Верстахъ въ сорока отъ Москвы, неподалеку отъ проѣзжей дороги, живописно раскинувшись надъ обрывомъ, стояла деревенька, носившая названіе "Крутой Горки", присвоенное ей, вѣроятно, потому, что она дѣйствительно находилась на возвышеніи.
Рядомъ съ нею, справа -- виднѣлась деревянная церковь, выкрашенная сѣрою краскою, а слѣва -- заброшенная барская усадьба, "Отрадное". Старинный господскій домъ былъ окруженъ фруктовымъ садомъ и обширнымъ паркомъ, густо поросшимъ развѣсистыми, вѣковыми деревьями; когда-то этотъ садъ и паркъ, должно быть, заботливо расчищали, такъ какъ въ немъ еще остались слѣды дорожекъ, цвѣточныхъ клумбъ и садовыхъ скамеекъ... Теперь же ни на что подобное не было даже намека. И садъ, и паркъ, и самый домъ съ наглухо заколоченными ставнями, все пришло въ полный упадокъ... Даже названіе "Отрадное" казалось неподходящимъ для такого мѣста, отъ котораго скорѣе вѣяло грустью, чѣмъ отрадою.
Принадлежало "Отрадное" одному изъ потомковъ нѣкогда богатой и родовитой фамиліи Куракиныхъ -- Петру Ивановичу Куракину, на долю котораго послѣ семейнаго раздѣла, досталась эта усадьба съ прилегавшей къ ней землей -- и ничего больше. Земля доходу приносила мало, а усадьба и тогда уже представляла собою одно воспоминаніе объ остаткахъ прежняго величія... Чтобы поддерживать ее, приходилось тратить послѣдніе гроши.
Пока самъ Петръ Ивановичъ былъ живъ, дѣло еще кое-какъ спорилось, но когда въ 1766 году, во время первой Турецкой войны, въ царствованіе Екатерины Великой, русскія войска были отправлены на поле брани, подъ предводительствомъ Румянцева, то Петру Ивановичу, служившему въ арміи, пришлось слѣдовать за своей частью и при этомъ, конечно, оставить "Отрадное" на произволъ судьбы, вслѣдствіе чего оно мало по-малу пришло въ окончательный упадокъ: самъ же Петръ Ивановичъ, къ общему горю семьи и всѣхъ его знавшихъ, совершенно пропалъ безъ вѣсти. Что сталось съ нимъ съ тѣхъ поръ, для всѣхъ осталось тайной.
Убитая горемъ жена, потеряла всякую надежду на его возвращеніе; вслѣдствіе недостатка матеріальныхъ средствъ, жить болѣе въ "Отрадномъ" она уже не могла и, оставивъ тамъ вмѣсто себя стараго слугу Тихона (служившаго нѣкогда въ качествѣ дворецкаго у отца Петра Ивановича), перебралась вмѣстѣ со своимъ годовалымъ ребенкомъ Митей въ Москву, къ родителямъ, но и тамъ не суждено ей было долго жить спокойно.
Въ 1771 году въ Москвѣ, какъ извѣстно, появилась страшная чумная эпидемія, народъ умиралъ массами; въ числѣ прочихъ сначала погибли родители вдовы Куракиной, а затѣмъ и она сама; что касается Мити, которому тогда уже шелъ пятый годъ, то онъ, по какой то счастливой случайности, уцѣлѣлъ отъ общаго бѣдствія и былъ увезенъ Тихономъ въ "Отрадное". Тихонъ хотѣлъ устроить его, насколько возможно, комфортабельно и удобно, въ большомъ домѣ, но это оказалось небезопаснымъ, такъ какъ домъ за послѣдніе четыре года съ одной стороны совсѣмъ покривился и затѣмъ окончательно пришелъ въ ветхость. Пришлось перетаскать необходимую мебель въ стоявшую рядомъ избушку, прежде предназначенную для жилья сторожа, и поселиться тамъ; туда-же онъ перенесъ кое-какую посуду вмѣстѣ съ прочими нужными вещами, потомъ наглухо заколотилъ домъ и усердно занялся устройствомъ новаго помѣщенія для своего маленькаго питомца, въ которомъ, какъ говорится, души не чаялъ, и который, въ свою очередь, съ каждымъ годомъ, все больше и больше къ нему привязывался. Между ними завязалась настоящая, прочная дружба, хотя Тихонъ при этомъ не переходилъ границы отношенія слуги къ барину, и если порою ему случалось за что-нибудь пожурить Митю, то дѣлалъ это только въ видѣ увѣщанія, не возвышая голоса. Лѣтомъ они вмѣстѣ ходили въ лѣсъ за ягодами, за грибами и занимались рыбной ловлею. Послѣднее занятіе составляло отчасти источникъ дохода Тихона,-- которому постоянно удавалось довольно выгодно сбывать наловленную рыбу.-- По зимамъ Тихонъ также не сидѣлъ сложа руки: онъ искусно мастерилъ кадочки, лаханки, шайки,-- все это у него охотно покупали не только мѣстные жители, а даже и московскіе бондари, отъ времени до времени, наѣзжавшіе въ Крутую Горку дѣлать ему заказы.
Въ началѣ, пока Митя былъ совсѣмъ маленькій, онъ во время работы Тихона только подавалъ ему инструменты да, вмѣсто забавы, пригребалъ въ сторону соръ и стружки, а потомъ, когда сталъ подрастать, то являлся уже какъ бы помощникомъ Тихона.
Сидя въ зимніе вечера въ крошечной горенкѣ, правильнѣе даже сказать,-- избушкѣ, освѣщенной лучиной (свѣчи тогда считались роскошью, доступною только въ господскихъ домахъ), Митя помогалъ Тихону сколачивать заказанныя кадочки да ведерки, а Тихонъ за это разсказывалъ барчуку различные эпизоды изъ давно прошедшаго времени. Въ годы своей молодости Тихонъ служилъ дворецкимъ у дѣдушки маленькаго Мити, Ивана Платоновича Куракина, который, по своему служебному положенію, имѣлъ доступъ ко двору Императрицы Елизаветы Петровны; при этомъ старикъ обыкновенно сперва подробно описывалъ все, что зналъ (по наслышкѣ) о придворномъ бытѣ той эпохи,-- затѣмъ расточалъ похвалы въ честь Государыни. Онъ славилъ ее за то, что, съ ея воцареніемъ, государственныя дѣла въ Россіи велись не иностранцами, какъ было раньше, а русскими вельможами, и въ заключеніе съ восторгомъ описывалъ воздвигнутыя въ ея царствованіе въ Петербургѣ прекрасный зданія, по планамъ знаменитаго итальянскаго архитектора Растрелли {Изъ этихъ зданій первое мѣсто занимаютъ: Зимній дворецъ, соборъ Смольнаго монастыря, Царскосельскій дворецъ.}.
-- "А что, не пора ли работу кончить?" сказалъ однажды Тихонъ, обращаясь къ своему маленькому помощнику, когда они по обыкновенію провели весь длинный зимній вечеръ за сколачиваніемъ кадочекъ.
-- "Нѣтъ, дѣдушка," возразилъ Митя (онъ называлъ Тихона дѣдушкой), "давай, сколотимъ еще вотъ это ведерко".
-- "Да ты, соколикъ, усталъ, поди?"
-- "Ни чуточки; я такъ люблю твое мастерство... Вырасту большой, непремѣнно сдѣлаюсь бондаремъ; мы съ тобою станемъ вмѣстѣ работать... У насъ будетъ много денегъ..."
-- "Не пригоже тебѣ, батюшка Димитрій Петровичъ, бондаремъ быть," отозвался Тихонъ.
-- "Почему?"
-- "Потому, что ты баринъ; тебѣ грамотѣ учиться надо, а затѣмъ на царскую службу идти..."
-- "Грамотѣ?.." перебилъ Митя, "нѣтъ -- грамотѣ учиться скучно. Намедни отецъ Павелъ сталъ мнѣ показывать въ книжкѣ разныя буквы, я чуть не заснулъ, на нихъ глядя."
Старикъ укоризненно покачалъ головой.
-- "Вотъ на царскую службу идти -- это пожалуй," продолжалъ Митя послѣ минутнаго молчанія: "только опять таки безъ тебя не пойду!.. Ужъ служить, такъ вмѣстѣ..."
-- "Ахъ ты, соколикъ мой ясный, да развѣ я теперь годенъ на что-нибудь? Радъ бы послужить матушкѣ царицѣ, но силъ не хватитъ... Вѣдь мнѣ седьмой десятокъ пошелъ... Скоро помирать надо..."
При послѣднихъ словахъ Тихона, на глазахъ Мити выступили слезы; онъ бросился къ нему, охватилъ рученками его морщинистую шею и проговорилъ дрожащимъ голосомъ:
-- "Я не хочу, чтобы ты умеръ."
Старикъ улыбнулся.
-- "Не хочу, не хочу," продолжалъ мальчикъ, топая ногами. "Скажи, дѣдушка, что ты не умрешь... Вѣдь не умрешь?" допытывался онъ, шаловливо заглядывая въ лицо Тихона.
-- "Коли будешь учиться грамотѣ, не умру", отвѣчалъ Тихонъ, стараясь казаться серьезнымъ.
-- "Буду, дорогой, буду, родненькій!" Митя мысленно порѣшилъ на слѣдующій же день бѣжать къ сельскому священнику, отцу Павлу, просить поучить его грамотѣ. Въ дѣтской головкѣ мальчика сразу сложилась увѣренность, что чѣмъ скорѣе онъ научится читать, тѣмъ дольше проживетъ на свѣтѣ его дорогой дѣдушка, съ которымъ онъ вмѣстѣ уйдетъ на царскую службу и будетъ воевать съ разными непріятелями.
Въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ, старикъ и маленькій собесѣдникъ его сидѣли молча; въ головѣ каждаго изъ нихъ роились свои мысли, свои думы.-- Митя думалъ, конечно, по-дѣтски, рисуя въ воображеніи несбыточные факты и представляя себя сказочнымъ героемъ... Тихонъ же думалъ свою всегдашнюю думу разумную, крѣпкую... Думалъ о томъ, какъ бы при жизни успѣть вывести въ люди сироту Куракина, не дать ему заглохнуть среди необразованныхъ мужиковъ, которые, глядя на него, всегда произносятъ слово "баринъ" -- съ ироніей, какъ-бы давая ему почувствовать всю непривлекательность положенія "барина" при недостаткѣ средствъ. Чѣмъ больше думалъ обо всемъ этомъ Тихонъ, тѣмъ тяжелѣе становилось у него на сердцѣ; единственный человѣкъ, съ которымъ онъ могъ поговорить по душѣ, былъ отецъ Павелъ; въ бесѣдахъ съ нимъ старый вѣрный слуга, какъ говорится, отводилъ душу... Это служило ему большимъ утѣшеніемъ, хотя въ результатѣ существенной пользы пока не приносило.
-- "Нѣтъ, соколикъ ясный, полно работать. Коли ты не усталъ, то я самъ притомился", проговорилъ наконецъ Тихонъ, нарушивъ молчаніе, и только что хотѣлъ отбросить въ сторону молотокъ, какъ въ наружную дверь, кто-то тихо постучался.
-- "Кто тамъ?" окликнулъ Тихонъ.
-- "Я," -- раздался въ сѣняхъ хорошо знакомый голосъ отца Павла.
-- "Милости просимъ!" обрадовался Тихонъ и поспѣшилъ направиться къ двери, чтобы открыть ее.
-- "Миръ вамъ, друзья мои," привѣтливо проговорилъ появившійся на порогѣ священникъ.
Тихонъ и Митя подошли подъ благословеніе.-- По выраженію ихъ лицъ, не трудно было догадаться, что они оба удивлены такому позднему приходу дорогого гостя.
-- "Не ждали, небось?" съ улыбкой обратился къ нимъ отецъ Павелъ.
-- "Ждать, не ждали, а видѣть васъ, батюшка, всегда рады," отозвался Тихонъ, помогая отцу Павлу снять его заячью рясу, крытую темною матеріей.
-- "Я къ вамъ съ хорошими вѣстями," продолжалъ между тѣмъ отецъ Павелъ и присѣлъ на лавку.
Тихонъ смотрѣлъ на него вопросительно, Митя тоже.
-- "Да, съ хорошими вѣстями; дѣло то, видите ли, вотъ въ чемъ заключается: надо было мнѣ побывать въ Москвѣ, кое-какія покупки сдѣлать... Ну вотъ, значитъ, вчера, послѣ полудня, я велѣлъ работнику заложить въ санки "Сѣрко" и поѣхалъ, купилъ все, что требовалось; затѣмъ, сегодня поутру, сталъ домой собираться и вдругъ, совершенно неожиданно, на улицѣ встрѣтилъ одного стараго знакомаго, съ которымъ очень давно не видѣлся, и который только нѣсколько дней тому назадъ пріѣхалъ изъ Петербурга. Разговорились мы съ нимъ про то, про другое... Сталъ онъ мнѣ про Петербургъ разсказывать, про царицу нашу Екатерину Алексѣевну, какая она милостивая, какъ онъ удостоился быть во дворцѣ, и какъ просилъ принять своего крестника, круглаго сироту, въ кадетскій Шляхетскій корпусъ. Слушая его, я и вспомнилъ о Митѣ, да и подумалъ, почему бы тебѣ не попытать счастія?.. Просьбу надо подать черезъ одного генерала, который, какъ говорятъ, вообще очень заботится о народномъ образованіи, черезъ него же, можетъ быть, получишь и доступъ къ Государынѣ... Фамилію то его я, какъ на зло, запамятовалъ; ну да это не бѣда... Мой знакомый все тебѣ подробно разскажетъ и научитъ, съ чего начать. Только въ Москвѣ то онъ будетъ не долго, такъ какъ направляется по торговымъ дѣламъ въ Ярославль, а сколько времени останется тамъ -- неизвѣстно: коли надумаешь послушаться добраго совѣта -- счастья испробовать, не откладывай, поѣзжай въ Москву, переговори съ нимъ толкомъ; я тебѣ лошадку дамъ туда доѣхать; повторяю еще разъ, не откладывай; я для того и поспѣшилъ къ тебѣ, чтобы время выгадать."
Тихонъ слушалъ отца Павла съ напряженнымъ вниманіемъ. Идти къ государынѣ, разсказать ей печальную судьбу маленькаго Куракина, не имѣвшаго на бѣломъ свѣтѣ не только отца и матери, но даже никого изъ близкихъ, просить принять мальчика въ кадетскій корпусъ была его завѣтная мечта... Но мечта эта казалась ему настолько несбыточною, что онъ никогда не рѣшался даже заикнуться о ней... Теперь же вдругъ эта мечта, сама собою, начинаетъ переходить въ дѣйствительность... Онъ видитъ возможность ея осуществленія...
-- "Батюшка, да вѣдь я только объ этомъ и думалъ... Только объ этомъ и молился... Но не смѣлъ высказать своей мысли... Боялся... Думалъ, что осмѣютъ меня... Дуракомъ назовутъ. А тутъ вдругъ самъ Господь на путь наводитъ!" воскликнулъ Тихонъ и, припавъ губами къ рукѣ добраго батюшки, принялся покрывать ее горячими поцѣлуями.
Митя, все время стоявшій въ сторонѣ, молча смотрѣлъ то на того, то на другого; потомъ вдругъ сорвался съ мѣста, подбѣжалъ къ священнику и, по примѣру Тихона, тоже сталъ съ благодарностью цѣловать его руки.
-- "Не меня, а Господа Бога благодарите," отозвался отецъ Павелъ; "безъ Его святой воли, на свѣтѣ ничего не дѣлается... Коли Ему угодно, то задуманное нами предпріятіе, навѣрное, удастся.-- Садись, дѣдко, рядомъ со мною, разсудимъ. Если ты дѣйствительно давно задумалъ это дѣло, только громко говорить не рѣшался,-- то теперь я съ тобою охотно о немъ потолкую, и, можетъ быть, съ Божьей помощью, у насъ что-нибудь выйдетъ путевое."
Тихонъ присѣлъ на скамейку; Митя примостился около нихъ.-- Разговоръ о предстоящей поѣздкѣ въ Петербургъ и о томъ, какъ ее устроить возможно выгоднѣе, продолжался долго; въ результатѣ на общемъ совѣтѣ было положено, что Тихонъ на слѣдующій же день отправится въ Москву на развѣдки; затѣмъ, недѣли черезъ двѣ, справивъ все нужное, вмѣстѣ съ Митей пустится въ дальнѣйшую дорогу искать счастья и царской милости, а старый знакомый отца Павла, тѣмъ временемъ, увѣдомитъ свою сестру, живущую въ Петербургѣ о томъ, что они по пріѣздѣ туда у нея остановятся.