-- Вот так барские вещи принес ты с собою, Руди! -- сказала ему старая тетка, и ее странные орлиные глаза засверкали, а худая шея заворочалась еще быстрее. -- Везет тебе, Руди! Дай я расцелую тебя, милый мой мальчик!
И Руди позволил себя целовать, хотя по лицу его видно было, что он только покоряется обстоятельствам, примиряется с маленькими домашними неприятностями.
-- Какой ты красавец, Руди! -- прибавила старуха.
-- Ну, ну, рассказывай сказки! -- сказал Руди и засмеялся; слова старухи, однако, польстили ему.
-- А я все-таки повторю! -- сказала она. -- Везет тебе!
-- Ну, насчет этого-то я согласен с тобой! -- ответил он, и ему вспомнилась Бабетта.
Никогда еще он так не скучал по глубокой долине. "Теперь они, верно, дома! -- сказал он сам себе. -- Ведь прошло уже два дня с того срока, который они назначили! Надо пойти в Бэ!"
И Руди пошел в Бэ. Хозяева оказались дома. Приняли его очень радушно и передали поклоны от интерлакенских родственников. Бабетта говорила немного; она стала вдруг молчалива; зато говорили ее глаза, и Руди этого было довольно. Мельник вообще любил поговорить сам -- он ведь привык, что над его прибаутками и красными словцами всегда дружно смеялись. Еще бы! Он был такой богач! Но теперь он, по-видимому, предпочитал слушать рассказы Руди о его охотничьих приключениях. Руди рассказывал о трудностях и опасностях, которые приходится испытывать охотнику за сернами на высоких скалах, как приходится карабкаться по ненадежным снежным карнизам, которые прилепляют к краю скал ветер да погода, перебираться по опасным мостам, переброшенным через пропасти снежной метелью. И глаза Руди так и блестели, когда он рассказывал об этих приключениях, о смышлености серн, об их смелых прыжках, о свирепом фене и катящихся лавинах. Он отлично замечал, что рассказы его все больше и больше располагали к нему мельника; особенно же понравились тому рассказы об ягнятниках и отважных королевских орлах.
Неподалеку оттуда, в кантоне Валлис, рассказывал между прочим Руди, находилось орлиное гнездо, хитро устроенное под выступом скалы. В гнезде был один птенец, но до него уж не добраться было! Еще на днях один англичанин предлагал Руди целую горсть золота, если он достанет птенца живым. "Но всему есть границы! -- ответил ему Руди. -- Орленка достать нельзя -- надо быть сумасшедшим, чтобы взяться за такое дело!"
Вино текло, текла и беседа, и вечер показался Руди чересчур коротким, а между тем он простился с хозяевами уже далеко за полночь.
Свет еще виднелся несколько времени в окнах дома и мелькал между ветвями деревьев. Из слухового окна вышла на крышу комнатная кошка, а по водосточной трубе поднялась туда кухонная.
-- Знаешь новость на мельнице? -- спросила комнатная кошка. -- В доме тайная помолвка! Отец-то еще ничего не знает! А Руди и Бабетта целый вечер то и дело наступали друг другу под столом на лапки! Они и на меня наступили два раза, но я и не мяукнула, чтобы не возбудить подозрений.
-- А вот я так непременно мяукнула бы! -- сказала кухонная кошка.
-- Ну, что можно в кухне, то не годится в комнате! -- сказала комнатная. -- А хотелось бы мне знать, что скажет мельник, когда услышит о помолвке!
Да, это-то хотелось знать и Руди, и ждать долго он не смог. Через несколько дней по мосту, перекинутому через Рону и соединявшему кантоны Валлис и Во, катился дилижанс, а в нем сидел Руди, бодрый и смелый, как всегда, и предавался чудным мечтам о согласии, которое получит сегодня же вечером.
Когда же вечер настал и дилижанс покатился по той же дороге обратно, в нем опять сидел Руди, а комнатная кошка опять явилась с новостью.
-- Эй, ты, из кухни! Знаешь что? Мельник-то ведь узнал все. Нечего сказать, славный конец вышел! Руди явился сегодня под вечер и о чем-то долго шептался с Бабеттою в сенях, как раз перед комнатой мельника. Я лежала у самых их ног, но им не до меня было. "Я прямо пойду к твоему отцу!" -- сказал Руди. "Что ж, это дело честное! Не пойти ли мне с тобою? -- спросила Бабетта. -- Я подбодрю тебя!" -- "Я и без того бодр! -- ответил Руди. -- Но, пожалуй, пойдем вместе: при тебе он волей-неволей будет сговорчивее!" И они вошли в комнату; по пути Руди пребольно наступил мне на хвост! Он ужасно неуклюж! Я мяукнула, но ни он, ни Бабетта и ухом не повели. Они отворили дверь, вошли оба, а я прошмыгнула вперед и вспрыгнула на спинку стула -- кто ж его знал, как Руди станет тут расшаркиваться! А вот мельник так шаркнул его! Любо! Вон из дома, в горы, к сернам! Пусть метит в них, а не в нашу Бабетточку!
-- Ну, а что же Руди говорил? -- спросила кухонная кошка.
-- Говорил что? Да что всегда говорится при сватовстве: "Я люблю ее, а она меня! А раз в кринке хватает молока на одного, хватит и на двоих!" -- "Но она сидит слишком высоко! Тебе не достать ее! -- сказал мельник. -- Она сидит на мешке с крупой, да еще с золотой вдобавок! Вот что! Тебе не достать до нее!" -- "До всего можно достать, была бы охота!" -- ответил Руди: он ведь смелый такой. "А вот орленка-то все-таки не можешь достать, сам же сказал! Ну, а Бабетта сидит еще повыше!" -- "Я достану обоих!" -- сказал Руди. "Так я подарю тебе Бабетту, когда ты подаришь мне живого орленка! -- сказал мельник и захохотал так, что слезы покатились у него по щекам. -- А теперь спасибо за посещение, Руди! Приходи опять завтра, нас не будет дома! Прощай!" Бабетта тоже мяукнула "прощай", да так жалобно, словно котенок, потерявший матку. "Слово -- слово, человек -- человек! -- сказал Руди. -- Не плачь, Бабетта! Я добуду орленка!" -- "И надеюсь, сломишь себе шею! -- сказал мельник, -- а мы избавимся от твоей беготни!" Да, вот это я называю "шаркнуть"! Теперь Руди нет, Бабетта сидит и плачет, а мельник напевает немецкую песню; он выучил ее во время поездки! Ну, что до меня, то я горевать не стану -- толку из этого не будет!
-- Ну, все же хоть для вида надо! -- сказала кухонная кошка.