В настоящем издании "Марья Лусьева" выходит значительно дополненною,-- почти вдвое обширнее -- прежних. В роман введен ряд эпизодов и сцен, ранее не включавшихся по соображениям цензурным или персональным. Так, для читателей, знакомых с прежними изданиями "Марьи Лусьевой", будут новые главы и эпизоды: "Люция", "Подвальные барышни", "Женя Мюнхенова" и история ее портрета, "Живорыбный Садок" москвича Бастахова, "Похититель невест", "Ассоциация Феникс" и др.
Такое расширение "Марьи Лусьевой" усугубляет ее недостаток, не раз ставившийся мне в упрек: что по форме романа, ведомого рассказом от первого лица, я грешу против художественной истины, заставляя героиню в два-три часа, максимально которые могли бы посвятить ей ее слушатели, сообщить столько и так подробно, что хватило бы слушать на неделю. Это правда,-- приемлю упрек. Но я и раньше заявлял неоднократно, и теперь повторю, что в "Марье Лусьевой" я преследую цели отнюдь не художественной архитектуры, но публицистической иллюстрации одного из наиболее опасных зол современного "культурного общества": торговли "живым товаром".
Зло это, к великому горю и погибели человечества, не изменяется ходом истории. Сколько наивных надежд возлагалось на социальную революцию! Пришла она, но, если что переменила в проституционном недуге, то не на лучше, а на в десять раз хуже! Первоначальный очерк "Марьи Лусьевой" был написан 25 лет тому назад. Однако, работая над романом для настоящего издания, я то и дело убеждался в печально прочной зеркальности моих фактов не только для распоясавшейся "подсоветчины", но и вообще для быта больших послевоенных и послереволюционных городов, как рисуют ее их собственная газетная хроника и бытовая литература.
Поэтому я ничуть не смущаюсь удлинением цепи сообщаемых эпизодов. Думаю, что не посетует на то и читатель, получающий новый материал к осведомлению и обсуждению, в форме, надеюсь, легко восприемлемой.
Вообще же, позволю себе повторить то, что заявил при первом издании "Марьи Лусьевой", напоминая, вместе с тем, историю ее происхождения.
"Марья Лусьева" как повесть, вымысел, но в "Марье Лусьевой" нет ни одного, хотя бы самого мелкого, эпизода, который был бы вымышлен. Мысль написать "Марью Лусьеву" дал мне чиновник, изображенный в моем рассказе под именем Mathieu le beau. Он, развивая передо мною в приятельском разговоре свои служебные воспоминания, сообщил мне, между прочим, случай с интеллигентною барышнею в одном из южных наших центров: она, сойдя с ума, воображала себя проституткою и наделала немало хлопот своему семейству и городской администрации, прежде чем удалось изобличить ее в эротическом бреде. Что факт этот возможен и даже не может назваться единичным, подтвердили мне ростовские газеты, огласившие в зиму 1902 года случай однородного помешательства, но с еще более странным осложнением навязчивой идеи, так как воображал себя женщиною легкого поведения солидный мужчина. Перед некрасовскими праздниками, в декабре 1902 года, по газетам опять прошел рассказ о помешанной девице, которая с надгробным венком в руках пришла в полицейский участок читать "Убогую и нарядную".
Сперва я хотел было сделать из "Марьи Лусьевой" просто психологический этюд, с посильным анализом перечисленных случаев сумасшествия. Но потом, взявшись за работу, я соблазнился расширить тему и направить ее к целям более общественного характера, чем описание сумерек в двух-трех повредившихся умах... Я решил попробовать -- сколько могу и знаю -- осветить лазейки зла и, отказавшись от мысли писать "Марью Лусьеву" сумасшедшею, сделал из нее одну из невольниц "дома свиданий", которая, взбунтовавшись, была выдана и принята за сумасшедшую.
Так возникла эта "былевая небылица", которую характеризовать я считаю себя вправе словами Сухово-Кобылинав его послесловии к трилогии "Свадьба Кречинского", "Дело" и "Веселые Расплюевские дни": "Если бы, за всем этим, мне предложен был вопрос: где же я так-таки такие картины видел?.. то я должен сказать, положа руку на сердце: -- Нигде... и -- везде..."
За 25 лет своего существования "Марья Лусьева" была судима и благосклонно, и злобно, имела своих друзей и своих врагов. Одни, может быть, слишком лично ставили автору в высокую заслугу прямизну и углубленность обличения без "лживства, лукавства, вежливства", со всеми точками над i. Другие довольно идиотски приписывали ему... "лукавое намерение развратить "Марьей Лусьевой" женщин и детей"!.. Сам же автор ценит в "Марье Лусьевой" то достоинство, как главное, что за 25-летнюю свою службу она ни разу не была опровергнута хотя бы в малой какой своей подробности, доказательно и авторитетно.
В прежних изданиях роман сопровождался рядом статей по вопросу борьбы с проституцией. В большей части своего содержания они устарели, а потому из настоящего издания исключены. Меньшую же часть, фактическую, я перенес,-- в пояснение и подтверждение некоторых эпизодов,-- в подстрочные примечания. Подстрочными же примечаниями обозначены теперь справки по авторам, сочинениями которых "Марья Лусьева" проверена в бытовой своей части. Список этих сочинений приложен в конце романа.
Александр Амфитеатров
Levanto 1927 VII 17