ШВЕЦИЯ СТАНОВИТСЯ ВЕЛИКОЙ ДЕРЖАВОЙ
(1618–1632 гг.)
Хотя между Швецией и Польшей уже несколько лет продолжалось перемирие, правители Швеции намеревались вести войну также и на этом фронте. Во время войны с Россией шведский король понял, какие огромные возможности открываются перед Швецией на востоке и юго-востоке. В представлении короля и его соратников династические, политические, стратегические и религиозные вопросы сливались в одно целое — явление, чрезвычайно характерное для мыслей и представлений тогдашней Швеции.
Боязнь польского и вообще католического шпионажа и интриг была в Швеции необычайно сильна и приводила к жестоким процессам по обвинению в государственной измене и к страшной подозрительности. Этому способствовала шведская церковь, проникнутая духом закостенелого правоверия и апокалиптическими настроениями. На заседании риксдага в Эребру в 1617 г. (перед коронационным риксдагом осенью того же года) разгорелись страсти; обстановка напоминала бурную атмосферу времен герцога Карла.
Знаменитое Эребруское постановление содержало жесточайшие меры, каравшие за всякую связь с Польшей. Специальным постановлением католикам было запрещено жить в пределах Швеции; протестанты, отпавшие от своей церкви, высылались из страны. Опасность нападения Польши усиленно раздувалась. «Чего нам ждать от короля Сигизмунда? — заявил на риксдаге в Эребру Густав Адольф. — Он не только сам плох, но и позволяет управлять собой дьявольской партии иезуитов, которые были причиной самой страшной тирании в Испании, Франции и в других государствах».
Вскоре после этого разразилась Тридцатилетняя война. Король, который все больше думал о том, что следует заняться внешнеполитическими проблемами, видел связь между событиями в Центральной Европе и старой польско-шведской враждой. Сразу после окончания войны с Россией, в 1617–1618 гг., шведское правительство провело несколько подготовительных мероприятий, направленных против Польши. Но прежде чем всерьез вступить в войну с Польшей, правительство провело значительные преобразования в различных областях жизни, в соответствии с планами, намеченными еще во время войны с Россией. Время, когда страной правили секретари, прошло; уже несколько десятилетий у власти стояло чиновничество из дворян. Представители высшего слоя шведского общества постепенно превращались из мелких и крупных землевладельцев в гражданских чиновников и офицеров. Дворянство старого типа, по выражению одного автора, «сидело дома, присматривало за женами, разводило ищеек и охотничьих собак, травило зайцев, расставляло западни для лис и волков». В противоположность этому дворянству, выросло и поднялось дворянство нового типа, прообразом которого было поколение 80-х и 90-х годов XVI в., поколение Эрика Спарре. Раньше условием и целью существования дворянства была военная служба. Теперь человек мог быть дворянином по рождению и по королевскому указу; его задачей была «государственная служба».
Высшее дворянство служило главным образом в центральном государственном аппарате. Начались первые эффективные попытки преобразовать государственный совет в прочный центр управления страной, имеющий устойчивые формы. Один человек теперь уже не был в состоянии наблюдать за сложной машиной государственного управления, как то было во времена Густава Вазы. Необходимо было дополнить единоличное руководство определенной схемой. Уже шведский придворный суд был построен по коллегиальному образцу. Так же сделали в 1626 г. с канцелярией, в 1618 г. — с палатой, разделенной на счетную и казначейскую, по голландскому образцу. Для воспитания нового поколения шведских чиновников был восстановлен Упсальский университет, которому король выделил огромные средства. Одновременно были учреждены новые придворные суды в Або и в Дерпте. Закладывались новые города, раздавались привилегии. Завершена была и организация церкви. Энергичные епископы, среди которых выделялся Иоганнес Рудбекиус из Вестеросской епархии, заботились о порядке и дисциплине, упорядочили школьное дело и проявляли интерес к изучению теологии. Проведением этих мероприятий руководил вместе с королем Аксель Уксеншерна. Так, без больших конфликтов, шведская аристократия заняла то место рядом с королем, к обладанию которым стремились Эрик Спарре и его сторонники. Старые конституционные споры, казалось, окончились, и на время как будто было достигнуто равновесие. В 1617 г. аристократия получила новые привилегии. Гарантией прочности этих привилегий было разрешение в 1626 г. учредить рыцарство, которое сыграло немаловажную роль в деле организации работы риксдага. Шведская аристократия получила и немалые материальные выгоды, о чем речь будет впереди.
Наряду с этими мероприятиями проводились и другие, не менее серьезные, определившие главное направление внешней политики в последующий период. Речь идет о реорганизации военного дела, начавшейся вскоре после заключения Столбовского мира и завершившейся в середине 20-х годов XVI в. Уже в XVI в. короли из династии Ваза, в особенности Эрик XIV, трудились над созданием чисто шведского метода ведения войны. При Густаве Адольфе было проведено необычайное для того времени мероприятие. Наемные войска, и свои и чужеземные, остались, но главная масса регулярной армии, в особенности пехота, пополнялась путем рекрутского набора. Население должно было выделять, по особым рекрутским спискам и в соответствии с нуждами государства, определенный процент военнообязанных мужчин в возрасте от 15 до 44 лет, хотя случалось, что некоторых из младших браковали с мотивировкой «еще ребенок». Призывные из одного округа, как правило, входили в одно войсковое соединение, которое и название свое обычно получало по месту набора солдат. Такого построения армии в XVII в. не было ни в одной другой стране; это построение стало основной предпосылкой будущей агрессивной экспансии Швеции. Но рекрутская повинность в то же время была для крестьянства тяжелым бременем; при рекрутских наборах в 20-х годах XVII в. происходили местные бунты. Правительство строго соблюдало порядок формального утверждения набора армии риксдагом, который в это время собирался систематически, и новая шведская армия, хотя и не без затруднений, но была создана. Несомненно, эта армия была замечательным явлением. Датский посланник в Швеции, Педер Гальт, довольно неблагоприятно относившийся к этой стране, в начале 20-х годов XVII в. в своем отчете об армии заявил, что королевская пехота «ловко обучена и хорошо вооружена».
Уже в 1621 г. Густав Адольф двинул свои войска в Лифляндию и осадил ее столицу Ригу по всем правилам тогдашнего военного искусства. Здесь же, под Ригой, он получил весть о том, что границы с Россией окончательно определены, согласно Столбовскому миру. Швеция получила Ингерманландию и Кексгольм; вместе с ними под контроль Швеции попадало все течение реки Невы от Ладожского озера до Финского залива. «За эти вести я вас награждаю несколькими поместьями. Просите любые», — сказал Густав Адольф своему курьеру Герману Флемингу, привезшему королю эту радостную новость. Вскоре после этого Рига капитулировала, и в сентябре состоялась торжественная церемония въезда короля в город. Теперь Швеция владела уже, помимо ранее захваченных устьев рек в Финском заливе, еще и устьем Двины. Рига исстари была одним из крупнейших торговых городов на Балтийском море, а Двина была водной артерией для важных хлебных районов Литвы, объединенной с Польшей. Густав Адольф прекрасно видел, «какую власть получает тот, кто владеет рекой Двиной». После того как в 1619 г. был заплачен последний взнос выкупа за Эльфсборг, дорога на запад была свободна. После завоевания польских территорий положение Швеции на Балтийском море значительно улучшилось. Страна, которая владела Ригой, не могла не интересовать западноевропейские торговые державы. А между тем Швеция вскоре расширила свои балтийские позиции новыми форпостами.
Года два после этих побед царил мир. Но затем Густав Адольф снова отправился в Лифляндию с выросшей и организованной за это время армией, состоявшей из шведских крестьян и крестьянской молодежи. В столкновении при Вальгофе[54] с грозной польской конницей, нанесшей в свое время Карлу IX тяжелое поражение, шведские войска Густава Адольфа впервые одержали верх, что имело большое психологическое значение. Король решил продолжать войну, но на новом фронте и с другой, более широкой политической перспективой.
А в это время Тридцатилетняя война приближалась к границам стран Северной Европы. Попытка Дании в 1626 г. активно вмешаться в эту войну окончилась неудачно. Войска Валленштейна методически продвигались по направлению к Балтийскому морю. Густав Адольф составлял планы ведения кампании на ближайшие годы и был прекрасно осведомлен о продвижении Валленштейна. Немецкие владетельные князья-протестанты хотели, чтобы Густав Адольф вмешался в войну, но король считал их предложения неприемлемыми. Он вел свою собственную войну и напал в 1626 г. на Пруссию, которая соединяла Польшу с морем, точно так же как Лифляндия соединяла с морем Литву. Прусские гавани очень интересовали шведского короля и его советников, хотя король и жаловался (1624), что «когда он зачерпнул только ведро воды из Балтийского моря, его заподозрили в том, что он выпил все море». Кроме всего прочего, Пруссия была прекрасным плацдармом для войны в Германии. С 1626 по 1629 г. Швеция вела беспрерывную войну с Польшей на территории Пруссии. Военные действия развивались с переменным успехом, но в общем благоприятно для Польши. А тем временем большой европейский конфликт углублялся с каждым месяцем. С 1627 г. Польше помогал германский император. Немецкие императорские войска вторглись также в Ютландию и одновременно заняли большую часть южного побережья Балтийского моря. Валленштейн при этом совершенно недвусмысленно высказывал намерение утвердить власть Габсбургов на Балтийском море и создать там свой флот. Он давно с напряженным вниманием следил за тем, как шведский король захватывал одну за другой важнейшие балтийские гавани, начиная от устьев Невы и Наровы до устьев Двины, Вислы и Немана. Шведские политические деятели прекрасно понимали, что им не избежать участия в европейской войне. «Как только немцы покончат с Данией, огонь перебросится к нам», — говорили они. Словом, обе стороны одинаково ожидали столкновения. В 1628 г. Густав Адольф писал Уксеншерне: «Дело зашло теперь так далеко, что все те войны, которые ведутся в Европе, смешались в одну»; и далее: «Мы тоже должны скоро подумать» о том, чтобы «выступить против Валленштейна». В том же году Густав Адольф послал шестьсот солдат из норландского полка на помощь Штральзунду, осажденному войсками Валленштейна. Официальная точка зрения Швеции в этом вопросе была сформулирована следующим образом: «Так как Штральзунд всегда был свободным торговым городом и издавна находился в дружбе и имел торговые отношения со страной его королевского величества и его подданными, превращение его в гнездо разбойников и в пункт подготовки враждебных действий на Балтийском море не может быть терпимо». В Штральзундском вопросе Швеция эффективно сотрудничала с Данией.
В 1629 г., благодаря посредничеству Франции, Англии и Бранденбурга, Швеция заключила перемирие с Польшей. За Швецией осталась вся Лифляндия и большая часть ее прусских завоеваний[55]. Перемирие было заключено на шесть лет, в течение которых Швеция имела право собирать с прусских гаваней пошлину так же, как и во время войны. Эти пошлины обычно достигали суммы в 500 тыс. риксдалеров в год, а в один из годов они достигли суммы в 800 тыс. риксдалеров. Это были значительные суммы по сравнению с общей суммой доходов Швеции: все прусские «лицензии» составляли приблизительно 30 % в приходном бюджете страны. Аксель Уксеншерна писал: «Все балтийские гавани на пути от Кальмара до Данцига через Лифляндию и Пруссию находятся в руках его королевского величества». Завоевания Швеции еще более укрепили ее связи с Западной Европой; в руках Швеции были почти все те гавани, куда систематически заходили западноевропейские торговые суда; Швеция становилась державой, с которой Европа вынуждена была считаться. Завоевания Швеции на Балтийском море и наличие сильной шведской армии начали менять соотношение сил между Данией и Швецией — косвенно, но заметно, в особенности после неудачной попытки Кристиана IV вмешаться в войну в Германии.
Кампании последних лет были очень разорительны для такой небогатой страны, какой тогда была Швеция, несмотря на пошлины с прусских гаваней, торговлю медью и экспорт железа. За четыре военных года рекрутский набор в Финляндии и Швеции дал свыше 40 тыс. солдат. При незначительной общей численности населения Швеции цифра эта по своей величине совершенно исключительная. Людские потери во время войны были огромны, особенно из-за болезней, уносивших тысячи жертв. Нелегко было и налоговое бремя. Обычные налоги разного происхождения, восходящие к средневековью, были при Густаве Вазе упорядочены и зарегистрированы под названием годовой ренты (позже названной поземельной рентой). Помимо этого существовала десятина, которая раньше шла церкви, а при Вазе стала уплачиваться государству. Государство вводило различные новые налоги. В зависимости от требований момента брались подати сверх ежегодных обычных налогов, например налог для ведения войны, для постройки крепостей и т. д. Эти налоги придумывались с большой изобретательностью и один за другим объявлялись постоянными. Густав Адольф, правда, придерживался, по крайней мере в принципе, того правила, что налоги должны утверждаться риксдагом.
Остановится ли правительство на уже достигнутом или пойдет дальше? Густав Адольф уже давно думал о войне в Германии. В конце 1629 г. он написал Акселю Уксеншерне: «Мы сильно колеблемся, как нам надо поступить в отношении немецкой войны». Густав Адольф находил, что доводы в пользу вмешательства в эту войну «очень вески; они ясно убеждают нас в том, что если мы не продолжим наши военные действия, то скоро будем стоять перед опасностью захвата врагом всего Балтийского моря, что приведет к господству его над нами».
Начиная с 1618 г. Германия не переставала быть тем полем битвы, на котором решались не только судьбы Германии, но и проблемы, имевшие большое значение для судеб всего мира. С одной стороны, это была борьба между католиками и протестантами, с другой — между князьями мелких немецких государств и властью германского императора. Эта борьба усложнялась соперничеством между Габсбургами и Францией, руководимой Ришелье. Нидерланды непосредственно были втянуты в войну. Скандинавия не могла остаться в стороне, и Дания уже вступила в войну. Для Густава Адольфа и многих из его советников, по-видимому, не было никакого сомнения в том, что Швеция должна вмешаться в европейскую войну, особенно ввиду завоевательных планов германского императора в отношении Балтийского моря. А если война неизбежна, рассуждали в Швеции, то лучше ее вести «возможно дальше от шведских границ». По вопросу о войне Густав Адольф неоднократно совещался с государственным советом и с представителями сословий. Для всех было ясно, что затеваемая большая война принесет много тяжелых испытаний крестьянству, на плечи которого ляжет основное бремя. Но Густав Адольф рассчитывал, что представители крестьянского сословия в риксдаге и на заседании комиссий пойдут за королем и другими сословиями. И действительно, во время обсуждения вопроса крестьяне — члены риксдага — часто выражали ту же точку зрения, что и король. Возможно, что в этом вопросе крестьяне просто следовали за своими лидерами. Крестьяне присоединились к тому мнению, что лучше «пустить наших коней за забор врага, чем их коней — за наш».
Весь этот важный вопрос в последний раз обсуждался весной 1630 г. в Стокгольме на заседании комиссии риксдага. На этом заседании была принята точка зрения руководителей государства на политическое положение. Собравшиеся учитывали, что война сопряжена с большим риском, что необходимо попытаться вступить с германским императором в переговоры. Но в то же время все согласились с программой действий, выдвинутой королем, решив, что «лучше и благоразумнее всего будет, чтобы его королевское величество тотчас отправился с оружием и вел переговоры, надев шлем на голову, и не выпускал из рук того, чем его королевское величество владеет для безопасности всех нас или что может иметь большое значение для военного снабжения или как военная позиция, пока его королевское величество не увидит, что его владения в Швеции, на Балтийском море и в Штральзунде и благо всех верующих протестантов хорошо обеспечены».
Итак, решение было принято. Характерно, что теперь, так же как и пять лет тому назад, когда Дания вступила в войну в Германии, не было и речи о совместных действиях Швеции и Дании. Густав Адольф был склонен сохранять дружеские отношения с датским королем, больше чем с каким-либо другим монархом, но «мне мешает то, что он мой сосед», — выразился он однажды.
Война, которую предстояло вести Швеции, была сопряжена с большим финансовым риском. В течение прошлых лет были испробованы различные методы для финансирования внешнеполитических мероприятий. Король пытался, по обычаю континентальной Европы, отдать право сбора государственных налогов на откуп богатым частным лицам, чтобы казна могла не заниматься требовавшей много времени и сил «реализацией» натуральной подати, а прямо получала наличные деньги взамен масла, гусей и коров; натуральную подать можно было превосходно использовать в государственном хозяйстве Густава Вазы, но нельзя было использовать для содержания его солдат и на оплату сукна для армии. Новая система взимания налогов, которая, конечно, была более обременительна для налогоплательщиков, чем прежняя, долго не продержалась, но попытка ее ввести характерна для новых тенденций государства. Эти же требования заставляли короля продавать все больше казенных земель и отдавать все больше обычных источников доходов в качестве оплаты или награды за услуги. В интересах новой политики старое натуральное хозяйство уступало место денежному. Правительство было заинтересовано в косвенных налогах, в налогах на потребление, в пошлинах. Эти налоги и пошлины приносили казне наличные деньги, давали государству лучший и надежный источник дохода. Таким образом, Швеция вела войну с сознательной целью — собирать в свою пользу пошлины в городах Лифляндии и Пруссии. По мероприятиям правительства можно судить о живом интересе правительства к городам и их торговле. Большую роль начала играть медь, торговле которой правительство Швеции уделяло особое внимание. Оно всеми мерами старалось защитить интересы шведской торговли медью на европейском рынке. Правительство чеканило из всей имевшейся в его распоряжении меди тяжелые, неудобные медные деньги, для того чтобы ее нельзя было вывозить за границу и чтобы можно было поддерживать таким путем высокие цены на медь на континенте. Швеция вела с князем Трансильвании, где добывалась медь, переговоры о соглашении с целью установления европейской монополии на медь. Для торговли медью была организована большая торговая компания. Меньшее, но тоже важное значение имело производство лесоматериалов и дегтя. После железа и меди деготь был первым по значению экспортным товаром Швеции.
В экономической жизни Швеции при Густаве Адольфе большую роль начали играть нидерландский капитал и нидерландские специалисты. Валлонские кузнецы еще более усовершенствовали методы производства полосового железа. Все горное дело в Швеции — а особенно железоделательная промышленность — приняло более совершенные формы, масштабы его выросли. Богатый нидерландский промышленник Луи де Геер, переехавший в Швецию и ставший вскоре одной из самых ярких фигур великодержавного периода истории Швеции, возглавил работу по развитию промышленности. По способу, рекомендованному им и его сотрудниками, в Эстерйётланде и в других областях изготовляли оружие для шведской армии.
Представителями нидерландского капитала были, помимо Луи де Геера, такие люди, как Эрик Ларссон фон дер Линде (казначей), Спиринк (управляющий прусскими пошлинными доходами) и др. Когда солдаты Густава Адольфа вступили на территорию Германии, они были вооружены шведским оружием. Характерно, что именно военное производство было первой отраслью «крупной» промышленности, которая развилась в Швеции.
Таковы были экономические основы, дававшие возможность ведения войны в Германии. Военная сторона дела была подготовлена и хорошо организована. После долгих споров и размышлений Густав Адольф решил направить удар на устье реки Одера. Весь его военный опыт говорил о том, что в ходе военных действий большую роль играют устья важных рек. В середине лета 1630 г. шведское войско высадилось на острове Узедом, у берегов Померании. С 1628 г. Густав Адольф мог рассчитывать на помощь Штральзунда. Время для вступления в большую войну было выбрано удачно. Как раз в первые, самые тяжелые для Густава Адольфа месяцы войны в католическом лагере произошли крупные разногласия. В конце лета 1630 г. Валленштейн отказался от поста главнокомандующего немецкими войсками. Обдумывая каждый свой шаг и медленно продвигаясь вперед, Густав Адольф занял всю линию реки Одера. Параллельно с военными действиями он начал вести дипломатические переговоры. В июле 1630 г. он заключил союз с Померанией, а в январе 1631 г. договор с Францией в Бервальде, который обеспечил ему денежную субсидию.
Важнейшим успехом противной стороны в это время было взятие штурмом протестантского города Магдебурга (в мае 1631 г.). Этот успех, однако, был нейтрализован договором, который Густав Адольф заключил с курфюрстом Бранденбургским. Густав Адольф получил возможность продвинуть свой фронт вперед, через линию реки Гавель, вплоть до Эльбы. Находясь в своем укрепленном лагере в Вербене на Эльбе, господствовавшем над всем Бранденбургом, Густав Адольф успешно боролся со знаменитым полководцем католиков Тилли, которого он, как он выразился, «смешал с грязью» своими удачными диверсиями. Шведские войска даже продвинулись в Северной Германии еще дальше на запад. Наконец, Густав Адольф заключил союз с одним из могущественнейших протестантских князей, курфюрстом Саксонским. Курфюрст долго предусмотрительно выжидал, но когда германский император поставил перед ним ультиматум, он вынужден был искать поддержки, где мог.
Войска лиги и императора под командованием Тилли поздним летом 1631 г. вторглись в Саксонию и стояли у захваченного ими Лейпцига. Войска Густава Адольфа и курфюрста Саксонского с разных сторон подошли к позициям Тилли и в начале сентября соединились. Час решительного сражения приближался.
Армия Густава Адольфа состояла из шведских полков и наемных, главным образом немецких и шотландских, войск. За последние месяцы Густав Адольф обучил эти войска разработанному им методу ведения войны.
Шведская армия Густава Адольфа, которой командовал он лично, состояла приблизительно из 23 тыс. человек. Саксонская армия насчитывала 17 тысяч. Войска Тилли насчитывали около 32 тыс. человек. Для Густава Адольфа предстоящее сражение было первой серьезной проверкой военной организации, творцом которой он был, в большой битве с самым талантливым полководцем старой военной школы — Тилли. Густав Адольф мог ввести в действие новую технику, которую он создал во время своих польских походов и которая была неизвестна в Центральной Европе. Его войсковые соединения нового типа, самым важным качеством которых были подвижность и гибкость, должны были здесь, у Брейтенфельда, столкнуться с мощными «терциями» Тилли — компактными четырехугольными колоннами копейщиков и мушкетеров, обладавшими колоссальной и проверенной в боях силой при лобовой атаке.
7 сентября войска противников сошлись. Уже вскоре после начала сражения большая часть саксонских войск была разгромлена колоссальной ударной мощью пехоты Тилли. Саксонцы в беспорядке бежали, и казалось, что исход битвы предопределен. Но сочетание пехоты и артиллерии (только не «кожаных пушек, которые к этому времени были пережитком), конницы и мушкетеров, гибкость и маневренность шведских войсковых соединений, их неожиданная, до сих пор еще не использовавшаяся королем способность пускать в ход сокрушительный артиллерийский огонь в пылу схватки, а также хладнокровие и искусство военного руководства — все это вместе взятое круто повернуло весь ход сражения. Войска Тилли потерпели полное поражение. После шестичасового боя они были разбиты наголову, и от них почти ничего не осталось. Результат сражения вызвал изумление всей Европы. Шведский дипломат Юхан Адлер Сальвиус, состоявший при короле, дал следующее, часто цитируемое описание, ярко рисующее два враждебных лагеря:
«Наша армия, проведшая целый год в непрерывных тяжелых походах, выглядела жалкой, потертой и грязной по сравнению с позолоченной, покрытой серебром, украшенной перьями императорской армией. Наши шведские и финские лошадки казались маленькими по сравнению с огромными немецкими лошадьми. По наружному своему виду наши крестьянские парни сильно уступали солдатам Тилли с их римскими носами и закрученными усами». Но сила шведских войск, считает шведский повествователь, была в том, что они «с победами прошли почти вокруг всего Балтийского моря». Поэтому они стояли как стена против врага.
Это описание ярко свидетельствует о пробудившемся сознании, что Швеция отныне вступает в число великих европейских держав. Во времена Густава Адольфа часто проводились сравнения тогдашних шведских войск с ётами древних саг.
Густав Адольф хороню вымуштровал и превратил в эффективное военное орудие не только шведскую армию, но и наемные иностранные войска. Под его знамена стекались наемные солдаты, несмотря на суровую дисциплину, которую король поддерживал в своей армии. Подавлявшая окружающих личность короля, частая смена его настроений — то он был резко вспыльчив, то неотразимо привлекателен (и то и другое — типичные черты семьи Вазы) — вообще производили сильное впечатление, и не только на поле битвы, но и за дипломатическим столом, и при торжественных церемониях.
После победы при Брейтенфельде политика и методы ведения войны Густава Адольфа стали еще более смелыми. Он решил двинуться в страны Центральной и Южной Германии. Находившееся под угрозой дело немецких протестантских князей теперь, казалось, было спасено.
Густав Адольф двигался из Брейтенфельда через Тюрингию к месту впадения Майна в Рейн. Это был широкий маневр против военных сил Тилли. Он принес также и свои политические результаты. Зимой 1631/32 г. двор Густава Адольфа находился во Франкфурте и в Майнце. Вокруг короля собрались князья и дипломаты со всего континента. Весной 1632 г. шведские войска вступили в пределы южной Германии, а в марте состоялся торжественный въезд короля в прославленный протестантский город Нюрнберг. В апреле Густав Адольф, после успешного сражения с войсками Тилли, форсировал реку Лех и в мае вступил в Мюнхен. Планы объединения всех протестантов под единым руководством Швеции, которые раньше едва намечались, стали теперь в высокой степени актуальными. Но в положении Густава Адольфа были и слабые стороны. Вести войну на многих фронтах и притом на территории большой страны было очень тяжело. Зимой 1631/32 г. в различных частях Германии находилось шесть шведских армий под общим командованием короля. С беспокойством наблюдал Ришелье приближение шведских армий к границам Франции, видел, как они овладели южно-немецкими областями, которые Франция считала сферой своих интересов. Валленштейн снова получил прежние полномочия в качестве генералиссимуса германского императора. Он быстро собрал новую боеспособную армию и летом 1632 г. встретился с Густавом Адольфом у Нюрнберга. Тут счастье впервые изменило Густаву Адольфу: ему не удалось выбить императорские войска из их укреплений.
Хотя Густаву Адольфу грозили опасности со многих сторон, его положение не было серьезно ослаблено этой неудачей. Фактически он обладал «абсолютной властью» (direktorium absolutum) во всех союзных с ним государствах. Он господствовал на берегах Балтийского моря, мог отовсюду требовать возмещения своих военных расходов и обеспечения этих расходов на будущее время. Он по-прежнему строил широкие планы. Не двинуться ли к наследственным землям германского императора? Не организовать ли в Германии нечто вроде всеобщего протестантского союза, «corpus evangelicorum», под эгидой Швеции? Рассказывали, будто Густав Адольф хочет добиться императорской короны. Чрезвычайно трудно теперь проникнуть во все его планы. В его неустанно работавшем воображении, контролируемом острым чувством реальности, одни планы постоянно сменялись другими. Все зависело от настроения, какое им владело в данную минуту, от обстановки, которая его окружала, или от ресурсов, какими он в данное время располагал. Судя по всем данным, Густав Адольф всегда мог легко охватить все стороны проблемы, которая его занимала.
Из Южной Германии Густав Адольф, однако, не двинулся дальше в Австрию, как он раньше предполагал. Узнав, что Валленштейн вторгся в Саксонию, он направился туда же. Под Лютценом, недалеко от Брейтенфельда, обе армии встретились. Ранним туманным утром 6 ноября Густав Адольф атаковал хорошо укрепленные позиции Валленштейна. Сражение было тяжелое; Валленштейн многому научился у шведского короля, и исход боя был неопределенным. Но Валленштейн вскоре после сражения ушел из Саксонии. Этим он дал повод считать, что победа осталась за шведами.
Потери были огромны с обеих сторон, но потери шведов были неизмеримо тяжелее потерь немцев, так как в первой же рукопашной схватке двух конниц был убит Густав Адольф. Эта потеря была незаменима. Внезапная смерть Густава Адольфа убедительно показала, как слаба была основа для великодержавной политики Швеции. После битвы при Лютцене никто не мог сказать, как поведет себя Швеция: будет ли она искать повода, чтобы как можно скорее закончить войну, или же будет воевать, пока не получит приемлемого «удовлетворения». Во всяком случае, все военные планы менялись или откладывались. Многое, конечно, зависело от того, как поведут себя ближайшие советники короля, полководцы и дипломаты. Но единого руководства, политического и военного, уже не было.