Леон и Кастилия
Классы
Смысл социальной эволюции. Эпоха, которая является объектом настоящего исследования, с точки зрения социальной структуры общества представляет лишь дальнейшее развитие процессов, имевших место на протяжении предыдущего периода. Основные черты этого процесса таковы: рост стоящих в оппозиции к дворянству средних сословий, в основном за счет двух элементов — служилых людей ( letrados ) и горожан, получивших рыцарское звание ( caballerosde villa ), исчезновение класса крепостных и городского патрициата; увеличение привилегий духовенства, а также рост земельных владений знати благодаря королевским пожалованиям и завоеваниям. Основным противоречием является уже не борьба сервов против господ, так как крепостное право исчезает, но борьба горожан, буржуазии против знати и духовенства за равенство в правах, в особенности в области экономической (подати, городские повинности, десятина)[149]. Но добившись улучшения своего правового положения, бывшие крепостные и беднейшие крестьяне не приобрели материальных благ, подобных благам, добытым средним сословием в городах; узы экономической, а также в известной мере юридической зависимости, которые по-прежнему связывали крестьян с сеньорами, порой были фактически столь же тягостны и обременительны, как и прежние отношения личной зависимости.
В то лее время непрерывно растущая масса городской бедноты также испытывала лишения, поскольку в правовом отношении она стояла ниже буржуазии. Рассмотрим некоторые стороны этого сложного процесса.
Дворянство. В результате бесконечных гражданских войн и ослабления королевской власти социальное и политическое могущество знати возросло до такой степени, что представляло уже серьезную угрозу государственному единству; в то же время терпимость и слабость королевской власти способствовали непомерному росту раздоров между отдельными представителями знати, причем все эти распри вызывались не политическими соображениями и не идейными мотивами, а личной враждой между различными группами дворянства. Изо дня в день банды рыцарей обагряли кровью улицы наиболее крупных городов. В Севилье род Гусманов боролся против фамилии Понсе; в Кордове граф Кабра — против Альфонсо де Агиляра, в Леоне казначей ордена Алькантары — против магистра ордена Сантьяго; в Толедо декан и приор Ароче — против графа Буэнсалиды; то же происходило и в Вальядолиде, Медине, Торо, Саламанке и других городах. Борьба эта в особенности обострилась в XV в. Победа одной из сторон приводила к преследованиям, конфискациям и различного рода притеснениям, которым подвергались побежденные. Подобные смуты сами по себе могли привести к полному самоистреблению знати, если бы короли сумели использовать эти распри. Не так, однако, было на деле, и несогласия находили выражение в политической борьбе с короной или в династических смутах; повсюду царил дух анархии и сектантства; во всем сказывались отсутствие возвышенных идей, бесчестность и аморальность — черты, весьма характерные для этого периода и более всего присущие знати.
Многие короли — Санчо IV, Педро I, Альфонс XI и Энрике III — стремились ослабить мощь старой знати и вели с ней, как об этом уже упоминалось, кровопролитную борьбу. Другие монархи, например, Энрике IV, покровительствовали новой знати, возникновение которой относится, однако, к более отдаленной эпохе. Лида, принадлежащие к среднему сословию, причислялись к этой знати благодаря непосредственным пожалованиям титулов королями. Но обычно короли отваживались вести борьбу со знатью лишь косвенными методами, покровительствуя плебеям городов, естественным противникам дворян, и удовлетворяли их просьбы об уравнении в правах с представителями высших сословий. Однако феодальная знать усиливалась не только в ходе успешной политической борьбы, о которой речь будет впереди, но и благодаря следующим двум важным обстоятельствам: закреплению права наследования титулов (институт майоратов) и образованию крупной земельной собственности. Законом о наследовании титулов, принятым знатью, стала формула, данная Альфонсом X при восшествии его на престол, которая гласила, что титул наследует старший отпрыск в роде, независимо от его пола. В случае же если это лицо умирало преждевременно, право наследования переходило к его прямым потомкам. Таким образом, все фамильное достояние сосредоточивалось в руках старшего в роде или другого члена семьи, к которому переходило право наследования, и с учреждением майората воспрещен был раздел имущества и отчуждение какой-либо его части.
В результате в руках одного из представителей фамилии, призванного блюсти ее честь, сосредоточивалась вся собственность дворянского рода; при этом собственность эта изымалась из сферы обращения, и владелец ее жил лишь за счет ренты со своего имущества.
Все другие дети, лишенные по праву майората наследства, оказывались в значительно худшем положении, образуя особую группу безнаследных дворян, так называемых сегундонов ( segundones )[150]. Прибежищем их была либо духовная, либо военная карьера.
Учреждение майората восходит к эпохе правления Альфонса X, когда началась раздача особых привилегий; в дальнейшем, при преемниках Альфонса X, этот институт развивался в том же направлении, все более укрепляясь и распространяясь на значительный круг дворянских фамилий.
Процесс этот шел двояким путем: во-первых, феодалы получали от королей право майоратного наследования собственных владений, во-вторых, пожалования владений или селений предоставлялись на условиях неотчуждаемости титула и обязательного наследования по праву первородства. Такова была большая часть королевских пожалований и даров, столь часто предоставляемых со времени Энрике II. Экономическая база, которую приобрела знать благодаря подобным майоратным пожалованиям, явилась для этого класса опорой, позволившей ему избежать социального упадка в то время, когда уже наметился его упадок как политической силы[151]. Дворяне приобретали также иные богатства (особенно в XIV и XV вв.), главным образом земельные, благодаря королевским пожалованиям и путем завоеваний и захватов. Ранее уже упоминалось о многочисленных пожалованиях Энрике II и о захватах, виновников которых вынужден был наказать Энрике II. Однако и этот король предоставил множество пожалований, и так же поступали Хуан II и Энрике IV. Впрочем, это зло имело место и в более отдаленные времена; весьма щедр на пожалования был Альфонс X, который придерживался двух обычных в ту пору форм королевских дарений, известных под названиями honor (опор) и tierra (тьерра)[152]. С первой формой пожалования связана была уступка какому — либо дворянину принадлежащего королю права сбора податей в определенном пункте, а со второй — предоставление известной доли доходов (или эквивалентной денежной суммы) с одного или нескольких селений.
Таким образом, во времена Альфонса X было уже немало богатейших дворян. Например, небезызвестный Нуньес де Лара имел 300 рыцарей — вассалов. Подобной же политики придерживался Санчо IV, который предоставлял многим рикос омбрес доходные статьи королевского фиска, право десятины и взимания податей у еврейского и мавританского населения ( juderia и moreria ). Война с маврами, предпринятая в первые годы правления Энрике IV, позволила герцогу Медина-Сидония и другим представителям знати, участвовавшим в этой войне, захватить множество укрепленных пунктов и необъятные владения в Андалусии, где возникли истинные латифундии, которые вплоть до настоящего времени оказывают влияние на экономику этой области[153].
Дворяне, владельцы населенных пунктов и замков, вверяли их своим вассалам, связывая последних присягой на верность, которая в документах той эпохи носит название homenaje. Впрочем, этот термин не приобрел в ту эпоху тот смысл, который всегда придавался ему в чужеземных феодальных государствах[154].
Развитие феодальной иерархии шло в основном в том же направлении, что и в предшествующий период.
Термин fijosdalgo ( fidalgo-hidalgo ) получил еще большее распространение; с ним связывалось уже понятие о любой особе дворянского звания; в то же время выходит из употребления термин рикос омбрес или альтооме ( altohome ). В документах эпохи Альфонса X отчетливо фиксируется правило, согласно которому фиходальго является лицом знатного происхождения. Сын дворянина и женщины простого звания признавался фиходальго, тогда как дети от брака виллана с женщиной «благородного» происхождения не признавались дворянами. Таким образом подчеркивалось преимущество, которое давало происхождение по мужской или агнатической линии.
Термины фиходальго и кавальеро стали синонимами; с последним термином, как и прежде, связывалось представление о принадлежности обладателя дворянского титула к конному войску ( caballeria ). Наряду с фиходальго, в документах конца XIII в. сохраняются еще старые титулы — князь ( principe ) и граф ( conde ).
Некоторые частные моменты, связанные с характером взаимоотношений между дворянством и зависимыми классами, будут рассмотрены ниже.
Рыцари военных орденов. В это время большое значение среди знати приобрели рыцари военных орденов благодаря огромным богатствам, которые орденам удалось скопить; богатства же эти содействовали росту могущества орденов.
Управление орденами (должности магистра и казначея) находилось обычно в руках высшей знати и членов королевской фамилии, которые, таким образом, имели двойное и весьма значительное влияние: как высшая аристократия и как рыцари ордена. Рыцари ордена тамплиеров, Калатравы и других могут рассматриваться как лица, стоящие на одной из высших ступеней феодальной иерархии того времени. Подобное положение определяло и ту значительную роль; которую они сыграли в истории. Но достигнутое ими превосходство являлось и причиной гибели орденов; эта участь сперва постигла самый могущественный орден — тамплиеров, который имел в Кастилии двенадцать монастырей ( convenios ). Разгром ордена начался во Франции, где король, обвинив тамплиеров в аморальных действиях, в суеверии, в святотатстве, ереси и т. п., воспользовался благоприятными обстоятельствами, чтобы покончить с этой организацией, которая представляла опасность для французского престола. Король учинил суд над тамплиерами и обратился за поддержкой к папе Клименту V (первому авиньонскому папе, положившему начало великому расколу в западной церкви), чтобы покарать орден за его преступления. Папа осудил тамплиеров, и магистр ордена вместе с 59 рыцарями были сожжены в Париже. В результате орден тамплиеров был во Франции уничтожен. Действия папы и пример французского короля оказали влияние на Кастилию. Особый судебный трибунал приказал явиться в Медину дель Кампо на суд (в 1310 г.) магистру и рыцарям ордена, а спустя некоторое время подобный же вызов орден получил от провинциального собора в Саламанке. Собор и трибунал в Медине не сочли достаточно обоснованными обвинения, выдвинутые против тамплиеров, но не осмелились вынести им оправдательный приговор, считаясь с мнением папы. Папа, придерживаясь прежнего решения, 13 марта 1312 г. обнародовал буллу, согласованную с вселенским собором во Вьене, о роспуске ордена тамплиеров. Значительная часть имущества ордена перешла во владение короны, и это нанесло страшный удар ордену, утратившему свою мощь, и обусловило его упадок, чему способствовало также изменение военной обстановки, некогда вызвавшей к жизни этот орден: войны с маврами в Испании почти прекратились, с востока же в Европу вторглись турки. Но и внутренне ордена были очень ослаблены из-за частых раздоров, усобиц и распрей между рыцарями и из-за споров по вопросам юрисдикции с епископами. И хотя Альфонсом XI было создано несколько новых орденов, как, например, орден Ленты ( orden de la Banda ), но ни один из них не имел успеха; господствующими орденами (после уничтожения ордена тамплиеров) остались ордена Сантьяго и Алькантара, вместе с некоторыми иностранными орденами, которые приобрели земельные владения в Кастилии.
Канцлер Айяла и дон Педро Тельес Хирон. Моральный уровень кастильского дворянства того времени, его идеи, поведение и социальное значение станут вполне ясными лишь на примере типичных представителей этого класса, в облике которого намечаются черты, присущие придворной знати, которая обеспечивала себе карьеру неучастием в завоевательных войнах, а путем придворных интриг. Таким деятелем был канцлер Педро Лопес де Айяла (1332–1407), человек огромной политической активности и всепоглощающей страстности, упорный, хитрый, осторожный и прозорливый, в чьей деятельности нашел отражение век смут и волнений, к которому он принадлежал. Эти качества создали ему репутацию достойного и уважаемого рыцаря, несмотря на поразительную легкость, с которой он изменял своим покровителям, и темные приемы, посредством которых этот человек добивался материальных выгод. Он «извлекал пользу даже из своих неудач, дабы без меры накапливать сеньории, алькальдства, должности и владения и звонкую монету, проделывая все это, впрочем, без излишнего шума и не ущемляя без нужды интересы ближних».
Этот выходец из северных областей Кастилии (он родился в Витории) из бедного землевладельца превратился в могущественнейшего вельможу. Он стал канцлером кастильского королевства, распорядителем его судеб. Ход его политической карьеры был столь успешен и он достигал своих целей так искусно скрывая свои намерения под маской ревнителя общественного блага, что сам Макиавелли считал его своим наиболее удачливым предшественником как в сфере теории, так и в области практики, воздавая ему должное за ту ловкость, с которой он лавировал на грани безнравственного, отнюдь не переступая опасных пределов.
Айяла начал свою карьеру во времена Педро I (1359 г.) и преданно служил ему в период первых войн с Энрике Трастамарским. Но когда король бежал из Кастилии, надеясь получить поддержку у англичан, Айяла пришел к заключению, что настал благоприятный момент для перехода в иной стан. Он откровенно признается, что «так как дела у дона Педро шли плохо, то решили мы (Айяла и его отец) расстаться с королем с тем, чтобы уже никогда больше к нему не возвращаться». От Энрике II и Хуана I Айяла получил огромные пожалования. Он был их советником и фаворитом и бок о бок с Хуаном I храбро сражался в битве при Алжубарроте (которая была дана вопреки советам Айялы), попал в плен к португальцам и был выкуплен за 30 тыс. золотых доблей. При Энрике III он получил новые владения, отличившись во время дипломатических переговоров с королем Португалии. Он пережил Энрике III и умер в 1407 г., будучи одновременно канцлером Кастилии, членом совета регентства, камергером французского короля (с пенсией в тысячу франков золотом), сеньором долины Льодио и замка Ороско, главным алькальдом и мэраном Витории, алькальдом Толедо и занимая ряд других должностей. При этом немало иных синекур он приобрел для своих сыновей.
Его продолжателем, не менее типичным и известным, был другой вельможа — дон Педро Тельес Хирон, великий магистр ордена Калатравы, деяния которого относятся к последним годам царствования Хуана II и ко времени правления Энрике IV. Будучи фаворитом этого последнего еще в ту пору, когда Энрике был наследным принцем, он в значительной мере способствовал падению Альваро де Луны. Своим положением он воспользовался для приобретения почестей и богатств, и в период царствования Энрике IV стал могущественнейшим феодалом Кастилии. Он был одним из наиболее беспокойных, непокорных и злокозненных придворных Энрике IV. Замешанный в борьбе политических партий, не прекращавшейся в период правления преемника Хуана II, он сумел использовать обстоятельства и заставил хорошо оплатить свои услуги; лишь внезапная его смерть воспрепятствовала заключению брачного контракта с инфантой Изабеллой, контракта, который, бесспорно, в случае его осуществления сделал бы невозможным проведение в жизнь политической программы, реализованной в результате брачного союза Изабеллы и Фердинанда Арагонского; возможно, в этом случае вся история Испании пошла бы по иному пути.
Духовенство. Общественное значение этого класса и его привилегии в изучаемый период возрастают, поскольку укрепляются связи испанских королей с папами и приобретают влияние новые ордена (нищенствующие и все прочие), которые получают известное преобладание над белым духовенством.
Все более и более развивается институт личного иммунитета, который распространяется на широкие круги духовенства. Иммунитет приобретают и иммунитет жаждут получить не только те, кто в действительности являются священниками, ко все приближенные и домочадцы; этих лиц, клирики низших рангов и даже люди, состоящие в браке и связанные родственными узами с духовными особами, поскольку таким путем? все они добиваются освобождения от юрисдикции обычных судебных трибуналов. Добавим, что в силу значительных привилегий, полученных церковью с конца XIII в., возрастает число лиц духовного звания и в особенности представителей низшего духовенства, которые посвящают себя; торговле, подвизаются в качестве адвокатов и нотариусов, занимают административные должности (посты алькальдов); некоторые становятся фокусниками и шутами и при этом ведут весьма предосудительный образ жизни. С другой стороны, нищенствующие ордена к середине XIV в. почти прекратили просветительную деятельность, которой они занимались на первых порах и, вмешиваясь в политические и гражданские дела, обременяли: население различными поборами; монахи, злоупотребляя доверием, которое им оказывалось, обманывали народ и вторгались в различные семьи желая приобрести дары и овладеть наследством. Против злоупотреблений подобного рода не раз выступали кастильские кортесы, и в особенности депутаты третьего сословия. При Альфонсе XI кортесы Леона и Вальядолида ходатайствовали перед королем о прекращении злоупотреблений, связанных с привилегией личного иммунитета. Кортесы в Медине в 1328 г. и в Мадриде в 1329 г. ходатайствовали, чтобы представителям духовенства запрещено было занимать должности адвокатов и нотариусов, и король согласился с их мнением. Кортесы в Алькала в 1348 г., в Вальядолиде в 1351 г. и в Сории в 1380 г. просили королей Альфонса XI, Педро I и Хуана I пресечь злоупотребления монахов, которые добивались приобретения имущества в пользу их орденов по завещаниям и чинили насилия над крестьянами, вымогая от них различные подарки (так, например, монахи запирали крестьян в церкви, не выпуская их до тех пор, пока не вносилась известная сумма денег). Претензии духовенства доходили до того, что оно требовало освобождения от всех судебных, общинных или муниципальных податей и сборов, включая и налоги, взимавшиеся для производства общественных работ, как, например, для починки мостов, дорог и стен, на что постоянно требовались деньги. Короли поощряли эта притязания духовенства, выдавая особые привилегии различным церквам. Жалобы на это не прекращались со стороны депутатов городов, пока, наконец, Энрике II не обнародовал закона, подтвержденного в 1390 г. Хуаном I, которым духовенство обязывалось нести издержки на общественные работы, поскольку работы эти «проводятся для общего блага»; по этому закону с подлежащих обложению наследственных владений, которые приобретались духовными лицами, налоги должны были взиматься в том размере, в каком их выплачивал завещатель; впрочем, этот последний пункт уже содержался в одном из законов «Партид». По-видимому, это распоряжение не выполнялось, так как в 1438 г. кортесы в Мадригале снова потребовали от короля Хуана II искоренения тех же злоупотреблений; они жаловались, что в тех случаях, когда города приступают к сбору налогов с наследства, духовные лица отлучают их от церкви и налагают на них интердикт. Так же поступали со сборщиками королевских податей многие епископы, капитулы церквей и т. п. Об этом шла речь на кортесах Вальядолида (в 1299 г.), Паленсуэлы (в 1425 г.) и Саморы (в 1432 г.), где депутаты требовали изменения подобного положения. Кортесы Бургоса, (в 1367 г.) и кортесы Сеговии (в 1386 г.) также требовали соблюдения закона о наследстве в применении к духовным лицам.
Аналогичные требования города предъявляли и к различным представителям низшего, духовенства, их слугам и родственникам; злоупотребления этих лиц податными привилегиями вызывали особенное раздражение; не менее остро ставили города вопрос о батраках и зависимых крестьянах церквей и монастырей, на которых церковь также стремилась распространить налоговое изъятие, хотя эти привилегии были даны только. лицам духовного звания и совсем не касались зависимых крестьян и городского и сельского населения, живущего на принадлежавшей церкви территории; то же относилось и к послушникам ( hermanos terceros ) нищенствующих орденов, которые пользовались освобождением от налогов[155]. В результате этого значительная часть населения была освобождена от налогов, которые всей своей тяжестью ложились на плечи среднего класса и народных масс.
В XIII в. (а отчасти еще в XII в.) появилась новая привилегия экономического характера, так называемая поместная или королевская десятина ( diezmo predial ). По этой привилегии церкви и монастыри получали право собирать в свою пользу известную долю (не обязательно десятую) доходов частных лиц в пределах окрестной территории. В 1228 г. вальядолидский церковный собор постановил считать этот налог обязательным для всех, включая мавров и евреев. Альфонс X придал ему более общий характер, установив, что эта подать должна взиматься с земельных доходов, с доходов от занятия ремеслом, с жалованья, вознаграждений и т. п. Подобная форма десятины, в отличие от поместной называвшаяся личной ( diezmo personal ), никогда в Испании не взималась, хотя духовенство неоднократно требовало введения ее, каждый раз встречая резкий протест со стороны кортесов, которые в свою очередь жаловались королю на злоупотребления при сборе десятины поместной. Но эти жалобы не принимались во внимание, и новые экономические привилегии духовенства все время подтверждались.
При этом короли, как об этом будет упомянуто ниже, присваивали себе часть поместной десятины (обычно 2/9 хотя она и называлась «королевская треть»), предназначенную на расходы по ведению войн с маврами, на питание бедняков во время голода, на благотворительные цели (в том числе и на учебные заведения) и на постройку церквей. Далеко не всегда корона расходовала эти суммы по назначению.
Среднее сословие. Ещё в предшествующий период вновь начинается заселение кастильских владений, возникают населенные пункты, развивается ремесло, торговля и сельское хозяйство, происходит освобождение прежде зависимых людей, появляется и растет естественный противник высшей знати — дворянство «второго ранга» (группа кавальеро и инфансонов), которое оседает в городах и смешивается с плебейским населением; многие дворяне «второго ранга» были выходцами из плебейской среды. Наконец, возрастает политическое значение городов. Все это вызывает чрезвычайное усиление среднего сословия. Средоточием этого сословия являются города: влияние его основано на жизнеспособности городского строя, который является весьма значительным фактором в политической борьбе и в войнах, и на все возрастающем преобладании служилых людей, по большей части выходцев из этого же класса; его законы — это фуэрос, определяющие привилегии среднего сословия, представители которого ведут в кортесах упорную борьбу против любых попыток нарушения или умаления своих привилегий, сопротивляясь уравнению в правах; это сословие выступает за короля, за идею единой монархии в противовес знати и духовенству, но требует неприкосновенности самобытных местных фуэрос. Сосредоточив в своих руках источники производства и составляя большинство населения, оно является нервом государства. Но это сословие является также единственной социальной группой, подлежащей податному обложению; именно оно и платит все налоги (отсюда название тяглые люди — pecheros ), несмотря на то, что земельной собственностью владеют по большей части дворянство или церкви и монастыри.
Наряду с собственно средним сословием, более или менее богатым и обеспеченным, с которым смешиваются дворяне «второго ранга», либо приобретающие привилегии городских жителей, либо связанные с буржуазией узами родства, мы видим в городах низшие социальные группы — рабочих, поденщиков и ремесленников, на которых также распространяются фуэрос и пожалованные городам привилегии; эти группы находятся в экономической зависимости от среднего сословия. Таксация ставок поденной оплаты ( jornales ), установление обязательных норм рабочего времени и другие ограничения лишают их экономической свободы, о чем подробнее будет идти речь в соответствующем разделе. Однако не наблюдается классовых противоречий, достойных упоминания, между низшим и средним сословиями потому что, во-первых, низшие группы были еще в ту пору немногочисленны во-вторых, они находились еще не в столь тяжелом положении, как в последующую эпоху, и, в-третьих, в силу того, что всех жителей города объединяли общие интересы защиты муниципальных вольностей. Экономическая борьба идет против дворянства и духовенства, и цель ее состоит в том, чтобы заставить оба эти сословия нести общественные повинности. А если в конце концов все же возникают раздоры между городской беднотой и собственно средним сословием, то это происходит по причинам политического порядка — из-за перемен в управлении городом — превращения прежнего совета горожан ( consejo ) в городскую управу ( ayuntamienio ) орган, который приобретает привилегированный характер[156]. Однако необходимо помнить, что если в эту эпоху — да и вообще в средние века — говорится о «народном элементе», о «народном сословии» (в кортесах), то под этим подразумевается среднее сословие, которое по мере роста своего богатства все резче отделяется от тех слоев, которые называются «низшими»[157]! Среднее сословие в целях экономической борьбы и защиты от произвола высшей знати неоднократно прибегало к созданию эрмандад — союзов объединяющих два элемента — плебеев и дворян второго ранга (кавальеро и идальго). Необходимость подобных союзов определялась также и тем, что не всегда города могли полагаться на силу королевской власти (особенно в периоды, когда престол занимали малолетние короли).
Примером подобных союзов является эрмандада, основанная на кортесах в Бургосе в 1315 г. Программа ее, скрепленная подписями 103 кавальеро и депутатами 102 городов и селений, призывала к внутренней сплоченности для защиты от «сильных людей» ( ornes poderosos ) и для осуществления действенной опеки над королем, тогда малолетним.
Победа должна была, в конечном счете, остаться за буржуазией. Именно она являлась руководящим элементом и была движущей силой прогресса. И для XIV в. характерен процесс превращения старого дворянского общества в буржуазное, причем центр общественной жизни перемещается из замка в город. Общепринятыми нормами становятся обычаи обитателей больших городов, где основное внимание населения было обращено на развитие ремесленного производства и торговли, а не на обретение славы в военных походах и не на рыцарские забавы.
Освобождение класса крепостных. Движение, направленное к освобождению крепостных в кастильской деревне, столь отчетливо проявившееся в первой половине XIII в., приходит к своему полному завершению в изучаемую эпоху.
Естественно, что борьба отнюдь не прекращается внезапно — по-прежнему происходят крестьянские восстания в различных сеньориях (например, в Саагуне, где идет борьба против «дурных обычаев»). Сеньоры, со своей стороны, стремятся к тому, чтобы короли признали их идущие во зло народу права, а эти стремления в XIV в. бесспорно являются проявлениями социальной реакции. Об истинном характере привилегий и прав сеньоров свидетельствует один свод фуэрос, имеющий частный характер, так называемое «Старое фуэро Кастилии» ( Fuero viejo de Castilla ), где для отдельных областей фиксируется закон, согласно которому «сеньор имеет право на жизнь и на все достояние соларьего». Трудно сказать, имело ли это фуэро действенную силу. Во всяком случае, процесс освобождения крепостных продолжался все с большей и большей силой.
Два устава первой половины XIV в. (Вальядолидский 1325 г. и Устав Алькала 1348 г.) явственно отмечают ту степень личной свободы и экономической независимости, которой достигли к тому времени соларьегос. Личная свобода их была уже полной. Экономическая же свобода оставалась еще урезанной, отчасти вследствие злоупотреблений сеньоров, отчасти же благодаря прямому вмешательству закона.
Так, Вальядолидский устав запрещает удерживать соларьегос или секвестировать их имущество, движимое и недвижимое, при переходе с сеньориальных земель на земли королевские. Все виды имущества объявляются собственностью соларьего с неотъемлемым правом пользования и обработки земли, сбора урожая и купли — продажи. Это свидетельствует, что имели место незаконные ограничения. В Уставе Алькала отчетливо заметна обратная тенденция. Некоторые законы не разрешают передачу соларов[158], подлежащих обложению поземельной податью ( infurcion или canon — признак прямого владения землей), из одной сеньории в другую или же королю. Разрешается передача только в тех случаях, когда тягло несет выходящая замуж женщина, потому что «женщина подчиняется своему мужу и не может и не должна делать что — либо без его приказания»; по другим законам хотя сеньорам и запрещается захватывать земли соларьегос, но права последних на землю ограничиваются, так как им не разрешается свободная ее продажа. Подобные ограничения имели своей целью сохранение за сеньорами экономических выгод, связанных с эксплуатацией соларов, т. е. податей, которые обязаны были платить их держатели — соларьегос и которые являлись остатками обязательств, некогда падавших на сервов. А так как личные отношения иногда оказывали влияние на поземельные, то единственным способом сохранить прежние права и доходы было запрещение покупать земли бегетрий нечленам бегетрии, церковные земли — лицам, не принадлежащим к духовному званию, сеньориальные земли — кому-либо, кроме соларьегос. При этом от соларьегос требовалось, чтобы их солары были возделаны. В случае же переселения соларьегос должны были оставлять свои наделы сеньору. Подобные требования предъявлялись потому, что сеньор считал, что он при всех обстоятельствах должен получать доход от держателей соларов. В конечном счете статус свободы для соларьегос был выработан в духе Вальядолидского устава: крестьянская земля была освобождена от податного обложения, и подати из поземельных превратились в личные.
Одновременно старые крепостнические и полукрепостнические отношения превращаются в подлинно арендные. Выплачивая канон или ценз (оброк) и отбывая некоторые повинности, земледельцы добиваются положения, которое близко к полной свободе.
Весьма вероятно, что в некоторых районах Галисии, Леона и Кастилии процесс этот шел более медленным темпом и что кое — где положение фэрерос[159] осталось таким же, как и в былые времена. Но бесспорно, что на большей части территории страны крестьянство стало свободным, а в связи с этим (если исключить восстание эрмандинос в Галисии, народное по первоначальному своему характеру, но затем использованное в своих целях определенными кругами знати) и классовая борьба в Кастилии, в отличие от Каталонии, не имела места в XIV и XV вв. В Кастилии вообще отсутствовали какие бы то ни было крестьянские партии, да и само сельское население не приобрело политического значения.
Отсюда вовсе не следует, что народные массы находились в сеньориальных владениях в завидном положении или что они в действительности пользовались правами, которыми по справедливости должны были обладать. Хотя их правовое положение относительно сеньоров изменилось, и об этом уже выше шла речь, но земледельцы, вилланы и колоны всех категорий отнюдь не могли считать, что они избавлены от притеснений, тяжесть которых им приходилось испытывать в течение долгого времени.
Злоупотребляя сеньориальными правами, дворяне обременяли бывших крепостных и соларьегос повинностями и податями. Вместе с тем соображения экономической выгоды определяли стремления сеньоров не ожесточать против себя крестьян, дабы последние, используя права личной свободы (а права эти были признаны, и при этом в отчетливой форме, в Уставе Алькала), не покидали сеньориальных земель и не убегали в вольные города и бегетрии. Этими соображениями руководствовались некоторые сеньоры, которые пытались, конкурируя с городами, привлечь на свои земли крестьян. С этой целью сеньоры жаловали фуэрос и хартии поседения, в которых фиксировались весьма выгодные условия. Таких хартий было много в ту эпоху. Однако были и такие сеньоры, у которых тиранический дух подавлял соображения благоразумия; пользуясь тем, что благодаря многочисленным королевским пожалованиям ряд земельных владений коронных доменов становился сеньориями, они невероятно притесняли крестьян. Об этом свидетельствует петиция кортесов в Вальядолиде в 1385 г. Хуану I, в которой отмечается, что сеньоры наложили на селения «весьма значительные подати и чинят великие насилия, беззаконие и зло, а поэтому упомянутые местечки и села доведены до разорения и обезлюдели.
А когда вилланы оказываются не в силах удовлетворить требования сеньоров, последние приказывают хватать их и бросать в темницу и там держат их, не давая ни воды, ни пищи, словно имеют дело с пленниками». Сеньоры заставляли крестьян подписывать заемные письма под ростовщический процент; насильственно выдавали замуж богатых вдов и дочерей честных людей за своих оруженосцев, и доходили до того, что отбирали кресты, колокола и утварь у храмов и госпиталей и закладывал и продавали все это, «так что опустошались церкви и госпитали».
Короли пытались бороться с этим злом, но борьба эта была сопряжена с большими трудностями.
Положение рабов ( siervos personates ) оставалось таким же, как и в предыдущий период. Число их, однако, уменьшилось по сравнению с начальным периодом реконкисты; иным стало и отношение к ним, что нашло выражение в более благоприятных для мавританских пленников, условиях обращения с ними и в покровительстве, которое законодательство оказывало мудехарам. Тем не менее количество мавров-рабов было весьма значительно в некоторых местностях и обращение с ними, как о том свидетельствует фуэро Бриуэги, было достаточно суровым. Во времена Альфонса X считалось возможным обращать в рабство не только неверных, но и христиан. Однако, как и прежде, евреям и маврам запрещалось под страхом смертной казни иметь рабов-христиан, хотя они и могли покупать таких рабов для немедленной перепродажи. Детей клириков низшего ранга отдавали в рабство той церкви, в которой их отец отправлял свою должность, но с запрещением продажи их наравне с прочими рабами. К категории рабов принадлежали все рожденные от рабыни, а также изменники родины — лица, которые оказывали маврам содействие в военных операциях. Тем не менее законодательство благоприятствовало рабам, облегчая им возможность получения свободы и возможность распоряжаться своим имуществом. Так, например, любой раб еврея, мавра или иноверца после перехода в христианскую веру немедленно отпускался на свободу. Получал свободу раб, принявший духовное звание с согласия господина или вступивший в брак (при том же условии) со свободной. С этими положениями не согласовывался, однако, закон Альфонса X, включенный в «Фуэро Реаль», согласно которому признавался недействительным акт выкупа раба за его собственные деньги, если эта сделка совершалась без согласия господина, на том основании, что «раб есть имущество господина». Вольноотпущенник или освобожденный ( franqueado, forro, aforrado ) обязан был оказывать своему бывшему господину знаки внимания и уважения в чрезвычайно торжественной форме, а порой отбывать — повинности, которые должны были служить компенсацией за убыток, понесенный господином при отпуске на волю раба.
Мудехары. С 1252 по 1474 г. завоевания на мусульманской территории были невелики. Во время малолетства Альфонса XI и Хуана II, в период, правления Альваро де Луна и в первые годы царствования Энрике IV за крупными наступательными операциями обычно не следовала немедленная оккупация, несмотря на энергичные настояния пап и некоторых сеньоров, хотя и случалось, что кастильские войска доходили до ворот Гранады. Тем не менее, благодаря постепенным захватам ряда территорий и крепостей со стороны Гибралтарского пролива, Малаги и Хаэна и, в особенности, благодаря внутреннему распаду Гранадского эмирата, росло число покоренных мавров; то были либо обитатели завоеванных городов Хереса, Аркоса, Лебрихи, Тарифы, Гибралтара, Арчидоны, Химены, либо выходцы из пограничных городов — Велес-Бланко, Велес-Рубио, Кастильехи, Гальеры, которые добровольно отдавались под защиту кастильских войск, желая обезопасить себя от превратностей военных действий. А в 1462 г. наступил момент, когда даже гранадские мавры изъявили желание покориться королю Энрике IV и тем самым положить конец изнурительной борьбе.
Рост мусульманского населения неминуемо должен был отразиться на его положении и вызвать множество новых законодательных актов.
То были отдельные соглашения, королевские указы и особые решения кортесов. В частности, в некоторых областях (например, в Алькаррии) уже в XIII в. появляется большое количество свободных мудехаров, образующих новые мавританские общины, что свидетельствует о наличии определенных социальных привилегий. Напротив, в предыдущий период, и в некоторых фуэрос начала рассматриваемого периода встречается множество указаний на мавров-рабов.
Для периода правления Альфонса X характерно явно благоприятное отношение к мудехарам. Мудехары Хереса остались после завоевания в своем городе, весьма населенном, и должны были платить лишь подать королю, не отбывая никаких повинностей; то же произошло и с мудехарами Лебрихи. Мудехарам Мурсии, которые, как уже отмечалось, восстали после завоевания города Альфонсом в эпоху Фернандо III, было разрешено проживать в отведенном для них квартале, отделенном стеной от христианской части города. Правителем назначался мудехар, была сохранена община ( alhama ), в которой главным судьей и альгвасилом в столице и близлежащих пунктах назначались мудехары и разрешено было свободное отправление мусульманского культа. Оказывалось содействие рыночной торговле, были организованы для мудехаров особые ярмарки в Мурсии и Севилье, способствовавшие развитию ремесленного производства, и предоставлены другие привилегии, подобно данным ранее в Куэнке, Касересе и Баэсе.
Терпимость проявлялась также и в общих законах, изданных Альфонсом, которые не только гарантировали мудехарам личную безопасность и ставили их под непосредственное покровительство короля, но и разрешали им жить по собственным законам и иметь своего судью в лице шейха или старейшины, назначавшегося королем. Ограничения их прав состояли в запрещении строить новые мечети и публично отправлять свой культ в местах, населенных в основном христианами ( villas de cristianas ). Но им было разрешено сохранить свои старые мечети под патронатом короля, назначавшего факихов. Мудехары обязаны были уплачивать десятину церкви и становиться на колени при встрече со святыми дарами; ограничены были права мудехаров как свидетелей и адвокатов — в качестве таковых они могли выступать только при разборе своей собственной тяжбы или дел своих родичей; христианам запрещалось вступать в брак с мусульманками, а христианкам выкармливать грудью детей мавров и т. д. Но маврам, перешедшим в христианство, разрешалось сохранять своих жен, хотя бы их было несколько (это было дозволено церковью), и не очень строго соблюдалось запрещение жить и есть с христианами. Позднее, после специального решения кортесов в 1268 г., к совместному проживанию мавров и христиан стали относиться строже и, как общее правило, установили разделение кварталов, причем об этом нередко просили сами мудехары, желая обезопасить себя от нападений со стороны христиан. Мудехарам запрещено было носить шерстяные ткани, драгоценные или разноцветные украшения; они должны были брить бороды, а волосы на голове обстригать кружком и не носить чёлки.
Все же, несмотря на эти ограничения, мудехары в городах жили лучше, чем их единоверцы в сельских местностях, где они страдали от притеснений сеньоров и завистливого христианского населения. Поэтому мудехары концентрировались в городах, образуя значительные группы мавританского населения на территории, занятой христианами. Наложенные на них подати были весьма велики и, как уже отмечалось, возрастали с каждым днем, что вызывало эмиграцию, как о том можно заключить из грамот и привилегий Альфонса X. В царствование его сына Санчо IV доходы мавров и евреев толедского архиепископства составляли 140 068 мараведи, мавров Севильи — 8000, Авилы и Сеговии — 6615 и Паленсии — 5671 мараведи, что свидетельствует о наличии значительных групп мудехаров не только на пограничных территориях.
Такой рост мусульманского населения повлек за собой вмешательство церкви в дела мудехаров, вмешательство, которое отмечается еще в XIII в. Собрание кастильских епископов в Вальядолиде (в 1322 г.) установило различные ограничения, касающиеся общения христиан с маврами, и осудило практику занятия маврами общественных должностей. Другой Собор (в Саламанке в 1335 г.) вновь подтвердил ограничения, касающиеся общения мудехаров и христиан — свидетельство, что прежние постановления не выполнялись; а собор в Паленсии (в 1388 г.) решительно высказался за выделение для мавританского населения специальных кварталов ( morerias ). С другой стороны, гражданское законодательство после Альфонса X ещё более усилило все эти ограничения. Депутаты городов, больше всего хлопотавшие о наложении ограничений, были отчасти побуждаемы к этому огромными богатствами мудехаров. Так, в 1265 г. мудехарам было запрещено приобретать имущество христиан, причем они должны были продать имущество, ранее приобретенное ими. Этот запрет поневоле толкал их на путь ростовщичества и не приводил к цели, так как социальная и экономическая мощь мудехаров не претерпевала ущерба. В то же время мудехары, во-первых, вследствие строгой изоляции, которой они подверглись и которой добивались сами, а во-вторых, из-за того, что они не имели возможности принимать участие в пограничных войнах (из этого правила были, однако, исключения), сохранили свои обычаи и традиционные верования и могли свободно посвятить себя производственной деятельности и торговле.
Ограничительные тенденции не ослабевали и в царствование Альфонса XI. Впрочем, были и исключения, так как сам король, например, разрешил наполовину снизить налоги на мудехаров Сориты (по просьбе магистра ордена Калатравы, опасавшегося эмиграции). С другой стороны, многие распоряжения ограничительного характера не соблюдались и поэтому были вновь подтверждены Энрике II, который, впрочем, отменил запрет 1295 г. на покупку имущества христиан. В период малолетства Хуана II мудехарам было приказано носить одежду, отличную от одежды христиан и кроме того были возобновлены и усилены все указанные выше запрещения, вплоть до того, что тяжбы мудехаров должны были разбираться в обычных судах (хотя последним и вменялось в обязанность выносить приговоры согласно обычаям мавров); в то же время возросла активность христианских проповедников, стремившихся обратить мудехаров в католичество. Однако все эти законы ограничительного характера вскоре утратили свою силу, хотя и не были отменены, и в годы правления Энрике IV мудехары снова стали пользоваться различными привилегиями и приобрели большое значение как влиятельная политическая сила, причем влияние это проявлялось даже при дворе, о чем свидетельствуют не только путешественники, посещавшие резиденцию Энрике IV, но и петиции самих мудехаров королю и даже народные песни. В общем, вторая половина XV в. характеризуется ростом значения мудехаров; в некоторых областях они составляли весьма богатую и влиятельную прослойку, причем именно мудехарам многие кастильские магнаты поручали различные дела доверительного свойства.
Покровительстве, которое оказывалось мудехарам со стороны Энрике IV, и установление сердечных отношений между маврами и христианами (а отношения эти были весьма дружественными даже на территории Гранадского эмирата, где кастильская и мавританская знать устраивала совместные турниры) способствовали, правда, и тому, что мудехары стали злоупотреблять своим положением, и при этом не только в городах, но и в сеньориях.
Подобные злоупотребления имели место даже в северных районах Кастилии, где много мудехаров находилось в вассальной зависимости от различных сеньоров, и, вызывая жалобы, давали повод для суровых ограничений, осуществленных в конце XV в.[160]
Евреи. Упадок значения евреев как общественной силы, вызванный направленными против них мероприятиями, которые были осуществлены в начале XIII в., завершается в XIV–XV вв. Процесс этот, однако, шел неравномерно. Так, законами эпохи Альфонса X признавалась свобода иудейского вероисповедания, причем особо оговаривалось, что в субботние дни евреи не должны вызываться в судебные присутствия, в случае если назначались к разбору их тяжбы. Этими же законами воспрещалось принудительное обращение евреев в христианство. Устанавливалась предельная норма ссудного процента для ростовщиков — евреев (3 мараведи из четырех в год).
Но им запрещалось воспитывать христианских детей и отдавать на воспитание христианам своих собственных детей. Сурово каралось оскорбление христианской религии и проповеди, направленные против нее. Чинились препятствия общению евреев с католиками.
Все эти ограничения отчасти компенсировались предоставляемыми евреям правами юрисдикции: им разрешалось избирать из своей среды старшин и раввинов. Аналогичные, относительно благоприятные условия сохранялись и в годы правления Санчо IV, когда в Кастилии насчитывалось множество еврейских общин, подати с которых являлись весьма важной доходной статьей для казны. Но церковь была вдохновительницей мероприятий, направленных против евреев. Народ питал к евреям неприязнь, отчасти под влиянием церкви, отчасти из чувства алчности, которое вызывалось при мысли о богатствах евреев (а как бывает в таких случаях, слухи об этих богатствах были чудовищно преувеличенными). Недовольство вызывалось ростовщическими сделками евреев и их деятельностью как сборщиков податей и откупщиков — род занятий, обычный для евреев в ту эпоху. В результате с каждым днем все отчетливее и отчетливее проявлялись враждебные чувства по отношению к евреям, а это приводило к тому, что участились насилия и бесчинства и умножились несправедливые притязания, подобные совершенно неосновательному требованию об аннулировании частных долгов христиан евреям. Этого неоднократно добивались кортесы, хотя порой и случалось, что короли отказывались удовлетворять подобные просьбы. Так, Альфонс XI запретил вредный обычай вымогательства у пап и епископов клириками и мирянами булл и бреве об отлучении от церкви лиц, пытающихся принудить должников-христиан к расплате с кредиторами-евреями.
Тем не менее евреям удавалось сохранить свои позиции благодаря покровительству, которое им оказывали короли. Причина этого покровительства заключалась в том, что евреи оказывали королям немалую помощь в финансовых делах и поэтому монархи не желали оставлять их на произвол судьбы. За это евреи с непоколебимой преданностью поддерживали в пору гражданских войн Педро I, когда им немало бед пришлось претерпеть от врагов короля — его сводных братьев, которые либо в угоду черни, либо по соображениям политического порядка обрекли на поток и разорение еврейские общины Нахеры, Миранды де Эбро и Толедо.
Следует, правда, отметить, что Энрике Трастамарский отверг петиции, поданные ему на кортесах в Бургосе, в 1366 г., в которых депутаты требовали, чтобы у евреев были отобраны укрепленные пункты, находящиеся в их владении, и чтобы им была запрещена служба при дворе (даже в должности королевских лекарей) и занятие откупом.
Отвергая последнее требование, Энрике между прочим сказал, что сбор податей в пользу казны сдается на откуп евреям потому, что ни один христианин не изъявляет желания принять на себя подобную миссию. Он также воспротивился предложениям об уничтожении стен, которыми были огорожены еврейские кварталы, и изъявил лишь согласие запретить — евреям участие в деятельности королевского совета, а это уже само по себе свидетельствует, что евреи имели доступ в этот орган.
Положение евреев ухудшилось несколько позже, хотя еще Хуан I, запретив судьям еврейских общин разбор уголовных дел, сохранил за ними право разбора тяжб по гражданским делам и подтвердил, что имущество и жизнь евреев находятся под особой защитой короны (что для евреев, учитывая враждебное отношение к ним народа, было весьма важно).
Собор в Паленсии в 1388 г. и другие соборы, о которых шла уже речь, когда описывалось положение мудехаров, разработали суровые ограничения для евреев, которые ставили их в худшее положение, чем мавров. Предписывалось заставлять евреев присутствовать на проповедях, которые устраивалось для обращения их в христианство.
Спустя немного лет эти преследования привели к ужасным и кровавым последствиям. Выразителем враждебных к евреям чувств черни явился священник — фанатик из Севильи — Фернандо Мартинес, который так еоз — будил своими проповедями темную массу, что вызвал страшный погром еврейских кварталов в Севилье (6 июня 1391 г.), Кордове, Толедо и в ряде других городов Кастилии.
Тем, кому удалось уцелеть, оставался лишь один выход — обращение в христианство.
Погромы эти произошли, когда престол занимал еще несовершеннолетний король Энрике III. Сделавшись полновластным правителем, он в 1393 г. попытался прекратить жестокие преследования евреев.
Но начало уже было положено. Ограничения возрастали, и евреям вскоре запрещено было заниматься ремеслом, стричь бороду и велссы, носить оружие и ходить в одежде, отличающейся от предписанной для них законом (1405 г.). После смерти Энрике III преследования удвоились и одновременно усилилась деятельность христианских проповедников, рекомендованная церковью как единственное средство добровольного обращения в христианство всех, кто упорно придерживался иудаизма. Один автор-еврей, допуская явное преувеличение, отмечает, что на территории Испании за период понтификата Евгения IV и Феликса V (1431–1447 гг.) было обращено в христианство 15 000 евреев и истреблено 150 000.
Под влиянием обращенного еврея Пабло де Санта Мария вдовствующая королева, опекунша малолетнего Хуана II (которая жестоко преследовала мудехаров), придерживалась той же политики и по отношению к евреям и обнародовала ряд эдиктов и указов (1408–1412), которыми евреи были лишены права избирать собственных судей (мероприятие это безуспешно пытались осуществить и прежде). Этими указами евреям было запрещено занимать должности при королевском дворе, заниматься откупом и исполнять обязанности альмохарифэв, заниматься медицинской практикой и торговлей (поскольку подобные профессии требовали общения с христианами), оказывать посредничество при заключении торговых сделок между христианами и входить в какие бы то ни было сношения с последними, причем особенно строго каралась связь еврея с христианкой. В то же время предписана была строжайшая изоляция евреев в особых кварталах, ограждаемых стеной (причем стены могли иметь лишь одни ворота). Евреям вменялось в обязанность носить одежду установленного покроя и прически определенного образца.
Очевидно, эти указы оказались малоэффективными, ибо в 1432 г. в Вальядолиде, с одобрения короля, сошлись депутаты еврейских общин Кастилии, которые выработали текст соглашения (секамы) и устава, согласно которым евреям, дозволялось избирать судей — дайянов, синдиков или инспекторов и облеченных доверием лиц в особые судебные трибуналы и запрещалось прибегать к юрисдикции христианских судов — все их дела, как уголовные, так и гражданские, должны были разбираться только дайянами. Судя по уставу, принятому в Вальядолиде, в еврейских общинах превосходно была поставлена система религиозного воспитания — имелись оплачиваемые из средств общины (за счет сбора особой подати — небды ) учителя и ассистенты, которые преподавали в общинных школах. Устав имел обязательную силу для всех еврейских общин, которые в свою очередь пользовались автономией и управлялись согласно местным уставам (теканам). Депутаты общин собирались также для распределения платежей по налоговым обязательствам казне.
Точно так же продолжали евреи принимать участие в делах, связанных с управлением королевским фиском. Так, в периоде 1427 по 1430 г. евреи взяли на откуп сбор морской десятины. В 1450 г. почти все сборщики податей в Талаваре были евреи, а в 1449 г. в Толедо их соотечественники, хотя и новообращенные, выполняли те же обязанности. Но от ярости черни это не могло их предохранить — в том же Толедо, в связи с требованием о займе в один миллион мараведи, которое предъявил городу Альваро де Луна, христиане, руководимые двумя канониками, разгромили магазины и склады одного богатого новообращенного еврея, подожгли их и затем разрушили биржу ( alcana ) в еврейском квартале.
Обращенные (conversos). Этот и иные примеры, которые можно было бы привести, свидетельствуют, что обращение в христианство могло лишь отсрочить, но не разрешить еврейский вопрос. Вся тяжесть его была перенесена на обращенных евреев, которых чернь наделила оскорбительными прозвищами, называя их между прочим марранами ( mаrrаnas ). Предполагают, что в основе этого прозвища лежит еврейская формула maranatha («будь ты проклят»). Вероятнее всего, однако, что прямой связи между кличкой «марран» и этой формулой нет, хотя, несомненно, указанное прозвище употреблялось по отношению к обращенному в оскорбительном смысле. Численность, богатство, производственный опыт обращенных возбуждали зависть; их приверженность к преследуемой религии, от которой они вынуждены были отказаться, вызывали подозрительность. Чернь не только обвиняла обращенных (порой не без основания) в тайном исповедовании иудейской религии, но приписывала им и другие грехи, причем обвинения эти основывались на клеветнических домыслах. Кроме того, политическая борьба еще более накаляла атмосферу. Немало обращенных, как уже указывалось выше, занимали крупные посты, а в царствование Хуана II, несмотря на преследования, которым они подвергались со стороны вдовствующей королевы, обращенные оказывали большое влияние на государственные дела. Все они объединялись в борьбе против фаворита короля Альваро де Луна, поддерживая враждебную ему партию.
В связи с этим Альваро де Луна, желая обезвредить обращенных, дал совет Хуану II обратиться к папе Николаю V с просьбой о назначении инквизиторов для преследования «иудействующих» ( judaizanies ). Папа удовлетворил просьбу короля и поручил епископу Осмы и ректору ( mаеstraescuela ) Саламанского университета организовать инквизиционный трибунал. Однако замысел этот не был осуществлен. Чернь не успокаивалась, и возбуждение ее вылилось в последние годы правления Энрике IV в погромах, которыми сопровождалась охватившая в ту пору Кастилию смута. В Кордове, Севилье и других местах марранам пришлось испытать многое.
Государство
Политические факторы. В изучаемый период монархия переживала глубокий кризис. Расширение территории страны, улучшившееся экономическое положение и влияние политических идей римского права, изучение которого в университетах поощрялось, усилили абсолютистские тенденции монахов, т. е. стремление полностью сконцентрировать в своих руках всю государственную власть. Таким образом, короли желали положить конец опасному распылению власти, благодаря которому бок о бок существовали различные, друг другу враждебные элементы, своей борьбой наносившие большой ущерб обществу и государству. Но сила королей не возрастала в соответствии с этим стремлением, а поэтому им было нелегко справиться со своими противниками, наиболее опасным из которых была знать. Опасной она была не только в силу резко выраженного духа независимости и безграничного самодовольства, но и потому, что она владела огромными — богатствами и людскими ресурсами. Особенно же сильна была знать своими земельными богатствами, которые позволяли ей оказывать большое влияние на население. На войне помощь знати была королю совершенно необходима, так как он не располагал достаточно многочисленным постоянным войском. Таким образом, короли и нуждались в знати и вынуждены были ее опасаться, и в этом — то и заключалась вся трудность их положения.
Города, несмотря на уже отмеченное стремление к господству, были все же менее опасны благодаря тому, что своим происхождением и своим существованием они были обязаны королю и в сущности были столь же враждебны знати, как и король. Об этом напомнил своему зятю Альфонсу Мудрому Хайме I, когда в своем политическом завещании он советовал ему опираться на два элемента — церковь и города, «так как бог любит их больше, чем дворян, поелику дворяне имеют обыкновение восставать против своего сеньора с большей легкостью, чем другие. А с этими двумя партиями он подчинит себе остальных». Но города отнюдь не всегда были надежной и стойкой опорой короля. Не раз королям стоило больших усилий склонить их на свою сторону (например, во время малолетства Фернандо IV). Иногда города заключали союзы со знатью против короля, и нужны были особые личные качества королей и проведение политики скорее хитрой, нежели энергичной, чтобы не ожесточить противников и постепенно сломить их мощь. Кровавые расправы, весьма жестокие — в царствование Альфонса X, Санчо IV, Альфонса XI и других королей, в общем приносили сомнительную пользу, а иногда, как — это имело место — при Педро I, лишь ухудшали положение.
Но наибольшая опасность возникла в ту пору, когда короли осознали необходимость нераздельности королевской власти и, одновременно, дворяне объединили свои стремления, идущие в разрез с политикой короны. Тогда разрозненные, неорганизованные выступления, которые ранее вызывались лишь спесивым нравом знати и ее сепаратистскими тенденциями, вылилась во всеобщую борьбу двух принципов.
Превратности борьбы. Политические программы. Эти противоречия выявились уже в распре между Альфонсом X и его сыном Санчо. Как уже — отмечалось, распря эта носила внешне династический характер. Однако, по существу, шла политическая борьба, борьба между абсолютистскими тенденциями королевской власти и старинным духом самобытности, который находил выражение в фуэрос и привилегиях. Альфонс X в одном из своих произведений юридического характера — в «Партидах» ( Partidas ) — отчетливо сформулировал принципы абсолютной монархии, выдвинув требование сосредоточения основных функций власти в руках короля и изменив закон о престолонаследии. Это требование поддержали служилые люди и отвергли дворяне и многие города Кастилии, Леона и Галисии, объединившиеся в эрмандаду. Эрмандада добилась от наследного принца Санчо своего рода конституционного установления, по которому за городами и знатью признавалось право на восстание против короля, учиняющего акты произвола, и право суда над королевскими должностными лицами, причем дозволялось сурово наказывать их (вплоть до осуждения на смертную казнь). Право на восстание, зафиксированное в декларациях эрмандады в 1285 и 1286 гг., влекло за собой значительные последствия. В дальнейшем эта доктрина подверглась обсуждению различных теоретиков.
Санчо использовал эрмандаду, чтобы победить в затеянной им борьбе, и признал ее, одержав победу; но он, по-видимому, не разделял политических идей эрмандады и не собирался признать их. Все его помыслы направлены были на овладение престолом, и сам он жестоко подавлял возмущения — знати. Эрмандада развалилась; но после смерти Санчо IV сна возродилась вновь, на этот раз как чисто народная организация[161]. Начало ей положили вольные города Леона и Кастилии, а вслед за ними такие же союзы стали создавать другие города Кастилии, Мурсии и Монтаньи (1295–1296 гг.). Политические программы этих новых эрмандад сходны с программой 1282 г., с той лишь разницей, что они признают королевскую власть. Воспользовавшись беспорядками во время малолетства Фернандо IV и необходимостью для королевы — регентши опираться на города, эрмандады навязали ей условия, аналогичные требованиям, удовлетворенным Санчо IV, а именно — права на восстание в случае, когда король совершает беззакония; права изъятия провинций, на территории которых эти беззакония совершены, из сферы коронной юрисдикции; права казнить алькальда или окружного судью (мэрина), который по приказу короля, но без суда предаст смерти любого участника эрмандады; право казнить всякого, кто предъявит королевский указ о роспуске эрмандады. Они также получили и ряд иных вольностей и привилегий, свидетельствующих, что в городах был силен тот же дух феодальной независимости, который присущ был знати. Этот дух проявлялся несмотря на монархические тенденции среднего сословия и общую неприязнь к дворянству — чувство, которое не раз заставляло города выступать на стороне короля.
Со своей стороны, знать также использовала малолетство Фернандо IV и снова проявила свой беспокойный и непокорный нрав. То же наблюдалось и во время малолетства Альфонса XI. Нужна была железная рука этого короля и вместе с тем его дипломатические способности, чтобы прекратить политические распри и уменьшить значение знати. Король вступал в соглашение с одними представителями знати и обманывал других, наказывал строптивых, сеял недоверие друг к другу в среде феодалов, отвлекал их силы на борьбу с маврами, и в конечном счете использовал все средства, которые позволяли ему обуздывать феодальную знать, не слишком ее ожесточая. Так же он поступал и в отношении городов, привлекая их на свою сторону и предупреждая открытые возмущения. От военных орденов он добился клятвенного обещания, что они никогда не будут препятствовать королю вступать в их города и крепости. Действия Альфонса XI свидетельствуют, что он совершенно ясно представлял себе, каким должен быть политический идеал монарха, и умело проводил его в жизнь. Так, например, он дал гарантию королевским городам, что они никогда впредь не будут отчуждаться от королевского домена и жаловаться духовным и светским сеньорам. А именно против пожалований подобного рода и боролись города, которые на кортесах неоднократно просили у Санчо IV и Фернандо IV, чтобы устранена была практика многочисленных пожалований. О гарантии, данной Альфонсом XI, позабыли, причиняя тем самым себе вред, и Энрике II и особенно Энрике III, которые раздавали огромные пожалования, усиливавшие знать. Впрочем, и сам Альфонс XI часто отступал от своих принципов. Альфонс XI, вступая в переговоры с депутатами кортесов, не раз добивался субсидий, необходимых для ведения политической борьбы; он пользовался каждым удобным случаем, чтобы разрушать феодальные замки, бывшие подлинными разбойничьими гнездами; он стремился искоренить злоупотребления в судах и охотно выслушивал жалобы городов на бесчинства королевских алькальдов, откупщиков налогов и магнатов; он преследовал преступников и обеспечивал безопасность дорог; заботился о народных нуждах и одновременно укреплял организацию городского управления, стремясь к тому, чтобы муниципальные должностные лица избирались не на короткий срок, а пожизненно, во избежание усобиц и раздоров, которые имели место в городах во время выборов; он решительно заявлял, что только король имеет законодательные права и только он может издавать, толковать и исправлять законы, он привлекал к себе знать, пока она ему была покорна, пытаясь развить в ней рыцарские чувства, и создал новый военный орден, получивший название ордена Ленты ( de la Banda ), для. вознаграждения за военные заслуги, причем так поступал он, желая окончательно подчинить себе знать.
Все достижения этой политики Альфонса XI были сведены на нет Педро I, королем чересчур энергичным и недостаточно благоразумным. Вновь начались волнения среди знати, представители которой выступали то поодиночке, то объединяясь в союзы, так что в царствование Педро I в стране непрерывно бушевала гражданская война. Последствия этих смут сказались в дальнейшем. Преемникам Педро I удавалось иногда одерживать успехи в борьбе со знатью, как это имело место во времена Энрике III и Хуана II или точнее во времена Альваро де Луна, который энергично сопротивлялся знати, осуществляя подлинно антисеньориальные тенденции. Но в конце концов Альваро де Луна пал, и его падение было поражением монархии. Феодалы основывали свое право на восстание на одном законе Альфонса X, который гласил, что народ должен оберегать короля, не допуская его сознательно совершать действия, которые могли бы погубить его душу или обесчестить его звание и род или при чинить вред государству, а ради подобных целей разрешалось даже «устранять» тех, кто дает королю дурные советы; в таких случаях прибегали к помощи коннетабля.
Царствование Энрике IV являет собой печальную картину политической борьбы между королем и знатью. Политические чаяния знати проявляются в это время с предельной ясностью и находят выражение в реформах, призванных укрепить власть сеньоров. Все жители королевства делятся на две политические партии. Некоторые епископы и множество представителей низшего духовенства проповедуют право низлагать плохих королей, высказывая идеи эрмандады 1282 г. Против них выступают защитники монархического принципа, и некоторые из них требуют беспрекословного подчинения королевским указам. Следует все время помнить, что хотя поводом к борьбе и являлась близость Бельтрана де Куэвы к королеве и сомнение в законорожденности Хуаны, но истинная ее причина заключалась в столкновении двух политических принципов. В соглашении в Медине дель Кампо (1465 г.) сеньоры и высшее духовенство формулируют и навязывают королю условия, весьма сходные с требованиями эрмандады 1282 г. Эти условия, бесспорно, были направлены к тому, чтобы ослабить королевскую власть и сохранить режим привилегий. Они сводятся к следующему: разоружение личной охраны короля, с ограничением ее впредь определенным числом людей; отстранение всех судей в королевских городах, алькальдов и смотрителей королевских лесов и рощ и назначение вместо них лиц, угодных сеньорам, уничтожение новых придворных должностей, созданных Энрике IV, проверка отчетов всех должностных лиц финансового ведомства и сборщиков налогов начиная с 1454 г.; подчинение короля государственному совету, состоящему из представителей знати и духовенства, в ведение которого должны перейти дела, прежде решавшиеся королем единолично (помилования, распоряжение бенефициями и церковными должностями, надзор за духовными судами и даже за отправлением обычного правосудия). Вместе с тем знать потребовала, чтобы на нее распространялось право личной неприкосновенности, чтобы все судебные дела, касающиеся дворян или духовных особ, рассматривал особый трибунал в составе графов Аро и Пласенсии, маркизов Вильяны и Сантильяны, архиепископа Толедского (все эти лица были мятежниками), двух епископов «не вызывающих подозрения», и трех депутатов от Бургоса, Толедо и Севильи. Этот трибунал начинал процесс только тогда, когда все его члены единогласно решали, что следует возбудить то или иное дело; наконец, одно из условий гласило, что если король окажет противодействие, ему можно безнаказанно объявить войну.
Энрике IV, как известно, принял эти условия, хотя вскоре снова отрекся от них; между тем сеньоры, по свидетельству современника (Эрнандо дель Пульгара), наводнили главные города своими приверженцами, и целая область (Мурсия) вела почти независимое от короны существование: «В течение пяти лет оттуда не отправлялись и не приходили туда ни грамоты, ни гонцы, ни прокуратор, ни казначей».
Начало упадка феодальной знати. Казалось бы, королевская политика полностью потерпела поражение и дух независимости, проявившийся в защите режима феодальных привилегий, восторжествовал. К счастью, то был не окончательный триумф знати, а лишь кризис, в котором внутренне обреченное дело сеньоров оказалось еще способным к судорожному рывку, к последней вспышке. Вслед за этим знать вынуждена была признать себя побежденной и подать сигнал к отступлению.
Симптомом этой обреченности были изменения в стане знати. Из местного или регионального дворянства, связанного с землей и удаленного от двора, она превратилась в знать придворную, толпившуюся вокруг королевского трона и старавшуюся снискать монаршее благоволение, поддерживая политику короля. Эти тенденции проявлялись знатью даже в периоды острой борьбы с королевской властью, и характерным выразителем подобных тенденций (которые, в сущности, означали молчаливое признание той действительной власти, которой обладали короли) был сам Айяла, фигуру которого мы обрисовали выше. Конкретно эта тенденция выражалась в борьбе за близость к тропу, которая происходила на протяжении нескольких поколений. Точно так же дворяне баскских провинций, делившиеся на приверженцев рода Онья и рода Гамбойна, кончили тем, что объединились против враждебных им городов и добились мирной смены власти в этих областях, т. е. создали нечто иное, как современные политические партии. Кроме того, внутри самой знати обнаружились разногласия, происходившие уже не только из-за столкновения личных интересов, но и вследствие различия идеалов или, по крайней мере, политических склонностей. Гусманы из Севильи были консерваторами, Понсе — радикалами; то же мы наблюдаем и в других крупных городах[162]. Но признаки разложения в стане знати проявляются весьма отчетливо. Уже само количество обращений дворян к королю с просьбой о привилегиях для образования майоратов («чтобы его род всегда оставался могущественным, а его имя не забылось и не утратилось», как говорится в одной из грамот Санчо IV) является знаменательным фактом. Феодалы теперь вверяют защиту своего рода не стенам замка и не покорности ранее многочисленного зависимого населения, а непрерывно накапливаемым богатствам, что обеспечивает им видное место в системе нового общественного устройства, где главную роль играют Города с их коммерческой деятельностью. Этот строй гигантскими шагами идет на смену сеньориального уклада предшествующих столетий. В ту пору, когда не существовало еще среднего сословия, а личное и экономическое могущество основывалось на территориальном господстве и на подчинении множества зависимых, покровительствуемых людей, знать, естественно, не опасалась за свое будущее и являлась, бесспорно, ведущей силой нации. Но когда в городах начинают создаваться новые формы власти и новые виды богатств, обязанные своим развитием росту торговли, ремесла и муниципальных привилегий, когда одновременно прерываются узы, державшие в подчинении у феодалов зависимое население, знать оказывается вынужденной приступить к поискам новых источников доходов, чтобы противопоставить их тем богатствам, которые среднее сословие создало своим трудом. Отсюда и возникает столь сильное стремление знати к приобретению королевских пожалований и закреплению их за собой на основе права майората. Но источником экономической силы стало уже среднее сословие, и для экономической деятельности в новых условиях знать была не приспособлена. Естественно, что борьба, которую она вела, приводила ее к поражениям и что недалек был час падения ее былого могущества.
Достижения королевской власти. Касаясь системы организации и сферы деятельности королевской власти в этот период, следует отметить три основные особенности: усиление централизаторской и абсолютистской тенденций; установление определенного порядка престолонаследия; развитие центральных органов управления, заложивших основы единой административной системы современного типа.
Характерным представителем абсолютистской тенденции является Альфонс X, и отнюдь не потому, что он положил ей начало или создал ее: абсолютистские тенденции присущи монархической форме правления и вместе с ней развиваются с течением времени. Они еще раньше были выдвинуты слоем служилых людей, которые находились под влиянием возродившегося римского права. Но именно Альфонс X наиболее полно выразил абсолютистские тенденции как в своей политической программе, так и в правовых установлениях. Он выдержал первый серьезный удар во все обострявшейся борьбе между монархическими и феодальными политическими тенденциями.
Альфонс безоговорочно установил принцип полного слияния власти короля и функций законодательства, отправления правосудия и военного руководства, признав за короной неотъемлемое право чеканки монеты. Он провозгласил, что эти основные права никому не могут быть переданы, а любые уступки подобного рода зависят лишь от воли и желания монарха, и их действенная сила утрачивается со смертью дарителя. Альфонс еще более ограничил власть знати, объявив, что она на своих землях сохраняет только сеньориальные права и судебную власть, которые были ей пожалованы королем или которыми она пользуется по древнему обычаю. Он декларировал, что никто не может «издавать законы или новые фуэрос без согласия народа…» Более высокое представление о монархии, которое проявляется в этих установлениях, отражается также и в концепции о личности монарха. Достаточно ознакомиться с соответствующим разделом «Партид», где речь идет о ритуале обращения к королю и почестях, ему воздаваемых, и станет ясно, что весь этот ритуал уже приобретает черты, характерные для торжественного придворного этикета.
Однако не следует связывать эти тенденции с теми понятиями об абсолютизме, которые в наше время, и притом ошибочно, приписываются деятелям отдаленного прошлого. Абсолютизм Альфонса X означает лишь определенное стремление к централизации власти и к возвращению короне утраченных ею суверенных прав в политической сфере, но он ни в коем случае не связан ни на практике, ни, тем более, в теории с признанием неограниченного господства монарха. Напротив, поведение короля ставится в зависимость от существующего законодательства и интересов, и волеизъявления народа. Сам король предоставляет народу известное право контроля над его политикой, рискуя при этом, что такой контроль может принять весьма серьезную форму. Но поскольку и этот и другие разделы «Партид» содержат скорее теоретические определения прав короля, чем четкие установления, то феодалы не считали указанные положения законом. Их злоупотребления вызвали на кортесах в Ольмедо в 1455 г. выступление депутатов городов, которые просили разъяснить смысл этого закона «Партид», поскольку неясности, связанные с его толкованием, вызывают «беспорядки, мятежи и волнения».
Кортесы, собственно, не были конституционным учреждением, ограничивающим права короля. Их компетенция распространялась лишь на финансовые вопросы. Вне этой сферы король не обязан был удовлетворять требования кортесов, а поэтому и их решения не имели обязательной силы. Королевские же советы были лишь совещательными органами. И все же монархия XIII в., централизованная, единая и абсолютная, ведущая борьбу с тенденциями распыления власти, которые создавал сеньориальный и муниципальный режим, даже в теории не была тиранической или абсолютной в современном смысле этого слова. Хотя некоторые короли и совершали жестокие и несправедливые поступки, но деяния эти большей частью шли во вред не народу, а знати. В действительности же в открытой борьбе со знатью Альфонс X потерпел поражение, и его идеям не суждено было утвердиться полностью. И все же, несмотря на то, что эти идеи постепенно завоевывали себе признание и что постепенно подготавливалась почва для их претворения в жизнь, в надлежащий для этого момент и надлежащей рукой создавалось впечатление, что дело монархии обречено на гибель. Даже в плане чисто теоретических деклараций монархический идеал претерпел известный ущерб, что нашло выражение не столько во временных уступках, которые предоставил Санчо IV эрмандаде 1282 г. и Энрике IV Лиге — 1465 г., сколько в актах Альфонса XI, которыми подорван был сам принцип неотчуждаемости и нераздельности атрибутов королевской власти. Речь идет об актах, которыми было признано, что король может уступать частным лицам право отправления правосудия на долгий срок (на 40 лет функции разбора гражданских дел и на 100 лет — уголовных). Только право разбора апелляций объявлялось неотчуждаемым. Кроме того, признана была долгосрочность пожалований, причем при предоставлении их король удерживал за собой лишь права разбора апелляций, ведения войны и чеканки монеты. За сеньорами признавались любые права юрисдикции, зафиксированные в документах или подтвержденные свидетельскими показаниями.
Идеальная концепция монарха. Чтобы представить себе ясно объем королевских притязаний, посмотрим, какова была теоретическая концепция монарха и его отношение к народу у юристов эпохи Альфонса X, в том виде, в каком она отражена в «Партидах». При этом опускается все, что уже было сказано по этому поводу в начале предыдущего раздела.
Юристы прежде всего разработали теорию божественного происхождения королевской власти в соответствии с учением апостола Павла и господствующими понятиями того времени, отраженными в декларациях кортесов Ольмедо (1445 г.) и Оканьи (1469 г.). Согласно испанским традициям, еще с вестготских времен основными, присущими королям функциями считались защита народа и осуществление прав юрисдикции. Напоминалось об этимологии слова «король» ( rех ), являющегося синонимом слова «правило» ( regia ), «потому что как в правилах известны все ошибки и способы их исправления, так и у королей ведомы их заблуждения и пути устранения оных». По этой причине, а также в силу вестготской традиции, противоречившей господствовавшим в XIII в. теориям чужеземных знатоков римского права, юристы отвергали право короля произвольно отбирать имущество у его подданных и проводили ясное различие между понятиями легитимного короля и тирана, именуя тиранами всех, незаконно захватывающих власть и ею злоупотребляющих; и, дабы предотвратить тиранические действия со стороны короля, они разработали, и при этом весьма детально, учение о моральных качествах, которыми должен обладать король, и о методах воспитания и наставления в них монархов.
Что же касается отношения короля к другим государям, то «Партиды» также расходятся в этом со знатоками римского права и следуют идеям, о которых уже шла речь ранее. «Партиды» твердо устанавливают независимость короля от императора, но зато признают прямую его подчиненность папе, как главы королевства — ленника папского престола, и косвенную подчиненность ему, вытекающую из права понтификов разрешать подданных от присяги королю.
Касаясь отношений короля к народу и связывая с понятием «народ» не «низшие слои», а «совокупность( ayuniamienio ) всех людей вообще, как старших ( de los maycres ), так и средних и младших » ( у de los medianos у de los menores ), «Партиды» фиксируют обязательства короля уважать права народа, проявляя свои заботы о нем различными способами, но главным образом такими, которые отвечают основным интересам государства и понятиям о справедливости. Тезисы эти формулируются следующим образом: «Должно каждому предоставить то место, на которое он имеет право по своему происхождению, моральным качествам и заслугам»; «не учинять неправедных дел, каковых не желаешь терпеть по отношению к самому себе»; не допускать, чтобы одни становились господами других «силою или кривдою», не допускать, чтобы «старшие» превратились в надменных гордецов ( sean soberbios ) и захватывали, грабили, насильственно присваивали чужое достояние и чинили иной ущерб «младшим».
В свою очередь большие обязательства возлагались и на народ, который должен был воздавать определенные почести королю и его фамилии. Народ обязан был уважать короля, повиноваться ему, быть законопослушным, а в известных случаях и опекать монарха, дабы он не нарушал и не отступал от своих обязательств и мог быть наставляем добрыми советами для исправления учиняемого им зла. Относительно знаков уважения, оказываемых королю, «Партиды» ограничиваются лишь требованием, чтобы не оскорблялось достоинство монарха. Так, произнесение слов, бесчестящих короля, признается актом государственной измены; никому не разрешается держаться на равной ноге с королем, поворачиваться к нему спиной, сидеть в его присутствии, приближаться к нему без зова, занимать его ложе или пользоваться его конем. Почитаться должны также и изображения короля (которые дают право убежища лицам, прибегающим к подобной защите), а также его печать, грамоты и т. д. Авторы «Партид» подчеркивают, что народ должен жить в страхе перед королем, и страх этот рассматривается как чувство, вызванное любовью к монарху и покорностью ему, но не «ужасом и угнетением», которые испытывают сервы (рабы) по отношению к своим господам (сеньорам). При этом отмечается, что «все, что сеньоры совершают по отношению к людям, которые находятся в крепостной зависимости от них, должно делаться по праву».
Все эти теоретические положения «Партид» обосновываются ссылками на античных авторов (Аристотеля и др.) и церковные авторитеты.
Все прочие документы юридического характера того времени в основном совпадают с «Партидами» в трактовке прав и обязанностей короля по отношению к народу.
Порядок престолонаследия. Астурийский принципат. Установление определенного порядка престолонаследия явилось не более как следствием осуществления принципов абсолютистов. Альфонс X, придав обычаю форму закона, торжественно объявил, что королевская власть имеет наследственный и родовой характер, и обнародовал, во избежание конфликтов, уже известный нам закон о порядке престолонаследия; и хотя король сам был зачинщиком первого же конфликта, возникшего в связи с применением этого закона, тем не менее установленный порядок престолонаследия сохранился в силе.
Наследники короны начиная со времен Хуана I (1388 г.) получили титул «принцев астурийских». Таким образом был создан майорат из астурийских земель, присоединенных Хуаном I к королевским владениям.
Этот титул был подтвержден указом Энрике III (в 1394 г.) и грамотой Хуана II (в 1444 г.), причем этот последний указ является самым ранним из сохранившихся документов об учреждении астурийского принципата. Совершеннолетним король считался с 14 лет; а для управления страной до его совершеннолетия и для его охраны был установлен институт регентов или опекунов — традиционный обычай, закрепленный «Партидами». В соответствии с этим законом, в случае если умерший король сам не избрал опекунов, их должны были назначить кортесы или собрание представителей всех сословий. При этом за вдовствующей королевой-матерью, если она не вступила во второй брак, сохранялось преимущественное право на регентство. Опека учреждалась также в случае душевной болезни короля на то время, пока она длится.
Организация дворцового управления. По мере того как короли все более проникаются сознанием полноты своей власти, возрастает показной элемент в организации дворцового управления, роскошь придворной жизни и усложняется административный аппарат. Уже из «Партид» мы узнаем о существовании массы дворцовых чиновников; там упоминаются: старший капеллан, хранитель печати ( canciller ), нотариусы ( notaries ), лейб-медики, дворецкие, придворные медики, буфетчики, конюшие, экономы, виночерпии, постельничий, квартирмейстеры, привратники, майордомы, знаменосцы, альгвасилы и другие. В более поздних документах упоминаются доезжачие, егери, королевские птичники и тому подобные должности.
Король имел специальную охрану. Лица, к ней принадлежавшие, сперва носили название дружинников ( mesnaderos ), а затем, ballesleros de maza и monietos de Espinosa. При дворе постоянно теснились сыновья крупных сеньоров, которые стремились получить там «политическое образование» и заручиться покровительством ( criarse ) и благосклонностью короля. Этих юношей называли пажами ( donceles ), и было назначено специальное должностное лицо, начальник пажей ( alcaide de los donceles ), для наблюдения за ними. В конце концов пажи составили избранную гвардию короля.
Однако власть королей была отнюдь не столь абсолютна, чтобы они могли, удовлетворяя своим прихотям, содержать в роскоши двор. В этом им препятствовали кортесы, которые не раз фиксировали размер субсидий на содержание королевской фамилии. Так, кортесы в Вальядолиде в 1258 г. определили стоимость ежедневного рациона короля и его супруги в 150 мараведи и предупредили короля, что ему следует распорядиться, чтобы приглашенные к трапезе соблюдали умеренность в пище, дабы снизить расход на питание. В 1307 г. кортесы ограничили ставки янтара — налога на содержание короля — в тех городах, где он останавливался, суммой в 1000 мара веди на десять лет.
Но король жил не только на предоставляемые ему кортесами субсидии. Он владел землями, скотом, рудниками и другим имуществом; у него было особое хозяйство, которое он мог сдавать в аренду или использовать любым способом для удовлетворения своих потребностей. Однако и тут не обходилось без вмешательства кортесов; например, в 1311 г. они потребовали, чтобы король назвал сумму личных доходов, которые со времени Альфонса X возросли благодаря соляной и другим монополиям.
Королевский совет. Наиболее важным нововведением этого периода является разделение функций старинного Королевского совета, который ранее являлся трибуналом ( cort ) или курией для решения судебных дел. Это разделение наметилось постепенно и проявлялось в весьма неотчетливой форме. Поэтому нелегко провести границы между ядром Совета — курией — и теми совещательными органами при особе короля, которые впоследствии вошли в состав этого совета. Правда, уже в XIII в., когда совершенно точно были определены функции королевской курии ( curia regia ), считалось, что в компетенцию ее входят политические, судебные и финансовые дела, о чем можно составить заключение на основании решений, принятых королем после предварительного обсуждения в курии. Разделение функций происходит медленно, а вместе с тем отмечаются и значительные перемены в составе Совета, куда проникают и народные элементы, чему способствуют различные указы Альфонса XI, Энрике III, Хуана I и других королей. Энрике II в 1406 г. распорядился, чтобы двенадцать членов Совета назначались из числа «достойных людей» ( hombres buenos ), по два от Леона, Галисии, Толедо, Эстремадуры и Андалусии. Этот указ лишь подтвердил уже существовавший по крайней мере с 1293 г. обычай назначения в Совет нескольких депутатов или постоянных советников от Эстремадуры. Фернандо IV, как о том свидетельствуют акты кортесов в Куэльяре в 1297 г., призвал двенадцать «достойных людей», избранных городами, которым вменялось в обязанность давать советы королю, оказывать ему помощь в управлении страной. Во время малолетства Альфонса XI снова появляются «достойные люди» в составе Совета. Совместно с четырьмя епископами и несколькими рыцарями они должны были давать советы опекунам. Спустя несколько лет (в 1331 г.) Альфонс XI санкционировал участие в нем плебейских элементов. В 1385 г., при Хуане I, Королевский совет, по-видимому, становится вполне определенным административным органом, так как, в соответствии с указом, датированным тем же годом, он состоял из 12 членов, причем четверо из них были народными представителями, а впоследствии (с 1387 г.) обязательно законоведами ( letrados ). Это условие было подтверждено в царствование Энрике III, когда законоведы получили титул оидоров (аудиторов) ( oidores ). В 1390 г. Энрике III стал главой Совета. Хуан II разделил Совет на две палаты (судебную и административную), функции которых, однако, были неопределенны; он значительно увеличил число советников, возросшее уже в царствование Энрике III. В 1459 г. Энрике IV снова реформировал Совет; в дальнейшем Фердинанд и Изабелла подвергли Совет небольшой реорганизации, после чего этот орган приобрел стабильный облик.
Наряду с выделением в особый орган административных функций Совета происходило и обособление судебных его функций, что привело к созданию новых учреждений и новых должностей.
Должностные лица центрального аппарата управления
Административная иерархия, столь запутанная и неясная в предыдущий период, начиная с Альфонса X становится все более определенной, по крайней мере цели судить об этом по законодательным актам и решениям кортесов. В системе управления еще в течение долгого времени сохраняется смешение административных и судебных функций.
Должностным лицом наивысшего ранга, которому подчинены были все дворцовые чиновники, был хранитель печати ( саnсillег ), который являлся одновременно и генеральным секретарем, и главным нотариусом. Он должен был визировать королевские послания и грамоты (а для этого требовалось, между прочим, знание латинского языка и романсе). Хранитель печати был доверенным лицом короля; его помощниками являлись нотариусы ( notaries ), которые вели регистрацию королевских указов (впоследствии для этого создается должность королевского регистратора — registrador real и королевские писцы ( escribanos ). Все они входили в состав бюро или секретариата ( secretaria ) короля, как впоследствии называлось в Кастилии это учреждение. В крупных административных округах также имелись старшие нотариусы ( noiarios mayores ), должностные обязанности которых были подобны обязанностям их коллег, состоявших при дворе. За хранителем печати следовал знаменосец короля ( al ferez del rеу ), военные и судебные функции которого будут рассмотрены ниже, и главный аделантадо ( adelanlado mayor, adelantado del rey, sobrejuez ) — королевский верховный судья, который помимо судейских функций осуществлял еще и функции надзора. Он рассматривал жалобы и выносил приговоры по апелляциям, в тех случаях, когда король не мог сам рассмотреть дело, и контролировал деятельность мэринов и низших должностных лиц с правом их смещения и наложения взысканий. Те же функции надзора выполняли и пескесидоры или пескеридоры ( pesquesidores, pesqueridores — буквально «расследователи»), которые одновременно являлись также и судьями, назначаемыми королем или мэринами. Позднее пескесидоры получили название веедоров ( veedores — инспекторов). Наподобие главного аделантадо при особе короля, в крупных административных округах также имелись аделантадо на правах правителей и начальников всех мэринов. В обязанности аделантадо входили: охрана общественного порядка, информация короля о положении на местах и разбор апелляций. В помощь им придан был совет, в состав которого входили «знатоки привилегий» или алькальды. Если территория округа была пограничной, то аделантадо назывался adelantado de frontera, т. е. пограничным аделантадо, и получал в качестве помощников двух алькальдов. Король для передачи своих доверительных распоряжений пользовался услугами мандадерос — особых гонцов — делегатов, должность которых считалась почетной и важной. Старшие мэрины ( merinos mayores ), известные уже в XIII–XIV вв., замещали аделантадо, а в некоторых случаях выступали в качестве комендантов крепостей или замков. Младшие мэрины ( merinos menores ) им подчинялись и имели определенные судебные функции. За ними следовали портерос ( porteros ), являвшиеся исполнителями королевских приказов и судебными исполнителями, но в обязанности их входила также передача во владение различных лиц королевских замков. Впоследствии портерос заменяют ballesteros de nbmina — титул, встречающийся в документах XIV в. Наконец, в царствование Хуана I создается должность коннетабля Кастилии ( condeslable de Castilla ), верховного главнокомандующего войском, который хранит ключи от королевской резиденции. От имени короля и коннетабля обнародовались военные приказы ( bandas ).
Принцип разделения на административные округа нельзя установить точно, потому что он был неопределенным и изменчивым. На основании документов XIV в. можно, пожалуй, сделать заключение, что по значению округа эти шли в такой последовательности: Кастилия, Леон, Галисия, Астурия, Гипускоа, Алава, Эстремадура, Толедо и Андалусия. Но следует отметить, что, несмотря на реформы Фернандо III, в документах середины XIII в. (1260 г.) упоминались — как пережитки прошлого — графства, управляемые от имени короля дворянами, именуемыми prestameros, tenentes, dominantes, причем эти лица имели в подчинении у себя майор домов, нотариусов и стражников ( sayones ). Возможно, что эти пережитки сохранились лишь в некоторых округах, как, например, в Галисии, где встречаются графы, управляющие тремя округами одновременно. Города, в которых имелись высшие чиновники, считались особо привилегированными. Это были Толедо, Севилья, Кордова, Хаэн, Мурсия, Алхесирас и, несомненно, еще ряд других, о которых умалчивают законы. В одном законе Толедо, Севилья и Кордова именуются «великими городами».
Судопроизводство. Вполне естественно, что короли по мере укрепления своей власти проявляли заботу и об отправлении судопроизводства. Судебные функции составляли особенно важную прерогативу короны, поскольку, осуществляя их, короли могли с успехом подавлять своеволие анархических элементов в стране. Несомненно, стремлением укрепить систему судопроизводства вызвано было уже отмеченное выше разделение Королевского совета и создание ряда новых должностей на местах.
Первые попытки учреждения королевского трибунала относятся еще ко временам Альфонса X, который указом 1274 г. образовал судебный трибунал ( корт ) в составе девяти судей (алькальдов) от Кастилии, шести от Эстремадуры и восьми от Леона, чередовавшихся в отправлении своих обязанностей. Кроме того, он назначил специальных судей для разбора апелляций и установил три дня в неделю для личного разбора дел. Имелось четыре судебные инстанции: на городских алькальдов апелляции подавались аделантадо или мэринам (окружным судьям), третьей инстанцией были королевские алькальды, четвертой — главный аделантадо Кастилии. Наивысшей же инстанцией был сам король. Альфонс X в указе 1274 г. вновь перечислил судебные дела, подведомственные корту ( casos de cort о corte ). В других случаях нельзя было прибегать к посредничеству короля без предварительной апелляции к другим судьям; исключение допускалось лишь для апелляций по делам, отсрочка в рассмотрении которых могла принести ущерб, или по искам на незначительные суммы (до десяти мараведи). Но и по этим делам разрешалась апелляция только в тех случаях, когда король находился в том городе, где суд вынес решение. Во всяком случае частные лица могли жаловаться на несправедливость судей.
Король также в силу своего права разрешать судебные дела ( advocaciôn délias causas ) мог непосредственно входить в рассмотрение определенных случаев нарушения закона, хотя он и не вмешивался в судебную процедуру, и назначал специальных делегатов — пескеридоров — для руководства судебным разбирательством и установления состава преступления. Судопроизводство велось на тех же основаниях, когда преступник не был обнаружен или, когда разбирались жалобы на лиц с дурной репутацией; наконец, наравне с прочими преступлениями производилось расследование политических преступлений (против власти или личности короля) и дел против евреев и мавров. Процедура следствия имела особое значение в судопроизводстве того времени.
Апелляции или альсады ( alzadas ) могли рассматриваться самим королем или назначенным им лицом, не входящим в состав суда, и в первую очередь — главным аделантадо. В компетенцию этого последнего — как и всех верховных судей, хотя бы они и не входили в состав королевского суда — входили следующие дела: тяжбы между городами по вопросу о границах; споры между городами и орденами или сеньорами; жалобы лиц, обиженных приговором придворных алькальдов ( alcaldes de cort ); жалобы вдов, сирот, монахов или «дворян без сеньора» (лиц, которые не были ничьими вассалами), если они были направлены против могущественных людей, причем в некоторых случаях сам аделантадо должен был выступать в качестве их защитника. За главным аделантадо, по своему значению, идет знаменосец ( alfèrez ) как естественный защитник и покровитель вдов, сирот и дворян, не имеющих иных защитников, как исполнитель решений, вынесенных по делам высокопоставленных лиц, и как хранитель коронных владений (поместий, городов и замков короля), утрата или захват которых влекли за собой вызов на поединок лица, совершившего подобные деяния. Старшие мэрины, замещающие аделантадо, обладали правами этих последних в пределах округов и населенных пунктов, куда они назначались королем; компетенция младших мэринов, назначаемых старшими мэринами или аделантадо, была ограничена правом разбора лишь некоторых тяжелых преступлений. Ниже мэринов стояли королевские алькальды (которых не следует путать с придворными алькальдами ) ( alcaldes de cort ), в обязанности которых входило вершить судопроизводство ежедневно, кроме праздников, с помощью «достойных людей». В некоторых законах алькальды сохраняют старинное название судей ( jueces ), которое в XIII в. употребляется также для обозначения любого судебного чиновника. Алькальдами завершается эта судебная иерархия, находящаяся в зависимости от короля. Каждый из этих должностных лиц имеет помощников в лице подчиненных ему исполнителей, называемых портерос ( porieros ) или альгвасилами ( alguasiles ). Король имел своего старшего альгвасила ( alguasil mayor ). Функции защиты и представительства тяжущихся сторон входили в обязанности уже появившихся в ту пору адвокатов ( bосеros ) и защитников ( personeros ).
Но не следует думать, что судопроизводство было полностью унифицировано. Унификации препятствовали не только сложность и запутанность судебной иерархии, но и самое разнообразие правовых норм в отдельных областях. Документы того времени свидетельствуют о разноречивости законов, что приводило к необходимости для решения различных дел в каждой местности назначать разных судей (отсюда и сложная структура королевского судилища). В документах встречаются любопытные случаи, например, дело о подтверждении Санчо IV в 1286 г. привилегии церкви в Леоне. Один из ее каноников, согласно старинному обычаю, хранил экземпляр «Фуэро Хузго» и имел право совместно с алькальдами и «достойными людьми» города пересматривать все решения, включая и приговоры королевского суда, которые расходились с каким — либо пунктом этого кодекса. Этот судебный трибунал продолжал существовать некоторое время, несмотря на проведенные судебные реформы; о его существовании свидетельствуют документы конца XIII в. (1295 г.); судоговорение в нем было устным и несложным. Кроме того, существовало множество различных королевских судов. Вольные города имели своих собственных судей или алькальдов, избранных населением или городским советом; сеньоры, пользуясь своими привилегиями, могли назначать судей и мэринов и пескесидоров; ремесленные корпорации пользовались правом иметь собственных судей; дворяне также имели особых алькальдов или же решали свои споры только им дозволенным способом — в королевском суде или с применением обычной процедуры, или посредством поединка, а в некоторых случаях могли даже сами произносить приговор; скотоводы, объединенные в организацию под названием «Места» ( Mesia ), находившуюся под покровительством короля, имели особую юрисдикцию и своих алькальдов; наконец, университеты и духовенство обладали рядом судебных привилегий. Все это показывает, насколько распыленными были еще судебные функции. С другой стороны, города обычно не стремились по доброй воле подавать апелляции королю, чтобы не нарушать таким путем своих привилегий. Но тенденции к дальнейшей централизации уже наметились весьма отчетливо и подготовили будущую реформу судопроизводства, которая обеспечила его унификацию. Знание римского права, присущее служилым людям, из числа которых короли назначали алькальдов, и их ярко выраженные монархистские и абсолютистские тенденции чрезвычайно способствовали этой перемене. Им оказывали содействие аделантадо и старшие мэрины, административные и судебные функции которых все более расширялись, между прочим и в ущерб старинному праву убежища, которым пользовалось духовенство и знать; например, судьи могли преследовать — преступников, даже когда они укрывались в крепостях и замках влиятельных лиц. Одновременно весьма широко распространяется обычай «божьего мира», о котором часто упоминают законы XIII и XIV вв. в особенности когда речь идет о распрях и усобицах в среде знати.
Реформы, проведенные после Альфонса X. Преемники Альфонса Мудрого, в особенности Альфонс XI, старались, насколько возможно, усилить тенденции централизации. Борясь с сепаратистскими стремлениями феодалов и городов, они широко использовали свое право назначать королевских судей в муниципии. Они или полностью сохраняли за собой право назначать алькальдов (отменив выборы их народом), или назначали их совместно с юристами и смещали их, когда они давали к тому повод злоупотреблениями и несправедливостями. Можно сказать, что в XIV в. во всех крупных городах (в Бургосе, Севилье, Кордове, Хаэне, Мурсии, Аликанте и других) имелись назначенные Альфонсом XI королевские алькальды, называвшиеся старшинами ( mayores ) или коррехидорами ( corregi dores ). Влияние их сказывалось не только при разборе различных тяжб, но и в делах политических. Энрике II, который уделял много внимания институту королевских алькальдов, прибрал его к рукам (использовав при этом петиций городов), о чем свидетельствуют указы, данные в Торо, в 1369 г., указы 1371 и 1373 гг. и решения кортесов в Бургосе в 1377 г. Результатом этих мероприятий и других мер, принятых Хуаном I и Хуаном II, были реорганизация судебной иерархии и расширение компетенции короля в сфере судопроизводства. Последствия этих реформ весьма отчетливо отразились в некоторых указах, хартиях и др. документах XIV и XV вв. С целью усилить влияние королевского суда было решено проводить инспекционные поездки на места, причем инспектора должны были по четыре месяца находиться в определенном пункте королевства. Наконец, было проведено разделение королевского судилища (корта), которое получило новые наименования канцелярии ( chancilleria ), так как хранитель печати ( concilier ) скреплял ее приговоры, и аудиенсии ( audiencia ), на две палаты; одна из них осталась в Сеговии, а другая, хотя и ненадолго, была переведена в Андалусию. Энрике II реорганизовал канцелярию, определив число ее членов. В состав канцелярии должны были входить семь судей или оидоров (в том числе четверо законоведов, получавших жалование) и восемь алькальдов королевского судилища (придворных алькальдов), причем от Кастилии, Леона и Эстремадуры выставлялось по два алькальда, а от Андалусии и Толедо — по одному. Кроме того, в канцелярию входили по два особых алькальда, ведавших разбором дел в той округе ( rastro ), где пребывал двор, и один алькальд для разбора апелляций. При этом Энрике II подтвердил разрешение подавать во всех случаях королю апелляции на приговоры сеньоров и их алькальдов. Хуан I и Хуан II провели новые реформы, из которых заслуживает внимания реформа, в результате которой была создана должность прокуратора-фискала ( procurador-fiscal ) (прокурора), и подписание приговора возложено было на оидоров, которым Хуан I передал это право. Одновременно произошло расширение королевской юрисдикции: королевскому суду стали подведомственны дела о бесчинствах и насильственных актах прелатов и клириков. При этом было установлено, что епископы и аббаты не могут пользоваться правами частной юрисдикции во вред монарху Альфонсу XI. Но все же королям не удалось искоренить практику узурпации королевской юрисдикции и устранить препятствия, которые возникали, когда короли предпринимали попытки положить конец подобным злоупотреблениям. Об этом свидетельствуют документы конца XIV в. На сессии кортесов 1390 г. депутаты вольных городов ( villas ) жаловались королю (Хуану I) на то, что сеньоры, в особенности те из них, кто владеет жалованными королевскими землями, абсолютно не допускают апелляций на свои приговоры. Они не довольствуются полной судебной властью в низшей инстанции, а захватывают и «высшую судебную власть», принадлежащую только королю, а также отказываются выполнять королевские указы на территории сеньории.
В качестве примера депутаты приводили графа Дениа, которому Энрике III пожаловал замок Гарси-Муньос, города Аларкон, Эскалону, Сифуэнтес и Чипчилью, сеньорию Вильену и другие владения. В ответ на эту жалобу король снова приказал, чтобы «все судебные дела в сеньориях рассматривались в обычном порядке алькальдами того города или местечка, которые пожалованы сеньору или рыцарю, и чтобы эти алькальды выносили приговор. А если одна из сторон будет считать себя обиженной, то она может апеллировать к сеньору этого города или местечка. Если же сеньор откажется от рассмотрения дела или рассудит несправедливо, тогда обиженные могут апеллировать к королю». Несмотря на это, злоупотребления в течение долгого времени не только не прекращались, но и возрастали из-за признанного Альфонсом XI права отчуждения сеньорами привилегий частной юрисдикции. Типичным примером, свидетельствующим о весьма беспокойной обстановке, в которой вершились судебные дела, является указ, которым, согласно одному документу XIV в., должны были руководствоваться мэрины после оставления ими судейской должности во избежание оскорблений и актов мести со стороны знатных людей, по отношению к которым они выполнили решение суда. Этим указом король предписывал обеим сторонам (мэринам и их бывшим подсудимым) хранить мир в течение 60 лет.
Наряду с урегулированием порядка апелляции и королевского судопроизводства пополнялся и изменялся состав судебных чиновников. В юридических документах, особенно со времени правления Альфонса XI, упоминаются в качестве судебных чиновников мэрины — судебные исполнители ( merinos-ejecutores ), подчиненные алькальдам и городским судьям; монтерос ( monieros ) или тюремные начальники (алькайды), среди которых выделяются так называемые monteros de Bavia и monteros de Espinosa — лица, из которых формировался королевский эскорт, писцы аудиенсий ( escribanos de Audiencia ), различного рода алькальды, присяжные ( jurados ) и множество других должностных лиц.
Весь этот аппарат не обладал той устойчивостью, к которой, естественно, стремились короли, напротив — состав его менялся, причем эти изменения происходили особенно часто в годину гражданских войн и смут, которые возникали в период малолетства королей. Но так как в необходимых случаях общество само приходит себе на помощь, то парод восполнил пробелы в системе организации королевской юстиции, вызванные указанными выше причинами, и создал эрмандады для охраны общественного порядка. Эти эрмандады тотчас же организовывали милицию, которая порой являлась новой причиной беспорядков, несмотря на добрые намерения тех, кто создал ее. Из эрмандад самой известной благодаря своему значению, привилегиям и продолжительности существования были эрмандада Сеговии, а также эрмандада, созданная городами Талаверой, Толедо и Вильяреалем. Последняя, давнего и темного происхождения, сперва являлась организацией пчеловодов, была разрешена Фернандо III и Альфонсом X и окончательно утверждена в 1300 г. как союз городов, в функции которого входило преследование воров и разбойников. Для управления эрмандадой были назначены трое судей или алькальдов, которым подчинялись караульные и отряды куадрильеров ( cuadrilleros ), название, происходящее, по всей вероятности, от quadrillos, особого вида стрел с квадратным железным наконечником и острием. Альфонс XI, желая вновь подтвердить привилегии, данные его предшественниками, приказал, чтобы эрмандады избирали себе двух начальников или «достойных людей». Эрмандада, которую вначале лишь временно разрешил Фернандо IV, стала постоянной с 1312 г.[163] Признанная также папой, эта эрмандада стала называться «Священной королевской старой эрмандадой Толедо, Галаверы и Вильяреаля» и просуществовала до XVIII в., несмотря на неоднократные попытки уничтожить ее, предпринимаемые дворянством и военными орденами. Судебная процедура куадрильеров была очень краткой: изловив преступника (а куадрильеры нередко преследовали злоумышленников до границ Португалии или Арагона), они уводили его в лес и после совместной трапезы привязывали его к дереву и расстреливали из луков, причем тот куадрильеро, которому удавалось попасть прямо в сердце, получал награду. Лишь после казни преступника выносился приговор. Впоследствии эта примитивная судебная процедура была изменена, и расстрел из луков уже более не применялся.
Сеговийская эрмандада возникла при Энрике IV, вызванная необходимостью защиты от насилий королевской охраны, состоящей из мудехаров. В нее входили города Кастилии и область в бассейне Эбро до Бискайи и Галисии. Но так как она вмешивалась в политические дела, то знати удалось путем различных козней ее уничтожить. Она вновь возникла в 1473 г., поскольку бандитизм в стране усилился и Энрике IV, утверждая ее устав, признал эту организацию как «новую эрмандаду Кастилии и Леона». В компетенцию ее (как и прежней эрмандады) входил разбор следующих преступлений: богохульства, подделки монеты, грабежей в населенной и ненаселенной местности, поджогов, насилий, убийств на больших дорогах и т. п.
Наказания и судебная процедура. Система наказаний претерпела незначительные изменения. Несмотря на некоторые ограничения (впрочем мало эффективные) Альфонса X, продолжали применяться пытки и суровые наказания, о которых упоминалось уже раньше: вырывание языка, прижигание раскаленным железом, сожжение на костре и т. п. Уже упоминалось о применявшихся в предыдущий период в Арагоне и Каталонии наказаниях за ересь; законы Альфонса X устанавливают для еретиков особую систему наказаний — обычно смертную казнь с конфискацией всего имущества, а для вероотступников — сожжение на костре. В одном из документов XV в. (1477 г.) отмечается, что первый в Кастилии процесс против еретиков, завершившийся их сожжением, имел место в Льерене и проведен был старшим алькальдом. В действительности же это наказание применялось еще до Альфонса X, в царствование его отца Фернандо III, который приказал бросить в котел с кипящей водой нескольких еретиков. «Фуэро Реаль» и «Партиды» устанавливают, что дела еретиков подлежат суду епископов, которые создают обычный трибунал в отличие от особого и экстраординарного трибунала, введенного доминиканцами в Каталонии. Пытки (согласно закону, определяющему обязанности главных аделантадо) употреблялись как средство добиться признания от обвиняемого, причем они могли применяться лишь в отношении лиц с дурной репутацией, против которых имелись явные улики, или же к обвиняемым в измене и оскорблении особы короля; но пытка могла применяться лишь в присутствии свидетелей. Тот же закон устанавливает, что никакое телесное наказание не должно приводиться в исполнение в дни больших церковных и гражданских праздников, а также по воскресеньям и пятницам. При вынесении решений по гражданским делам запрещалось описывать у крестьян за долги сельскохозяйственные орудия и рабочий скот, если только кредитором не являлся король (в случае, когда взимались недоимки), местный сеньор или владелец земли. Эта привилегия в отношении власть имущих отражает существующее неравенство в наказаниях для лиц различной сословной принадлежности. Так, в отношении дворян (фихосдальго) Альфонс XI подтвердил привилегию, по которой у них не могли описывать их дворцы, дома, где они проживают, лошадей, оружие и мулов. Король являлся особым судьей дворян при разборе преступлений против рыцарского устава и более серьезных правонарушений. За незначительные преступления их могли судить низшие судебные инстанции; но приведение в исполнение приговора всегда; лежало на обязанности знаменосца или военачальника, которому подчинялся данный дворянин. В фуэрос вольных и сеньориальных городов также проводится различие в наказаниях для представителей разных слоев населения. За убийство дворянина уплачивался штраф в 500 сольдо. Право помилования — привилегия короля — регламентируется в зависимости от характера преступления, его причин и последствий. Также регламентируется право убежища, в церквах, причем его лишаются лица, совершившие тяжкие преступления, ограбление в ненаселенной местности, поджог, предательство, прелюбодеяние, убийство и т. п. Убежищами могли служить также дома и склады, принадлежавшие королю.
Изменения в судебной процедуре были более существенными. В уголовных делах процесс обычно возбуждался одной стороной, т. е. по доносу или по жалобе определенного лица, которое должно было выступать на открытом судебном заседании. Судоговорение в большинстве случаев было публичным и устным, что вызывало множество осложнений и неудобств, особенно когда разбирались преступления могущественных и влиятельных особ — случаи, в которых особенно отчетливо проявлялись последствия господствующей системы, основанной на социальном неравенстве и несовершенстве покровительственных функций государственной власти. Необходимость выдвигать обвинение, доказывать его и т. д. путем очной ставки сильно задерживала и затрудняла судопроизводство. Во избежание этих неудобств был создан следственный аппарат ( pesquisa ) для ведения расследований (о котором бегло упоминают городские фуэрос предшествующего периода). Король или его судьи могли возбуждать дело по собственному почину ( moiи proprio ) или по роду своей должности, хотя бы и не было выдвинуто определенного обвинения против данного лица, не прибегая для этого к вызову истца и не называя имени преступника. Таково было общее правило ведения расследования, причем, согласно закону, относящемуся, вероятно, ко времени Альфонса X, следствие в случае убийства прекращалось, если в дело вмешивались родственники убитого. Таким путем (на что особенно охотно ссылаются некоторые законы, определяющие судебную процедуру) королевские судьи пытались свести на нет те ухищрения, которыми влиятельные — люди и закоренелые злодеи прикрывали свои преступления; судьи утверждали, что «от свидетелей, которых эти люди представляют в суд, нельзя узнать правды». Иногда следователи выступают как посредники в тяжбе — признак, свидетельствующий, что новая процедура судопроизводства привилась достаточно прочно. Это посредничество применялось также при разборе некоторых тяжб, например, при нарушении зафиксированных в фуэрос привилегий бегетрий, спорах о границах городской территории и пользовании пастбищами, дровами и т. п.
Одновременно с этими изменениями судебной процедуры все более усложняются связанные с ней формальности. Письменная форма процесса распространяется за счет прежней устной, что ведет к замедлению и удорожанию судопроизводства. Об усиленном внимании законодателей к все более детальной регламентации судопроизводства отчетливо свидетельствуют юридические памятники эпохи. Так, например, 252 закона, известные под названием « Leyes del Estilo », почти все посвящены процессуальным нормам; как следствие (но отчасти и как причина) подобного явления — возрастает значение прокуроров и адвокатов, о которых впервые упоминают законы времен Альфонса X. Один из этих законов определяет правила выступления на суде адвокатов: они должны говорить стоя, не садиться, пока алькальд не предложит им сесть, воздерживаться от употребления непочтительных выражений. Эти предупреждения отнюдь не были излишними, так как адвокаты (а профессия эта привлекала множество людей различного социального положения) приходили в суд в таком большом количестве и с такими претензиями, что часто нарушали установленный порядок: они давали советы судьям и тяжущимся, не будучи спрошенными, прерывали свидетельские показания, запутывая дело и задерживая судопроизводство. Против таких нарушений боролся Альфонс X, который обнародовал в 1258 г. особый устав. В дальнейшем адвокаты приглашались сторонами, но все же еще в 1268 г. судопроизводство велось по старинному обычаю, и тяжущиеся обходились без помощи адвокатов.
В это же время теряют силу «простые доказательства» ( pruebas vul gares ), против которых решительно высказалась церковь на соборе в Леоне в 1288 г. и в Вальядолиде в 1322 г. Хотя они еще сохраняются кое-где в фуэрос, но общие законы больше о них не упоминают. Исключение составляет поединок ( riepto ), о котором мы упомянем ниже. Возрастает значение документальных (письменных) доказательств и свидетельских показаний. Любопытно, что, как общее правило, была принята новая процедура (во изменение старой), согласно которой не должны были отвергаться судом иногородние свидетели. Тем не менее действенную силу продолжали сохранять, местные процессуальные нормы, вследствие чего создавались в каждом городе правовые системы, благоприятные для его обитателей. Из-за этого оставались безнаказанными многие преступления, в особенности же преступления против иностранцев, так как местные жители, будучи связанными круговой порукой, покрывали своих земляков.
Поединки (rieptos). О поединках неоднократно шла речь, когда рассматривались привилегии знати, правила судопроизводства и обычаи. Однако до сих пор не было еще дано описания процедуры поединков и правил, которыми они регулировались. Этот род судебной процедуры, относившийся к категории «простых доказательств», применялся ранее как в отношении лиц простого происхождения, так и в отношении дворян. Но уже — с XIII в. — а судя по литературным источникам, уже с XII в. — в общих законах и обычаях ясно проявляется тенденция королевского суда сузить сферу применения поединка, свести его, в основном, к судебному единоборству между дворянами, с обязательным посредничеством короля. Однако городские фуэрос, исходящие как от короля, так и от сеньора (например, фуэро Бриуэги), допускают поединки между лицами любых сословий, и подобное толкование дают и общие законы времен Альфонса X.
Самыми древними распоряжениями, касающимися дворянских поединков, хотя они и известны лишь как закрепленные законом обычаи, являлись, по-видимому, правила, опубликованные Альфонсом IX на кортесах в Нахере (в 1137 г.) и в одном уставе о фихосдальго, принятом, по-видимому, по просьбе знати. Текст этого устава до нас не дошел, но отрывки его воспроизведены в другом уставе XIV в. — в так называемом Уставе Алькала Альфонса XI. До этого Альфонс X обнародовал законы о поединках, основанные, как заявлял король, на древних обычаях. Согласно этим обычаям, всякий дворянин, оскорбленный другим дворянином, должен был порвать с ним дружеские отношения и вызвать его на поединок. Но при этом он не должен был причинять ему вред до поединка и в течение девяти дней после него. Самому поединку должно было предшествовать нечто вроде соглашения. Поединок обязательно происходил в присутствии короля и двенадцати рыцарей, причем оскорбленный называл оскорбителя «вероломным» ( alevoso ). Король мог или дать согласие на поединок или спять обвинение в вероломстве, провозгласив обвиняемого невинным и не совершившим ничего противозаконного. После того как вызов был оглашен перед королевским судом, вызванный имел право выбора: ему предоставлялось либо принять вызов, либо подчиниться приговору короля и его суда; при этом вызвавший на поединок мог представить документальные доказательства или свидетелей.
Когда вопрос о поединке был решен, король устанавливал день и место встречи, определял условия поединка (род оружия и т. д.) и назначал также судей поединка ( fieles ). Если в поединке погибало лицо, вызвавшее обвиняемого, то последний считался невинным. В случае гибели вызванного на единоборство покойный считался «оправданным, так как справедливо будет освободить его от обвинения, ибо он принял смерть, защищая свою правоту». Напротив, если вызвавший не мог доказать своего обвинения или от него отказывался, то он нес наказание за клевету. В первое время оружие и кони сражающихся доставались королевскому майордому в качестве вознаграждения за проведение поединка; но при Альфонсе X вышел указ о том, что только побежденный лишается права владения оружием и конем в наказание за вероломство. Вызванный мог отказаться не только от поединка, но и от расследования его дела королем, и подобный отказ освобождал его от возводимого обвинения, причем вызвавший на поединок нес наказание. Если же обвиняемый не являлся на королевский суд, он провозглашался мятежником и наказывался королем как изменник и предатель. Если побежденный в поединке не умирал на поле боя, то он считался «сброшенным наземь», и в этом случае половину его достояния получал король. В некоторых случаях он мог быть даже приговорен к смерти. В отличие от поединков между лицами недворянского, звания, ни один дворянин не имел права драться вместо оскорбленного, если последний был жив. Исключением являлись случаи, когда оскорбление было нанесено одновременно и сеньору потерпевшего, или женщине, монаху и лицу, которое не может или не должно браться за оружие. Поединок должен был состояться и в тех случаях, когда лица, в нем участвовавшие, были неравны по происхождению и принадлежали к различным сословным подразделениям, на которые распадался класс дворянства. Тогда лицо более низкого положения могло быть заменено человеком, по происхождению равным противнику и даже более родовитым. Когда поединок заканчивался смертью одного из противников, король предпринимал действенные меры к прекращению вражды между родственниками убитого и оставшимся в живых противником. Поединок мог также начаться по обвинению в измене, причем под этим понимались такие преступления, как оскорбление особы короля или проявление неуважения к сеньору. Лица недворянского происхождения не могли прибегать к поединку до разбора судом дела об оскорблении их. Законы и документы юридического характера более поздней эпохи содержат новые правила процедуры поединка и самого боя ( lid ), однако они не вносят в них существенных изменений. В целях изменения процедуры поединков Альфонс XI обнародовал указ в Бургосе (в 1342 г.), который был отвергнут дворянством, поэтому на кортесах в Алькала (в 1348 г.) были восстановлены правила, принятые в Нахере, весьма сходные с установлениями Альфонса X.
Королевские финансы. По мере того как возрастала реальная власть королей и подведомственная им территория, увеличивались также и экономические ресурсы, которые короли могли использовать на государственные нужды. Нужды эти постоянно росли, так как усложнялся административный аппарат, а тем самым являлась потребность в упорядоченном бюджете и в четкой организации государственных финансов. Но в XIV–XV вв. задачи эти были, в сущности, неосуществимы, вследствие непрерывных войн и раздоров и из-за щедрой раздачи знати должностей и земельных пожалований. Увеличиваются поступления от суда по апелляциям, от кузниц, соляных копей, рудников и других королевских монополий, о которых речь будет впереди; от налогов на евреев и мавров; возрастают субсидии — servicios (которые короли все чаще стали требовать от кортесов) — и вспомоществования ( ayudas ) или дополнения к субсидиям; увеличиваются также поступления от сисы ( sisa ) — отчислений в пользу казны определенной суммы с продажной стоимости предметов потребления (косвенный налог, введенный Санчо IV и существовавший очень недолго), от налога на скот и подати «мартовского вола» ( bueycie marzo ) — податей, введенных в Кастилии с 1300 г. и ранее существовавших в Алаве; от алькабалы ( alcabala ) или прямого налога со стоимости всех сделок по продаже и обмену (который, если и не был введен при Альфонсе XI, то именно в его время стал всеобщим и постоянным) и от прочих экстраординарных податей. Несмотря на рост налоговых поступлений, короли вынуждены были часто прибегать к ссудам или займам, (иногда принудительным, как то имело место, например, при Энрике II, Хуане I и Хуане II) и к порче монеты, т. е. к выпуску ее ниже номинальной стоимости. Этим они достигали лишь расстройства экономической жизни страны. Короли прибегали также и к получению субсидий от духовенства — они получали значительную часть церковных доходов в виде дарений с предварительного разрешения папы. Альфонс X и Альфонс XI, как и предшествующие короли, прибегали к этому средству и ввели, а затем утвердили сбор «треть десятины» ( tercios diezmos ), т. е. отчисления в свою пользу одной трети церковной десятины. Короли часто прибегали также к конфискации и насильственным изъятиям имущества у евреев (Альфонс X, Педро I и Энрике II). Они создавали ряд синекур и продавали их, чтобы добыть необходимые казне средства. Беспорядок достиг апогея в царствование Энрике IV. «Лучшие города и села, — пишет один историк, — перешли в руки частных лиц; треть и алькабала уступались за вознаграждение или даром под видом рент ( juros ); за жалкую цену были сданы на откуп доходные статьи, что нанесло ущерб государственной казне». Например, за одну тысячу мараведи наличными можно было приобрести ежегодную ренту такого же размера. К этому нужно добавить узурпацию королевских доходов феодалами, которые не довольствовались тем, что им в изобилии давали короли.
В результате казна совершенно оскудела, и репутация фиска была подорвана на долгие времена. Основы, на которых покоилась прочная финансовая организация, в течение нескольких веков обеспечивающая руководство экономической жизнью государства, уже были разрушены в XIII в. Таким образом, имеются заметные различия в системах финансовой организации предыдущих столетий и изучаемого периода. Прежде основой государственных финансов были поборы феодального характера с королевских вассалов, которые пользовались множеством привилегий и льгот. С XIII в. появляются общие налоги различного происхождения и характера, которые взимаются либо с товаров, либо с актов и сделок, заключаемых государственными органами с подданными. Появляется гербовый сбор или сбор королевской канцелярии. Порядок взимания был весьма точно определен Альфонсом X. Сбор этот взимался со всех привилегий и актов о пожалованиях короны. Альфонс X и XI устанавливают исключительные права короля на соляные копи, рудники и рыбную ловлю. Вводится дорожный сбор ( portazgo ) и налог на потребление ( derecho de consumos ), взимающийся со всех товаров, ввозимых в города, и другие подати, о которых речь шла ранее. Со временем все они станут основной базой королевских финансов и распространятся на все классы общества.
Все это отнюдь не свидетельствует о том, что в изучаемый период было достигнуто полное равенство в податном обложении. Не лишним будет прежде всего повторить, что из многих существующих податей лишь ничтожное число выплачивалось дворянами. Следует отметить, что после того как дворяне на кортесах в Бургосе в 1269 г. утвердили шесть субсидий королю, они тут же обратились к нему с просьбой не повторять подобных требований. Они протестовали также (и порой дело доходило до настоящих мятежей) против распространения алькабалы на дворянство, хотя этот косвенный налог в принципе должен был взиматься со всех жителей Кастилии[164]. Духовенство, освобожденное от податного обложения Альфонсом VIII, продолжало приобретать новые иммунитеты и личные привилегии, которые ограничивали доходные поступления в казну. Альфонс X протестовал против постановлений Латеранского собора (согласно которым всякая уплачиваемая духовенством подать считалась в самой своей основе добровольной и исключительной и не могла быть наложена без разрешения папы) и установил, что в определенных случаях духовенство должно платить подати. Однако случаи эти представлялись так редко, что связанные с ними поступления в казну, даже если к ним присовокупить экстраординарные субсидии и треть десятины, о которых уже выше шла речь, не могли возместить ущерб, причиняемый многочисленными привилегиями, распространению которых сам Альфонс X способствовал. Налоги, взимаемые с простого народа, также были неодинаковы. Существовали, как и прежде, изъятия для некоторых привилегированных городов: так, жители Мурсии были освобождены от дорожного сбора. Иногда короли жаловали городам часть доходных поступлений от того или иного налога (например, сбор за провоз товара через горный проход). Подобные пожалования впоследствии сыграли большую роль в развитии торговли и содействовали росту населения в определенных центрах.
Королевская казна часто испытывала нужду в деньгах, Альфонс X не раз попадал в такое же положение, как и Энрике III. В 1312 г. государственный долг равнялся 8 миллионам мараведи, а через некоторое время — в 1393 г. — достиг 21 миллиона мараведи.
Организация управления финансами. Принцип разделения личной собственности короля и государственной собственности, который уже получил свое выражение в вестготский период, снова подтверждается в документах периода правления Альфонса X. В действительности были нередки случаи использования доходов государственной казны на личные нужды монарха (так как считалось, что король является абсолютным представителем государства, то поэтому с его особой отождествлялись все функции и потребности государственного аппарата). Но от этого разделение собственности не утратило значения универсального юридического принципа, который положен был в основу организации управления финансами.
Можно полагать, что к этому периоду относятся первые попытки создания подлинных бюджетных росписей, судя по документам времен Хуана II (1429 г.), которые содержат цифровые данные о всех предполагаемых доходах государственной казны (около 61 миллиона мараведи). Но если даже в действительности существовало намерение провести в жизнь подобные мероприятия, то следует отметить, что оно не было в то время реализовано.
Обычно подати уплачивались деньгами, хотя все же бывали случаи уплаты натурой (так уплачивались, например, дорожные пошлины в Толедо, согласно тарифу 1359 г.). В способах обложения замечается путаница и отсутствие единообразия — то подать исчисляется по подушному принципу, то с имущества, в зависимости от обстоятельств. Но, судя по всему, короли стремятся, по крайней мере при сборе основных налогов — мопеда форера и субсидий, — взимать их пропорционально имуществу. Для этого составлялись переписи или поземельные кадастры, которыми учитывалось все недвижимое и движимое имущество, за исключением одежды и постельного белья» По-видимому, эти налоги составляли 10 % от суммарного дохода.
Сбор налогов обычно происходил путем откупов, причем откупщиками были по большей части мавры, евреи и обращенные. Кортесы неоднократно жаловались на чинимые откупщиками злоупотребления, иногда действительные, иногда мнимые, и возбуждали против них население. После того как этих откупщиков заменили лица духовного звания — «прелаты и священники», — злоупотребления (в сущности неизбежные при таком способе сбора налогов) отнюдь не прекратились, и кортесы продолжали требовать их устранения, дабы облегчить тяжесть налогового бремени.
Общее управление финансами лежало на обязанности должностного лица, который носил титул майордома, альмохарифа ( almojarife ) или королевского казначея ( tesorero real )[165], причем должность эту занимали в то время евреи. Майордомам подчинялись дьезмерос ( diezmeros ) или таможенные чиновники; альмохарифы или портазгерос ( portazgueros ), сборщики подорожной пошлины ( portazgo ); кохедоры и собрекохедоры ( cogedores у sobrecogedores ), особые алькальды ( alcaldes de sacas ), которые наблюдали за торговлей товарами, запрещенными к вывозу; наблюдатели или расследователи ( pesquisîdores, investigadores ) и многие другие должностные лица, ведавшие сбором определенных податей в той или иной местности. В крупнейших городах, как, например, в Мурсии, местный альмохариф ведал не только самим городом, но и обширным округом, включавшим в себя другие города, в которых находились подчиненные ему чиновники. Все эти агенты собирали налоги и сами производили платежи, соответствовавшие налоговым поступлениям, отчитываясь перед старшим казначеем ( lesorero mayor ), который руководил всеми расчетными операциями. Это означает, что в то время еще не была создана определенная система управления финансами и не установлены ее основные функции. Однако при Педро I была учреждена должность королевских контадоров ( счетчиков ) ( contadores reales ) для проверки отчетов и контроля над деятельностью сборщиков налогов. А при Хуане II (в 1437 г.) был издан ряд указов, определяющих круг обязанностей контадоров, которые, однако, не оказали заметного влияния на организацию финансов. Тот же король пытался изменить систему сбора налогов, возложив эту обязанность на городские советы (реформа, не имевшая успеха); он составил также таможенный тариф ( arancel ) в 1431 г. и указы о портовых (1450 г.) и пограничных (1446 г.) таможнях.
Вольные города. Уже не раз отмечалось, что именно изучаемый период является временем расцвета городов. Увеличивается их число, возрастает значение городов как политического фактора, как силы, которая выступает то на стороне короля, то в союзе со знатью. На недавно отвоеванной территории города получают новые привилегии (например, Севилья и Мурсия). На сессиях кортесов они постоянно обращаются к королю с жалобами и просьбами об установлении в стране порядка и о равенстве в правах. Жителям! Мурсии, например, Альфонс X дал право ежегодно избирать, совместно с дворянами и «достойными людьми», двух судей, членов суда и интенданта для управления городом. «Достойные люди» могли также ежегодно избирать шесть присяжных ( jurados ), которые входили в городской совет под руководством алькальдов и старшего альгвасила, причем эта шестерка была представлена двумя дворянами, двумя «достойными людьми» и двумя ремесленниками. Король предоставил право городу Мурсии выбирать писцов и корредоров (маклеров или торговых посредников); освободил город от дорожного сбора, дал право свободной торговли, так что всякий мог торговать й открывать лавки; предоставил звание рыцаря и право на особый герб всем, кто мог за свой счет снарядить боевого коня и закупить необходимое личное оружие, и самыми разнообразными способами доказывал свое расположение жителям этого города.
Наиболее ярким выражением городской самостоятельности является эрмандада городов северного побережья — кантабрийских портов Кастроурдиалеса, Сантандера, Ларедо и Сан Висенте де ла Баркеры, о которой уже упоминалось выше. Эти города давно получили привилегии и пользовались полной свободой управления, признавая лишь верховную власть короля Кастилии. Фернандо III и Альфонс X подтвердили вольности кантабрийских городов, желая привлечь их на свою сторону и использовать корабли и солдат эрмандады в войнах с маврами. Когда Альфонс X пожелал обложить эти города десятиной (от которой они были освобождены), эрмандада заявила ему протест, и король вынужден был отказаться от своего намерения. Санчо IV расширил привилегии кантабрийских городов, а Фернандо IV подтвердил их. Но так как опекуны этого последнего снова обложили их десятиной, то города собрали своих депутатов в Кастроурдиалесе (в мае 1296 г.) и, направив протест королю, дали обязательство защищать все свои фуэрос, вольности и древние обычаи и сопротивляться сбору десятины. Королю они угрожали заключением нового соглашения на угодных для них условиях, если их протест вызовет какие бы, то ни было репрессии против рикос омбрес или кавальеро, или если действия короля принесут ущерб породам. Для проведения в жизнь этого соглашения была образована эрмандада городов Кастроурдиалеса, Сантандера, Ларедо, Бермео, Гетарьи, Сан-Себастьяна, Фуэитеррабьи и Витории. Были избраны в качестве представителей три делегата, резиденция которых находилась в Кастроурдиалесе, и хранившие печать с надписью: «Печать эрмандады портовых городов Кастилии с Виторией». Делегаты первым долгом наложили впредь до получения ответа от короля на поданную ими петицию полный запрет на торговлю С внутренними областями Кастилии, установили добрососедские отношения е Португалией и прервали сношения с Англией на то время, пока она состоит в войне с Францией. Есть основания полагать, что эта эрмандада возникла задолго до 1296 г. и что в нее входили не только упомянутые выше города, но также и все прочие города кантабрийского побережья от Байоны (баскской) до Байоны (галисийской).
Организованная в Кастроурдиалесе эрмандада просуществовала много лет, обладая такой же независимостью и в своих внешних сношениях: так, например, 2 мая 1297 г. образовалась новая хунта для заключения договора с; послами французского короля, присланными в связи с войной между жителями Байоны и англичанами. К сожалению, до сих пор не найден текст устава эрмандады, а поэтому и ее внутренняя организация остается нам неизвестной. В XIV в (1351 г.) этот союз еще существует, и только в последние годы царствования Педро I он начинает распадаться, образуя другие, более Мелкие объединения, хотя еще в 1432 г. сохраняется сильное ядро распавшейся эрмандады. Короли, ревностно оберегавшие свою власть, принимают Меры для ограничения подобной независимости. Энрике IV с этой целью издает ряд указов от 1460, 1461 и 1466 гг., а сверх того предоставляет Педро де Веласко право собирать столь часто оспаривающуюся десятину. Но население портовых городов оказало сопротивление и в открытой борьбе разгромило Веласко. Известно, что в 1473 г. английский король направил своих послов в Гипускоа, чтобы заключить «союз с жителями побережья» и побудить их к формированию флотилии. Но это были последние проявления тощ плебейского феодализма, с которым покончили католические короли.
Еще один интересный образец областной автономии представляет Астурия. Несмотря на то, что начиная с XIII в. (1225 г.) в этой области имелись аделантадо и коррехидоры, все управление вплоть до 1450 г. осуществлялось Генеральной Хунтой астурийского принципата, происхождение которой, неизвестно. В состав ее входили представители вольных городов, и она пред — ставляла реальную политическую силу, обуздывая своеволие знати. Для борьбы со знатью Хунта заключила союз с Энрике IV и принимала активное участие в гражданских войнах эпохи Педро I.
Во внутренних областях Кастилии, несмотря на различные фуэрос и привилегии, которыми обеспечивались главным образом муниципальные вольности, льготы экономического характера и личная безопасность, жители городов, однако не пользовались такой автономией в сфере управления., Касаясь судопроизводства, необходимо отметить, что, как уже указывалось выше, королевские должностные лица постепенно вытесняли выборных муниципальных судей. Но в некоторых муниципиях еще существовала привилегия, согласно которой королевским судьям воспрещался доступ на территорию города. Аналогичный процесс происходил и в области административной, где намечается тенденция к превращению временных должностей в пожизненные. Былая демократичность народных собраний и равенство перед фуэрос всего городского населения являлись основными причинами, определившими рост мощи городов в период с XII, до начала XIV в. С XIV в. происходит ряд изменений, указывающих на упадок городского строя и политического значения городов. Изменения эти проявляются в постепенном захвате (сначала фактическом, а затем и юридическом) функций всего городского совета (ассамблеи) группой должностных лиц ( ayuniamiento ), которые раньше были непосредственно подчинены этому совету. К этому прибавилось еще закрепление муниципальных должностей за дворянами или определенными семьями в каждом городе, что способствовало не только усилению классовой борьбы, но и частым раздорам в связи с выборами. Хроника Альфонса XI сообщает о подобных раздорах (обычно сопровождавшихся кровопролитиями) между дворянами и народом в Кордову (в 1312 г.) и в Убеде (в 1331 г.). Такие раздоры происходят и в некоторые городах Астурии, например, в Градо (в 1450 г.), где шестеро граждан захватывают власть, чтобы распределить между собой государственные должности под предлогом подавления смут и беспорядков, разразившихся во врем народных выборов. Вместе с тем учащаются злоупотребления должностных лиц муниципального управления. Сами города просят короля искоренит подобные злоупотребления, и короли используют это благоприятное обстоятельство, чтобы расширить свою власть и устранить анархические элементы. В середине XIV в. при Альфонсе XI появляется постоянная должность рехидора ( rejidor ), назначаемого королем (например, в Сеговии в 1345 г.). Рехидоры представляют различные социальные группы в городах. Кроме, того, во многих городах создается должность коррехидора для контроля над местной администрацией. Коррехидоры, наряду с городскими алькальдами, являлись представителями королевской власти. Коррехидоры, о назначении которых часто просили сами города, оказывали сильное влияние на решения и постановления городских советов, и этим вмешательством, естественно, ослабляли значение городских учреждений и умаляли самостоятельность избранных народом должностных лиц. Но реформы Альфонса XI не могли положить конец беспорядкам в городах Борьба внутри городов продолжается, но теперь уже не по поводу народных выборов, а за королевские милости, на которые обычно претендуют несколько соперничающих между собой родов, стремящихся использовать власть в собственных интересах. Почти все кровавые распри, о которых уже говорилось в одном из предыдущих параграфов, были подобного происхождения. Но здесь следует повторить уже сказанное в других разделах об отсутствии единообразия в политическом и социальном развитии различных областей. Так, в середине XV в. и позднее встречается немало случаев народных выборов на должности судей поединков ( fieles ), обычных судей, уполномоченных, алькальдов и других должностных лиц или путем прямых выборов, или путем жеребьевки. При этом от выборов отстранялись все дворяне и те влиятельные особы недворянского происхождения, которые проживали в пределах муниципия. Должностные лица сменялись ежегодно, без права повторного избрания в течение нескольких лет.
В то время как в городах происходят подобные перемены, могущество и богатство крупнейших из них уменьшаются из-за отпадения некогда подвластных селений и местечек. Эти поселения, возникшие под сенью крупных центров или развивавшиеся под покровительством церквей, замков и монастырей, все более разрастались по мере увеличения населения, набирали силы и, естественно, стремились к независимости. Короли удовлетворяли просьбы о предоставлении им независимости и жаловали им многочисленные привилегии — так называемые вильязго ( villazgo ). Эти привилегии предоставляли им права самоуправления и юрисдикции. Такие селения могли иметь виселицу, розги, цепи и позорный столб — символы правосудия. Так создалось множество новых городов, а вследствие этого муниципальный строй получил широкое распространение, но одновременно и ослаблялся, так как уменьшилось количество сильных городских объединений. Значительная доля вины за отпадение растущих поселений лежит на самих городах, которые эксплуатировали сельское население, препятствовали его участию в муниципальных органах управления, возбуждая таким путем классовую рознь и сея недоверие между горожанами и крестьянами.
Бегетрии. Мы уже ознакомились в общих чертах с характером этих групп населения, которые занимали промежуточное положение между свободными муниципиями и общинами, полностью подвластными сеньору. С течением времени все более и более резко проявлялись, как в бегетриях de mar a mar, так и в бегетриях de linage недостатки внутренней организации Этих общин. Во-первых, выборы сеньора вызывали частые раздоры — следствие честолюбивых стремлений знати и несогласий между вассалами; в более многочисленных бегетриях de linage, право наследования устанавливалось за одним каким-нибудь родом путем соглашения с населением бегетрии или иными способами, что приводило к чрезвычайному дроблению прав сеньоров на бегетрию. В результате в бегетриях этого типа порой бывало несколько Сеньоров, которые делили между собой общинников, вынужденных отбывать баршину и платить обычные сеньориальные подати (кондучо, янтар, мартиньегу, инфурсьон, миньос, девису) каждому из сеньоров. Законы XIV в., касающиеся бегетрий, осуждают подобное совладение нескольких сеньоров одним и тем же селением. В документах статистического характера той же эпохи эта практика отражается во всей своей неприглядности. Так, бегетрия Вилья Демильо-и-Баррио де Аренас имела в качестве сеньоров Лопеса Родригеса де Асу, Хуана Диеса де Рокафуэ, дона Бельтрана де Гевару и других. Каждый из них назывался «содольщиком» ( devisero ), и они согласовывали друг с другом различные вопросы по сбору налогов со своих доль ( devisa ). Однако сеньоры обычно злоупотребляли своими правами в ущерб интересам крестьян и членов бегетрии, взимая кондучо, инфурсьон и другие подати в больших размерах, чем это было положено. Короли пытались положить конец подобным злоупотреблениям. Они точно определяли размер податей и сборов, причитающихся сеньорам. Так устанавливалось, сколько ячменя для лошадей, соломы, воска, хлеба должны давать крестьяне. За земледельцами, объединенными в бегетрии, признавалось вправо фиксировать особым соглашением размер повинностей сеньору. В том случае, если последний нарушал условия договора, либо закрепленные в письменной форме, как особые привилегии (что имело место в так называемых бегетриях по грамоте — behetrias encartadas ), либо установленные согласно древним обычаям, бегетрия имела право избрать себе другого сеньора. Было установлено, что крестьяне бегетрий по грамоте могут подавать жалобы на несправедливые действия сеньоров королю или его судьям. Признавались незыблемыми права бегетрий, фиксированные королем в грамотах ( cartas ). Таким образом, бегетрии, как и свободные города, несмотря на свои привилегии, находились в двойной зависимости от короля: во-первых, они обязаны были платить ему подати (помимо тех, что взимались сеньорами) и, во-вторых, только король мог разрешать создание новых бегетрий, о чем свидетельствуют документы XII в. и один закон Альфонса X, по которому запрещалось образование поселений подобного рода без разрешения короля. Положение бегетрий осложнялось еще и потому, что бок о бок существовали (порой в пределах одного и того же селения) различные нормы, которыми регулировалось положение крестьян в духовных и светских сеньориях, что создавало немалую путаницу. В особом регистре, составленном во времена Педро I и Альфонса XI и известном под названием Becerra de behetrias — «Телячьей книги бегетрий» (название это объясняется тем, что устав, о котором идет речь, был написан на пергаменте, изготовленном из телячьей кожи), содержится подробное перечисление этих правовых норм. Подобный регистр был составлен, чтобы можно было разобраться в создавшейся путанице и в конечном счете определить размер податей, причитающихся короне. В этом регистре фигурирует 14 округов (мэринад) (в Старой Кастилии) с 628 селениями, в том числе: бегетрия Кантораль с четырьмя вассалами — соларьегос (два — одного сеньора и два — другого) и остальными жителями — членами бегетрии; Ретуэрто — наполовину духовная сеньория и наполовину бегетрия; Пуэбла и Табларес, платившие помимо короля подати двум сеньорам, и т. д.
Беспорядки, происходившие по вышеуказанным причинам, причиняли немало забот королям, которые не раз пытались уничтожить бегетрии или уменьшить их количество. Энрике II предпринял попытку разработать определенные правила, которые могли бы положить конец беспорядкам. Однако эта попытка встретила решительное сопротивление со стороны дворян, которые опасались, что реформа пойдет на пользу лишь родичам и приближенным короля, не имеющим никаких законных прав на получение доходов с бегетрии. Альфонс XI в Уставе Алькала уделил внимание бегетриям, желая урегулировать порядок наследования сеньориальных прав, избежать перехода селений соларьегос на положение бегетрий и упорядочить сбор налогов. Но Альфонс XI не предпринял коренных преобразований, и бегетрии продолжали быть жертвами раздоров между сеньорами; вместе с тем они постепенно теряли свою прежнюю свободу, которая, хотя и была относительной, но в то время очень ценилась. Об упадке бегетрий свидетельствуют петиции, относящиеся к 1438 г., например, петиция членов бегетрии Салас де Барбадильо с просьбой о переводе их на положение соларьегос. Хуан II в 1454 г. запретил лицам дворянского происхождения проживать в бегетриях и владеть в бегетриях домами и земельными участками, чтобы прекратить беспорядки; но этот указ, как правило, не выполнялся.
Сеньории. Несмотря на большие привилегии, полученные соларьегос, в этот период не исчезает разряд сеньориальных поселений, с которыми мы встречались в предшествующие периоды. Большие богатства, накопленные некоторыми магнатами, позволяли им, как и в прежние времена, иметь вассалов не только плебейского, но и дворянского происхождения. Но наиболее важной и многочисленной группой населения сеньорий являлись плебеи. Экономические выгоды, как уже отмечалось, заставляли сеньоров прежде всего освобождать крепостных, снимая с себя обязанность содержать их, а затем предоставлять им различные привилегии, соревнуясь в этом с королями и городами. Сеньоры заключали договоры с целыми группами крестьян, с крестьянскими семьями и даже с отдельными лицами, чтобы обеспечить обработку полей и получение ренты, или предоставляли новые фуэрос сеньориальным поселениям. Таким образом, создается большое разнообразие в отношениях между сеньором и его вассалами и в общественном положении этих последних. В XIII, XIV и XV вв. встречаются многочисленные примеры таких фуэрос с внесенными в них сеньорами изменениями; заслуживают особого внимания фуэрос Таламанки, Алькала и Бриуэги, данные толедским архиепископом Родриго Хименес де Рада, которые не только освобождали эти селения от налогов или снижали размер повинностей и податей, но и предоставляли им вольности городского типа (ранее так поступал в Сантьяго епископ Хельмирес); фуэро Нестросы (1287 г.), пожалованное Лопе де Аро и его сыном; фуэро Бильбао (1300 г.), данное тем же сеньором, который освободил жителей от поборов всех видов. Несмотря на все эти привилегии, сохранялось все же немало старинных барщинных повинностей, податей и ограничений свободы вассалов. В фуэро, данном зависимому населению Кантанильи де Онсонья Педро Гонсалесом в 1242 г., фиксированы следующие повинности: подать натуральная и денежная в день св. Михаила (в фанегах[166] пшеницы и ячменя, и в сольдо и динеро), мартиньега, янтар, маньерия, барщинные повинности (вспашка, посев, сбор и обмолот урожая на четырех сернах господской земли), оссас, калонья, сборы в пользу мэрина. В упомянутых фуэрос и в иных фуэрос той же эпохи, так же, как и в общих установлениях, содержатся запреты соларьегос продавать свои земли, огороды, гумна и т. п. кому — либо, кроме крестьянина, чтобы таким путем сеньор не терял рабочую силу для обработки земли и сеньориальные доходы. Но крестьянин сохранял право покинуть сеньора или переменить участок, «взяв с собой все свое», т. е. движимость. Альфонс XI на кортесах Вальядолиде (1325 г.) вновь подтвердил, как уже указывалось выше, это право вассалов, и такое же подтверждение мы находим в Уставе Алькала и в Вальдолидском Уставе 1351 г. Но при этом всегда ограничивалось право продажи саларьегос своих соларов, на чем, вполне естественно, настаивала знать.
Такую же заботу проявляли короли и в отношении своих фискальных прав. Во многих указах отмечалось, что в случае приобретения соларьего участка королевской земли этот участок остается подлежащим податному обложению в пользу короля. Если же крестьянин оставлял пустым или необработанным свой участок земли, то сеньор имел право отдать его для обработки другому лицу.
Обычай ухода вассалов от сеньора ( dessenorarse ) весьма любопытен. Один из законов Альфонса X устанавливает, что если пожелают покинуть сеньора вассалы-дворяне, то они должны или сами, или через уполномоченного объявить ему о своем решении и поцеловать ему руку. Несоблюдение подобных формальностей при уходе лишало акт юридической силы и влекло за собой уплату штрафа. Если же подобное желание изъявлял вассал-плебей, то об этом объявлялось публично под колокольный звон и в присутствии свидетелей. Но покинуть сеньора такой вассал мог лишь по истечении определенного срока (согласно некоторым фуэрос — девятидневного), чтобы за это время можно было продать участок (солар).
Обладая этими правами, сеньоры продолжали осуществлять юрисдикцию в отношении своих вассалов, злоупотребляя своими привилегиями. Сеньориальные фуэрос и законы того времени упоминают о существовании уже известных ранее мэринов в сеньориях и следователей ( pesquesidores ), назначаемых магнатами в тех областях, где им принадлежала юрисдикция. Сам Альфонс X объявил, что права короля над вассалами сеньоров ограничиваются правом сбора «деньги» ( dinero ), что было не совсем точно, потому что королю принадлежало право разбора апелляций, а иногда и право вмешательства в сеньориальную юрисдикцию. Альфонс X, Санчо IV и Альфонс XI неоднократно карали феодалов, препятствовавших судопроизводству коронных мэринов; таким образом, короли пытались уменьшить политическую и административную автономию сеньорий. Неоднократно им приходилось выступать с оружием в руках то для покорения мятежников, то для того, чтобы воспрепятствовать сеньорам строить новые замки в горах («отважные утесы», как их называют хроники) — очаги феодальной анархии. Об этом очень интересно и ярко повествует «Хроника Альфонса XI»: «И владел местечком Пеньявентос король Альфонс (в 1332 г.), но местечко это захватили дон Хуан Нуньес де Лара Руи Перес, сын Руи Переса де Сото и Санчо Санчес де Рохас, и с ними много их товарищей. И король осаждал это укрепление десять дней. И те, кто были на скале, видя, что они не могут больше сопротивляться королю, сдались при условии, что король позволит им свободно уйти; и король согласился, и они удалились в Бусто; и король приказал разрушить все постройки в Пеньявентос и постановил, что это место будет считаться отважным утесом, и всякий, кто здесь переночует или поселится, будет признан изменником… И случилось это в замке Рохас (в 1333 г.), а владел им рыцарь Лопе Диас по прозванию Диего Хиль де Фумада, и он не пожелал принять короля и вступил с ним в бой, и находившиеся в замке выпустили много камней и стрел против сражавшихся под знаменем короля; но столь жарким было сражение, что Диего Хиль послал просить короля, чтобы он позволил ему и всем, кто с ним был рядом, удалиться с миром и передать замок королю; и король согласился. Итак, когда замок был передан королю, то он приказал схватить этого Диего Хиля и всех, кто был с ним в замке, и созвал на совет находившихся с ним дворян и спросил их, можно ли считать этих людей изменниками, так как они были его подданными и причинили столько потерь сражавшимся под его знаменами, и все ответили: да. И король судил их за измену и приказал их обезглавить, и отобрал их имущество в казну, и был казнен этот Диего Хиль и с ним еще семнадцать человек».
Уже отмечалось, что вассалы, со своей стороны, способствовали уменьшению политического значения сеньориальных поселений в течение столетий, воюя со знатью. Особенно упорной эта борьба была в городах, подвластных духовным сеньорам. При этом вассалы стремились добиться прав вольного города, народного самоуправления и независимости от епископов, капитулов, аббатов или духовных общин. Часто эта борьба протекала в легальных формах и выражалась в апелляциях к королевскому суду; иногда же она приобретала революционный характер. В результате вассалы почти всюду добились права избрания должностных лиц и такой же гражданской и политической свободы, какой пользовались вольные города. Таким образом, заметно уменьшилось политическое влияние сеньоров. Борьбу с королями сеньоры вели либо в одиночку, либо объединяясь между собой, либо, наконец, прибегая к помощи вольных городов.
Не следует забывать, что многие сеньоры насчитывали среди своих вассалов большое количество мудехаров. Это объяснялось тем, что, во-первых, короли жаловали в наследственное владение покоренные земли мавров, а во-вторых, что в старых христианских поселениях проживало много мусульман, покоренных в давние времена. Зависимое мудехарское население, обремененное тяжелыми податями, как правило, обладало, однако, известными правами самоуправления; оно имело собственных судей, которые применяли особые законы; так было заведено в мусульманском квартале Пальма в Севилье, принадлежавшем роду Боканегра.
Кортесы. В предыдущих параграфах была дана характеристика особенностей политической жизни Леона и Кастилии. Уместно перейти к описанию учреждения, в котором представлены были все слои общества и в первую очередь — города; речь идет о кортесах. Их значение растет в начале изучаемого периода и не уменьшается на протяжении всего XIV в., упадок кортесов начинается лишь в XV в. Известно, что Альфонс X почти не упоминает о кортесах в своем своде законов — «Партидах»[167], - даже когда речь идет о финансовых вопросах, в которых, казалось бы, он должен был считаться с их волей. Политическое влияние кортесов возрастает в первой половине XIV в. Объясняется это тем, что короли нуждались в поддержке городов в борьбе со своевольной знатью. Но и во второй половине XIV в. значение кортесов продолжало расти при первых королях Трастамарского дома (при Энрике II, Хуане I и в период малолетства Энрике III), которые в стремлении закрепить за своей династией власть покровительствовали парламентарному строю и народным вольностям. Однако из некоторых законов Хуана II явствует, что кортесы и в XV в. были весьма деятельными и жизнеспособными; кортесы созывались государем, когда последний испытывал нужду в них, причем созыв этого учреждения всегда зависел от воли короля. Как уже, отмечалось, их деятельность охватывала не область законодательства, а круг экономических проблем, и именно поэтому в работе кортесов были так заинтересованы города. Фернандо IV и Альфонс XI вновь подтвердили прерогативы кортесов, установив, что без разрешения кортесов не могут вводиться какие бы то ни, было подати. Кортесы же не стремились к ограничению прерогатив короля в части точного определения норм действующего права. Кортесы также не были обеспокоены и частым употреблением Хуаном II и его преемниками выражения «абсолютная королевская власть», что объясняется и влиянием законоведов, которые в соответствии с нормами римского права разработали принцип: «Законом должно быть то, что государь желает считать таковым». Казалось, что на кортесах в Бривьеске в 1387 г. был поколеблен этот абсолютистский принцип, когда Хуан I издал указ, в котором принятые кортесами законы признавались не подлежащими отмене (причем он поступил так, не испросив на это согласия самих кортесов). Но уступка эта осталась лишь на бумаге. Короли нарушали указ 1387 г. всякий раз, когда было им угодно, вызывая порой протесты депутатов кортесов.
Отсюда отнюдь не следует делать вывод, что кортесы в какой — то мере перестали принимать участие в законодательной деятельности. Пользуясь привилегиями, которые короли неоднократно предоставляли городам, кортесы стимулировали законодательную инициативу монархов, подавая им множество петиций о необходимости реформ и искоренении злоупотреблений. Несомненно, что решения кортесов в большинстве случаев не достигали нужного эффекта. Необходимо было постоянно возобновлять ходатайства, в особенности по вопросам, касающимся евреев, церковных бенефициев, жалованных папой, злоупотреблений должностных лиц судебного ведомства и откупщиков подушных податей и алькабалы, королевских пожалований, торговых пошлин и правил и т. д. Но иногда кортесы добивались выполнения своих решений, даже в тех случаях, когда затрагивалась личность короля. Так, кортесы 1299 и 1325 гг. добились существенных гарантий личной безопасности и права каждого горожанина быть выслушанным в суде. Подобные решения ограничивали произвол короля, скорого на обвинительные приговоры, в тех случаях, когда предоставлялась возможность конфискации имущества частных лиц в пользу казны. Кортесы в Мадриде в 1329 г. добились запрещения посылать королевские грамоты с бланковыми подписями монарха, что служило обычно для оправдания уже имевших место бесчинств, а кортесы 1348 г. в Алькала распространили это запрещение и на те грамоты, которые часто испрашивались у короля для насильственного заключения выгодного брачного союза. На кортесах 1351 г. в Вальядолиде (одна из самых плодотворных и важных сессий кортесов в XIV в.) депутаты требовали усмирения разбойничьих банд, определения функций королевских чиновников, принятия действенных мер для искоренения злоупотреблений со стороны писцов и сборщиков податей, снижения ставок соляного налога и различных повинностей, уравнения прав скотоводов и землепашцев, упорядочения сбора налогов, реформы судопроизводства и множества других важных преобразований. Король согласился на эти требования и на тех же кортесах обнародовал такие важные акты, как указы о ремесленниках и духовенстве. Через некоторое время, на сессии кортесов в Бургосе в 1366 г., депутаты потребовали соблюдения фуэрос и местных привилегий, снижения ссудного процента, взимаемого евреями, репрессий по отношению к злоумышленникам, образования эрмандад или соматен[168] и осуществления иных мер, большинство которых было одобрено королем. На кортесах 1371 г. в Торо рассматривались вопросы о судебной администрации, королевских пожалованиях, гарантиях личной безопасности, которая отнюдь не была обеспечена надлежащим образом, доходах и привилегиях духовенства и бегетрий; а на кортесах 1373 г. предметом обсуждения были вопросы о сборе податей и организации королевской юстиции в горных районах. На вновь созванных в Бургосе в 1377 г. кортесах шла речь о долгах маврам и евреям, о подкупленных судьях, покрывающих ростовщичество, о бенефициях, которые жаловались папами, и об апелляциях к королевскому суду на приговоры сеньоров или их алькальдов. А на сессии кортесов в том же городе в 1379 г. были определены налоги на одежду, пищу, мебель и т. п., подтвержден обычай королевского суда заседать два раза в неделю, гарантировано обеспечение товаров нужным количеством денег; здесь же было принято решение о назначении королевскими советниками лиц, принадлежавших к третьему сословию, о прекращении пожалований из фондов королевского домена, о запрещении иностранцам занимать должности алькальдов замков, об упорядочении функций сборщиков алькабалы и откупщиков, нотариусов, судей, и алькальдов и т. д. Небезынтересно отметить следующее обстоятельство — депутаты добивались от короля, чтобы решения кортесов были признаны актами, превосходящими по своей действенной силе любые частные пожалования, т. е. чтобы эти решения имели силу закона, который мог быть отменен только аналогичным же актом («то, что решено кортесами или городским советом, нельзя отменить посредством королевской грамоты, но только через кортесы»). Король отверг подобные требования, рассматривая их, несомненно, как покушения на свои законодательные права, но спустя некоторое время они были удовлетворены. Наконец, на кортесах 1380 г. в Сории, которые совместно с предыдущими сессиями могут быть признаны наиболее значительными заседаниями кортесов в XIV в., были приняты два важных постановления: одно, относящееся к евреям, а другое — к назначению алькальдов в города; мимоходом они касаются также частных обычаев и различных злоупотреблений откупами податей, баррагании духовенства, прав этого сословия на иммунитет и других вопросов. Эти примеры свидетельствуют об обширной и разнообразной деятельности кортесов в XIV в. и о чрезвычайно широком круге вопросов, затронутых в их постановлениях. Должно, однако, отметить, что принимались все эти решения стихийно. Повестка дня сессий не разрабатывалась, и те или иные вопросы ставились на обсуждение в зависимости от того, были ли они затронуты в петициях и наказах депутатам. А в силу этого решения кортесов нельзя рассматривать как взаимосвязанные элементы единой системы законодательства. Им нахватает методичности, они основываются на частных прецедентах, что лишает свод актов кортесов значения общего кодекса.
Состав кортесов был не всегда одинаков, т. е. на них присутствовали депутаты, выдвинутые различными городами, и различные представители дворянства и духовенства. В значительной мере состав кортесов определялся волей короля. Это право было подтверждено законом Хуана II, а еще раньше (в 1442 г.) было установлено, что король сам разрешает споры о представительстве депутатов городов. Еще долгое время не назначались особые лица (президент и его помощники) для рассмотрения полномочий депутатов кортесов. С другой стороны, в различных законах XV в. подтверждается право свободного избрания депутатов от городов. В них также осуждается порочная система покупки депутатских мест, которая, по-видимому, часто применялась. Количество депутатов от каждого города время от времени менялось, пока, наконец, в одном законе Хуана II, который, впрочем, не всегда точно выполнялся, не было установлено, что города посылают по два депутата. В том же законе отражено и изменение во внутренней политике городов, поскольку он запрещает избрание в депутаты крестьян. По закону, принятому кортесами в Медине в 1328 г. для вотирования налогов, требовалось согласие всех депутатов. В 1351 г. депутатам было гарантировано право, которое ныне именуется «парламентской неприкосновенностью», так как на время работы кортесов запрещалось выдвигать против них обвинения, вызывать их на суд и т. п.; однако принятый при Энрике IV закон допускает изъятия из этого правила в случае, когда речь идет о взыскании долга.
Касаясь состава кортесов, следует отметить, что законом, относящимся ко времени Хуана II, было установлено, что кортесы должны состоять из трех сословий ( brazos ). При этом в тексте закона указывается, что порядок этот установлен в соответствии со старым обычаем. Но, несомненно, происходили сессии, на которых присутствовали только депутаты от городов (в Мадриде в 1391 г., в Медине в 1431 г.) и только депутаты от духовенства (в Севилье в 1481 г.). В последнем случае такие сессии получали название конгрегаций. А в более поздний период сами короли отчетливо различают значимость кортесов в зависимости от полноты их состава. Несогласия между сословиями, вызванные классовыми противоречиями, обостряются в XV в., хотя не раз все сословия выступают совместно против короля. Подобные несогласия явились одной из причин упадка кортесов. Именно в эту же эпоху аналогичные раздоры подрывали, как уже отмечалось выше, политическое значение городов. На кортесах присутствовали также «оидоры и алькальды» королевского суда (что явствует из указов XV в.).
Обычай созывать отдельно кортесы двух объединенных королевств — Леона и Кастилии — существовал вплоть до начала XIV в. Но уже во времена Альфонса X созывались кортесы обоих королевств в Севилье (1250 и 1263 гг.), в Вальядолиде (1258 г.), в Толедо (1260 г.), хотя в XIII в. созывались и кортесы, на которых присутствовали только депутаты Леона (в Авиле в 1273 г., в Саморе в 1274 и 1301 гг., в Вальядолиде в 1290 г.) и только депутаты Кастилии (в Бургосе в 1274 и 1301 гг.) Начиная с 1301 г. все кортесы созываются уже совместно.
Законодательство. Городские фуэрос и «Фуэро Реаль»» (Fuero Real). Из сказанного в предыдущих параграфах можно составить заключение о законодательной активности в XIII, XIV и XV вв. — признаке, свидетельствующем о наличии глубоких изменений в характере учреждений и о быстром усложнении структуры общественного уклада. Насчитывается множество постановлений кортесов. К ним нужно добавить общие законы, утвержденные королем, городские фуэрос, пожалованные без участия кортесов, и бесчисленные дипломы, патенты и грамоты, данные для удовлетворения частных лиц, но нередко касающиеся вопросов общего характера. Эти акты частного характера вносили изменения в общие установления и законы или заполняли существенные пробелы в системе законодательства. Они имели особенное значение в эпоху Санчо IV, Фернандо IV, Альфонса XI и Педро I. Таким образом, можно составить представление о богатстве юридических документов, характерном для этой эпохи.
Но все эти юридические документы затмеваются трудами в области законодательства, осуществленными Альфонсом X и дополненными Альфонсом XI. Следует отметить, что чрезмерно высокая оценка этих трудов как общественным мнением, так и многими историками воспрепятствовала определению их относительной ценности и того влияния на форму и существо кастильского позитивного права, которое эти работы оказали. Поэтому необходимо определить то место, которое они занимают в системе кастильского законодательства, и их связь с другими элементами и источниками кастильского права.
Уже отмечалось, что в предыдущий период господствовало частное законодательство — местное и сословное, которое представлено было городскими фуэрос, хартиями, о привилегиях, обычаями и т. п. Противоположную, весьма слабую тенденцию представляли «Фуэро Хузго» ( Fuero Juzgo ) и некоторые общие законы. Положение не изменилось во второй половине XIII и в XIV и XV вв. Продолжалось пожалование местных фуэрос (что свидетельствовало о наличии режима исключений и отсутствии единообразия в системе законодательства). От Альфонса X до 1199 г. дошло более 127 фуэрос; в XIV в., в основном за время правления Альфонса XI, было дано 94 фуэрос; в XV в. — всего лишь 5. И хотя многие эти фуэрос лишь воспроизводили, с ничтожными изменениями, старые образцы, а значение некоторых из них было ничтожно, все же уже само число фуэрос свидетельствовало об устойчивости партикуляристских тенденций. «Фуэро Хузго» — свод весьма краткий и противоречивый — сохранил, судя по свидетельствам юристов XIV и XV вв., свою действенную силу и в эту эпоху. Следует отметить, что, несмотря на то, что «Фуэро Хузго» имел характер общего закона, ему не удалось избежать влияния господствующих тенденций: он то приобретал значение городских фуэрос (этот смысл ему придал Фернандо III в Кордове), то подвергался местным изменениям, что явствует из сопоставления его перевода на романсе (осуществленном, вероятно, в эпоху Альфонса IX) с текстами, которые применялись в различных областях Кастилии.
Несмотря на это неоднократно проявляется стремление к унификации законодательства. Альфонс X обнародовал одно фуэро в 1254 г., получившее название «Книга городов Кастилии» ( Libro de los Concejos de Castilla ), «Кастильские фуэрос» ( Fueros de Castilla ), «Королевское Фуэро» ( Фуеро Реаль — Fuero Real ) и т. д. «Фуэро Реаль» — свод, подобный более древним кодексам, но более полный и систематичный. Составлен он на основе предыдущих законодательных актов и «Фуэро Хузго», с некоторыми дополнениями; он сохраняет (с небольшими модификациями) дух вестготского права и права Леона и Кастилии, выработанного в первые века реконкисты. «Фуэро Реаль» охватывает нормы политического, гражданского, уголовного и торгового права и судопроизводства и состоит из четырех книг. Как отмечается во вводном разделе, своим обнародованием он обязан отсутствию настоящих законов для большей части королевства, в силу чего судьи должны поневоле руководствоваться прецедентами и обычаями, часто весьма вредными. Далее указывается, что города сами просили короля обнародовать новый закон. Этот закон («Фуэро Реаль») был положен в основу деятельности королевского апелляционного суда. Кроме того, он стал муниципальным законом города Агиляра де Кампоо (в 1255 г.) и, сохраняя тот же характер, был распространен на другие города, как, например, на Бургос, Вальядолид, Симанку, Туделу, Сорию, Авилу, Мадрид, Пласенсию, Сеговию и др. В общем это было фуэро такого же типа, как и многие другие, о которых шла речь ранее, с той только разницей, что оно получило всеобщее распространение. Первоначальный текст его претерпел ряд изменений (внесенных тем же Альфонсом X в 1278–1279 гг. и кортесами в Вальядолиде в 1293 г.); кроме того, существовали местные варианты, разнящиеся от дошедших до нас рукописных копий. Его значение определяется, однако, не только изменениями, в него внесенными, и не только тем, что он имел действенную силу на значительной территории, но и последствиями, которые вызваны были в юридической практике применением этого свода. Об этом можно судить по одной рукописи юридического характера, которая иногда сопутствует копиям «Фуэро Реаль» Leyes del Ëstilo или Declaracionesde las leyes de fuero. Эту рукопись, являющуюся, вероятно, плодом частной инициативы какого-нибудь, законоведа, нельзя с уверенностью квалифицировать как юридический документ, поскольку неизвестно, была ли она утверждена королем или кортесами. Но она представляет интерес как любопытный памятник, в котором отражаются влияние традиционных обычаев на законодательство Альфонса X и противоречия между древними обычаями и новыми требованиями. Книга « Leyes del Eslilo » свидетельствует также о пробелах и неясностях в законах, которые тогда вызывали множество неурядиц.
Более достоверной является другая группа законов под названием «Новые законы» ( Leyes nuevas ), которые, по-видимому, были провозглашены Альфонсом X после «Фуэро Реаль». Судя по вступительным формулам ко многим из них, законы эти предназначались для разрешения сомнений судей в некоторых вопросах права. В различных дошедших до нас копиях к основному ядру этого свода добавлены другие законы, различаемые в отдельных вариантах. Эти законы вносились, видимо, последующими компиляторами, а не законодателями. Во всяком случае, только в «Новых законах» можно найти указания по следующим юридическим вопросам: отношения христиан и евреев по делам о ссудах, гражданское судопроизводство и наследственное право.
Таким образом, унификация законодательства осуществлялась медленно и неэффективно, так как само «Фуэро Реаль», несмотря на его широкое распространение (о чем свидетельствуют многие его издания), действовало лишь на сравнительно небольшой территории — в нескольких кастильских городах. По-видимому, Альфонс X и его отец затратили немало усилий, чтобы быстрее завершить работы по унификации, и именно с этой целью создали ряд юридических трактатов, которые получили широкую известность. К рассмотрению этих произведений мы и перейдем.
«Семь частей» (El Setenario), «Зерцало» (El Especulo) и «Партиды» (Las Partidas). Фернандо III приписывается не только проект, но и начальный главы свода законов, названного «Семь частей» ( El Setenario ), так как он должен был состоять из семи разделов. Этот свод был закончен Альфонсом X.
Так по крайней мере сказано в предисловии к кодексу. До нас из всего сборника дошла в рукописи XV в. лишь одна книга, посвященная теологическим и каноническим вопросам; по-видимому, свод этот не имел законной силы, так как он не был утвержден королем; судя по характеру текста, он также не может считаться подлинным кодексом законов и представляется скорее произведением энциклопедического характера Наконец, трудно установить, каковы были тенденции всего свода в целом, так как в нем проявляется то традиционный дух «Фуэро Реаль», то влияние норм римского права.
Ко времени Альфонса X относится также другой сборник юридического характера (составленный по приказу короля или по частной инициативе), аналогичный своду «Семь частей»: так называемое «Зерцало» ( El Especulo ) или «Зерцало всех законов» (название, весьма употребительное в то время в Европе для подобных трактатов). Он дошел до нас в отрывках, содержащихся в рукописи конца XIII или начала XIV в. В прологе к нему указывается, что этот сборник был составлен на основании «извлечения из фуэрос всего, что наиболее ценно» по совету и с ведома церковных авторитетов, рикос омбрес и законоведов и что он был обнародован в городах для руководства. Но это последнее обстоятельство не подтверждается историческими свидетельствами.
Таким образом, и эта новая попытка унификации (если в действительности она была таковой) также не была реализована. Однако «Зерцалом» пользовались юристы той эпохи как руководством и справочником, что можно заключить на основании рукописей XVI в., где положения, содержащиеся в этом своде, сопоставляются с действующими законами и различными учеными трактатами.
«Зерцало» не было последним произведением подобного рода, созданным во времена Альфонса X. Спустя несколько лет делается попытка создать еще одну крупную юридическую компиляцию. Выпускается новое, более полное произведение, сходное в известной степени с предыдущими, но более определенного назначения: это так называемая «Книга законов» ( Libro de las leges ), которая ввиду своего разделения на семь частей уже в XVI в. была названа «Партидами» ( Las Partidas )[169] или «Законами Партид». Последнее название в конечном счете вытеснило первоначальное и теперь употребляется для обозначения этого произведения. Составление его началось в 1256 г., а завершилось, по-видимому, к 1265 г. Источниками для него послужили фуэрос и «добрые обычаи» ( buenas costumbres ) Кастилии и Леона (например, «Фуэро Хузго», «Фуэро Реаль», фуэрос Куэнки и Кордовы), действующее каноническое право (Декреталии), толкования римских юристов, приведенные в Пандектах[170], и сочинения итальянских комментаторов Кодекса Юстиниана. Влияние канонического и римского права особенно отчетливо проявляется в «Партидах». Правда, составители «Партид» не всегда рабски следуют нормам этих правовых систем и порой вносят в них существенные изменения; но в общем «Партиды» представляют собой энциклопедию или методические извлечения из этих двух юридических источников. Такого рода свод был в истории кастильского права большим новшеством, поскольку он не только дополнял, но и вносил ряд изменений в публично-правовые отношения традиционного вестготского законодательства и фуэрос. «Партиды» были составлены несколькими юристами, имена которых не указаны в тексте, под наблюдением короля и при его непосредственном участии, степень которого трудно, впрочем, установить; несомненно, однако, что Альфонс X оказывал влияние на составителей «Партид».
Какова была цель короля при составлении сборника «Книга законов»? Желал ли он составить энциклопедический свод юридического характера, подобный энциклопедиям в других отраслях знания, пользовавшихся в ту пору широкой популярностью как в мусульманских, так и в христианских странах; или же король стремился составить кодекс законов, отражающий новые влияния канонического и римского права, и навязать его всем своим подданным в качестве общего закона, и тем самым аннулировать «Фуэро Хузго», городские фуэрос и даже «Фуэро Реаль»? О наличии подобного намерения можно, пожалуй, сделать вывод на основании одного раздела пролога к «Партидам», в котором говорится: «Мы почитаем за благо и приказываем, чтобы все наши подданные управлялись в согласии с ними («Партидами»), а не по каким-нибудь иным законам или фуэрос»; та же тенденция проявляется и в других разделах сборника. Аналогичные пожелания можно встретить в «Зерцале» — сборнике, который безусловно, однако, не получил законной силы. Впрочем, каковы бы ни были эти намерения, но несомненным остается, что на пути к их осуществлению Альфонсу X пришлось столкнуться со значительными трудностями. Об этом свидетельствуют некоторые факты, относящиеся к эпохе правления Альфонса: запрещение применять в Кастилии римские законы, содержащиеся в грамоте, направленной вальядолидским алькальдам (август 1258 г.); постоянное подтверждение местных фуэрос различными кортесами (в Саморе в 1274 г., в Вальядолиде в 1255 г., в Севилье в 1256 г.); пожалование множества новых фуэрос (большая их часть, относящаяся ко второй половине XIII в., дана Альфонсом X) и самый факт опубликования «Фуэро Реаль». Все эти мероприятия, как предшествующие составлению «Партид», так и современные этому своду, находятся в противоречии с намерениями самого короля и целями, и характером «Партид».
Какое бы объяснение ни давалось противоречивым поступкам Альфонса X, но несомненно, что «Партиды» небыли утверждены ни в царствование Альфонса, ни при его преемниках вплоть до эпохи Альфонса XI. Короли продолжали утверждать городские фуэрос и пользовались «Фуэро Хуэгг» и «Фуэро Реаль», внося в них изменения и уничтожая все, что противоречил местным привилегиям. Таким образом, они выступали не только против введения в жизнь «Партид», но и против новых веяний, выразителем которых являлся этот свод.
И все же «Партиды» постепенно завоевывали общественное признание. Для людей образованных, в особенности для адвокатов и для ученых, подвизавшихся в университетах, — т. е. для всех, кто испытывал сильное влияние римского и канонического права, — «Партиды» служили справочником и учебным руководством. Об этом свидетельствуют заметки на полях рукописных копий XIII в. и XIV в. и тот факт, что «Партиды» читались и комментировались в университетских аудиториях не только в Кастилии, но и в Португалии и Каталонии, а также частые публикации отдельных фрагментов этого свода. В силу этих тенденций нормы «Партид» приняли характер доктрины (научной, этической и исторической) — особенность, которой обладают далеко не все своды законов. Следует отметить что то же произошло и со многими законами «Фуэро Хузго». Несомненно, благодаря влиянию юристов, которых немало было в кастильских университетах, людей, с мнениями которых весьма считались в государственных делах (Альфонс X в своих произведениях часто говорит, что он советовался со «знатоками права»), «Партиды» вводили в практику судов и в судопроизводство нормы, которые освящены были авторитетом римского права. Иначе нельзя понять, почему некоторые кортесы (например, в Сеговии в 1347 г.) делают представления королю, возражая против применения ряда положений «Партид». Ведь если бы «Партиды» не использовались в качестве свода законов, то у кортесов не могло быть оснований жаловаться на последствия применения этого кодекса. Утвержденный Альфонсом XI на кортесах в Алькала в 1348 г. Устав также содержит намек на конфликты, возникшие в практике применения «Партид». Несомненно, что с течением времени усиливались тенденции, благоприятствующие «Партидам», так как Устав придает им законную силу и объявляет обязательным применение «Партид» во всех случаях, когда они не противоречат городским фуэрос, «Фуэро Реаль» и привилегиям знати. Этим завершилось дело, начатое Альфонсом X. Впредь доктрины канонического и римского права, могли совершенно открыто и самым законным образом оказывать влияние на позитивное право и воздействие на традиционные системы законодательства Леона и Кастилии. Альфонсу X принадлежит также особый закон, касающийся главных аделантадо, и указ об игорных домах.
Законодательство в период от Альфонса XI до «католических королей». Устав Алькала не только придал «Партидам» силу закона с указанными выше исключениями, но и санкционировал иерархическое подразделение источников позитивного права. На первое место он помещает законы, утвержденные на кортесах в Алькала, которые затрагивают различные стороны политического, гражданского и уголовного права, судопроизводство и нормы финансового права. Устав вводит и ряд важных новых законоположений, о которых уже упоминалось выше. За этими законами следуют «Фуэро Реаль», «применяемые в нашем суде, и принятые некоторыми городами нашего домена в качестве фуэрос» и городские фуэрос, чью действенную силу подтвердил Альфонс XI, особо оговорив при этом, что не должны впредь считаться законными положения этих фуэрос, направленные «против бога и разума»; Альфонс XI оставил за собой право улучшать и исправлять эти фуэрос. И, наконец, последними идут, в качестве дополнения к предыдущим разделам, «Партиды», «так как до настоящего времени они не были опубликованы по приказу короля и не считались законом». Устав Алькала подтвердил также фуэрос или привилегии феодалов и их вассалов, в частности правила поединков и общие дворянские привилегии, причем в основу положения о привилегиях были положены аналогичные акты, принятые на кортесах в Нахере. Раздел о привилегиях следовал в конце Устава. Относительно «Партид» король заявил, что он приказал их «согласовать и улучшить, сделав некоторые дополнения», что означало, что вступающие отныне в силу «Партиды» не совпадают текстуально с первым вариантом, составленным Альфонсом X, изменения же эти внесены были в соответствии с новыми потребностями эпохи. Следует также отметить, что Устав Алькала, которому придано было первенствующее значение, существенно модифицировал ряд законоположений сводов Альфонса X (процессуальные нормы, правила заключения торговых сделок, порядок наследования имущества и т. д.), сохранив в силе традиции «Фуэро Реаль» и городских фуэрос.
Можно, таким образом, отметить, что разнородность системы законодательства сохранилась в Уставе Алкала в том же объеме, что и в сводах Альфонса X. Подобная особенность кастильского законодательства не только нашла подтверждение в Уставе Алкала, но и получила дополнительные стимулы к развитию, так как Альфонс XI, как уже отмечалось, предоставил ряд новых фуэрос городам.
Однако общие элементы позитивного права быстро возрастают в числе и завоевывают признание. Активная законодательная деятельность кортесов и абсолютистские тенденции короны (которые выражаются в многочисленных указах, патентах, грамотах и хартиях, по собственному почину утверждаемых королями) создают над юридическим хаосом фуэрос массу установлений общего характера, подрывающих систему местного законодательства. Таким образом, завершение процесса унификации не было связано с опубликованием общего свода законов или с прямой отменой фуэрос; напротив, старые фуэрос подтверждались и к ним добавлялись новые. Именно так поступали кортесы в XIV и XV вв. и короли. Но все эти подтверждения и добавления с течением времени все более и более утрачивали свою действенную силу; они приобретали декларативный характер, и их реальное значение уменьшалось с каждым днем. Постановления кортесов и королевские указы постепенно изменяли основы государственного права, способствуя его унификации. Те же закономерности отмечаются и в сфере уголовного и финансового права, и в области судопроизводства, т. е. в тех разделах системы законодательства, которые и были основой местных фуэрос.
В гражданское право и в судопроизводство вносились также нововведения из «Партид», которые из закона дополнительного стали законом преобладающим. Внешне иерархия источников, установленная Уставом Алькала, не изменилась. Но в период, который отделяет дату его опубликования от воцарения Фердинанда и Изабеллы, происходят коренные изменения в реальной исторической обстановке, и присвоенное королем право изменять и дополнять фуэрос стало определять новые правовые нормы, которыми, как правило, регулировались общественные отношения. В соответствии с этими тенденциями Педро I произвел снова «чистку» текста «Партид» на кортесах 1351 г., а его преемники вновь и вновь подтверждали действительную силу свода Альфонса X. Следует отметить тот факт, что различные кортесы XV в. (в Мадриде в 1433 и 1458 гг., в Вальядолиде в 1477 г., в Медине в 1465 г.) требовали создания новых сводов законов и разъяснения уже существующих. Это лишний раз свидетельствует о чрезвычайно сложной системе позитивного права и той путанице, и сомнениях, которые постоянно возникали при определении в каждом конкретном случае обязательной силы тех или иных норм и законоположений. Королю Педро I приписывается составление кодекса, заключающего в себе особые фуэрос для знати, известного под именем «Старое Фуэро Кастилии» ( Fuero Viejo de Castilla ). О существовании этого кодекса ничего не было известно до тех пор, пока в конце XVIII в. два арагонских ученых не нашли его текст в старинных рукописях и не опубликовали этот свод, считая его подлинность несомненной. Известно, однако, что в прологе к «Фуэро», где излагается история его составления и где указывается, что Педро I будто бы одобрил этот свод и обнародовал его в 1356 г., имеется много неточностей. Признано также, что этот кодекс содержит законы, соответствие которых подлинным правовым отношениям, сложившимся в Кастилии к XIV в., вызывает сомнение, и что произведена была подчистка в той части текста, где шла речь об источниках «Фуэро». Все это позволяет предположить, что этот список был не сводом законов, а лишь сборником, составленным в XV в. по частной инициативе, и основанным на других компиляциях, также частного характера, и значительно измененном Уставе Алькала; впрочем, составитель «Старого Фуэро» обнаруживает знакомство с действовавшим в XIV в. законодательством, о чем можно судить по сходству многих законов, включенных в это фуэро, с подлинными документами эпохи. Источники привилегий или фуэрос знати того времени следует искать главным образом в дипломах, в «Фуэро Реаль», в «Партидах» и в уставе о дворянах, утвержденном Альфонсом XI.
Войско и флот. Организация войска в основном не претерпела изменений. Оно по-прежнему рекрутируется на основе обязательств несения военной службы, возложенных на дворянство и города, причем каждая воинская единица (королевские дружины, городская милиция и т. п.) сохраняет известную независимость, имеет собственное знамя и свой особый устав. Альфонс X, в одном из законов «Партид», упоминает об обязанности духовенства принимать непосредственное участие в войнах с маврами. При этом от епископов и прелатов, держащих землю от короля или по праву наследства, требуется личная служба в войске; лишь в исключительных случаях им разрешается посылать вместо себя рыцарей-вассалов и слуг.
Вассалы церквей не освобождались от военной службы и обязаны были отбивать ее и в тех случаях, когда от этой повинности избавлялись духовные лица. В эту эпоху отмечается рост как собственных вооруженных сил короля, так и войсковых контингентов, состоящих в его ведении. Более четко определяются должностные обязанности командиров, что придает некоторое единство армии: речь идет о командных постах и, в первую очередь, об адалидах ( adalides ), своего рода начальниках штабов, назначаемых королем по предложению 12 опытных воинов и обязанных вести войско, направлять его по верному пути, снабжать провиантом в достаточном количестве и производить расследования по вопросам, возникающим в связи с набегами, в частности при тяжбах, связанных с распределением добычи; о начальниках пограничной стражи ( fronteros ) и альфакеке ( alfaqueques ), которые ведали выкупом пленных и служили переводчиками при переговорах с мусульманами. Адалиды назначали альмокаденов ( almocadenes ), командиров отрядов пехоты.
В эту эпоху совершенствуется военное искусство. «Партиды» различали, кроме конников, следующие роды оружия: пехотинцев ( peones ), вооруженных копьями, дротиками, ножами и кинжалами; арбалетчиков ( ballesteros ); отборных солдат для набегов — альмогаваров ( almogavares ), верховых и пеших, легко вооруженных; ветеранов, специально содержащихся для ведения пограничных войн и др. Для каждого рода войск «Партиды» определяют уставные обязанности и условия их созыва. В «Партидах» содержатся также указания о различных способах ведения войны: атаках, приступах, осадах городов, о расквартировании войск, содержании вьючных животных и обозов, неожиданных нападениях, внезапных набегах конницы и т. п. Для той эпохи характерны трактаты полууставного-полунаучного характера о военном искусстве и правилах ведениях войны. Примером может служить предшествующий «Партидам» сборник «Старые фуэрос конных ополчений» ( Fuero viejo de las cavalgadas ), составленный на основе различных юридических документов.
Употребление пороха, введенного в Испании в середине XIII в., стало быстро распространяться, и порох применяли в различных военных операциях, однако это обстоятельство не скоро изменило условия и тактику ведения войн, а также систему организации войска. В середине XIV в. в кастильском войске уже появляется артиллерия — небольшие пушки, так называемые сербатаны ( cerbatanos ) или кулеврины ( culebrinas ) из кованого железа с такими же лафетами, стрелявшие сперва каменными, а затем свинцовыми и железными ядрами. Пушки вплоть до определенного времени не приобрели, однако, решающего значения. Другие же виды огнестрельного оружия получили распространение значительно позже. Как и в предыдущие столетия, оборонительным оружием остаются железные латы, наступательным — копья, топоры, шпаги и арбалеты; последние заменяют старинный лук и стреляют точнее и дальше. В годы правления Энрике II в Испании вводится в употребление, под влиянием французов, сложное вооружение, которым пользовались «белые компании».
Раздел военной добычи производился согласно определенным правилам: король забирал себе пятую часть добычи и удерживал за собой города, крепости, дворцы и корабли противника и большую часть членов семьи, слуг и личного имущества побежденного вождя или короля. Это свое право король мог уступить другому лицу. Остальная часть добычи делилась между воинами в соответствии с их званием и военными заслугами. Конные наезды, регулировались особыми законами. Солдаты сверх того получали возмещение ущерба ( encha ) за ранения и за потерю собственности; а в случае их гибели это возмещение (которое достигало тогда наибольшего — размера) получали их наследники. Размеры возмещения зависели от размеров добычи. Оплата наемников, число которых возрастало по мере увеличения собственного королевского войска, вытеснявшего былые дружины ( mesnadas ), уже в то время вызывало серьезные беспорядки. Скудная казна не всегда могла удовлетворить требования солдат, и они восставали и грабили деревни и поля, на что жалуются кортесы Оканьи в 1469 г. Споры о разделе добычи и прочие тяжбы между воинами начальники разрешали на правах судей, организуя особые трибуналы.
Касаясь состояния флота, необходимо отметить, что инициатива Фернандо III была с успехом развита его преемниками. Альфонс X не только построил в Севилье арсенал для военных кораблей, но и впервые создал, и при этом не из числа судов, предоставляемых кантабрийскими моряками, кастильскую королевскую эскадру, состоявшую из десяти новых галер, которые числились постоянно на службе короля. Для управления этой эскадрой и всем флотом Альфонс X основал два адмиралтейства — одно в Севилье, а другое в Бургосе. Это последнее должно было осуществлять надзор за арсеналами севера и в случае необходимости снаряжать смешанные флотилии в составе королевских галер и кораблей, предоставляемых прибрежными городами. Каждый такой город обязан был в случае войны выставить одну шестидесятивесельную галеру сроком на три месяца. Однако это не помешало Санчо IV прибегать к помощи (как это всегда и делалось) наемного генуэзского флота, хотя Санчо IV и строил новые корабли в Севилье. С помощью королевских галер, галер кантабрийских городов, несших военную службу, и генуэзских кораблей кастильский адмирал одержал две крупные победы (в 1284 и 1292 гг.) над флотом Абу-Юсуфа. Впоследствии Санчо IV прибегал также к помощи арагонского флота (для осады Тарифы).
Баскские переселенцы, осевшие на берегах Средиземного моря, где их опорные торговые базы появились уже в 1293 г., оказали большое влияние не только на развитие и улучшение организации кастильского флота на юге страны, но и на итальянский флот; итальянцы заимствовали у басков некоторые типы кораблей.
«Партиды» посвящают целый раздел «войне, происходящей на море» (так же, как и предыдущую главу — войску); в этом разделе устанавливаются правила ведения военных операций и перечисляются виды вооружения и должностные обязанности военных моряков различного ранга. В «Партидах» определяются обязанности командующего флотом или адмирала ( almirante ), капитанов ( comitres ), избираемых двенадцатью моряками — ветеранами; пилотов ( pilotos ), носовых ( proeles ) — лиц, в начале сражения находящихся в носовой части корабля и первыми вступающих в бой; фланговых ( alieres ) — несущих службу в бою вдоль бортов корабля; запасных ( sobresalienies ), арбалетчиков и т. д. «Партиды» различают несколько типов кораблей: крупные корабли, называемые карраками, и корабли в узком смысле слова — naos — двухмачтовые и одномачтовые мелкие суда, в зависимости от своего типа носящие различные наименования ( carracones, buzos iâridas, cocas, lerios, barcas и т. д.). В «Партидах» отмечается, что в Испании «Кораблями или большими галерами» ( navios о galeras grandes ) называются суда, снабженные одновременно и парусами, и веслами и предназначенные для ведения боевых операций. Cocas — менее крупные и более легкие корабли — были введены кантабрийцами и получили большое распространение в Средиземном море. Маловероятно, хотя и есть основания полагать, что уже во времена Альфонса XI на испанских кораблях начала применяться артиллерия.
Альфонс XI в своих войнах пользовался как генуэзскими и каталонскими судами, так и галисийскими и астурийскими кораблями. Педро I широко использовал для своих войн с Арагоном корабли северных городов, а Энрике II с этими же силами провел блестящую кампанию против англичан и португальцев (1377–1400 гг.), одержав ряд крупных побед. Война возобновилась в 1405 г., и кастильский флот сражался один или в союзе с французским флотом против Англии, берега которой были опустошены знаменитым адмиралом Перо Ниньо. Между тем баски не раз вступали в войны частного характера; так, например, они вели войну с жителями Бретани и Байоны и заключали союзные договоры с португальским королем, сражаясь совместно с флотом этой державы против мавров (1412 г.). Это был блестящий период в истории кастильского флота, который господствовал тогда и на севере, и в Средиземном море, сражаясь и против англичан, и против мавров. Со времен Энрике IV меняется внешняя политика Кастилии и приходит конец традиционному союзу с Францией. Численность кастильского флота, объединившегося спустя некоторое время с арагонским и каталонским, значительно возросла, организация его изменилась.
Церковь
Обычаи и организация духовенства. Католическая церковь была после государства ( estado ) наиболее могущественным и влиятельным социальным институтом; своим влиянием она обязана была не только тем привилегиям, которыми пользовались ее представители, но и внутренней организации, благодаря которой она выступала как единное целое. Однако в XIV–XV вв. испанская церковь страдала от тяжелых внутренних неурядиц. Порча нравов духовенства, с которой тщетно боролись папы и некоторые испанские епископы, достигла крайних пределов; эта порча нравов проявлялась, в частности, в баррагании и конкурсах красоты, которые устраивали монахини в Севилье и Толедо. Во времена Энрике IV клирики оказывали настойчивое и энергичное сопротивление политике епископов, что имело место в только что упомянутых городах; были и весьма скандальные нарушения дисциплины; так, декан Сигуэнсы оказал вооруженное сопротивление епископу, назначенному папой (1465 г.); нередко происходили кровавые схватки между духовными лицами, примером чего являются драки мелонских и арментеирских монахов или борьба епископа Мондоньедо с цистерианцами в Мейре. Монахи и священники часто учиняли насилия и грабежи. Следует отметить, что раскол Западной церкви, в котором испанское духовенство играло видную роль (испанцами были некоторые папы и антипапы — активные деятели раскола), уже сам по себе способствовал глубокому разложению церкви, а процесс этот в равной мере охватил как Кастилию, так и другие области полуострова.
Презрением и гневным сарказмом клеймили просвещенные люди духовенство, которое погрязло в пороках. Такое отношение к церкви отчетливо проявляется в литературе того времени. Баррагания отнюдь не была устранена; напротив, браки духовенства допускались официально, свидетельством чего являются привилегии, данные Альфонсом X, против которых высказывались церковные соборы в Вальядолиде (1322 г.) и в Толедо (1339 г.). Не было недостатка в выдающихся людях, таких, как кардинал и архиепископ Толедский Альборнос, пытавшихся укрепить церковную дисциплину и регламентировать обычаи духовенства. Однако их деятельность оказывалась безуспешной. Последствия раскола, несмотря на меры, принятые для укрепления церковного единства королями Кастилии, давали себя знать в течение долгого времени. Лишь в 1429 г. последний антипапа — испанец отрекся от тиары.
Внутренняя структура церкви — ее иерархия и система распределения должностей — не подверглась существенным изменениям по сравнению с предшествующим периодом. Но дисциплина весьма ослабла как среди монашества, так и у белого духовенства.
С другой стороны, все более укреплялись связи с Римом, так как папа и его легаты стали активнее вмешиваться в испанские дела. Из-за этого вмешательства, как мы увидим, произошли некоторые перемены в отношениях между церковью и королевской властью.
Церковь и государство. Процесс централизации церковного управления, начавшийся уже в XI в., и непрерывная борьба пап с императорами, все время оказывавшая влияние на положение испанской церкви, определили ряд существенных элементов в ее внутренней организации и, в частности, порядок избрания епископов и взаимоотношений с папским престолом. Идеи Григория VII получили всеобщее признание и вызвали к жизни богословско-политическую литературу, которая отстаивала догмат превосходства (супрематии) духовной власти над светской, выступая против господствовавшей ранее теории равноправия светской и духовной власти. Догмат супрематии основывался на следующей посылке: считалось, что св. Петр получил от бога два меча, и один из них как символ земной и светской власти папы вручили королям; следовательно, и королевская власть должна была зависеть от папской. Первым литературным произведением, появившимся на Пиренейском полуострове и отстаивавшем идею папской супрематии, была книга епископа — португальца Алваро Пелайо (XIII в.). Позже, в XIV и XV вв., в защиту этого догмата выступили и другие церковные писатели — кастильцы и каталонцы — Экзиминис, Мадригал (Эль Тостадо), Санчес Аревало и Торкемада. Эти работы не оказали непосредственного влияния на характер взаимоотношений между папством и испанской короной, поскольку проблема супрематии трактовалась в них абстрактно. Кроме того, в королевских советах преимущественное положение занимали юрисконсульты — ярые роялисты и цезаристы. Однако основные положения церковной доктрины оказали влияние на развитие ряда положений государственного права Кастилии, ибо благодаря влиянию права канонического догмат о супрематии в той или иной форме был воспринят составителями национальных кодексов и сводов. Так, из текста одного закона «Партид» явствует, что король может приобрести свой титул благодаря папскому пожалованию, причем папа имеет право, в некоторых случаях, освободить подданных короля от соблюдения присяги на верность. В Арагоне эти положения были приняты на практике и привели к определенным последствиям, которые в Кастилии сказались значительно позже.
Выборы епископов постоянно приводили к столкновениям между королями и церковью. Так, Бонифаций VIII (1294–1303) часто вмешивался в выборы, проводимые капитулами, а Альфонс X со своей стороны заявил, что неотъемлемым правом короны является утверждение кандидатов, избранных капитулами, и что право это основывается на трех посылках: во-первых, короли Испании отвоевали страну у мавров, распространили там христианство и превратили мечети в церкви, во-вторых, они основали новые церкви, и, в-третьих, они жертвовали на постройку церквей и непрерывно жаловали церквам новые и новые бенефиции. Фактически в XIII в. было признано, что епископов выбирает капитул с разрешения и одобрения короля, а затем их утверждает соответствующий архиепископ. Кандидатура последнего утверждалась папой, но короли продолжали вмешиваться в дела выборов архиепископов, чему примером являются два случая, имевшие место в Толедо в 1308 и 1335 гг., при Фернандо IV и Альфонсе XI. Теоретически один из законов «Партид» признает неотъемлемым правом папы возводить в сан и низлагать епископов при условии, что подобные акты «принесут пользу стране или будут совершены по просьбе короля». И действительно, в конце XII в. в Испании практикуются прямые назначения епископов папой. В XIV в. уже становится общим правилом утверждение епископов папой (а не архиепископом) и имеют место прямые назначения епископов, хотя случаи эти отмечаются в Кастилии реже, чем в Арагоне. В XIV в. в Кастилии было три архиепископства и 24 епископства.
Короли пользовались правом смещать или изгонять епископов, если последние действовали вопреки интересам или намерениям монарха. Короли сохранили также право запрещать опубликование папских булл, если таковые могли нанести ущерб государству; так поступали Санчо IV, Фернандо IV, Альфонс XI и другие, особенно же часто к подобным мерам прибегал Хуан II. Они также сопротивлялись установлению церковной юрисдикции и стремились укрепить королевскую власть с тем, чтобы обеспечить успешное отправление судопроизводства по уголовным и гражданским делам. Для этого был создан институт «обращения к силе» ( recursos de fuerza ) или апелляций к королю, который применялся, когда церковные трибуналы, желая расследовать какое-либо дело тайным и незаконным образом, препятствовали действиям королевских судей или же учиняли притеснения и насилия. Первой апелляцией подобного рода было обращение к королю приходских священников Авилы с жалобой на епископа и каноников (1258 г.). Альфонс X в различных законах «Партид» определил следующие случаи, когда духовные лица лишаются права быть судимыми своим трибуналом: при тяжбе о правах собственности или наследования между лицом духовным и светским; при подделке документов, ереси, непослушании или оскорблении епископа; при незаконном присвоении духовного звания. Изъятие из-под юрисдикции церковных судов производилось и в тех случаях, когда привлекались к ответственности лица, пренебрегающие постановлениями об отлучении от церкви или совершившие уголовные преступления. В равной мере коронным судам поручалось вынесение решений о наказаниях за различные правонарушения религиозного или дисциплинарного характера.
Отменялась также привилегия, позволявшая епископам пренебрегать вызовами светских судей, даже в тех случаях, когда явка на суд предписывалась королем. Именно Альфонс X, благочестивейший из королей, щедрый на пожалования церквам и монастырям, охранял права государства, запрещая разбор дел, подведомственных светским судам, в церковных трибуналах. Он противился назначению клириков на должности алькальдов, писцов и нотариусов и запрещал разбор церковными судами гражданских дел, дабы устранить злоупотребления, которые вызывались применением практики отлучений. Альфонс X требовал, чтобы не оставались безнаказанными духовные лица, совершившие различные преступления, угрожая прямым вмешательством коронной юстиции в подобных случаях. Такой же практики придерживались и преемники Альфонса X. С другой стороны, однако, подтверждены были права церковной юрисдикции в сфере чисто церковных дел. Церковные трибуналы разбирали дела о взимании десятины, о пожертвованиях, попечительстве, погребениях, дарах и пожалованиях церкви, отлучениях, интердиктах, тяжбы о пределах компетенции тех или иных духовных судей, споры о демаркации рубежей церковных владений. Ведению церковных судов подлежали дела, связанные с исповеданием веры, церковными таинствами (крещения, браки, разводы), ростовщичеством, прелюбодеянием и с кражами кощунственного характера.
Особенно возмущало как королей, так и города то обстоятельство, что папа нередко назначал или добивался назначения на посты аббатов, приоров и епископов чужеземцев, что «наносило ущерб местным уроженцам и подрывало основы благосостояния страны, поскольку эти чужеземцы вывозили за пределы королевства много богатств». Впрочем, «Партиды» признавали, что папа имеет преимущественные права при назначении кандидатур по сравнению с местными аббатствами, приоратами и капитулами, которые по традиции замещали вакантные церковные должности.
Борьба против этой привилегии пап велась как депутатами кортесов, так и Альфонсом XI, Энрике II, Хуаном I и другими королями, причем не раз к папам обращались с просьбой не назначать на церковные должности чужестранцев, отдавая предпочтение местным клирикам. Однако все эти просьбы оказывались малоэффективными; следует иметь в виду, что и сами короли часто назначали на вакантные церковные должности лиц иноземного происхождения.
Экономическая жизнь церкви. Другим вопросом, привлекавшим тогда всеобщее внимание, был вопрос о церковной собственности. Владения церквей и монастырей возрастали благодаря королевским пожалованиям и дарениям частных лиц. Различные стихийные бедствия, как, например, опустошительная эпидемия в Кастилии 1349–1351 гг., вызывали новые многочисленные пожертвования от доведенных до отчаяния верующих. Известно, что на принадлежавшие церкви земли не распространялось податное обложение, и хотя Альфонсу X удалось добиться уплаты десятины с церковной собственности, а его преемникам — уплаты и иных налогов с церковных владений, но все же подобное скопление недвижимого имущества в руках церкви вызывало беспокойство в стране. Не раз кортесы требовали запретить приобретение наследственных имений церквами, и в особенности монастырями, и добивались, чтобы признаны были недействительными все продажи, дарения и т. п., сделанные в пользу церкви. Эти меры были вызваны не антицерковными предрассудками, но заботами об общественных интересах, т. е. стремлением не допустить усиления власти прелатов, аббатов и клириков в землях, ранее находившихся в городских пределах, и интересами казны (желанием уменьшить объем изъятий из податного обложения). Доказательством этого может служить тот факт, что приобретение земель было запрещено не только представителям духовенства, но также и дворянам, городам, госпиталям и т. п. Однако «Партиды» признают за церквами неотъемлемое право приобретения различного рода земель, принадлежащих как светским, так и духовным лицам. Вместе с тем «Партиды» отмечают (закон 27, тит. VII, ч. I) факты злоупотребления, вызванные экономическим могуществом, которого добился монашеский орден цистерцианцев, владевший городами, замками, десятинами, церквами, вассалами и обладавшим правом судебной юрисдикции. «Партиды» в соответствии с папскими декреталиями запрещают подобные злоупотребления и в то же время подчеркивают, что обязательство уплаты податей сохраняется для всех земель, на которые ранее распространялось налоговое обложение.
Тем не менее происходит концентрация недвижимости в руках капитулов, орденов и духовных корпораций и одновременно, благодаря системе майоратов, знать сосредотачивает в своих руках земельную собственность. Так, различными путями, происходило омертвление земельной собственности, с которым связаны были два вредных последствия: долговременное закрепление класса земледельцев в положении арендаторов и запустение огромных пространств земли.
Со своей стороны, представители духовенства непрерывно жаловались королю на дворян и коронных судей, учинявших захваты принадлежащих им владений и собственности. И нередко мотивы их жалоб не лишены были основания. Так, например, крупные феодалы, осуществлявшие по отношению к церквам и монастырям права энкомьенды или протектората, чинили обычно насилия и самоуправство и предавались грабежам; то же происходило и с энкомьендами другого рода — пожалованиями монастырей и аббатств кардиналам, иностранным прелатам и даже простым клирикам, которые вели себя подобно светским феодалам. И хотя один из королей, Хуан I, признал королевские привилегии, данные церкви или ее владениям, актами «божественного права», но перевесили требования депутатов городов, и сами короли вынесли решение, что в случае острой необходимости может быть использовано церковное серебро, хотя и при условии возврата.
Среди новых доходов церкви, санкционированных гражданской властью и частично ею используемых, следует назвать уже упомянутую ранее десятину и примисью ( primicia ) — налог сверх нее.
Ереси и суеверия. С суевериями неустанно боролись не только прелаты и соборы, но и гражданские власти, что подтверждается соответствующими текстами «Партид» (закон 7, тит. 23). Преследовались предсказатели, прорицатели, колдуны, маги и волшебники, продавцы чудодейственных трав и подобные им плуты и обманщики (именно так и называют этих кудесников «Партиды»), которые пользовались, как о том свидетельствует один закон эпохи Хуана I, доверчивостью невежественных людей, а также священников, монахов и юродивых.
Ереси карались по законам, которые применялись еще Фернандо III и были окончательно сформулированы Альфонсом X. Гражданские власти применяли различные наказания за ересь — от изгнания и конфискации имущества, в знак бесчестия и полного политического и гражданского бесправия, до сожжения на костре («Фуэро Реаль» и «Партиды»). Как только становились известными характер преступления и личность преступника, начинался процесс в церковном суде, а после вынесения приговора преступника либо освобождали, либо, в случае установления виновности, передавали королевским судьям для установления соответствующей кары. Взаимоотношения между церковью и государством по этому вопросу установились такие же, как в Арагоне, хотя в Кастилии не было особого церковного трибунала для разбора дел о ересях. Альваро де Луна, среди политических врагов которого насчитывалось немало крещеных евреев, причем некоторые из них занимали высокие административные посты и церковные должности, по-видимому, внушил королю Хуану II намерение испросить у папы Николая V назначения специальных инквизиторов против лиц еврейского происхождения[171]. Но это намерение не было реализовано. В 1475 г. папа Сикст IV безуспешно пытался назначить своего легата Николая Франко инквизитором. Однако вплоть до «католических королей» в Кастилии отсутствовали инквизиционные трибуналы и ереси карались коронными судами, причем преемники Альфонса X — Альфонс XI, Энрике III — оставили в силе законы, о которых речь шла выше, и особенно поощряли, как меру наказания, конфискацию имущества, несомненно потому, что половина его шла в королевскую казну. Касаясь евреев и мудехаров, следует отметить, что в силе оставались особые наказания за невыполнение ряда распоряжений, которые, начиная с XIV в., все более и более ограничивали их былые вольности.
Социальные институты
Семья. Структура семьи в XII и в начале XIII в. нам известна по данным законодательных актов и различных документов того времени. Так как действие этих законов и местных обычаев не прекращалось, то можно предполагать, что в XV в. сохранилась в основном та же структура. При этом не следует забывать о местных различиях. Так, несмотря на черты сходства, семейные уклады в северных и южных частях Испании резко отличались по своему характеру; на севере и северо-востоке сохранялась прочная коллективная семья (крестьянская семья в Астурии, товарищество в Галисии и т. д.); на юге в семейной организации отчетливо проявляются черты индивидуализма. Устойчивость старинного семейного уклада еще до Альфонса X подрывали два элемента большой силы: отразившиеся в фуэрос доктрины католической церкви, по существу враждебные распущенности нравов и провозглашавшие идею церковного контроля над браками[172], и римское гражданское право, весьма отличное во многом от норм, выработанных под воздействием различных факторов в Галисии, Леоне и Кастилии. Влияние обоих этих элементов отчетливо проявлялось в общественной жизни, а концепции римского права нашли выражение в «Партидах». В «Фуэро Реаль», вопреки основаниям, на которых оно покоится, сказывается влияние церковных доктрин, запрещающих формы брака по соглашению и разрешающих лишь браки по благословению.
Попрежнему сохраняется терпимое отношение к внебрачному сожительству; запрещаются браки между свободными и рабами; отцу разрешается убийство дочери и ее любовника или одного из них в случае незаконной связи; выделяется определенная часть наследства для внебрачных детей за счет законных (1/5, по желанию отца). Если подобная доля наследства и была меньше той, что выделялась внебрачным детям согласно фуэрос Сории (1/4 наследства), Логроньо, Айялы и т. д., то, с другой стороны, их юридическое положение улучшилось, поскольку отменялось правило, фиксированное некоторыми фуэрос, что внебрачные дети наследуют только в том случае, если они родились раньше законных. В «Фуэро Реаль» по-прежнему признавалась необходимость согласия родителей на замужество дочери (брак без разрешения со стороны отца лишал дочь права наследования имущества). Однако в этом кодексе отмечалось, что дочери зависят от родителей только до двадцатипятилетнего возраста (в некоторых списках «Фуэро Реаль» фиксируется как предельный возраст — 30 лет).
«Партиды», напротив, в этом пункте принимают решения, которые противоречат обычному праву. Принимая точку зрения Декреталий, они не только признают право церковного суда на дела по бракам, разводам и т. п., изымая их полностью из ведения гражданского судопроизводства, но и признают все запреты канонического права, которые могут быть сняты только папой, и подтверждают необходимость религиозных обрядов, отвергая брак по соглашению ( a yuras ). «Партиды» отменяют запрещение браков между свободными и рабами. С другой стороны, воспринимая установления кодекса Юстиниана, «Партиды» изменяют имущественные отношения в семье и утверждают, что приданое должна приносить жена, а не муж; они также отвергают общность имущества и вдовье право, назначая бедным вдовам, не принесшим приданого, четвертую часть наследства. Что же касается отношений между родителями и детьми, то здесь «Партиды» впадают в противоречие, объясняющееся их энциклопедическим характером и разнообразием источников, лежащих в основе этого свода; они признают, что власть отца над детьми должна быть столь же суровой, как у древних германцев. Отец может убить сына и даже съесть его (в условиях осады) — чудовищный закон, заимствованный, несомненно, из чужеземных установлений феодальной поры; «Партиды» запутывают права на наследство потомков, определяя долю наследства в 1/3 при наличии трех детей, 1/2 — при пяти и больше и допуская участие в наследовании посторонних лиц; наконец, «Партиды» оставляют нерешенным вопрос о незаконных детях, так как в одном законе отрицается их право на получение наследства, а в других допускается наследование 2/12 имущества при отсутствии у завещателя законных детей. Что касается других членов семьи, то им предоставлялось право на наследование незавещенного имущества вплоть до двенадцатого колена; если прямых потомков не было, то разрешалось совместное наследование мужем и женой, причем после смерти последних имущество переходило в казну. Наконец, запрещалось наследование имущества на основе общности происхождения по деду. Но самые важные изменения касались права майоратов; это право уничтожало равенство между детьми и очень быстро укоренилось в повседневной жизни. Прочие реформы «Партид» не были признаны Уставом Алькала; а так как этот Устав, как уже указывалось, признал «Партиды» действительными только в той их части, которая не противоречила «Фуэро Реаль» и городским фуэрос, принятых в качестве основных источников, то установленный порядок не был изменен. Единственное изменение, введенное Уставом Алькала, касается закона «Фуэро Реаль» о прелюбодеянии замужней женщины: если ранее мужу разрешалось обратить в рабство обоих виновников прелюбодеяния, то но Уставу он получал право убить их, причем эта кара должна была обязательно постичь и неверную жену, и ее любовника. Опубликованные после Устава Алькала законы, патенты, грамоты и указы других королей, до Энрике IV, также не свидетельствуют о принятии доктрин римского права. Скорее они подтверждают различные пункты «Фуэро Реаль», в том числе и правило относительно общности имущества супругов. Нововведениями, заслуживающими упоминания, являются лишь позволение вдовам выходить снова замуж до истечения годичного срока после смерти первого мужа и устранение от наследования детей, родившихся от сожительства с лицами духовного звания, причем этот закон совпадает с церковными правилами. Однако «Партиды» продолжали оказывать влияние на обычаи, и в XVI–XVII вв. их нормы становятся господствующими.
Собственность. Экономические институты. Нечто подобное происходило и в области вещного права, и в сфере экономических отношений между частными лицами вообще. В социальном смысле характер собственности изменился и ее значение весьма возросло. Произошло изменение форм собственности или, лучше сказать, возникновение новых форм. Наряду с прежними ее видами, связанными с земледелием, скотоводством и для которых характерны были коллективизм[173], концентрация богатств в руках немногих и рабский труд, появляются новые формы собственности, обязанные своим происхождением росту населения и изменениям в положении различных классов общества. Так, накопление в городах богатства и движимого имущества благодаря торговле и промышленности становится все значительнее, а огромная масса феодальной собственности, покоящейся на труде крепостных и полукрепостных крестьян, дробится. Вместе с тем покровительство городов, освобождение форерос и соларьегос и превращение зависимых земледельцев в арендаторов способствует образованию класса мелких собственников, находящихся под защитой законодательства, так как существовала опасность, что они вновь будут поглощены феодалами. Сохранился в силе старый правовой статус, который выражался в том, что виды собственности рассматривались в зависимости от социального положения их владельцев. Этим статусом определялась, в частности, система податного обложения — сборы в пользу королей и сеньоров. Существовало общее правило, что земля, принадлежащая дворянину, свободна от налогов, а земля лиц недворянского происхождения подлежит обложению. Если дворянка выходила замуж за крестьянина, то ее владения становились «тягловыми» ( pecheros ). Но в случае смерти мужа они снова освобождались от налогов, при условии, если вдова отказывалась от крестьянского звания, приобретенного ею в браке. По аналогичным соображениям все земли, приобретенные соларьего, рассматривались как держания, на которые полностью распространялся статус их владельца, как солар, юридическим собственником которого был не земледелец — соларьего, а сеньор; в том же случае, если новые наделы приобретал соларьего, сидевший на земле королевского домена, он обязан был выплачивать за эти наделы подати королю. Подобная система закреплена была в Уставе Алькала. Именно это влияние социального положения собственника на юридический статус собственности вызвало к жизни многочисленные зафиксированные в законодательных актах короны и в фуэрос запреты продажи земель сеньорам и церкви. Тем не менее, как уже отмечалось, угроза дальнейшей концентрации собственности в руках церковных общин заставила Альфонса XI снова декларировать в Уставе 1348 г. тезис об экономической свободе соларьегос. Против подобной концентрации собственности беспрестанно высказывались кортесы.
Экономическая независимость соларьегос была ограничена многочисленными рамками, необходимость которых диктовалась социалистическим духом законодательства о правах собственности[174]. Такие ограничения был» установлены законами о запрещении продажи собственности лицам определенного социального положения, о чем выше уже упоминалось, таксацией расходов на празднества, приданое и одежду, рыночных цен и ставок поденной платы, предоставлением сородичам преимущественных прав на приобретение наследства и возврата его в семью (род).
В то же время постепенно растущие привилегии скотоводов ограничивали права землевладельцев. Наконец, об устойчивости коллективных обычаев свидетельствует то, что многочисленные общинные земли в городах периодически перераспределяются, составляя значительную часть земельной собственности жителей. В отношениях между городскими жителями и в формах обязательств и договоров между ними царила обычно большая свобода и простота, так же, как и в завещательных распоряжениях, где избегали стеснительных церемоний. Против этой свободы высказываются «Партиды», восстанавливая все сложные и патетические формы договоров, предусмотренные кодексом Юстиниана, и еще более усложняя формы завещаний (которые уже в «Фуэро Реаль» определяются более подробно, чем в городских фуэрос и «Фуэро Хузго»). Были установлены три формы завещаний: заявленное перед нотариусом, перед свидетелями и данное собственноручно. Но в этом пункте «Партиды» также не получили подтверждения в Уставе Алькала; напротив, в уставе отмечалось, что, в какой бы форме человек ни взял на себя обязательства, он будет считаться связанным ими; и хотя в отношении завещаний были подтверждены формальности, фиксированные в «Фуэро Реаль», но законы «Партид» не — получили подтверждения. В «Партидах», в разделах, отведенных имущественным отношениям, проявляется, под влиянием норм римского права, дух индивидуализма, который нес с собой в сущности разрушение родовой и крестьянской общины. Но этот сборник законов не преминул признать соседскую общину, не внеся в этот институт никаких изменений, хотя и не включив также установлений обычного права, относящихся к подобным общинам. С другой стороны, он применил весьма широко всю сумму догматических, тщательнейшим образом разработанных норм римского права в отношении способов приобретения имущества, далеко не полностью отраженных в «Фуэро Реаль» и в городских фуэрос. Однако в этом кодексе обходится молчанием право заимочных владений, широко представленное в местных законодательных актах. В «Партидах» также выявляется то значение, которое постепенно приобретает оброк (ценз) в эмфитевтической[175] и резервативной форме (под резервацией понимается вступление во владение каким-нибудь недвижимым имуществом с обязательством ежегодной выплаты ренты). Форма эта широко использовалась знатью, церквами и монастырями, заменяя прежние формы эксплуатации крепостных крестьян и обеспечивая верный и удобный источник ренты. Мы еще увидим, какой высокой степени развития достиг этот институт как в этих формах, так и в форме залога, которая широко применялась при проведении общественных работ. Наконец, теория владения, призванная дать обоснование праву господства ( dominio ) и прескрипции ( prescripciôn ), также проявляется в «Партидах», дополняя и изменяя прежние законы: так, в «Фуэро Хузго» установлен был обычный срок для получения прав владения, равный тридцати годам; в городских фуэрос этот срок был сокращен до одного года и одного дня, чтобы поощрить стремление к приобретению собственности в процессе заселения новых территорий. «Партиды» же довели этот срок до трех лет для движимого имущества и до двадцати для недвижимости, оговорив, что право прескрипции не распространяется на имущество церквей, государства и общин, а также на рабов. Эта реформа не была принята Альфонсом XI, который восстановил срок, указанный в городских фуэрос. В королевских судах этот срок устанавливается прочно.
Цехи и братства. Кроме родовых и политических объединений (муниципии, эрмандады и т. п.), с одной стороны, и религиозных — с другой, средневековый дух ассоциаций, казалось, нигде не проявился так ярко, как в объединениях торгового и промышленного характера (цехи) и в корпорациях полурелигиозных, полусветских (братства). Корпорации предпринимателей и торговцев объединяют лиц, занимающихся одной профессией. Начиная с XIII в. число цехов значительно возрастает. При этом, помимо лиц, занятых узко профессиональной деятельностью, они включают и людей, которые должны были предотвращать внешние опасности, угрожающие этим объединениям. Нелегко установить на основании дошедших до нас документов, какие цели (помимо чисто экономических) ставили перед собой цехи. Строго говоря, слово «цех» ( gremio ), которое в широком смысле употребляется для обозначения группировки лиц одной профессии, должно употребляться только для обозначения объединений преимущественно или исключительно профессионального характера, общее описание структуры которых дано выше. Если толковать иначе значение слова «цех» ( gremio ), то можно легко спутать эту форму объединений с корпорациями другого типа — братствами ( кофрадии, эрмандады — cojradlas, hermandades ). Братства могли создаваться любой группой лиц, объединяющихся для успешного достижения определенных целей — социальных и экономических, причем порой это объединение носило характер религиозного сообщества.
В форме братств такого типа появляются уже начиная с XII в. объединения ремесленников; в XIII в. подобные корпорации существовали повсеместно, приняв весьма четкую организацию (фуэро Сантьяго). В уставе Альфонса X 1258 г. содержатся указания о целях, которые могли преследовать братства, разрешенные законом. Так, законной считалась организация обществ для кормления бедных, погребения мертвых и устройств поминок, иллюминаций и т. п. Но тем же указом запрещалось образование братств в политических целях (отрицается даже их право избирать собственных алькальдов) или в целях безнравственных и противозаконных. Это запрещение неоднократно повторялось и в дальнейшем, в особенности по отношению к братствам, лигам или эрмандадам оборонительного и политического характера, как на это уже указывалось выше. Примером таких узаконенных ремесленных братств с определенными экономическими и благотворительными целями могут служить: братство Балескидской богоматери в Овиедо, члены которого содержали госпиталь, посещали больных и заключенных, присутствовали на похоронах и обеднях, устраивали совместные трапезы и т. п.; братство погонщиков мулов и торговцев Атьенсы, возникшее, возможно, еще в XII в., но от которого сохранились лишь статуты XIII в.; некоторые севильские братства, например, братство портных.
Но наибольшего развития и значения достигли братства, чья деятельность протекала в ограниченных рамках и которые имели характер сообществ, объединяющих лиц одной профессии. Именно корпорации такой» типа поощрялись в XIV–XV вв. королями. Наиболее характерной особенностью этих организаций является избыток предписаний, касающихся производственной деятельности. Чтобы получить конкретные представления о том, чем были эти объединения в XIII в., рассмотрим организацию башмачников Бургоса, статут которой был выработан в 1259 г. Во главе ее стоит капитул или совет ( cabildo, junia ), обладающий исполнительной властью. Решения общего характера выносятся на собраниях всех членов организации. Капитул выделяет из своего состава четырех присяжных ( jurados ) или инспекторов, которые контролируют работу башмачников во избежание злоупотреблений и хищений при использовании материалов. В статуте фиксируются также праздничные дни, в которые башмачники не должны работать, и регламентируются правила об учениках ( aprendices ), причем указывается, что ученики эти должны платить мастеру два мараведи в день. Штрафы частично предназначаются на содержание госпиталя. Эти первичные статуты, одобренные тогда лишь городским советом, были в 1270 г. утверждены королем и представляют собой уже образец подлинного цехового устава.
Подобные же особенности характерны и для статута ткачей Сории (1283 г.), устанавливающего детальные технические правила, обязательные для производства тканей. Эта регламентация (к которой мы еще вернемся в свое время) была не более как системой мероприятий ограничительного характера, проводимых городскими советами в экономической сфере, мероприятий, о которых ужа шла речь при описании особенностей организации производства в ΧΙΙ—ΧΙΙΙ вв. Следует отметить, что регламентации подвергались все более и более широкие круги ремесленников, причем в ходе развития цеховой организации более стеснительными становились правила цеховых статутов. История этих статутов на протяжении XIV в. мало известна ввиду недостатка соответствующих документов. Но зато — имеются весьма существенные данные, касающиеся рабочего законодательства и относящиеся к XIV в. Эти данные можно найти в постановлениях кортесов, в многочисленных сообщениях о привилегиях, пожалованных королями различным цехам, как, например, цеху монетчиков в Леоне (1324 г.), цеху пастухов (1347 г.) и хирургов (1324 г.). Основной вывод, который можно сделать на основании изучения этих документов, таков: если ранее цехи зависели исключительно от городских советов (без одобрения советов их статуты, по-видимому, не имели действенной силы), то уже в XIV в. явно намечается новая тенденция: цехи становятся зависимыми от короля, как главы государства, хотя городские советы все еще продолжают вмешиваться в их производственную деятельность.
Внутренняя жизнь цехов лучше всего нам известна в XV в. благодаря обилию дошедших до нас статутов, в частности статутов Севильи, Толедо и Бургоса. В XIV в. эти производственные корпорации приобретают характер истинных цехов, причем их внутренняя организация все более совершенствуется и устанавливается единый тип цехового устройства. Ремесленные объединения теряют свое значение благотворительных обществ, по типу сходных с братствами. Таким образом, они почти полностью посвящают себя строго определенным целям экономического и производственного характера или же отдают им предпочтение перед всеми остальными. Все более дифференцируются органы управления цеха и их функции: все точнее определяется весь производственный процесс; принадлежность к цеху становится обязательной, и обязательный характер приобретают испытания, которыми обусловливается прием новых членов цеха и продвижение лиц, принадлежащих к данной корпорации, на высшие ступени цеховой иерархии; кроме того, устанавливается вступительный взнос, что видно из статутов башмачников, угольщиков и изготовителей деревянных башмаков (город Бургоса). В одном из законов «Партид» особо оговариваются правила обучения учеников и размеры вознаграждения, которое они должны уплачивать мастерам.
Организованные таким образом цехи обладают собственным имуществом (недвижимым, цензами, рентами и т. п.); участвуют в процессиях наравне с членами городских советов и рыцарями; приобретают право участия в делах городского управления (статут Овиедо 1266 г.); имеют свои подразделения в войсках и принимают участие в благотворительной деятельности и в различных общественных работах (статут Бургоса 1481 г.); празднуют торжественно день своего святого — покровителя их ремесла.
Немало братств и цехов в эту эпоху было организовано мудехарами. Эти организации возникали как корпорации взаимопомощи и имели определенные религиозные и благотворительные цели.
Арагон
Классы. История различных социальных групп в Арагоне известна — далеко не в такой степени, как в Кастилии, поскольку отсутствуют основательные исследования по социальной истории Арагона, в то время как в изобилии имеются аналогичные работы, посвященные Кастилии.
Все же можно наметить основные линии развития, типичные для Арагона той эпохи. Прежде всего для первого этапа этого периода характерно дальнейшее обострение противоречий, вызванное развитием системы социальных привилегий. Оно проявляется в росте значения знати, в расширении прав дворянства относительно низших социальных групп и в том, что знать овладевает аппаратом управления страной. Для второй половины изучаемой эпохи отмечается частичная утрата знатью былых преимуществ. Подобный процесс следует рассматривать как естественную реакцию, вызванную засилием знати. В XIV–XV вв. идет жестокая борьба королей с магнатами, в ходе которой зависимые социальные группы не добились, однако, освобождения. Вызволения из неволи им удалось добиться значительно позже.
Различные законодательные акты преемников Хайме I подтверждают иерархическое подразделение дворян на рикос омбрес по происхождению ( ricos hombres de natura ) или баронов и дружинников-кавальеро ( mesnaderos caballeros ) или инфансонов.
Однако в 1451 г. кортесы в Калатаюде отменили старинный обычай, согласно которому королю предоставлялось право жаловать плебеев дворянским званием (ранее короли могли давать лицам низкого происхождения титулы инфансонов по грамоте — infanzones de fuero ). Рикос омбрес сохранили право получения от короля земель оноров ( onores ) и кавальерий[176] и право распределения этих земель среди своих вассалов. Рикос омбрес по-прежнему обязаны были отбывать воинскую службу, но требованию короля на условиях, о которых речь будет идти ниже.
Точно так же они обязаны были, если этого требовал король, возвращать ему селения и замки, полученные на условиях онора, и не имели права облагать жителей таких селений новыми или противными обычаю податями, притеснять и обижать их. Ущерб и вред, причиненный рикос омбрес обитателям владений, которые они держали на правах онора, должен был возмещаться за их собственный счет. При этом виновники подобных эксцессов утрачивали право на получение новых оноров.
Рикос омбрес не могли сооружать замки без разрешения на то короля и иметь вассалов на правах энкомьенды в селениях, принадлежавших другому сеньору. Но рикос омбрес могли приобретать имущество у королевских вассалов, что запрещалось сеньорам в Кастилии. Магнаты имели право покинуть пределы королевства и поступить на службу к другому государю, но при условии, если подобные акты не причиняли вреда интересам арагонского короля и страны в целом. Дворяне не платили податей, носивших название боалахе и эрбахе ( boalaje и herbaje ), и могли собирать в свою пользу особый денежный налог — монедахе ( monedajè ), который их вассалы обязаны были выплачивать королю. За убийство королевского вассала инфансоны должны были выплачивать выкуп ( калонью, мульту ).
В эту же эпоху были подтверждены привилегии духовенства и, в частности, права иммунитета, которыми пользовались церкви и монастыри. Иммунитет этот не мог нарушать даже сам король, за исключением тех случаев, когда речь шла о поимке воров, убийц и предателей, на которых не распространялось право убежища, присвоенное церквам и монастырям.
Церковные суды не могли разбирать тяжбы клириков фискального характера; однако церковь пользовалась правом частной юрисдикции и епископальные суды могли разбирать жалобы мирян на клириков.
Среднее сословие с каждым днем набирало новые силы. Возрастает значение муниципий, но в развитии городов отмечаются две различные тенденции — феодальная в северных вольных городах (Уэска, Барбастро, Сарагоса), стремящихся к обретению привилегий, аналогичных привилегиям знати, и демократическая, присущая южным городам, в большей степени обуржуазившимся. При этом северные города поддерживают знать и совместно с ней ведут борьбу с королями. Но и в северных и в южных городах приобретенные привилегии способствовали росту социального значения среднего сословия и улучшению его положения. Крепостным и вилланам все эти перемены и сдвиги сулили одни лишь невзгоды. Подчиненное положение, в котором они находились по отношению к сеньорам, становится еще более тяжелым именно вследствие того, что знать приобретает новые привилегии. Их состояние ухудшается — может быть, и потому, что нормы римского права получают истолкование, благоприятное для тех, кому была выгодна феодальная система общественных отношений.
Бесспорно, формы крепостной зависимости обозначаются особенно резко как раз в эту эпоху и особенно в период, который открывается политическими реформами 1283 г. Между тем в других частях страны крепостная зависимость в это время уже исчезает. Классовая борьба, развернувшаяся в конце рассматриваемой эпохи в Каталонии и охватившая Арагон, не привела к освобождению вилланов. И если, как уже отмечалось раньше, по закону 1247 г. рикос омбрес и запрещалось притеснять и угнетать обитателей владений, полученных ими на правах онора, то действенная сила подобного запрета была ничтожной по сравнению с укоренившимися в сеньориях обычаями совсем иного свойства. Об этом свидетельствует дискуссия, имевшая место на кортесах в Сарагосе в 1381 г., спустя год после того, как признаны были права неограниченной юрисдикции сеньоров в пределах их владений.
На этой же сессии кортесов рассматривался, как о том свидетельствуют соответствующие протоколы ( observancla CIX ), вопрос «о праве знатных людей и кавальеро и любых сеньоров, имеющих своих вассалов, обращаться по своему усмотрению с вассалами, ибо имел место случай, когда жители местечка Ансанего, что в горах Хаки, вассалы кавальеро Перо Санчеса де Латрас, добились для своего сеньора запрета, каковой препятствует последнему обращаться с оными вассалами дурно. И представители сословия знати заявляют, что этот запрет, исходящий от короля, либо от его хранителя печати, действующего от имени монарха, противоречит закону (фуэро) и что ыи король, ни его должностные лица не могут разрешать дела подобного рода и вмешиваться в них, ибо любой знатный человек или кавальеро и любой сеньор, имеющий вассалов и живущий в арагонском королевстве, может обращаться со своими вассалами как ему будет угодно и, если это будет необходимо, морить их голодом или жаждой или гноить в темницах. А потому упомянутые представители просят короля, чтобы он отменил запрет, несовместимый с преимущественным положением ( preeminencia ) знати. И после долгого обсуждения и споров король повелел отменить этот запрет».
Закон разрешал инфансонам в том случае, если один из их вассалов убивал другого вассала, уморить совершившего преступление голодом, жаждой или холодом, хотя для вынесения смертного или чрезвычайного приговора инфансоны должны были обращаться к королю или к его байли. Хустисья не обладал достаточными правами, которые позволяли бы ему оказывать покровительство вассалам знатных сеньоров, а народное сословие (кортесов) лишь в 1626 г. подало кортесам первую петицию в защиту угнетаемых вассалов. В документах, относящихся к середине XV в., нередко фиксируются случаи крупных сделок на земли сеньоров «с мужчинами и женщинами, как христианами, так и сарацинами, и иудеями, с правами юрисдикции в делах гражданских и уголовных, властью полной и неограниченной».
Евреи и мудехары. Положение евреев и мудехаров в Арагоне было в общем такое же, как и в Кастилии. Евреев притесняла и преследовала не только чернь, но и законы, ограничивающие их права. Так, им запрещалось быть поручителями в тяжбах, которые вели мусульмане, занимать должности сборщиков податей, пользоваться правом убежища, вызывать христиан на поединок. Евреи должны были платить десятину церкви; все пути законного заработка были для них закрыты, а единственная профессия, легально дозволенная евреям, — ростовщичество — навлекала на них народную ненависть. Мудехаров принуждали посещать проповеди доминиканцев, которые наставляли их в христианской вере. В эту же эпоху повсеместно в Арагоне происходят еврейские погромы, которые перекидываются на Майорку, в столице которой было убито 300 евреев. Немало уцелевших во время погромов евреев переселилось в Африку.
В начале XV в. (1412 г.) под влиянием проповедей святого Висента Феррера значительное количество евреев (до 20 тысяч) приняло христианство. Так образовалась новая группа в составе населения Испании — марраны. В 1413–1414 гг. папа Бенедикт XIII созвал в Тортосе конгресс или собор для публичной дискуссии с раввинами. Дело кончилось, однако, тем, что этот собор запретил раввинам чтение талмуда и сочинение антихристианских памфлетов. Все эти обстоятельства способствовали весьма быстрому упадку еврейских общин в Арагоне. Тем не менее в конце XIII в. происходили собрания богатых евреев, созываемые королем для обсуждения фискальных вопросов. Эти собрания имели место и в XIV в.; так, в 1354 г. состоялось собрание, на которое съехались представители всех еврейских общин (алхам) арагонского королевства. Собрание выработало статут или меморандум, в силу которого еврейские общины должны были избирать пять депутатов (двух от Каталонии, двух от Арагона и одного от Валенсии и Майорки), которым даны были широкие полномочия для переговоров с королем по всем вопросам, касающимся положения евреев. Арагонские депутаты отказались от участия в этой комиссии, и решение собрания не было осуществлено на практике. Тем не менее самый факт проведения подобного собрания имеет известное значение.
В более благоприятном положении были мудехары. Регламентируются правила ношения одежды мудехарами; им, например, запрещается стричь волосы кружком и отращивать пейсы ( garcetas )[177]; мудехаров отягощают податями, которые они обязаны были уплачивать королю, духовно — рыцарским орденам или сеньорам, в зависимости от места расположения данного города или селения. Но зато они сохраняли собственных судей и мечети и могли публично отправлять свой культ — праздновать рамадан, посещать гробницы своих святых и т. п., несмотря на запрещения пап, например, Климента V (Вьеннский собор 1311 г.).
Касаясь свободы религии, следует отметить, что в эту эпоху индифферентизм достиг крайней степени. Объясняется это тем, что короли руководствовались главным образом экономическими интересами страны, т. е. необходимостью ее заселения, фискальными соображениями и заботами об обработке полей; сеньоры же были заинтересованы в получении ренты, а следовательно, и в том, чтобы их владения, которым угрожала опасность превратиться в пустоши, были заселены. Документы конца XIV в. свидетельствуют, что феодалы охотно предоставляли маврам права свободного исповедования ислама, требуя взамен уплаты податей и обработки земли и запрещая им продажу недвижимого имущества христианским клирикам, кавальеро и инфансонам.
Пожалованные королями общие привилегии были весьма значительны. Педро III разрешил маврам свободно выбирать место поселения, продавать и покупать, но собственному желанию все виды имущества, на что ранее был наложен запрет. Альфонс III в 1328 г. разъяснил, что уголовные дела мавров подлежат юрисдикции христианских судов или «portant veu» (заместителя королевского прокурора), действия же этих должностных лиц носили покровительственный характер и были более благоприятны для мудехаров, чем решения их собственных судей. И даже бальи, или судьи, были настолько благожелательны по отношению к мудехарам, что удовлетворяли их нужды, связанные с религиозным ритуалом. Так, калатаюдской общине (альхаме) разрешено было в 1354 г. иметь собственную бойню с христианским мясником, который «убивал бы скот и разделывал туши согласно еврейскому ритуалу». Поэтому пет ничего удивительного в том, что мавританские общины в Арагоне в XIV в. и по численности, и по богатству превосходили все прочие, о чем свидетельствуют данные об уплате податей по общинам Уэски, Теруэля, Сарагосы, Борхи, Дароки и других городов (в 1315 г.) То же происходило и в Валенсии. Вообще можно сказать, что повсеместно сельское население состояло преимущественно из мудехаров, подчинявшихся сеньориальным обычаям и платившим поземельную подать — экзарико ( exarico ).
В XV в. резко меняется характер законодательства; в этот период оно стремится ограничить религиозную свободу и окончательно подчинить мудехаров юрисдикции христианских судов, лишив их права самоуправления, эти мероприятия вызывают эмиграцию мудехаров в Гранаду, причем переселение мудехаров за пределы королевства достигает значительных масштабов. В 1403 г. король Мартин I запретил мудехарам публичное отправление таинств мусульманской религии, а в 1429 г. в Тортосе был созван собор, который должен был возобновить старые законоположения ограничительного характера. Эффективность мероприятий подобного рода была, однако, незначительной.
Следует отметить, что мудехары служили в королевских войсках, и, как правило, части, которые комплектовались ими, были весьма падежными.
Политическая организация. Арагонский хустисья. Еще в более определенных формах, чем в Кастилии, идет в Арагоне характерная для того времени борьба между королем и знатью — носительницей реакционных тенденций феодальной эпохи. Знать стремится расширить и укрепить свои политические привилегии и придать государственному устройству аристократический характер. Король же защищает не только свои растущие суверенные права, но отстаивает также уравнительные принципы системы законодательства и стремится, естественно, к тому, чтобы все рычаги управления страной находились в руках центральной власти. Так же, как и в Кастилии, в этой борьбе рука об руку со знатью выступают многие города с явно выраженными феодальными тенденциями, причем подобная деятельность приносит ущерб последовательному демократическому развитию буржуазных городских учреждений.
Эта борьба, на первых порах отмеченная крупными успехами знати, завершилась в Арагоне быстрее, чем в Кастилии, и результаты ее были более, прочными. Еще во времена Хайме I меняются функции хустисьи (решения кортесов в Эхее 1265 г.) и в его компетенцию входит разбор тяжб между рикос омбрес и королем. Впрочем, право назначения хустисьи: остается за королем. Также воссоздается должность судьи, которому поручается разбор тяжб между дворянами, причем эти судьи присваивают себе право, ранее принадлежавшее исключительно только монарху.
Спустя немного времени знать добивается от Педро III Генеральной Привилегии 1283 г., несмотря на сопротивление, которое оказывал ей этот — энергичный король, в деятельности которого отчетливо проявляются абсолютистские традиции. Эта хартия благоприятствовала лишь укреплению вольностей аристократии и городов с олигархическим устройством. Затем хустисья превращен был в верховного судью, которому подведомственны были все дела, разбиравшиеся при дворе, причем в своих решениях он зависел от сеньоров и их союзников — горожан. Проявляется, таким образом, стремление отменить все законодательные акты Хайме I и восстановить, древние фуэрос и беспорядочные нормы обычного права. Знать, кроме того, добилась от короля возвращения узурпированного ею имущества, некогда отобранного в казну Хайме I.
Далее, ей удалось добиться уменьшения срока обязательной военной службы; было установлено, что знать не обязана платить налоги, установления которых желал король и которые предназначены были для ведения внешних войн. Дворянство получило возможность приобретения новых оноров (от пожалований которых воздерживался Хайме I, отдавая себе отчет в связанных с ними злоупотреблениях) и право заселения земель королевского домена без уплаты каких бы то ни было сборов и податей королю и городам.
Все эти выгоды, приобретенные знатью, явились источником постоянных смут, происходивших в период правления короля — неудачника Альфонса III. В конечном счете знать добилась пожалования ей Привилегии Унии — хартии, которая была для этой социальной группы еще более благоприятна, чем Генеральная Привилегия. Согласно Привилегии Унии, король не имел права предпринимать какие бы то ни было действия, направленные во вред любым лицам, присоединившимся к Унии, без посредничества хустисьи или соизволения на то кортесов. Кортесы же должны были собираться ежегодно в Сарагосе и назначать советников, в обязанности которых входило разрешение совместно с королем всех дел, связанных с управлением Арагоном, Валенсией и Рибагорсой.
В случае, если король учинил бы действия, противные условиям Привилегии Унии, ее члены могли отказать монарху в повиновении и избрать другого короля, причем подобный акт не считался нарушением верности суверену. В свете подобных фактов вполне справедливыми поэтому представляются слова Альфонса III, который говорил, что «в Арагоне столько королей, сколько рикос омбрес».
Спустя несколько лет, в 1300–1301 гг., Хайме II удалось лишить действенной силы некоторые положения, фиксированные в Привилегии, но добился он этого косвенным путем, не отменив Привилегию в целом и признав ее действенность. Но следует отметить, что новые законодательные акты общего порядка, в которых отмечалось, что все старые законы, не противоречащие этим актам, остаются в силе, фактически способствовали реставрации правовых норм, действовавших до обнародования Привилегии. Так, король вновь приобрел прерогативы, присвоенные хустисьей. Попытки подобной частичной реставрации были не более как эпизодом в борьбе со знатью. Феодальная аристократическая партия (знать и города) снова одержала верх и при этом добилась еще больших выгод, навязав в 1347 г. Педро IV пункты Привилегии Унии, которыми признавалось за Эрмандадой (союзом знати и городов — Ред.) право низложения и изгнания короля и выбора нового монарха в том случае, если король карал рикос омбрес не по приговору хустисьи и совета магнатов. Кроме того, королевство было разделено на округа ( sobrejunterias ), управляемые представителями Унии. Уния присвоила себе право обнародования общих законодательных актов, относящихся к сбору налогов, способам передачи и приема замков и т. п., причем королю было отказано в праве получения субсидий и взимания в свою пользу податей. Этим далеко не ограничивалось право на совершение злоупотреблений, которое получила знать. Уния не только совершала действия, направленные против короля, но и терроризировала всех, кто был несогласен с ее программой, а именно демократические города Юга и сторонников короля. В результате победы при Эпиле борьба разрешилась в пользу монархии. Отменив Привилегию, Педро IV утвердил в 1348 г. на кортесах в Сарагосе (признавших недействительной Унию) новые законы, в которых проявлялись свойственные ему централизаторские и абсолютистские тенденции. Однако он не затронул исконные арагонские вольности и изменил фуэрос Хайме II скорее в плане административном, чем под углом зрения политических реформ. Генеральная Привилегия продолжала сохранять свою силу и осталась в той же редакции, в какой она была принята Хайме II.
С этих пор основные политические вопросы разрешались в пользу монархии, и феодальные партии перестают существовать. Тем не менее в конце данного периода, при Хуане II, снова вспыхивает гражданская война, в которой королевская власть ведет борьбу со своими противниками. Эту борьбу ведет не знать, а демократические элементы или личные враги монарха, и она захватывает лишь территории Каталонии и Наварры; арагонцы же выступают как сторонники и приверженцы короля[178].
Таким образом, короли со времен Педро IV укрепляют свою власть и расширяют свои суверенные права, осуществляя на деле функции главы централизованной политической системы. Уменьшается объем функций хустисьи (лишь на короткое время, в период деятельности Унии, возросла его роль и значение), хотя он и признавался верховным судьей — посредником, с которым совещались для разрешения трудных и сомнительных дел, относящихся к управлению и судопроизводству, и ему разрешалось иметь двух заместителей в Сарагосе. Учреждается трибунал, или Королевский Совет, в составе двух кавальеро и двух юристов, который является совещательным органом при особе короля. Но все эти обстоятельства не положили еще конец попыткам придать институту хустисьи атрибуты власти, независимой от монарха. Однако несмотря на то, что в периоды смутхустисья приобретает значительные права, замещение этой должности зависит лишь от королей; нередко случалось, что не в меру энергичные хустисьи смещались или умерщвлялись, и подобные факты имели место и при Хайме I, и при Педро III, повторяясь во времена преемников Педро IV. Кортесы стремились сделать должность хустисьи несменяемой, чтобы таким образом обеспечить независимость последнего от короны.
Со своей стороны, этому способствовали и короли, при назначении хустисьи скрепляя своей подписью указ об отставке ( cédula de dimisiôn ), каковую хустисья мог получить через определенный срок или в момент, когда ему это окажется угодным, причем он мог отсрочить исполнение этого указа, как то и случилось с Хуаном Хименесом Серданом (1389–1420), совершившим, по-видимому, немало беззаконий.
Не лучшим был и преемник Сердана, Мартин Диас де Аукс ( Aux ), назначенный на пост хустисьи пожизненно. Следуя обычаям времени, он покровительствовал своим друзьям, наживался за счет казны и, не проявляя забот об устранении недостатков, от которых страдала вся система управления, способствовал их усилению своей терпимостью и своим дурным примером. Чтобы обезопасить себя и избежать возможных нападок, Аукс добился от кортесов, заседавших в Альканьисе, закона, по которому запрещалось преследовать хустисио за преступления, которые он совершал «как частное лицо». Закон этот гласил, что единственным трибуналом, правомочным судить хустисио, являются кортесы и король. Но ему не помогла эта уловка, и Альфонс V, возмущенный беззаконными действиями Аукса, потребовал, чтобы последний подал в отставку. Получив отказ, король приказал его арестовать, а затем велел умертвить ослушника. Однако притязания кортесов были удовлетворены в 1441 г., и должность хустисьи была объявлена несменяемой; поэта декларация фактически не ограничивала прав короля (как и закон, принятый в Альканьисе) и не умалила значения королевской власти.
Педро IV провел реформы и в других областях. Во избежание новых беспорядков, он объявил, что правителем королевства ( gobernador del reino ) может быть только простой кавальеро. Он восстановил должность генерального бальи, зависимого от короля, и распорядился, чтобы кортесы заседали раз в два года, а не ежегодно, как то было установлено Привилегией Унии.
Преемники Педро IV не затрагивали, в сущности, сложившуюся политическую организацию и не скрепляли своей подписью акты, которые вносили в нее значительные изменения. С укреплением королевской власти, отменой анархических привилегий знати и феодальных городов и с низведением к нулю значения былой их опоры — Верховного хустисьи — в основу политического устройства Арагона был положен абсолютистский принцип. Впрочем, новые политические тенденции отнюдь не приводили в ту пору к подавлению городских вольностей и гражданских свобод, весьма значительных благодаря огромному разнообразию местных фуэрос. и обычаев. Кортесы продолжали собираться так же, как и в былые времена. А соглашение в Каспе особенно ярко свидетельствует о том, что в эпоху смут и падения нравов (черты, характерные для всех европейских стран того времени) руководящим социальным группам в Арагоне и особенно буржуазии в высшей степени присущ был юридический инстинкт ( instint о juridico ), вызываемый главным образом влиянием юрисконсультов и превосходно выраженный в самом характере закрепления патримониальных начал монархии[179].
Это проявление здравого смысла со стороны среднего класса не исключало, однако, и проявления эгоистического духа при разрешении ряда внутренних проблем, того духа, который был присущ и горожанам Кастилии. Стремление к исключительному преобладанию у городской буржуазии вызывало столкновение с сельским населением и с соседними городами.
Хотя нам весьма мало известны перипетии этой борьбы, можно даже на основании тех данных, которыми мы располагаем, заключить, что подобная борьба велась с большим ожесточением, чем в Кастилии, и была сходна по характеру с той свирепой борьбой, которая шла на Майорке. Так, в 1448 г. селения округи Теруэля, доведенные до отчаяния притеснениями со стороны властей и жителей одноименного города, подняли вооруженное восстание против своих угнетателей. Такие же кровавые столкновения произошли в 1469 г. между Дарокой и окрестными селами. Все это приводило к постепенному внутреннему ослаблению мощи арагонских городов.
С другой стороны, короли не отличались большой деликатностью при осуществлении своих абсолютистских идеалов и после того, как была одержана ими победа над знатью и городами — членами Унии, никогда не пользовались своей властью в той умеренной и справедливой форме, которая рекомендуется, в частности, «Фуэро Хузго». Самовластный характер таких королей, как Педро IV, Фернандо I, Альфонс и Хуан II, также отнюдь не способствовал умеренности в их действиях и сохранению уважения ко всему, что противилось их воле. Поэтому, не отменяя общих и местных фуэрос Арагона, короли тем не менее на каждом шагу совершали противозаконные поступки, чинили насилия и допускали правонарушения. Примером подобных беззаконий является практика назначения королем Фернандо I кастильцев на государственные должности, которые по закону, принятому кортесами в Сарагосе, в 1300 г. имели право занимать только арагонцы. Назначая на должность бальи некоего Альваро Гаравито, король стремился обойти закон, объявив специальным королевским указом своего любимца арагонцем. Против этой уловки выступили кортесы и хустисья. Король не уступил и оставил за Гаравито должность бальи, хотя и освободил его от исполнения соответствующих обязанностей. Кортесы в Маэльи в 1423 г. объявили этот акт вредным и оскорбительным для закона. Но в истории Арагона такого рода поступки королей не были единичными.
Законодательство. В результате политической борьбы и общих тенденций того времени, которые благоприятствовали развитию правовых систем и появлению более или менее догматических компиляций, законодательство в Арагоне было представлено многочисленными актами, сведенными, как и в Кастилии, в особые своды. Свод фуэрос, составленный по приказанию Хайме I в 1247 г., положен был в основу при реформе законодательства. Последующие законы общего характера являлись дополнениями этого свода. Так, в 1283 г. к нему была присоединена Генеральная Привилегия; позднее (в 1300 г.) все новые законодательные акты Хайме II были сведены в одну книгу, добавленную к восьми предыдущим, а Педро IV (1348 г.) кодекс обязан десятой книгой. Наконец, во времена Хуана I и Мартина I прибавились еще две книги. Этот общий свод законов, содержание которого относится прежде всего к области политического права, судопроизводства и права, теперь именуемого частным, включал в себя также местное законодательство городских фуэрос и обычаи, относящиеся к области гражданского права. В эту эпоху жалуется ряд новых фуэрос (фуэрос Альбаррасина, 1370 г.; Арана, 1313 г.; Кампродона, 1321 г.; Педральвы, 1354 г.; Монтесы, 1289 г. и др.) и подтверждается свод фуэрос («двадцать фуэрос») Сарагосы (1283 г.). Необходимо также иметь в виду законы городов и общин и документы частного характера, в которых находят отражение нормы обычного права, чтобы получить ясное представление о состоянии законодательства в стране. Особенно важны для ознакомления с обычаями сборники законов, которые начали составляться в XIV в. (в царствование Хайме II) и получили наименование «Обсерваций» ( Observancias ). Первым составителем, труд которого утрачен, был хустисья Перес де Саланова. Основываясь на этом сборнике и на произведениях законоведов и дополнив его некоторыми «актами кортесов», Мартин Диас де Аукс составил новый сборник по заданию Альфонса V, который на сессии кортесов в Теруэле в 1427–1428 гг. распорядился издать свод обычаев королевства. Эти и позднейшие сборники, названные «Новыми Обсервациями», легли в основу свода общих фуэрос, в котором насчитывалось двенадцать книг. Наконец, важными элементами арагонского законодательства являлись решения или акты (фуэрос) кортесов, не вошедшие в эти двенадцать книг; акты кортесов, охватывающие период с 1413 по 1467 г., сведены в девятитомный кодекс.
Судопроизводство. Как существенный элемент в системе общегосударственной организации, отражающий социальные различия, и как элемент системы управления, содействующий концентрации власти и формированию государственного единства, отправление судопроизводства имеет для изучаемой эпохи гораздо большее значение, чем для нашего времени. Поэтому так важно изучать все сколько-нибудь существенные модификации в системе судопроизводства, чтобы тем самым установить закономерности ее развития как элемента, имеющего одновременно и социальное и политическое значение.
Ввиду взаимосвязи социальных и политических факторов нам пришлось отложить освещение некоторых сторон этого вопроса при рассмотрении политической организации. Уже отмечалось, что хустисья, сначала простой помощник или советник короля по военным делам, превращается в особого судью знати (в 1265 г.), затем в верховного судью королевского двора с резиденцией в Сарагосе, и наконец, согласно Привилегии Унии, становится судьей — посредником, который обязан охранять безопасность и нравы дворян под их же контролем и с их помощью. Но хустисья не был посредником между народом и королем, как этого можно было ожидать. Функции его были чисто судебными и таковыми остались после реформ Педро IV вплоть до конца рассматриваемого периода: судья должен был главным образом следить за тем, чтобы не нарушались две привилегии в сфере уголовного права, которые имели место лишь в Арагоне. Первая привилегия — так называемая привилегия манифестации ( de manifestation ) — была сходна с правом убежища. В силу этой привилегии судья арестовывал ответчика, чтобы укрыть его от притеснений во время процесса, и только после вынесения приговора передавал его судебному исполнителю для приведения приговора в исполнение. Лица, на которых распространялась эта привилегия, заключались в тюрьму, которая носила название «Узилища манифестантов». Вторая привилегия — привилегия подписи ( de las firmas ) — заключалась в том, что судья отдавал распоряжение об охране собственности и владений одной из тяжущихся сторон. При этом лицо, которое пользовалось этой привилегией, не могло быть лишено свободы до тех пор, пока не был вынесен приговор соответствующим судьей или судебным трибуналом.
К несчастью, хустисья не раз пренебрегал выполнением своих священных обязанностей. И кортесы, которые так много сделали для возвеличения этой должности (допустив судью председательствовать на их сессиях), создали орган надзора за его судебными функциями, так называемый «трибунал семнадцати». Этот трибунал обязан был наблюдать за деятельностью другого трибунала — Консистории хустисьи ( Consislorto del Justicia ), состоящего из пяти членов, ученых юристов, которых король назначал по предложению кортесов.
Со своей стороны, король, в соответствии с фуэрос, давал публичную аудиенцию по пятницам или субботам. Судьи должны были быть уроженцами Арагона. В зависимости от звания, должности и ранга судья мог иметь различные титулы — байли, хустисья, хурадо (присяжный), хуэс (судья в собственном смысле слова), сальмедин, алькальд, собрехунтеро ( baile, justicia, zalmedin, jurado, juez, alcalde, sobrejuntero ). Все они обязаны были при вступлении в должность приносить присягу; им было запрещено требовать вознаграждение за ведение дел, принимать подарки и т. п. По законам Хайме II в компетенцию собрехунтеро входили следующие функции: исполнение приговоров хустисьи и других судей Арагона и распоряжений, отданных им от имени короля, а также распоряжений правителя Арагона; собрехунтеро обязан был преследовать преступников, в особенности воров и убийц, и представлять их городским судьям, которым надлежало разбирать подобные дела; он обязан был требовать от ответчика возмещения судебных издержек истца. Собрехунтеро запрещалось вызывать в суд и задерживать кого бы то ни было без приказа короля, хустисьи, правителя или судьи, предпринимать карательные действия до вынесения приговора, взимать плату с тяжущихся и т. д. Злоупотребления при отправлении судопроизводства в Арагоне были аналогичны тем, какие имели место в Кастилии. Об этом свидетельствует один документ Альфонса V (от 1436 г.), в котором он приказывает хустисье положить конец «крючкотворству и порочным делам дурных адвокатов, чьи поступки оскорбляют достоинство и авторитет судов, дают основания клеветать на судью и оскорблять его», а также указывает на то, что судья сам « должен блюсти честь своего звания от всяческих посягательств ».
Район Рибагорсы представлял некоторые особенности в отношении характера судоустройства. Функции судьи выполнял здесь вегер ( veguer ), которым мог быть только уроженец Арагона или же Рибагорсы, имевший титул «собрехунтеро Рибагорсы, Собрарбе и их долин».
Касаясь процессуальных норм, следует отметить, что Генеральная Привилегия отменила тайную или инквизиционную форму разбора дел, (но, с другой стороны, приняла ее для еретиков). Законами 1247 г. была отменена пытка, испытание каленым железом, «божий суд», применение в судах чужеземных законов и т. д. Но все же «простые доказательства» не исчезли из арагонских обычаев вплоть до XIV в. Более важной была привилегия «око за око» ( tortum per tortum ) некоторых городов, в силу которой они могли сами вершить суд, когда считали себя оскорбленными: это создавало предпосылки для многих злоупотреблений и бесчинств.
Если на основании закона нельзя было вынести приговор, судьи руководствовались прецедентами и нормами обычного права.
В случае убийства родичи убитого могли требовать возмещения от преступника, причем постепенно исчезает обычай кровной мести. Законы рекомендуют преследуемому за убийство не показываться на глаза родственников убитого в течение одного года и одного дня, по прошествии же этого срока убийца вправе уже предложить денежную компенсацию.
Юрисдикция монарха распространялась в равной мере на все селение королевского домена, хотя и была ограничена частной властью сеньоров; сеньоры имели право чинить суд над преступниками на своих землях. Впрочем, для приведения в исполнение смертного приговора сеньору необходимо, было получить разрешение короля или бальи. Сеньоры также имели право на определенную долю штрафа, заменявшего наказание, или на долю компенсации за убийство. Войны между феодалами, которые велись с различными целями, вынуждали королей к искоренению этого зла или, по крайней мере, к уменьшению вредных последствий подобных кампаний.
Система управления, финансы и войско. В фуэрос XIV века встречаются новые титулы наряду с уже известными нам и более ясно определяются функции некоторых должностных лиц. В фуэрос упоминаются должности правителя Арагона, генерального бальи ( baile general ), собрехунтеро ( sobrejunteros ), окружных судей ( merinos ), судей ( jueces ), следователей ( inquisidores ), верховных судей ( justicias ), судей по уголовным и гражданским делам ( zalmedinas ), алькальдов и сборщиков дорожных пошлин ( peajeros ). Эти наименования по большей части равнозначны, функции же, выполняемые указанными должностными лицами, в общем такие же, как и прежде. Рибагорса в административном отношении (как и в судебном) представляла некоторые особенности, так как все государственные должности там могли замещаться только уроженцами этой области. Лучше всего в законах разработаны функции должностных лиц, связанных с фиском. По-видимому, именно в это время впервые разделяются казна королевства (фиск) и личное имущество короля; во главе казначейства становится генеральный управляющий ( procurador fiscal ), а затем и глава счетной палаты ( mestre racional ), а управление королевским имуществом поручается бальи. Им подчиняются сборщики налогов ( collidores, lesdaries ) и лица, ведающие государственными рентами. Казна пополнялась в основном за счет налогов, число которых по Генеральной Привилегии было сокращено для горожан до восьми: то были caballeria, cena, calonias, hueste, monedaje, portazgo, «пятина скота» ( quintо de ganado ) и подать на предметы первой необходимости ( peaje ). Вводятся гербовый сбор и налог на волов ( bovaje ), заимствованный из Каталонии, который взимался с запряжки волов и с крупного рогатого скота. Запрещено было накладывать новые провозные пошлины.
Дворяне, согласно Генеральной Привилегии, были освобождены от уплаты налогов даже с тех земель, что они приобретали во владениях короля. Они уплачивали лишь кавальерию — налог, подобный кастильской lanza, а инфансоны, если они занимались торговлей, платили подати наравне с городскими купцами. Но эффективность всех этих установлений в области финансов парализовалась царившими в то время невероятными беззакониями. «Государственные должности продаются, государственные доходы находятся в руках немногих, которые их бессовестно используют, и никто не хочет положить этому конец, так как все виновны». Власть имущие, феодалы и законники, угнетали народ (примером подобных бесчинств является поведение Педро Хильберта в Дароке, в середине XV в.), а когда возмущенные этим короли делали попытки привлечь виновников злоупотреблений к ответственности, то нередко случалось, что они откупались от короля значительной суммой денег.
В организации войска и флота в этот период происходят незначительные изменения. В законах, обнародованных после Хайме I, подтверждается обязанность феодалов служить в войсках короля (если они не находятся в это время вне Арагона или «за морем»), причем они получали за это вознаграждение, так же как и вассалы короля, призванные им на службу. Исключения допускались для больных, для тех, у кого были при смерти отец, мать или жена, для освобожденных от военной службы хустисьей и в некоторых иных случаях. Дворяне, кроме того, должны были оказывать помощь при защите городов и вносить деньги на починку городских стен. Но короли не довольствовались столь скудными ресурсами при ведении войн. Нередко они нанимали отряды авантюристов, как это было во время войн между Педро IV и Педро I Кастильским и во время итальянских кампаний, или же нанимали отряды тех горцев-альмогаваров ( almogâvares ), к помощи которых прибегали, как то отмечается в «Партидах», также и кастильские короли. Один хронист конца XIII в. описывает альмогаваров следующим образом: «Это люди, которые не могут жить без войн и которые умирают не в городах и селениях, а в горах и в лесах; и они непрерывно воюют с сарацинами и вторгаются большими отрядами в их владения и этим живут и терпят много невзгод, которые другие люди не могли бы вынести; случается порой, что они, если это нужно, проводят два дня подряд без еды и питаются травой с полей… И их начальникам ведомы все места и все дороги. И носят они, будь то зима или лето, одну и ту же рубаху, а голени их прикрыты кожаными штанами, а обуты они в «абарка»[180]. И каждый имеет копье и два дротика и кожаную сумку, в которой он держит свою пищу. Они сильны и быстры в беге… Это — каталонцы, арагонцы и горные жители».
Короли также нанимали, особенно для далеких и трудных походов, людей, находившихся в еще худшем положении, бандитов, которых преследовали в Кастилии эрмандады.
«Это, — сообщает тот же хронист, — кастильцы и люди из глубин Испании: чаще же они — местные уроженцы. Так как они не имеют никаких доходов или же прожили и проиграли их, или совершили какой-нибудь дурной поступок, то они бегут с оружием из своих земель. И они отправляются к пограничному горному перевалу Мурапаль, где высокие горы, крепости и дремучие леса граничат с владениями сарацинов, с одной стороны, и христиан — с другой; и здесь проходит путь из Кастилии в Кордову и Севилью, и отсюда люди эти нападают на христиан и сарацин, ибо ни к чему иному они не способны, а сами укрываются в лесах и живут в них; столь могущественны и так хорошо вооружены эти люди, что король Кастилии не можете ними справиться».
Арагонцы вообще были противниками создания крупных армий, необходимость формирования которых определилась захватнической политикой ряда королей (в особенности же Педро ни Альфонса VV Эта политика требовала значительных расходов и весьма мало отвечала скромному образу жизни жителей Арагона.
Наведение общественного порядка в случаях грабежа в ненаселенной местности или мятежа лежало на обязанности городов и феодалов. За невыполнение этой повинности полагалась смертная казнь.
В этот период (1319 г.) создается новый духовно-рыцарский орден Монтесы, к которому переходит имущество тамплиеров. Тогда же основываются ордена Альфамы и орден Милосердия ( de la Merced ), который из духовно — рыцарского превратился в нищенствующий. После ликвидации ордена тамплиеров весьма возвысился также орден иоаннитов.
Церковь. Положение, в котором находилась католическая церковь в Арагоне в этот период, заслуживает изучения по двум причинам: в силу взаимоотношений между королями и папой, невероятно усложнившихся в ходе итальянских войн, и из-за великого раскола, вызвавшего раздоры в среде духовенства. В этот раскол вовлечен был и Арагон, так как один из наиболее известных антипап — Бенедикт XIII (Педро де Луна) был уроженец Арагона и в течение некоторого времени его папская курия находилась на территории королевства.
Влияние Педро де Луна на арагонскую церковь (и на испанскую церковь вообще) ощущалось еще до того, как он стал папой. Благодаря его стараниям Хуан I Кастильский и Хуан I Арагонский (1381–1387 гг.) признали Климента VII, Авиньонского папу. В 1388 г. Луна созвал в Паленсии национальный собор, на котором были приняты постановления об исправлении нравов духовенства. После смерти Климента VII (1394 г.) французские кардиналы избрали папой Педро де Луна, который сперва отказался от тиары, но в конце концов ее принял.
По настоянию французского и кастильского королей Бенедикт XIII был признан законным папой до избрания на престол Арагона (в 1412 г.) Фернандо Антекерского[181]. Это король, под влиянием германского императора, как уже отмечалось, пожелал покончить с церковным расколом и предложил Бенедикту XIII отказаться от папской тиары. Последний категорически отклонил это предложение и удалился в Пенисколу в сопровождении нескольких преданных ему кардиналов (1416 г.). Вселенский собор, созванный в Констанце для решения этой трудной проблемы, избрал папой Мартина V и потребовал, чтобы все бывшие приверженцы Бенедикта XIII его покинули; но так как он считал себя избранным законно, то и не слагал с себя папского титула до самой смерти (1424 г.), последовавшей, как полагают, от яда. Бывшие с ним кардиналы, не желая подчиниться Мартину V, избрали нового папу — барселонского каноника Хиля Муньоса, который впоследствии отрекся от тиары на соборе в Тортосе в 1429 г., что и положило конец расколу.
Кратковременный понтификат Муньоса ознаменовался резкими разногласиями между королем Арагона Альфонсом V и папой Мартином V. Альфонс отказался повиноваться Мартину V и повелел задерживать папские буллы впредь до просмотра и одобрения их королем (1423 г.). Это нововведение было вызвано тем же расколом и злоупотреблениями, которые часто происходили при избрании епископов и раздаче бенефициев, что имело место также и в Кастилии.
Вопрос об епископальных выборах был разрешен в Арагоне быстрее и радикальнее, чем в Кастилии. Хайме II установил, что прерогатива избрания епископа принадлежит папе, и, несмотря на сопротивление капитулов, ему все же удалось настоять на своем. А подобная мера повлекла за собой нежелательные последствия, особенно в период раскола. Так Климент V назначил архиепископом Сарагосы своего племянника Педро де Инге, мальчишку, который никогда не появлялся в своем приходе. Подобная система приводила к крайнему падению нравов, которые были в Арагоне не лучше, чем в Кастилии; об этом свидетельствует почти точно установленный факт отравления Бенедикта XIII одним монахом, таинственное исчезновение сарагосского архиепископа Аргуэлы, похищенного по приказанию королевы Марии, мятеж епископа Викского и тому подобные факты.
Касаясь взаимоотношений между папами и королями следует отметить, что на протяжении долгого времени сказывались последствия вассальной присяги, принесенной папе Педро II. Так, Мартин IV отлучил Педро III за то, что он, «будучи вассалом церкви, строил козни, желая захватить силою Сицилийское королевство». После наложения интердикта Педро III был лишен своих земель и сеньорий, «как упорствующий и мятежник», и разрешено было «вторгаться в его владения и занимать оные любым католическим государям, желающим свершить подобное, подданные же и вассалы были освобождены от присяги и клятвы в верности, которую они ему дали». Педро заявил протест, и хотя интердикт соблюдался, но эффективность этой меры была ничтожна и действенная ее сила окончательно была сведена на нет после поражения французов-союзников папы в Каталонии.
Если не принимать во внимание акта вассальной присяги, следует отметить, что короли в своих взаимоотношениях с церковью не раз проявляли стремление к независимости от нее, которое было традиционным еще с вестготских времен. Они не только возобновляли запрещение Хайме I от 1251 г. о применении в судопроизводстве норм канонического права, но активно вмешивались в церковные дела, разрешая их по собственному усмотрению.
Социальные институты. Уже отмечалось, что в X–XIII вв. в семейном укладе наметились изменения, которые в полной мере проявились в XIV–XV вв. Общие фуэрос, относящиеся к эпохе правления преемников Хайме I, Обсервации и акты кортесов в сущности только закрепляют или развивают с очень небольшими изменениями элементы того уклада, специфические черты которого были описаны выше. Для рассматриваемой эпохи характерной особенностью, определившей дальнейшие изменения в организации семьи, была ясно определившаяся тенденция полной свободы завещаний. Свобода завещаний для дворян была признана в 1307 г., причем знать обосновывала ее необходимостью «сохранить в целости свои земли», т. е. причиной, которой мотивировалось и учреждение майоратов в Кастилии, а в 1311 г. это право получили также горожане, причем единственное условие, ограничивающее свободу завещательных распоряжений заключалось в том, что законные дети должны были получать известную долю наследства (пять сольдо от движимого имущества и еще пять — от недвижимого). Согласие супруги с волей завещателя придавало акту о передаче наследства большую законную силу. Поскольку, однако, это ограничение не согласовалось с общим принципом свободы завещаний, то на практике (и под влиянием теорий римского права) был введен и стал господствующим институт наследования одним сыном всего имущества отца с исключением остальных детей, а также майорат или винкуло ( vinculo ).
В части имущественных прав супругов законы этого периода фиксируют размеры доли приданого, приносимого женщиной ( axovar, dote ), причем инфансоны приносила до трех земельных участков, свободная женщина — 500 сольдо, зависимая крестьянка — виллана ( villana ) дом с крышей в двенадцать стропил, кровать, одежду, мебель, два надела земли, две головы рабочего скота и сельскохозяйственные орудия. Но многие комментаторы арагонского права сходятся на том, что приданое было необязательным.
Весьма важно отметить большие права, которыми обладала женщина: она могла быть депутатом общины и нести все обязанности, связанные с ее управлением, за исключением военной службы; она могла управлять в отсутствие мужа всем хозяйством семьи; муж не мог продавать имущество без согласия супруги; если кто — либо наносил оскорбление другому лицу в присутствии инфансоны, то он должен был облобызать ей ногу и принести ей вассальную присягу вместе с двенадцатью другими людьми его звания; при выходе замуж женщина распространяла на мужа все преимущественные права, связанные с ее социальным положением (виллан, вступавший в брак с инфансоной, становился свободным).
Принцип уважения к собственности можно усмотреть в решениях третейского суда (из «достойных людей») по тяжбам между соседями о границах их владений, о рубежах городских земель или о вреде, причиненном усадьбе. Право заявок ( escalio ) в горах и ненаселенной местности, по-видимому, вообще признается при условии обработки участка, на который была сделана заявка, в течение восьми дней.
Цеховой организации в Арагоне присущи те же черты, что и в Кастилии. Со второй половины XIII в. встречаются упоминания о братствах, члены которых объединяются либо по профессиональному признаку, либо для развлечения и игр (братство проповедников в Сарагосе и охотников в Калатаюде). Цеховые организации должны были оказывать несомненное влияние на изменение этого порядка. В 1322 г. появляется братство нотариусов в Сарагосе; в 1393 г. — братства башмачников в Вильяфранке и Уэске и пастухов и скотоводов в Сесме де Кампо де Каррион; в 1336 г. — евреев-башмачников в Сарагосе и т. д. Рассмотрим их внутреннее устройство, приняв в качестве образца братство башмачников Уэски, статут которого в существенных чертах не отличался от статутов других братств. Члены братства сами вырабатывали устав, под руководством приора и с помощью старшин; но этот устав считался недействительным до тех пор, пока его не утвердит король. Как приор, так и старшины свободно избирались и являлись представителями исполнительной власти, осуществляя волю общего собрания или капитула ( capitol ). Вступление в братство было сперва свободным, но с конца XIV в. принимаемый в братство обязан был уплачивать определенный взнос.
Каждое братство имело своего покровителя-святого, день которого торжественно праздновался. Члены братства обязаны были, бодрствовать у гроба умершего собрата и присутствовать при его погребении, посещать больных, оказывать помощь нуждающимся, присутствовать на свадьбах и выкупать очутившихся в плену сотоварищей. В этих статутах еще отсутствуют технические или производственные цеховые правила, подобные кастильским, которые позднее, будут, однако, внедрены и в Арагоне. Следует отметить, что особенности цехового строя в Арагоне изучены не столь хорошо, как в Кастилии. Появление цеховых корпораций, братства в Собственном смысле слова, т. е. организаций, деятельность которых характеризуется одновременно религиозными целями и стремлением к взаимопомощи, не исчезают. Об их широком распространении, в особенности в сельских местностях, свидетельствуют сохранившиеся до наших дней многочисленные пережитки. Имелись братства, владеющие землями, причем члены его обрабатывали эти земли совместно, а получаемые доходы частично распределяли между собой, частично предназначали на общественные и благотворительные нужды.
Каталония
Дворянство и крепостные крестьяне ( payeses ). Социальная история Каталонии этого периода характеризуется двумя существенными особенностями: восстаниями крепостных или ременс ( payeses de remensa ) и могуществом, которого достигли некоторые городские центры и особенно Барселона. Первая особенность свидетельствует об упадке некогда всесильного сословия знати и о появлении нового фактора в экономической и политической жизни; вторая — указывает на общую тенденцию развития, окончательно определившую характер общественного уклада в новое время.
После того как политическое могущество было поколеблено сперва графами Барселоны, а затем направленной к дальнейшей централизации деятельностью арагонских королей, все интересы этого сословия сосредоточиваются, как и в Кастилии, в сфере сеньориальных отношений с вассалами и зависимыми крестьянами, причем знать более всего оказывается озабоченной сбором податей и осуществлением прав юрисдикции над всем зависимым населением. Значение подобных отношений становится очевидным, если принять во внимание, что большая часть территории находилась в руках дворянства, а тем самым и огромное большинство населения оказывалось под пятой законов и норм сеньориального права. По подсчету, произведенному в 1359 г., во всей Каталонии имелось лишь 25 731 домохозяйств на землях королевского домена и 57 278 в сеньориальных владениях, и еще в XVII в. один каталонский автор подсчитал, что из 2400 городов, местечек и селений Каталонии только 600 принадлежали королю, остальные же (3/4) находились во владении титулованной знати, простых дворян, церкви и корпораций. Хотя в XVI и XVII вв. короли отняли у знати немало городов и селений, ибо подобные присвоения позволяли казне обретать новые источники доходов, все же эта пропорция в распределении собственности постоянно оказывалась выгодной для сеньоров, несмотря на усилия плебеев к уменьшению доли владений знати.
Документы начала и конца XV в. дают весьма точное представление о податях и повинностях ременс. В одной из нотариальных записей, датированной 1407 г., по которой крестьяне селения Багур признавали зависимость от своих сеньоров, баронов Круильес (сохранившейся в одном из документов ( cap-breu ) совета этого местечка), перечисляются повинности крестьян: hueste у cabalgada, redenciones, inlestia, exorquia, enlrados, salidas, emparas, firmas de derecho, firmas esponsalicias, постоянное пребывание на ферме, на которой они работают ( mas-masia ), часть лучшей свиньи, которую они закалывают или продают, часть урожая, сбор со стоимости трех вспаханных участков или запряжек волов ежегодно ( facendera ), военный обоз ( bagajes, traginas ), охрана замка, работы по починке стен замка, корзина винограда с виноградника, мера вина и голова сыра в день молотьбы. Взамен всех этих повинностей вассал имеет право на харчи в те дни, когда он работал на сеньора (право, подобное criaciones первых веков реконкисты в Кастилии), или на скромный подарок, например, на «мучной пресный пирог, замешанный на твороге и меду». Но положение крестьян в некоторых сеньориях было еще более тяжелым, так как они вынуждены были выполнять по разным поводам следующие повинности или «дурные обычаи», не упоминаемые в документе 1407 г.: жена крестьянина должна была быть кормилицей детей сеньора; в случае смерти кого — либо из членов семьи крестьянина сеньору отдавалось лучшее платье, иначе он запрещал погребение умершего; нельзя было продавать продукты без разрешения сеньора; крестьяне должны были уплачивать до тридцати различных налогов, по большей части натурой, сверх обычной поземельной подати и т. д.
Печальнее и быть не могло положение крестьян, и легко напрашивается вывод, что они находились в неизмеримо худших условиях, чем соларьегос в Кастилии. Правда, уже в XII в. было введено право выкупа за деньги, которое в 1283 г. было подтверждено Педро III на кортесах в Барселоне. Лишь эта форма освобождения от крепостной зависимости признавалась законной; причем в указе отмечалось, что крестьяне должны выкупаться «так, чтобы сеньоры получали удовлетворение». Из этого текста документа, а также из решений кортесов 1299 г. можно заключить, что подобное обязательство распространялось не на все сеньориальные владения, причем легче всего могли осуществить переход с сеньориальных земель на королевские крестьяне тех областей, где не допускался выкуп — им достаточно было для ухода вручить сеньору грамоты, подтверждающие факт владения землей. Эти условия существовали на таких обширных территориях, как епископство Урхельское, графство Пералада и т. п. В других областях (например, во владениях монастыря Санта Мария де Сервиа) сумма выкупа в некоторых случаях равна была стоимости фунта воска. Но тем не менее значительное число крестьян оставалось в рабском состоянии, несмотря на аболиционистские тенденции, проявленные Хуаном I и Мартином I, и теории гуманистов и законоведов, подобных велеречивому Мьересу. Характерно, что кортесы в Хероне в 1321 г. требовали, чтобы королевские чиновники не оказывали поддержки крестьянам против их сеньоров в том случае, если эти крестьяне не уплатили выкупа и не приобрели права на поселение в свободном городе. Немудрено поэтому, что в Каталонии происходили такие же восстания крепостных, как и в Кастилии. Побудительными причинами крестьянских восстаний были голодовки и эпидемии, которые с середины XIV в. свирепствовали в Каталонии, ухудшая экономическое положение крестьян, а также либеральные меры супруги Альфонса V — королевы Марии, которая поощряла их надежды и стремления к освобождению.
Борьба крепостных (payeses). В противовес распоряжению самого Альфонса V на кортесах 1432 г. королева Мария проявила себя сторонницей ременс и противницей сеньоров. Следуя примеру короля Мартина, она содействовала в широком масштабе выкупу крепостных и установила особый вид выкупных платежей или контрибуций — таль ( tall ), которые крестьяне должны были уплачивать сеньорам в возмещение убытков за отказ последних от «дурных обычаев».
Сбор этого налога (по три флорина с очага) привел к сближению различных элементов сельского населения. Со своей стороны, королева приказала отнять у епископа и капитула Хероны права юрисдикции, которые осуществлялись ими над ременсами, и приняла последних под свое покровительство. Воспрянувшие духом крестьяне стали предъявлять различные требования и учинили попытку восстания, о чем доложила королеве Генеральная Депутация Каталонии в 1449 г. Нуждавшийся в деньгах король коварно подстрекал ременс, и, получая большие суммы как от крестьян, так и от дворян попеременно, он то даровал крестьянам желанные вольности, то снова отнимал их. Крестьяне не поддавались, однако, обольщениям и не раз грозили перейти в подданство к французскому королю, заявляя: «Мы даем наши деньги королю, надеясь получить свободу; но если мы заплатим, а свободы не получим, то тогда у короля-изменника будут изменники — вассалы». Однако открытое восстание вспыхнуло только в 1462 г. В 1458 г. король Хуан II, чтобы снискать расположение ременс, отменил особым указом «дурные обычаи», не проявляя, однако, — желания провести в жизнь эту радикальную меру. В 1461 г., в период борьбы с Карлосом де Вианой, Депутация Каталонии и король прибегали к различным мерам, чтобы привлечь ременс на свою сторону: Депутация выступала посредником в их спорах с сеньорами, а король пытался воспрепятствовать переходу крестьян на сторону Вианы. Хуан сумел лучше удовлетворить требования (по существу совершенно справедливые) крестьян, и в 1462 г. вспыхнуло восстание в Ампурдане. Восставшие, как говорится в одном из документов того времени, «преследовали сеньоров, осаждали замки, грабили на больших дорогах, заточали дворян и опустошали их дома». Королева Хуана сумела использовать это движение, превратив его в политическое, направленное против Генеральной Депутации Барселоны и горожан. Таким образом, крестьяне стали представителями королевской партии, сторонниками Хуана II, хотя и не все, потому что, в то время как горные жители во главе со своим вождем Вернтальятом решительно заявили о своем желании видеть короля снова правителем Каталонии, крестьяне Ампурдана поддерживали горожан. Началась война, в которой партии горожан удалось привлечь на свою сторону различные группы ременс, как это имело место в Хероне (в июне 1462 г.), объявив мораторий по всем долгам ременс евреям и обращенным; депутация при этом выступала как арбитр в спорах ременс с сеньорами. Но в горах продолжало развеваться королевское знамя, и отряды горцев осаждали крупные города (Кампрадон, Сан Хуан де лас Абадесас, Олот, Рипполь). Вторжение французов временно приостановило ход гражданской войны. Но уже в конце 1462 г. ременсы Ампурдана снова восстали, осадив Херону. Борьба их с горцами Вернтальята, по-прежнему верными королю (причем их вождь гораздо больше интересовался политическими целями, чем социальными требованиями), лишила восстание всякого значения. Победа, которую Хуан II одержал спустя несколько лет (1472 г.), принесла с собой разрешение политических проблем, но не разрешила проблем социальных.
В 1475 г. восстание вспыхнуло снова, сопровождаясь насилиями, совершаемыми крестьянами, особенно по отношению к духовным лицам, подчиненным церковному совету Хероны, капитул которой отлучил восставших от церкви. Известно, что вождь восставших Вернтальят был вознагражден королем за его прежние заслуги титулом виконта и различными территориями, и замками, получив права полной юрисдикции в пожалованных ему владениях. Свою власть он осуществлял, чиня такой же произвол, как и сеньоры, против которых он до этого боролся. Но это не обескуражило ременс, и до самой смерти Хуана II (в 1479 г.) они не прекращали своей борьбы и не платили податей. Крестьянская проблема в ее социальном аспекте была разрешена Фердинандом «Католиком»[182].
Упадок дворянства. Все эти события содействовали упадку дворянства. Со времен Альфонса V, по крайней мере, знать почти совершенно не получала от крестьян податей, а поэтому в ее бюджете образовалась огромная брешь. Из старинных графств — главного оплота феодализма и очага борьбы с королевской властью — к началу данного периода (после Хайме I) сохранились лишь Урхельи Ампурдан и виконтство Кастельбо. Первое было включено в состав арагонского королевства Фернандо Антекерским, второе в 1402 г. перешло к королю Мартину, а третье сохранило свою самостоятельность благодаря тому, что оно попало во власть французского рода графов де Фуа, с которыми королям неоднократно приходилось вести борьбу, чтобы парализовать их попытки захвата арагонских владений.
Сами дворяне ухудшали свое положение непрерывными распрями и войнами то между собой, то с, городами. В 1432 г. граф Кардона вел кровопролитную борьбу с графом Прадес, в 1439–1445 гг. Рамон де Кардона воевал с епископом Урхельским, в 1459 г. этот последний выступил против сеньора де Прадес, в 1456 г. барон Сан-Висенте деле Орте ворвался на равнины Таррасы, все опустошая огнем и мечом на своем пути, и убил местного сеньора Хофре де Сентмената; в Вальесе боролись между собой несколько знатных фамилий; в Ампурдане население разделилось на партии сторонников Хуана де Вильямарина, двоюродного брата архиепископа, и Рамона Сагаррига, правителя Руссильона и Серданьи, и общественное спокойствие было совершенно нарушено; в войнах Хуана II лицом к лицу встречались представители высших и низших слоев знати. Сеньор Торрельес-и-Сант-Бой грабил побережье Каталонии, вызывая противодействие Барселоны, виконт де Рокаберти сражался с городской милицией Кастельона де Ампуриас, другие города должны были подавлять силой оружия банды сеньоров, подобных шайкам кастильской знати, или оспаривать у знати право на первенство в политической и общественной жизни страны.
В то время как среди высших слоев знати происходила подобная борьба, все большее значение стали приобретать кавальеро и состоятельные люди ( hombres de paraje ), роль которых возрастает еще в XIII в. Они составляют в сельских местностях род аристократии или плутократии, являясь естественными врагами сеньоров и приверженцами королей. Они требуют и добиваются (во времена Педро IV) освобождения от юрисдикции баронов и права избрания собственных судей в сельских местностях; они образуют «Хунту каталонских кавальеро» и добиваются для нее привилегий в 1389 г.
Этот процесс разложения знати тормозился в известной степени частыми продажами принадлежащих королю населенных пунктов с передачей прав и более или менее полной юрисдикцией над ними — мероприятия, на которые короли вынуждены были решаться, нуждаясь в пополнении своей казны вопреки неоднократным обещаниям не соглашаться на подобные отчуждения. Впрочем, порой короли приобретали земли сеньоров, как это сделал, например, Педро III, желая основать коронные города Паламос и Торроэлью. Случаи продажи прав юрисдикции в XV в. были весьма многочисленны, и не раз бывало, что города, уже откупившиеся за деньги, снова подпадали под власть сеньоров. А так как города упорно стремились избавиться от этой власти, то сеньоры прекрасно понимали, что горожане предпримут все меры, чтобы снова откупиться от них. В результате сделки по продаже прав юрисдикции часто превращались сеньорами в своеобразную отрасль торговли, причем они обманным образом проставляли в документах цифры, вдвое, а то и вчетверо превышающие ту сумму, которая им в действительности причиталась. В случае же если город отказывался от выкупа, он попадал в крайне тяжелое положение. Сеньориальная юрисдикция в Каталонии была широко распространена, хотя, как и в Кастилии, сам факт обладания какой-либо территорией или замком не давал еще, без санкции короля, права отправления судопроизводства сеньором. Юрисдикция могла быть порой ограничена только правом разбора уголовных или гражданских дел; иной раз она бывала высшей и полной, причем сеньор, пользуясь предоставленными ему правами, безудержно взимал штрафы, порол, вешал и увечил зависимых от него людей. Попытки короля Мартина ограничить произвол сеньоров, которые выразились в пересмотре титулов на владения феодами и сеньориями с целью отчуждения в пользу короны прав юрисдикции, не зафиксированных в документах, успехом не увенчались. Положение осталось неизменным, все больше и больше возбуждая гнев и возмущение вассалов.
Власть городов. Но знать столкнулась с еще одним элементом, столь же могущественным и опасным для нее, как ременсы и короли, — городами, достигшими в этот период наивысшего расцвета. Подобно сеньорам и главным образом для того, чтобы оказать противодействие последним, города покупали у королей право юрисдикции, увеличивая этим свои привилегии и иммунитеты и в свою очередь превращаясь в сеньоров замков и различных селений.
Иногда ими использовался старинный обычай патроната ( emparansa ), заключавшийся в том, что короли жаловали общинам и отдельным лицам, даже простого звания, право водружать над своими домами королевское знамя в знак королевского покровительства ( guiatgе ). А такие крупные города, как Лерида, Барселона, Сервера, Вик, Сан-Фелиу де Гишсольс и другие, захватывали другие селения и города, как близкие, так и отдаленные, жалуя им «право поселения» ( carreratge ), состоявшее в том, что территория захваченного селения рассматривалась как неотъемлемая часть города, совершившего захват. Эти присоединения содействовали росту мощи городов и позволяли им оборонять свои владения от произвола сеньоров. Но подобного рода захваты всегда встречали решительное сопротивление у королей, которые требовали, чтобы с присоединенных территорий уплачивались подати в прежнем размере. Дело в том, что «право поселения» сопряжено было с изъятием приобретенных городом селений из податного обложения, что было для короны невыгодно. Неоднократно происходили и такие явления: города покупали у королей право юрисдикции, а короли отменяли покупку под влиянием знати, но не возвращали полученных ими денег. Так случилось с городами Корсой, Круильесом, Сан-Садурий в 1402 г., с Багуром и Ператальядой в 1444 г., хотя первым и удалось позднее (в 1442 г.) в качестве возмещения получить право carreratge от Барселоны. Но в общем короли содействовали росту городских привилегий и расширению числа городов, освобожденных от податного обложения. А это способствовало усилению власти городов, которая укреплялась неудержимо, хотя и терпела ущерб от того же духа соперничества и внутренних раздоров, который, как и Кастилии, явился причиной грядущего упадка. Нередко происходила вооруженная борьба между различными селениями то по причине несправедливых притеснений, как, например, между жителями Англесоны и горожанами Барселоны (в 1448 г.), то по вопросу о границах или из-за принадлежности к разным партиям. Нои внутри каждого города шла та же борьба партий: в Вике в 1339, 1402 гг. и позже велась борьба за должность бальи. То же имело место в Лериде, Хероне, Перпиньяне, Пьере, Тарреге, Таррагоне, Сервере и Таррасе; в самой Барселоне долгое время царила смута из-за борьбы между плебейской партией ( buscaires ) и дворянством и буржуазией ( bigaiaires ).
В структуре свободных или королевских городов начиная с XIII в. намечается определенное единообразие, оно находит еще более отчетливое проявление в XIV в., под влиянием централизаторских стремлений Педро IV, и в организации выборов бальи и членов городского совета, и в самой планировке улиц и расположении домов. Первоначальной основой управления было, как и в Кастилии, народное собрание, позднее замененное (в северных городах с XIV в.) курией, советом или сенатом, т. е. собранием присяжных или достойных людей ( jurados, prohombtes, concelleres, prôceres ), выходцев из городской аристократии и богатых горожан, но не из плебейской части населения. Выборы производились высокими должностными лицами без участия общины, причем они же, а не народ, выбирали депутатов в кортесы. Но такое положение дел, вызывавшее борьбу между буржуазией и народом и не отвечавшее интересам короля, так как эта аристократия была ему враждебна, вскоре изменилось благодаря проникновению в городские советы народных элементов еще в том же XIV в. (например, в Паламосе — в 1358 г., в Фигерасе — в 1384 г., в Барселоне — в 1387 г.). Однако народное собрание прекратило свое существование не во всех городах. Оно долго еще сохранялось в Тортосе (что можно видеть из местного «Свода обычаев»), в Кадакерсе (в 1403 г.) и в других королевских или свободных городах. Иной раз город становился центром целого района, образованного путем присоединения других более мелких городов с их округами. Во главе его стоял королевский бальи, права юрисдикции которого не ограничивали административных функций курии или совета. Во второй половине XIV в. в некоторых городах должности бальи были проданы королем, и с тех пор город выдвигал при выборах бальи трех кандидатов; так произошло в Паламосе, Торроэлье и в королевских городах Ампурдана. Короли особенно настойчиво старались создавать свои города и бальяжи на границах с графствами и сеньориальными владениями, используя их в качестве опорных пунктов в борьбе против крупных сеньоров. В Ампурдане им удалось создать целый укрепленный пояс, окружавший почти полностью все владения местного графа.
Дворяне боролись с городами, применяя те же средства, которыми пользовались и кастильские магнаты. Они стремились удержать население на своих землях и жаловали ряд вольностей, благодаря которым создавались города, которые сами приобретали полные сеньориальные права. Той же практики придерживались и духовные феодалы, причем применять ее они начали, бесспорно, гораздо раньше светских сеньоров. Так положено было в Каталонии начало фуэрос и привилегиям аристократического характера, которые и дали толчок образованию феодальной буржуазии. Примером таких городов с жалованными вольностями могут служить на севере (где феодализм был наиболее стойким) Кастельон де Ампуриас, Росас, Пералада, Ла-Бисбаль, Сан-Фелиу де Гишольс, Палафружел и другие. В их внутренней организации отмечается большое разнообразие, вызванное тем, что на муниципальный строй в этих областях оказали влияние чрезвычайно пестрые нормы обычного права. Кроме того, следует иметь в виду, что структура управления в этих городах вырабатывалась без заранее определенного плана, чем они отличались от коронных городов. Однако процесс расширения их вольностей протекает так же, как и в независимых городах; и здесь низшие классы сперва нс допускаются в городской совет, и лишь в XV в. их представители входят в его состав. В качестве образцов сеньориальных городов рассмотрим города Кастельон де Ампуриас и Пераладу. В Кастельоне ведению графа подлежал суд, солеварни, проточная вода и мельницы, он получал 2/3 налога со скота и другие налоги, назначал бальи ( baillé ), вегера ( veguer ) и альгвасилов ( saiixs ). Народ ведал управлением общими делами округи через генеральный совет, который в 1366 г. состоял из шестидесяти советников и четырех консулов, представителей зажиточного среднего сословия ( prohombres ), а не из бедняков ( privacies ). Консулы ежегодно выбирались советниками, но неоднократно на это собрание пытались проникнуть народные или дворянские элементы, которым удавалось разогнать собравшихся. Жители были освобождены от «дурных обычаев» и феодальных повинностей, а по отношению к чужакам, нанесшим оскорбление или ущерб кому-либо из горожан, сохранялось право мести, сходное с аналогичным правом в некоторых городах Кастилии. Эти вольности сохранялись в силе до 1403 г., когда король Мартин овладел Кастельоном, превратив его в королевский город и реорганизовав систему управления по общекаталонскому образцу. Фуэрос Пералады гарантировали жителям освобождение от феодальных повинностей, предоставляли им свободу выбора местожительства, профессии и продажи имущества и право мести в отношении чужаков. Графский судья и городские бальи обязаны были соблюдать обычаи и не нарушать местные привилегии и не могли публиковать без разрешения консулов новые статуты и акты.
Преобладание Барселоны. «Достойный горожанин» (el ciudadano honrado). Наиболее ярко выраженным образчиком муниципальной организации, описанной выше, было городское устройство Барселоны, которое заслуживает внимания еще и потому, что Барселона имела большое, хотя и не всегда благотворное влияние на ход дел в Каталонии.
Мы уже познакомились с основами муниципальной структуры Барселоны, установленной во времена Хайме I. По существу, ее структура не изменилась за этот период, значительно только возросли привилегии Барселоны благодаря новым пожалованиям королей. Существенное значение имели пожалования Педро III в 1283 г., известные под названием « Recognoveriint proceres », по первым словам, соответствующей грамоты и ордонансы под названием « sanctacilia », обнародованные во времена Хайме II Советом Ста. В 1283 г. были подтверждены права советников и городского совета, благодаря чему эта временная привилегия, данная Хайме I в 1265 и 1274 г., превратилась в постоянную. Число членов совета возросло в 1453 г. до 144, и вместе с тем произошли некоторые изменения в процедуре выборов; в 1454 г. совет состоял уже из 177 членов. Спустя некоторое время Хуан II снова снизил его численность до 128 членов.
Советники, которые вначале избирались только из числа зажиточных горожан — владельцев недвижимости (из «достойных горожан» — ciudadanos honrados ), начиная с 1455 г. распределялись по социальному составу следующим образом: первый член ( en cap ) и второй — из «достойных горожан», третий — из купцов, четвертый — из представителей свободных профессий, пятый — из ремесленников. Члены Совета Ста с 1387 г. также представляли различные социальные группы населения, причем уже с 1454 г. среди них представители народа преобладают над «достойными горожанами».
Функции советников состояли в поддержании общественного порядка в городе, в обеспечении его достаточным количеством продовольствия, в сохранении городских привилегий и обычаев и в надлежащем распоряжении его доходами. Советники пользовались привилегией давать советы королям, что они постоянно и делали, в особенности на протяжении бурного XV в. Забота о сохранении городских фуэрос придала советникам — этим подлинным представителям средневекового города — черты строгой непреклонности. Случаи нарушения фуэрос — королем или другим лицом — вызывали сопротивление и прямую агрессию, чему примерами являются факты заключения в тюрьму генерального бальи Каталонии в 1435 г., изгнание короля в 1459 г. и войны, которые Барселона вела на протяжении всего царствования Хуана II.
Юрисдикция Барселоны распространялась на территорию, которая намного превосходила площадь города в его границах. Благодаря последовательным присоединениям и распространению привилегий, а также широкому применению права carreratge Барселоне удалось образовать целое муниципальное ядро, которое к концу XV в. занимало всю равнину, от побережья до Молине де Рей. В него входили 17 пригородов и местности, столь отдаленные, как Монткада-и-Сервельо, Франкесас дель Вальес, Эльче и Кревильенте (в провинции Аликанте), Тарраса, Савадель, Таррега, Вилаграса, Кастельви де Росанес, баронии Марторель, Фликс-и-Монтбуй, графство Ампуриас, Сант-Педор, Матаро, Гранольерс, Игуалада, долина Риваса, Паламос, Виламахор, Вальвидрера, Круильес и другие населенные пункты — одни приобретенные за деньги, другие захваченные силою. Благодаря этому Барселона приобрела очень большое значение; к тому же она издавна была столицей Каталонского маркизата или принципата, так что среди законоведов и политиков XV в. считалось общепринятым мнение, что этот город является «главой Каталонии» ( icabeza de Cataluna ) и включает в себя «все остальное» в Каталонской области. Эго положение обязывало Барселону защищать те местности, на которые распространялась юрисдикция города, и предоставляло им, как правило, все привилегии и изъятия, которыми пользовалась Барселона при условии принятия отличительного знака или эмблемы столицы. Но правами своими Барселона пользовалась исключительно в своих интересах, осуществляя гражданскую и уголовную юрисдикцию, иногда полную, иногда частичную. Осуществление прав этой юрисдикции поручалось местным бальи, назначенным королем и действующим в рамках санкционированного королем Устава, который применялся для территорий, присоединенных к вольному городу по обычаю carreratge. Барселоне принадлежало право объединения всех союзных городов для осуществления дел, затрагивающих общие и частные интересы (например, для сооружения и починки стен, рвов и т. п., к чему привлекались не только жители данного города); право призыва в городскую милицию, сбора налогов и наложения новых податей.
Как и во всех случаях, когда возникает столь мощная единица, Барселона злоупотребляла своими правами, что проявлялось как в ее взаимоотношениях с другими городами, так и в отношениях с королем и другими политическими силами принципата. Барселоне удавалось иногда не только сравняться, но даже и превзойти по значению и влиянию Генеральную Депутацию Каталонии в таких делах, которые вызывали ревность других городов. Так случилось, например, при разрешении вопроса о праве передачи замечаний королю, в чем Барселонский Совет Ста не желал никому уступать первенства. Одновременно Барселона старалась затруднить хозяйственную жизнь таких городов, как Валенсия, выступая с протестом против перевозки товаров на иностранных судах, о чем просили жители Валенсии в целях поощрения торговли. В других случаях вмешательство Барселоны оказывалось благотворным, что имело место, когда она по собственному почину или по просьбе заинтересованных лиц пыталась положить конец распрям между дворянами, городами и различными враждебными друг другу социальными группами. Право на подобного рода вмешательство, которое короли даже требовали от Барселоны, советники получили в 1417 г. от Совета Ста.
Для наилучшего выполнения административных функций в Барселоне и осуществления опеки над многочисленными окрестными городами советники и советы имели в своем распоряжении должностных лиц низшего ранга, которых они сами назначали. Такими чиновниками были: бальи ( bayle ) или судебный исполнитель; клаварий (clavari) — казначей, агент по финансовым делам и инспектор, в обязанности которого входил надзор за деятельностью городских чиновников мостасаф (mostacaf) — управляющий рынками, который ведал продажей вина и зернового хлеба, жалованьем кормилиц и другими самыми различными вопросами; местре портола ( Mestre Ροrnοla ) — комендант порта, который взимал налог за якорную стоянку в порту и ведал делами, связанными с управлением порта; консул-хранитель печати ( consul del sello ) — купец, который ставил печать с городским гербом на изготовленные ткани, получившие одобрение эксперта; эдилы ( obrers ), на обязанности которых лежало украшение города и производство общественных работ, причем они имели право издавать эдикты и общие распоряжения; консулы, о которых речь будет идти ниже, и многие другие. Но самым высшим и наиболее характерным представителем каталонской буржуазии был «достойный горожанин» ( ciudadano honrado ) — богатый и могущественный буржуа, возвысившийся над купцами, торговцами, ремесленниками и крестьянами до положения «благородного» или «знатного» человека ( generoso, hombre de paratge ). В течение долгого времени вся власть в столице и управление ею находились исключительно в руках этих буржуа. Этот «достойный горожанин» ( horn honrat ) Барселоны с давних времен обладал теми же привилегиями, что и кавальеро, и, в частности, правом поединка. И неоднократно советники отстаивали привилегии, которые приравнивали их к рыцарям; так было, когда иерусалимский орден иоаннитов в 1447 г. пожелал распространить на Каталонию запрет приема в его ряды лиц недворянского происхождения или, когда университетские власти в Лериде предложили предоставить известные преимущества рыцарским детям. «Достойные горожане» были освобождены от всех общих налогов, но платили специальные городские сборы, весьма многочисленные в ту пору. Но они не представляли собой замкнутого сословия, ибо хотя число их и было ограниченно, но каждый недворянин при определенных условиях мог возвыситься до положения «достойного горожанина». Для этого требовалось согласие советников, которые обычно собирались в день первого мая.
Дух тщеславия и подозрительности, свойственный буржуазии (и при этом всем слоям этого класса в Европе), проявлялся не только в соревновании со знатью по вопросам чести, о чем уже шла речь, но и в борьбе с самим Генералитетом ( Generalilat ) Каталонии и во всей политике (носившей характер исключительности) советников (а известно, что до 1455 г. только «достойные горожане» удостаивались этого ранга). Этот дух проявляется еще рельефнее при разрешении, казалось бы, ничтожных по-своему значению вопросов. Так, в 1444 г. советники оказали решительное сопротивление намерению водрузить знамя над могилой законоведа Бонаната Пере, одного из виднейших авторитетов эпохи, советника арагонских королей, «человека, без помощи которого не разрешался ни один сколько-нибудь важный для Каталонии вопрос». Советники мотивировали свое решение тем, что почести, оказываемые покойнику, чрезмерны и что не следует поощрять опасный фаворитизм королевских советников.
Мудехары, евреи и рабы. Положение мудехаров — ничтожной по численности группы (в условиях Каталонии), значение которой в этой стране было невелико, — в XIV–XV вв. было примерно таким же, как и в предыдущий период. Ограничения, относящиеся ко времени Хуана I, вновь в резкой форме подтверждаются при Хайме II (конституции 1300 и 1311 г.). Эти конституции обязывают мудехаров выслушивать христианские проповеди в своих мечетях и стричь волосы кружком под угрозой штрафа или наказания плетьми для ослушников. При Педро IV (в 1363 г.) им все же было разрешено заниматься врачеванием после сдачи испытаний христианским лекарям.
Положение евреев регулировалось столь же строгими ограничениями. Погромы еврейских кварталов происходили и в Каталонии (в Ла-Бисбале в 1285 г., в Хероне в 1391 г. и в Барселоне в том же 1391 г.), причем в Барселоне все еврейское население было полностью вырезано, а еврейский квартал разграблен и сожжен. Альфонс V в 1425 г. выдал по просьбе города привилегию, согласно которой в Барселоне не разрешалось впредь проживание евреев. Посещающие город евреи могли оставаться в его пределах в течение всего лишь двух недель.
Внутренняя структура еврейских общин во многом сходна с муниципальной организацией. Документы XIV в. позволяют заключить, что еврейское население Кастельо делилось на три определенных сословия — bzazos ( старшее, среднее и младшее ), выбирая, как и населения Хероны, советников, синдиков, секретарей, счетчиков и казначея или ключника.
На низшей ступени социальной иерархии наряду с евреями находились рабы, положение которых было еще хуже, чем ременс. И в частной жизни и в общественной рабы играли заметную роль. Их было немало во всех городах и селениях, в монастырях и даже в цеховых организациях, о чем свидетельствует одна привилегия XIV в., данная лодочникам Барселоны, по которой каждому из них разрешалось иметь не более двух рабов. Рабы либо приобретались на рынке, либо захватывались в войнах. При Хуане I в столице было много греков-рабов, и король предпринимал попытки для их освобождения.
Общая политическая организация. В системе управления принципатом в эту эпоху не происходит существенных изменений. Политическая борьба протекает в той же форме, что в Кастилии и Арагоне, — здесь также идут распри королей со знатью (менее ожесточенные, чем в других частях Испании, поскольку на первый план в Каталонии выдвинуты были социальные проблемы иного порядка) и жестокая борьба буржуазии (особенно барселонской), которой присущ был дух фуэризма[183], с королевской властью. Население Каталонии относилось с недоверием к своим принцепсам — королям Арагонии, в особенности после восшествия на арагонский престол представителя кастильского королевского рода, Фернандо I, из-за его иностранного происхождения[184], а также из-за предполагаемого наличия у него и его преемников ярко выраженных абсолютистских тенденций. Конечно, эти тенденции были присущи в ту пору не только королям Кастилии, но вообще всем монархам Европы; но абсолютистский идеал все более и более укоренялся с течением времени, по мере того как усиливалось влияние римского права. Каталонцы не были так резко настроены против внешней политики королей, как население Арагона, так как экспансия в Средиземном море была их традицией и приумножала выгоды их производственной и торговой деятельности. Все же и они не раз отказывали Альфонсу V в субсидиях на ведение войны в Италии и жаловались на широкий образ жизни короля в Неаполе, упрекая его в пренебрежении интересами своих испанских владений, которыми королева Мария управляла весьма успешно. Но симптомы недовольства или, по крайней мере, проявления подозрительности создавали атмосферу, неблагоприятную для королей, для всех попыток с их стороны (действительных и мнимых) нарушения местных законов. Недоверчивость и подозрительность буржуазии и неблагоразумные и противозаконные поступки королей, равно как и проявления самовластия с их стороны, еще более накаляли атмосферу. А короли не раз подавали повод для недовольства. Подобные случаи имели место при Фернандо I, в связи со сбором налога veciigal и при вступлении кастильских войск на территорию Арагона и Валенсии, против чего заявили протест советники Барселоны; при Педро IV, о самовластии которого свидетельствуют документы его канцелярии; при Альфонсе V, не менее своевольном государе, который часто нарушал арагонские фуэрос и игнорировал права ременс; такие случаи повторялись и в царствование других королей. Чрезвычайное недовольство возбуждали назначения иностранцев на государственные должности. Подобные назначения участились при Альфонсе V, и возмущение каталонцев было столь велико, что они решили отказать королю в повиновении, если он впредь будет оказывать покровительство чужеземцам и, в частности, кастильцам. Открытый разрыв произошел в 60-х годах XV в., когда началась война между Карлосом Вианой и Хуаном II. Впоследствии создалась в Каталонии партия (в основном из представителей дворян и среднего класса), в которой тотчас же проявились сепаратистские тенденции. Эта партия сперва склонялась к союзу с Францией (идея этого союза была весьма популярной, и ей не чужды были даже ременсы в период своих первых восстаний); позднее, после провала этой попытки, выдвинут был проект республиканского устройства по примеру итальянских государств. Борьба между каталонцами и Хуаном, II, поводом для которой являлось вызывающее поведение короля по отношению к своему сыну — владетелю Вианы, в действительности была конфликтом, в котором столкнулись абсолютистские тенденции королевской власти (носителями их был король и его энергичная супруга — королева Хуана), и стремления к утверждению местных вольностей, вызванные все еще сильными феодальными тенденциями знати. Но ни эта борьба, ни предыдущие распри не привели к исчезновению старинных фуэрос Каталонии. Хуан II и его предшественники не внесли никаких изменений ни в фуэрос, ни в политическую структуру принципата, ни во взаимоотношения Каталонии с арагонским королевством. Напротив, как уже отмечалось, привилегии Барселоны все более и более возрастали, а мощь этого города крепла благодаря захватам и присоединениям городов и селений по праву carreratge. Но в сущности толчок был дан, и крах феодализма очень скоро должен был привести к уничтожению городских вольностей, которые были подорваны в самой своей основе пороками, присущими городской буржуазии.
Особые кортесы Каталонии (созданные в исходе XIII в.) продолжали собираться независимо от арагонских кортесов и отстаивали свою основную экономическую функцию — вотирование налогов — столь рьяно, что короли не раз вынуждены были распускать кортесы (что, например, имело место в царствование Альфонса V), когда последние отказывали в испрашиваемых субсидиях. В 1283 г. на сессии кортесов в Барселоне было сделано заявление, аналогичное декларациям кастильских кортесов о прерогативах законодательной власти, а именно, что государь должен, когда он желает обнародовать закон, созывать прелатов, баронов, рыцарей и горожан и считаться с их вердиктом и волей. А для того чтобы подобные решения имели силу, достаточно, чтобы вынесло его «наиболее мудрое большинство» подобного собрания. Впрочем, подобные декларации имели лишь чисто платонический характер, так как короли продолжали утверждать законы по собственному почину. Та же участь постигла и предложение собирать кортесы ежегодно (принятое в 1283 г.) и в твердо назначенный срок — в первое воскресенье великого поста, в Барселоне и Лериде — поочередно (постановление 1299 г.) и раз в три года (постановление кортесов в Лериде в 1301 г.). По решению кортесов в Барселоне в 1365 г. они должны были всегда созываться самим королем или наместником короля, в случае если подобный созыв вызывается уважительными причинами. Депутаты городов сначала избирались открытым голосованием, ас 1387 г. — путем баллотировки; и для непосредственного руководства депутатами были созданы сперва в Барселоне, а затем почти во всех городах Каталонии городские хунты ( vintiqaairenas ), в обязанности которых входил надзор за деятельностью депутатов в соответствии с их полномочиями. Народное и королевское сословия в кортесах возглавлялись канцлером и синдиками Барселоны, принимавшими участие в сессиях. Генеральные кортесы каталоно-арагонской конфедерации, в которые входили Каталония, Арагон, Валенсия, Майорка, Руссильон и Серданья, также продолжали собираться. В 1383 г. было установлено, что король должен произносить речь на их открытии по-каталонски, а наследник отвечать ему от имени кортесов на арагонском языке. Кроме этих кортесов, имелись еще кортесы для средиземноморских владений («заморские» для Корсики, Сардинии, Сицилии и Неаполя).
Как и арагонские кортесы, каталонские имели своих постоянных представителей в Генеральной Депутации. Число их было различно в разное время (три представителя в 1359 г., три постоянных депутата и несколько финансовых советников в 1413 г.). В том же 1413 г. был установлен трехлетний срок пребывания в этой должности, причем сменяемые члены должны были избирать себе преемников, если не происходило заседания кортесов. Но в 1454 г. этот способ замещения должности был заменен баллотировкой. Каждый депутат являлся представителем одного из трех сословий кортесов. Они получали жалованье, и им оказывали помощь местные депутаты. Депутация должна была следить за точным выполнением законов и определять случаи их нарушения (для чего привилегией 1422 г. было установлено, что если король или его уполномоченные издадут указ, нарушающий существующие законы, то собрание имеет право заявить протест). Она также осуществляла функции общего надзора за порядком на суше и на морс и принимала присягу в верности фуэрос от наместника, губернатора, вице-короля и других высших должностных лиц. Наконец, при чрезвычайных обстоятельствах Депутация могла созывать сословия кортесов или же приглашать на совет отдельных депутатов кортесов, находившихся поблизости. Во время междуцарствия 1410–1412 г. принципатом управляла хунта, состоявшая из 12 депутатов, членов городского совета Барселоны и генерал-губернатора.
Законодательство. Законодательство было столь же разнородным, как и в предыдущий период. Уменьшается количество пожалований новых городских фуэрос (от XIV в. до нас дошло несколько фуэрос, данных королями, епископами, и сеньорами, и ряд уставов ( ordenanzas ) — например, уставы для сельского населения графства Ампурдан); от XV же века до нас не дошло новых фуэрос, хотя и участились случаи пожалования привилегий частного характера, что имело, например, место в Барселоне, и увеличилось количество конституций, капитуляций, актов кортесов, королевских грамот ( constituciones, capitulos, actes de Corte, pragmâiicas reales ) и других распоряжений, исходящих от короля, как носителя начал законодательной власти. При этом всегда должно было соблюдаться условие (по крайней мере в теории), что все эти акты не противоречат общим законам (акты кортесов в 1289, 1292, 1311 и 1413 гг.). В том же 1413 г. было решено кодифицировать все законы, действующие в Каталонии; с этой целью была образована комиссия из трех юристов (Нарсисо де Сан-Дионисио, Хайме Кальиса и Боннонатуса де Сан-Педро). Приняв в качестве образца « Codex repetitiae praeledionis », они распределили весь материал на несколько книг и глав, перевели с латинского на каталонский языки «Usatici» и другие законы. Следует отметить, что вследствие присоединения при Мартине I графства Ампурдан к короне на его территорию было распространено действие «Обычаев» ( Usaiges ) и Конституций, противоречащих нормам римского права.
Имеются и другие сборники XIII и XIV вв., составленные отдельными лицами или группой лиц: например, сборник «конституций и обычаев», хранящихся в архиве Леридского собора. В 1279 г. (т. е. в первые годы царствования Педро III) были окончательно отредактированы и получили форму закона дошедшие до нас обычаи Тортосы, нечто вроде соглашения между сеньором и городом, представляющие собой наиболее полный свод норм муниципального права средних веков. От XIV в. дошла конституция бальяжа Миравель, интересная в части, касающейся гражданского права. Феодальные обычаи Хероны были сведены в особый кодекс в середине XV в. При Педро IV, для управления двором, были выпущены «Правила королевского дома» ( Ordinaciones da la Casa Real ).
Но наиболее знаменательным явлением в истории законодательства на протяжении всего этого периода была борьба между влиянием римского права и обычным правом, начавшаяся еще в XII, в., причем одержала верх концепция римского права. В самом деле, многие из новых законов XIII, XIV и XV вв., в особенности те акты, которые относятся к области семейного права и права наследования, вносят, как мы увидим, изменения в существующие установления в духе римского права. А Мартин I в решении, принятом на кортесах в Барселоне в 1409 г., устанавливает систему соподчинения источников позитивного права, аналогичную принятой в 1348 г. в Кастилии. В качестве дополнительных источников было введено «общее право» (каноническое и римское), как его называли в Каталонии, нормы которого следовали после обычаев, конституций, капитуляций, судебных установлений, привилегий, иммунитетов и вольностей. Подобные мероприятия были лишь следствием импульса, данного Педро IV, который за много лет до Мартина I повелел изучать римские законы и ссылаться на них.
Организация судопроизводства и уголовное право. В организации судопроизводства в Каталонии в этот период наблюдается та же картина путаницы и разнобоя, которая характерна для Кастилии. Разнобой этот вызывался тем, что города (особенно Барселона) и сеньоры обладали правами юрисдикции и наряду с единой системой судопроизводства, установленного в различных административных округах королями, существовали местные судебные обычаи. В истории судопроизводства замечается та же эволюция, что и в Кастилии: процесс обвинения частным лицом заменяется системой расследования без участия потерпевшей стороны (свод Тортосы). Любопытно отметить наряду с тенденцией к отмене «простых доказательств» сохранение поединка не только между дворянами (как в Кастилии), но также и между горожанами (в Барселоне и других центрах), о чем свидетельствуют документы XV в. Этот обычай столь прочно укоренился, что в Манресе и других городах особой грамотой запрещались поединки, и лиц, учинивших ссору, которая приводила к единоборству, заставляли мириться под страхом изгнания. Советники Барселоны неоднократно вмешивались в поединки для примирения сторон, выказывая большое рвение в этой гуманной миссии.
Преступления против религии по-прежнему карались инквизицией, инквизиторами же были доминиканцы и францисканцы. Последний инквизитор этого периода — Хуан Кристобаль де Гальвес — принял активное участие в войнах между Карлосом Вианой и Хуаном II, проявив себя ярым приверженцем Вианы и врагом королевы Хуаны. В некоторых местностях, где полностью сохранился старый феодальный уклад, еще долгое время существовало право кровной мести, вира за убийство и другие пережитки древнегерманского уголовного права.
Система фиска (государственная и муниципальная). Организация управления государственными финансами в начале этого периода, как и в Кастилии, весьма несовершенна как в части распределения налогов и их сбора, так и в области административной, составления бюджета и т. п. Поэтому, несмотря на рост налогов, короли часто испытывали серьезные денежные затруднения. Они пытались разрешить подобные затруднения, обращаясь к кортесам с просьбой о субсидиях (которые постоянно им в этом отказывали) или путем продажи прав юрисдикции и судебных доходов, и даже принимали денежные дары, происхождение которых, как это было при Альфонсе V, не всегда оказывалось безукоризненным. Нередко короли принуждали к уплате возмещения за налог, подлежащий отмене; так, например, купцы преподнесли Хуану II подарки в 3000 и 10 000 флоринов, желая, чтобы он отменил один налог. В большом порядке велись дела в особом финансовом управлении Депутации Каталонии, имевшем в своем распоряжении собственные доходы, за счет которых покрывались издержки этого ведомства. Доходы эти назывались «Сборами Генеральной Депутации» (« Drets del Generah ») и включали ввозные и вывозные пошлины на товары, талью и габель, ставки которых менялись в зависимости от социального положения налогоплательщиков и были различны для мирян и для духовных лиц, и так называемую « bolla » или сбор за свинцовую печать, которая прикладывалась к шерстяным тканям, сукнам и другим товарам. Обязанность уплачивать эти налоги считалась священной, и невыполнение ее каралось методами «морального воздействия», т. е. отлучением от церкви, которое объявляли епископы, вызывавшиеся для этого в Депутацию. Сбор налогов обычно отдавался на откуп (такова была общая традиция в те времена), причем Депутация имела также своих контролеров и других должностных лиц (помимо агентов, назначаемых откупщиками под контролем Депутации), которые должны были следить за тем, чтобы не было допущено обмана при сборе податей. Сборы поступали на хранение в банк или « Taula », в Барселоне, а оттуда уже изымались на покрытие следующих расходов: военных, предназначенных для защиты территории на суше и на море, а в особенности — для борьбы с пиратами; судебных, на оплату судей; податных — для уплаты ценза и других налогов.
Города также имели собственные доходы, причем в этой связи особого упоминания заслуживает Барселона. В 1357 г. всего было шестнадцать налогов, впрочем, незначительных. Особого упоминания заслуживают налоги на сожительниц (барраган), на оливковое масло и соленую рыбу, на стекло и воск и т. п. Была также в Барселоне одна доходная статья, пожалованная ей на правах особой привилегии Хуаном I (в 1390 г.), так называемый dregana, который существовал до 1453 г. и состоял в сборе пошлины с кораблей, торговавших с определенными иностранными портами. Зато, с целью облегчить доставку в город зернового хлеба, был уничтожен ввозной налог, именовавшийся periatge, который обычно уплачивался со всех товаров, ввозимых морем, и шел в пользу товарной биржи. Барселона в 1421 г. была также почти освобождена от налога — леуды, который в те времена, когда Барселона была еще расположена на границе с мавританскими владениями, уплачивался замку Тамарит и его сеньорам с товаров, провозимых через этот пункт, как вознаграждение за защиту города. Ременсы платили особо три флорина с очага и налог под названием dotze, от которого освобождены были свободные люди.
Войско и флот. Пираты. Уже отмечалось, что защита каталонской территории была возложена главным образом на Депутацию Каталонии, которая должна была призывать горожан, оплачивать специальные войска и приобретать оружие, суда, артиллерию, боеприпасы и т. п. Все средства ведения войны предоставлялись королю на правах займа лишь в определенных случаях и при условии получения определенных гарантий, с оговоркой, что Депутация не несет расходов, связанных с обновлением или ремонтом снаряжения и материалов. Один из случаев предоставления такого рода займа имел место в 1443 г., когда корабли Депутации оказали помощь генерал-губернатору. Ядро собственно каталонского войска составляла в это время городская милиция ( someienls ). По еще действовали сеньориальные дружины ( las mesnadas senorlales ), которые вели борьбу на стороне народных масс во время восстания ременс и в войне с Хуаном II. Однако они играли роль значительно меньшую, чем городская милиция. Часто городские фуэрос запрещали вербовку горожан в королевское войско, чтобы воспрепятствовать ослаблению милиции. Эта последняя собиралась в необходимых случаях по призыву местных властей или властей городского центра, когда речь шла о городах, присоединенных по обычаю carreratge. Так, Барселона могла призывать — и нередко делала это — милицию захваченных ею городов. Советники Барселоны имели в своем распоряжении 34 отряда, в состав которых входили купцы и члены братств и цехов и которыми командовали назначенные советниками капитаны. Общее руководство принадлежало первому советнику ( conceller en cap ), который имел звание полковника ( coronel ), отчего и вся милиция получила название «коронелы» ( coronela ).
Мощь морского флота Каталонии все более возрастала под влиянием внешних войн и расширения торговых связей. Флот должен был бороться с пиратами, весьма многочисленными и дерзкими. В состав флота входили королевские суда, построенные и содержащиеся за счет короля или же взятые им в наем у других государств или у иностранных предпринимателей (в основном итальянских), корабли, которые обычно нанимались купеческой биржей и предназначались для борьбы с пиратами (так, например, в 1474 г. были наняты галеры графа Кардоны), корабли Депутации Каталонии, которые содержались для охраны берегов и оплачивались Депутацией, и городские суда Барселоны, которые она имела право вооружать согласно привилегии 1321 г., расширенной в 1390 г. Так, в 1409 г. город имел три вооруженные галеры, а также арсенал ( dreçana ), на содержание которого шел уже упоминавшийся налог под тем же наименованием. Кроме того, многие феодалы (светские и духовные) также имели свой флот, который использовался ими для пиратских набегов. Примером может служить упомянутый граф Кардона и завоеватели острова Ибисы. Все эти типы кораблей составляли могущественнейшие эскадры, подобные флотилии, вышедшей из Порт-Фанос в 1282 г. под командованием Педро III, эскадры 1322 г. и армады, бросившей якорь в Росас в 1354 г. и насчитывавшей 300 вымпелов (в том числе 45 галер и 20 вооруженных кораблей), с 13 500 солдатами на борту. В царствование Педро IV адмирал Кабрера составил военный устав ( Armades navals ). С Кабрерой делили славу командования каталоно-арагонским флотом другие моряки, например, Рожер де Лауриа (итальянец по происхождению), имена которых известны были всей Европе.
Важнейшей задачей того времени была охрана берегов и не столько от внешних врагов, сколько от корсаров и пиратов, как мусульманских (главным образом алжирских), так и христианских, совершавших набеги на берега Майорки, Прованса и Италии. Иногда они основывали свои базы близ каталонского побережья — на островах Медас, против Торроэльи (Херона) или в Альфакесе. Для предупреждения о вражеских десантах была реорганизована традиционная сторожевая служба с опорной сетью сторожевых башен. С этих башен вели наблюдение над морем; сигналы тревоги подавались боевым рогом и другими способами. Известия о приближении врага приходили иногда издалека и передавались с большой скоростью, для чего прибрежные города поддерживали постоянные сношения между собой через курьеров, причем издержки возлагались на извещенный об опасности город. Так, в 1433 г. письмо губернатора и присяжных Майорки, извещавшего появлении мавританских судов, пошло на Ибису, оттуда в Валенсию, а затем через консулов и присяжных Бурриапы, Пенисколы, Тортосы и Таррагоны — в Барселону. Помимо этих предупредительных мер, применялись, естественно, и репрессивные меры, которые приводились в исполнение Депутацией Каталонии, вооружавшей галеры для преследования корсаров и пиратов. Городская милиция также оказывала помощь в охране портов. Но всех этих мер было недостаточно, и случалось, что приходилось выкупать селения, захваченные пиратами (например, уже упомянутые острова Медас). А так как дело никогда не обходилось без злоупотреблений, даже со стороны лиц, более всего обязанных охранять побережье, то не раз случалось, что должностные лица разрешали пиратам особыми охранными грамотами вооружаться на каталонской территории. Эти злоупотребления были устранены особой привилегией 1401 г., данной королем консулам и морской бирже ( Lonja de mar ) Барселоны. Население часто уводилось в плен, главным образом маврами; в связи с этим возникли особые организации по выкупу пленных (эти функции осуществлялись главным образом орденом Милосердия). Любопытно, что ущерб, приносимый торговле пиратскими рейдами, возмещался путем сбора подати, которую обязаны были уплачивать купцы — соотечественники пиратов.
Феодальная церковь в Каталонии. Все, что было сказано выше о церкви Арагона, в такой же мере относится к каталонской церкви. Упадок монашеских орденов в Каталонии проявлялся таким же образом, как и в других областях. Так, документы XV в. из архива Депутации свидетельствуют, что монахи-бенедиктинцы из монастыря Сан-Кирико де Колера совершали множество насилий над людьми и предавались грабежам, и что не меньшие бесчинства творили монахи Барселоны. Раздоры происходили во многих монастырях. Интересно отметить то обстоятельство, что советники Барселоны пользовались правом carreratge по отношению ко всем монастырям Каталонии и на этом основании посещали даже закрытые монастыри, обследуя и устраняя различные недостатки.
Феодальный режим присущ был каталонской церкви на протяжении всего средневековья. Этот режим поддерживался епископами, капитулами и аббатами. В качестве примера достаточно привести церковь Хероны, владения которой непрерывно увеличивались в XIII и XIV вв. благодаря приобретению замков, городов и прав юрисдикции. В результате она накопила огромные богатства и располагала множеством рабов. Эта церковь владела крупными капиталами, ценными книгохранилищами, доходными статьями (десятиной, алькабалой) и т. д. А так как во всех своих владениях каталонская церковь обладала в общем полной юрисдикцией, то она стала крупнейшей силой, которая вступала в борьбу со знатью и с самим королем и подчиняла себе города. О неуважении, которая церковь проявляла к королевской власти, свидетельствует следующий факт: когда в 1278 г. Педро III велел сделать внушение каноникам за то, что они бомбардировали камнями с башни собора еврейский квартал, «монахи своими криками заглушали голос глашатая, который зачитывал приказ, и насмехались над ним». А в 1330 г. они провели по улицам Хероны королевского вегера и его помощника в одежде осужденных, непрерывно бичуя их, и заставили в одной рубахе, босиком и со свечой в руках на коленях подняться на соборную паперть и принести покаяние. И все это монахи совершили только потому, что вегер и его должностные лица задержали и посадили в тюрьму аббата монастыря Сан-Фелиу де Гишольс и его слугу; по приговору суда разрешившего тяжбу между ним и городом Хероной. Понятно, что подобные действия вызвали к концу XIII в. всеобщее движение, направленное против церковного феодализма. Движение это выразилось со стороны дворянства в частых нападениях на монастыри и владения аббатств (Палафружел, Рода, Сервиа и др.). Короли пытались прекратить насилия, но сами также вели борьбу против церковного феодализма. Так, Педро III секвестрировал имущество и владения епископа и капитула Хероны и других священников того же диоцеза, так как «они совершали преступления против нас и нашей власти», и изгнал их из пределов королевства. Педро IV в 1341 г. подтвердил это решение, а в 1383 г. снова изгнал епископа. Королева Мария приказала в 1448 г. отнять все права юрисдикции, которыми обладали епископ и капитул Хероны над ременсами, но епископ не подчинился этому вердикту и отлучил от церкви посланца королевы. Епископом Хероны был тогда Бернардо де Пау, феодал до мозга костей; достаточно сказать, что он не разрешал лицам, которые не были дворянами по линии отца и матери, принимать сан каноника и не раз заводил ссоры с населением окрестных городов в стремлении ограничить их права на самоуправление. И это был не первый и не последний случай столкновений между короной и церковниками — феодалами Хероны. Так продолжалось до тех пор, пока в конце XV в. епископом не стал Маргарит, сторонник Хуана II и королевы Хуаны и воспитатель Фернандо II, который вел борьбу с Каталонской национальной партией как знаменосец короля и идей абсолютизма.
Об управлении городами, принадлежавшими церкви, в этот период можно составить себе представление на примере Ла-Бисбала, зависевшего от епископа Хероны, и Палафружела, подчиненного монахам Санта-Анны. Ла Бисбал, как и многие другие подобные ему города (например, Сантьяго в Галисии), добился известной независимости. Город этот имел народное собрание, избиравшее курию или городской совет. Но, как и в Кастилии, городская демократия выродилась впоследствии в плутократию, т. е. правление богатых ( prohombres, mayores ), а народ, и особенно крестьяне, был отстранен от управления. Епископ Пау, желая в еще большей степени уменьшить значение народных элементов в самоуправлении, приказал, чтобы сменяемые советники и присяжные сами назначали себе преемников. В 1440 г., после реформы устава, должностные лица должны были избираться делегатами, причем допускались чужаки и крестьяне. Городской совет держал в своих руках все управление городом, кроме судопроизводства. Делами городского благоустройства и надзором за рынками ведал мустасаф ( mustaçaf ). Дворяне были освобождены от налогов, и на них не распространялись ограничения права ношения оружия, но зато им запрещено было вмешиваться в выборы.
Палафружел, освободившийся от сеньориальной власти еще в XII в., добился самостоятельности под властью графа Барселоны; но внутренние раздоры препятствовали городу использовать добытые права. Сеньориальную власть над ним приобрел монастырь Санта-Анны; от имени приора городом управлял бальи с судьями, к которым был присоединен уполномоченный каноников. Город мог избирать четырех присяжных и двенадцать советников. Король оставил за собой уголовную юрисдикцию, но она была продана в 1387 г тем же монархом, и приор стал подлинным феодальным сеньором, причем в знак своего права налагать наказания, вплоть до смертной казни, он соорудил виселицу. В заключение можно привести пример епископа Урхельского, который пользовался сеньориальными правами над долиной Андорры. Это право он разделил в конце XIII в. с графами Фуа, которые, будучи виконтами Кастельбо, считались вассалами епископа Урхельского, так как они владели землями в его сеньории. От графов Фуа право вмешательства в дела Андорры перешло королям Франции.
Реформа семейного уклада. Цехи. Характеристика общих тенденций развития семейного уклада в Каталонии была дана выше. Здесь необходимо лишь отметить некоторые изменения, которые произошли в XIV–XV вв., и добавить новые подробности, которые дополнят картину семейного уклада на территории принципата. Обычно в тех случаях, когда наследство делилось между детьми, законной их долей считалось 8/15 оставленного в наследство имущества. Педро IV изменил это положение (в 1313 г.), выдав по просьбе жителей Барселоны грамоту, по которой законная доля сводилась к одной четверти имущества, чем поощрялась свобода завещания отца, и установлен был обычай hereu. Принципы римского права быстро распространяются, начиная с XIV в. и во многих местностях образуют основу (наряду с нормами обычного права) семейной организации, прежде всего благодаря свободе, допускавшейся в брачных договорах, которые устанавливали в каждом отдельном случае основной закон, регулирующий имущественные отношения в семье. Так существовало два рода приданого: приносимое, по римскому образцу, женой ( dole, axovar ) и приносимое мужем ( espousalicio, escreig ). Совместное владение имуществом супругов ( gananciales ) существовало лишь в некоторых местностях (в Тортосе, Таррагоне и ее окрестностях, в Аране и кое — где на территории Лериды). В брачных контрактах устанавливался обычай hereu для старшего мужского отпрыска или, за неимением такового, для дочери, которая приобретала права « pubilla » и рассматривалась как глава дома, передавая своим детям собственное имя, а не имя их отца. Эрот обычай hereu вызван стремлением к продлению рода и сохранению в рамках рода всего его достояния. Введены были также майораты ( vinculaciones или fideicomisos ) с той отличительной особенностью, что владелец майората мог уменьшить или продать часть имущества, а также передать его во владение за право получения годовой ренты ( en enfiteusis ). Мехора (выделение доли другим членам семьи — ред.) никогда не допускалась. Сын освобождался из — под власти отца, вступая в брак, что было установлено указом 1351 г. Любопытно, что допускалось сожительство женатого мужчины с незамужней женщиной (баррагания), сохранившееся в записанных обычаях одного феодального владения, а сожительство замужней женщины каралось выставлением к позорному столбу (денежным штрафом это наказание не заменялось).
Экономические интересы способствовали укреплению семьи или, по крайней мере, превращали имущество семьи в неделимое целое, переходившее от старшего в роде к следующему по старшинству. Экономические интересы способствовали также сплочению иных социальных групп, по целям и по характеру отличных от семейных ячеек. Так возникли братства и цехи, которые нашли в Каталонии более благодарную почву для своего развития, чем где бы то ни было на полуострове. К тому же история каталонских цехов известна лучше, чем история подобных же учреждений в Кастилии и Арагоне.
Из братств ремесленников и лиц свободных профессий упоминаются, начиная с 1276 г. следующие: братство нотариусов в Сервере; кузнецов, ювелиров, плотников, каменщиков, пекарей и др. в Виллафранке; слепых нищих, булочников, шорников, мясников, кузнецов, лодочников, каменщиков, ювелиров, ткачей и т. д., и т. п. в Барселоне; портных и скорняков в Хероне, судовладельцев и моряков в Копльиуре и многие другие. Следует отметить, что, хотя многие из них сохраняют название братств ( cofradias, oficios, almoynas, basilicas ), иногда даже до середины или до конца XVI в. они являлись (по крайней мере в XIV в.) настоящими цехами ( gremios ). В Барселоне в XIV в. было 13 цехов, а в XV в. — 71. Употреблялось также название коллегии ( colegios ). Для создания цеха требовалось разрешение короля или же Совета Ста. Но следует отметить, что хотя цехи и пользовались здесь (как и везде) привилегиями исключительного характера, но король имел право разрешить любому не принадлежащему к цеху лицу заниматься ремеслом.
Существовали цехи, в состав которых входили группы лиц двух или трех профессий, но зато были и такие профессии, представители которых образовывали несколько цехов. Цехи управлялись консулами или приорами, которые, по соглашению с членами цеха, избирали советников или вегера, ключников ( clavarios ), синдиков, казначеев и надсмотрщиков. Все эти должностные лица подчинялись общему собранию. Существовало также обычное иерархическое разделение на учеников, подмастерьев и мастеров, система экзаменов и т. д. Женщины имели право быть членами цехов. Цехи принимали участие в общественной жизни — они создавали отряды городской милиции( sоmatent ), выбирали членов Совета Ста (в котором представители цехов фигурируют с 1257 г., а в XIV в. — уже присутствуют там постоянно и в большом количестве), посылали делегации для приема короля и выполняли иные функции в системе управления.
Валенсия
Социальная и политическая борьба. Разнородность элементов, участвовавших в завоевании Валенсии, естественно, определила смысл и направление социальной и политической борьбы, которая заполняет всю историю Валенсии вплоть до XVI в. Среди поселенцев-христиан преобладали горожане, главным образом каталонцы; знать же, например, была арагонского происхождения, и хотя количественно она не могла сравниться с горожанами, но представляла собой более значительную силу благодаря своим социальным привилегиям. Хайме I, как уже отмечалось, придерживался политики возвышения плебейских элементов, назначая плебеев на различные административные должности и сопротивляясь введению феодального законодательства по образцу арагонского. Не только присяжные ( jurados ) и советники ( consellers ), по также и судьи ( justicias ) принадлежали по первоначальным установлениям исключительно к сословию горожан ( ciudadanos ). Но знать тотчас же начала борьбу против подобной системы. Перевод в 1261 г. на валенсийский (каталонский) язык фуэрос, первоначально составленных на латинском языке, показывает, что сам Хайме I в конце концов заботился лишь о том, чтобы новое законодательство городского типа распространялось полностью только на королевские владения и только на население каталонского происхождения. И действительно, вскоре на должность судьи в столице стали назначаться как представители горожан, так и дворяне ( generoso ), а в других крупных городах (Хатива, Альсира, Кастельон, Морелья и др.) в этой должности сменяли друг друга представители обоих классов. В 1285 г. дворяне открыто заявили королю Альфонсу, что все повое королевство должно управляться по арагонским законам. По городской совет Валенсии резко высказался против этого предложения, и оно было отвергнуто; однако спустя некоторое время Привилегия Унии расширяет права знати, и борьба между нею и горожанами разгорается еще сильнее. Тем временем народные элементы усиливаются в королевских городах, и в среде их происходит дифференциация. Обычное разделение горожан на три группы — старших, средних и младших ( mayores, medianos, menores ) — восходит ко временам Педро III (1278 г.). Но при этом представители группы «младших», которые имели право быть членами городского совета, несмотря на покровительство, оказываемое королями, никогда не могли добиться избрания на должность присяжных. Одновременно организовалось народное представительство от цехов и братств (1283 г.). Однако меньше чем через полвека, при Альфонсе IV, дворяне добились удовлетворения большинства своих требований. Они получили право применять в пределах своих владений арагонские законы (эта система законодательства именовалась «альфонсовской» — alfoncina ) с применением «кровавого правосудия», которое было сохранено Хайме II. Тем самым было решительно ограничено действие демократического законодательства фуэрос ( furs ) в королевских владениях. Кроме того, дворяне были допущены в городской совет Валенсии, но они должны были нести определенные обязанности, от которых их освобождали арагонские законы. А из двух судей столицы, по уголовным и гражданским делам (должности, учрежденные Хайме II), один должен был быть дворянином и исполнять свои обязанности, чередуясь с представителем плебеев. Горожане с тем же пылом, как и их каталонские собратья, отстаивали свои привилегии, протестуя против любого нарушения фуэрос. Так случилось, когда Альфонс IV, по настоянию своей супруги, пожаловал города Хативу, Альсиру, Мурвьедро и Кастельон наследнику престола Фернандо. Против этого нарушения закона выступил от имени городов первый присяжный ( jurai en cap ) Валенсии — Франсиско Винатеа, и пожалование было отменено.
В царствование Педро IV политическая борьба еще более усложнилась. После того как разразилась война Унии, дворяне и плебейское население королевства Валенсии разделилось: одни поддерживали Унию, другие остались верны королю. Город Валенсия, как известно, был главой Унии, тогда как Хатива выступила против нее, а Альсира, Мурвьедро и другие сохраняли полный нейтралитет. Конечный исход борьбы был неблагоприятным для жителей Валенсии. Но король., одержав победу и уничтожив чрезмерные привилегии Унии, не отменил фуэрос, напротив — он внес в них выдержанные в демократическом духе дополнения и обнародовал ряд установлений, которыми весьма подробно определялся порядок заседания кортесов, функции присяжных и Генеральной Депутации и т. п. Вскоре среди знати Валенсии начали замечаться те же признаки упадка, что и в других областях полуострова. Происходит разделение дворян на партии и группировки, начинаются раздоры, особенно между двумя именитыми дворянскими родами — Сентельяс и Солер, и в течение долгого времени улицы и поля обагряются кровью. Наконец, в распри вмешался король Мартин I, который принял чрезвычайные меры; и если ему и не удалось вырвать зло с корнем, то все же он содействовал прекращению усобиц. С этого времени и до конца изучаемого периода в социальной и политической истории Валенсии не произошло заслуживающих внимания перемен.
Добавим только, что в правление Хайме II был уничтожен орден тамплиеров, весьма могущественный в Валенсии. Его имущество перешло к новому духовно-рыцарскому ордену Монтеса, валенсийскому по преимуществу, созданному буллой папы Иоанна XXII.
Разнообразие законодательства и владения Валенсии. В результате уступок Альфонса IV население Валенсии осталось с юридической точки зрения резко разделенным на две части или группы, разбросанные по всей территории королевства. Территория же эта включала в себя различные районы. Первоначальное завоевание было совершено жителями пограничных областей, что отмстил и сам Хайме; Каталонией была завоевана полоса, которая на севере ограничивалась линией, близкой к ее современному рубежу, — область от берега Ульдеконы (Таррагона) до города Бенифасар Арагоном — область, ограниченная с одной стороны Монроем, Англесолой, Арседо и Аледо, Москеруэлой и Морой, рекой Альбентосой (Теруэль), Кастельфабибом и Адемусом; Кастилией (королевством Мурсией) была завоевана с запада область, граница которой проходила от Чельвы до Фуэнте ла Игера через горную цепь Руа, поворачивая к юго-востоку от горного перевала Альмансы через горную цепь Биар (оставляя в стороне кастильскую Вильену) и ее продолжение — цепи Тиви и Хихону; граница эта шла далее через Бузот и Агуас и обрывалась в море, близ рубежей Уэрты де Аликанте. Эта последняя, вместе с городом, получившим то же имя, со всей южной частью теперешней провинции Аликанте, осталась вне королевства Валенсии. Пограничные столкновения между королями Арагона и Кастилии, происходившие в течение многих лет, большей частью в упомянутых местностях, привели при Хайме II (1304 г.) к утверждению южных рубежей, причем в королевство Валенсию вошли окончательно Аликанте, Эльче и Гардамар и на короткое время Вильена и Картахена, возвращенные вскоре Кастилии. Внутри этих границ подпали под действие феодальных законов Арагона следующие местности: территории Херики, баронии Ареносо, Альсамора, Бенагасиль и Маниса и владение Алькалатен. В более поздних документах отмечается, что по арагонским законам управлялось 28 селений. Однако валенсийские фуэрос преобладали на большей части территории: они дополнялись и изменялись привилегиями в сфере административного управления, данными различными королями, и актами кортесов. Следует также иметь в виду, что в королевстве Валенсии были города, связанные с Барселоной отношениями патроната ( carreratge ) и благодаря этому пользовавшиеся соответствующими своему положению вольностями.
Особенности государственного управления. Валенсийские фуэрос допускали смертную казнь для святотатцев и еретиков (главным образом сожжение) и конфискацию имущества, причем сыну разрешалось доносить на отца-еретика, в соответствии с каноническим правом. Далее по степени важности следовали оскорбление королевского достоинства и измена. В первую группу входили: сдача врагам Валенсии или других городов и крепостей, восстания в замках и городах, подделка монеты или чеканка ее без королевского разрешения и другие аналогичные деяния. Под рубрику измены подходили самые различные преступления — от покушения на жизнь своего сеньора и сожительства с его женой до убийства родственника или друга. За такие преступления обычно полагалась смертная казнь; в некоторых случаях убийцу закапывали в землю живым вместе с его жертвой. Сожжение на костре применялось в случаях отравления, детоубийства и аборта. Простое, непреднамеренное убийство каралось только штрафом и высылкой. Вору, судившемуся впервые, отрезали правое ухо, при вторичном осуждении — ногу, а в третий раз — его вешали. Ложное банкротство и крупное мошенничество — преступления, совершаемые купцами, банкирами, менялами и продавцами шерстяных тканей, — влекли за собой смертную казнь. Лишение свободы стало применяться как мера наказания значительно реже, чем в прежние времена. Заключению в тюрьму на определенный срок подвергались лишь должники, которых таким способом вынуждали к уплате долгов. Как предупредительная мера, лишение свободы применялось, но в этом случае не должно было превышать месячного срока, причем на женщин эта мера наказания не распространялась. Право убежища было сильно ограничено. И само собой разумеется отмечаются значительные различия в характере наказания в зависимости от социального положения преступника. Суд подходил к преступнику по-разному, в зависимости оттого, совершил ли преступление феодал, кавальеро или «достойный горожанин». Вообще для представителей знати не существовало строго определенной системы наказаний, они всегда вверяли себя «милости короля», когда их преступление заслуживало смертной казни.
Но наряду с системой наказаний, установленной и применяемой государством, в валенсийском законодательстве сохранялись пережитки древнего права мести. И если обычай мести, как правило, и запрещается, так как о каждом преступлении необходимо было сообщать в суд, то все же разрешается родственникам (до четвертой степени) смертельно раненного в ссоре убить преступника, если он не покинет того места, где совершено злодеяние.
Судебный поединок строго запрещался при разборе гражданских дел, а при разрешении уголовных дел это запрещение имело место, лишь когда против поединка возражали свидетели или же в том случае, если дело доводилось до сведения короля или его наместника. Во всяком случае, поединок мог иметь место только между лицами, равными по «родовитости и богатству».
Валенсийские процессуальные нормы являли собой смесь принципов германского и канонического права. Как общее правило, устанавливалось публичное обвинение; допускалось официальное расследование (через «общественное осуждение» преступника) при совершении следующих преступлений: оскорбление величества, подделка монеты, убийство, грабеж, незаконный арест, разрушение жилища и т. п. Преобладала письменная форма судопроизводства, в некоторых случаях тайная, наряду с устным ведением дела, по окончании следствия; «простые доказательства» (поединок, испытание каленым железом и т. п.) запрещались как в уголовном, так и в гражданском судопроизводстве. В гражданских процессах достаточным доказательством считалась при отсутствии документов или свидетелей клятва. Пытка применялась как средство испытания или уличения преступников только к лицам плебейского происхождения.
Все это свидетельствует, что фуэрос отражали, несмотря на свои новаторские и демократические тенденции, характер своей эпохи с ее юридическим неравенством, с суровыми и не соответствующими совершенным преступлениям наказаниями и пережитками процессуальных норм и системы наказаний древних германцев.
Мудехары и евреи. Несмотря на войны, разразившиеся в последние годы царствования Хайме I и на указы этого короля об изгнании мавров, в Валенсии оставалось многочисленное мусульманское население, причем: в увеличении его короли были даже заинтересованы. Об этом свидетельствует пригласительная грамота, направленная в 1279 г. мудехарам пограничных областей Кастилии и Биара, которая призывала их поселиться в Вильяреале (город около Буррианы), а также хартия поселения ( carta-puebla ), выданная маврам Чельвы (1370 г.). Педро III подтвердил (в 1283 г.) все их привилегии, данные королем Хайме I в фуэрос, и искал их поддержки в войне против Франции. Документы XV в. доказывают, что в это время мудехары: продолжали играть значительную роль, хотя на них и распространялись общие ограничения, установленные королями Арагона и соборами. В самой столице мавританский квартал, расположенный с середины XIII в. вне черты города, занимал обширную территорию. Немалое количество мудехаров жило в сеньориях, и они сыграли большую роль в качестве верных вассалов в гражданских войнах того времени и более поздних. Фуэрос карают сожжением на костре за сожительство мавра с христианкой и выставлением к позорному столбу за связь христианина с мавританкой.
Евреев в валенсийском королевстве было много, хотя оценки их численности, относящиеся к концу XIV в., преувеличены. В Валенсии в черте города: они имели целый квартал, окруженный старинными стенами, с большой синагогой (которая впоследствии была превращена в монастырь св. Кристобаля) На территории квартала проходил путь, по которому привозились товары в Грао[185]. Проезд по нему стал невозможен, после того как еврейский квартал был огорожен. В связи с этим христиане, лишившиеся возможности транзитного провоза товаров, настойчиво требовали сноса стен. Последние годы XIV в. были гибельны для евреев Валенсии, так же, как и для их единоверцев в других областях Испании. В 1391 г. на еврейский квартал было совершено нападение, и за кровавой битвой последовали массовые грабежи и убийства. Через несколько лет насилия повторились. Висенте Феррер начал в 1412 г. евангелические проповеди, призывая к обращению евреев в христианство, разрушению синагоги и сожжению еврейских религиозных книг. Его проповеди возымели действие. По свидетельству одного еврейского писателя, несомненно преувеличенному, было обращено 15 тыс. евреев. Хотя эта цифра и сомнительна, но, безусловно, обращений действительно было немало. Многие евреи, не желавшие, чтобы члены их семьи отрекались от веры отцов, умерщвляли своих детей, а затем и самих себя; положение евреев становилось все более неблагоприятным, несмотря на покровительство, которое оказывалось им королями.
Могущество Валенсии. Автономия валенсийского королевства, обширность его владений, естественные условия, благоприятные для сельского хозяйства и торговли, производственные навыки и влияние городского каталонского населения — все это привело к широкому накоплению богатств и процветанию общества. Это сказалось особенно на быстром увеличении военного и торгового флота, благодаря чему развились торговые сношения с портами Средиземного моря, и Валенсия стала таким крупным морским портом, что могла соперничать с Барселоной и вызывала опасения у каталонцев. Знаменитый адмирал Рожер де Лауриа жил на территории Валенсии, где король пожаловал ему графство Консентайну, а отчеты по содержанию его эскадры хранились в архиве валенсийского собора, где и были найдены. Во времена Альфонса V, который способствовал процветанию столицы своими дарами и постройками общественных зданий, валенсийские моряки под командой Хуана де Корберы решили исход рейда в Марсель. Царствование Альфонса V было расцветом политического могущества Валенсии, на которую преемник Альфонса — Хуан II уже не обращал особого внимания. Но еще в течение долгого времени Валенсия сохраняла значение важнейшего торгового и культурного центра.
Социальные институты. В гражданском праве Валенсии были представлены элементы чисто римского, каталонского и арагонского прав. Но в целом оно не так резко отличается от кастильского права, как каталонское. Так, организация семьи представляет мало особенностей, достойных упоминания. Следует отметить, что власть родителей была весьма значительной, причем отец мог налагать на детей различные наказания вплоть до тюремного заключения на десять дней — за домашнюю кражу или за непочтительное отношение. Приданое приносили и жена и муж ( donation propier nuptias, или creiximent ), обычай, который существовал также и в Кастилии. Признавались взаимные наследственные права вдовцов и обязательство выделения бедной вдове части из наследства мужа (шестьдесят морэветинов с тысячи); точно также доля имущества или доходов с приданого жены, Необходимая для существования вдовца, закреплялась за последним. Касаясь завещаний, любопытно отметить запрет оставлять недвижимое имущество в наследство лицам духовного звания или религиозным учреждениям. За отсутствием родственников по нисходящей, восходящей и боковой линиям наследство получали незаконные дети. Подкидышами и детьми отцов-калек в Валенсии ведало — особое должностное лицо — «отец сирот». Вероятно, должность эта первоначально была учреждена в Арагоне, где «отцы сирот» существовали в некоторых местностях с незапамятных времен.
Не признавалось совместное владение имуществом супругов ( gananciales ), по крайней мере оно не было точно оговорено; вообще считалось, что все приобретенное трудом в период совместной жизни супругов принадлежит мужу. Прелюбодеяние мужа не влекло за собой наказания; прелюбодеяние жены каралось лишь выставлением к позорному столбу виновной и ее сообщника обнаженными, но при этом без бичевания, как полагалось по некоторым каталонским законам.
Цехи достигают необычайного развития, причем по внутренней своей организации они сходны с каталонскими. В истории производственных объединений наблюдаются две стадии, присущие также и другим областям. Цеховая организация носит на себе следы сильного влияния южной Франции, где допускался прием в цех чужестранцев и где члены цеха почти не были связаны между собой, но в их уставах заметны и элементы строжайшей регламентации, заимствованные в северной Европе и в конечном счете вытеснившие провансальские формы. В XIII в. известны следующие братства: башмачников (1242 г.), кузнецов, ветеринаров и золотых дел мастеров (1298 г.) в Валенсии и братство св. Хуана (искусств и ремесла) в Сагунте (1188 г.), статуты которых были одобрены королем. В XIV в. число их значительно возрастает. В XV в. окончательно складывается цеховая организация со своим казначеем, президентом цехового собрания, старшинами, надсмотрщиками или контролерами, в обязанность которых входило ведение хозяйственных, производственных и административных дел, регламентация продажи изделий, контроль над их изготовлением, прием в члены цеха и т. п. Об участии цехов в общественной жизни уже говорилось. В городской совет с самого начала входили три представителя от цеха. Для использования этого права торговцы, хозяева гостинии и ремесленники объединились с торговыми маклерами-корредорами (привилегия 1321 г.), крестьянами (1329 г.), золотых дел мастерами, ремесленниками, изготовлявшими игрушки ( aluderos ), пергаментщиками и дубильщиками кож (1332 г.).
Балеаские острова
Дворяне, горожане и крестьяне. Социальные различия и связанные с ними проблемы носили в королевстве Майорке в изучаемый период особый характер. Поэтому и общественный уклад в этой области существенно отличается от уклада прочих испанских государств.
Хотя каталонские магнаты и духовные сеньоры (например, епископ Херонский) помогали королю Хайме I в завоевании Майорки, но очень немногие из них остались на острове и осели на территориях, которые, согласно договору, принадлежали им после распределения. Одни погибли на войне, другие — от чумы, большая же часть, завоевателей вернулась на полуостров, передав захваченные земли рыцарям из своих дружин или сдав их в аренду земледельцам плебейского происхождения на условии выплаты ежегодной ренты. Король, со своей стороны, роздал почти все принадлежавшие ему земли и дома своим дружинникам и слугам, из которых многие также вернулись в Испанию. Поэтому феодальная аристократия на Майорке была представлена, если исключить двух-трех, крупных сеньоров, главным образом дворянами этого ранга ( caballeros ), для которых Хайме I установил максимум территориальных приобретений (земельные владения стоимостью не свыше 500 мораветинов золотом) во избежание скопления собственности в руках привилегированных лиц.
Но не только эти причины подрывали и ограничивали силу и мощь знати. В завоеванные земли хлынул поток горожан. Немало горожан, уроженцев Барселоны, Таррагоны, Лериды, Тортосы, Хероны, Серверы, др. принимали участие в завоеваниях и, привлеченные привилегиями и вольностями, селились на островах, после того как завоевание их было завершено. Они составляли большинство христианского населения и содействовали значительному раздроблению собственности, а следовательно, и ее последующей аккумуляции, так что через 80 лет после завоевания многие поселения, бывшие вначале лишь хуторами или деревушками, превратились в крупные города. В 1343 г. определились границы приходов во всех поселениях и деревнях, существующие и в настоящее время.
Но демократические элементы не были однородны. В ходе быстрого экономического развития Балеарских островов все резче и резче намечалась дифференциация плебейского населения, особенно заметная на острове Майорке. Торговая деятельность была основной сферой, в которой находила приложение активность обитателей Балеарских островов. Поэтому вскоре возникла плутократия или денежная аристократия, представленная как дворянами, так и простыми горожанами. Доступ в эту социальную группу был открыт для всех, а состав ее часто менялся по мере того, как создавались капиталы и исчезали состояния, накопленные прежде, — черта, присущая коммерческой жизни. Богачи, породнившиеся с немногочисленными оставшимися на Балеарах аристократами, гордые своими богатствами, ведущие жизнь на широкую ногу, образовали настоящую плутократию ( mano mayor ), органически связанную с городами. Все остальное население взирало на нее с почтением и завистью. Эта плутократия часто пользовалась привилегиями военного сословия (в эпоху завоевания было всего лишь 6 фамилий, принадлежащих к этому сословию, а затем число их дошло до 120), а также прерогативами, связанными Со званием «кавальеро», которое сперва носили представители шести родов, а затем — выходцы из сорока пяти фамилий, либо со званием «достойных людей» ( hombres de honor ) или идальго, причем благодаря этим привилегиям новоиспеченные аристократы освобождались от некоторых податей (например, от уплаты monedaje ).
Подобное возвышение плутократических элементов вызывало серьезное расстройство общественной жизни Майорки, так как классовые различия накладывали отпечаток и на экономические отношения; все более укоренялись привычка к роскоши и тщеславие быстро разбогатевших лиц. И вскоре вредные особенности, присущие этому укладу, отразились на положении крестьянства. В деревне со времени завоевания существовало две социальных группы (если не считать нескольких сеньоров, проживавших в своих имениях): бывшие горожане, которые предпочли деревенскую жизнь и сельское хозяйство торговле (возвышение их над средним классом отметил один майоркинский дворянин, который назвал их «омужичившимися достойными горожанами» — homens de honor empagesiis ), и второй класс — свободные колоны — иммигранты-бедняки, которые переселились на Балеарские острова и обрабатывали земли, обложенные цензом и сдаваемые в аренду их владельцами. На островах сложилась сельская плутократия, в среде которой, естественно, преобладали «достойные горожане» и которая соперничала своими богатствами со столичными буржуа. Пример этих последних, привлекательность городской жизни для сельских дворян и многочисленные браки между представителями городской и сельской аристократии — все эти причины содействовали концентрации населения в Пальме, столице Майорки. А в силу этого медленно, но неуклонно город поглощал наиболее деятельную часть сельского населения. Несмотря на королевские указы, подобные распоряжению Педро IV от 1367 г., согласно которому нужно было иметь собственный дом в городе и прожить в нем три месяца подряд, чтобы получить права гражданства, отток населения в города возрастал и рост этот вызывался следующими причинами: во-первых, повышением налогов и податей, которые с конца XIV в. легли тяжелым бременем на зависимое сельское население, отчасти из-за общей скудости казны, отчасти вследствие обострения отношений между городом и деревней, а во-вторых — изменениями, Которые произошли в экономическом укладе горожан. Их богатства, нажитые торговлей, подвергались большой опасности с середины XIV в. из-за постоянных войн Педро IV и его преемников, эпидемий, наводнений и кораблекрушений, из-за роста итальянских республик и турецких завоеваний на Востоке, наносивших большой ущерб торговле с Левантом. Поэтому в поясках противовеса они меняют назначение своих капиталов, покупая земли и приобретая земельные ренты или государственные доходы, вызывая этим застой капитала и перекладывая всю тяжесть поборов и рент на сельское население.
В то же время изменился состав сельского населения; оно утратило свои наиболее стойкие элементы, ушедшие в город. В сельских местностях осталась лишь масса бедных колонов, которые арендовали мелкие участки земли и обязаны были платить землевладельцам ренту, отбывать различные повинности и вносить тяжелые подати, невыплата которых приводила к конфискации и продаже имущества, из чего извлекали выгоду городские кредиторы. Не следует думать, однако, что все состоятельные сельские жители переселились в города. Даже к концу изучаемого периода сохраняется несколько богатых крестьянских семей, потомков первых «омужичившихся достойных горожан» и хозяев крупных, но рассеянных на значительных территориях земельных владений (особенно в таких районах, как Аларо и Буньола или в Инке, Арте и Поленсе) в северной части острова Майорки. Но и в экономическом и в правовом отношении они стояли ниже горожан; еще в худшем положении находился многочисленный сельский пролетариат, почти целиком зависевший от столичных собственников. Эти последние неизменно проявляли больше забот о получении ренты, взимавшейся неумолимо, чем об обработке полей, и в результате сельское хозяйство пришло в упадок уже к концу XV в.
Таким образом, появился сельский плебс, полный ненависти к буржуазии Майорки, — колоны и батраки( setnaneros, mayorales, mozos, misatjes ). Батраками становились иногда колоны, так как при подобном изменении статуса положение их улучшалось. Покинув свои земли, они освобождались от налогов и вымогательств и жили своим трудом, в котором нуждались земельные собственники. В дальнейшем стремление крестьян избавиться от угнетения и положить конец режиму, основанному на экономическом и политическом неравенстве, привело к жестокой борьбе их с горожанами.
Мудехары, евреи и рабы. Мусульманское население, которое оставалось на островах ко времени смерти Хайме, было весьма многочисленно, но оно тем не менее не играло значительной роли в социальной истории Балеарского королевства. На острове Менорке мавры были покорены входе завоевания, осуществленного в 1287 г. Альфонсом III. В результате из вассалов арагонской короны они превратились в ее бесправных подданных. Там мусульман либо уничтожали, либо продавали в рабство. На Майорке после завоевания ее в 1229 г. осталось гораздо меньше свободных мавров, чем было их в ту пору на Менорке, где условия договора о вассалитете, заключенного в 1232 г., были относительно благоприятны для мавританского населения. На Майорке мавры вскоре были поглощены завоевателями, хотя коренным жителям острова и были предоставлены известные вольности. Много мавров-пленников, захваченных в нескольких успешных кампаниях, превратилось в рабов короля или сеньоров, или же было продано в рабство с публичных торгов. Ассимиляции мавров способствовало также обращение многих из них в христианство и постепенное освобождение от рабства их потомков, которые смешивались и сливались с плебейским населением острова.
Зато евреи имели большее значение, причем судьба их была сходна с судьбой их единоверцев на полуострове. Весьма важные юридические памятники, дошедшие до нас в большом количестве и касающиеся положения евреев, отчетливо свидетельствуют о различном отношении к правовому положению еврейских общин со стороны общественного мнения и королевской власти. Государи Майорки и Арагона (к Арагону остров был присоединен со времени Педро IV) открыто покровительствовали им (хотя имели место и кратковременные периоды, когда корона придерживалась иной политики), предоставляя еврейским общинам привилегии свободной торговли и освобождая их от муниципальных и общих налогов (кроме податей, непосредственно платившихся королю); короли способствовали также автономии еврейских общин, свободе отправлений религиозного культа и росту частных накоплений, которые состояли прежде всего из процентных выплат по займам, предоставленным христианам. Различные привилегии от 1285, 1291, 1311, 1334, 1339, 1360 и других годов подтверждают обязательство евреев уплачивать королю подушную подать ( cabessatge ) в размере одной двадцатой доли их имущества. Но они были освобождены от податей, взимавшихся в пользу майоркинского муниципалитета (несмотря на протесты городского совета), а также и от других налогов, связанных с финансированием военных предприятий. Административная самостоятельность еврейских общин признается другими привилегиями XIV в. Им разрешается избирать собственных секретарей, которые имели право, по соглашению с советом общины, давать различные распоряжения и налагать штрафы. При этом категорически запрещалось вмешательство в вопросы управления и организации общин со стороны христиан и даже со стороны самого короля (привилегия 1328 г.), и общинам предоставлялось право самостоятельно производить раскладку налогов и разрешать все вопросы, связанные с податным обложением. Секретарям и членам совета общины было предоставлено также право разбора (в определенных случаях) уголовных преступлений, совершенных евреями. Этим лицам разрешено было применять особую меру наказания — тальон — в случае ложных доносов. Никого нельзя было подвергнуть пытке без особого на то разрешения короля. Общины имели собственные тюрьмы. В суде евреи могли давать присягу в соответствии с Десятью Заповедями Моисея, причем текст присяги не приспосабливался к соответствующей формуле «Обычаев». Однако все эти привилегии не исключали применения к евреям смертной казни (путем повешения за ноги). Просьбы об отмене этого рода наказания, которые мотивировались неоправданной жестокостью подобной меры, оставались неудовлетворенными.
Не менее решительно покровительствовали короли евреям, как кредиторам христиан, неизменно отстаивая их право взимать долги и заключать в тюрьму должников. Короли отказывали этим последним в их неоднократных просьбах о моратории или об отсрочке в уплате долга, не обращая внимания на бесчисленные уловки, к которым прибегали должники, пытаясь уклониться от выполнения своих обязательств.
Евреям было разрешено иметь свою синагогу. И хотя в 1314 г. король отнял у них великолепную синагогу, построенную в 1300 г. (но разрешению, данному Хайме II с согласия епископа), но через несколько лет они построили другую, под названием «школы или дома молитвы». Короли также защищали евреев от насилий, которым они часто подвергались, когда делались попытки обратить их в христианство. Наконец, все эти вольности были увенчены привилегией, которая предоставляла евреям права «майоркинских горожан», подтверждаемой вплоть до 1381 г. Короли неоднократно облегчали доступ на Майорку африканским евреям (которые переселялись с семьями) и обращенным, оказывая помощь в перевозке их имущества.
Эти мероприятия вызывали сопротивление и серьезное недовольство властей, духовенства и всего христианского населения. Должностные лица исходили при этом из соображений о необходимости отмены права частной юрисдикции у еврейских общин, духовенство руководствовалось стремлением приобрести новых последователей христианской религии, а население — неоправданным чувством ненависти должников к кредиторам и необоснованными обвинениями евреев в совершении гнусных преступлений, которые вызывали насилия над евреями и приводили к погромам еврейских кварталов, имевшим место в 1309, 1370, 1374 и 1376 гг. Хайме II и его преемники предпринимали весьма энергичные меры для прекращения насилий. Они приказывали заключать виновных в тюрьму, требовали от епископов наказания священников, подстрекающих чернь и делали строгие внушения городским властям. Но иногда короли уступали требованиям духовенства и черни, как это случилось в 1314 г., когда у евреев временно были отняты их привилегии, или же отнимали у евреев их права и привилегии (акты Хайме II от 1310 г. и Хайме III).
Но ненависть к евреям на протяжении XIV в. возрастала, и покровительства, которое оказывалось королями еврейским общинам, уже было недостаточно, чтобы сдержать ее. Больше всего способствовали росту ненависти жалобы майоркинских горожан, которые лишались необходимых средств для уплаты чрезмерных городских налогов, поскольку еврейские общины были освобождены от податного обложения. Жалобы приносили и многочисленные должники. В 1375 г. долги крестьян по займам (из 10 % годовых) достигали огромной цифры. Возбуждение вызвало известие, полученное на Майорке в июле 1391 г., о еврейских погромах в Кастилии и Валенсии. Окончательный взрыв не заставил себя ждать. После отдельных стычек между христианами и евреями, толпы горожан с присоединившимися к ним в большом количестве крестьянами напали 2 августа на еврейский квартал, совершенно его разграбили и перебили около 300 человек. Напуганные и бессильные городские власти не разогнали толпу и не наказали насильников, напротив — они вынуждены были уступить давлению мятежников и стали обращать евреев в христианство, хотя и не угрожая им смертью, как то делали смутьяны. Эти последние добились в ряде соглашений с генерал-губернатором погашения и ликвидации долгов (с наросшими процентами) евреям и отмены указа о возвращении обитателям еврейского квартала похищенных у них денег, драгоценностей и другого имущества; прощения всех совершенных ими насилий и немедленного обращения евреев в христианство. Неизвестно, как произошло обращение евреев; во всяком случае оно было почти поголовным и имело место до 21 октября 1391 г., когда евреи сменили свои традиционные имена на христианские и вернулись в свой квартал, где продолжали жить, пользуясь покровительством короля. Король подтвердил в 1392 г. соглашение, которое амнистировало погромщиков. С тех пор колония необращенных евреев на Майорке утратила свое былое значение. Впрочем, евреи снова появились на Майорке, поскольку на этот остров переселялись еврейские семьи из Валенсии, Португалии и других мест. Хотя общее законодательство (эдикты 1393 г., указы 1413 г.) и продолжало покровительствовать евреям, но запреты занимать определенные должности, иметь сношения с христианами и обращенными и другие ограничения в правах, проповеди доминиканцев, которые евреи обязаны были посещать, и страх перед новыми насилиями привели к полному исчезновению чисто еврейского населения. Подавляющее большинство его было массовым порядком обращено в христианство (в мае 1435 г.). Евреи принимали христианство, опасаясь последствий одного инквизиционного процесса, учиненного за оскорбление христианской религии. И хотя население Майорки и приветствовало обращение евреев и отмену их привилегий, нос экономической точки зрения оно пострадало как от последствий погрома 1391 г., так и от дальнейших мероприятий, направленных против евреев. Горожане никогда не могли простить крестьянам разграблении еврейского квартала; даже спустя сто лет они считали, что именно этот разгром был «одной из основных причин разорения Майорки», так как евреи держали в закладе почти все драгоценности христиан, а иногда были их должниками; кроме того, значительным было участие евреев в торговой деятельности и в ремесленном производстве.
Самым низким общественным классом на Майорке были рабы мусульманского, татарского или христианского происхождения (например, взятые в плен сарды, освобожденные лишь после 1389 г.). Рабы, захваченные при завоевании, были крещены и постепенно приобретали на Майорке свободу, а остатки их сливались с низшими слоями населения, так что к середине XIV в. от них едва ли остался какой-либо след. На Менорке при ее завоевании в 1287 г., насчитывалось около 20 тыс. рабов. Но множество их было, кроме того, вывезено с острова и распродано в Сицилии, Каталонии и других местах. Известно, что евреям было разрешено держать рабов-турок и татар, с условием, однако, что они не обратят их в иудейскую веру.
Наблюдение за рабами осуществляло особое должностное лицо — кабдегуайтас ( capdeguayias ) — начальник караула.
Балеарская монархия. По завещанию Хайме I Балеарское королевство с присоединенными к нему частями Руссильона и Серданьи должно было оставаться совершенно независимым от Арагона. Однако Хайме II, король Майорки, вынужден был уступить честолюбивым стремлениям Педро III, а во избежание большего зла он признал себя вассалом арагонского короля, причем оба брата подписали следующее соглашение: короли Майорки, как почетные вассалы арагонских королей, должны были присутствовать на заседаниях кортесов Каталонии; «Обычаи» применялись в Руссильоне и Серданье, но не на островах; принята была монета Барселоны; ни один подданный Майорки не мог апеллировать королю Арагона; король Майорки продолжал собирать бовахе (налог с воловьей упряжки) и ввел новые налоги ( peaje ) — дорожный сбор и поземельную подать ( leuda ) между двумя королевствами был заключен вечный наступательный и оборонительный союз. Этот договор был ратифицирован в 1295 г., когда Хайме II были возвращены его майоркинские владения. Таким образом, балеарская монархия сохранила навсегда свою ленную форму в отличие от остальных испанских государств. По своему внутреннему устройству она также сильно отличалась от арагонской благодаря более демократическому и патриархальному укладу и сопротивлению, которое оказывали, начиная с Хайме I, все короли любым попыткам знати создать крупные сеньории. Так, Хайме II скупил много земельных участков, которые при разделе отошли к дворянам, и основал несколько королевских городов. Он проявил себя незаурядным организатором; по почину Хайме II были проведены значительные общественные работы и основана коллегия восточных языков. Хайме II оказывал покровительство сельскому хозяйству и способствовал нормализации денежного обращения выпуском полновесной монеты. Короли Майорки, создавая коронную судебную палату, учреждая должности коронных судей (бальи, вегера и др.), стремились как можно больше расширить сферу государственной юрисдикции. Однако им приходилось терпеть ограничения своей судебной власти, вызванные сопротивлением со стороны старых феодальных учреждений. И хотя постепенно эти учреждения исчезали или преобразовывались, по все же следы и пережитки старого уклада сохранялись долго. Так, в сеньории Сафортесы феодалу принадлежало право гражданской и уголовной юрисдикции, которым он пользовался в течение многих столетий. Впрочем, если бы честолюбие арагонских королей не побуждало их к постоянному вмешательству вдела Майорки, то королям этого острова безусловно удалось бы создать гораздо более прочное и централизованное государство, чем монархия на полуострове, так как этому благоприятствовала социальная обстановка, сложившаяся на Балеарских островах. Однако балеарская монархия чересчур быстро была поглощена арагонским королевством и не получила возможности для дальнейшего развития. После окончательного присоединения к Арагону в 1349 г. Майорка лишилась собственного короля, но сохранила название королевства и особую организацию управления, с отдельной казной, с теми же должностями, которые существовали в период ее независимости, и с особым законодательством, так как стремления к централизации арагонских королей были не настолько велики, чтобы вызвать уничтожение областной автономии, установленной Хайме I. Отчасти благодаря этому и отчасти потому, что проблема королевской власти, столь важная для государств полуострова, не существовала на Майорке после ее слияния с Арагоном, политическая жизнь сосредоточилась здесь в городских учреждениях, порождая особые формы борьбы, о которых речь будет идти в дальнейшем.
Прямым следствием присоединения к Арагону явился рост податного бремени, вызванный необходимостью удовлетворить издержки на ведение внешних войн, и расстройство торговли.
Общее управление и вопросы городского устройствах. Смомента завоевания Пальма стала административным центром Майорки, причем все прочие города, имевшие вначале небольшое значение, зависели от столицы.
До 1249 г. в Пальме не было особых должностных лиц (не считая королевского бальи и вегера); существовала комиссия «достойных горожан» ( prohombers, vecinos hontados ), свободно избиравшихся народом. Эта комиссия ведала административными и судебными делами. В 1249 г. установлена была должность — бесплатная и обязательная — присяжных ( jurados ), которые обязаны были оказывать помощь членам комиссии в выполнении их обязанностей.
Должность присяжных (их было шестеро) была одногодичная, без права переизбрания; пост этот передавался лицу, которое намечалось уходящим в отставку присяжным. Вначале было установлено, что один из присяжных должен быть дворянином. Впоследствии была выработана следующая норма представительства от сословий: горожане и купцы выдвигали две кандидатуры, ремесленники — одну. Противоречие между этой примитивной организацией муниципального строя и все более усложняющейся общественной жизнью не замедлило сказаться. С другой стороны, рост сельского населения — социальной группы, которой вначале успешно управляли магистраты Пальмы, — побудил ввести необходимые изменения, реорганизовать органы управления и допустить в них новые элементы. Но так как традиции обычно долго сохраняют свою силу — в особенности, когда с ними связаны насущные интересы определенных групп и старые привилегии, — то город не примирился с потерей своего неограниченного господства над всем островом. Вместо того, чтобы коренным образом исправить ошибку, которая заключалась в том, что строй, созданный для одного лишь города, пытались распространить на большую и густо населенную территорию без крупных городских центров, власти Пальмы стремились сохранить прежний порядок вещей, соглашаясь лишь на частичные его изменения, накладывая плохо пригнанные заплаты на бесчисленные прорехи, которые, естественно, немедленно же появлялись снова. Все это и вызвало борьбу между сельским и городским населением, которая заполняет всю историю Майорки. Положение осложнялось распрями внутри самого города, усобицами между различными социальными группами и борьбой богатых и претендующих на первенство фамилий, которые оспаривали исключительное право на власть. Назначение, после присоединения Майорки, генерал-губернатора (порой титуловавшегося вице-королем) еще более осложнило положение, вызвав новые интриги и смуты.
Претерпевая различные изменения, которые нашли выражение в многочисленных законах и королевских указах, система городского управления развивалась в духе преобразования некогда, маломощного совета, целиком зависящего от присяжных, в автономную организацию с нормальным режимом. В этой организации были представлены различные сословия и классы майоркинского общества. Созданы были новые отрасли управления с четко определенной сферой компетенции, были предприняты попытки к искоренению неурядиц и беззаконий, которые создавали беспокойную атмосферу при муниципальных выборах. Из всех реформ XIV в. самой важной была реформа, осуществленная вице-королем Уго де Англесолой (1398 г.), который установил, что ежегодно жители одного из пяти приходов Пальмы формируют городской совет. Приходы чередовались при выборах и таким образом на протяжении пятилетия все население города выполняло свои функции избирателей. Число советников, как и в Барселоне, не было постоянным. Англесола установил, что совет должен состоять из 93 членов: 9 дворян, 18 горожан, 18 купцов и нотариусов, 18 ремесленников и 30 крестьян. Крестьяне уже с 1315 г. принимали участие в управлении (согласно указу короля Санчо I), разрешая дела, которые касались сельских местностей. Однако ни эта привилегия, ни новые привилегии, которые они приобрели в результате реформ Англесолы, не позволяли им удовлетворить их естественные стремления к независимости, так как в совете крестьянство всегда оказывалось в меньшинстве перед лицом своих постоянных противников — горожан.
Крестьянство желало создать собственную автономную организацию и в еще большей степени обособиться от горожан. В области налогового обложения это обособление, правда, имело место. Короли Санчо I и Педро IV (1358 г.) учредили особый совет по податным делам, в который входили только представители крестьян. Совет этот состоял из десяти синдиков, двух казначеев и трех счетчиков; в его состав входили адвокаты и представители крестьян.
Англесола установил, что 30 членов крестьянского сословия городского совета отбираются из числа 50 крестьянских представителей в податном совете. В свою очередь эти 30 советников обязаны выделить из своей среды 10 синдиков.
Англесола изменил прежний порядок, подчинив присяжных членам совета; если ранее советники назначались присяжными, то после реформ Англесолы последние стали назначаться советниками. Присяжные, совместно с двумя членами совета — дворянами, четырьмя горожанами, четырьмя купцами, четырьмя ремесленниками и десятью крестьянами, — составляли постоянный исполнительный комитет городского совета, который собирался нерегулярно. Новые изменения в этот порядок были внесены в 1440, 1444 и 1448 гг., но они относились скорее к процедуре выборов, числу должностных лиц и взаимоотношениям между членами совета и присяжными, чем к существу деятельности магистратов и их функциям. Последняя реформа (1448 г.) установила избрание путем жеребьевки и определила, что совет должен состоять из 84 членов; созыв совета был обусловлен решением присяжных. Установленный этой реформой порядок просуществовал с небольшими изменениями в течение более чем двух столетий. В соответствии с ним в городе имелись следующие государственные должностные лица: бальи и вегер, ведавшие разбором гражданских и уголовных дел (круг обязанностей их не был точно определен), судебные заседатели ( asesores de los tribunales ), альмотасен ( almotacen ) — шеф купцов и начальник городской полиции; два морских консула, члены особого трибунала по морским делам, в состав которого входил верховный судья, который рассматривал апелляционные жалобы; адвокат или муниципальный заседатель; сайоны или альгвасилы ( saigs, sayones, atguaciles ) — должностные лица, которые на Майорке, как и в Каталонии, сохранились значительно дольше, чем в Кастилии, и многие низшие чиновники. Для ведения финансовых дел заведены были три книги — городских доходов, долгов и просроченных долговых обязательств; этими книгами ведали счетоводы, члены совета.
Со своей стороны, жители сельской местности не только принимали участие в общем городском совете, но имели еще приходские советы в составе: присяжных, избираемых каждым селением; бальи ( baylles de villa ), назначаемых губернатором; особого судьи — вегера, назначаемого королем из числа горожан и ведавшего разбором дел в пределах данного округа (вегеры отправляли правосудие и на территории входивших в их округ сеньорий); — синдиков, казначеев и счетчиков. В сфере финансового управления сохранялась установленная еще во время Санчо I относительная автономия. Экономические связи сельского населения и горожан ограничивались, поскольку закон поощрял лишь предприятия, в которых и крестьяне, и горожане несли общие расходы.
Сходной с майоркинской была система управления на Менорке; центром ее был город Сьюдадела, в котором имелись четыре присяжных, обладавшие юрисдикцией в пределах всего острова, и регент, назначаемый генерал-губернатором.
Восстание крестьян. Реформы 1448 г. не разрешили основного противоречия между крестьянами и горожанами, коренившегося в особенностях социального и политического строя. До сих пор все вопросы, касавшиеся вмешательства городских присяжных и синдиков в сельскую жизнь, конфликты по поводу применения законов и прав юрисдикции, дела, связанные с распределением финансовых тягот, и т. п. обсуждались на заседаниях городского совета. В поисках справедливого решения или для защиты тех или иных привилегий подавались петиции и жалобы в королевский суд. Но с каждым днем возникало все больше разногласий, и при этом не только из-за беспорядка в городском управлении, где шли бесконечные распри между различными знатными фамилиями и отдельными честолюбцами. Положение ухудшалось по мере того, как все более и более отчетливо намечались признаки экономической разрухи. Эта разруха вызвана была ростом налогового бремени и упадком торговли, заметным уже с середины XIV в. и явственно проявившимся в первой половине XV в. Поля оставались невозделанными, шла спекуляция землей. При этом в сельских местностях оказалось множество обложенных цензом бедных земледельцев, труд которых не мог найти применения; городские сеньоры все шире использовали рабов для обработки принадлежавших им земель. Таким образом, накипала ненависть сельского населения к городскому и нарастал конфликт, который вылился в результате в кровавое столкновение.
Еще в 1391 г., когда произошел разгром еврейского квартала, участвовавшие в нем крестьяне в петициях об отмене долгов евреям выставили требования политического характера, которые были включены в текст соглашения от 30 сентября 1391 г. с властями города Пальмы. Этот успех не исключал, однако, попытки захвата крестьянами города, причем штурм его 1 октября 1391 г. был предпринят отрядами, численность которых достигала 6–7 тысяч человек. Крестьянское войско было отброшено, после чего было заключено между властями города и восставшими повое соглашение: крестьяне выдвинули 56 требований, причем многие из этих требований носили политический характер. Король не пожелал признать соглашения; более того, он принял решительные меры против восставших крестьян, которые были приведены в исполнение в ноябре 1391 г., когда ряд вождей крестьянского движения был казнен, а революционные завоевания крестьян сведены на нет. Но подспудная борьба продолжалась; недовольство крестьян вызывалось беззакониями чиновников, расточительностью сласть имущих (печальным примером которой являлся и королевский двор во время посещения Майорки Хуаном I в 1395 г.), непрестанными раздорами среди горожан и стихийными бедствиями, подобными наводнению) в Пальме 1403 г., которые несли смерть и разорение. Эта борьба была лишь прелюдией грозной вспышки 1450 г., которая произошла вскоре после проведения последней муниципальной реформы. Восстанию 1450 г. предшествовали кровавые столкновения на Менорке, где не менее острой была рознь между крестьянами и горожанами. Вооруженные майоркинские крестьяне, во главе которых стоял простой пахарь из Манакора — Симон Торт Лэальестер, подняли восстание и сожгли несколько усадеб. Они вели переговоры, с губернатором, как равные с равным. Не удовлетворившись несправедливым решением губернатора (1451 г.), крестьяне удвоили свои усилия, воодушевленные страстными проповедями доминиканского монаха Хуана Тейя ( Теу ) против богачей; крестьян поддерживали городские ремесленники под предводительством ткача Педро Маскаро, которые пытались открыть городские ворота ополчению Бальестера, осадившему Пальму. Восстание длилось до осени 1452 г. и было потоплено в крови. Множество крестьян погибло в битве на равнинах Инки, в битве, проигранной повстанцами 31 августа 1452 г. Борьба снова приняла легальные формы, и крестьяне пытались добиться удовлетворения своих требований, направляя петиции королю. В 1454 г. король объявил всеобщую амнистию и наложил на сельские местности контрибуции и подати, что вызвало эмиграцию крестьян на Корсику и в другие страны. Массовое бегство крестьян причинило большой ущерб стране и привело к полному обнищанию деревень. Бальестер был схвачен и четвертован. Но сельские общины не оставили своих попыток; их синдики продолжали борьбу в общем совете против эгоизма горожан[186], что, впрочем, не исключало бесконечных ссор между различными селами, весьма обострившимися в 1462 г. Новое восстание крестьян произошло в 1463 г., в то время, когда Хуан II вел борьбу с каталонской буржуазией и когда остров был: отрезан от континента. Результатом восстания были новые репрессии по отношению к крестьянам, которых мучили и истребляли во всеобщей бойне. Тем временем король непрерывно требовал помощи против Барселоны оружием и деньгами; он все более отягощал майоркинскую казну и щедро сулил обещания крестьянам и городским ремесленникам. В Пальме в это время происходили кровавые столкновения между партиями. Страшные опустошения вызвала бубонная чума в 1475 г., от чего еще более увеличились беспорядок и разруха. Последним значительным событием в борьбе между крестьянами и горожанами в этот период было представление обеими сторонами в 1477 г. объяснений, в которых каждая из них изложила свои обиды и пожелания, по-своему оценивая создавшуюся ситуацию. Крестьяне жаловались, что городские синдики и присяжные руководствуются в своих действиях интересами населения столицы во вред остальным частям острова. Они заявляли, что почти вся земельная собственность находится в руках горожан, которые пользуются различными привилегиями, расточают богатства и разоряют государственную казну займами из средств, поступающих от ценза, вносимого крестьянами; что недоимки в уплате городских долгов вызываются «честолюбием тех, кто, оспаривая друг у друга власть, относит на казенный счет свои частные распри и ссоры», или от недальновидности и алчности людей, обременяющих население обязательствами, которые оно не в состоянии выполнить; что обнищание деревни достигло крайних пределов. В заключение крестьяне отмечали, что весьма спорным представляется с их точки зрения мнение, что все эти беды являются следствием недавних восстаний; скорее, они вызваны людьми, которые своей заносчивостью и плохим управлением подали повод к восстаниям. Все эти обвинения отвергал в своем представлении городской синдик, который указывал, что, дескать, нищета крестьян не так уж велика, а доходы горожан не столь обильны, что крестьяне вовсе не гак уже невиновны во всех бедах, как они пытаются доказать; но он ловко обошел молчанием обвинения крестьян, направленные против недостатков политического строя и податной системы. Хуан II в сущности не разрешил майоркинский вопрос. Он лишь незадолго до своей смерти (1479 г.) обнародовал несколько указов, пытаясь покончить с анархией — на Майорке и с постоянными кровавыми столкновениями.
Социальные институты. Структура семьи и цехов на Майорке мало отличается от каталонской. В семейном укладе оставил свои следы принцип первородства по мужской линии, который проявляется как в руководстве домом, так и в правах наследования. При заключении браков основная доля приданого приносилась невестой. Приданое жениха ( excreig ) было незначительным. Право совместного владения имущества супругами ( ganandales ) не имело места. В XIII и XIV вв. существовал также обычай применения в брачных контрактах системы побратимства ( agermanaments ). Ремесленники были объединены в цехи, игравшие важную роль в политической борьбе; цехи принимали участие в деятельности городского совета и назначали своих присяжных. В различных дошедших до нас статутах ( capitols ) XV в. цехи неизменно называются братствами ( confraria ). В них допускались как мужчины, так и женщины (братство шапочников), как исконные христиане, так и обращенные (братство мыловаров, 1493 г.), но не принимались вольноотпущенники и. рабы. Цеховая иерархия была представлена старшинами ( redores ), надсмотрщиками ( sobreposats ), «достойными людьми» ( prohomens ), мастерами ( mayorales ), подмастерьями и учениками ( mossos, fadrius, joves, massips ). Для получения звания мастера необходимо было сдать соответствующие экзамены. Члены цеха связаны были обязательствами взаимопомощи, которая оказывалась в случае болезни, заключения в тюрьму и т. д. Существовали правила, регулирующие производственную деятельность цехов и разграничивающие функции между смежными (по роду занятий) братствами. Цехи часто вмешивались в городские выборы и в сферу деятельности вегера и генерального наместника.
Наварра
Социальная структура (классы). В Наварре, так же как в Арагоне и Каталонии, наблюдалось некоторое отставание, по сравнению с Кастилией, в ходе, развития общества. Феодальные отношения, определяющие имущественные права и личную зависимость плебеев от сеньоров, удерживаются здесь дольше — возможно, благодаря французскому влиянию. Но в Наварре, как и в прочих областях полуострова, происходят изменения в общественном устройстве, на что указывают следующие факты. Звание рикос омбрес, которое сперва было связано с принадлежностью к дворянскому роду чистой линии, с XIV в. превращается в почетный титул, который король может по своему усмотрению жаловать кому угодно; все большее распространение получают майораты ( mayorios ); права майоратов распространяются на недвижимость (замки и т. п.), что является признаком экономического упадка. Одновременно весьма возрастает численность низшего дворянства (идальго или инфансонов), причем иногда король жалует это звание целым селениям (так, например, в 1435 г. звание идальго пожаловано было всем жителям селения Арбероа, состоявшего из 10 домов). Следствием подобных пожалований было освобождение от податей.
Растет и свободный средний класс в городах, а вместе с ним и могущество городов и богатства среднего сословия (в противовес богатствам знати). Наконец, крепостные крестьяне (вилланы) постепенно избавляются от дурных обычаев и превращаются мало-помалу в арендаторов, пользующихся известными вольностями, которые фиксируются в грамотах и фуэрос. Этот процесс идет несмотря на то, что «генеральное Фуэро» декларирует сохранение неограниченных прав сеньоров. Так сохраняется право делить между уполномоченным короля и владельцем данной сеньории детей умершего виллана, причем разрешалось, в случае если число детей было нечетным, «разделить одного из них на части».
Имелось немало мудехаров, особенно в городах Туделе, Картесе и Фонтельясе. Мудехары Туделы составляли значительную общину (500 налогоплательщиков в 1380 г.), они имели собственных правителей, своих вестников или глашатаев и т. п.; в Кортесе до эпидемии 1352 г. насчитывалось 400 мудехаров (после 1352 г. их осталось там только 60). Различными королевскими указами XIII и XIV вв. были подтверждены прежние привилегии мудехаров Туделы, а Теобальд II отменил право королей и сеньоров наследовать их имущество ( maheria ). Мудехары составляли часть королевского войска, а иногда командовали королевской дружиной; они занимали должности в городском управлении, а иногда получали дворянское звание. Но на мудехарское население ложилось тяжелое бремя податей, как денежных, так и натуральных. Мудехары находились в непосредственной зависимости от короля, но в случае, когда король жаловал сеньорам города или местечки, эта группа населения оказывалась в зависимости от феодалов. И хотя в XV в. число мудехаров значительно уменьшилось, все же следует отметить, что как свободные мудехары городов, так и мавры — земледельцы и рабы оказали заметное влияние на обычаи и одежду, в особенности дворянства, как утверждали путешественники, посещавшие Наварру в конце XV в.
Евреям в Наварре пришлось претерпеть те же суровые испытания, что и в других государствах полуострова. Они были объединены в крупные общины с синагогами в главных городах, причем законы защищали их права и особые привилегии — религиозные и судебные. Евреи Эстельи подчинялись городскому сенешалю ( senescal de la ciudad ). Евреи Туделы обнародовали устав, по которому управлялась их община ( lecama ), в 1363 г. и обновили его в 1413 г. На основании этого устава можно заключить, что община управлялась советом или сенатом из 20 или 21 членов и имела собственных судей. Община имела также своего глашатая, функции которого были отличны от глашатаев христианских и мудехарских.
Но еще в 1234 г. папа Григорий IX требовал, чтобы король обязал евреев носить особую одежду. В 1256 г. папа Александр IV подписал буллу, запрещавшую евреям заниматься ростовщичеством, причем имущество, приобретенное ими таким путем, конфисковывалось. В 1299 г. король Филипп I приказал применять один указ французского короля Людовика Святого, освобождавший должников-христиан от уплаты процентов. Христиане часто просили об отмене долговых обязательств или об отсрочке уплаты, и короли иногда уступали их просьбам. Но когда насилия и беззакония над евреями совершали сенешалы, сборщики налогов и т. п. и евреи жаловались на это королям, то последние защищали их права. Христиане были раздражены этой столь справедливой и столь естественной защитой, и под влиянием неразумных и злобных проповедей одного францисканского монаха — Педро Ольигоена — народная ненависть вылилась в заранее инспирированные грабежи и погромы, которые одновременно произошли в Туделе, Фунесе, Сан-Адриане, Фальсесе, Марсилье, Виапе и Эстелье (1328 г.). Еврейский квартал в Эстелье был уничтожен совершенно. Королева Хуана приказала схватить и судить Ольигоена (в 1329 г.) и наложила большой штраф на Эстелью и Виану. Но спустя некоторое время, когда она покинула этот город, король не посовестился присвоить себе все имущество убитых и бежавших евреев и обложил все еврейские общины налогом в 15 тыс. ливров для устройства коронационных празднеств. Однако после событий 1328 г. еврейские общины не исчезли; выше уже указывалось, что община в Туделе обновила свой устав в начале XV в.
Политическая жизнь. Присоединение Наварры к Франции не внесло существенных изменений в ее политический строй. В течение всего изучаемого периода продолжается раздробление государства (характерное для средневековья — эпохи, когда короли были главными представителями централизаторских стремлений), но сохраняются городская автономия и, как правило, неограниченная частная власть светских и церковных феодалов при значительном разнообразии законодательства. «Генеральное Фузро» не принесло унификации правовых норм. Изменения в этот свод были внесены Людовиком X Сварливым в 1309 г., Филиппом III в 1330 г. и Карлом III в 1418 г.; «Генеральное Фуэро» было расширено и улучшено в эту эпоху, и аналогичные преобразования стремилась, по-видимому, осуществить и Каталина де Фуа в 1511 г., незадолго до присоединения Наварры к Кастилии. Но хотя «Генеральное Фуэро» и охватывало почти все области права, оно все же было всегда лишь дополнением к городским фуэрос и к королевским привилегиям. Именно в этих последних, как и в королевских уставах и в решениях кортесов, следует искать элементы, которые явились основой общего права, подрывающего строй сеньориальных и судебных привилегий. Привилегии, данные королем Теобальдом I, были объединены в сборник частного характера, так называемый «Великий картулярий» ( Cariulario magno ). Но в то же время жаловались и подтверждались городские фуэрос для Вианы, Эспронседы, Сан Хуан дель Пьедель Пуэрто, Туделы (подтверждены в 1330 г.), Торреса, Корельи, Сан-Эстеван де Лерина и др.
В сфере судопроизводства короли осуществляли свою власть (а как известно, именно в этой области особенно отчетливо проявлялся принцип государственного суверенитета) прежде всего посредством коронного суда ( cort ), функции которого вплоть до середины XIV в. совпадали с функциями Королевского совета и лишь затем приобрели более четкий характер. Вначале в состав коронного суда входили несколько рикос омбрес, назначаемых королем, который являлся председателем этого присутствия, и алькальд того округа, где находился двор. Структура суда была постоянной, — имелись уже постоянные судьи на жаловании, которые стали называться придворными алькальдами ( alcaldes de Code ). В 1413 г. их было четверо, и все они назначались королем. Трое алькальдов представляли сословия (дворянство, духовенство и города), один алькальд являлся делегатом короля. Должностными лицами судебного ведомства на местах были мэрины и их заместители — сосмерины ( sozmerinos ) (в 1346 г. было пять мэринов, а в 1407 г. к ним прибавился еще один для области Олите), алькальды округов и рынков, байли, алькальды-консультанты ( alcaldes de fuero ) и т. п. Эти последние, назначаемые королем по предложению присяжных, должны были давать совет в сомнительных, не содержащихся в законах случаях присяжным или шести «лучшим людям». Через них разрешалось апеллировать к королю или его суду.
Система наказаний долгое время сохраняла свои прежние черты. Так, в начале XV в. еще существовали «простые доказательства» — испытания каленым железом, кипятком и т. п., так же, как и судебный поединок.
Последний применялся не только дворянами, но и крестьянами — с той лишь разницей, что крестьяне бились дубинками вместо шпаг. Весьма жестоко наказывали за ограбление, за кражу и вред, причиненный животным, в особенности же кошкам; следует отметить что животные рассматривались как существа, наделенные разумом и отвечающие за свои поступки; так, «Генеральное Фуэро» упоминает о наказаниях для собак, мулов и т. п.
Еще в XV в. сохраняется обычай (существовавший также и в других европейских государствах) налагать запрещение на погребение должника до тех пор, пока его семья не заплатит долга.
В XIV и XV вв. происходит отделение от королевского суда Королевского совета, который становится совещательным органом по общим вопросам политики и управления. Однако из одного документа 1496 г. вытекает, что совет выполнял также функции суда по апелляциям. В 1508 г. имелось два Королевских совета: так называемый большой (полный) и ординарный. Для ведения финансовых дел Карл II создал специальный орган, названный Счетной палатой ( Camara de Comptos ) (1364 г.), который играл большую роль в управлении. Само собой разумеется, что короли стремились не только устранять дефекты в организации государственного аппарата, но и бороться с распущенностью должностных лиц. Выше уже отмечались злоупотребления, чинимые некоторыми из них по отношению к евреям. Не меньшие злоупотребления обычно совершали мэрины при арестах и при взыскании штрафов, налогов и т. д. Карл III вынужден был опубликовать специальный указ, направленный к устранению этого зла.
В середине XV в. (1450 г.) зарождается новый орган — Генеральная Депутация Наварры ( Dipulaciôn General de Navarra ) с переданными ему кортесами финансово — экономическими функциями. В начале XVI в. (в 1501 г.) Депутация превращается в своего рода исполнительный комитет кортесов, состоящий из представителей трех сословий и обязанный (как и в Арагоне, Каталонии и Валенсии) следить за соблюдением законов и порядком в государственных финансах.
Одним из высших должностных лиц королевства являлся маршал ( marisсal ) (возможно, что эта должность заимствована во Франции), исполнявший обязанности канцлера и подчиненный коннетаблю ( condestable ). Должность коннетабля была создана во времена королевы Бланки; коннетабль являлся верховным военачальником и президентом дворянского сословия кортесов.
Королевская юрисдикция была ограничена частной властью как светских, так и духовных феодалов. Но в большинстве случаев король сохранял свое право высшей юрисдикции и вынесения приговора по апелляциям, свою долю в денежных штрафах и право взимания общих налогов.
Вольные города, немногочисленные в Наварре, стремились ограничить привилегии знати, положить конец ее беззакониям и сохранить в неприкосновенности свои фуэрос. С этой целью они основывали эрмандады (хунты), ополчения которых нередко совершали нападения на сеньории и расправлялись с рыцарями-бродягами ( balderos ). Эти искатели легкой наживы, действуя обычно целыми шайками, грабили и причиняли насилия плебейскому населению. Тем не менее не прекращалась, как и в предыдущий период, борьба между городами, на что содержатся намеки в статуте одного братства от 1355 г. Не раз приходилось распускать эрмандады, которые превышали свои полномочия. Часто даже не создавая эрмандад, крупнейшие города устанавливали род опеки над менее значительными центрами, овладевая ими под предлогом зашиты их прав, как это можно наблюдать на примере Туделы и на ее взаимоотношениях с окрестными селениями, которые она вынуждена была не раз защищать силой оружия против городов, расположенных на границе с Кастилией и Арагоном.
В городах имелись алькальды, рехидоры, присяжные, иногда избиравшиеся открытым голосованием, иногда же путем баллотировки во избежание борьбы партий. Избирательными участками были приходы. В некоторых городах наряду с алькальдом имелись судьи ( jusiicia ) — должность весьма давнего происхождения, просуществовавшая еще ряд столетий.
Города имели обширные общинные земли (главным образом леса), пользование которыми облегчало существование плебсу. Весьма отчетливо проявляется благодаря этому разница между городами Горной Наварры (Монтаньи), у которых были обширные общинные угодья, а поэтому отсутствовали бедные батраки, и городами Низинной Наварры (Риверы), в которых вследствие захвата общинных земель частными лицами таких обездоленных бедняков было множество.
Структура семьи в Наварре. Классовые различия в Наварре выступают более отчетливо, чем в других государствах, в сфере семейного уклада. В Наварре следует различать семью дворянскую, буржуазную (городскую) и крестьянскую. Различным был также уклад семьи в Монтанье и в Ривере. Родовая, коммунистическая семья пиренейского типа не получила в Наварре такого развития, как в Арагоне, по крайней мере фуэрос и обычаи не свидетельствуют об этом столь же ярко. У крестьян, которые в сохранении этой формы семьи были особенно заинтересованы, наследовали имущество только законные дети. Выделение мехоры[187] крестьянами не производилось. Между тем дворянство пользовалось полной свободой завещания, которая лишь формально ограничивалась требованием о выделении обязательной доли законным наследникам (как и в Арагоне). Эта доля была ничтожна. Закон гласил, что она не должна быть менее «5 неполновесных сольдо и одной ровады земли» в лесу. Но зато дворяне имели полную возможность создавать и сохранять родовые группы благодаря обычаю при бракосочетании заключать контракт, по которому заранее единственным наследником назначался один из сыновей, а остальные получали неравноценную долю имущества. Этот обычай сыграл роль в создании подчиненного экономического положения сегундонов[188], которые в некоторых районах французской Наварры обязаны были подчиняться власти первенца и вынуждены были жить в доме предков, не имея возможности приобрести что бы то ни было для себя, так как все добытое ими шло в пользу рода. Признаком устойчивости пережитков родового уклада являлось право родственников получать обратно проданную вещь за ту же цену, если продажа происходила под звон колоколов. С другой стороны, уже отмечалось, что среди дворянства распространяется обычай единонаследия недвижимого имущества. У крепостных крестьян также можно найти пережитки сельской домашней общины.
Возможно, что в Наварре сильнее, чем в других местах, сохранился брак по соглашению ( a yuras ) в виде простого контракта, заключаемого без участия священника. Подобные брачные контракты допускали развод как дворянам, так и крестьянам, хотя эти последние должны были вносить при разводе (что, пожалуй, можно заключить на основании одного неясного закона «Генерального Фуэро») определенное возмещение натурой. Церковь неустанно боролась против браков по соглашению, добиваясь, чтобы окончательно восторжествовала форма нерасторжимого церковного брака (брака «согласно римскому закону», как тогда говорилось). Но не скоро удалось искоренить «браки по соглашению», освященные фуэрос; также оказалось невозможным устранить обычай баррагании, встречающийся сплошь да рядом в XV в. и процветающий вереде духовенства (в особенности сельского). Об этом свидетельствуют акты кортесов и показания путешественников, посещавших в ту пору Наварру. Карл III отверг притязания барраган (сожительниц) на пользование привилегиями духовенства на правах законных супруг клириков и приказал взимать причитающиеся с них налоги, но признал в то же время законность баррагании. Вообще законы и обычаи были весьма снисходительны к этим незаконным союзам: допускалось сожительство дворянки с крестьянином, вдовы с женатым мужчиной, законы были весьма суровы по отношению к прелюбодеяниям со стороны женщины, и хотя прелюбодеяние не каралось смертью, как в других областях Испании, но, по-видимому, допускалось убийство виновных супругом. Наиболее распространенным наказанием любовника было изгнание и конфискация имущества. Для установления личности отца незаконных детей разрешалось применение испытания кипятком.
Как и в Арагоне, в Наварре не признавалось право отца на неограниченную власть в семье. Руководство делами семьи осуществлялось семейным советом, а попечительство о сиротах осуществлялось особыми должностными лицами — «отцами сирот». Дети делились на четыре категории: от неравного брака; незаконные, от прелюбодеяния, кровосмешения и сожительства с духовными лицами ( fornecinos ); от двойного прелюбодеяния как матери, так и отца( campices ). Первые имели право наследования только по достижении семилетнего возраста. Незаконным детям, если они признавались отцом, выплачивались алименты ( alimenios ). Их права на наследство определялись в зависимости от наличия у отца законной супруги и законных детей, если отец был дворянином; если же отец был вилланом, то они наследовали наравне с законными детьми. Дети остальных категорий пользовались гораздо меньшими правами на наследство, иногда имея право только на небольшую сумму по завещанию. При Хуане II кортесы запретили детям духовных лиц получать, вопреки обычаю, наследство.
Имущественные отношения между супругами регулировались различными нормами. Имелось приданое по римскому образцу, подлежащее возврату; приданое, приносимое мужем ( arras ), совместное владение имуществом супругов (которое могло иметь место и после смерти мужа — в этом случае имущество переходило вдове и детям). В дворянских семьях права на владение имуществом переходили целиком овдовевшему супругу.
В правовом положении женщины наблюдается ряд любопытных особенностей. По-видимому, не требовалось согласия женщины для заключения брака, хотя она и могла отказать первому и второму претендентам на ее руку. Оскорбления, нанесенные женщине, карались сурово, а оскорбление, нанесенное в ее присутствии, необходимо было загладить по форме, подобной той, что была разработана арагонскими фуэрос. Несмотря на это, «Генеральное Фуэро» узаконило недостойные обычаи сватовства.
Общинный строй[189]. Корпоративный дух наваррского общества особенно ярко проявляется в сплоченности сообщинников — явлении, типичном для Испании в этот период беспрестанных смут, когда личная безопасность не могла быть обеспечена государством. В Наварре связи подобного рода особенно поощрялись законами. Соседи были тесно связаны друг с другом многочисленными взаимными обязательствами. Они выступали как поручители, защитники, свидетели во всех делах, как государственных, так и частных (при помолвках, свадьбах, завещаниях, бодрствовании у гроба, погребении и т. п.), а среди самых священных обязанностей, наложенных на них законом и местными обычаями, была обязанность одалживать огонь для очага.
Соседу, не выполнявшему этих обязанностей, объявляли бойкот, т. е. изолировали его от общества. Подобная сплоченность, которая, естественно, сохранялась дольше в деревнях и в небольших городках, не препятствовала образованию особых ассоциаций с самыми различными целями. От одного из этих весьма любопытных братств — братства Сантьяго (созданного в Туделев 1355 г.) — до нас дошел устав, раскрывающий его цели — военные, религиозные и благотворительные. Все собратья входили в состав милиции, участвовавшей в войнах внешних и городских; в день святого-покровителя братства — устраивалась общая пирушка; нищим раздавалась милостыня; карались взаимные оскорбления; собратья присутствовали на похоронах; приходили на помощь в случае болезни, обнищания и пленения, причем налагались штрафы за невыполнение этих обязательств взаимопомощи. Крестьяне основывали товарищества для орошения полей (уставы подобных обществ восходят к весьма отдаленным временам), ремесленники тоже создавали сообщества подобного рода. Но почти все известные нам уставы этих братств относятся к более позднему времени (к XVI и XVII вв.).
Баскские провинции
Социальный и политический строй Алавы. Социальный строй этой провинции-бегетрии ничем в сущности не отличается от уклада других испанских государств. По составу старинного Братства Аррьяги видно, что господствующими классами являются дворянство ( hijosdalgo ) и духовенство. И действительно, Алава, несмотря на политическую самостоятельность, присущую ей как свободной сеньории (что может ввести в заблуждение относительно ее внутренней структуры), нив какой мере не являлась демократическим объединением. Эта провинция была федерацией мелких сеньорий, подчиненных одному общему сеньору, избранному ими на основе законов свободных бегетрий. В первое время народный элемент был представлен только патронируемыми крестьянами, батраками и крепостными дворян и духовных лиц. С течением времени и под влиянием Наварры и Кастилии, короли которых стремились распространить законодательство, действовавшее в их исконных владениях, в Алаве образовались городские центры, в которых свободное население уже начинало поднимать голову. Так, Витория (1181) и Лагуардия (1168) получили собственные фуэрос, тогда как другие населенные пункты приняли фуэро Логроньо — центра, который пользовался большим влиянием во владениях Алавы. До этого, пожалуй, единственными источниками права были «Фуэро Хузго» (частично сохранившийся, как в Астурии, Леоне и др.) и обычаи. Полагают, что Альфонс X дал Витории «Фуэро Реаль», а Фернандо IV — Фуэро Сопортильи, в которых особенно много уделялось внимания дворянству и сеньориальным отношениям. Указ Альфонса XI от 1322 г. о Братстве Аррьяги ( Privilégie de coniratd ) не внес существенных изменений в социальный строй. И хотя было решено, что «Фуэро Реаль» будет применяться в городах как общий закон при разборе гражданских дел, но все же Фуэро Сопортильи был утвержден как особый закон для дворянства, и король признал все сеньориальные права, оставив за короной права высшей судебной инстанции. Законы, обнародованные после 1332 г. (ряд указов 1417, 1458, 1463 гг.), хотя и применялись повсеместно, но не касались социального порядка, а только сферы политической и административной. Аристократическое устройство Алавы сохранялось в старых сеньориях и во владениях, пожалованных различным магнатам королями Кастилии; случалось, что входившие в одно и то же объединение (эрмандаду) города были подведомственны различным судам. Знать объединялась в особые сообщества (хунты), и после 1332 г. наибольшее значение имела хунта рыцарей Элорьяги, стремившаяся, в известной мере, заменить уничтоженное Братство Аррьягги. Дворяне создали ее не только для защиты своих привилегий, но для того, чтобы оказать противодействие кастильским сеньорам. В конце концов, однако, кастильская знать поглотила местную. Дворяне в течение долгого времени сохраняли право иметь двух своих синдиков или гласных ( vocales ) в городском совете ( ayuntamienio ) Витории.
В политическом отношении включение Алавы в Кастилию принесло с собой большие перемены. Бегетрия с выборным сеньором типа de mar а mar вскоре превращается в явно выраженную сеньорию; исчезает Братство Аррьягги, которое вместе с четырьмя прежними советниками и канцлером или верховным судьей, по-видимому, являлось основным органом управления до 1332 г. С 1200 г. (год завоевания Витории) появляются представители короля Кастилии — графы. Начиная с 1332 г. отчетливо намечается два вида власти — центральная и местная. Король управлял Алавой через своих уполномоченных — главного аделантадо Кастилии, алькальдов, мэринов, счетчиков и др. За королем, помимо прав высшей юрисдикции, признавались права фонсадеры (призыва жителей провинции в коронное войско). Королю выплачивались особые подати — семойо ( semoyo ) — налог в натуре с урожая пшеницы и ячменя и сбор «мартовского вола» ( bueij del marzo ) — натуральная подать на приплод рогатого скота.
Носителями начал местной автономии были генеральные хунты, состоявшие из представителей городов и сеньорий. Они собирались дважды в год: одна хунта созывалась в Витории в мае, а другая — в одном из соседних городов в ноябре. Это различие объяснялось разделением всего населения Алавы на две группы с особым государственным и частным правом для каждой из них: на городское население, проживавшее в ciudades и villas (городах), и сельское, которое концентрировалось в villas esparsas (селах). Городское население состояло из свободных граждан, а сельское — из крестьян, которые, не будучи уже крепостными, освободились от сеньоров далеко не полностью, поскольку экономические узы, связывающие их с последними, не были порваны. Эти генеральные хунты выбирали двух комиссаров и четырех депутатов, членов исполнительного комитета хунт, ведавшего общими для всей области внутренними делами. Для урегулирования деятельности хунт было дано несколько указов, из которых наиболее известны указы Хуана II от 1417 г. В этих указах определялись порядок выборов и регламент сессий и признавалась важнейшая привилегия хунт, так называемая «Судебная виза» ( Pase forai ), т е. право проверять королевские распоряжения (в особенности относящиеся к отправлению правосудия в Алаве) с целью определить, соответствуют ли они местным фуэрос.
Различные округа Алавы весьма разнились друг от друга по своему внутреннему устройству — в соответствии с тем, управлялись ли они сообразно своим фуэрос или были сеньориями. Но все они имели свои хунты, носившие различные наименования в зависимости от того, какую общность они представляли. Местные объединения следовали в таком порядке: поселения ( pueblos ) союзы или советы, образованные несколькими поселениями; эрмандады из нескольких советов и группы ( cuadrillas ) из нескольких эрмандад. Хунты этих групп собирались для решения экономических проблем, и именно они выбирали прокураторов или депутатов в генеральную хунту, причем процедура выборов бывала самой различной.
Для отправления правосудия в каждой эрмандаде имелись, помимо королевских судей и фискалов (прокуроров), алькальды. В 1417 г. был создан трибунал эрмандад Витории, Сальватьерры и Тревиньо, который должен был ежегодно избирать алькальдов по уголовным делам и двух комиссаров-инспекторов. У дворян были свои собственные алькальды, с особой юрисдикцией.
В области частного или гражданского права, а следовательно, и социальных институтов в Алаве наблюдается уже отмеченное нами различие между городским и сельским населением. В городах действовало кастильское право, с которым мы уже ознакомились. В сельских местностях (где существовало более 50 населенных пунктов) был порядок, сходный с бискайским, благодаря преобладанию норм обычного права.
Социальный и политический строй Бискайи. Судя по древним источникам, заселению Бискайи способствовали различные сеньоры, а в связи с этим на территории страны возникали небольшие центры, которые, естественно, принимали облик, свойственный сеньориальным владениям. Освоение новых территорий происходило либо в ходе завоевания, либо путем заселения покинутых или пустующих земель, причем широко была распространена практика пожалования местным крестьянам земельных наделов. Возможно, что крестьяне создали несколько федеративных бегетрий, или, точнее говоря, одну единственную бегетрию, которая в отличие от других территорий называлась «открытой землей» или «землей инфансонов» ( tierra llаnа о infanzona ). Само название этого объединения указывает на притязания ее обитателей на дворянское достоинство, притязания, которые настолько укоренились у жителей Бискайи, что они даже не разрешали селиться в стране чужеземцам не дворянского звания. Знать пользовалась обычными привилегиями и держала в подчинении патронируемых и крепостных, превратившихся впоследствии в соларьегос, которым даны были вольности, зафиксированные в фуэрос (так произошло в Лограньо, причем фуэро Лограньо получило большое распространение) и в соглашениях или особых актах. Этот процесс как в Бискайе, так и в других местах указывает на наступление важного этапа в истории освобождения крепостных. Простые люди городов, свободные и независимые, представляли собой средний класс Бискайи, который управлялся согласно обычаям, а также, возможно, и в соответствии с фуэрос и привилегиями, данными королями Наварры и Кастилии и владетелями Бискайи. Этим объясняется различие норм гражданского права, существующее и по настоящее время в городах (сеньориального происхождения) и в сельских местностях. Обычаи были впервые записаны в 1452 г., будучи утверждены королем Кастилии.
В политическом отношении Бискайя, как мы знаем, определилась как родовая сеньория ( de linajé ), которая достигла консолидации благодаря закону об инкорпации ее, по праву наследования, во владения кастильской короны (1370 г.). Фактически Кастилия овладела этой областью значительно раньше. Включение Бискайи в состав Кастилии не привело, однако, к полной унификации системы управления, хотя и были назначены коронные должностные лица и созданы центральные органы, представлявшие монарха и находившиеся в Бильбао. Почти полную автономию, по крайней мере в сфере внутреннего управления, сохранили районы Инфансонадо, Дурангесадо (с центром в Дуранго) и Энкартасьонес (с центром в Авельянеде).
Общее управление провинцией (но имелось также особое управление для Инфансонадо) было предоставлено коррехидорам — делегатам короля, — которые имели заместителей в различных пунктах провинции, нескольким генеральным депутатам, рехидорам, прокураторам, синдикам, секретарям и казначею ( prestamero mayor ). В то время как коррехидор был непосредственным представителем центральной власти, генеральные депутаты управляли провинцией как представители ее населения. Они ведали административными и хозяйственными делами и разрешали некоторые вопросы политического порядка в тех случаях, когда отправление подобных функций не умаляло авторитета короля. Они пользовались привилегией, сходной с привилегией «Судебной визы» Алавы, — препятствовать действиям коррехидора, если таковые противоречили фуэрос. Казначей ( prestamero mayor ) был высшим должностным лицом в системе финансового управления: он собирал налоги и разрешал все тяжбы, которые возникали в связи с податным обложением.
Тот же общий для всей провинции характер носили генеральные хунты, сходные с хунтами Алавы, и состоявшие из непостоянного числа представителей городов и «открытой земли», избираемых по округам всеми жителями, за исключением духовных лиц, — факт, сам по себе заслуживающий внимания. Хунты собирались обычно раз в два года в Идойбальсаге, а с XV в. — в Гернике, под традиционным деревом, и перед этим собранием коррехидор и короли присягали фуэрос и вольностям провинции.
В состав особого управления для Дурангесадо входили заместитель коррехидора и своя местная хунта, собиравшаяся в Гередиаге. Управление Энкартасьонесом (на юго-западе Бискайи) осуществлялось другим заместителем коррехидора, синдиком, советником-законоведом и хунтой, собиравшейся в Авельянеде.
Характер управления был различным в пределах городских территорий и «открытой земли»; даже в различных пунктах в границах этих территориальных подразделений существовали свои специфические особенности. В сеньориях их владелец назначал двух алькальдов и иных должностных лиц. В свободных сельских местностях ( ante-iglesias ) существовали самые различные формы демократического строя. Каждый город или республика обычно имели свою хунту, так же, как и округа, состоявшие из нескольких городов. В качестве образца эрмандад с весьма широкими правами следует привести уже известный союз городов побережья, в котором принимало участие немало городов Бискайи.
Обшей привилегией жителей Бискайи было освобождение от всех налогов кастильского происхождения. Но они уплачивали особую подушную подать — pedido tasado и некоторые другие подати, как, например, налог на железо, на привозные товары и т. п. Бискайцы должны были также отбывать военную службу как на суше, так и на море.
Правосудие отправляли алькальды и коррехидоры. Судебное разбирательство в Дуранго и Энкартасьонесе проходило три инстанции: судьями первой инстанции были местные заместители коррехидора, второй — генеральный заместитель коррехидора и третьей — коррехидор Бильбао, верховный судья по апелляциям.
По гражданскому устройству (структура семьи, права собственности и т. д) Бискайя — единственная из всех трех провинций, имеющая некоторые особенности. Эти особенности наблюдались не в вольных или коронных городах, чьи фуэрос являются не более как сколками с кастильских, а в сельских местностях, где в течение многих веков господствовали обычаи, записанные — и то не полностью — лишь в XV в. Частное право имело следующие особенности: сохранялась патриархальная форма семьи, что экономически выражалось в обычае возвращать недвижимое имущество в тот род, откуда оно вышло, в случае отсутствия прямых потомков; а если же таковые имелись, то возвращалась свободная часть наследства (1/5); допускалось наследование одним из детей почти всего имущества целиком, другим детям нужно было только оставить «какой-нибудь участок земли, большой или маленький», причем вполне достаточным считался такой участок, на котором могло произрастать одно дерево; широко распространено было право получить обратно в семью проданную Бейн за ту же цену: побочные родственники ( profincos tronqueros ) обладали известными правами. Существовали, наконец, и другие аналогичные особенности, указывающие на крестьянский характер населения. При заключении брака приносила приданое невеста; существовала полная общность имущества супругов в том случае, если у них не было детей; право вдов и вдовцов на раздел сохранялось в течение одного года и одного дня. Оно было ограничено лишь в отношении использования леса. Запрещалось срубать деревья и срезать с них больше ветвей, чем нужно было для нормального потребления. Внебрачные дети пользовались правом наследования в ущерб законным. Женщины допускались в качестве свидетелей при составлении завещания. В обычаях преимущественно отражены были операции обмена, а не купли — продажи, что свидетельствует о низком уровне экономического развития страны. Установлено было принудительное право проезда через чужие земли, даже огороженные, что указывает на слабое развитие путей сообщений. Имелись обширные общинные земли (леса, используемые как пастбища, а также для заготовки дров), способствовавшие благосостоянию сельского населения. Фуэрос самым тщательным образом фиксируют порядок пользования ими. Выше уже отмечалось, что особое частное право сельских местностей Алавы не отличалось от бискайского.
Социальный строй Гипускоа. Как и бискайцы, жители Гипускоа претендовали на дворянское происхождение, и их притязания были признаны, если не для всех, то по крайней мере для большинства, старинными фуэрос, указами XIV и XV вв. и последующими законами. Это не значит, что в Гипускоа не было никаких социальных различий, как в других странах. Напротив, там весьма ясно можно различить три сословия: аристократию, идальгию и народ. В среде идальгии (несмотря на то, что большинство населения принадлежало к этому сословию) с течением времени намечается известная диференциация, все резче выступает различие между идальго, живущими в сельских местностях, и торговой буржуазией. Аристократия была представлена так называемыми «старшими родственниками» ( parientes mayores ) — дворянами, собственниками крупных поместий, которые, как и кастильские рикос омбрес, в силу своего могущества и богатства, имели множество покровительствуемых и зависимых лиц. Опираясь на зависимых людей, они под защитой стен и башен своих замков создали подлинные сеньории, присвоив себе никем не жалованное им право юрисдикции; они содержали тюрьмы, отправляли правосудие, считаясь только с собственными желаниями, и назначали по своей прихоти различных должностных лиц. Они основывали приходские церкви и становились их патронами, а поэтому назначали и смещали по собственному желанию священников и собирали в свою пользу церковную десятину и дополнительные церковные поборы. А так как эти права сеньоры защищали силой оружия, оплачивая помимо своих дружин банды вооруженных людей, которые чинили насилия по отношению ко всем, кто осмеливался противиться им, то социальная мощь сеньоров была неоспорима или, по крайней мере, не вызывала сперва достаточного отпора. Да и сами короли косвенным образом признавали их власть, так как они призывали на войну дружины этих «старших родственников» и освобождали сеньоров от подсудности обычным трибуналам, подчинив их непосредственно ведению королевского суда при разборе как гражданских дел, так и уголовных преступлений сеньоров. Эта аристократия была представлена 24 фамилиями, причем 15 из них вели свое происхождение от рода Оньяс, а 9 — от рода Гамбоа. Весьма вероятно, что зависимые от этих сеньоров люди находились на положении крепостных; установлено, что лица, находившиеся в зависимости от сеньора, не могли ни вступать в браки, ни строить дома без разрешения сеньора.
Эти привилегии и злоупотребление ими со стороны «старших родственников» привели к упадку аристократии. В самом деле, как и вся феодальная знать в средние века, аристократы Гипускоа совершали насилия в отношении лиц самого различного положения и вели между собой постоянные войны. Вред, причиняемый этими действиями, пробудил энергию остальных жителей страны, горожан коронных селений ( villas reales af or ados ) и самих королей. Те и другие совместно начали в XIV в. борьбу с аристократами, создавая эрмандады городов и ограничивая права знати соответствующими законами. По этим законам карались войны, поединки и бесчинства наемных шаек сеньоров, запрещалось жителям Гипускоа и чужеземцам коммендироваться или иным способом вступать в связь с сеньорами, а местным судьям разрешалось изгонять мятежных аристократов с их семьями и челядью; при этом мятежные представители знати не допускались к занятию любых должностей в системе местного управления. Энрике IV приказал разрушить их замки и укрепления и запретил строить новые. Все это уменьшило могущество знати, но не уничтожило его совсем, и в XV и в XVI вв. еще существовало немало знатных родов. Имелись сеньориальные владения, входившие в провинцию, но не подчиненные общим законам — это были графство Оньяте с соседней долиной Ленис (пожалованное в 1371 г. Энрике II роду Гевара с неполными правами юрисдикции) и другие сеньории такого же типа.
Одновременно возрастает значение среднего класса, идальгии, мелких предпринимателей или ремесленников и купцов в городах и деревне. Возвышению этой социальной группы благоприятствовало освобождение от налогов — привилегии фуэрос (фуэрос Витории и Сан-Себастьяна типичны для всей территории Гипускоа) и эрмандад — и поддержка королей. Эта обуржуазившаяся идальгия сразу же проявила свойственное дворянству стремление к приобретению исключительных прав, установив, что все общественные должности должны занимать лишь лица, которые могут доказать свое дворянское происхождение, и запретив под угрозой изгнания селиться — в Гипускоа (указом от 1527 г.) идальго не чистой крови, хотя бы таковые лица были и местными уроженцами; на практике подобные меры по отношению к плебеям применялись редко.
Идальго имели следующие привилегии: исключительное право занятия общественных должностей, освобождение от пыток и от тюремного заключения за долги и право вызова на поединок дворян, если подобный вызов был обусловлен уважительной причиной. В каждой местности идальго пользовались, кроме того, особыми привилегиями, которые позволяли им уклоняться от уплаты податей и несения военной службы.
Жители Гипускоа, которые не признавалась идальго, и многочисленные чужеземцы, осевшие в этой провинции, относились к третьему сословию, полное отделение которого от дворянства произошло в последующие столетия. Еврейских общин в провинции, по-видимому, не было.
Административное управление. В политическом отношении Гипускоа до 1200 г. была бегетрией, сеньорами которой были поочередно короли Наварры и Кастилии, представленные графами, о деятельности которых известно уже в XI и XII вв. После окончательного присоединения Гипускоа к Кастилии территория ее стала провинцией или округом этого королевства, зависимым непосредственно от монарха. Исключение составляла территория Оньяте, которая располагала полной судебной автономией; в силу этого она в течение долгого времени не считалась частью провинции Гипускоа. Представителями короля, а тем самым и центральной власти, сперва были аделантадо — верховные судьи, чаще всего общие для Гипускоа и Алавы или для Гипускоа и Кастилии, резиденция которых была в Бургосе, а значительно позже (в середине XV в.) — особый коррехидор, обладавший административными и судебными функциями. Но эти должностные лица далеко не всегда управляли провинцией, так как без согласия жителей Гипускоа король не мог назначать коррехидоров. Этой же привилегией пользовались и многие кастильские города. Как и в других бискайских провинциях, правосудие в Гипускоа отправлялось мэринами. Вплоть до XIV в. в Гипускоа не было местных органов управления, представлявших всю провинцию в целом. Каждый город имел свои фуэрос, согласно которым он управлялся, избирал собственные власти и посылал своих представителей в кастильские кортесы. Только изредка, в исключительных случаях и на короткое время, собирались хунты для разрешения общих вопросов, представлявшие либо все, либо некоторые города. Однако такие собрания не явились основой для формирования единой системы управления провинцией. Процесс зарождения подобной системы шел медленно и проявлялся в организации ряда эрмандад, которые, в свою очередь, объединяли лишь некоторые города Гипускоа. Эти эрмандады, возникновение которых относится к концу XIII в., создавались либо для достижения определенной группой городов известных политических целей, либо для подавления местных усобиц и смут. Эрмандады Гипускоа объединялись иногда с подобными же союзами городов Кастилии (1315 г.) или Наварры. По настоянию короля в 1357 г. была создана Генеральная Эрмандада Гипускоа, которая должна была оказывать сопротивление местной знати. Королевская власть рассчитывала с ее помощью подчинить феодалов. На базе этих союзов возникли генеральные хунты — первый орган провинциального управления, учреждение которого было санкционировано указом 1451 г. Генеральные хунты рассматривались как постоянная эрмандада. Рядом последующих указов были фиксированы правила для этой новой организации. Она являлась совещательным органом, заседавшим обычно два раза в год в различных городах провинции, причем пункты, где происходили сессии, менялись в порядке строгой очередности. Это собрание обладало всеми административными функциями в той мере, поскольку таковые не нарушали прав королевской власти и кастильских законов. Оно также могло принимать решения, касавшиеся внутреннего строя эрмандады, которые становились обязательными после утверждения их королем. Собрание это не имело право вводить новые подати без согласия коронных должностных лиц. Но хунта обладала правом «Судебной визы» (как ив Бискайе). Во главе ее стоял коррехидор или старший алькальд ( alcalde mayor ), назначаемый обычно королем; он имел помощника — законоведа, о котором упоминается в документах с 1457 г; последний фактически руководил этим органом. При голосовании учитывалась доля селения, представляемого тем или иным депутатом, в податном обложении, которая исчислялась по количеству очагов ( fuegos ) — единиц, на основе которых составлялась разверстка податей. Решение принималось большинством голосов. Эта эрмандада, относительная, но широкая автономия которой была признана несколькими королевскими грамотами в конце XV в., избирала также и собственных алькальдов (алкальды Эрмандады) для отправления судопроизводства. До XVI в. в провинции не было иных органов управления или должностных лиц.
Независимость провинции проявлялась главным образом в городском строе, т. е. в привилегиях и фуэрос городов. На первой ступени стояли города ( villas ) (их было 26 в XV в.), почти все основанные королями (Альфонсом VIII, Альфонсом X и Альфонсом XI, Фернандо IV и др.); от них зависели и остальные населенные пункты, рассматриваемые как «присоединенные селения». Следует отметить, что эта зависимость носила характер добровольного соглашения, которое вызывалось (как и обычай, — carreratge ) в Барселоне необходимостью для мелких поселений и деревень прибегать к защите от злоупотреблений и насилий власть имущих. Но подобная зависимость не приводила к утрате административной самостоятельности этих поселений, так как присоединенные территории сохраняли свои советы, свою общинную собственность на леса и др.; жители их пользовались привилегиями того города, к которому они были приписаны. Эти союзы сохранились до начала XVI в. В XVI в. многие селения стали обособляться, приобретая муниципальные права ( villazgo ) и привилегии собственной гражданской и уголовной юрисдикции. Ранее почти всегда селения каждой долины объединялись, подчиняясь общему совету общины, но впоследствии эти союзы начали распадаться; так, Мондрагон, получивший городские привилегии в 1260 г., выделился из общины долины Ленис. Кроме этих объединений, существовали также три так называемых «старших алькальдства» ( alcaldias mayores ) (Аристондо, Арерья и Сайас), образованные путем объединения нескольких деревень. Управлял ими алькальд-дворянин, назначаемый королем и имевший обычно заместителя. Создавались также объединения особого назначения ( parzonerlas ) для пользования лесами, находившимися в совместном владении нескольких селений.
Управление общиной. Управление осуществлялось, по всей вероятности, в первое время (до XV в.) открытым советом или общим собранием жителей, а также алькальдом и присяжным исполнителем — прево ( ргеboste ). В XV в. возрастает число различных должностей; появляются рехидоры, контролеры, присяжные и др., избиравшиеся ежегодно; по общее собрание не исчезает. Каждая община вырабатывала свой устав, представлявшийся на утверждение королю; в этом уставе устанавливался регламент заседаний совета, избрания должностных лиц, снабжения продовольствием, устанавливались цены на съестные припасы, ставки поденной платы и жалования, определялись правила рыночной торговли и пользования общинными лесами, охраны порядка в городе и сельской местности и внутренние дела. Алькальды, как и везде, выполняли судебные и административные функции.
Из соединения городских уставов, фуэрос, привилегий общин и общих уставов эрмандады образовалось особое ( forai ) право Гипускоа, содержавшее ряд привилегий, общих для всего округа. Оставляя в стороне городские фуэрос (сводившиеся в сущности к фуэрос Сан-Себастьяна, составленным по образцу фуэрос Хаки, и к фуэрос Витории и Логроньо, принятых во всех остальных городах Гипускоа), следует упомянуть в качестве основных источников этих привилегий общие уставы 1375 и 1377 гг., текст которых утрачен; устав эрмандады 1397 г., составленный Хунтой Гетарьи; устав Генеральной Эрмандады, измененный в 1463 и 1472 гг., и ряд законов, утвержденных в 1457 г. Энрике IV и содержащих распоряжения относительно судопроизводства и порядка заседаний хунт. Учитывая все эти источники (которые в более поздние времена были сведены в общий кодекс), можно отметить, что особые фуэрос Гипускоа содержали следующие привилегии (при этом исключаются привилегии в сфере политической и социальной, о которых речь шла выше): освобождение от королевских налогов за исключением алькабалы, пошлин, взимаемых в портах и на перевалах (эти пошлины взимались не без противодействия со стороны населения в течение XIII, XIV и XV вв. с товаров, не предназначенных для потребления в провинции), промыслового налога с кузниц, который введен был, по-видимому, во времена Хуана II, и подати в два сольдо ежегодно, которые, в соответствии с фуэрос Логроньо и Витории, взимались в пользу короля с каждого дома; освобождение от военной службы, за исключением случаев внешней войны или вторжения врага в страну (фуэрос Витории), освобождение от «простых доказательств» и от «дурных обычаев» ( pesquisas, marieria, sayonia anubda и др.); свобода пользования общинными землями, пастбищами, дровами и строительным лесом; запрет заключать в тюрьму за долги (фуэрос Сан-Себастьяна); свободное пользование печами, банями и мельницами. Освобождение от общих налогов — (может быть, вытекавшее из статуса идальгии жителей провинции) население Гипускоа считало своей самой драгоценной привилегией. Поэтому неоднократные попытки ввести в провинции кастильские налоги (кроме вышеупомянутых) встречали энергичное, а иногда и яростное сопротивление, причем дело доходило до кровопролитных столкновений.
Особые расходы провинции покрывались городами путем раскладки нужных сумм на очаги или дома (доходы городов были весьма ограниченны). При этом такая раскладка могла производиться только с общего согласия населения генеральными хунтами при участии коррехидора (жалованье которого было также одной из расходных статей).
Взаимоотношения между тремя провинциями. Политические партии. Несмотря на национальную и языковую общность трех баскских провинций, они никогда не представляли собой тесно спаянной политической общности, и между ними не существовало глубоких и постоянных связей. Иногда Алава и Гипускоа объединялись под управлением общего верховного судьи — аделантадо. Но когда аделантадо уступили место коррехидорам, эти связи прервались. В 1449 г. Хуан II приказал создать одну общую эрмандаду для всех городов трех провинций, признав тем самым их сродство. Но эта идея не имела успеха, так как в 1451 г. была образована особая эрмандада городов Гипускоа. Однако можно с уверенностью сказать, что в некоторых случаях созывались генеральные хунты Алавы, Бискайи и Гипускоа для решения дел, общих для всей Страны Басков, и, по-видимому, в XV в. часто собирались общие хунты Алавы и Гипускоа — провинций, вероятно более тесно связанных между собой. Более постоянными и прочными представляются союзы или эрмандады ( parzonerias ) для пользования общинными лесами; этот род связи устанавливался между пограничными городами независимо от принадлежности их к той или другой провинции и при этом не только между городами баскской территории. Подобные союзы ( parzonerias, facerias, passeries ) иногда также заключались с городами, расположенными близ границ Испании на французских склонах Пиренеев. В таких случаях стороны подписывали особые договоры ( lies ). Но если политического единства между этими провинциями и не было, но зато отчетливо проявляется общность тенденций в политической и социальной борьбе феодалов и жителей сельских местностей против городов. Уже отмечалось, сколь энергично подавлялась в Гипускоа активность аристократии и какие возмутительные бесчинства творили «старшие родственники». Подобные же события имели место и в других провинциях, и во всех трех областях усугублялся присущий знати и крупным собственникам произвол, который они чинили, развязывая гражданские войны между собой и пытаясь добиться преобладания. Два аристократических рода — Оньяс и Гамбоа — постоянно соперничали между собой, как в Кастилии — роды Кастро и Лара, а в Наварре — фамилии Бомонтес и Аграмонтес. Подобная жестокая борьба шла повсеместно в Испании в конце XV в. Взаимная ненависть разделяла сторонников рода Оньяс и рода Гамбоа. Они старались отличаться друг от друга во всем, даже в одежде; на каждом шагу между приверженцами враждующих фамилий происходили кровавые столкновения. А так как эти две клики приобрели всеобщую известность вследствие упорства и длительности своей борьбы, затмившей распри и смуты, которые происходили в других провинциях, то их имена стали даже нарицательными для обозначения всех баскских банд, несомненно сходных между собой вследствие сродства их интересов и фамильных связей. Но война велась не только между родами Оньяс и Гамбоа, т. е. сеньорами Ласкано и Оласо (Эльгоивар) в Гипускоа. В Алаве боролись между собой банды приверженцев рода Айяла и Кальеха; в Бискайе — шайки Уркису-Авенданьо и Мухика — Бутронес, а в 1473 г. шла борьба между сторонниками графов Аро и Тревиньо (в Алаве). Но феодалы одновременно вели борьбу и с королевскими городами — опорой и прибежищем буржуазии или свободных идальго, занимавшихся торговлей и промышленностью, носителей стремлений к автономии, которые сталкивались с аналогичными тенденциями местных сеньоров. Короли помогали городам, в особенности в Гипускоа; к этому их побуждали политические интересы и соображения о фискальных выгодах, так как развитие среднего сословия было предпосылкой увеличения налогового обложения и усиления централизованной монархии. Но в то же время коммерческий дух буржуазии и свойственные ей эгоистические тенденции, которые проявлялись в системе управления страной и в местном законодательстве, вступали в противоречие с исконными стремлениями к независимости сельского населения и присущим ему консервативным хозяйственным укладом. А подобные противоречия чрезвычайно осложняли ход классовой борьбы в Гипускоа, так как с одной стороны выступали совместно (хотя их интересы не во всем совпадали) феодалы и большинство сельского населения, а с другой стороны — жители городов и король. Так, в 1456 г. аристократы Гипускоа послали вызов на бой восьми городам провинции, в то время как Рентериа и долина Оярсун, Вергара и Санта-Мария де Охироидо, Эльгоивар и их предместья вели с городами тяжбы по вопросам о налогах и торговых привилегиях, способствуя этим грядущему отделению присоединенных к городам деревень. Эта двойная борьба шла во всех трех провинциях и была подобна тем социальным битвам, которые велись в ту пору в Кастилии и Арагоне, Каталонии и на Майорке.
Мусульманский эмират Гранада
Социальные и политические изменения. Внутренняя история Гранадского эмирата не известна в таких подробностях, как история христианских областей за тот же период. Однако на основании скудных данных, которыми мы располагаем, можно сделать вывод, что там не произошло коренных изменений в структуре общественного уклада и в основном сохранились прежние классовые различия. Но двойное разделение жителей по этническому и иерархическому признакам, которое уже наблюдалось в предшествующий период, должно было усилиться благодаря скоплению на территории Гранады большей части мусульманского населения Испании, добровольно покинувшего территорию, завоеванную королями Кастилии и Арагона, или изгнанного оттуда вследствие проявлений нетерпимости, которая не согласовалась с общими тенденциями, благоприятными для мудехаров. А преследования мудехаров имели место в Севилье и в Мурсии. По данным, относящимся к XIV в. (1311 г.), численность населения Гранады определялась в 200 000; по другим сведениям, в годы правления Юсуфа I (1333–1354 гг.), в Гранаде насчитывалось до 500 000 жителей, и хотя один кастильский автор XVI в. указывает, что население Гранады в 1476 г. не превышало 30 000, можно с уверенностью сказать, что в его расчеты вкралась ошибка, поскольку тот же автор отмечает, что в конце XV в. в Гранаде имелось 8000 конников и более 25 000 арбалетчиков. По современным подсчетам, население Гранадского эмирата накануне его завоевания составляло 3–4 миллиона, а если принять во внимание, что территория эмирата значительно уменьшилась к концу XV в. в результате завоеваний кастильских королей, то плотность его населения окажется весьма высокой[190].
В массе гранадского населения наиболее выделялись арабские элементы. Арабы в Гранаде вели свое происхождение от сирийских выходцев, прибывших в Испанию во времена Бальджа, и от своих единоплеменников, переселившихся в Гранаду в середине XIII в. (после завоевания Севильи Фернандо III). Известно также, что в Гранаде проживали племена древнего азиатского происхождения, время появления которых, на территории эмирата достоверно не установлено; доказано, однако, что еще в XIV в. они проживали в различных городах и селениях на территории, Гранадского эмирата. За арабами следовали муладии и ренегаты испанского происхождения, весьма многочисленные в Гранаде и других городах, так что их насчитывалось намного больше, чем старых мусульман[191], о чем свидетельствуют документы XIV в. Затем идут берберы, которые в политическом отношении были подчинены арабам, но превышали их по численности, как о том свидетельствуют документы второй половины XIV в., они были выходцами из племен мограбитов, гомеров, сенетов, маринидов и др. Все чаще и во все большем количестве появляются рабы-христиане (их насчитывали 30 тыс. в начале XIV в.), плененные в войнах; их труд использовался при осуществлении различных общественных работ. Требование освобождения рабов непременно входило, как один из пунктов, в мирные договоры (например, в трактат 1430 г., заключенный после битвы при Игеруэле). Рабов-христиан выкупали за деньги духовные ордена, которым поручались подобные операции.
Арабы, к которым принадлежала и династия Насридов или Насаритов, основателей эмирата, сохранили свой аристократический дух и спесивый нрав; они третировали всех остальных мусульман, считая их низшими существами. Дух независимости и дерзкий нрав, свойственный им, приводил, по признанию одного арабского автора, к тому, что соседство с ними считалось нежелательным, особенно в городах со значительным арабским населением (Андараксе, Пурчене и Гуадисе). Но политическое господство арабов было, однако, скорее фикцией, так как в войсках Гранады преобладали исконные их враги — берберы. Частые возмущения берберов подрывали мощь арабской аристократии. К тому же и в среде арабов все время шли распри между отдельными партиями и группировками. В то же время как у арабов, так и у берберов, принадлежали ли они к аристократии военной, чиновной или торговой, появляются характерные признаки упадка: страсть к роскоши, пышности и ничтожным, но дорогим развлечениям, которые приводили к растрате накопленных богатств. Одновременно все более обострялись экономические противоречия между классами, и в результате широчайшая бездна отделила расточительных вельмож от народа нищего и голодного.
В политическом отношении гранадский эмират представлял собой, как и таифские государства (его предшественники), абсолютную монархию. Мощь эмирата подрывалась придворными и гаремными интригами, мятежами, соперничеством различных фамилий и дворцовыми переворотами. Не раз, чтобы одержать верх в смутах, различные группировки прибегали к помощи Кастилии, что приводило к вмешательству этой державы во внутренние дела эмирата. Эти беспорядки, столь пагубно отражавшиеся на стабильности Гранадского эмирата, особенно усилились со времен правления Мухаммеда VIII (начало XIV в.). Вся внутренняя история Гранады XIV в. — это непрерывный ряд восстаний, убийств, мятежей, актов частной мести и злобных интриг различных партий. В этих смутах главную роль играли полунезависимые алькайды Альмерии из рода эмира Юсуфа Ибн аль-Мауля, которые прочно укрепились в этом городе и на окрестной территории, простиравшейся до Басы, и пребывали (сохраняя видимость подчинения) в глубокой вражде с гранадскими эмирами. Альмерийские алькайды опирались на кастильских христиан, с которыми им удавалось находить общий язык успешнее, чем с повелителями Гранады. Алькайды были связаны с кастильской знатью тесными узами кровного родства. Конечным следствием этих раздоров было вмешательство «католических королей» в дела Гранады и уничтожение независимого Гранадского эмирата.
Касаясь организации управления, следует отметить, что, по-видимому, сохранилась должностная иерархия предыдущего периода: кади, эмиры, альгвасилы, алькальды, альмотасены и т. п. Эмир носил титул султана, который не употреблялся ранее мусульманскими властителями на территории Испании.
В соответствии с условиями, при которых возник гранадский эмират, он на протяжении почти всего своего существования выплачивал дань кастильским королям. В соглашении 1430 г. эта дань определялась в 20 тыс. золотых доблей ежегодно. Правда, жители Гранады пользовались любым предлогом, чтобы уклониться от уплаты дани или освободиться от нее окончательно. По непрерывное ослабление эмирата и возрастающая мощь кастильского государства позволяли Гранаде лишь кратковременно пользоваться благами независимости. Испанское влияние в Гранаде становится все более и более значительным, распространяясь даже на одежду и обычаи. Рыцарские обычаи также проникают в эмират, и мусульманская территория (в особенности в период царствования Юсуфа — в середине XV в.) становится излюбленной ареной поединков и военных игр кастильской знати. Мавританские государи встречали с рыцарской любезностью кастильских гостей, поддерживая традицию добрососедских отношений между христианами и мусульманами, которая определяла отношения между ними в периоды мира.