Въ одинъ ясный, морозный день, къ подъѣзду Обуховской больницы подошелъ мальчикъ; судя по его болѣе чѣмъ скромному костюму, онъ принадлежалъ -- или, къ классу небогатыхъ ремесленниковъ, или даже просто крестьянъ; обрамленное густыми, черными волосами, личико его -- казалось утомленнымъ, и въ высшей степени взволнованнымъ.
-- Послушай, любезный, обратился онъ къ стоявшему около воротъ сторожу, не у васъ ли лежитъ мой отецъ... Я уже цѣлые два дня хожу по всѣмъ Петербургскимъ больницамъ, и нигдѣ не могу найти его... Его зовутъ Михаилъ, по фамиліи Щербатовъ, а по профессіи...
-- Это меня не касается; наше дѣло только у воротъ стоять, значитъ, для порядка,-- перебилъ сторожъ ежась отъ холода и плотно завертываясь въ тулупъ;-- проходи въ контору.
-- А какъ въ нее пройти?-- продолжалъ мальчикъ.
Сторожъ сначала молча указалъ ему дорогу въ контору, а затѣмъ, когда онъ сдѣлалъ уже нѣсколько шаговъ впередъ -- снова окликнулъ и спросилъ:
-- Да самъ-то ты откуда?
-- Изъ далека, дяденька; изъ подъ Пскова.
-- Значитъ не здѣшній?
-- Не здѣшній; живу въ деревнѣ съ матерью, да двумя маленькими братишками; отецъ три года тому назадъ ушелъ на заработокъ въ Москву, откуда писалъ намъ очень часто, и акуратно высылалъ деньги; на прошлой недѣлѣ онъ написалъ уже изъ Петербурга, увѣдомляя маму что возвращается домой, а потомъ вслѣдъ за этимъ письмомъ, получилось второе, написанное незнакомымъ почеркомъ; въ немъ насъ предупреждали, что папа опасно заболѣлъ и легъ въ больницу... Мама такъ и обмерла... Съ утра до ночи обливалась горькими слезами... Жалко мнѣ ее стало, сердечную, я вызвался поѣхать въ Петербургъ, разыскивать отца, написать ей откровенно въ какомъ онъ состояніи, и затѣмъ, когда ему хотя, немного полегчаетъ, привезти домой... Всѣ больницы, кажется, обошелъ, ваша осталась послѣдняя, если и здѣсь не найду, то просто не знаю, что дѣлать! Куда идти!
-- Ну, не кто какъ Богъ; не кручинься раньше времени, или въ больничную контору, тамъ тебѣ все разскажутъ.
Мальчикъ кивнулъ головой, и снова отправился по направленію къ конторѣ, войдя куда -- вторично повторилъ свой разсказъ, первой попавшейся на встрѣчу, сестрѣ милосердія, прося ее разузнать по книгамъ здѣсь ли находится его отецъ -- плотникъ, Михаилъ Щербатовъ.
-- Такой, кажется, у насъ есть,-- отвѣчала сестра,-- онъ очень болѣнъ, лежитъ въ слабомъ отдѣленіи, а, можетъ быть, даже и умеръ.
-- Справьтесь, Бога ради!-- Взмолился Степа (такъ звали мальчика),-- и если онъ еще живъ, проводите меня къ нему скорѣе, а если умеръ, то дайте взглянуть хотя на мертваго.
-- Я не имѣю права рыться въ книгахъ, да мнѣ и некогда, обратитесь къ дежурному чиновнику.
И какъ бы, не желая вступать въ дальнѣйшій разговоръ, молодая дѣвушка вышла изъ конторы.
-- Вамъ справку надо?-- Спросилъ его сидѣвшій у окна старичекъ,-- это какъ разъ въ моемъ столѣ -- подойдите!
Мальчикъ повиновался.
По мѣрѣ того, какъ чиновникъ перелистывалъ большую снуровую книгу, отыскивая по алфавиту больного Щербатова, лицо мальчика принимало все болѣе и болѣе тревожное выраженіе.
"Неужели и здѣсь нѣтъ? Неужели умеръ!" Мысленно повторялъ онъ самъ себѣ, не отрывая глазъ отъ чиновника.
-- Такой -- значится,-- проговорилъ наконецъ послѣдній,-- только онъ не плотникъ, а столяръ -- ну, да это ничего, можетъ написали по ошибкѣ, просите чтобы вамъ разрѣшили пройти къ нему, сами увидите.
-- Кого я долженъ просить?
-- Дежурнаго доктора, васъ сейчасъ къ нему проводятъ,-- добавилъ онъ,-- и обратившись, къ проходившему фельдшеру, приказалъ отвести мальчика въ пріемную.
Фельдшеръ повелъ Степу черезъ длинный, сводчатый корридоръ, на право и на лѣво находились палаты, больные лежали въ кроватяхъ. Когда Степа увидѣлъ перваго изъ нихъ, то ему показалось, что это его отецъ, онъ невольно хотѣлъ броситься къ нему, но, затѣмъ, всмотрѣвшись въ остальныхъ окружающихъ, нашелъ, что всѣ они, словно на одно лицо -- всѣ блѣдные, худые, всѣ одѣты одинаково... И печально склонивъ голову, пошелъ дальше.
-- Вотъ какъ разъ докторъ идетъ, я сейчасъ спрошу, обождите минуточку,-- сказалъ фельдшеръ, и подойдя къ высокому господину въ форменномъ сюртукѣ, что-то почтительно проговорилъ ему; господинъ кивнулъ головою. Тогда фельдшеръ сдѣлалъ знакъ Степѣ слѣдовать за нимъ, и нѣсколько минутъ спустя, остановившись около одной изъ кроватей прошепталъ едва слышно:
-- Вотъ кровать столяра Щербатова; тотъ ли это больной, котораго вы ищете?
Степа подошелъ ближе, и сталъ пристально всматриваться въ лежащаго на постелѣ старика съ длинной сѣдой бородой; глаза его были закрыты, дыханіе прерывисто, онъ видимо находился въ забытьѣ.
-- Ну что?-- Онъ?-- продолжалъ фельдшеръ.
Степѣ показалось, что въ интонаціи голоса фельдшера, слышалось нѣчто вродѣ досады, а потому, боясь разсердить его, онъ, самъ не зная для чего и почему -- машинально отвѣтилъ: "да".-- Хотя, собственно говоря въ глубинѣ души, почти оставался убѣжденъ, что человѣкъ этотъ для него совершенно посторонній. "Почемъ знать, можетъ быть, болѣзнь его такъ измѣнила, можетъ быть, онъ за время трехлѣтней почти разлуки, успѣлъ дѣйствительно состариться и измѣниться -- мелькнуло въ головѣ Степы, который не вдаваясь въ дальнѣйшія разсужденія, поспѣшно нагнулся къ рукѣ больнаго, поцѣловалъ ее и тихо проговорилъ:
-- Дорогой папа, наконецъ-то я нашелъ тебя!
Больной слегка открылъ глаза, съ трудомъ обвелъ ими окружающее пространство, и остановивъ взоръ на Степѣ, отозвался тихимъ, упавшимъ, едва слышнымъ голосомъ:
-- Степа!
Послѣ этого, Степа уже больше не сомнѣвался, что передъ нимъ лежитъ дѣйствительно его отецъ, но долго не могъ надивиться той перемѣнѣ, которая въ немъ произошла, въ такой собственно, говоря, непродолжительный срокъ, какъ три года. Онъ сталъ просить разрѣшить ему остаться въ больницѣ, пока отцу полегчаетъ.
-- Родственникамъ больныхъ жить въ больницѣ не полагается,-- возразила сестра милосердія,-- но, въ виду того, что вашъ отецъ очень слабъ, я доложу доктору.
-- Пожалуйста!
Молодая дѣвушка поспѣшила догнать проходившаго мимо доктора и въ короткихъ словахъ передала просьбу Степы.
-- Не полагается!-- Коротко отвѣтилъ докторъ.
-- Я знаю, господинъ докторъ; но можетъ быть, вы примите во вниманіе крайнѣ тяжелое состояніе больного, вѣдь онъ едва ли доживетъ до утра; почему же не дать ему умереть на рукахъ сына, тѣмъ болѣе, что онъ еще узналъ его...
-- Развѣ?
-- Да, онъ взглянулъ на него и назвалъ по имяни.
Докторъ нѣсколько минутъ простоялъ молча, какъ бы раздумывая, затѣмъ проговорилъ: "хорошо" и вышелъ изъ палаты.
-- Очень вамъ благодаренъ,-- обратился Степа къ сестрѣ милосердія,-- грустно мнѣ было только услышать, что папа, какъ кажется, безнадеженъ,-- добавилъ онъ тихо, чтобы больной не могъ разслышать.
-- Къ сожалѣнію -- да.
Лицо Степы покрылось блѣдностью: онъ сразу почувствовалъ, что слезы душатъ его, подступаютъ къ горлу, но потомъ сдѣлалъ надъ собою усиліе, и снова вернувшись къ кровати умирающаго, проговорилъ совершенно твердымъ голосомъ:
-- Папа, мнѣ докторъ разрѣшилъ остаться здѣсь, с тобою, пока ты поправишься, а потомъ мы вмѣстѣ поѣдемъ въ деревню.
-- Зачѣмъ въ деревню?-- отвѣчалъ больной съ большимъ трудомъ.
-- Къ мамѣ, къ моимъ маленькимъ братишкамъ... Костѣ и Андрюшѣ...
-- Мама умерла... братишекъ нѣтъ... Ты у меня одинъ -- да и то такъ далеко...
"Бредитъ!" -- подумалъ Степа, и приложивъ руку къ головѣ больного, даже испугался, настолько она ему показалась горячая.
-- Сестрица,-- окликнулъ онъ, проходившую мимо, сестру милосердія, отцу кажется дурно.
-- Онъ давно въ такомъ состояніи, не тревожьтесь; ему надо положить на голову компресъ, дать микстуру и сдѣлать втиранье.
-- Позвольте,-- я все это сдѣлаю.
-- Развѣ сумѣете?
-- Конечно; я люблю ухаживать за больными, меня -- дома, въ деревнѣ даже "знахаремъ" прозвали, и если съ кѣмъ приключится какое нездоровье или бѣда, сейчасъ ко мнѣ бѣгутъ; ногу ли кто вывихнетъ, руку ли -- ко мнѣ бѣгутъ -- я живо помогу, вправлю, разотру больное мѣсто, лѣкарство составлю... Ужъ коли чужимъ угождаю, такъ своему-то родному отцу и подавно потрафлю.
-- Вотъ вы какой! Ну тогда тѣмъ лучше, будете мнѣ помощникомъ; принимайтесь за дѣло.
Степа не заставилъ дважды повторять себѣ предложеніе приняться за дѣло и сдѣлаться помощникомъ молодой дѣвушки, къ которой съ первой же минуты знакомства почувствовалъ большую симпатію.
Принялся онъ за все дѣйствительно замѣчательно ловко, точно ученый фельдшеръ. Когда отецъ впадалъ въ забытье, или лежалъ покойно, онъ находилъ время ухаживать за остальными больными, которые всѣ, его очень полюбили; цѣлый день онъ находился на ногахъ, помогая доброй "сестрицѣ", а съ наступленіемъ ночи, примостившись на стулъ подставленный къ кровати отца, не смыкая глазъ слѣдилъ за малѣйшими его движеніями.
Такимъ образомъ, прошло двое сутокъ; докторъ обходившій помѣщенія, неоднократно замѣчалъ дѣятельность юноши; онъ прозвалъ его "импровизированнымъ фельдшеромъ", и однажды даже высказалъ мысль, что съ такимъ замѣчательнымъ умѣніемъ ухаживать за больными, ему слѣдовало бы отправиться на Дальній Востокъ, гдѣ теперь столько несчастныхъ больныхъ и раненыхъ, нуждающихся въ хорошемъ уходѣ.
-- Если хочешь, я могу устроить тебѣ поѣздку туда,-- предложилъ онъ однажды Степѣ,-- ты тамъ принесешь большую пользу.
Слова доктора запали въ душу Степѣ... Онъ далъ ему мысль, и чѣмъ больше Степа вдавался въ эту мысль, тѣмъ больше и больше его тянуло на Дальній Востокъ, на театръ военныхъ дѣйствій, тѣмъ сильнѣе хотѣлось принести собою хоть какую-нибудь пользу дорогому отечеству, тѣмъ настойчивѣе рвалось сердце на помощь русскимъ воинамъ. Но все это можно было бы осуществить только въ случаѣ выздоровленія отца... Если же отецъ умретъ, то развѣ мыслимо оставить маму одну съ двумя маленькими ребятишками, безъ всякихъ средствъ... безъ всякаго подспорья... Онъ старшій въ родѣ, и послѣ отца единственное подспорье семьи -- развѣ можетъ онъ бросить ее и уѣхать такъ далеко... О, нѣтъ! Конечно, тысячу разъ нѣтъ... Но, можетъ быть, отецъ еще поправится!
Подобныя мысли постоянно роились въ головѣ Степы, тянулись длинною вереницей... Онъ вдавался въ нихъ съ увлеченіемъ, въ особенности по ночамъ, когда кругомъ наступала тишина, нарушаемая только прерывистымъ дыханіемъ больного отца, да отъ времени до времени тихими стонами остальныхъ его товарищей. Вотъ стѣнные часы въ сосѣднемъ корридорѣ пробили полночь; Степа сидитъ по обыкновенію на стулѣ не сводя глазъ съ блѣднаго, страдальческаго лица больного; никогда еще не казалось оно ему такимъ страшнымъ, такимъ искаженнымъ какъ теперь... Никогда старикъ не внушалъ къ себѣ столько состраданія.
-- Степа!..-- проговорилъ вдругъ больной шепотомъ...-- Когда я умру, воротись опять къ твоему доброму барину... Служи ему вѣрой и правдой, если онъ пойдетъ на войну, иди съ нимъ, не бойся... Я тамъ -- на небѣ буду молиться чтобы Господь сохранилъ васъ обоихъ.
"Бредитъ!" -- проговорилъ самъ себѣ Степа и положивъ холодный компресъ на голову старика, принялся его успокоивать, нѣсколько разъ заводилъ рѣчь о матери и о братишкахъ, но старикъ, по примѣру прошлаго раза утверждалъ, что ни матери, ни братишекъ у него нѣтъ, и что ему (т. е. Степѣ), обязательно слѣдуетъ возвратиться къ доброму барину, чтобы сопровождать его на войну.
Степа провелъ долгую, томителѣную, безсонную ночь; больной метался, повторялъ какія то безсвязныя рѣчи, говорилъ о совершенно незнакомыхъ личностяхъ; Степа понялъ и догадался что дѣло пошло на худшее... Доброе, чувствительное сердце его, заныло тоскливо, онъ даже всплакнулъ въ тихомолку, и принявъ къ похолодѣвшей рукѣ умирающаго, нѣсколько забылся только къ утру когда физическая усталость взяла верхъ надъ тяжелымъ нравственнымъ состояніемъ, при которомъ сонъ какъ то странно, непонятно, смѣшивался съ дѣйствительностью, и въ общемъ наступалъ полный хаосъ мыслей: грезилось ему ихъ деревенская избушка, мать, братишки... Тутъ же появлялся образъ отца, но не такого больного какимъ онъ былъ въ настоящую минуту, а е вѣя: а то, здоіэоваго, бодраго... Потомъ вдругъ все это куда то изчезало, и передъ нимъ открывалась картина поля сраженія, со всѣми его ужасами; онъ ясно видѣлъ передъ собою, блѣдныя лица только что убитыхъ воиновъ, плававшихъ въ собственной крови, видѣлъ раненыхъ, умирающихъ, отчетливо слышалъ ихъ тяжелые стоны, спѣшилъ, дѣлать перевязку одному, спѣшилъ помочь другому... Какъ долго продолжались такія грезы, Степа опредѣлить не могъ, но когда онъ наконецъ очнулся, то увидѣлъ что на дворѣ уже наступило утро; нѣкоторые больные лежали съ открытыми глазами, въ корридорѣ слышалось шлепанье туфель и разговоры. Приподнявъ голову, Степа первымъ дѣломъ взглянулъ на отца, взглянулъ и въ ужасѣ отшатнулся... Старикъ оказался мертвымъ. Лицо его стало еще блѣднѣе, носъ заострился, губы посинѣли и сжались такъ крѣпко, что казалось, ни какія силы не могли разжать ихъ.
-- Умеръ! – Вскричалъ мальчикъ и опустившись на колѣни разразился глухими рыданіями.
– Встаньте, Степа, успокойтесь, слезами горю не поможешь! – Раздался позади его голосъ сестры милосердія. – Встаньте же, васъ желаетъ видѣть однофамилецъ вашего покойнаго отца, тоже Щербатовъ... Онъ тоже лежалъ здѣсь въ больницѣ, и сегодня выписался; наслышавшись отъ всѣхъ нашихъ больныхъ о прекрасномъ маленькомъ фельдшерѣ Степѣ, онъ непремѣнно хочетъ съ нимъ познакомиться... Встаньте же, говорю вамъ, встаньте!...
Степа, нехотя, приподнялся съ колѣнъ, на душѣ у него было слишкомъ тяжело чтобы вступать въ разговоръ съ какимъ то неизвѣстнымъ человѣкомъ, но не желая противорѣчить "сестрицѣ" онъ все-таки приподнялся, обернулъ голову и взглянувъ на стоявшаго около входной двери высокаго мужчину съ черной бородой, и съ узелкомъ въ рукахъ -- остановился въ изумленіи, а потомъ даже вскрикнулъ... Этотъ высокій мужчина былъ его отецъ, такой, какимъ онъ его помнилъ, какимъ зналъ два года тому назадъ, а не такимъ, какимъ видѣлъ передъ собою послѣднее время, и какимъ онъ теперь лежалъ передъ нимъ неподвижно.
-- Господи; Что это такое? Я с ума схожу. Это бредъ... Галюцинація.
-- Степа! – Отозвался между тѣмъ чернобородый мужчина, и заключивъ мальчугана въ объятія, сталъ покрывать поцѣлуями, и приговаривалъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ:
-- Не пугайся, передъ тобою дѣйствительно стоитъ твой настоящій, родной отецъ -- этотъ же несчастный старикъ былъ не только нашимъ однофамильцемъ, но даже моимъ теской; кромѣ того наши профессіи схожи: я -- плотникъ, онъ столяръ -- въ больничной книгѣ насъ перепутали; не пугайся никакихъ галюцинацій, и спокойно слѣдуй за мною въ нашу родную деревню, къ мамѣ... къ братишкамъ, они навѣрное ожидаютъ насъ съ большимъ нетерпѣніемъ.
Степа долго не могъ придти въ себя отъ всего пережитаго и перечувствованнаго; онъ былъ безгранично радъ сознанію, что отецъ живъ, но въ то же время не переставалъ грустить объ умершемъ старикѣ, къ которому успѣлъ очень привыкнуть, предполагая въ немъ родного, близкаго человѣка. Отецъ вполнѣ понялъ чувство мальчика; онъ не торопился его уводить изъ больницы до тѣхъ поръ, пока старика не похоронятъ и даже взялъ на себя по этому поводу всѣ хлопоты. Оказалось, что со старикомъ онъ познакомился еще въ Москвѣ и изъ его разсказовъ узналъ, что онъ на бѣломъ свѣтѣ теперь былъ совсѣмъ одинокъ, что жена его умерла давно, и что хотя у него есть сынъ (тоже Степа), но онъ съ нимъ почти не видится, такъ какъ Степа находится въ услуженіи въ Иркутскѣ у одного генерала, который не сегодня -- завтра отправляется на войну въ Манджурію и увозитъ съ собою Степу: "пусть съ Богомъ ѣдетъ на защиту Царя и Отечества" часто говаривалъ покойный -- "я буду молиться чтобы Господь его помиловалъ! "
Когда Степа узналъ всѣ эти подробности отъ отца, то ему стали понятны слова покойнаго, которыя онъ раньше принималъ за бредъ.
-- Странное совпадение! – Сказалъ отецъ; – жаль бѣднаго Степу, онъ даже не узнаетъ о постигшемъ его горѣ, какъ ему написать, когда намъ неизвѣстенъ адресъ.
-- Можетъ быть судьба столкнетъ меня съ нимъ -- тогда я передамъ все... до мельчайшихъ подробностей -- нерѣшительно замѣтилъ Степа.
-- Это довольно трудно; онъ въ Иркутскѣ, а ты будешь въ деревнѣ подъ Псковомъ.
Степа вмѣсто отвѣта сначала молча бросился на шею отца, а затѣмъ захлебываясъ отъ слезъ и волненія, въ короткихъ словахъ высказалъ свою завѣтную мечту уѣхать на Дальній Востокъ, ухаживать за больными и ранеными.
-- Я чувствую, что это мое призваніе, – сказалъ онъ въ заключеніе. – Ты теперь здоровъ дорогой папа; мать и братья не одни, ты будешь беречь ихъ и заботиться о нихъ, гораздо лучше, чѣмъ сдѣлалъ бы это я. Разрѣши же мнѣ осуществить мое желаніе, благослови и отпусти... Рвется мое сердце туда... Хочется принести посильную помощь... Развѣ это не благое дѣло? Развѣ тебѣ самому не отрадно будетъ знать, что твой сынъ...
-- Все это такъ, я вполнѣ тебя понимаю, перебилъ отецъ, и отговаривать не стану, но что скажетъ мама, какъ она отнесется къ задуманному тобою дѣлу, какъ перенесетъ разлуку.
-- Мама? Въ раздумьѣ повторилъ мальчикъ -- да, мама какъ женщина, конечно въ данномъ случаѣ, разсудитъ иначе, чѣмъ мы съ тобою, но я не теряю надежды убѣдить ее, дай только слово, что ты -- въ этомъ будешь помогать мнѣ.
Отецъ крѣпко пожалъ руку Степы, и взглянулъ на него долгимъ, пристальнымъ взоромъ, въ которомъ Степа сразу прочелъ и безграничное чувство родительской любви, и полное сочувствіе... Затѣмъ они больше этого вопроса не касались до тѣхъ поръ, пока первый порывъ семейной радости, по случаю благополучнаго возвращенія отца -- немного поулегся и обычная жизнь потекла прежнимъ порядкомъ.
Убѣждать мать -- Степа началъ не сразу, а по-тихоньку, по-легоньку, какъ говорятъ, исподволь; отецъ со своей стороны сдержалъ слово, и какъ только Степа заводилъ объ этомъ рѣчь, сейчасъ же являлся ему на помощь, благодаря чему дѣло уладилось гораздо скорѣе, чѣмъ можно было предположить. Добрый докторъ изъ той больницы, гдѣ лежалъ его отецъ, тоже не дремалъ; получивъ однажды письмо отъ Степы, съ просьбою не отказать въ обѣщанномъ содѣйствіи, онъ немедленно выписалъ Степу въ Петербургъ, занялся съ нимъ необходимой подготовкой, и когда Степа оказался настолько теоретически свѣдущимъ въ дѣлѣ, насколько это требовалось по установленію -- пристроилъ его къ одному изъ отрядовъ Краснаго Креста, который въ самомъ непродолжительномъ времени долженъ былъ отправиться на Дальній Востокъ. Такимъ образомъ, завѣтная мечта мальчика, послужить на пользу больныхъ и раненыхъ воиновъ -- осуществилась.
Съ каждой остановки, гдѣ только имѣлось почтовое отдѣленіе, Степа писалъ родителямъ, но письма его обыкновенно были коротки, такъ какъ сами остановки были непродолжительны и свободнаго времени у него оставалось очень мало, по пріѣздѣ въ Мукденъ напишу больше обѣщалъ онъ, и дѣйствительно, какъ только отрядъ прибылъ въ Мукденъ, немедленно сдержалъ слово.
"Милые, дорогіе Папа и Мама!-- (писалъ онъ своимъ крупнымъ размашистымъ почеркомъ).-- Далеко я отъ Васъ, очень далеко, но Вы обо мнѣ ради Бога не тоскуйте, я чувствую себя бодро, доволенъ, веселъ, здоровъ, и очень радъ, что по мнѣнію докторовъ, оказался вполнѣ пригоднымъ къ своему излюбленному дѣлу, хотя до сихъ поръ примѣнять его на практикѣ еще мало приходилось. Вчера нашъ отрядъ наконецъ прибылъ въ Мукденъ".
"Мукденъ -- это какъ мнѣ объяснилъ докторъ, древняя столица царствующей династіи Циновъ; но только на столицу, Мукденъ не похожъ. Если бы ты могла себѣ представить, дорогая мамочка, какая тамъ грязь, пыль, гадость -- то навѣрное пришла бы въ ужасъ; ты,-- которая такъ любишь порядокъ и чистоту, а здѣсь о ней нѣтъ и помину: улицы отвратительныя, магазины и лавки всѣ въ перемѣшку. Стоитъ напримѣръ большой складъ шелка и разныхъ предметовъ роскоши, а рядомъ -- грязная кузница, изъ нее валитъ дымъ и раздается звонъ и грохотъ молотовъ... Посмотришь на право, опять магазины, а рядомъ, подъ холщевымъ навѣсомъ, а иногда прямо на чистомъ воздухѣ, грязный, отвратительный китаецъ варитъ вареники или печетъ блины и лепешки, отъ него несетъ какимъ то особеннымъ запахомъ чеснока, мускуса, бобоваго масла. Прохожіе китайцы покупаютъ его стряпню, и съ апетитомъ ѣдятъ -- иногда -- тутъ же, иногда уносятъ домой".
"Одинъ изъ моихъ товарищей съ которымъ я отправился осматривать городъ, хотѣлъ было попробовать китайской стряпни, но я его отговорилъ, и самъ не сталъ ѣсть, больно ужъ противно!-- Пошли мы дальше.-- Куда не оглянешься, все та же, гадость, навстрѣчу попадаются бродячіе торговцы; кто гвозди продаетъ, кто старое платье, кто сапоги... Тутъ же плотники, слесаря и прочіе мастеровые... Надоѣло намъ шататься, пошли домой... по дорогѣ наткнулись на китайскую аптеку; не могу утерпѣть чтобы не сказать о ней два слова: по стѣнамъ устроены полки, на полкахъ -- какъ и у насъ, стоятъ разныя склянки, банки, на каждой изъ нихъ сдѣлана надпись по китайски; кромѣ того, тутъ же, вездѣ гдѣ только можно повѣсить -- навѣшаны сушеныя лягушки, крысы, черепа различныхъ животныхъ, пучки засушенныхъ и свѣжихъ травъ и кореньевъ -- все это вѣроятно входитъ въ составъ микстуръ, мазей и полосканій".
"Заинтересованный этимъ дѣломъ, я хотѣлъ поговорить съ китайцемъ провизоромъ, но ни онъ меня не понялъ, ни я его... Пришлось махнуть рукой и идти дальше".
"Пока больше въ Мукденѣ ничего не успѣлъ осмотрѣть; въ слѣдующемъ письмѣ опишу что увижу. Отъ станціи ж. д. до Мукдена по моему будетъ болѣе трехъ верстъ; дорога отвратительная -- болото, ухабы, кочки. Пріѣхавшіе по желѣзной дорогѣ пассажиры, большей частію, сейчасъ нанимаютъ, такъ называемый "дже нерикши"... Это двухъ конный экипажъ, его очень ловко тянетъ, впряженный въ оглобли, китаецъ съ помощью товарища, который бѣжитъ позади и подталкиваетъ".
"Первое время, странно какъ то ѣздить на людяхъ, а потомъ говорятъ, ничего, привыкаютъ. Вотъ, дорогіе папа и мама, какое длинное письмо я Вамъ написалъ, не хочется оторваться, а надо спѣшить скорѣе отнести на почту, иначе не будетъ свободнаго времени. Цѣлую Васъ крѣпко, равно и милыхъ братишекъ. Вотъ опять вспомнилъ одинъ китайскій обычай и не могу удержиться чтобы не сообщить его: Въ Китаѣ цѣловаться не принято, а вмѣсто пожатія руки, при встрѣчѣ или прощаньѣ, китаецъ сжимаетъ кулаки, оттопыриваетъ первые пальцы и подноситъ руки къ лицу той особы, которой хочетъ выказать привѣтствіе. Не правда ли, какъ это смѣшно и глупо! Но, наконецъ пора кончить. До слѣдующей бесѣды -- Вашъ сынъ Степа Щербатовъ".
Отецъ Степы, по обыкновенію, прочелъ письмо вслухъ; мать и братья слушали съ большимъ вниманіемъ, жадно ловили каждое слово, и впродолженіи цѣлаго дня только и толковали о Мукденѣ, при чемъ дѣти нѣсколько разъ практиковались сжимать свои маленькіе кулачки и оттопыривъ первые пальцы, съ громкимъ смѣхомъ, подносили руки къ личику одинъ другому.