II.

Папа пріѣхалъ -- Первое знакомство.-- Какъ жилось Олѣ у старой тетушкѣ.-- Даша открываетъ сундукъ.-- Ида.-- Вечерняя молитва.

На дворѣ между тѣмъ совершенно стемнѣло, насколько потому, что зимою, какъ извѣстно, дни бываютъ гораздо короче, настолько и вслѣдствіе упорно продолжавшагося снѣга, который не только повидимому не думалъ прекращаться, но еще даже шелъ какъ будто усиленнѣе.

-- Экая темень какая!-- сказала Даша,-- принести развѣ лампу.

-- Да, пожалуй, оно будетъ не лишнее, а то дѣйствительно ничего не видно.

Даша вышла изъ комнаты, а Надя въ ожиданіи ея возвращенія молча подошла къ окну и стала безсознательно смотрѣть прямо передъ собою; но на этотъ разъ она уже не увлекалась мыслью о томъ, какъ было бы хорошо, ежелибъ каждая снѣжинка имѣла свой отдѣльный цвѣтъ; ее слишкомъ безпокоили накиданныя на полу вещи и то, что скажетъ маленькая Оля, если окажется невозможнымъ до ея пріѣзда убрать все въ шкафъ какъ слѣдуетъ.

Она досадовала на Дашу, зачѣмъ та долго не возвращается съ лампою, досадовала и на себя, досадовала на игрушки и, въ особенности на куклу, которая, по ея понятіямъ, была главная виновница всего: "надоѣли мнѣ эти противныя куклы, только мѣсто занимаютъ, а пользы никакой собою не приносятъ! Самое бы лучшее покидать ихъ за окно или въ печку..."

И подъ вліяніемъ минутнаго впечатлѣнія она уже почти была готова сдѣлать то или другое, какъ вдругъ дверь скрипнула и на порогѣ показалась горничная съ зажженною лампою.

-- Вотъ вамъ и огонекъ, барышня, теперь будетъ веселѣе.

И только что хотѣла поставить лампу на столъ, какъ подъ окномъ послышалось побрякиваніе колокольчика, и вслѣдъ затѣмъ у подъѣзда остановились сани съ занесенными съ ногъ до головы -- словно окутанными въ бѣлыя мантіи -- сѣдоками; сердце Нади забило тревогу.

Въ душѣ она была рада скорѣе увидѣть папу, увидѣть новую сестричку и вмѣстѣ съ тѣмъ тяжело было выказаться передъ этою сестричкою такою неряшливою, неаккуратною дѣвочкою, какою навѣрное назвалъ бы ее каждый, случайно заглянувшій въ комнату.

-- Даша, Даша,-- проговорила она со слезами, мы не успѣли не только кончить уборку вещей какъ слѣдуетъ, но даже кое-какъ перекидать ихъ!

-- Не плачьте, намъ еще остается, по крайней мѣрѣ, пять минутъ времени; все будетъ сдѣлано,-- отвѣчала Даша и принялась обѣими руками захватывать игрушки и кидать ихъ точно дрова, что, куда попало.

Благодаря ея усиліямъ, по прошествіи самаго короткаго срока, на полу уже не оставалось слѣдовъ о бывшемъ безпорядкѣ, шкафъ былъ плотно запертъ, ключъ отъ него положенъ въ карманъ Нади, и она, съ раскраснѣвшимися отъ волненія щеками, выбѣжала вмѣстѣ съ мамой въ переднюю, чтобы встрѣтить дорогихъ гостей.

-- Вотъ вамъ, друзья, этотъ живой подарокъ,-- сказалъ Бѣльскій, поздоровавшись съ женою и дочерью и указывая рукою на стоявшую въ углу около печки маленькую дѣвочку, до того закутанную въ огромный клѣтчатый пледъ, что даже было трудно разсмотрѣть ея фигуру.

-- Прошу любить да жаловать. Оля -- молодецъ дѣвочка!-- добавилъ онъ въ заключеніе,-- только, кажется, немного озябла дорогою.

-- Здравствуй, милая крошка,-- говорила между тѣмъ Вѣра Львовна, заботливо снимая мокрый пледъ съ маленькой путешественницы, которая внимательно осматривала своими черными глазами новую комнату и окружающихъ ее новыхъ личностей.-- Пойдемъ скорѣе въ столовую, тамъ гораздо теплѣе; самоваръ навѣрное давно уже готовъ, ты напьешься горячаго чаю и сейчасъ же обогрѣешься.

Дѣвочка молча позволила Вѣрѣ Львовнъ и Надѣ снять съ себя теплое верхнее платье, состоявшее кромѣ пледа еще изъ незатѣйливой шубейки, подбитой плохенькимъ бѣличьимъ мѣхомъ, да нѣсколькихъ байковыхъ платочковъ, и молча же послѣдовала за ними въ столовую, гдѣ дѣйствительно оказалось гораздо теплѣе.

Длинный обѣденный столъ, покрытый чистою скатертью, былъ весь заставленъ булками, масломъ, сливками и прочими принадлежностями чая. Чисто вычищенный самоваръ блестѣлъ какъ золото и высоко выкидывалъ клубы густого бѣлаго- пара! Оля сразу почувствовала себя какъ-то хорошо и уютно въ этой совершенно незнакомой комнаткѣ; она съ наслажденіемъ вытянула маленькія ножки, когда Вѣра Львовна посадила ее на высокій плетеный стулъ рядомъ съ собою, и принялась пить и кушать съ большимъ аппетитомъ.

Надя расположилась около, съ нетерпѣніемъ выжидая удобнаго случая вступить въ разговоръ, потому что ей давно уже сильно хотѣлось сдѣлать своей будущей пріятельницѣ массу вопросовъ относительно того, какъ жила, она со старухой теткой, какія были у. нее игрушки, довольна ли, что теперь будетъ жить съ ними, и. вообще много чего въ этомъ родѣ. Но она не знала, какъ начать рѣчь, съ чего именно...

Оля же тоже очевидно не смѣла заговоритъ первая, такъ что пока г. Бѣльскій сообщалъ женѣ о результатѣ дѣлъ, по которымъ долженъ былъ отлучиться изъ дому почти на цѣлую недѣлю, и выслушивалъ отъ нея различныя новости, случившіяся здѣсь во время его отсутствія, дѣвочки только безмолвно поглядывали другъ на друга, да изрѣдка обмѣнивались улыбками и вслѣдъ затѣмъ сейчасъ же застѣнчиво опускали глаза книзу, стараясь смотрѣть въ разныя стороны.

Такимъ образомъ времени прошло около часа. Кончивъ чай, Иванъ Александровичъ Бѣльскій всталъ съ мѣста, чтобы направиться въ кабинетъ, гдѣ его ожидала цѣлая кипа газетъ и писемъ. Проходя мимо стула дочери, онъ нагнулся къ ней и проговорилъ едва слышно:

-- Довольна ли ты моимъ подаркомъ?

-- О, папочка, конечно!-- отвѣчала Надя точно такъ-же тихо.-- Оля прелестная дѣвочка, я буду ее любить послѣ тебя и мамы больше всего на свѣтѣ.

-- Поговорите же что нибудь; приласкай ее скорѣе, чтобы она не чувствовала себя здѣсь чужой и одинокой.

-- Погоди, папа, все будетъ, дай намъ прежде хорошенько разсмотрѣть другъ друга,-- серьезно отозвалась Надя, и по уходѣ отца дѣйствительно начала съ еще большимъ вниманіемъ разглядывать новую знакомую, блѣдное личико которой и болѣе чѣмъ скромный костюмъ явно свидѣтельствовали о томъ, что о ней дома не слишкомъ заботились.

Вѣра Львовна замѣтила пристальный взглядъ дочери и, боясь вѣроятно, чтобы Олѣ не показалось это страннымъ, подошла къ ней, взяла за руку, осторожно притянула къ себѣ и проговорила ласково:

-- Ну что же, Олечка, охотно ли ты согласилась уѣхать къ намъ?

-- О да, очень, очень охотно.

-- Не боишься соскучиться въ новомъ, незнакомомъ мѣстѣ?

-- Нисколько; я увѣрена, что мнѣ у васъ будетъ гораздо лучше; тетя старая, больная и сердитая; она постоянно бранила меня, да и вообще со всѣми въ домѣ вѣчно кричала и ссорилась.

-- Можетъ быть у нея была только привычка говорить громко, а ты полагала, что она сердится?

-- Не думаю, потому что при жизни папы она казалась добрѣе и въ его присутствіи, въ особенности, обращалась со всѣми совершенно иначе.

Говоря это, Оля едва сдерживала слезы; мысль о теткѣ видимо пробуждала въ ней непріятное воспоминаніе.

Вѣрѣ Львовнѣ стало жаль дѣвочку; она хотѣла перемѣнить разговоръ, но Оля вдругъ быстро соскочила со стула, подбѣжала къ ней, спрятала свое блѣдное личико въ ея колѣни и проговорила почти съ рыданіемъ:

-- Здѣсь мнѣ навѣрное будетъ лучше... вы такая хорошая... ласковая... добрая... вѣдь я могу называть васъ мамой?.. Вы позволите мнѣ?..

И схвативъ руку Вѣры Львовны, поднесла ее къ губамъ.

-- Еще бы, конечно; я сама хотѣла предложить тебѣ это,-- отвѣчала Бѣльская, вытирая украдкою катившіяся слезы.

Глядя на такую трогательную сцену, Надя тоже заплакала и нѣжно обняла сиротку, которая затѣмъ, мало-по-малу успокоившись, принялась снова разсказывать о прошломъ.

-- А учиться ты вѣдь начала уже конечно?-- спросила снова мама.

-- Да, отецъ еще за годъ до своей смерти помѣстилъ меня въ гимназію, куда и аккуратно ходила каждый день или съ тетушкой, если здоровье ея позволяло, или со старой кухаркой Авдотьей; я очень любила ходить въ классы, не столько для того, чтобы учиться, сколько ради возможности быть въ обществѣ маленькихъ дѣвочекъ, потому что дома мнѣ этого не приходилось.

-- Что же ты дѣлала, вернувшись изъ гимназіи.

-- Сейчасъ послѣ обѣда садилась за уроки, и затѣмъ вечеромъ, если къ леткѣ приходили гости и папы не было дома, тихонько пробиралась въ кухню, чтобы послушать Авдотьины сказки; она знала ихъ множество, и всѣ онѣ были чрезвычайно интересныя; если же Авдотья хлопотала съ ужиномъ, то я уходила въ свою комнатку, чтобы играть съ Идой.

-- Это кто же?-- съ любопытствомъ спросила Надя.

-- Моя любимая кукла.

-- И тебѣ не казалось скучнымъ съ нею?-- спросила Вѣра Львовна, причемъ значительно взглянула на Надю, которая, подмѣтивъ взглядъ матери, немного сконфузилась, вѣроятно, припомнивъ свой недавній разговоръ по поводу того, что ей надоѣли ея собственныя куклы и игрушки.

-- Скучно?!-- съ удивленіемъ переспросила Оля:-- о нѣтъ; развѣ можно скучать, когда играешь съ куклами? Это такой пріятный товарищъ.

-- Какъ кому,-- отозвалась Вѣра Львовна и вторично посмотрѣла на дочь.

-- Оно, пожалуй, правда, что кукла хорошій товарищъ, но вѣдь поговорить съ ней ни о чемъ нельзя,-- возразила Надя какъ бы желая немного оправдаться.

-- Почему нельзя? Я часто бесѣдую съ Идой.

-- Какимъ же образомъ? Вѣдь куклы говорить не могутъ.

-- Конечно, но мы можемъ сами говорить за нихъ; по крайней мѣрѣ я всегда такъ дѣлаю, разговоръ нашъ зачастую бываетъ очень интересенъ и, кромѣ того, продолжается иногда довольно долго.

-- Въ самомъ дѣлѣ, какая хорошая мысль! А мнѣ вѣдь это въ голову не приходило; но теперь я стану дѣлать такъ же. Вѣдь ты научишь меня, не правда ли?

-- Съ большимъ удовольствіемъ.

-- Ну, а съ остальными игрушками какъ ты играла, разскажи пожалуйста?

-- Остальными игрушками, по-правдѣ сказать, я не была богата; папа имѣлъ слишкомъ много заботъ и хлопотъ по дому и по службѣ, чтобы думать о покупкѣ ихъ; а тетя всегда увѣряла, что тратить деньги на подобные пустяки не слѣдуетъ, и потому мнѣ приходилось довольствоваться на мѣсто игрушекъ разными ломанными ящиками, корзинками и другими въ такомъ родѣ ненужными вещами; изъ старой ободранной скамейки, напримѣръ, которую тетя уже велѣла сжечь, я устроила плиту; пустыя спичечныя коробки и катушки отъ нитокъ замѣняли кухонную посуду. Въ нихъ я варила обѣдъ, завтракъ, ужинъ, и моя милая Ида кушала всегда съ большимъ аппетитомъ.

-- Какъ съ большимъ аппетитомъ. Но развѣ твоя Ида могла открывать ротъ и кушать?

-- Нѣтъ, ни рта открывать, ни кушать такъ, какъ открываютъ ротъ и кушаютъ люди -- она, конечно, не могла; но я старалась представить себѣ все это въ воображеніи, и каждый разъ, прежде чѣмъ начать стряпать, спрашивала ея приказанія; на что, конечно, сама же себѣ и отвѣчала; иногда она мнѣ заказывала два блюда, иногда три, а порою случалось даже болѣе. Послѣ обѣда мы шли гулять; во время прогулки, которую папа заставлялъ меня совершать ежедневно, если конечно не было дождя или снѣга, я всегда старалась не разставаться съ Идой. Тетя начнетъ бывало ворчать, говоря, что и руки-то у меня озябнутъ таскать эту глупую куклу, и что со стороны смѣшно смотрѣть, какъ я ношусь съ нею, точно кошка съ саломъ, но я все-таки Сдѣлаю по своему, и стою на томъ, что папа мнѣ позволилъ. Это впрочемъ кажется единственная вещь, въ которой я ей возражала, и то навѣрное потому, что она не слишкомъ настаивала, иначе, безъ сомнѣнія, пришлось бы уступить изъ страха быть наказанной. Прогулка никогда не продолжалась долго, потому что сопровождавшая меня Авдотья имѣла дома много дѣла; по прошествіи получаса мы непремѣнно должны были воротиться. Каждый вечеръ я раздѣвала Иду, укладывала спать на устроенную изъ ящика кроватку, прикрывала байковымъ платкомъ на мѣсто одѣяла, стряхивала платье, юбочки, чулки, затѣмъ утромъ нарочно старалась проснуться раньше, чтобы до ухода въ школу успѣть снова одѣть ее и напоить чаемъ; вернувшись же домой, сейчасъ послѣ обѣда и уроковъ иногда принималась учить Иду всему тому, чему сама училась, а по вечерамъ, если оставалось время, шила для нея платья.

-- Неужели даже платья шила сама?

-- Да.

-- И никто не помогалъ?

-- Некому было помогать, Надя; и какія платья, шляпки, пальто я ей нашила -- просто прелесть; въ особенности одно -- шелковое съ кружевами.

-- Гдѣ же теперь твоя Ида?

-- Здѣсь со мною; въ большомъ сундукѣ, гдѣ лежитъ моя поклажа.

-- Ахъ, какъ я рада, что могу съ нею познакомиться, и платья ты тоже вѣдь вѣрно захватила.

-- Еще бы, конечно, хотя тетушка не совѣтовала брать, говоря, что не стоитъ возить подобное тряпье -- какъ она выразилась,-- только это далеко не тряпье, ты сама увидишь... Если моя новая мама позволитъ,-- добавила Оля, плутовски взглянувъ на Вѣру Львовну,-- то я была бы очень рада сегодня же открыть сундукъ, чтобы показать тебѣ Иду.

-- Мамочка наша такая добрая,-- подхватила Надя,-- она навѣрное не будетъ имѣть ничего противъ этого.

Вѣра Львовна улыбнулась и, въ знакъ согласія, молча кивнула головой; тогда дѣвочки одновременно бросились цѣловать ее.

-- Довольно, довольно,-- смѣясь останавливала она ихъ, вы меня задушите. Я согласна, на все согласна... только перестаньте.

-- Такъ можно, мамочка, да?

-- Можно, можно; прикажите горничной открыть сундукъ. Пусть Оля достанетъ свою куклу, но остального ничего не трогаетъ; сегодня уже слишкомъ поздно.

Сію минуту на сцену явилась Даша; сундукъ былъ мгновенно открытъ, и Ида, которая по счастью оказалась какъ разъ на самомъ верху, должно быть съ большимъ удовольствіемъ вышла изъ засады, потому что на губахъ ея виднѣлась обычная веселая улыбка. Оля смотрѣла на нее съ любовью, хотя, говоря откровенно, въ ней не было ничего особенно привлекательнаго.

Довольно подержанная голова мѣстами даже немного облупилась; личико -- тоже самое. Румянецъ на щекахъ давно вылинялъ, вслѣдствіе чего кукла имѣла какъ бы болѣзненный видъ; простенькое розовое платьице оказалось до того измятымъ, что было даже трудно опредѣлить, какого оно фасона.

Избалованная дорогими игрушками, Надя все это отлично замѣтила съ перваго раза, но видя, съ какой безграничной любовью Оля относится къ этой куклѣ, не желая огорчить ее, стала внимательно разсматривать, и со словами: "здравствуй, Ида", даже поцѣловала.

Послѣднее очень понравилось Олѣ, глазки ея радостно загорѣлись, она начала расправлять измятыя фалбары своей любимицы и снова повела рѣчь о томъ, какое множество платьевъ имѣетъ ея Ида.

-- И здѣсь твоей Идѣ будетъ отлично,-- замѣтила Надя, все болѣе и болѣе воодушевляясь -- у меня есть множество кукольныхъ комодовъ, шкафовъ и вообще цѣлая комната для игрушекъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ! Ахъ, какъ это превосходно!

При воспоминаніи объ игрушкахъ и о своей комнатѣ, личико Нади вдругъ опечалилось; ей невольно пришелъ на мысль тотъ страшный безпорядокъ, который царствуетъ на полкахъ стекляннаго шкафа, и она стала придумывать, какъ бы половче успѣть все прибрать тамъ завтра поутру, пока Оля еще будетъ спать.

Оля же, съ своей стороны, такъ увлеклась разговоромъ объ Идѣ, что, не замѣчая задумчивости подруги, продолжала по-прежнему безостановочно болтать объ ея гардеробѣ.

Стѣнные часы между тѣмъ пробили девять.

-- Все это отлично,-- сказала тогда Вѣра Львовна,-- но вамъ обѣимъ пора спать, въ особенности Олѣ, которая послѣ продолжительнаго путешествія по такой ужасной погодѣ, какъ сегодня, навѣрное очень утомилась. Завтра, друзья мои, вдоволь наговоритесь о куклахъ и игрушкахъ, а теперь ступайте -- я провожу васъ въ комнату, которая съ сегодняшняго вечера будетъ вашей общей спальней.

Олѣ жаль было уходить; ей такъ нравился разговоръ съ Надей и ея матерью, которая ни въ чемъ не походила на старую тетку, но дѣлать нечего -- пришлось повиноваться. Она вообще и прежде отъ природы всегда отличалась послушаніемъ, теперь же въ особенности противорѣчить находила неудобнымъ и молча, вставъ съ мѣста, послѣдовала за своей новой мамой въ сосѣднюю комнату.

Надя тоже шла вмѣстѣ съ ними, мысленно творя молитву, чтобы ея маленькая подруга не взглянула на шкафъ, черезъ широкое ничѣмъ незавѣшанное стекло котораго былъ отлично видѣнъ царствующій въ немъ хаосъ.

По счастію, горничная поставила лампу не на столъ, а на висѣвшую около этажерку, благодаря чему свѣтъ падалъ въ противоположную сторону и главнымъ образомъ только освѣщалъ двѣ изящныя кровати, покрытыя совершенно одинаковыми бѣлыми одѣялами; въ углу, передъ оправленнымъ въ дорогую серебряную ризу образомъ Спасителя, теплилась лампада, мерцающій огонекъ которой, неизвѣстно почему, произвелъ на Олю особенно хорошее впечатлѣніе. Она очень была рада, когда Вѣра Львовна приказала ей и Надѣ встать передъ этимъ образомъ для вечерней молитвы; чѣмъ дальше, чѣмъ внимательнѣе всматривалась она въ строгій и вмѣстѣ съ тѣмъ полный привлекательности ликъ Спасителя, тѣмъ усерднѣе, горячѣе становилась ея молитва за бѣдныхъ папу и маму, могилки которыхъ теперь были отъ нея такъ далеко; за новыхъ благодѣтелей, за саму себя и даже припомнивъ слова старой Авдотьи: "не забывай тетушку, она все же о тебѣ заботилась" -- положила и за нее нѣсколько земныхъ поклоновъ. Затѣмъ поцѣловавъ Надю и пожелавъ Вѣрѣ Львовнѣ спокойной ночи, принялась раздѣваться, акуратно сложила снятое платье на стулъ и, покрывшись одѣяломъ, начала съ наслажденіемъ жмурить глазки.

Надя молча слѣдила за каждымъ ея движеніемъ; потомъ знакомъ подозвала къ себѣ маму и проговорила едва слышно:

-- Мамочка, милая, я любуюсь моей новой сестричкою; посмотри, какъ она внимательно обращается со своими вещами! Глядя на нее, мнѣ даже дѣлается стыдно при одной мысли о томъ, какая я до сихъ поръ была неакуратная.

-- Но вѣдь отъ тебя, дружокъ, зависитъ исправиться,-- время еще не ушло.

-- Да, да, я знаю и...

-- И... что же?

-- И ты увидишь, что это будетъ непремѣнно.

Мама вмѣсто отвѣта поцѣловала ее, перекрестила; потомъ, подойдя къ Олѣ, сдѣлала то же самое, и легкою неслышною стопою вышла изъ комнаты.

Кругомъ наступила полнѣйшая тишина. Дѣвочки почти сейчасъ же заснули. Надѣ снились раскиданныя игрушки, которыя она будто бы подбирала съ полу, а онѣ, словно нарочно желая подразнить ее, разбѣгались и разлетались въ разныя стороны, смѣясь и дѣлая гримасы... Олѣ снилась старая тетушка... затѣмъ длинная предлинная дорога, по которой она ѣхала въ домъ Бѣльскихъ, и Ида въ своемъ измятомъ розовомъ капотикѣ.