Первый урок у господина Габриэля начинался рано утром; занимались французским языком. За завтраком сидели только пансионеры, дети и сама хозяйка. Она пила в это время свой "второй" кофе; первый ей всегда подавали в постель.
-- Это так здорово -- пить кофе в постели, если имеешь расположение к истерике! -- говорила она. Она спросила у Петьки, какой у него был сегодня урок.
-- Французский! -- ответил он.
-- О, это дорогой язык! -- сказала она. -- Это язык дипломатов и аристократов. Я не училась ему в детстве, но в сожительстве с ученым мужем многому научишься так же хорошо, как будто училась этому с малолетства. Все необходимые слова я знаю и думаю, что сумею скомпрометировать себя в любом обществе!
Замужество с ученым мужем доставило госпоже Габриэль еще иностранное имя. Крестили ее Меттой в честь одной тетки, все богатства которой должны были перейти к ней по наследству. Ну, имя-то перешло, а наследство-то нет, и господин Габриэль стал звать свою супругу "Мета", что значит по-латыни "цель". На всем ее белье красовалась метка М. Г., т. е. Мета Габриэль, но остроумный пансионер Массен принял их за отметку "meget godt" ("очень хорошо") и добавил к ним чернилами большой вопросительный знак на всех скатертях, носовых платках и простынях (В датских школах отметки выражаются не цифрами, а буквами, как-то: ug. (udmoerket godt, т. е. отлично), mg. (meget godt, т. е. очень хорошо) и т. д. Вопросительный же знак соответствует минусу. -- Примеч. перев.).
-- Вы разве хозяйку нашу не любите? -- спросил Петька, когда юный Массен посвятил его в свою остроумную выдумку. -- Она такая ласковая, а господин Габриэль такой ученый.
-- Она лгунья, -- сказал юный Массен, -- а господин Габриэль негодяй! Был бы я капралом, а он рекрутом, я бы так отстегал его! -- И лицо юного Массена приняло какое-то кровожадное выражение, губы стали еще тоньше, а все лицо обратилось как бы в одну сплошную веснушку.
Петьку дрожь пробрала от таких ужасных слов, а юный Массен считал себя правее правого, рассуждая: "Разве не жестоко со стороны родителей и учителей заставлять человека терять свои лучшие годы, свою золотую молодость, зубря грамматику и никому не нужные имена и числа вместо того, чтобы наслаждаться свободой, дышать полной грудью, бродить с ружьем за плечами, как настоящий охотник! То-то было бы раздолье! Так нет, знай сиди взаперти и зевай над книгой по приказу господина Габриэля, терпи упреки в лености и получай дурные отметки, о которых еще отписывают родителям! Как же после этого господин Габриэль не негодяй?!"
-- И он дерется линейкой! -- подхватил Примус, по-видимому, вполне согласный с Массеном. Невесело было Петьке слушать такие речи. Но ему не пришлось отведать линейки -- он был почти мужчина на вид, как сказала хозяйка; не бранили его и за леность -- он не ленился. С ним стали заниматься отдельно, и скоро он перегнал и Массена и Примуса.
-- У него есть способности! -- говорил господин Габриэль.
-- И видно, что он прошел балетную школу! -- прибавляла хозяйка.
-- Надо залучить его в наше общество! -- сказал аптекарь, который больше интересовался любительским кружком города, нежели своей аптекой. Злые языки повторяли про него старую, избитую остроту: "Его укусил бешеный актер, оттого он с ума и сходит по театру!" -- Он просто рожден "первым любовником"! -- продолжал аптекарь. -- Года через два из него выйдет такой Ромео! Да я думаю, если хорошенько загримировать его да приделать ему усики, он и нынешней зимой отлично сыграет Ромео.
Юлию должна была играть дочка аптекаря, большой драматический талант, по словам отца, писаная красавица, по словам матери. Госпожа Габриэль могла сыграть кормилицу, а сам аптекарь, исполнявший обязанности и директора и режиссера, хотел взять на себя роль аптекаря; она хоть и маленькая, но первой важности. Все зависело теперь от позволения господина Габриэля. Разрешит ли он Петьке играть? Надо было постараться "обойти" его через госпожу Габриэль, а для этого требовалось сначала умаслить ее. Ну, на это-то аптекаря было взять!
-- Вы просто рождены для роли кормилицы! -- говорил он, искренно воображая, что этим страсть как льстит ей. -- Это, собственно говоря, самая здоровая роль в пьесе! И веселая роль! Без нее нельзя было бы досмотреть пьесу -- такая она печальная! А в вас, madame Габриэль, так и бьют ключом нужные живость и веселость!
В глазах госпожи Габриэль аптекарь был вполне прав, но она сильно сомневалась, чтобы муж ее позволил своему воспитаннику потратить хоть чуточку времени на разучивание роли и участие в спектакле. Тем не менее она обещала постараться "обойти" мужа, и аптекарь немедленно принялся за изучение своей роли. Особенно озабочивал его грим; он хотел явиться настоящим скелетом, олицетворенной нищетой и убожеством и все-таки порядочным человеком. Задача трудная! Но куда труднее было госпоже Габриэль "обойти" мужа. В самом деле, как ему было оправдаться перед лицами, поместившими к нему Петьку и платившими за его ученье, если он позволит мальчику играть в трагедии? Не скроем, впрочем, что сам-то Петька сгорал желанием играть.
-- Но господин Габриэль не позволит! -- говорил он.
-- Позволит! -- утешала его хозяйка. -- Погодите, я обойду его! -- Она бы охотно прибегла к пуншу, да вот беда, господин Габриэль недолюбливал пунша! Супруги часто не сходятся вкусами, не в обиду будь сказано госпоже Габриэль. "Один стаканчик, не больше! -- говаривала она. -- Это подымает дух, веселит человека, а таким ему и велел быть Господь Бог!"
Петька должен был играть Ромео; хозяйке таки удалось "обойти" супруга. У аптекаря состоялась считка, был подан шоколад и "гении", то есть чайное печенье особого сорта. Эти крендельки продаются в булочных по скиллингу за дюжину. Они такие крохотные и подаются обыкновенно в таком изобилии, что название их "гениями" стало ходячей остротой.
-- Насмехаться-то легко! -- замечал господин Габриэль, а сам раздавал насмешливые прозвища направо и налево. Дом аптекаря он прозвал "Ноевым ковчегом с чистыми и нечистыми животными". И это за то только, что там очень любили домашних животных, принятых как бы в состав семьи. У барышни была прелестная кошечка Грациоза, с пушистой, мягкой шерсткой. Киска располагалась отдыхать то на подоконнике, то на коленях, то на чьем-нибудь рукоделии, а то так бегала по накрытому обеденному столу. У самой аптекарши был птичий двор с утками и курами, канарейки и попугай. Попка мог перекричать всех остальных птиц вместе. Кроме того, по комнатам расхаживали две собаки, Флик и Флок, и, хотя от них совсем не благоухало, валялись и по дивану, и по супружеской постели.
Считка началась и шла вполне благополучно, если не считать маленького перерыва, вызванного тем, что одна из собак ослюнявила новое платье госпожи Габриэль. Но, конечно, она хотела только приласкаться к гостье, да и пятен на платье не осталось! Кошка тоже несколько мешала чтению; ей непременно хотелось подать лапку исполнительнице роли Юлии, усесться ей на голову и помахивать хвостиком. И Юлия делила свои нежные речи между кошкой и Ромео. А Петьке по своей роли приходилось говорить дочке аптекаря как раз то, что он бы и желал сказать ей. Как она была мила, трогательна, "истое дитя природы", и "вполне шла рядом со своею ролью", как выражалась госпожа Габриэль. Петьку просто в жар бросало от всего этого. Кошка же проявила кое-что даже повыше инстинкта, усевшись на плечо Петьке и таким образом наглядно изображая симпатию между Ромео и Юлией. С каждой репетицией сердечность отношении становилась яснее и полнее, кошка доверчивее, попка и канарейки крикливее; Флик и Флок носились как угорелые.
Настал и день спектакля; Петька был вылитым Ромео и поцеловал Юлию в самые губки.
-- Как нельзя более естественно! -- заявила госпожа Габриэль.
-- Бесстыдник! -- проворчал советник, господин Свенсен, первый богач и первый толстяк в городе. От жары в комнате и от внутреннего жара пот лил с него градом. Петька не приглянулся ему. -- Этакий щенок! -- отозвался про него толстяк. -- Да еще такой длинный, что, переломи его пополам, выйдут два щенка!
Итак, большой успех и только один враг! Петька и тут оказался Петькой - Счастливцем!
Усталый, ошеломленный массой новых впечатлений, добрался он до своей комнатки. Было уже за полночь. Госпожа Габриэль постучала в стену:
-- Ромео! У меня есть пунш! -- В дырку просунулась воронка, и Петька-Ромео подставил под нее стакан.
-- Покойной ночи, госпожа Габриэль! -- Но сам-то Петька заснуть не мог. В ушах у него не переставали раздаваться слова, сказанные им сегодня Юлии, в особенности же -- услышанные от нее. Во сне ему даже приснилось, что он женится... на девице Франсен! Чего-чего только не приснится иной раз человеку!