Вильямъ Годвинъ.
Однимъ изъ первыхъ по времени представителей анархизма Эльцбахеръ считаетъ англичанина Вильяма Годвина.
Вильямъ Годвинъ родился въ 1756 году. Получивъ богословское образованіе, онъ былъ потомъ проповѣдникомъ въ кальвинистской общинѣ, но, чувствуя невозможность примиренія церковныхъ догматовъ съ требованіями разума, онъ сложилъ съ себя духовное званіе и посвятилъ свои силы главнымъ образомъ литературѣ.
Высшимъ закономъ, руководящимъ дѣятельностью человѣка, по мнѣнію Годвина, должно быть всеобщее благо, которое заключается въ обладаніи умомъ, "дѣятельной" добротой и свободой. Истинный мудрецъ не знаетъ ни эгоизма, ни честолюбія, ни зависти. Основное стремленіе человѣка есть желаніе содѣйствовать благу всѣхъ разумныхъ существъ.
Въ своемъ стремленіи къ всеобщему благу, говоритъ Годвинъ, человѣкъ долженъ руководиться своимъ разумомъ. Такъ называемое право, законы, издаваемые людьми, очень часто являются выраженіемъ ихъ низменныхъ страстей: зависти, трусости, властолюбія, противорѣчащихъ требованіямъ справедливости, и потому разумъ человѣка долженъ быть выше всякихъ постановленій права. Разъ мы въ своихъ дѣйствіяхъ руководствуемся требованіями справедливости, т. е. всеобщаго блага, то никакіе законы уже не могутъ имѣть надъ нами власти. Чѣмъ меньше люди будутъ руководствоваться въ своихъ поступкахъ и сужденіяхъ обычаемъ, привычкой, писанными законами, тѣмъ больше- будетъ власть разума и справедливости.
Отвергая самыя основы законовъ, Годвинъ отвергаетъ и государство, считая его учрежденіемъ, особенно противорѣчащимъ всеобщему благу и справедливости.
Одни считаютъ основой государства насиліе,-- другіе божественное право, третьи -- договоръ. Если держаться перваго взгляда, то безнравственность государственнаго принципа очевидна. Второй взглядъ или оправдываетъ всякую государственную власть, даже основанную на насиліи, и въ такомъ случаѣ противорѣчитъ требованіямъ нравственности или же предполагаетъ, что людямъ извѣстны признаки, по которымъ можно отличить власть, исходящую отъ Бога, отъ всякой другой; при отсутствіи же такихъ признаковъ этотъ взглядъ не имѣетъ никакой цѣнности. Третій взглядъ предполагаетъ, что одинъ человѣкъ по договору можетъ передать другому завѣдываніе своей совѣстью и обсужденіе своихъ обязанностей. Но мы не можемъ отказаться отъ своей нравственной самостоятельности; она представляетъ собственность, которую мы не можемъ ни продать, ни подарить; поэтому никакое правительство не можетъ основывать свою власть на какомъ-либо первоначальномъ договорѣ.
Но не слѣдуетъ смѣшивать государство съ обществомъ. Происхожденіе ихъ совершенно различное. Общество создается нашими потребностями общенія и взаимопомощи, государство создается нашей порочностью. Общество всегда есть благословеніе, государство въ лучшемъ случаѣ есть необходимое зло. Государства отжили свое время, и въ недалекомъ будущемъ люди будутъ соединяться для удобства жизни въ небольшія общины, независимыя другъ отъ друга.
Что будетъ соединять людей въ этихъ свободныхъ общинахъ? Разумѣется не договоръ. Человѣкъ не можетъ быть связанъ никакимъ обѣщаніемъ, такъ какъ то, что онъ обѣщалъ, или есть добро, и, въ такомъ случаѣ, онъ долженъ дѣлать его и помимо обѣщаній, или же оно есть зло, и тогда никакое обѣщаніе не можетъ обязать человѣка дѣлать его. Человѣкъ долженъ руководствоваться истинной цѣнностью вещей, а не внѣшними обязательствами. Связующимъ, началомъ будущаго общества явится обсужденіе вопросовъ касающихся всеобщаго блага. Общинное обсужденіе этихъ вопросовъ должно повліять благотворно на характеръ каждаго отдѣльнаго человѣка; и то, что каждый отдѣльный человѣкъ, какого бы онъ ни былъ высокаго мнѣнія о себѣ, долженъ подчиняться рѣшенію общества, будетъ служить постояннымъ подтвержденіемъ того великаго принципа, что каждый долженъ жертвовать своей выгодой въ пользу всеобщаго блага. Раздоры и несогласія, которыя могли бы возникать между отдѣльными лицами, улаживались бы судомъ присяжныхъ, руководимыхъ разумомъ, а не закономъ, недоразумѣнія же между общинами разбирались бы особыми представителями отъ цѣлаго ряда общинъ, собиравшимися на народныя собранія для выясненія текущихъ требованій справедливости и всеобщаго блага. И не надо бы было содержать ни дипломатовъ, ни армій, ни флотовъ, ни шпіоновъ.
Годвинъ предполагаетъ, что при дальнѣйшемъ развитіи человѣчества окажутся лишними и суды присяжныхъ, и народныя собранія.
Отрицая право, отрицая государство, Годвинъ отрицаетъ и собственность, которую считаетъ учрежденіемъ, наиболѣе противорѣчащимъ всеобщему благу.
Богатство, т. е. обладаніе собственностью, распредѣляется крайне неравномѣрно и произвольно. Часто самому работящему и полезному члену общества бываетъ трудно избавить свою семью отъ голода. Другой, наоборотъ, получаетъ такое вознагражденіе, что могъ бы пріобрѣсти на него въ сто разъ больше пищи и одежды, чѣмъ ему нужно. Гдѣ же здѣсь справедливость? Если бы я даже былъ величайшимъ благодѣтелемъ человѣчества, развѣ это причина, давать мнѣ то, въ чемъ я вовсе не нуждаюсь, когда при томъ же то, что для меня избытокъ,-- могло бы быть въ высшей степени полезнымъ для тысячи людей. При господствѣ современнаго взгляда на собственность, одни люди тратятъ всѣ свои силы на добываніе себѣ необходимаго пропитанія и лишены возможности какой-либо заботы о всеобщемъ благѣ; другіе же, утопая въ роскоши, не находятъ ни малѣйшаго повода къ труду. При такомъ состояніи общества, въ бѣдныхъ невольно должны развиваться чувства приниженности, зависти и злобы, а въ богатыхъ -- честолюбіе и тщеславіе.
Всякій членъ общества имѣетъ право на пищу, одежду, жилище и на тѣ жизненныя удобства, которыя соотвѣтствуютъ производительности труда въ данномъ обществѣ. Несправедливо, чтобы одинъ человѣкъ работалъ до потери здоровья и жизни, въ то время какъ другой утопаетъ въ роскоши. Несправедливо, чтобы у одного человѣка не было свободнаго времени заняться своимъ умственнымъ развитіемъ, въ то время какъ другой и пальцемъ не пошевелитъ для всеобщаго блага.
Но какимъ же способомъ анархистъ Годвинъ думаетъ осуществить свой планъ? Какъ предполагаетъ онъ разрушить существующіе законы, государство, собственность,-- то есть все то, безъ чего многимъ среднимъ людямъ жизнь кажется невозможной? Въ чемъ заключается разрушительное орудіе Годвина? На чемъ основываются его надежды на успѣхъ разрушенія?
Надежды Годвина основываются на вѣрѣ въ благородство человѣка. Онъ вѣритъ, что человѣкъ по природѣ своей есть существо, склонное къ справедливости, добродѣтели и благожелательству, и потому, отвергая всякія насильственныя мѣры, онъ утверждаетъ, что для желаннаго измѣненія существующаго строя необходимо, чтобы люди, узнавшіе истину, убѣдили въ ней остальныхъ членовъ общества, доказавъ имъ необходимость и полезность перемѣны; тогда сами собой уничтожатся право, государство и собственность, и возникнетъ новый общественный строй.
На всякое насиліе, говоритъ Годвинъ, мы должны бы смотрѣть съ непріязнью. Выходя на арену насильственной борьбы, мы покидаемъ прочную почву истины и представляемъ рѣшеніе вопроса произволу случая. Войско разума неуязвимо; оно подвигается спокойнымъ, твердымъ шагомъ, и ничто не въ силахъ противостоять ему. Но разъ мы оставляемъ доказательства и беремся за мечи, то дѣло обстоитъ иначе. Кто можетъ среди шума и смятенія междоусобной войны предсказать, будетъ ли успѣхъ на его сторонѣ или на сторонѣ противниковъ? Итакъ, слѣдуетъ дѣлаетъ строгое различіе между просвѣщеніемъ народа и возмущеніемъ его. Мы не должны возбуждать гнѣвъ, ненависть и страсти, а должны желать лишь здраваго, яснаго, и безбоязненнаго обсужденія вопроса. Надо по возможности убѣдить все общество въ необходимости измѣненія общественнаго строя; только такимъ образомъ можно избѣжать насильственнаго переворота.
Разъ произойдетъ переворотъ въ общественномъ мнѣніи, то право, государство и собственность уничтожатся сами собой, и возникнетъ новый общественный строй. Люди сознают свое положеніе, и сковывающія ихъ цѣпи исчезнутъ, какъ утренній туманъ отъ лучей восходящаго солнца.
Изъ приведенныхъ нами вкратцѣ воззрѣній Годвина, читатель можетъ видѣть, какъ далекъ этотъ мирный и возвышенный идеалистъ отъ тѣхъ низменныхъ побужденій, которыя приписываются обыкновенно анархистамъ ихъ современными клеветниками. Удивительнаго въ этомъ конечно нѣтъ ничего. Дѣло въ томъ, что анархисты отрицаютъ все ветхое зданіе существующаго строя и откровенно обнаруживаютъ его ложь и несправедливость. Тѣ же люди, которымъ существующій строй выгоденъ, или которые по своей слѣпотѣ вѣрятъ въ его святость, должны придумать какое-либо объясненіе, которое оправдывало бы существующій строй и его приверженцевъ. И вотъ одни безсознательно, а другіе сознательно стараются объяснить враждебное отношеніе анархистовъ къ существующимъ порядкамъ не тѣмъ, что порядки эти плохи, а тѣмъ, что плохи анархисты. И чѣмъ болѣе привержены эти люди къ существующему строю, тѣмъ большія клеветы они готовы сочинить на анархистовъ. Нѣчто подобное происходило въ первые вѣка христіанства, когда даже лучшіе люди язычества, вѣровавшіе въ величіе существующаго государственнаго строя, видя, что христіане относятся къ этому строю отрицательно, готовы были вѣрить и вѣрили въ самыя гнусныя клеветы, которыя распускались противъ христіанъ. Не слѣдуетъ забывать уроковъ исторіи и необходимо относиться съ большой осторожностью къ тѣмъ сказкамъ, которыя распускаются про анархистовъ.