Горный снѣгъ лежалъ вокругъ стараго замка Нуэры; но внутри было радостно. Донна Беатриса напѣвала колыбельную пѣсенку у люльки своего первенца.
Ребенка только что окрестилъ фра-Себастіанъ. За день передъ тѣмъ Долоресъ съ трогательнымъ выраженіемъ въ глазахъ спрашивала своего господина, какъ онъ желаетъ назвать младенца. Но онъ только отвѣтилъ:
-- Старшаго въ нашемъ родѣ всегда зовутъ Жуаномъ. Другое, болѣе дорогое для него имя, жило въ его памяти, но у него еще не хватало силъ произносить или слышать его.
Онъ тихо вошелъ въ комнату съ открытымъ письмомъ въ рукахъ.
-- Онъ спитъ,-- сказала Беатриса.
-- Такъ оставимъ его, моя сеньора.
-- Но развѣ ты не взглянешь на него? Посмотри, какъ онъ милъ! Какъ онъ улыбается во снѣ! И эти маленькія ручки...
-- Увлекаютъ меня вмѣстѣ съ прочимъ дальше, чѣмъ я ожидалъ, моя Беатриса.
-- Что ты хочешь сказать? Не будъ такой печальный и суровый... Ради сегодняшняго дня, донъ-Жуанъ.
-- Дорогая моя, я бы ни на секунду не омрачилъ твоего счастья, еслибъ это зависило отъ меня. Да я и не грустенъ. Только мы должны подумать. Вотъ письмо отъ герцога Савойскаго,-- очень милостивое,-- которымъ онъ меня приглашаетъ опять занять мѣсто въ арміи его католическаго величества.
-- Но ты не поѣдешь? Мы такъ счастливы здѣсь.
-- Моя Беатриса, я не осмѣливаюсь ѣхать. Мнѣ придется сражаться,-- и тутъ онъ остановился и оглядѣлъ быстримъ взглядомъ комнату, въ привычномъ опасеніи быть подслушаннымъ,-- противъ тѣхъ самыхъ людей, дѣло которыхъ для меня дороже всего на свѣтѣ. Мнѣ придется каждый день отказываться на дѣлѣ отъ своей вѣры. Но въ то же время я не знаю, какъ я могу отказаться, не сдѣлавшись обезчещеннымъ въ глазахъ свѣта.
-- Безчестье никогда не можетъ коснуться тебя, мой дорогой, благородный Жуанъ.
Тутъ лицо Жуана нѣсколько просвѣтлѣло.
-- Но я не могу выносить, чтобы люди даже подумали объ этомъ,-- сказалъ онъ. Къ тому же,-- и тутъ онъ приблизился къ колыбели,-- мнѣ страшно подуматъ, что я могу оставить въ наслѣдіе этому милому ребенку, дарованному намъ небомъ, въ наслѣдіе рабство.
-- Рабство! -- повторила Беатриса, почти съ воплемъ.-- Боже, храни насъ! донъ-Жуанъ, въ своемъ-ли ты умѣ? Ты,-- потомокъ благороднѣйшей семьи, Альварецъ де-Меннія, называешь своего первенца рабокъ!
-- Я считаю рабомъ каждаго, кто не осмѣливается высказать то, что думаетъ, и поступать такъ, какъ онъ считаетъ справедливымъ,-- отвѣчалъ съ грустью донъ-Жуанъ.
-- Что же ты думаешь дѣлать?
-- Богъ свидѣтель, я еще не знаю! Будущее темно. Я не вижу ни одного шага предъ собою.
-- Такъ не смотри впередъ, другъ мой.-- Предоставь будущее самому себѣ, и наслаждайся только настоящимъ, подобно мнѣ.
-- Это дѣтское личико дѣйствительно можетъ заставить меня позабыть о всѣхъ заботахъ,-- сказалъ онъ, бросая нѣжный взглядъ на спящаго ребенка.-- Но мужчина долженъ смотрѣть впередъ, и христіанинъ долженъ поступать такъ, какъ указываетъ ему Богъ. Кромѣ того, письмо герцога требуетъ немедленнаго отвѣта.
-- Сеньоръ донъ-Жуанъ, мнѣ нужно говорить съ вашею милостью,-- послышался у дверей голосъ Долоресъ.
-- Войди сюда, Долоресъ.
-- Нѣтъ, сеньоръ; вы нужны мнѣ здѣсь.-- Въ голосѣ Долоресъ слышалась повелительная нота. Донъ-Жуанъ вышелъ въ ней немедленно. Долоресъ сдѣлала знакъ, чтобы онъ заперъ дверь.
-- Сеньоръ донъ-Жуанъ,-- началаона,-- изъ Севильи прибыли два брата ордена Іисуса и находятся теперь въ деревнѣ.
-- Такъ что же? Развѣ ты опасаешься какихъ-нибудь подозрѣній съ ихъ стороны? -- спросилъ Жуанъ тревожнымъ голосомъ.
-- Нѣтъ; но они привезли извѣстіе.
-- Ты дрожишь, Долоресъ. Ты больна. Говори... что такое?
-- Они привезли извѣстіе, что въ Севильи, точный день неизвѣстенъ, къ концу этого мѣсяца состоится Т_о_р_ж_е_с_т_в_о В_ѣ_р_ы {Такъ называли Ауто-да-фе.}.
На мгновеніе оба оставались въ безмолвіи, съ устремленными другъ на друга глазами. Потомъ Долоресъ произнесла шепотомъ:
-- Вы поѣдете, сеньоръ?
Жуанъ покачалъ головою.
-- Это несбыточная мечта твоя, Долоресъ. Я увѣренъ, онъ давно уже покоится во Христѣ.
-- Но если бы у насъ было доказательство этого, то и мы обрѣли бы покой,-- сказала Долоресъ, и слезы показались на ея глазахъ.
-- Это правда,-- проговорилъ Жуанъ; -- они могутъ выместить свою злобу на прахѣ.
-- И чтобы добиться увѣренности, что имъ ничего больше не осталось, я готова идти босоногая въ Севилью.
Жуанъ не колебался долѣе.
-- Я ѣду,-- сказалъ онъ. -- Долоресъ, найди фра-Себастіана и пошли его тотчасъ во мнѣ. Скажи Іорге, чтобы онъ былъ готовъ съ лошадьми къ разсвѣту, пока я приготовлю донну Беатрису къ моему внезапному отъѣзду.
-----
Донъ-Жуанъ никогда послѣ того не упоминалъ объ этомъ поспѣшномъ зимнемъ путешествіи. Какъ будто у него не осталось никакихъ воспоминаній, никакихъ впечатлѣній.
Наконецъ они стали приближаться къ Севильѣ. Уже было поздно, и Жуанъ сказалъ своему слугѣ, что они остановятся на ночь въ ближайшей въ городу деревнѣ. Внезапно Іорге воскликнулъ:
-- Посмотрите, сеньоръ, въ городѣ пожаръ.
Донъ-Жуанъ взглянулъ вдаль. Багровое зарево отражалось на небѣ и звѣзды казались блѣдными отъ него. Онъ вздрогнулъ, наклонилъ голову и закрылъ лицо рукою, чтобы не видѣть ужаснаго зрѣлища.
-- Этотъ пожаръ за городской стѣной,-- сказалъ онъ наконецъ. -- Молись за души несчастныхъ мучениковъ.
Благородныя, высокія сердца! Вѣроятно, въ числѣ ихъ Юліано Фернандецъ, можетъ быть фра-Константино. Другихъ именъ не пришло ему въ голову, въ то время какъ онъ молился за нихъ.
-- Вонъ виднѣется п_о_з_а_д_а (корчма), сеньоръ,-- сказалъ слуга.
-- Нѣтъ, Іорге, мы поѣдемъ дальше. Сегодня не будетъ спящихъ въ Севильи.
-- Но, сеньоръ,-- возразилъ Іорге,-- лошади измучены. Мы сдѣлали сегодня уже большой конецъ.
-- Онѣ отдохнутъ потомъ,-- отвѣчалъ коротко Жуанъ.
Движеніе ему было необходимо. Онъ не могъ оставаться на мѣстѣ, въ виду этого ужаснаго зарева.
Два часа спустя ихъ измученныя лошади остановились у воротъ дома донны Инесы. Жуанъ не стѣснялся явиться туда среди ночи; онъ зналъ, что при такихъ условіяхъ весь домъ будетѣ на ногахъ. На зовъ его скоро откликнулись, и его провели въ patio, куда послѣ краткаго промежутка вошла Жуанита съ лампою, которую она поставила на столъ.
-- Моя госпожа сейчасъ выйдетъ къ вашему сіятельству,-- сказала дѣвушка съ тревожнымъ видомъ. -- Она чувствуетъ себя не хорошо. Мой господинъ долженъ былъ увести ее домой, когда торжество еще было въ половинѣ.
ДонъЖуанъ выразилъ сожалѣніе по этому поводу и сказалъ, что онъ не желаетъ ее безпокоить. Можетъ быть, онъ можетъ передать нѣсколько словъ дону-Гарчіа, если тотъ еще не спитъ.
-- Моя госпожа сказала, что она сама должна говорить съ вами,-- и съ этижи словами Жуанита вышла изъ комнаты.
Вотъ появилась донна Инеса. Въ жаркомъ климатѣ юность и красота увядаютъ скоро; но донъ-Жуанъ былъ пораженъ при видѣ этого измученнаго, блѣднаго лица. На ней было широкое черное платье, волосы ея были распущены. По глазамъ было видно, что она плакала въ теченіе многихъ часовъ.
Она протянула къ нему обѣ руки.
-- О, донъ-Жуанъ, я никогда не предполагала этого! Никогда!
-- Сеньора кузина. Я только что пріѣхалъ. Я не понимаю васъ,-- сказалъ Жуанъ.
-- Святая Марія! Такъ вы ничего не знаете! О, это ужасно.
Она опустилась на стулъ; а онъ продолжалъ смотрѣть на нее съ изумленіемъ.
-- Да, теперь я все понялъ,-- сказалъ онъ наконецъ.-- Я ожидалъ этого.
Въ своемъ воображеніи онъ видѣлъ маленькій черный ящикъ, въ которомъ лежалъ полуистлѣвшій безжизненный прахъ; грубо сдѣланную фигуру въ отвратительной з_а_м_о_р_р_ѣ, на которой было написано большими буквами уважаемое имя "А_л_ь_в_а_р_е_ц_ъ д_е-С_а_н_т_и_л_ь_я_н_о_с_ъ и М_е_н_н_і_я". Предъ ея глазами, напротивъ, носилось живое лицо, воспоминаніе о которомъ не покинетъ ее до самой могилы.
-- Дайте мнѣ разсказать вамъ,-- проговорила она задыхаясь,-- я постараюсь быть спокойной. Вы знаете, что мой бѣдный братъ умеръ въ день послѣдняго Ауто, и все это... но донъ-Гарчіа непремѣнно желалъ. Ради семейнаго имени, намъ слѣдовало присутствовать. О, донъ-Жуанъ, еслибъ я только знала! Я скорѣе сама надѣла-бы С_а_н_ъ-Б_е_н_и_т_о, чѣмъ идти туда, молю Бога, чтобы онъ не страдалъ.
-- Какъ могъ онъ страдать, моя добрая кузина?
-- Ш-шъ! Дайте мнѣ продолжать, пока я еще въ силахъ, а то я уже никогда не скажу этого. А я должна. Онъ желалъ... Ну, мы занимали хорошія мѣста; совсѣмъ близко къ осужденнымъ; я когла видѣть все происходившее на эшафотѣ также ясно, какъ вижу васъ теперь. Но воспоминанія о доннѣ Маріи и д-рѣ Кристобало преслѣдовали меня, и я долго не рѣшалась поднять глазъ. Съ тому же, между ними,-- на этой ужасной скамьѣ въ верху,-- было столько женщинъ, которыя также должны были умереть. Наконецъ, сидѣвшая около меня дама обратила мое вниманіе на одного маленькаго человѣка, старавшагося поддержать своихъ товарищей. "Не смотрите туда сеньора!" быстро сказалъ мнѣ донъ-Гарчіа. Но было поздно. О, донъ-Жуанъ, я увидѣла его лицо!
-- Его живое лицо? Вы говорите это! -- воскликнулъ въ ужасѣ донъ-Жуанъ, и этотъ сильный человѣкъ весь затрясся. Страшный раздирающій стонъ раздался въ комнатѣ.
Донна Инеса хотѣла было говорить, но не могла. Совершенно подавленная, она разразилась громкими рыданіями. Видъ этого блѣднаго, неподвижнаго лица, безъ всякаго слѣда слезъ, наконецъ, остановилъ ее. И она собралась съ силами, чтобы продолжать.
-- Я увидѣла его. Блѣдный и исхудалый, но онъ не очень измѣнился. То же самое милое, знакомое лицо, которое я въ послѣдній разъ видѣла въ этой комнатѣ, когда онъ игралъ съ моимъ ребенкомъ. Въ немъ не было грусти, точно онъ не страдалъ; или его страданія происходили такъ давно, что онъ позабылъ о нихъ. Спокойное тихое лицо, съ безстрашнымъ взглядомъ, который, казалось, видѣлъ все, но ничто не смущало его. Я сдерживалась, пока они читали приговоръ и наконецъ дошли до него. Но когда я увидѣла, какъ альгвазилъ ударилъ его,-- этотъ ударъ былъ знакомъ того, что его передавали въ руки свѣтсвой власти,-- я не въ состояніи была выносить болѣе. Кажется, я вскрикнула. Но я не помню, что было со мною, пока донъ-Гарчіа и мой братъ донъ-Мануэль не вывели меня изъ толпы.
-- Ни одного слова? Не было произнесено ни одного слова? -- спросилъ донъ-Жуанъ не своимъ голосомъ.
-- Нѣтъ; но я слышала отъ близко стоявшихъ, что онъ говорилъ съ этимъ погонщикомъ муловъ еще на дворѣ Тріаны и старался утѣшить одну бѣдную женщину, которую звали Марія Гонзалесъ.
Теперь все было сказано. Обезумѣвшій отъ ярости Жуанъ выбѣжалъ изъ комнаты,-- изъ дому. И ничего не сознавая, безъ всякой опредѣленной цѣли, черезъ нѣсколько минутъ очутился на пути въ Доминиканскому монастырю, находившемуся рядомъ съ Тріаной.
Слуга, все время ожидавшій его у воротъ, послѣдовалъ за нимъ и едва нагналъ его, чтобы спросить о приказаніяхъ на завтра.
-- Иди теперь спать! -- отвѣчалъ строгимъ голосомъ Жуанъ на его распросы.-- Иди спать и завтра встрѣтишь меня у главныхъ воротъ Санъ-Изодро!
Онъ ничего ясно не сознавалъ въ этотъ моментъ, кромѣ одного, что онъ долженъ какъ можно скорѣе отряхнуть съ своихъ ногъ прахъ этого нечестиваго, жестокаго города. И Санъ-Изодро представлялось его отуманенному мозгу, какъ единствепное ближайшее убѣжище за его стѣною.