетъ быть, подобно Мунебрагѣ, ты можешь пить, ѣсть и спать спокойно въ то время, какъ въ ушахъ твоихъ раздается вопль замученнаго брата, когда пепелъ его еще не остылъ на К_в_е_м_а_д_е_р_о.
-- Ты внѣ себя,-- воскликнулъ пріоръ,-- и я удивляюсь себѣ, что слушаю твои безумныя слова. Но выслушай меня, донъ-Жуанъ Альварецъ. Я не заслужилъ твоихъ безумныхъ упрековъ. Ты не знаешь, насколько ты и твои родные обязаны моей дружбѣ.
-- Высокая дружба! Я знаю, чего она стоитъ.
-- Все это время ты даешь мнѣ полное основаніе арестовать тебя.
-- Я въ твоемъ распоряженіи. Стыдно было бы мнѣ, еслибъ я оказался слабѣе моего нѣжнаго брата.
-- Послѣдній изъ своей фамиліи! -- думалъ въ это время пріоръ,-- отецъ умеръ въ тюрьмѣ, мать также умерла много лѣтъ тому назадъ (фра-Рикардо лучше другихъ была извѣстна причина ея смерти); братъ сожженъ на вострѣ.
-- У тебя, кажется, есть жена, можетъ быть, ребенокъ?-- спросилъ онъ торопливо Жуана.
-- Да, молодая жена и малютка сынъ,-- отвѣчалъ тотъ, и сердце его смягчилось при этомъ воспоминаніи.
-- Какъ ни безумны были твои слова, но ради твоей жены и ребенка я готовъ оказать тебѣ снисхожденіе. По милосердію, усвоенному служителями святой инквизиціи...
-- Отъ самого дьявола,-- перервалъ его Жуанъ, гнѣвъ котораго запылалъ съ прежнею силою,-- послѣ того, что видѣли въ эту ночь звѣзды небесныя, твои слова о милосердіи просто насмѣшка.
-- Я слушалъ тебя довольно,-- сказалъ пріоръ.-- Теперь ты слушай меня. До сихъ поръ ты находился подъ сильнымъ подозрѣніемъ. Тебя давно бы арестовали, если бы не твой братъ, который на пыткѣ не открылъ ничего, что могло бы послужить къ твоему обвиненію. Это спасло тебя.
Но тутъ онъ остановился, пораженный тѣмъ дѣйствіемъ, какое произвели его слова на Жуана.
Человѣкъ, пораженный ножемъ въ сердце, часто не издаетъ ни одного стона, не обнаруживаетъ даже судороги. Такъ и Жуанъ. Онъ опустился безмолвно на ближайшій стулъ; вся его ярость исчезла. Передъ тѣмъ онъ гремѣлъ противъ инквизитора, подобно одному изъ древнихъ пророковъ; теперь онъ полулежалъ уничтоженный, безмолвный и совершенно убитый. Послѣдовало продолжительное молчаніе.
-- Онъ перенесъ все это изъ-за меня,-- сказалъ онъ наконецъ, устремивъ грустный взглядъ на пріора,-- и я ничего не зналъ объ этомъ.
Въ слабомъ свѣтѣ начинавшагося утра онъ казался теперь совершенно разбитымъ и уничтоженнымъ. Монахъ почувствовалъ даже нѣкоторую жалость въ нему.
-- Какъ случилось, что ты ничего не зналъ объ этомъ?-- спросилъ онъ болѣе мягко Жуана. -- Все это было извѣстно фра-Себастіану Гомецъ, посѣщавшему его въ тюрьмѣ.
-- Мой братъ,-- сказалъ онъ тихимъ голосомъ, угадывая настоящую причину,-- мой герой-братъ, съ его нѣжнымъ сердцемъ, вѣроятно, просилъ его умолчать объ этомъ.
-- Это было странно,-- отвѣчалъ пріоръ.
И въ головѣ его стали пробѣгать мысли о необыкновенномъ терпѣніи и кротости Карлоса, о твердости, съ какою онъ, открыто исповѣдуя свою собственную вѣру, старался выгородить всѣхъ друзей своихъ и наконецъ о томъ удивительномъ самоотверженіи, съ какимъ онъ оберегалъ своего отца въ его послѣднія минуты. При этихъ воспоминаніяхъ, какой-то туманъ, въ его удивленію, сталъ застилать глаза фра-Рикардо.
Но требованія вѣры и церкви были выше всего. Онъ не желалъ передѣлать уже разъ сдѣланнаго. Все же, хотя онъ и не сознавалъ этого, его послѣднія слова звучали примирительно и были какъ бы искупительною жертвою въ память Карлоса.
-- Молодой человѣкъ,-- сказалъ онъ,-- я согласенъ пропустить мимо ушей твои дерзкія слова, сказанныя въ состояніи безумія, подъ вліяніемъ естественнаго чувства братсвой любви, Но ты долженъ знать, что ты уже не впервые находишься подъ серьезнымъ подозрѣніемъ въ ереси. Я согрѣшу противъ своей совѣсти, если не приму мѣръ въ огражденію святой вѣры и къ тому, чтобы ты понесъ заслуженное наказаніе. Поэтому слушай внимательно мои слова. Черезъ недѣлю я представлю твое дѣло въ совѣтъ инквизиціи, недостойнымъ членомъ котораго я состою. Да пробудитъ Богъ въ сердцѣ твоемъ раскаяніе и да помилуетъ Онъ тебя.
Съ этими словами фра-Рикардо вышелъ изъ комнаты.
Вскорѣ послѣ того въ комнату вошелъ тотъ самый послушникъ, который впустилъ донъ Жуана, и поставилъ вино на столѣ передъ нимъ.
-- Мой господинъ замѣтилъ ваше утомленіе и желаетъ, чтобы вы подкрѣпили свои силы,-- сказалъ онъ.
Жуанъ отодвинулъ это отъ себя. Неужто фра-Рикардо думаетъ, что онъ можетъ пить и ѣсть въ этомъ домѣ.
Молодой человѣкъ, съ робкимъ видомъ, все еще оставался въ комнатѣ, какъ будто онъ что-то хотѣлъ сообщить Жуану.
-- Ты можешь передать своему господину, что я ухожу,-- сказалъ Жуанъ, поднимаясь въ изнеможеніи со стула.
-- Съ позволенія вашей милости...-- и послушникъ остановился въ затрудненіи.
-- Что такое?
-- Простите меня; но не въ родствѣ-ли ваша милость,-- конечно отдаленномъ,-- съ однимъ изъ еретиковъ, который...
-- Донъ Карлосъ Альварецъ мой братъ,-- отвѣчалъ гордо Жуанъ.
Послушникъ робко приблизился къ нему и сказалъ шепотомъ:
-- Сеньоръ, онъ долго былъ здѣсь въ тюрьмѣ. Господинъ пріоръ былъ расположенъ къ нему и съ нимъ обходились лучше, чѣмъ съ другими. Случилось такъ, что его товарищъ по заключенію умеръ днемъ раньше его перевода отсюда. Келья осталась пустою и мнѣ пришлось убирать ее. Я поднялъ на полу вотъ это; кажется, она принадлежала ему.
Онъ вынулъ изъ-подъ своей черной рясы маленькую книжку и подалъ ее Жуану, который жадно схватилъ ее подобно тому какъ голодный хватаетъ поданный ему кусокъ хлѣба. Онъ бросилъ послушнику свой кошелекъ и, опоясавшись шпагою, вышелъ изъ дому въ то время, какъ раздался первый колоколъ съ заутрени.